Текст книги ""Фантастика 2024-77". Компиляция. Книги 1-26 (СИ)"

Автор книги: Владимир Поселягин

Соавторы: Александр Лукьянов,Владимир Журавлев,Станислав Лабунский,Александр Тихонов,Ирина Гостева,Владимир Атомный,Михаил Белозёров
сообщить о нарушении

Текущая страница: 144 (всего у книги 341 страниц)

  Больше выстрелить комиссару Ё-моё не дали – в следующее мгновение мы уже сидели на нем, и даже верный юмон старался изо всех сил. Все страшно напряглись, борясь за оружие. Отчаяние придало комиссару Ё-моё силы. Лицо его надулось и сделалось красным. На шее вздулись вены толщиной в палец. Наконец пистолет, как живой, отлетел в угол.

  Сорок пятый поднял его и, брезгливо держа двумя пальцами, отнес в туалет. Потом вернулся и спросил:

  – А почему мы не взрываемся?

  – Да, почему? – удивился я и отпустил комиссара Ё-моё.

  Он сел и ошалело посмотрел вначале на часы в каюте, потом на свои ручные.

  – Ничего не понял... – признался он.

  – А чего здесь понимать, – беспечно хмыкнул Виктор Ханыков. – Значит, не было взрыва.

  – Но я сам видел бомбу... – растерялся комиссар Ё-моё.

  – Да, бомба настоящая, – со всей определенностью заверил я юмона и Виктора Ханыкова. – Комиссару можно верить. Он специалист в этой области.

  – Ничего не понял, – подтвердил комиссар Ё-моё. – Бомба есть. Взрыва нет.

  – Ну так радуйтесь! – сказал я.

  – Жаль наркоз кончился, – вздохнул Виктор Ханыков, выжимая из бутылок последние капли алкоголя в пластмассовый стаканчик.

  – Я больше не пойду, – объявил комиссар Ё-моё.

  – Почему? – спросили мы хором.

  – Потому что... потому что... Я не знаю... – ответил он беспомощно.

  – Это другое дело, – очень серьезно произнес Сорок пятый.

  – Что будем делать? – спросил я. – Скучно стало.

  – Дело в том, что мы очень быстро выпили водку, – сказал Сорок пятый.

  – Объяснил! – усмехнулся Виктор Ханыков. – Пойду хоть бабу приведу. Здесь женщины есть?

  – Есть, – как-то совсем тупо произнес комиссар Ё-моё. – В соседней каюте.

  – Ну и отлично!

  – Комиссар, – сказал я вполне трезвым голосом, – вы знаете, что такое частная теория относительности?

  – Ну?.. – вполне убедительно отозвался он.

  – Какая разница между московским временем и временем на этом звездолете?

  – Ну?.. – снова спросил он и невольно взглянул на каютные часы.

  Часы показывали 17:40.

  – Семь минут, – уточнил я.

  – Э... – неопределенно отозвался он.

  – Да-да-да... – сказал я. – Нас уже не существует две минуты!

  – Ха-ха-ха!!! – засмеялся он, но на всякий случай пощупал себя руками. – Врешь!

  – Не верите, не надо, – пожал я плечами.

  – Ты лучше давай напрягись! – снова завел он старую песню, а то сейчас как рванет.

  – Уже рвануло, – сказал я.

  Я и сам не особенно был в этом уверен, да и снаружи каюты ничего не происходило, только стены перестали мелко вибрировать. Неужели теория относительности не подтверждается?

  Виктор Ханыков нажал на ручку и попытался открыть дверь.

  – Что за черт! – выругался он. – Комиссар, это вы закрыли?

  – Очень нужно! – зло отозвался он.

  Виктор Ханыков снова подналег – дверь не открывалась.

  – Дай-ка я помогу, – сказал я.

  Мы налегли вдвоем, но все было тщетно. Казалось, дверь кто-то основательно заварил.

  – Ну что, слабаки?! – на помощь пришел Сорок пятый юмон.

  Я знал, что он сильнее любого из нас. У идиотов всегда силы в избытке.

  На это раз мне показалось, что мы ее чуть-чуть приоткрыли.

  – Е-ще-е-е!..

  Мы утроили усилия.

  И тут произошло непонятное. Дверь распахнулась с таким чавкающим звуком, словно присосалась к лудке, и мы втроем по инерции вывалились наружу.

