Текст книги "В объятьях зверя (СИ)"
Автор книги: atranquility
сообщить о нарушении
Текущая страница: 56 (всего у книги 59 страниц)
– С удовольствием.
Девушка победоносно улыбнулась и, сверкнув глазами, присела рядом с Деймоном за барную стойку, а тот заказал ей один из самых дорогих коктейлей.
– Меня, кстати, зовут Лив, – сказала она, пока они с Деймоном ждали заказ.
– Деймон, – кивнул он.
– И часто такие красавцы засиживаются допоздна в местных пабах? – спросила Лив, внимательно посмотрев Деймону в глаза, склонив голову чуть набок.
– Не чаще, чем в Лондоне случаются ливни.
– Это понятие растяжимое, – заметила девушка.
– Так и я вряд ли похож на человека, который ждет открытия Национальной галереи с утра у ее входа, – ответил Деймон.
– По правде сказать, ты и на англичанина не похож.
– Верно, – Деймон цокнул языком.
– Канада? – спросила Лив. – Хотя, у тебя явно не канадский акцент.
Деймон усмехнулся и этим дал ей понять, что ее догадки верны.
– Ты больше похож на жителя Лос-Анджелеса или Лас-Вегаса.
– Почти. Город, который никогда не спит.
– Нью-Йорк… – протянула Лив, и Деймон молча кивнул. – Ну и как тебе здесь?
– Скотч – отвратительнейшая вещь, – сказал Деймон, указав на полупустую бутылку. – А все остальное можно пережить.
– И что же предпочитают американцы? – Лив вальяжно устроилась на стуле, положив ногу на ногу. – Бурбон?
– А ты хорошо осведомлена об американской культуре, – усмехнулся Деймон.
В этот момент бармен подал Лив готовый коктейль, и Деймон, заплатив за него и за свой виски, встал со своего места.
– Хорошего вечера, – вскользь бросил он своей новой знакомой, собираясь уходить.
Лив изумленно посмотрела на него, скептически подняв бровь: такого поворота она явно не ожидала.
– Издеваешься?
Деймон усмехнулся.
– Знаешь, я, правда, не лучший собеседник, если ты об этом. Я очень занудный, – протянул он, поморщившись и прищурив глаза, – и немного пьяный.
Деймон показал соответствующий жест, соединив большой и указательный пальцы правой руки, а затем, вновь улыбнувшись, забрал свою кожаную куртку с соседнего места и направился к выходу, оставив Лив в полном недоумении. Сейчас Деймон понимал одно: спастись от того, что он переживает сейчас, женщины ему не помогут.
Когда Деймон вышел из паба, на улице бушевал ливень. Кожа мгновенно покрылась мурашками, а по телу разошлась ледяная дрожь, но надевать куртку не было никакого смысла: она бы не спасла. Улица горела вывесками пабов и магазинов и десятками фар проносившихся мимо автомобилей. Тысячи капель, падавшие на землю в свете фонарей, были похожи на миллионы огненных искр. Деймон глубоко, как только мог, вдохнул холодный ночной воздух, чувствуя, как капли дождя стекают по телу. Лондонцы, которым не посчастливилось попасть под такой ливень, кутаясь в воротники осенних пальто, которые нисколько не грели, и прячась под зонтами, смотрели на Деймона, который стоял неподалеку от паба, никак не пытаясь укрыться, как на сумасшедшего, но он какое-то время, словно закованный в цепи, не мог даже пошевелиться. Сердце вновь начало биться быстрее, и Деймон открыл глаза спустя полминуты, когда волосы и почти вся одежда на нем были влажными насквозь. Выдохнув, почувствовав, как к щекам, несмотря ни на что, приливает тепло, он, не чувствуя под собой ног, жадно хватая ртом воздух, бросился в дождливую ночь, к улицам, которые никогда не знал, толком не понимая, куда идет.
Soundtrack: Пропаганда – Он меня вчера провожал домой
Ты еще роднее вчера мне стал.©
– Елена, ты… – Энзо на мгновение замолчал, стараясь подобрать слова. – Великолепно выглядишь, – немного смутившись, выдохнул он, увидев Елену, когда они встретились, как и договаривались, в пятницу в половину шестого вечера.
