Текст книги "В объятьях зверя (СИ)"
Автор книги: atranquility
сообщить о нарушении
Текущая страница: 33 (всего у книги 59 страниц)
Елена старается не выражать каких-то негативных эмоций, и теперь из ее груди вырывается только крик, когда она удар за ударом бьет грушу, пытаясь отработать точность. И почему-то каждый раз, когда Деймон слышит это, его кожа покрывается мурашками. Теперь он ясно понимает: женщины и боевые искусства – это не грубо. Это безумно сексуально.
Деймон по-прежнему кричит на тренировке, но теперь делает это меньше, чем в прошлый раз, и его глаза уже не горят таким раздражением. Это успокаивает Елену, и домой они возвращаются в приподнятом настроении.
Непривычные нагрузки сказались на организме, поэтому идти куда-то или организовывать активный досуг желания не было. День прошел в размеренном режиме, позволив и Елене, и Деймону немного отдохнуть.
Все время, что Елена и Деймон жили в Лос-Анджелесе, Елена хотела спросить его о гитаре, которую она увидела лежащей на диване в гостиной в первый день своего пребывания здесь, но, как бы банально это ни звучало, не предоставлялось возможности. Однако этим вечером интерес все-таки взял свое, и Елена осмелилась озвучить вопрос, который уже давно не давал ей покоя.
– Деймон, ты ведь умеешь играть на гитаре, да?
Деймон, в этот момент листавший какой-то документ на ноутбуке, отвлекся от чтения перевел взгляд на Елену, которая с интересом рассматривала гитару.
– Да, – с усмешкой ответил он. – Что, неожиданно?
– Честно? Да, – призналась Елена. – Не знаю, просто мне казалось, что тебя вообще искусство… Не очень привлекает.
– Я научился играть на гитаре лет в тринадцать, – пожал плечами Сальваторе. – Тогда меня научил этому Грейсон, и я не задумывался особо, как мне к этому относиться и чем обусловлена моя тяга к музыке. Мне просто нравилось это.
Елена вдруг подняла взгляд на Деймона и, посмотрев ему в глаза, спросила:
– Деймон, а ты можешь… Сыграть что-нибудь?
По губам Деймона скользнула усмешка.
– Ты серьезно этого хочешь?
– Очень.
Деймон на протяжении нескольких секунд внимательно смотрит на Елену, а затем встает из-за стола и садится на диван рядом с ней. Взяв в руки гитару, он играет несколько аккордов, проводя пальцами по струнам, а затем еще какое-то время молчит, видимо, думая над тем, какую композицию можно сыграть. Наконец, он снова касается струн, и Елена чувствует, как внутри все замирает. Она не очень хорошо разбирается в музыке, но уже с первых аккордов понимает, что мелодия, которую выбрал Деймон, – испанская. Очень медленная, нежная… И такая печальная. Его игра завораживает Елену с первых секунд, но, когда Деймон негромко начинает петь, ее кожа покрывается мурашками. Его голос удивительно мягкий, бархатный, немного хриплый, почему-то очень успокаивающий. Догадки Елены подтверждаются: это испанская песня. Она, словно маленький ребенок, с интересом слушает, как он произносит иностранные слова.
Почему-то именно сейчас Елена замечает, что Деймон слегка шепелявит, но даже этот дефект речи добавляет его исполнению очарования, делает его каким-то более естественным. Она слышит слова, знакомые, наверное, многим из тех, кто даже не знает испанский, – historia, amour, soledad, – и по ним она догадывается, о чем может рассказывать эта композиция, которая доводила ее до дрожи. Елена, не отрывая взгляд, наблюдает за Деймоном и понимает, что он сейчас не здесь. С этой песней у него связаны какие-то свои, очень дорогие ему воспоминания – она видит это по его глазам. Эта песня словно бы уносит его в другое время. И в то же время она остается единственной нитью, связывающей его в данный момент с Еленой. Она забывает о том, какой он на самом деле, и сейчас почему-то отчетливо видит в нем пятнадцатилетнего подростка, быть может, играющего на гитаре эту же мелодию, сидящего на пирсе около моря и мечтающего о чем-то. И Елену отчего-то не покидает ощущение, что Деймон чувствует то же самое.
