Текст книги "В объятьях зверя (СИ)"
Автор книги: atranquility
сообщить о нарушении
Текущая страница: 36 (всего у книги 59 страниц)
– Деймон, – вдруг негромко позвала Елена, и он, отвлекшись от своего смартфона, подошел к ней. – А Джереми может… Превратить этот рисунок в настоящую татуировку?
Деймон пристально посмотрел на нее, склонив голову чуть набок.
– Ты действительно этого хочешь?
– Да.
И теперь Деймон понимал, что это не сиюминутная прихоть и не результат выпитого алкоголя. Это осознанное решение, потому что этот рисунок значил для Елены гораздо большее, чем он мог себе представить – он видел это по ее глазам. Быть может, именно эти буквы в замысловатых узорах, сложившиеся в простые, но такие нужные слова, это и есть ее первый шаг к той жизни, о которой она так долго мечтала.
Следующие пять дней пролетели как один и, чем ближе был день отъезда, тем тоскливее у Елены становилось на душе. Уже сейчас она понимала, что ей даже не столько грустно прощаться с приветливым солнечным Лос-Анджелесом, который подарил ей так много впечатлений и познакомил с прекрасными ребятами в лице Бонни и Кая, сколько тяжело осознавать, что теперь она снова будет жить одна. Как и раньше, она сможет видеть Деймона только по выходным. Вот только если пару месяцев назад эта мысль вызывала облегчение, то теперь от нее было так тоскливо, как это обычно бывает в детстве, когда ты проводишь все лето с родственниками, которых видишь очень редко и скучаешь по ним: ты прыгаешь с тарзанки, пропадаешь целыми днями на пляже, катаешься на водных лыжах, они разрешают тебе есть мороженое в любых количествах и даже ложиться спать далеко после двенадцати, – но лето пролетает очень быстро, и приходит время возвращаться домой. Там тебя ждут родители и друзья, но раз за разом все равно так нестерпимо хочется вернуться в эти летние дни. За это время Елена не просто привыкла к этому человеку – она будто бы стала с ним единым целым, словно кто-то связал их тысячами незримых, но невероятно крепких нитей. Она не знала, когда наступил момент, когда представить жизнь без него стало трудно. Ей казалось, что она знала его очень давно. Еще задолго до того, что объединило их, до встречи со Стефаном, до переезда в Нью-Йорк. Всю жизнь.
Елена и Деймон выезжают из Лос-Анджелеса в четверг утром, чтобы к воскресенью уже оказаться в Нью-Йорке. В этот раз они останавливаются разве что на заправках и в придорожных мотелях, чтобы провести там ночь, а затем снова отправиться в путь, но даже такая дорога не кажется скучной. Они по-прежнему разговаривают обо всем на свете, смеются, и в такие моменты тоска отпускает. В какой-то момент Деймон находит в бардачке несколько дисков с музыкой, и они с Еленой решают опробовать их все. Электро, инструментал, рэп, поп, самые популярные композиции последнего десятилетия, музыка двухтысячных, навевающая ностальгию, ретро восьмидесятых и девяностых – на дисках оказываются записаны песни, кажется, абсолютно на любой вкус и настроение. Однако у Елены начинают бежать мурашки, когда из динамиков она вдруг слышит первые аккорды своей любимой песни – Love To Hate You группы «Erasure». А когда Деймон делает громкость больше и начинает подпевать, ей кажется, что она попадает в какую-то нирвану – в голове не остается никаких мыслей – только любимый мотив, музыка и слова песни, которые она давно знает наизусть. Деймон, видя ее реакцию, улыбается и вскоре Елена, забыв о стеснении, начинает петь вместе с ним. Они по-разному понимают и воспринимают эту музыку, но все равно находятся на одной волне и получают настоящий кайф ото всего происходящего. Окна в машине открыты, ветер, дующий в них, становится сильнее за счет большой скорости хода, а в окнах проносятся виды Гранд Каньона, и кажется, что кровь вот-вот вскипит.