– Спасибо, – Елена застенчиво улыбнулась и, кажется, по обыкновению покраснела. – Тебе тоже очень идет этот костюм.
Энзо с улыбкой кивнул в знак благодарности за комплимент.
– Можем ехать? – спросил он.
– Да, конечно, – Елена кивнула, и Энзо, подав ей руку, открыл перед ней дверь автомобиля такси, которое заблаговременно заказал.
Оказавшись в салоне автомобиля, Елена почувствовала, как у нее похолодели руки. Каким будет для нее этот вечер? Правильно ли она поступила, согласившись на предложение Энзо провести его вместе? Она не знала. Однако, наверное, именно сейчас она дошла до своеобразной черты, когда начинало казаться, что новый день подведет к грани с безумием, когда вырваться из этого проклятого замкнутого круга хотелось невообразимо сильно. Наверное, и предложение Энзо она приняла лишь в надежде, что, быть может, этот вечер поможет ей хотя бы на время забыть о том, что рвало душу на куски на протяжении всех этих дней.
– Ты читала «Венецианского купца»? – спросил Энзо по дороге в «Маджестик»***.
– Конечно, – ответила Елена. – Из всех комедий Шекспира эта – моя любимая. В первый раз я прочитала ее, кажется, классе в седьмом. Я читала, просто захлебываясь, и так мечтала оказаться там, в Венеции или в Бельмонте… Как сейчас помню, это была совсем старая книга, в ветхом переплете, и я читала, боясь, наверное, даже дышать на нее.
– Я очень люблю старые книги, – признался Энзо. – С самого детства. Помню, как забирался в библиотеку деда и доставал их с самых верхних полок, готов был часами рассматривать страницы. Это ведь целая история… Уму непостижимо, что сейчас я могу читать книги, например, десятых, двадцатых годов прошлого века, которые читали мои деды и прадеды. Полустертые буквы, шрифт совсем непохож на современный… Мне казалось, что даже страницы шелестят по-другому. Хотя, возможно, последнее я уже себе нафантазировал, – усмехнулся итальянец. – Хотя моей любви к старым изданиям это не умаляет.
– Знаешь, – вдруг задумчиво сказала Елена, – сейчас я, к своему стыду, даже не могу вспомнить, когда в последний раз читала бумажную книгу. В обычном переплете. Только планшеты и электронные книги…
– Ну, это не так страшно, – пожал плечами Энзо. – В конце концов, каждый читает так, как ему удобно. В отпуск, согласен, десятитомное издание не потащишь, – рассмеялся он.
Слово за слово, постепенно, Елена и Энзо разговаривались, и Сент-Джон, видя в Елене некоторое напряжение, старался, как мог, его снять: был приветливым, улыбался, шутил. Со временем Елена, казалось, перестала смущаться, но успокоиться окончательно все-таки не смогла: пока она все же чувствовала какой-то необъяснимый внутренний барьер и дрожь, ощущала себя не в своей тарелке.
Бродвей, как это бывало всегда, горел тысячами огней и кипел жизнью, быть может, даже совершенно непохожей на жизнь Нью-Йорка, начинавшейся там именно сейчас, когда на город опускался вечер. И пусть теперь Бродвей был пристанищем далеко не только для самых знаменитых нью-йоркских театров, двухтысячные так и не смогли вытеснить здесь той завораживающей атмосферы двадцатых – времен мюзиклов и джаза, которые затерялись в этих огромных улицах навсегда. И эти винтажные афиши, которыми пестрели мерцавшие многоэтажки, переливавшиеся аккорды музыки, которая, казалось, вот-вот сольется с кровью, этот особый воздух Бродвея, ясно давали понять: никогда не смогут. Бродвей не подчинялся никаким законам и был неподвластен привычкам: он ведь даже нарушал планировку Манхэттена – Бродвей извивался, «гуляя» волнами поперек острова. Дух свободы, не знающей никаких границ, пропитывал Бродвей насквозь. Когда Елена и Энзо добрались до знаменитого театра «Маджестик», разговоры, наверное, на минуту или даже больше прекратились. В этот момент, с замиранием сердце рассматривая массивные колонны, сильно измененные временем, но от этого нисколько не потерявшие величественности и какой-то загадочности фрески, которыми были отделаны стены, поднимая взгляд к казавшемуся бескрайним куполу с затейливым орнаментом, переплетавшимся в таинственные узоры, и сюжетами древнегреческих мифов, ребята чувствовали, наверное, одно: им казалось, что они оказались на другой планете, в мире, где все еще дышало античностью; в мире, которому были чужды нью-йоркская суета и время стеклянных небоскребов. Здесь остановилось время Шекспира, и сейчас, когда оно было так невыразимо близко, от осознания этого сердце замирало. Можно не быть любителем искусства, с трудом отличать барокко от классицизма, но остаться равнодушным, побывав под куполом этого гиганта, напоминающим небесный свод, невозможно.