  Не знаю, что стало с комиссаром Ё-моё. Выпал ли он следом за нами или остался в каюте с Нико Пиросмани на пару? Но больше я его в своей жизни никогда не видел.

  Я так и не понял, кем он был. В равной степени он мог быть, хлыстом – резидентом астросов, новообращенным, дослужившимся до высокого звания на службе у марсиан, то бишь землян, или даже цекулом без альдабе. Все три варианта были равносильны. Но в любом случае, он был отступником, по большому счету – воришкой. А отступников, тем более воришек – что у нас, что у них, то есть врагов человечества, презирали и не любили.

  Вполне очевидно, что он до сих пор дрейфует в безвременье от одной галактики к другой. Странная у него судьба. Я только в одном уверен: вполне возможно, комиссар сам случайно запустил часовой механизм и звездолет "Абелл-085" в реале взорвался по его вине. Впрочем, кто теперь разберет?

  Глава 5.
         Катажина Фигура

  Первое, что я увидел, когда открыл глаза, был огромный черный пистолет с вычурной скобой, лежащий на краю тумбочки. С минуту я тупо рассматривал его. Телефон выводил трели: «Трум-м... трум-м... трум-м...» Но теперь я знал, почему здесь лежит пистолет. Я сполз с кровати и нашел трубку под ворохом одежды в кресле с высокой спинкой. В трубке раздался слабый голос Катажины:

  – Вик!.. Вик!.. Спаси меня!..

  – Где ты? – спросил я.

  – В подвале...

  – Где?..

  – В подвале...

  – Так, подожди, какой сегодня день?

  – Не-не-не по-мню... – выдавила она.

  – А ты вспомни, – попросил я. – Это очень важно.

  – Кажется, среда... – произнесла она, захлебываясь слезами.

  – Отлично! – обрадовался я. – Подожди, подожди, где ты? Ах, да, в подвале. Квартиранты ушли?

  – Ка-ка-кие квартиранты? – переспросила она.

  – У тебя кто-то был? – спросил я осторожно.

  – Дверь захлопнулась...

  – Сейчас приеду, – сказал я.

  Так, значить, пока комиссар Ё-моё таскал меня за собой, события здесь разворачивались по другому сценарию. Интересно, рухнула ли высотка? И вообще, было ли восстание каменов? Губу раскатал, подумал я. Следовало быстро во всем разобраться.

  На звук моего голоса явился Росс. Перебирая от волнения лапами и нещадно вращая хвостом, словно пропеллером, он ткнулся в колени холодным носом и стал бодаться. Это было его любимым занятием.

  – Привет! – обрадовался я. – Привет!

  Росс тут же грохнулся на пол и начал отчаянно искать у себя блох. Все сходится, понял я, значит, было – все было: и камены, и база черных ангелов, и звездолет "Абелл-085", и Росс, пока шлялся по городу, нахватал блох. Я потащил его в ванную и по пути заглянул в кабинет – пусто. На диване валялись мои домашние брюки, рядом на полу – тапочки. Слава богу, Рем Понтегера на этот раз спит в другом месте и в другом доме! Осмелев, я заглянул в комнату для гостей. Тоже пусто – яркий солнечный свет играл в центре комнаты. В нем плавали потревоженные пылинки. Настроение мое заметно улучшилось. Я даже начал что-то напевать вроде арии Хосе из оперы Безе. Наконец-то я попал в реальность, где все стабильно и непритворно.

  Но то ли я зря радовался, то ли расслабился: в центре кухни, на подстилке Росса спал... Сорок пятый юмон. При виде меня он вскочил и, протирая свои маленькие бесцветные глаза на круглом лице, вытянулся по стойке смирно. Я понял, почему он мне нравится – он чем-то был похож на Леху Круглова – такой же авантюрист и бретер, только зажатый службой, а с Лехой мы дружили всю жизнь, поэтому часть моей симпатии переложилась и на юмона.

  – Ты что здесь делаешь? – спросил я.

  – Хозяин... – произнес он на выдохе.

  В глазах его плавало обожание.

  – Чего?.. – еще больше удивился я.

  Мне показалось, что я ослышался. Неужели комиссар Ё-моё в самом деле был рабовладельцем?!

  – Хозяин, – не моргнув глазом, повторил Сорок пятый.