Чем ближе они подвигаются к Нью-Йорку, тем холоднее становится на улице и тем меньше солнца возможно увидеть днем. Приближение осени здесь ощущается гораздо сильнее, чем на Западном побережье, но Елена за свои годы жизни в этих местах уже привыкла к такой погоде. Деймону все чаще начинают звонить из офиса, и он уже с энтузиазмом переключается в «рабочий» режим – раздает указания, отвечает на вопросы, с кем-то яростно спорит. Они приезжают в Вест-Вилледж в воскресенье вечером, и поначалу Елене даже становится непривычно от видов тихого безмятежного городка: за это время она уже успела привыкнуть к шуму грохочущих баров и огням небоскребов. Дома Деймон задерживается от силы на час, лишь попив чаю и, попрощавшись с Еленой, снова отправляется в путь, чтобы вернуться в Нью-Йорк, пока не стемнеет. В эту ночь она еще долго не может заснуть: дома кажется слишком тихо и пусто. Она невольно вспоминает о Деймоне и сама пугается своих мыслей о нем. Это странно и, может быть, неправильно, и Елена пытается убедить себя в том, что это – просто следствие ее эмоциональности и впечатлительности, а еще – проведенного вместе отпуска. Однако бороться с самой собой оказывается трудно.
Наверное, впервые за долгое время Деймон был не рад возвращению домой. Всего за каких-то полтора месяца он так отвык от пустоты дома и холостяцкой жизни в целом, что теперь возвращение к этому сводило скулы будто бы кислотой. Как бороться с этим, он пока не знал, но его спасением стала работа. Каждый день – новые люди, важные встречи, решения, от которых зависит слишком многое, – все это увлекло его, как сильнейший водоворот, и он не ожидал каких-то глобальных изменений в своей жизни в ближайшее время. Однако за него все решил один звонок.
В понедельник вечером, когда уже Деймон собирался домой, на его мобильнике раздался сигнал входящего вызова, и, взглянув на экран, он немало удивился: на нем высветился телефонный номер Грейсона. Отец никогда не звонил ему, не интересовался его жизнью, не спрашивал о планах и последних новостях. Деймон привык к этому. Именно поэтому звонок Сальваторе-старшего сильно его насторожил, и это подтвердилось его холодным тоном, которым он попросил заехать к нему после работы. Деймон не понимал, что произошло, но просьбу отца решил выполнить.
Когда Деймон появился на пороге родительского дома, Грейсон даже не поздоровался с ним, а лишь едва заметно кивнул и сказал ледяным тоном: «Проходи».
– Грейсон, что-то случилось? – терзаясь нехорошими предчувствиями, спросил Деймон, когда зашел вслед за отцом в просторную гостиную.
Грейсон на протяжении какого-то времени молчал, и в поразительной тишине, царившей в помещении, в которой раздавалось только негромкое постукивание каблуков туфель Грейсона и скрип половиц, казалось, можно услышать стук собственного сердца. Наконец, мужчина повернулся к сыну и с ядовитой усмешкой с плохо скрываемым отвращением спросил:
– «Что случилось»? А ты сам не хочешь рассказать?
– О чем?
Грейсон плотно сжал губы и в упор посмотрел на сына, однако на лице у Деймона не дрогнул ни один мускул. Он не боялся.
– Ну, наверное, о том, каково это – спать с женой брата.
В этот момент Деймону показалось, будто бы в здании, в котором он находился, прогремел мощнейший взрыв, и осколки от разбитых стекол вонзились ему в кожу. На несколько секунд он словно бы оказался под этими завалами мощных сводов и ничего не слышан, был будто бы оторван от внешнего мира. Но вопреки всему, осознание реальности вернулось очень быстро. Все прошедшие полтора месяца в этот момент промелькнули перед Деймоном, как одна картинка, и в сознании был только один вопрос: «кто?»
– Грейсон… – произнес Деймон, но тот не дал ему договорить.
– Ты совсем обезумел? – с яростью крикнул мужчина, в тусклом свете сверкнув голубыми глазами, наполненными злобой и презрением. – Стефан ищет Елену по всему городу, сбиваясь с ног, поднимает на уши всю полицию, а она с тобой развлекается? Ты понимаешь, что ты творишь?