Деймон… Какой же он все-таки…разный. Елена видела его жестким, беспринципным и циничным, когда они только начинали узнавать друг друга, заботливым и очень веселым во время их поездки, любящим и преданным, когда он рассказывал ей о Кэтрин, грубым, вспыльчивым и властным, когда они спорили… Сейчас он кажется ей меланхоличным романтиком. И почему-то столько черт, уместившихся в одном характере, совершенно не пугают, потому что за это время она успела понять: это не маски. Это все – действительно он. И в одном этом человеке ей открылся целый мир.
Елена не двигается и на это время, кажется, забывает, как нужно дышать. Она захлебывается буквально каждой секундой, боится пропустить хоть одно слово, хоть один аккорд. Эти волшебные минуты становятся для нее похожими на бокал хорошего вина: нестерпимо хочется продлить удовольствие и вместе с этим – осушить бокал до дна. Елена не знает испанского и плохо разбирается в музыке, но сейчас именно тихие аккорды гитары рассказывают ей о человеке, с которым она делила последние месяцы, больше, чем, наверное, он сам мог рассказать о себе. Деймон, увлекшись, полностью растворяется в мелодии, чтобы донести эту историю до Елены в том виде, в котором он себе ее представляет, так, как он ее чувствует. Он словно бы ведет с ней беседу, рассказывая свою собственную историю. Приходит осознание: он сейчас тоже предельно искренен с ней. Он такой, какой была она в ту ночь, когда просила не оставлять ее. И понимать это невероятно дорого.
Вдруг мелодия затихает.
– Черт, всегда сбиваюсь перед последним припевом, – задумчиво усмехнулся Деймон.
Елена не говорит ни слова: не хочет его сбивать. На мгновение Деймон поднимает взгляд куда-то вверх, вспоминая что-то, и, проговорив несколько сочетаний букв и цифр, снова берется за гитару. Касаясь гитарных струн, он тронул какие-то струны и в душе Елены. И это отозвалось в ней музыкой гораздо более красивой, чем можно сыграть на каком бы то ни было инструменте.
– Это просто потрясающе… – прошептала Елена, когда Деймон закончил играть. Прошло несколько секунд тишины, прежде чем она смогла как-то выразить свои мысли, но, пожалуй, даже в самом красивом языке мира невозможно найти слова, которые хотя бы приблизительно описали бы, что она почувствовала за эти три минуты.
– На самом деле, это старая песня, ее сочинили в Панаме в пятидесятых годах, – объяснил Деймон. – Ее перевели на многие языки – французский, русский, по-моему, даже версии на японском и китайском есть. Да и кто только ее не исполнял… Я взял тональность версии Хулио Иглесиаса, мне она нравится больше всего.
– Деймон, а о чем эта песня? – еще не отойдя от впечатлений, с невероятным интересом спросила Елена.
– О любви, о чем же еще, – с грустной улыбкой ответил он. – О том, как больно терять и какое одиночество наступает после этого.
Деймон слегка облокотился на гитару и посмотрел куда-то вдаль.
– Но, знаешь, – вдруг сказал он, – она почему-то всегда вселяет в меня веру в лучшее. Очень люблю ее.
– Кажется, ты влюбил в нее и меня, – сказала Елена. – Правда, ты очень красиво играешь.
Сальваторе улыбнулся и отложил инструмент.
– Я не брал в руки гитару больше года… Так что спасибо, что напомнила мне о ней.
– Деймон, – вдруг позвала Елена, – ты говорил, что тебя научил играть Грейсон.
Брюнет кивнул.
– А это очень сложно? – несмело спросила Гилберт.
– Да нет, – поджав губы, ответил Деймон. – Не помню, чтобы мы долго мучились. Я считаю, что здесь – как и везде, в принципе, – главное – желание. Остальное приложится.
Елена облизнула пересохшие губы и подняла взгляд на Деймона.
– А ты мог бы… Дать мне пару уроков? – вдруг спросила она, и Деймон с интересом смотрел на нее, не отрывая взгляд, несколько секунд, будто бы не веря своим ушам.