  – Ты что, джин? Джин из бутылки?!

  Похоже, они с Россом подружились и даже, наверное, вместе спали на подстилке, потому что подстилка была скомкана, словно в звериной лежке.

  – Джин, – бодро согласился юмон.

  – Ты ошибся, – сказал я.

  – Нет, – заверил меня Сорок пятый. – Юмон всегда должен демонстрировать оптимизм и позитивный настрой, – процитировал он выдержку из служебной инструкции.

  – Слушай, – сказал я, невольно раздражаясь, – тебе больше делать нечего? – Смотайся к семье. Поиграй с дочкой. Ты мне не нужен.

  Он обрадовался, как не знаю кто.

  – Когда явиться? – спросил он, сделав порывистое движение к выходу.

  У меня нервно дернулась щека. Я не привык к образу рабовладельца. Единственный, кто мне сейчас был нужен, чтобы принять правильное решение, – даже не Катажина Фигура, а Леха Круглов.

  – Свободен на сутки. Я тебя сам позвоню. И спили клыки!

  – Слушаюсь!

  Он убежал.

  Слава богу, подумал я, таща Росса дальше. Я знал, что не позвоню. Всю жизнь я был одиночкой, надеялся только на себя и обходился без ординарцев. Обойдусь и сейчас. Да и позвонить было невозможно – связь не работала. Я забросил бесполезную трубку. Звонок к Лехе откладывался.

  Росс сопротивлялся. Он показывал огромные клыки, дергал верхней губой, рычал и, вообще, демонстрировал крайнее недовольство. Блохи ему были дороже.

  – Ты что, предпочитаешь разводить на себе всякую живность? – спросил я.

  Он замолк, прислушиваясь к моим доводам. Я запихнул его в ванную. Облил водой и намылил шампунем. Через пять минут он уже бегал по дому, вытираясь обо все, что считал подходящим и валяясь, как конь, во всех комнатах. При этом от удовольствия он издавал крякающие звуки и временами рычал непонятно на кого.

  Я не стал сушить его феном – надо было срочно вызволять Катажину Фигуру, а потом уже выискивать Леху. Но как – я еще не знал. К тому же, похоже, я как всегда свалял дурака: надо было расспросить Сорок пятого, действительно ли мы были на звездолете "Абелл-085", или мне все приснилось. Лично я склонялся к первому варианту (потому что на левом плече у меня было уже два следа от укола), но его еще надо было проверить, хотя у меня совсем не было времени – с Катажиной шутки плохи. А я не хотел быть отвергнутым раньше времени. Поэтому я очень быстро накормил Росса всем съедобным, что было в холодильнике: колбасой, сосисками, буженинной и сыром, сверху залил яйцом, добавил масла и выложил в миску. Неизвестно, где он бегал и сколько дней был голодным, надеюсь, не больше марсианских суток – запутаться можно с этим временем и петлями – бабонами. Одна, как матрешка, была вложена в другую. Затем нашел куртку, в которой летал на север, а в кармане – пачку патронов и занялся пистолетом. Кто знает, что там у Катажины – вдруг черные ангелы все еще сидят в ее доме? Хотя классическое оружие человечества против их нибелунши – это все равно, что рогатка против винтовки с оптическим прицелом. Ну да деваться было некуда.

  Пока я возился с обоймой и патронами, явился отяжелевший и облизывающийся Росс. В знак благодарности он двинул меня шершавой лапой и посмотрел осоловевшими глазами. Пришлось вытереть ему морду, иначе бы он вывозил всю машину. Для этого у меня была выделена отдельная тряпка, которую Росс страшно не любил – иногда я находил ее разорванную в клочья. Он тотчас убежал долизывать свою чашку.

  Прежде чем выйти из дома, я на всякий случай заглянул к тумбочку для обуви. Так вот: среди Катажининых туфель лежал огромный черный пистолет с вычурной скобой. С минуту я оторопело разглядывал его. Точно такой же торчал у меня под мышкой. У обоих были даже идентичные царапины на стволе. Как из одного пистолета получилось два, я так и не понял. Не придя ни к какому конкретному выводу, я сунул пистолет назад. У меня не было времени разбираться. Хотя, возможно, я был на пороге грандиозного научного открытия. Потом, решил я, потом.