В огромном зале невозможно было найти свободное место. Чопорные дамы с биноклями и их представительные спутники в выдержанных деловых костюмах, улыбчивые молодые пары и строгие критики, пришедшие насладиться классикой драматургии в одиночестве, подростки с родителями, туристы, вполголоса обсуждавшие что-то друг с другом на своих языках, рассматривая фрески, – под одной крышей в этот вечер собрались несколько десятков людей разного темперамента, взглядов, вкусов, даже национальностей, будучи связанными лишь одним: любовью к театру.
Елена ловила себя на мысли, что хотела бы, чтобы спектакль начался быстрее, но чувствовала, что это не оттого, что она хотела увидеть воплощение любимой истории на сцене: она надеялась, что комедия поможет ей отвлечься от тягостных мыслей. Однако этого так и не произошло. Елена помнила, как раньше, не в первый раз читая эту комедию Шекспира, она смеялась над меткими ироничными высказываниями героев, над огромным количеством эпизодов вроде сцены, в которой главная героиня, Порция описывает служанке сватавшихся к ней женихов со свойственным Шекспиру остроумием, как сопереживала ей и другим героям, но теперь она лишь от силы несколько раз улыбнулась. Хотя зал то и дело взрывался смехом, в Елене происходящее на сцене не вызывало никаких эмоций. Казалось, что она смотрела – но не видела. Энзо наблюдал за ней украдкой, ясно видел, что ее что-то тревожит, но в чем дело, понять не мог.
Елена, как могла, пыталась абстрагироваться от мыслей, тяготивших ее все это время, но душу все равно опутывала какая-то необъяснимая тоска. Все происходящее казалось ей таким знакомым, будто все это она уже когда-то видела: огромный зал, десятки зрителей, тихое обсуждение… Чувство дежавю лишь усилилось, когда в какой-то момент у одного из театралов, сидевшего прямо перед Энзо, стабильно раз в несколько минут начал звонить телефон. Мужчина лет пятидесяти с характерным акцентом не просто не спешил его отключать, но и, более того, отвечал на звонки, кажется, не замечая на себе недовольные взгляды своих соседей даже с передних рядов, начавших оборачиваться на него. Елена, мельком увидев взгляд Энзо и то, как он хмурился, поняла, что его терпение на исходе. Когда же мужчина в четвертый раз ответил на вызов назойливого абонента и начал ему рассказывать, где он находится, терпение Энзо лопнуло, и он, поднявшись со своего места, негромко попросил его перенести разговор на другое время. У Елены в памяти мгновенно возник день, когда в Лос-Анджелесе она смотрела в кинотеатре «Королеву Монако» вместе с Деймоном, который своим способом утихомирил паренька, который точно так же сидел перед ними и своими комментариями отвлекал от происходящего на экране. Энзо действовал совершенно по-другому: сдержанно, вежливо, обращаясь к своему собеседнику на «Вы». Елена мысленно усмехнулась, поняв, что, успев отвыкнуть от такого, вполне обычного для многих людей решения разногласий, от такого спокойствия в действиях, она, наверное, меньше бы удивилась, если бы Энзо сказал этому мужчине что-нибудь наподобие «Заткнись, пожалуйста, или мне придется тебе помочь».