– Что вообще за чертовщина? Я…
Наверное, впервые в жизни в разговоре с Грейсоном Деймон действительно не знал, что сказать и как действовать дальше. Но скулы сводило от омерзения, когда он рассказывал, как Стефан якобы волнуется и ищет Елену.
– Что ты скажешь? Что ничего не было, и в Лос-Анджелесе по ночным клубам с ней ходил не ты? Что на улице средь бела дня с чужой женой целовался тоже не ты?
Деймон ничего не говорил, а лишь стоял, стиснув зубы, и тяжело дышал. Скулы сводило от чувства омерзения и понимания: за ними кто-то следил.
– Я знал, что ты на многое способен, Деймон, – сказал Грейсон. – Но это… Ты понимаешь, как ты опозорился? Хоть что-то есть у тебя в голове или нет?
– Перестань орать, – с ненавистью выплюнул Деймон, чувствуя, как злоба закипает в нем в самом. Но сейчас он даже не понимал, что его разозлило больше: то, что каким-то образом Грейсон, а значит, и Стефан узнали о том, что Елена живет у него, или то, что, как это бывало обычно, отец стал защищать не родного сына, а племянника.
– Перестать орать? Да я тебя сейчас собственными руками придушить готов! – прорычал отец. – Ладно, допустим, тебе плевать на отношения с братом и на него самого, я этому уже не удивляюсь, – он развел руками и перевел дыхание, – но ты у дочери мать отнял, ты хоть это понимаешь? У тебя осталось хоть что-то святое? Или у тебя в мозгах одна Кэтрин?
Последняя фраза Грейсона стали последней каплей. В ушах шумела кровь, и если несколько секунд назад Деймон не знал, как сделать следующий шаг, то сейчас эмоции все решили за него. Он не мог предугадать, как отец отреагирует на его слова, но почему-то именно в этот момент нестерпимо захотелось как-то выплеснуть все то, что копилось на душе в течение этих месяцев и сейчас, когда Грейсон всеми силами защищал Стефана, даже не зная правды, превратилось в сильнейший взрыв, который рвал сердце на части от омерзения.
– Мать у Никки отнял не я, а Стефан, – рявкнул Деймон. – Ты можешь хоть один чертов раз посмотреть дальше своего носа? Ты сейчас защищаешь Стефана, тебе жаль его, жаль Никки… Но при этом ты не знаешь и половины истории, которую заварил твой любимый племянничек.
– Ах вот как заговорил, – выдохнул Грейсон. – Ну, давай, расскажи, что такого сделал Стефан, что Елена стала искать спасение от него в твоей койке.
– Расскажу, – с сарказмом ответил сын. – Он избивал ее до полуобморочного состояния, заперев дома с двумя охранниками и никуда не выпуская. Она по ночам по несколько раз просыпалась от кошмаров, потому что ей снился Стефан и то, какие зверства он учинял дома. По его приказу один из его охранников грохнул ее дядю – вот что, млять, не мне, а тебе понять надо. А ты знаешь, почему Елена потеряла ребенка? Я расскажу тебе и об этом, – тяжело дыша, произнес Деймон. – Стефан спустил ее с лестницы. Просто потому, что ему что-то не понравилось в ее поведении.
Грейсон несколько секунд смотрел на Деймона с недоумением и каким-то испугом в глазах, не в силах сказать что-либо.
– Ну что, доволен обалденной историей? – с усмешкой спросил Деймон.
– Что ты несешь…
– Я пытаюсь открыть тебе глаза на правду. Да только ты настолько непроходимый болван, что это делать уже бесполезно.
– Ты вообще нормальный? – не веря своим ушам, воскликнул старший Сальваторе. – Если ты пьян, то иди проспись.