  Однако не успел я открыть дверь, как в нее позвонили. Я спросил как всегда: "Кто там?" и одновременно выглянул в окно справа. Тот, кто находился по другую его сторону, удивил меня больше всего. Это был Виктор Ханыков. Он заглядывал внутрь, потом сошел с крыльца и дружелюбно махнул мне левой рукой, но лицо у него было какое-то странным. И тут я увидел у него в правой руке пистолет, который был нацелен на меня. Какое-то мгновение мы смотрели друг другу в глаза, затем Ханыков выстрелил.

  Удар был настолько силен, что я отлетел к тумбочке для обуви и растянулся на полу. Я понимал, что ранен, может быть, даже очень серьезно, но не чувствовал боли, к тому же был оглушен, но когда Виктор Ханыков почти открыл замок, я вспомнил о своем большом черном пистолете с вычурной скобой, причем, не о том, который находился под мышкой, а о том, который был засунут между Катажиниными туфлями. Я тут же нашарил его, немного пришел в себя и только после этого стал отползать к кабинке портала и к встроенному шкафу с одеждой. Если бы удалось миновать коридор, который вел на кухню, то у меня был шанс уложить Виктора Ханыкова раньше, чем он доберется до меня.

  Но я даже не успел покрыть и трети пути – дверь распахнулась, и на пороге возник Виктор Ханыков. Все-таки он был профессионалом, потому что, выстрелив, одновременно стал уходить с линии прицела в сторону моей любимой гардении, которая как раз цвела перед большим окном, и ее огромные белые цветы наполняли прихожую божественным ароматом.

  К нашей чести, мы не разу не промазали. Только на Викторе Ханыкове под курткой оказался бронежилет, да и выстрелили мы оба всего по два раза.

  А потом наступила тишина. Огромный черный пистолет оказался слишком тяжелым и выпал из моих рук.

  Виктор Ханыков подошел вплотную. Зрачок его пистолета маячил перед моим лицом. Ханыков приставил дуло к моему лбу. Я закрыл глаза. Если бы он выстрелил в тот момент, я бы не досказал всей истории. Но он почему-то сел напортив и, прислонившись к стене, бросил пистолет на пол.

  – Я давно должен был убить тебя, – признался он.

  – За что? – спросил я.

  Он поморщился. Я не понял, отчего: то ли от боли, то ли от моего наивного вопроса.

  – За то, что ты чужак.

  – Это не повод, – ответил я. – Мало ли чужаков.

  Он усмехнулся, и в глазах у него появилось беспокойство.

  – Умираю... – произнес он.

  – С чего бы? – удивился я.

  Тогда он с трудом расстегнул куртку, и я увидел бронежилет и его левую руку, залитую кровью. Никогда не думал, что в человеке ее так много. Наверное, пуля перебила артерию.

  – Напротив, я благодарен за то, что ты дважды спас меня, – прошептал он, заваливаясь на бок и не спуская с меня глаз.

  Так мы и сидели, разглядывая друг друга. Постепенно его глаза потускнели и в них поселилась смерть.

  Не знаю, почему он явился убить меня. Он был профессионалом. А профессионалы не всегда поступают по совести. Вот это, наверное, и подвело его – ему не хватило веры, как это еще говорится – правды жизни, которая не всегда совпадает с твоей совестью. Мне же было грустно. Я не питал к Виктору Ханыкову злости, и если бы он пришел с бутылкой водки, мы бы обо всем договорились.

  К моему удивлению, я не умер вслед за Виктором Ханыковым, который, наверное, решил, что я тоже истеку кровью, а некоторое время еще сидел, переваривая случившееся. Трудно было понять чужие мотивы. Я почувствовал себя довольно сносно и в конце концов поднялся. Меня качнуло, но дело оказалось не таким уж плохим. В зеркало на меня глядел довольно перепуганный человек. Но самое интересное заключалось в том, что на мне не оказалось ни царапины, хотя минуту назад я был уверен, что изрешечен вдоль и поперек и что во мне такие же дырки, как в стекле прихожей. Все это походило на маленькое чудо, но я не задумывался о нем, потому что еще не совсем очухался. Меньше всего я связывал произошедшее с альдабе. Даже не думал об этом. Затем прибежал радостный Росс, и мы поехали спасать Катажину.