– Ты хочешь, чтобы я научил тебя играть на гитаре? – с удивлением переспросил он.
– Да.
– Знаешь, не могу сказать, хороший ли из меня выйдет учитель в этом деле, – задумавшись, произнес Деймон.
Он помолчал несколько секунд, а затем уголки его губ изогнулись в полуулыбке.
– Но я постараюсь.
Ребекка ходила по палате с Никки на руках, пытаясь успокоить малышку, чтобы она заснула, и тихо напевая колыбельную, которую она почему-то очень хорошо помнила с самого детства, когда Лили пела ее им со Стефаном. Диагноз – вирусный менингит – все-таки подтвердился, и лечащий врач девочки предположил, что она проведет в госпитале около двух недель. Ее состояние, несмотря на усиленное лечение, оставляло желать лучшего: Никки беспокоила температура, головные боли и иногда – тошнота и рвота. Со всеми этими симптомами могли справиться препараты, но малышка все равно стала капризной, мало ела и плохо засыпала, поэтому приходилось постоянно прибегать к разным хитростям, чтобы ее успокоить. Стефан заметил, что во время болезни Никки быстрее засыпала на руках, поэтому теперь часто перед сном он или Ребекка устраивали ей вот такие небольшие «прогулки».
Стефан не имел возможности находиться в госпитале с дочерью постоянно, поскольку не мог оставить работу, и, пока Никки болела, рядом с ней чаще всего находилась Изабелла, которая с радостью откликнулась на просьбу племянника помочь. Часто к Никки приезжала и Ребекка, освобождавшаяся с работы раньше и в таких случаях остававшаяся с ней до приезда Стефана вечером.
Ребекка взглянула на малышку, которая уже вовсю сопела, уткнувшись лбом ей в предплечье. Девушка улыбнулась уголками губ.
«Какой же ты ангел», – мысленно прошептала она и уже хотела была положить девочку в кроватку, как вдруг услышала сигнал входящего на своем мобильнике.
– Алло, – негромко произнесла она, не успев посмотреть, кто ей звонил.
На другом конце провода послышался раздраженный мужской голос.
– Ребекка, черт побери, где ты? Семь вечера!
Ребекка с шумом выдохнула.
– Ты снова у Никки в больнице?
– Да, Марсель, я у нее. Я уже говорила, что буду ездить к ней по вечерам и оставаться с ней на пару часов, потому что Стефан не может с ней оставаться надолго.
– Прелестно, – с сарказмом протянул Марсель, и Бекка почувствовала, как внутри закипает злость: муж даже не хотел думать о том, что может быть ей дорого. – Слушай, можно задать тебе один вопрос? Так, чисто ради интереса. Ты еще не забыла, что ты замужем? Мы теперь видимся только утром и ночью, когда спать ложимся. Я уже смирился с тем, что мне пришлось провести с твоей племянницей весь свой отпуск. Но знаешь, вернувшись в город, я лелеял робкую надежду, что ты все же начнешь уделять мне внимания больше, чем семье твоего брата. Мне как-то не по кайфу, когда ты, забивая болт абсолютно на все, уезжаешь по первому же, млин, чиху Никки!
– Почему-то ты не горел желанием проводить время вместе, когда позавчера уехал в клуб, – парировала Ребекка.
– Ну как-то же я должен был развеяться, раз ты мне других вариантов не предложила.
– Извини, Марсель, я не местный клоун, чтобы придумывать тебе развлечения.
– Зато ты себе, я смотрю, придумала отличное, – съязвил парень. – Ты в детстве в дочки-матери не наигралась, что ли? Нет, серьезно, я не понимаю… Что происходит вообще? Никки тебе – всего лишь племянница. У нее есть отец. В здравом уме и трезвой памяти. Он, правда, походу, только рад, что ты так быстро взяла на себя родительские обязанности и теперь все время проводишь с его дочкой, раз постоянно придумывает новые.