Лишь ближе к концу спектакля Елена немного расслабилась и перестала смущаться. Случилось ли это потому, что она немного привыкла, или, может быть, оттого, что Энзо был с ней приветлив и дружелюбен, она не понимала, но постаралась сохранить в себе это чувство, которое ненадолго, но дарило гармонию.
– Все-таки Шекспир был гениален, – сказал Энзо после того, как спектакль закончился. – Всю комедию можно разобрать на афоризмы.
– Знаешь, мне показалось, что Лоренцо чем-то похож на тебя, – призналась Елена. – По крайней мере, внешне.
Энзо внимательно посмотрел на Елену.
– Серьезно?
Девушка кивнула.
– Этому малому я обязан своим именем, – усмехнулся итальянец.
Елена несколько секунд, не отрывая взгляд, смотрела на Энзо, а он, видя такой интерес и искреннее изумление в ее глазах, улыбался.
– Правда?
– Да, мои родители действительно назвали меня в честь Лоренцо. Они тоже очень любят эту пьесу: они познакомились на этой постановке. Что примечательно, произошло это в Венеции… Так что любовь к Шекспиру – это у нас семейное.
– Надо же… Знаешь, – Елена улыбнулась, немного помолчав, – если честно, я не могу представить тебя с каким-то другим именем.
Энзо засмеялся вновь.
– Я тоже! Хотя с годами из-за особенностей произношения, прозвищ друзей, а потом и привычки я превратился в ЛоренЗо. Хотя сестра возмущается, называет это коверканием имени и называет меня только Энцо и никак иначе.
За разговорами Энзо и Елена не заметили, как вышли на улицу. В городе начинало темнеть.
– Слушай, – вдруг сказал Энзо, – ты не голодна? Здесь неподалеку есть хороший итальянский ресторан, где мы могли бы поужинать.
Елена на мгновение замялась, мельком глянув на наручные часы.
– Елена, я помню о Никки. Клятвенно обещаю, что мы будем в Вест-Вилледже не позже одиннадцати, – улыбнувшись, поспешил успокоить ее он, увидев ее замешательство.
На секунду задумавшись о том, чего она хочет в этот момент, ответить на этот вопрос Елена так и не смогла. Приглашение Энзо, несмотря ни на что, было неожиданным, и рядом, еще чувствуя определенный барьер, пока она не ощущала себя с ним на равных. Наверное, в глубине души Елена все-таки хотела бы отправиться домой, немного отдохнуть, может быть, почитать какую-то книжку или посмотреть фильм… Но сил переносить одиночество, которое превратило дом, в котором она жила, в самую настоящую тюрьму, больше не было. Хотя, вернее сказать, это было не одиночество – Елена проводила все свободное время с Никки, общалась с Роуз, ее мужем, с Энзо. Ее круг общения почти не изменился за это время, потеряв лишь единственного человека. Но именно без него душу объяла страшная, холодная пустота. И спастись от нее в доме, где все о нем напоминало, было невозможно.
В этот вечер Елена и Энзо разговаривали обо всем на свете. Елена спрашивала его о Венеции и Неаполе, не раз признавалась в любви к Италии, а Энзо рад был рассказывать о традициях родной страны и о том, как там живется. Но все же в качестве рассказчика он был более сдержанным – по большей части он лишь отвечал на вопросы Елены и гораздо охотнее слушал ее саму. Он слушал ее очень внимательно, жадно, касался разговор медицины или Елена вспоминала о своих занятиях кикбоксингом. И пусть Энзо вряд ли за этот вечер усвоил, в чем разница между анакротией и коарктацией, пусть он не был в курсе последних шагов медицины в лечении кардиологических заболеваний – ему было интересно то, чем живет Елена, то, что может ее увлечь и, может быть, помогло бы ему получше ее узнать. Елена не раз за этот вечер удивилась его выдержке и спокойствию: он никогда не перебивал, не уводил тему разговора в другое русло, вспомнив какую-то историю, обязательно дослушивал до конца. У Елены в сознании возникал некий диссонанс, когда она смотрела на Энзо и наблюдала за его поведением: с густыми взлохмаченными волосами, серьгой в ухе и щетиной, по его собственному признанию, уже не способный жить без сигарет, но при этом – интеллигентный, рассудительный, уравновешенный и мягкий. Постепенно Елене удалось «разговорить» его, и Энзо рассказал ей о своей семье, о детстве, проведенном в Палермо, о своем решении переехать в США, которое далось ему очень трудно. Совершенно удивительным Елене показался тот факт, что на протяжении нескольких лет Энзо всерьез занимался гуманитарными предметами и собирался поступать на филологический факультет.