Деймон на протяжении нескольких секунд молчал, чувствуя себя каким-то загнанным зверем. Наверное, именно в этот момент пришло осознание: сейчас он совершенно один. Он уже давно не верил в крепость кровных уз и не считал отца и мать самыми близкими людьми, но, наверное, где-то в глубине его души, – и он, наверное, сам это не осознавал, – жила надежда, что реакция Грейсона будет другой. Может быть, это и был тот самый зов крови, какая-то космическая связь между отцом и сыном, которую нельзя объяснить и описать и которая все равно была сильнее выяснения отношений и всех споров, казавшихся по сравнению с ней такими бессмысленными и пустыми. Деймон по-прежнему хотел верить, что в этом чертовом мире найдется хоть капля справедливости.
– Тебе правда легче в очередной раз принять сторону Стефана, чем единственный раз… Один чертов раз… Поверить своему сыну, а не ему, и копнуть глубже?
Голос Деймона стал тише и впервые за время их разговора дрогнул. Деймон смотрел Грейсону в глаза, до конца не веря в происходящее, и пытался найти в его взгляде хоть что-то, что показало бы ему, что он его услышал. Или, по крайней мере, хочет услышать. Но все было тщетно.
– Да, черт побери! – выкрикнул Грейсон. – Да, мне легче поверить ему, потому что я знаю, что сделал ты, и не вижу этому оправдания. Если ты думаешь, что я поверю в эти фантастические истории, то я советую тебе прекратить пить. Может быть, тогда в твоей абсолютно тупой башке появится хоть капля мозгов, а лучше – совести! И если ты ждешь, что я приму твою сторону, то ты тщетно на это рассчитываешь.
В какую-то секунду Деймону показалось, будто внутри что-то надломилось. Сердце пропустило несколько ударов, а затем забилось снова с бешеной скоростью и какой-то странной болью.
– Я знаю Стефана, Деймон, – с уверенностью произнес Грейсон. – И знаю тебя. И, поверь мне, не в твоих интересах, чтобы я вас как-то сравнивал, потому что сравнение будет явно не в твою пользу.
– Тогда какого черта тебя вообще интересует моя жизнь? – с дерзким вызовом и усмешкой спросил Деймон. – Даже если Елена ушла от него ко мне, не похер ли тебе? К нему она, поверь, не вернется, хоть ты тут весь на желчь изойди. А я, да, такой мерзавец, трахаюсь с женой брата. И как ты это изменишь?
В этот момент чаша терпения Грейсона переполнилась. Стоявший до этой секунды вполоборота к Деймону, он резко развернулся, замахнулся и кулаком ударил его в лицо. Все произошло настолько быстро, что Деймон, обладавший, в принципе, неплохой реакцией и координацией, только успел отшатнуться назад. Острая боль тотчас же пронзила голову, и сначала он не понял, как все случилось. Он инстинктивно с силой оттолкнул от себя отца и закрыл ладонями лицо, а, посмотрев на них, увидел на них алую кровь, которая стекала по левой стороне лица и закрывала обозрение. Судя по всему, была рассечена бровь.
– Мне жаль, что я вырастил такого ублюдка, – произнес Грейсон, вытирая с рук его кровь. – Ты мерзок и жалок, Деймон.
Он какое-то время молчал, а затем, посмотрев Деймону в глаза, не дрогнув, с полной уверенностью в голосе произнес, четко отчеканивая каждое слово:
– Я скорее назову сыном Стефана, чем тебя.
В этот момент входная дверь открылась, и в дом зашла Изабелла, по всей видимости, вернувшаяся с работы. Она не успела ничего сказать: едва увидев Деймона с окровавленным лицом, она охнула и метнулась к нему.
– Господи! – воскликнула она. – Что здесь произошло?
Изабелла взяла в ладони лицо сына, который даже не взглянул на нее, а с ненавистью и презрением смотрел в упор на Грейсона.
– Что вы тут устроили? Деймон... Грейсон...
– Спроси у своего любимого сына, – выплюнул Грейсон. – Я тебе скажу только одно: ноги больше этого выродка в моем доме не будет!
– Что ты такое говоришь?
Изабелла вновь повернулась к Деймону.
– Деймон, ответь наконец!
Деймон положил свои ладони на руки матери и отстранился.
– Спасибо, папа, – ядовитой усмешкой выделив последнее слово, проговорил он и, вытирая кровь с лица, быстрыми шагами направился к выходу.