– Стефан – мой брат, и я всегда буду помогать ему, потому что он – один из самых близких мне людей, – голос Ребекки стал звучать жестко и безапелляционно. – И для Никки я сделаю все что угодно. Она серьезно заболела, и пока я могу быть с ней рядом, чтобы как-то облегчить ее состояние, – я буду. И мне абсолютно плевать, что ты думаешь по этому поводу.
– Тебе плевать? Отлично, а мне плевать, что там с твоей племянницей! Потому что, млять, это не мой ребенок, и я не должен думать о том, может Стефан оставаться со своей дочкой или нет! Женился на проститутке, которая свалила при первой возможности и кинула его одного с ребенком, – его проблемы! Знаешь, Ребекка, – с раздражением выплюнул Марсель, – я давно уже понял, что наши отношения тебе как-то побоку. Делай, что хочешь, только не закатывай мне потом истерики, когда я тоже провожу время так, как хочу я.
Ребекка слушала мужа, и внутри все сжималось от обиды и отчаяния. Она сделала несколько вдохов, чтобы успокоиться, потому что знала одно: он не должен услышать, как дрожит ее голос.
– Я даю тебе абсолютную свободу, Марсель, – спустя несколько секунд ледяным тоном произнесла она. – Сегодня ночью ты можешь идти куда угодно и с кем угодно. Надеюсь, ты отлично проведешь время. Удачи.
С этими словами Ребекка нажала на кнопку «отбой» и отложила трубку. Вопреки ее надеждам, ничего не изменилось. Как и три года назад, Марсель оставался жутким собственником и эгоистом, которого волновало только собственное благополучие. И сейчас Ребекка особенно остро ощутила, как устала от этих отношений. Отдавать всю себя и не получать взамен даже самого малого, что было ей нужно, – понимания. Марсель давно принимал отношение Ребекки к нему как должное и словно бы не видел, что ей становится все сложнее жить в том ритме, который предлагал ей он. А может быть, просто не хотел видеть. Постоянные тусовки, клубы и алкоголь, – то, что так любил Марсель, – были не для нее. Ребекка мечтала о семье. О настоящей семье, которая состояла бы не из двух человек. Она мечтала о доме, в котором был бы слышен детский смех. Со временем Ребекка смирилась с тем, что своих детей она иметь не сможет, потому что понимала: даже если она возьмет ребенка, то сможет полюбить его, как родного. Исполнение мечты казалось очень близким, но даже самые робкие надежды рушил Марсель, который не хотел ничего слышать даже о появлении родных детей. Что бы он сказал о приемных, было страшно представить. «В этом доме детей не будет никогда», – жестко повторял он всякий раз, когда Ребекка постепенно, осторожно подводила его к этой теме и в глубине души надеялась, что, может быть, в этот раз ответ будет другим. Он не желал даже думать о том, как больно ей этим делает. Время шло, и сердце начинало болеть все сильнее, когда Ребекка, бывало, возвращаясь с работы, проходила мимо детских площадок и видела игравших в песочнице малышей, или когда подруги рассказывали о своих детях. Возможно, любовь к Марселю могла бы притупить эти ощущения, но за три года в ней не осталось, кажется, ничего из того, что она когда-то чувствовала к этому человеку. Сейчас она понимала, что это была не любовь и даже не симпатия. Лишь отчаянная попытка спастись от воспоминаний о том, кто забрал ее покой, наверное, навсегда.
Единственной отдушиной для Ребекки была Никки, общение с которой Стефан никогда не ограничивал. Он нисколько не преувеличивал, когда говорил, что она заменила его дочери мать – это было действительно так. Ребекка помогала ей сделать первые шаги, слышала ее первые слова, приезжала по первому звонку Стефана, когда Никки заболевала. И рядом с этим маленьким человечком она чувствовала подлинное, безграничное и такое светлое счастье, забывая, кажется, обо всем.