  Перед домом стоял непотопляемый, несгораемый, вечный, как рубль, комиссарский красный аэромобиль марки "яуза". Мы с Россом прыгнули в него и помчались. Не успел я набрать высоту, как нас обстреляли – из лесочка за Разливом. Первая очередь прошла мимо. Хорошо, я как раз осматривал окрестности, заметил красные трассеры и даже успел заложить вираж. Вторая, в отличие от прицельной, оказалась точной. Нас подбросило так, что я едва удержал руль. "Яузу" перекосило. Колпак пошел трещинами. Упали обороты. Я понял, что если не выровняю аэромобиль, то мы разобьемся. Не поможет никакая авторотация, никакая "мягкая подушка", основанная на принципе падающего листа. Верхушки сосен мелькали совсем рядом, а я не мог ничего сделать, потому что лежал на боку и что есть силы выворачивал руль. Сильно дуло из неведомой дыры. В следующий момент меня осенило: я бросил руль – машина, подумав секунду, выровнялась сама. И хотя мотор чихал и кашлял, но тянул, тянул и тянул. И только когда показались крыши Комарово, фыркнув на прощание, сдох, и мы с Россом услышали, как свистит ветер в рулях управления. Осталось только удерживать аэромобиль от опрокидывания – инерции двигателя хватило как раз на то, чтобы мы достаточно успешно, хотя и жестко, плюхнулись, подняв клубы пыли, на окраине поселка за речкой-вонючкой.

  Столкновение было таким, что я минут пять приходил в себя. Вся сила удара отдалась в поясницу. Россу повезло больше – от нетерпения он подпрыгивал на заднем сидении. Вот что значит быть эрделем-легковесом. Я еще долго ходил вокруг "яузы", потирая зад и рассматривая покореженные стабилизаторы и дюзы двигателя – нам здорово повезло: во-первых, не взорвались, во-вторых, не врезались ни в одно из марсианских корявых деревья, а в-третьих, нас, похоже, никто не заметил. На этот раз комиссарскому красному аэромобилю "яуза" незаметно подкрался... конец – восстановлению он не подлежал. Росс же занимался привычным делом – поливал окрестные кусты и вынюхивал одному ему известные запах.

  В поселке было тихо – даже собаки не выли. Черные ангелы не такие дураки, думал я, чтобы кричать о своем присутствии. Затаились до поры до времени.

  Хорошо, дом Катажины Фигуры находился вторым с краю, а заросшая малиной калитка, ведущая в реке, как всегда оказалась не запертой. Придерживая Росса за ошейник, я проник на участок и, сидя за кустами, долго вглядывался в окна веранды. Однако шторы не шевелились, а дом казался вымершим. Впрочем, если мы с Россом имели дело с профессионалами, то они как раз умели сидеть часами тихо, как мышки. Выхода у меня не было. Да и Росс не выказывал беспокойства. Обычно он чувствовал посторонних за добрую сотню метров. А Катажину любил так же, как и я, поэтому рвался внутрь.

  Понимая, что делаю ошибку, я на карачках прополз вдоль забора, разгребая многолетний хлам, прошлогодние листья и прячась за жухлой по-осеннему малиной, и оказался с той стороны, где были хозяйственные службы. Росс тоже полз, вывалив язык и улыбаясь обольстительной собачьей улыбкой. Он воспринимал все как игру. Я даже на мгновение ему позавидовал – хотел бы я быть таким же непосредственным.

  Расцарапав колючками все, что только можно было расцарапать, и тихо матерясь, последние два метра я преодолел рывком и прижался плечом к стене. Останавливаться было нельзя: если черные ангелы нас заметили, то надо было действовать решительно, пока они не предприняли ответных мер. С пистолетом в руках я взлетел на крыльцо. И тут Росс совершил то, что я никогда ему не прощу. Решив, что игра с ползанием на животе закончена, он проскользнул мимо меня, одним ударом лапы распахнул двери и влетел внутрь. Что осталось делать?! Приготовившись к столкновение лоб в лоб с черными ангелами, я ринулся следом, проклиная все на свете. Прихожая была пуста. Огромная гостиная с камином в центре – тоже, пусты были также кухня и мастерская за ней, комната без окон для медитации, на полу которой лежал толстый, белый персидский ковер, зал, где Катажина накачивала мышцы, сауна, оранжерея, котельная, ванная, три туалета и душевая. Не заглянул я только в кладовки, где черные ангелы явно не могли прятаться, потому что она была низенькая. Мельком бросив взгляд на веранду, убедившись, что там никого нет, я в два прыжка вознесся на второй этаж, где обежал две спальни, библиотеку, кабинет и три ванные. И только после этого рухнул в кресло. "Фу!" Дело было сделано. Я сунул так и не пригодившийся пистолет под мышку. И только тогда понял, что не только не снял предохранитель, но даже не передернул затвор. Аника-воин!