– Почему ты отказался от этого? – спросила Елена.
– Ну, наверное, нужно начать с того, что я на протяжении полугода пытался научиться определять стихотворные размеры, но мне это так и не удалось. Собственно, этим же можно закончить, – рассмеялся Энзо. – Не могу сказать, что я спасовал перед какими-то сложностями, просто они в моем случае послужили определенным катализатором, который заставил меня задуматься и еще раз поразмышлять о том, готов ли я пойти именно по этому направлению и хочу ли этого. При всем моем уважении к филологии, о своем выборе я ни разу не пожалел.
Тихая итальянская музыка, разговоры о панна-котте и медицине, разговоры о планах на будущее. Время текло размеренно, растворяясь в едва уловимом аромате красного сухого вина, горечь которого оставалась на губах, но совершенно не пьянила. Однако этим вечером что-то все равно не давало Елене подчиниться этому времени и забыть о нем. Она смотрела в карие, почти черные глаза Энзо, в глубине которых все равно горел какой-то необъяснимый огонек, наверное, присущий всем итальянцам, – и отчего-то в глубине души она ощущала непонятное, но, тем не менее, становившееся лишь сильнее чувство вины. Она слышала и слушала каждое его слово, очень остро ощущала запахи, витавшие в уютном помещении, телом оставаясь в реальности. Но мысли Елены забирали ее куда-то далеко отсюда – туда, где она на самом деле мечтала сейчас оказаться. И тем больше она отчаянно пыталась совладать со своими мыслями, стараясь думать лишь о том, о чем ей говорил Энзо.
– Джан… И… – пыталась выговорить она название знаменитых итальянских шоколадных конфет с пьемонтским фундуком.
– Джи-ан-ду-и-от-ти, – с улыбкой повторял для нее по слогам Энзо.
– Господи, это невозможно произнести! – с отчаянием воскликнула Гилберт, и итальянец рассмеялся.
– Это только сначала так кажется, – сказал он. – Итальянский язык, на самом деле, достаточно легкий и в плане грамматики, и в плане произношения. Хотя у Деймона поначалу была такая же реакция, как у тебя, когда он снова начал заниматься итальянским, – усмехнулся Сент-Джон.
Где-то в области груди больно зажгло. Сердце замерло на мгновение, а затем… Вся боль, от которой Елена так хотела уйти в этот вечер, нахлынула новой, еще более сильной волной. И в глубине души Елена почувствовала: бороться она больше не сможет.
– Деймон?.. – слабо пробормотала она, изо всех сил стараясь скрыть эмоции от Энзо.
– Да, – ответил он. – Мы с ним занимались итальянским эти несколько месяцев.
Елена улыбнулась уголками губ и отвела взгляд. Она плохо помнила о том, как прошла оставшаяся часть вечера, хотя всеми силами старалась не показать свои эмоции Энзо.
Когда они с Энзо вышли из ресторана, на улице было уже темно и непривычно знобко. Судя по мокрому асфальту, совсем недавно был ливень. Елена была в легком летнем платье, и ее кожа мгновенно покрылась мурашками. Заметив это, Энзо снял с себя пиджак и накинул его на плечи девушке. Елена вздрогнула и посмотрела ему в глаза.
– Ты замерзнешь, – мягко объяснил он, и Елена лишь одними губами прошептала ему «спасибо».
Это было странно, но они не сказали друг другу, кажется, ни слова за время дороги назад. Елена наблюдала за проплывавшими в окне многоэтажками. По стеклу скатывались мелкие дождевые капли, в которых отражались далекие огни нью-йоркских небоскребов. Все еще пытаясь согреться, глядя в окно, на мокрый асфальт, Елена ловила себя на странной мысли: наверное, в Лондоне сейчас тоже дождь. И еще более странным был робкий вопрос, который появлялся вслед: чем бы мог сейчас заниматься Деймон?