А теперь каждое утро начиналось с одного и того же – скандалов. И громкие слова Марселя о том, что он хочет проводить с женой больше времени и поэтому так негативно относится к ее общению со Стефаном и Никки, на самом деле не имели никакого значения: он просто не хотел мириться с тем, что кому-то Ребекка уделяет внимания больше. Марсель привык быть единственным и менять что-либо был совершенно не намерен. Но еще больнее было осознавать, что это происходит не потому, что он ее любит. Так он лишь тешил свое самолюбие и выражал внутреннее «я», пытаясь показать свое превосходство и власть. Все чаще Ребекка жалела о том, что так поторопилась с замужеством и доверилась Марселю, и, чувствуя, что по вечерам просто не хочет возвращаться домой, понимала: она зашла в тупик.
Ребекка уложила Никки в кроватку, а спустя минут десять в больницу приехал Стефан.
– Как она? – негромко спросил он, поцеловав сестру в щеку и кивнув в сторону дочери.
– Я ее буквально недавно уложила, – сказала Ребекка. – Никки сегодня капризничала намного меньше.
– Бекс, я перед тобой в таком долгу… Честно, я не знаю, как могу отблагодарить.
– Ш-ш-ш, – девушка прижала указательный палец к губам. – Забыли. Никки, в конце концов, не только твоя дочь, но и моя племянница. А разве я не могу на правах тети провести пару часов с этим медвежонком? – улыбнулась она, и по губам Стефана тоже скользнула улыбка.
– Это лучший вариант, который можно придумать.
Он помолчал немного, а затем предложил:
– Может быть, тебя отвезти домой? Ты устала, наверное.
– Спасибо, Стеф, не надо, – Ребекка мотнула головой. – Я сегодня на своей машине.
Она замолчала, а через несколько секунд задумчиво добавила:
– Да и, наверное, я сейчас не поеду домой.
Стефан все понял по глазам Ребекки.
– Опять с Марселем поругались? – спросил он.
– Знаешь, Стеф, – проговорила блондинка и посмотрела куда-то вдаль, – когда у тебя спустя три года семейной жизни появляется вопрос о том, зачем ты вообще связал свою жизнь с этим человеком, наверное, это что-то серьезнее ссоры.
Стефан легонько коснулся ее плеча.
– Что случилось?
Стефан не сводил взгляд с Ребекки, чувствуя, что ей нужно выговориться. В свое время он долго отговаривал ее от замужества, но тогда она не захотела его даже слушать. Стефан догадывался о том, почему Ребекка так торопилась, но до последнего не хотел верить, что все настолько серьезно.
– Мне еще никогда так сильно не хотелось подать в суд документы на развод и уехать из этого чертова Нью-Йорка…
На мгновение между ними воцарилась тишина.
– Думаешь, уже ничего не изменится? – несмело произнес Стефан.
Ребекка усмехнулась.
– Легче сдвинуть с места какой-нибудь Гранд Каньон, чем заставить Марселя думать о ком-то, кроме себя. Да и зачем? Ни ему, ни мне это все равно не принесет никакого счастья. Знаешь, если бы я развелась, я бы сейчас не задумываясь взяла малыша из детского дома. Может быть, даже младше Никки…
– Бекс, ты же так долго мечтала об этом, – проговорил парень. – Почему бы не исполнить мечту, если ты уверена, что поступаешь правильно?
– Мне хочется подарить этому ребенку полноценную семью. С любящими мамой и папой, а не одной мамой, пропадающей на работе.
Что ответить на это, Стефан не знал, и отвел глаза: он понимал, что Ребекка права. Как бы человек ни любил своего ребенка, он никогда не сможет заменить ему обоих родителей. Он знал об этом не понаслышке.
– Сейчас я понимаю, сколько же времени на самом деле потратила впустую, – с тоской в голосе сказала она.
– Не стоит думать о прошлом, – посоветовал Стефан. – Мы все совершаем ошибки, но… Это же можно исправить.
– Стеф, ты бы знал, как я хочу это исправить… – едва слышно прошептала Ребекка. – Ты сказал, что это мечта… Наверное, это уже что-то большее, чем просто мечта. Знаешь, я в последнее время часто задумываюсь… Ведь пройдет какое-то время, и ты снова женишься. На Кэролайн или на другой девушке… Никки постепенно привыкнет к ней и будет называть ее мамой. Это абсолютно нормально. Я уже не буду проводить с ней столько времени…
Ребекка посмотрела на спящую Никки и почувствовала, как внутри что-то больно кольнуло.