  Судя по всему черные ангелы все же побывали здесь. Они оставили после себя характерный запах конюшни, опрокинутые стулья, выпили весь коньяк в баре, а в библиотеке разбили любимую Катажинину вазу, которая досталась ей по наследству еще от прабабки-актрисы. То-то будет шума, подумал я и отправился в подвал.

  Катажина мирно спала на старых пыльных дорожках рядом с кондиционером. Ее колени были поджаты к лицу, которое выражало безмятежное спокойствие.

  Как и большинство женщин, Катажина жила эмоциями и страстями. В этом плане я ничего не приобрел и не потерял. Но я ценил ее тело и способность держать меня в напряжении.

  Ее прабабка было знаменитой польской актрисой. Когда наступили тяжелые времена, она перебралась в Россию и играла в Санкт-Петербурге и в Москве. Она также имела успех в кино. Говорят, что Катажина была точной ее копией. Нисколько не сомневаюсь, потому что и она была безумно талантлива – производная от бесчисленных светских выставок, тусовок и журналов по живописи, фото и поп-арту.

  Впервые в моей коллекции появилась блондинка, а не брюнетка. Начнем с того, что у Катажины были голубые-голубые огромные глаза, яркий, как цветок, чувственный рот и огромная копна бело-разноцветных волос. К тому же она была не маленького роста, как Таня Малыш, а достаточно крупная, чтобы на нее заглядывались даже в толпе. Примерно такой, как Таня Лаврова.

  Когда я вернулся на Марс и развелся с Полиной Кутеповой, у меня началась полоса загулов. Я встречался со многими женщинами и на одной красавице – коллеге по работе – едва не женился. Но вовремя одумался, потому что она оказалась скрытой психопаткой. Катажина была из этой же серии, правда, менее нервной, требовала внимания и любви, но я на ней почему-то жениться не хотел. Не сподобилось.

  Она была потрясающей женщиной в прямой и переносном смысле. Иногда я жалел, что не был знаком с ней на Земле. Иногда нет. Но в любом случае Катажина Фигура была той женщиной, на которую я обязательно обратил бы внимание.

  Зная ее характер, я отступил на два шага и отпустил Росса, все благие намерения которого до этого сдерживал за ошейник.

  Росс как истинный джентльмен сразу полез целоваться. Действительно, чего тянуться резину.

  "Бац!" Спросонья она отвесила ему полновесную оплеуху. Впрочем, Росса это не остановило. Он утроил свои усилия.

  – Все... все... – отбивалась Катажина, даже не взглянув в мою сторону.

  И я понял, что скандала не избежать – слишком долго Катажина сидела в подвале без курева и воды, и все шишки посыплются на меня.

  Сколько раз я говорил, чтобы она сменила автоматический замок на простую задвижку или хотя бы повесила ключ в подвале. Хотя на этот раз непонятно, кто оказался прав: с одной стороны, черные ангелы разумно рассудили, что за дверью с таким замком никто не может находиться, а с другой – рано или поздно Катажина все равно захлопнула бы дверь.

  Выбравшись из подвала, первым делом она выпила большой стакан минеральной воды, а потом точно так же, как и Россу, залепила мне пощечину, когда я неосмотрительно оказался рядом.

  – За что?! – воскликнул я, хватаясь за щеку.

  Как у всякой богемной женщины, у Катажины были длинные ухоженные ногти цвета воспаленной плоти.

  – Сам знаешь! – ответила она, нервно ища сигареты.

  Не мог же я рассказать, где был и что делал. С этой минуты она и так подвергалась опасности из-за одного знакомства со мной.

  – Ты не права! – защищался я.

  – Знаешь, каково без курева?!

  – Предполагаю, – как можно более миролюбиво сказал я.

  – Нет, ты не знаешь! – многозначительно произнесла она и выпустила мне в лицо дым.