====== Глава 41 ======
Деймон сам не помнил, как добрался до дома: он не видел никого и ничего вокруг, и даже боль от рассечения уже почти не ощущалась. Он словно бы был оглушен – схожие чувства обычно испытываешь, когда тебя накрывает волна и ты с головой уходишь под воду. Деймон даже не мог понять, какое чувство в нем сильнее – злость на Стефана за то, что нашел слабое место и, наплевав на все принципы, ударил именно туда, и на Грейсона, который упорно отказывался хотя бы попытаться увидеть что-то кроме того, что он считает правдой, или невероятная обида и в глубине души даже какая-то – может быть, не совсем осознанная – ревность оттого, что отец в который раз предпочел встать на сторону племянника, а не сына. Так было всегда – кажется, Грейсон и правда считал Стефана своим вторым сыном. Он гордился его успехами, как своими собственными, не раз называл его «надеждой семьи» и постоянно противопоставлял племянника Деймону. Вспыльчивый, эгоистичный, самонадеянный, совершенно неуправляемый и всегда казавшийся Грейсону жутко безответственным Деймон, намного больше, чем работу, любивший шумные вечеринки и девушек, действительно был совершенно не похож на спокойного, с самого детства рассудительного, трудолюбивого и слывшего добряком Стефана, которого старший брат часто в шутку называл занудой. Сначала Деймона это раздражало и вызывало в нем нестерпимое желание действовать вразрез со взглядами и привычками Грейсона, чтобы достучаться до него и показать, что таким, как Стефан, он все равно никогда не станет. Однако время шло, Деймон взрослел и все больше отдалялся от родителей и в особенности – от отца, и постепенно детская обида отпускала его. Но не потому, что он смог простить слабость Грейсона – со временем ему просто стало безразлично его мнение. Однако сейчас, когда ситуация была гораздо серьезнее, чем негласное соперничество за уважение Грейсона, и от нее начала зависеть чья-то жизнь, эта обида вернулась и ударила с троекратной силой тем мощнейшим потоком эмоций, которые очень трудно даже просто описать словами и противостоять которым не было сил. Быть может, Грейсона можно было оправдать: по сути, он сам стал заложником сложившейся ситуации, поддавшись и поверив в игру Стефана, как когда-то поверила Елена. Как когда-то верил в нее и сам Деймон. Однако почему-то делать это сейчас совершенно не хотелось.
За то время, что Деймон добирался до дома и обрабатывал рассеченную бровь, самые сильные эмоции пошли на спад, но легче от этого не становилось. Он думал, что это лишь красивые метафоры из каких-нибудь романов девятнадцатого века, но грудь настолько сильно стягивало от какой-то необъяснимой тоски и отчаяния, что, казалось, становилось даже тяжелее дышать. Деймон хотел остаться дома, но теперь он знал единственный способ справиться с этим гнетущим чувством. Он чувствовал: ему нужно в Вест-Вилледж. Хотя бы полчаса, но просто побыть рядом с той, которая за прошедшие полтора месяца сумела вернуть в его сердце гармонию. Наверное, эта девушка сейчас была единственной на свете, которая могла хоть как-то помочь ему.
– Деймон?..
Увидев Деймона на пороге дома в десятом часу вечера, Елена испугалась. Они попрощались на мажорной ноте, но сейчас на его лице не было ни намека на улыбку, он выглядел очень сосредоточенным и, было видно, старался скрыть свои эмоции.
– Что случилось? – спросила Елена, впустив его в дом и увидев, что его бровь заклеена медицинским пластырем. – Почему у тебя?..
Договорить ей Деймон не дал.
– Елена, у меня был дерьмовый день и я очень устал, – сказал он. – Давай посмотрим какой-нибудь фильм? Неважно, какой. Прошу.
Девушка взглянула в его глаза, которые действительно были очень уставшими, но это была далеко не та усталость, которую ощущаешь после тяжелого рабочего дня – она была намного тяжелее. Взгляд Деймона умолял, и, увидев его полные тоски и какой-то необъяснимой боли голубые глаза, Елена почувствовала, как по коже пробежали мурашки. По ним она понимала: сейчас ему нужен вовсе не фильм. Ему нужно, чтобы она была рядом.