– Привози ее ко мне хотя бы иногда, ладно?
Ребекка взглянула на брата и в этот момент своим полным надежды взглядом сама напомнила ему маленького ребенка.
– Эй, – Стефан улыбнулся и обнял девушку за плечи. – Неужели я тебя так достал, что ты решила меня в срочном порядке женить?
– Честно? Я очень хочу, чтобы ты снова был счастлив. А без любви это невозможно.
Стефан внимательно посмотрел Ребекке в глаза.
– Даже если я женюсь, я никогда не лишу Никки самых близких ей людей. Знаешь, – Стефан отвел взгляд, – можно безумно любить и быть счастливым в браке… Но даже самая сильная любовь может однажды просто исчезнуть. Такое случается. А кровные узы – это навсегда. Я и сам знаю, что пройдет время, и я женюсь – я не могу и не хочу быть один. Но, честно, мне сложно представить человека, который стал бы мне роднее ближе, чем ты и Никки. Это уже нечто совершенно иное. И я не разрушу это.
Ребекка слушала Стефана, не отводя от него взгляд, и, когда он замолчал, потянулась к нему и просто обняла. И тогда пришло понимание: у нее тоже никогда не будет человека роднее, чем этот зеленоглазый, такой непохожий на нее и одновременно очень близкий паренек – наверное, единственный на этом свете, способный понять ее с полуслова.
Комментарий к Глава 38 Композиция, о которой говорил Деймон: Julio Iglesias – Historia de un amour
====== Глава 39 ======
Soundrack: Виктория Дайнеко – Стоп, куда же я иду?
В какой-то момент время абсолютно перестало иметь для Елены какое-либо значение. Каждый день, проведенный в Лос-Анджелесе, становился яркой страницей ее жизни, которая буйством красок и впечатлений отодвигала страх и куда-то далеко на второй план. Деймон добился своего: он смог вернуть Елену к жизни без постоянного ощущения тревоги. Они проводили друг с другом практически двадцать четыре часа в сутки, и что с ними происходит, Елена наверняка не понимала и сама. Многие считают, что людям, даже влюбленным, иногда нужно друг от друга отдыхать, чтобы не начать друг друга раздражать из-за мелочей. С Еленой все случилось с точностью до наоборот: чем больше времени она проводила с Деймоном, тем сильнее она ощущала в себе потребность быть рядом с ним. За это время он стал для нее всем: надежным другом, интересным собеседником, терпеливым учителем, любовником, проведенные ночи с которым не хотелось забывать. И сам Деймон, еще недавно считавший Елену скучной и слишком правильной, и подумать не мог, что его так увлекут такие мелочи, как, например, обычные уроки игры на гитаре, которые он ей давал. Однако рядом с ней все становилось каким-то другим. Более спокойным. Уютным. Очень теплым. И это оказалось нужно, как воздух.
– Сильнее зажимай аккорд, – советовал он, когда они с Еленой одним из вечеров продолжали борьбу с гитарой. – Теперь сдвигайся на один лад влево.
Услышав звук, который получился, Деймон с шумом выдохнул.
– Блин, это не ля минор, а какая-то жопа, – сказал он, но эта фраза прозвучала удивительно спокойно и даже без раздражения, чем и насмешила Елену. – Струну плотнее прижимай к грифу, разве не слышно, как она дребезжит?
– Вот так?
Елена аккуратно расположила пальцы на струнах так, как учил Деймон, и снова попыталась сыграть аккорд.
– Да, молодец, – одобрительно кивнул тот. – Давай дальше.
Елена вдруг убрала руку и повернулась в сторону Деймон.
– Деймон, а почему ты сейчас… Не кричишь на меня, как на тренировках? – вдруг спросила девушка, внимательно посмотрев на него.
Деймон удивленно смотрел на нее на протяжении нескольких секунд, а затем рассмеялся.
– Елена, ей-богу, как ты себе это представляешь? «Резче пальцами работай, еб твою мать! Они у тебя из задницы растут, что ли? Ебашь ля минор, кому сказал!» Так, что ли?