  Я лишь поморщился. Что оставалось делать? Только терпеть!

  От Катажина веяло подвальным холодом. Она прошла в одну из спален (я, как собачонка, плелся следом), села в кресло с высокой спинкой и закинула ногу на ногу. Надо ли говорить, что ноги у нее были такими же обалденными, как и грудь.

  – Ты... – я проглотил слюну, – ты давно ждешь меня?

  – Вечность... – молвила она деревья за окнами.

  – Прости, – только и сумел выдавить я из себя.

  – Ты хотел сбежать? – спросила она, переводя на меня свои огромные голубые глаза.

  Сердце мое сладко екнуло. Я бы тут же утащил ее в постель, но она была разъярена.

  – Сбежать?

  – Не морочь мне голову! Я слишком хорошо тебя знаю!

  – Куда?! – как можно более весомее воскликнул я, вспомнив о звездолете "Абелл-085". – Куда я денусь с подводной лодки?!

  – Они напугали меня до смерти!

  – Сколько они здесь сидели?

  – Не знаю, – в раздражении ответила она. – Только утром их уже не было. А я тебе звонила! Зачем ты отключил телефон?!

  – Я не мог, понимаешь?..

  – Уберись с моих глаз!

  – Хорошо, – согласился я. – Если я гневлю...

  Я направился к лестнице, чтобы спуститься вниз. Я еще не знал, уеду или останусь, и действовал спонтанно – ведь я был честен перед ней и явился как только появилась возможность.

  Она сорвала с себя туфлю и швырнула мне в спину, но промахнулась – я вовремя увернулся. Клянусь, я это сделал чисто рефлекторно, вовсе не желая злить ее, потому что ради Катажининого душевного равновесия, готов был принять в грудь любой из ее метательных снарядов. На моей спине осталась лишь кровавая полоса, потому что Катажина любила шпильки и потому что я сам покупал ей эти туфли. Они были черного цвета, а подошвы – ядовито-красные, и когда Катажина дефилировала в них, взгляды мужчин невольно были притянуты к ее обалденным ногам. Еще она носила короткие юбки и черные колготки.

  – Черт! – воскликнул я, – ты меня едва не убила!

  – Мало тебе! – зло сказала она, швыряя в меня другую туфлю.

  На это раз она попала в тумбочку на которой стояли всякие безделушки. И конечно, все разнесла вдребезги.

  После этого она швырнула еще антиквариат – будильник с амурами и стрелами, который я с трудом сумел поймать даже двумя руками, затем – толстенную книгу о философии Аватамсака, бронзовую ступку с пестиком, причем пестик едва не проломил мне голову, и, приблизившись одним скачком, перешла в рукопашную – старый, как мир, способ примирения. Минуты две я блокировал ее удары. Катажина так же виртуозно действовало коленями, как и руками. Естественно, мне пришлось оберегать пах – в результате пострадали ноги: колени и бедра. Несколько раз она получила удовольствие, добравшись до моей физиономии. Сломанный ноготь цвета воспаленный плоти только отяготил мою вину.

  В суматохе борьбы мы очутились на большущей Катажининой кровати и перешли в партер. Ее платье лопнуло по швам и слетело в миг, как кожа у змеи.

  – Ненавижу... – шипела она кошкой. – Ненавижу...

  Я старался уберечь лицо. Насколько это удалось, судил уже не я.

  Через мгновение мы были мокрыми, скользкими и полуголыми. Мой огромный черный пистолет с вычурной скобой отлетел в угол вслед за истерзанной курткой и телефоном. Катажина была неумолима, как рок. Такого количества энергии с лихвой хватило бы на ядерный фугас в пять мегатонн и маленькую боеголовку примерно такой же мощности. Спешить было нельзя, но и промедлить – значило вызвать подозрение в прохладности. Ни то, ни другое меня не устраивало. Моим оружием были губы. Она же в ответ кусалась и плевалась. Кроме этого она еще брыкалась и лягалась, как необъезженная лошадь. Все мои конечности и многострадальный зад были в синяках. Один раз она заехала коленом в пах, но и тогда я не разжал рук.

  Многократно испытанная кровать на это раз не выдержала и с грохотом развалилась. Спинки отлетели в стороны. Матрас, как плот на волне, вздымался и падал, вздымался и падал.

  На шум явился Росс и с удивленным видом уставился на нас.