Елена мысленно усмехнулась. Деймон… Насколько же он занял собой ее мысли, что забыться ей не помогли ни любимая пьеса, ни другой мужчина… Какой же он… Но даже сейчас, после столького времени, проведенного вместе, она не знала, каким словом его охарактеризовать. Наверное, это было невозможно: не было такого слова, которое единственное вмещало бы в себе все, что хранила душа этого человека. Елена украдкой взглянула на Энзо, тоже наблюдавшего за дорогой. Почему-то именно сейчас ей вспомнились сказки, которыми она взахлеб зачитывалась в детстве, разговоры с подружками, когда они рассказывали друг другу, какими представляют своих будущих мужей, свои мечты. И Елена понимала, что Энзо, наверное, и есть тот мужчина, о котором она мечтала когда-то давно, которого представляла с собой: добрый, внимательный, вдумчивый, спокойный. Черты характера, в которых они с Деймоном были схожи, наверное, можно было пересчитать по пальцам. Но почему тогда она так отчаянно пыталась заменить им Деймона? Почему вообще сравнивала их? «И с чего ты вдруг решила, что это вообще возможно…» – с усмешкой спрашивала себя Елена, и ответ был ясен. Наверное, именно сейчас она наконец смогла признаться себе в том, почему этим вечером она так и не смогла ни о чем забыть. Энзо ей в этом не помочь, увы, не мог, и дело было не в его характере, не в поведении, не во взглядах. Просто он – не Деймон. И более точного объяснения не было. Так смешно и странно: всю свою жизнь Елена рисовала в своих мечтах одного мужчину… А нужен ей оказался другой – и совершенно непохожий.
– Елена, – вдруг позвал Энзо, и она, вздрогнув от неожиданности, повернулась к нему. – Знаешь, я хотел тебя спросить весь вечер… Как ты думаешь, люди любят за что-то или вопреки чему-то?
Хотя в салоне автомобиля было тепло, Елена почувствовала, как пальцы вновь мгновенно похолодели. Она подняла взгляд, посмотрев Энзо в глаза, и на несколько секунд между ними царило молчание. Энзо не отводил от нее взгляд своих теплых карих глаз, и Елене казалось, что кровь внутри перестала циркулировать по венам. Мысли превратились в какой-то беспорядочный рой, из которого лишь доходили отголоски единственного вопроса: почему Энзо спросил об этом сейчас?
– Наверное, все любят по-разному, – наконец негромко сказала она.
Елене показалось, что Энзо кивнул, но он не ответил ничего. Лишь через полминуты Елена добавила еще тише, почти неслышно, но эта фраза дошла до слуха Энзо и почему-то заставила улыбнуться:
– Но любовь вопреки – сильнее.
Больше они не сказали друг другу ни слова до того момента, как приехали в Вест-Вилледж. Пунктуальности Энзо можно было только удивляться: на часах было ровно одиннадцать.
– Спасибо тебе за этот вечер, – сказала Елена, когда они прощались около дверей ее дома. – Ты очень точно угадал то, что я люблю.
В свете уличных фонарей она увидела, как Энзо улыбнулся.
– Я рад, если тебе все это пришлось по душе. Тебе тоже спасибо. Редко когда сейчас встретишь врача, разбирающегося в творчестве Шекспира и итальянском футболе, но я счастлив, что встретил его.
Энзо помолчал немного, а затем сдержанно произнес:
– Хорошего вечера, Елена.
– Тебе тоже, Энзо.
В этот момент Елена и Энзо замерли на мгновение, глядя друг другу в глаза. И что-то произошло в эту секунду, что-то сверкнуло в душе итальянца, что лишило его всяких сил сопротивляться. Электрический ток молниеносно пронзил тело Елены, на несколько секунд лишил сил, когда в нос ей ударил запах дорогих сигарет, а в следующее мгновение она почувствовала мягкое прикосновение его губ.