Услышав о таком возможном варианте их с Деймоном занятий, Елена и сама не смогла удержаться от смеха. Она никогда не ругалась матом и в целом относилось отрицательно к нецензурной брани, но в «исполнении» Деймона все эти слова становились настолько забавными, что нисколько не раздражали.
– Спорт и музыка – это совершенно разные вещи, – продолжил он. – Спорт должен пробуждать азарт, огонь в глазах – только тогда ты сможешь выложиться на все сто. Ты, может быть, сама этого не осознаешь, но мой крик раззадоривает тебя, на каждую мою обидную для тебя реплику ты в ответ хочешь показать, что это совершенно не так, утереть мне нос. А мне это как раз и нужно. В музыке азарт ни к чему, здесь мелодию нужно прочувствовать, не гонясь за скоростью освоения чего-то. Кикбоксинг – это больше дело практики. Если раз за разом ты будешь отрабатывать тот или иной удар на груше, в конце концов, твое тело начнет тебя слушаться, и ты сможешь применить его и на реальном сопернике. В случае с гитарой нужно не только запоминать названия аккордов и ход комбинаций, но и понимать, какое звучание получается, когда ты делаешь то или иное движение, с чем оно сочетается, как ведут себя струны в зависимости от положения твоих пальцев. На самом деле, это намного сложнее.
Елена задумчиво опустила взгляд и какое-то время молчала, размышляя над тем, что сказал Деймон, и понимала, что он прав. Она на мгновение перенеслась назад, вспомнив то, что она чувствовала на тренировках, и теперь, спустя время, когда она была абсолютно спокойно, ей становилось понятно, что все ее эмоции, которые она в спортзале не могла выразить никаким другим способом, кроме рваного выкрика или приглушенного стона, были действительно азартом и желанием показать Деймону, что она не так слаба, как ему кажется. А еще желанием побороть прежде всего саму себя и безумным интересом узнать, получится ли у нее это.
– Я ответил на твой вопрос? – наконец произнес он.
– Да, вполне, – с улыбкой кивнула Елена. – Давай тогда продолжим? Что там дальше? Ты говорил, кажется, про минорные аккорды?
Елена действительно изменилась за это время. Конечно, она не стала в мгновение ока похожей на Кэтрин в ее уверенности, и даже так ненавистное Деймону слово «прости» все еще проскальзывало в ее речи, хоть она и старалась побороть это. Но за этот короткий промежуток она стала более открытой и доверчивой – не только по отношению к Деймону, но и, что было гораздо важнее, к другим людям, и теперь, кажется, даже не боялась знакомиться с его друзьями. Деймон сам до конца не понимал, что послужило главной причиной таких изменений: может быть, она настолько устала от страха, многие месяцы не дававшего ей вздохнуть спокойно, что теперь готова была сделать все, чтобы избавиться от этого гнетущего чувства, а может, занятия кикбоксингом помогли ей поверить в себя и понять, что она сможет защититься. Но он не знал, что главная причина – в нем самом. Быть может, не совсем осознанно, но Елена, веря ему и чувствуя его внутреннюю силу, не покорно повиновалась ему – но тянулась за ним. Он, казалось бы, такой далекий, помог ей снова почувствовать себя живой. Только теперь она точно знала: он не чужой.
– Ну, давай! Смелее!
Елена, быстро сориентировавшись, подалась вперед, перенеся вес на рабочую ногу, и попыталась поразить Деймона прямым ударом в голову, но тот перехватил его, ударив своим предплечьем по кулаку Елены и отбросив его. Однако девушка не растерялась и, вернувшись в боевую стойку, оттолкнулась из нее левой ногой, перенесла вес на правую, одновременно приподняв левое бедро, слегка согнув левую ногу в колене, и в этот момент нанесла сильный удар по голени Деймона внутренним ребром стопы. Для него эта подсечка оказалась полной неожиданностью, и Елене удалось вывести его из равновесия. Он пошатнулся и слегка согнулся, опустив руки, и Елена, воспользовавшись его дезориентацией, согнув руку в локте, ударила его кулаком в голову. Поставить блок Деймон не успел. Удар пришелся по скуле и оказался достаточно сильным. Оглушенный им, Деймон сделал неловкий шаг в сторону, почувствовав резкую боль, пронзившую всю левую половину головы, и то, как дыхание на несколько секунд перехватило, и схватился за ограждение ринга. Елена, испугавшись, сразу же подбежала к нему. Когда Деймон сделал несколько глубоких вдохов, ясность сознания вернулась к нему, но он на всякий случай снял защитный шлем, стягивавший голову.