  – Иди... иди... – синхронно усилиям вымолвили мы, замерев на мгновение.

  Росса подчинился, залез в кресло и свернулся калачом. Но своих прекрасных оленьих глаз с нас не сводил.

  Каким-то странным образом без помощи рук мы сумели разоблачиться. И когда события подошли к логическому финалу, задышали в унисон. Катажинины глаза потеплели. Она даже стала нашептывать нежности. Дело близилось к счастливому финалу.

  Вдруг кто-то забарабанил к дверь.

  Мы сделали вид, что не слышим. Катажина порывисто дышала мне в ухо – мы неслись в пропасть. Крещендо! Земля сошла с орбиты! Ангелы рыдали!

  Снова забарабанили.

  Мы замерли где-то на полпути.

  – Не ходи! – приказала Катажина. – Продолжай!

  – Хорошо, – кротко согласился я.

  Взгляд ее затуманился. Мы почти помирились. Матрас вздымался и падал, вздымался и падал.

  В дверь саданули с такой силой, что с потолка сыпалась побелка.

  – В черту! – воскликнула Катажина, вонзая мне в спину свои когти.

  – А-а-а!!! – взвыл я, подскакивая.

  У меня еще не зажила царапина от туфли. По умному царапину следовало обработать антисептиком, а Катажине дать старый, как мир, но верный бром.

  – Я так не могу! Он разнесет весь дом! Спустись и узнай, что ему надо.

  – Кому? – спросил я.

  – Не знаю! – с раздражением воскликнула она. – Но кто-то же пришел!

  – Ты еще кому-то звонила? – не без подозрения спросил я.

  – Нет... Ты у меня единственный!..

  Я едва не рассмеялся ее шутке, натягивая трусы и поднимая с пола пистолет. Он показался мне огромным и тяжелым, а главное – совершенно ненужным.

  Раздосадованный тем, что мы так и не достигли цели, я пошел вниз. На этот раз я дослал патрон в патронник и снял предохранитель.

  Пол был холодным и липким. К тому же мне все время чудилось, что я влезу в коровью лепешку. Хотя то, что оставляли после себя черные ангелы больше напоминало овечий помет, но пахло, как в коровнике.

  Человеку, видать, надоело барабанить в дверь и он решил обследовать черный вход, которым воспользовались мы с Россом. В окна веранды, а затем и мастерской я видел, как он обходит дом, и опередил его, спрятавшись за дверью. Он толкнул ее и осторожно вошел, щурясь со света. Испытывая злорадство, я ткнул стволом пистолета в основание черепа и грозным голосом сказал:

  – Стой!

  Росс, который спустился следом за мной, рявкнул для острастки:

  – Гав!!!

  Человек от испуга присел, разведя руки в стороны, и крякнул, словно прочищая горло:

  – Это я...

  – Ну естественно, а кому еще быть!

  – Кто ты? – спросил он, пробуя обернуться.

  – Руки за голову! – приказал я. – Три шага вперед! – Я хотел расквитаться за все мои злоключения и за то, что нам с Катажиной помешали. – Теперь медленно повернись!

  Леха Круглов повернулся так, словно у него болели колени, и округлил глаза. По его реакции, я понял, что он меня не узнал.

  – Ты что? – произнес я угрюмо, тыча ему пистолетом в живот. – Это я, Сператов!

  Он молча наставил на меня согнутый палец и смотрел так, словно перед ним возникло приведение. Росс, который давно уже узнал Леху, как всегда полез целоваться.

  – Точно... – наконец сказал он, моргая со свету. – Викентий... Слава богу... Фу-у-у...

  Тогда я что-то заподозрил и пошел в ванную, чтобы взглянуть на себя в зеркало: как я ни уворачивался, как ни извивался, а Катажина разукрасила меня по полной программе: к сетке мелким следов от колючек малины добавились свежие царапины на щеках и на лбу, на подбородке и на ухе – свежие укусы, левый глаз покраснел и слезился – то-то я плохо видел, а под правым наливался небольшой, но верный синяк – Катажина была левшой. Я еще подумал, где я себя уже видел, и вспомнил последнюю ее картину, на которой был изображен мужчина очень похожий на меня и примерно с такими же повреждениями на физиономии. Значит, Катажина сублимировала, подсознательно желая сегодняшней сцены.