Комментарий к Глава 56 *”Лонг-Айленд” – коктейль на основе водки, джина, текилы и рома.
**Скотч – шотландский виски.
***”Маджестик” – бродвейский театр, расположенный в театральном квартале Манхэттена.
Дорогие, небольшой перерыв между экзаменами закончился, и скоро они возобновляются, так что продолжения, вероятнее всего, не будет до 23 числа. До конца осталась 1 глава и эпилог, так что, надеюсь, вы еще со мной) Не теряйте)
====== Глава 57 ======
На несколько секунд сознание Елены словно отключилось, и что произошло, она смогла осознать не сразу. В виски мгновенно ударила кровь, и тело, по всей видимости, сработало быстрее, чем сознание: словно под воздействием условного рефлекса, Елена, почувствовав, как от страха, накатившего внезапной волной, в груди стало не хватать воздуха, выставила ладони вперед, возвращая расстояние и своеобразный барьер между ней и Энзо, и отстранилась. Все произошло настолько сильно и резко, что итальянец не смог сопротивляться и сделал неловкий шаг назад. Сердце в груди бешено заколотилось, и на протяжении нескольких секунд они с Еленой, не говоря ни слова, смотрели друг в другу глаза, испуганные, смущенные, в какой-то момент абсолютно потерявшие чувство реальности. Это были лишь какие-то мгновения, но течение этих секунд им обоим казалось невыносимо долгим.
– Энзо… – выдохнула Елена.
Она хотела бы сказать ему что-то, но в горло словно залили расплавленное олово, а сухой язык будто сросся с нёбом, и Елена больше не смогла произнести ничего, кроме этого имени, тихого, еще оставшегося на губах, но сейчас, в ночной тишине, казавшегося громче крика.
– Елена, я…
Голос Энзо дрожал, и, глядя в его горевшие огнем карие глаза, Елена видела, что сейчас он боялся сделать даже полшага в ее сторону, чтобы не причинить вреда: он стоял, совершенно не двигаясь, лишь жадно вглядываясь в ее черты, пытаясь по ее взгляду, мимике, движениям понять, что ее могло обидеть или напугать.
– Энзо, не надо, – превозмогая невыносимое жжение в горле, чувствуя, как глаза застилает пелена слез, одними губами прошептала Елена.
– Прости, – Энзо отчаянно пытался подобрать слова, но это выходило из рук вон плохо. – Я не хотел обидеть тебя чем-то, и…
Эти, казалось бы, совершенно обычные слова, стали самым настоящим электротоком, который снова прошел сквозь тело Елены. Она лишь мотала головой и силилась как-то все объяснить Энзо, но мысли окончательно спутались и превратились в голове в настоящий ураган, из которого выделялось лишь одно слово, набатом бившее в ушах: нет. Нет, нет, нет. Так не должно быть.
– Энзо, пожалуйста, не нужно, – просила Елена.
– Прости меня, – уже тише вновь смущенно повторил Сент-Джон. – Я, видимо, очень сильно поторопил события.
– Дело не в этом, – Елена вновь мотнула головой, больно, почти до крови кусая губы. – Ты ничего не торопил, потому что… Энзо, ты замечательный, – выдохнула она. – Я знаю, сейчас это оправдание звучит, как в дешевых мелодрамах. Но ты, правда, стал очень близким мне за это время.
Секунда за секундой Елена чувствовала, как озноб в теле сменяется жаром, и с каждым мгновением смотреть в глаза Энзо было все труднее. В ее словах не было лжи: ей действительно становилось мерзко от осознания всей ситуации, которая и вправду напоминала бульварный роман. Когда это произошло? Почему Елена не увидела, что Энзо перешел границу дружбы и, быть может, надеется на что-то большее? Почему не остановила это? Сейчас, понимая, как далеко на самом деле зашло дело, осознавая, что она упустила, винить в этом ей оставалось лишь себя.
– Но я не смогу быть с тобой. Я не готова сейчас к отношениям.
– Елена, послушай, – попробовал успокоить ее Энзо. – Если ты сейчас не готова, я пойму. Мы могли бы…
– Я люблю другого, Энзо.