Елена несмело кивнула и поставила в DVD-проигрыватель диск с фильмом «Укрощение строптивого», который они так и не досмотрели в Лос-Анджелесе. Он шел чуть больше полутора часов, но за это время Елена не смогла хотя бы на минуту отвлечься и подумать о том, что происходило на экране. Она украдкой наблюдала за Деймоном. Он сидел рядом с ней на диване, сцепив руки в замок и облокотившись на колени, плотно сжав губы и тяжело дыша. Забавные моменты, над которыми он смеялся в полный голос раньше, теперь у него лишь изредка вызывали снисходительную улыбку. В каждом мускуле его тела, даже в самом незначительном движении и взгляде чувствовалось напряжение. Елена не понимала, что произошло, но не осмеливалась спросить его о чем-то и надеялась, что он сам обо всем расскажет.
Когда фильм закончился, Деймон еще некоторое время сидел рядом с Еленой и смотрел в одну точку, о чем-то думая и, кажется, даже не моргая. Гилберт тоже не двинулась с места. В помещении царила звенящая тишина, каждая новая секунда которой опутывала душа страхом перед неизвестностью.
– Деймон… – наконец осмелилась произнести Елена и положила ему руку на плечо.
Сальваторе сделал шумный вдох и провел ладонями по лицу.
– Стефан и Грейсон обо всем знают, – еще немного помолчав, наконец сказал он.
В этот момент в душе Елены что-то оборвалось. Сейчас она понимала, что ожидала услышать что угодно, но только не это. Все-таки Деймон был прав, когда говорил, что Елене уже никогда не хватит сил вернуться к той жизни, которая была до него: даже простое упоминание имени ее мужа вызывало в ней сильнейшую дрожь.
– Что?..
– Каким-то образом Стефан узнал, что эти полтора месяца я провел с тобой в Лос-Анджелесе, и, по всей видимости, рассказал Грейсону.
Елена, пытаясь как-то осознать сказанное Деймоном, опустила взгляд. В сознании тотчас же начали звучать отголоски тысячи вопросов. Как это произошло? Откуда обо всем узнал Стефан? Как на это отреагирует Деймон? Что теперь будет дальше?
Елена поджала губы и потерла в один миг похолодевшие руки. Внутри все скрутило.
– Твой отец встал на сторону Стефана, да? – с необычайной грустью и дрожью в голосе произнесла она.
Елена посмотрела на него, и в этот момент их взгляды встретились. Деймон едва заметно кивнул.
– Теперь он уверен, что мы коварные обманщики, которые обвели бедного Стефано вокруг пальца, – с плохо скрываемым сарказмом сказал он.
– Это тоже Грейсон?.. – все так же несмело прошептала девушка, имея в виду рассеченную бровь.
По губам Деймона скользнула грустная и полная презрения усмешка.
– Я обо всем рассказал ему. Я рассказал Грейсону о том, как Стефан избивал тебя, об охранниках, об Аларике, о том, из-за чего ты потеряла ребенка. Сейчас я понимаю, что, может быть, действительно глупо поступил, потому что я бы, наверное, с такими рассказами тоже себя послал. Да и убедить в чем-то Грейсона всегда очень трудно, особенно, если это пытаюсь сделать я.
Елена была просто поражена произошедшим. И сейчас как-то незаметно для нее самой новость, о которой рассказал Деймон, на время отошла на второй план перед тем, как на сложившуюся ситуацию отреагировал Грейсон. Верить в то, что он так относится к собственному сыну, совершенно не хотелось.
– Деймон, но… – Гилберт на мгновение замолчала, сделав глубокий вдох, пытаясь подобрать слова. – Но он же твой отец… Неужели он даже не попытался поговорить с тобой?
В глазах Елены читалось искреннее недоумение.