– Деймон, ты в порядке? – обеспокоенно спросила Елена, взяв его лицо, по которому градом струился пот, в ладони. – Прости, я, видимо, не рассчитала силы…
– Спокойно, – перебил ее Деймон. – Все нормально. Ты молодец, я не думал, что ты так быстро усвоишь подсечку.
– Голова не кружится? Не тошнит? – стоя на своем, тараторила Гилберта.
– Елена, ты вроде кардиолог, – со смехом сказал Деймон, – а сердце у меня не болит, так что…
– Да какая разница, кардиолог я или терапевт! – нервно воскликнула она. – Ты так отшатнулся… Это же голова, я не…
– А защитный шлем на что? – Деймон показал на экипировку и снова рассмеялся. – Елена, это кикбоксинг. Не шахматы и не кружок пения. Здесь такие моменты – это абсолютно нормально, и, поверь, за те шесть лет, что я им занимался, я научился различать секундное замешательство от какого-то серьезного ушиба или травмы. Я просто не скоординировался и абсолютно заслуженно получил в бубен. Впредь буду внимательнее, вот и все, – развел руками он.
Елена смотрела на Деймона и по его внешнему виду понимала, что, несмотря на все его заверения в том, что все в порядке, ему было больно, но он ни одним своим словом или действием не показал это. Немного отдохнув и выпив воды, он как ни в чем не бывало продолжил тренировку, и Елена в тот день почему-то вспомнила, как еще до замужества мечтала увидеть рядом с собой мужчину, который был бы сильным, бесстрашным, стойким. Когда-то она думала, что встретила его в лице Стефана. Но в такие моменты приходило осознание: такого мужчину она встретила только сейчас.
В квартире раздался сигнал домофона. Елена и Деймон, сидевшие в этот момент на кухне и пившие чай, удивленно переглянулись: гостей в этот день они не ждали. Деймон пожал плечами и пошел открывать. Услышав голос Кая, он удивился еще больше. В последний раз они общались утром накануне, и Кай говорил Деймону, что они с Бонни прилетают в Лос-Анджелес около трех часов ночи. Отпуск Деймона подходил к концу, и они с Еленой, Каем и Бонни договорились встретиться до того момента, как Елена и Деймон вернутся в Нью-Йорк, но Сальваторе и предположить не мог, что увидит старого друга, вполне бодрого, в прекрасном расположении духа, словно бы и не помнившего, что такое ночной рейс, так скоро.
– Паркер, умеешь удивить, – поджав губы, признал Деймон, увидев на пороге лучшего друга… С дрелью в руках.
– Что, Сальва, не ждал? – рассмеялся тот, обнимая Деймона.
– Да я думал, ты сутки дрыхать будешь. Проходи!
Деймон кивнул в сторону и пригласил Кая в квартиру, но он мотнул головой.
– Не-не-не, слушай, я, на самом деле, буквально на пять минут.
– А чего с дрелью? – с хохотом спросил Деймон. – Решил отомстить мне за все бесцельно прожитые годы? Или вдруг резко захотелось сделать у нас ремонт? У меня, кстати, одна полка на соплях висит, так что я был бы благодарен.
– Ага, губки сдуй, – сказал Кай. – Мне б у себя ремонт сделать.
В этот момент в прихожую вышла Елена.
– Деймон, а кто… – закончить свой вопрос она не успела и, увидев Кая, удивилась не меньше Деймона, но почувствовала, как на самом деле рада встретиться с этим парнем снова. – Кай…
– Привет, Елена! – с улыбкой воскликнул Кай. – Прекрасно выглядишь, – подмигнул ей он, и, кажется, Гилберт немного покраснела.