Эти слова сорвались с губ Елены уже не едва различимым шепотом, а твердым, уже не дрожащим голосом, не оставляя никакой надежды на то, что когда-нибудь они действительно смогут говорит о себе «мы», навсегда оставляя их по разные стороны баррикад. О том, в чем сейчас Елена призналась, не скрывая ничего, предельно откровенно и уверенно, она никогда бы не сказала даже самому близкому человеку. Это было самой сокровенной ее тайной, которую она навсегда хотела скрыть в своей души, научиться жить с ней. Но сейчас говорила, быть может, даже не она – кричала ее душа, разбивая вдребезги последние попытки Елены убедить себя в том, что она сможет справиться с этим. И сейчас слова эти были, наверное, самыми искренними, самыми горячими, самыми чистыми.
Энзо замер на мгновение, не сводя взгляд с Елены.
– Вы… С Деймоном?.. – прошептал он.
Как, наверное, смешно это было: Энзо говорил так, словно других мужчин, кроме Деймона, в окружении Елены не было. Энзо сам не знал, почему в этот момент ему в голову пришел только этот вариант и почему он озвучил его. Энзо никогда не думал об этом: Деймон не рассказывал ему о них с Еленой, хотя за это время они стали очень близки и доверяли друг другу многое, Елена и Деймон не вели себя, как пара – по крайней мере, тогда, когда рядом с ними находился кто-то посторонний. Наверное, точно так же, как Елена, Энзо сейчас не вполне контролировал себя, а потому спросил о том, что понял сейчас, о том, что виделось ему теперь вполне реальным. А самое главное подтверждение своих слов Энзо находил в глазах Елены, которые именно в эту секунду она старалась спрятать.
– Я не знал… – рассеянно, словно в забытьи, пробормотал итальянец.
И в этот момент Елена услышала что-то удивительное в его голосе. Теперь это был даже не страх, не желание как-то выгородить себя – но сильное смущение, стыд, и от этого – еще большая робость.
– Мы с Деймоном не вместе, – перебила его Елена. – Послушай, Энзо… – пробормотала она и обхватила голову руками, не находя себе места, – это, правда, очень сложно объяснить, – мотнула головой Гилберт. – И это в первую очередь моя вина, что я не обозначила границы.
Елена замолчала, вновь подняв на Энзо полные слез глаза. Сент-Джон не говорил ничего.
– Прости меня, – едва слышно произнесла она, хотя понимала, что сейчас эти слова – последние из тех, что, может быть, могли бы помочь. Однако больше ей сказать было нечего.
Энзо молчал еще какое-то время, глядя на Елену. Пару раз вдохнув, он выдохнул белый пар – на улице было очень промозгло.
– Эй, – ласково, добродушно шепнул он, коснувшись предплечья девушки, и Елена вздрогнула, вновь посмотрев ему в глаза. – Елена…
В его взгляде не было отвращения или злобы. В его глазах была лишь тихая грусть – и это рвало сердце на куски.
– Все хорошо, – проговорил итальянец. – Я все понимаю. Давай забудем об этом? Ничего не было. Друзья просто провели прекрасный вечер.
Энзо помолчал немного, а затем с какой-то по-детски робкой надеждой добавил:
– Друзья же?
Елена внимательно смотрела на него, будто бы не веря в то, что он говорит. Парень, видя ее нерешительность, улыбнулся уголками губ, и, наверное, впервые за эти минуты где-то в глубине души Елена ощутила теплоту – не огненный жар внутри, не ледяной озноб, в который ее бросало раз за разом, а какое-то успокоение.
– Вечер выдался очень холодным, – задумчиво сказал Энзо. – Будь осторожна, не простынь.
Елена провела ладонью по руке, но на коже не было мурашек.
Они молчали еще немного, вслушиваясь в ночную звенящую тишину, и в глубине души каждый из них надеялся, что другой сможет его простить.
– Спокойной ночи, Елена, – проговорил Энзо.
– Спокойной ночи, – едва заметно кивнув, словно эхо, повторила Гилберт и, в последний раз взглядом словно бы снова попросив у него прощения, вскоре скрылась в темном доме.