– Елена, поверь, – тон Деймон стал каким-то снисходительным, будто бы он объяснял младшей сестре совершенно простые и всем известные истины, – семья и кровные узы не всегда возводятся в ранг чего-то сверхзначимого и способны что-то изменить.
Несмотря на то, что Деймон старался выглядеть безразличным, в его голосе Елена слышала обиду, разочарование и боль. И в этот момент, как никогда раньше, ей стало его очень жаль. Она действительно привыкла к тому, что в семье всегда все друг друга защищают и помогают. Семья и родительский дом были для нее оплотом, в котором она могла найти поддержку и спокойствие. Сейчас она понимала, что в семье Деймона все было по-другому.
– Почему он так к тебе относится? – спросила она, взглянув Деймону в глаза, и этот вопрос стал для него неожиданностью. Он думал, что сказанное им испугает Елену, что она начнет спрашивать о том, что им делать дальше, и он знал, что понял бы ее в таком случае. Но сейчас она гораздо больше волновалась за него самого, и для него, человека, совершенно к такому непривыкшего, это было поистине удивительно.
Деймон пожал плечами.
– Просто я вырос не таким, каким он хотел меня видеть, – усмехнулся он.
Сальваторе задумчиво посмотрел куда-то вдаль, а когда перевел взгляд на Елену, то по ее глазам понял: она хочет, чтобы он рассказал ей обо всем. Это казалось невозможным, но Елена была единственной, кому он доверял свою боль, рассказывал о том, что не давало ему покоя, без утайки, совершенно искренно. Елена дорожила этим и знала о том, что ему нужно.
– Грейсон всегда хотел видеть во мне себя, – объяснил Деймон. – Знаешь, отчасти я понимаю, почему так происходило. Я четвертый ребенок в семье. До моего рождения они с мамой потеряли троих детей, поэтому, наверное, неудивительно, что с моим появлением Грейсон связывал много надежд. В детстве он проводил со мной все свободное время: постоянно чему-то учил, о чем-то рассказывал, брал с собой в командировки. Только на мой характер это нисколько не повлияло. Как они с матерью ни старались воспитать во мне усидчивость, сделать более выдержанным и спокойным, во мне это всегда вызывало лишь раздражение.
Деймон замолчал на какое-то время.
– Грейсон всегда мечтал о таком сыне, как Стефан, – задумчиво произнес он. – Каким бы уродом он ни был, сыном он был идеальным. Стефан боготворил родителей и всегда прислушивался к их мнению. Джузеппе всегда хотел, чтобы он продолжил свое обучение в Колумбийском университете после школы, и он окончил его. Он три года ходил в музыкальную школу и занимался этим гребаным фортепиано, ненавидя его всей душой, просто потому, что об этом мечтала Лили. Стефан с самого начала понимал, что в какой-то день он должен будет возглавить компанию отца, и его эта мысль действительно воодушевляла. Он рано заинтересовался бизнесом, постоянно спрашивал у Джузеппе об особенностях работы его фирмы, в то время как я заявил Грейсону, что на пушечный выстрел к его компании не приближусь. Им с матерью часто приходилось краснеть за меня на родительских собраниях, постоянно допрашивать, когда я по несколько дней подряд пропускал занятия и как результат – тянул за собой огромные хвосты по учебе. Дома они со мной проводили серьезные беседы, наказывали, но меня это никогда не останавливало. Когда я стал взрослее, родители стали бояться даже не того, что я женюсь на неподходящей девушке, а того, что таковая однажды появится на пороге их дома и заявит, что беременна от меня и начнет претендовать не только на известную в городе фамилию хотя бы для ребенка, но и на неплохой такой кусок алиментов. Когда родители куда-то уезжали на несколько дней, я закатывал в их доме вечеринки, которые нередко кончались вызовом полиции из-за того, что грохочущую на всю округу музыку в три часа ночи соседи терпеть намерены не были. Грейсон никогда не мог принять мой образ жизни и мои ценности. В свои тридцать три я по-прежнему часто наведываюсь в ночные клубы и возвращаюсь домой в шестом часу утра. Я могу переспать со своей секретаршей, и в этом для меня нет ничего предосудительного. Я веду бизнес так, как считаю правильным, и мне совершенно плевать на то, что эта политика в корне расходится с той, которой придерживался Грейсон, когда управлял компанией. Для него все это немыслимо, и он до последнего упорно пытался переделать меня, подмять под себя. Но Грейсон никогда не был для меня авторитетом. И смириться с этим он не может. Он перестал интересоваться моей жизнью в тот момент, когда понял, что не увидит во мне того, кого хотел увидеть. Он чем-то напоминает мне капризного ребенка, которому очень быстро наскучила какая-то игрушка.
– Поэтому ты не называешь его отцом, да? – с грустью спросила Елена.
– Знаешь, я даже не могу сказать, когда именно перестал называть его отцом, – признался Деймон. – Наверное, это страшно. Но это произошло как-то незаметно, как закономерный результат чего-то. Грейсон далеко не самый плохой отец, – мотнул головой он. – Он много вкладывал в меня в детстве. У меня всегда были самые лучшие игрушки, я по несколько раз в год ездил за границу, когда я ходил в школу, он нанимал мне очень профессиональных репетиторов. Я ни в чем никогда не нуждался. В конце концов, благодаря ему после университета мне даже не нужно было искать работу – должность для меня была готова с того самого дня, когда я родился. Но назвать его папой я, наверное, не смогу. После того, как я вернулся из университета, наши отношения более-менее наладились, но все равно это было мало похоже на то, что себе представляешь ты.
Елена слушала Деймона и понимала, как на самом деле бывает обманчиво первое впечатление. Она нечасто пересекалась с семьей Деймона, но ей всегда казалось, что у них очень теплые отношения. Грейсон, в противовес своему сыну, виделся ей благородным человеком старой закалки. Но все оказалось иначе.
Вдруг в тишине Деймон услышал хриплый робкий голос Елены.
– Деймон, прости меня.
– За что? – искренне удивился он.
– То, что произошло сегодня… Этого бы не было, если бы не я и эта история со Стефаном.
– Елена, – Деймон закатил глаза. – Твоей вины здесь нет. Просто Стефан паскуда и Грейсон придурок, вот и все. К тому же, я сам знал, на что шел. Такое могло произойти, и, зная Стефана, этого нужно было ожидать.
– А Изабелла? У тебя же с ней хорошие отношения… – пробормотала Елена. – Может быть, мне поговорить с ней и все объяснить? Неизвестно, что теперь может сделать Стефан…
– Елена, я мальчик взрослый, и времена, когда я прятался за мамкину спину, прошли. Мои родители не смогут мне сделать ровным счетом ничего, пусть меня Стефан хоть убийцей Кеннеди выставит.
В этот момент Елена почувствовала нестерпимое желание сесть поближе к Деймону и прижаться к нему, почувствовать тепло его тела. Она чуть наклонилась и коснулась щекой его предплечья. Когда Деймон почувствовал это мягкое робкое прикосновение, ему показалось, что внутри кто-то натянул тугие струны. Они так сидели, не шелохнувшись и почти не дыша, но не отпуская друг друга, будто бы боясь потерять эти прикосновения, совершенно потеряв счет времени. Помощи и поддержки ждать было неоткуда. Они остались одни в мире, где теперь их презирали самые близкие люди. Но в какое-то мгновение на это становится абсолютно наплевать. Елена вдруг поняла, что страх, который она еще несколько минут назад испытывала за себя, исчез совсем, а вот страх за Деймона только усиливался. Как никогда, ей сейчас хотелось показать, что она всегда будет на его стороне, что она верит ему. Что она просто рядом. Но, кажется, он и сам это понимал. Иначе бы он не приехал к ней этим поздним вечером.
– Что нам теперь делать? – едва слышно произнесла Елена.
Да, именно «нам». Только «нам» и никак иначе.
– В одном ты права на сто процентов, – сказал Деймон. – Неизвестно, каким будет следующий шаг Стефана, так что нам стоит его опередить.
Он сделал небольшую паузу, задумавшись, а затем произнес фразу, которая очень удивила Елену. Даже его голос начал звучать как-то бодрее.
