Текст книги "Цвет сверхдержавы - красный. Трилогия (СИ)"

Автор книги: Сергей Симонов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 94 (всего у книги 176 страниц)

   Миядзаки-кун отца уважал, но был твёрдо настроен исполнить свою мечту. В конце концов, университет есть и в Москве. Хрущёв и сын сошлись на компромиссном варианте: Миядзаки-сан отпустил сына в Москву на каникулы, а там видно будет.

   Вячеслав Михайлович Котёночкин об истинном уровне участия компетентных органов в судьбе молодого японца, разумеется, осведомлён не был. Да его это и не слишком интересовало. Парнишка рисовал отлично, да и идеи высказывал полезные и грамотные.

   Несмотря на мешавший поначалу языковой барьер, Миядзаки-куна немедленно приставили к делу. Тем более, когда он узнал, что русские коллеги делают мультфильм о первом полёте кота в космос, Хаяо тут же предложил не только свои услуги, но и стал выдавать идеи по сюжету. Как многие школьники, он был энтузиастом, а начавшееся освоение космоса увлекло и воодушевило многих.

   С его подачи в сюжете появилась очаровательная Неко-тян, подруга для кота Леопольда, скромная как истинная японка, в классическом белом кимоно, расшитом цветами сакуры.

   В это же время, для ускорения работы, Котёночкину передали информацию о приёмах ограниченной анимации, широко применяемой позднее в аниме. Для пробы коллектив Вячеслава Михайловича попытался сделать в этой технике короткий ролик, всего лишь для оценки скорости анимирования. Результаты впечатлили. Получалось значительно быстрее, дешевле, либо можно было снять более длинный и сюжетно наполненный фильм.

   Котёночкин переговорил с Атамановым, показал ему снятый ролик и свои намётки по сюжету. Предлагалось снять уже не 10-минутную серию, а несколько. Но требовалось увеличение финансирования и расширение штата аниматоров.

   Атаманов поддержал Котёночкина перед руководством. Деньги выделили. Более того, была организована совместная советско-китайская студия мультипликационных фильмов. Для китайцев это был шанс устроиться на хорошую работу, а для «Союзмультфильма» – эффективное и недорогое решение.

   Речь шла, разумеется, о чисто технической работе – прорисовке фонов по фотографиям с помощью пантографа, раскраске контурных фигур, уже нарисованных профессиональными аниматорами, прорисовке промежуточных фаз движения. Т. е. на китайских непрофессиональных помощников были возложены пусть не творческие, но необходимые и весьма трудоёмкие операции. Такую же схему широко применял Уолт Дисней.

   Младший Миядзаки проработал на «Союзмультфильме» недолго – каникулы кончились, и пришло время возвращаться в Японию. Но несколько недель, проведённые в СССР в первом прикосновении к любимому делу стали определяющими. Закончив университет, он снова вернулся в СССР для стажировки на «Союзмультфильме», а через два года, уже в Японии, им была основана совместная советско-японская анимационная студия, занимавшаяся не только озвучкой, но и выпуском полноценных мультфильмов.

   31 мая 1957 года Хрущёв дал интервью американской телекомпании CBS. Это было первое в истории телевизионное интервью политического лидера Советского Союза репортёру иностранной державы. Ранее он уже неоднократно давал интервью западным журналистам, их публиковали в газетах. Никита Сергеевич с удовольствием беседоовал с западными репортёрами, считая, что таким образом он доносит наше советское видение мира до западного читателя, отгороженного «железным занавесом». Ведь «занавес» работал в обе стороны, исключая любые контакты, любую возможность достижения взаимопонимания.

   Инициатором интервью стал телерепортёр CBS Дэниэл Шорр. Он вёл на CBS программу «Лицом к нации». Шорр написал Хрущёву письмо, объяснил, что его программу смотрит большинство телезрителей США, и в ней к американцам уже обращались почти все мировые лидеры.

   Никита Сергеевич не мог упустить такую возможность – обратиться к американцам напрямую. Телешоу после запуска первого спутника было не в счёт – там главными действующими лицами были учёные, а Хрущёв, хоть и играл роль телеведущего на пару с Левитаном, сам не имел возможности подробно высказать свои взгляды.

   Из США в Москву доставили телевизионную аппаратуру – примерно полтонны. Под телестудию определили отделанный тёмными дубовыми панелями зал заседаний Президиума ЦК. Он соединялся дверью с кабинетом Первого секретаря. Зал выглядел практически так же, как и при Сталине, только на столиках, расставленных вдоль стен, добавились новые модели, миниатюрные копии изделий советских заводов. Их дарили Главные конструкторы, директора заводов, секретари обкомов. Хрущёв любовно коллекционировал преподнесённые ему модели, гордился ими не меньше, чем сами авторы новых разработок, с удовольствием демонстрировал достижения советской науки и техники западным визитёрам. (см. С.Н. Хрущёв «Реформатор»)

   Подготовка аппаратуры была долгой – несколько часов. Всем запретили курить – Первый секретарь не курил сам, и не переносил табачного дыма. Тут же были и советские телевизионщики. Рядом с каждой американской камерой устанавливали советскую – для страховки от возможной фальсификации. Мало ли что там американцы сами намонтируют, а имея собственную копию интервью, мы всегда сможем вывести их на чистую воду.

   Для полной объективности Хрущёв пригласил и репортёров канала ONN (АИ) Их присутствие могло гарантировать объективность передачи его ответов всему миру.

   Все нервничали. Для телевизионщиков – и наших, и американских – это было первое интервью в Кремле. Хрущёв тоже был на нервах, ходил взад-вперёд по ковровой дорожке от письменного стола до двери и обратно, останавливался у окна, смотрел на внутренний дворик, окружённый зданием Совета Министров, снова ходил...

   Репортёров предупредили, что с их помощью Хрущёв «хочет улучшить отношения с Соединенными Штатами». Шорр от имени CBS заверил, что их вопросы будут заданы с той же целью.

   В «той истории» Никита Сергеевич, не выдержав, сорвался, открыл дверь и наорал на репортёров: «знает он этих пройдох-журналистов, им одно удовольствие «выискивать блох», высасывать из пальца провокации…» (см. С.Н. Хрущёв «Реформатор») Сейчас он решил поступить иначе.

   Никита Сергеевич вышел из своего кабинета в превращённый в студию зал заседаний Президиума ЦК, тепло приветствовал Шорра и остальных присутствующих, уселся в кресло за столом. Шорр с микрофоном в руке сел рядом. Микрофон для Хрущёва прикрепили на столе. Маленьких микрофонов, закрепляемых на лацкане пиджака тогда не было, использовались монстрики величиной с пачку сигарет, но скруглённой формы.

   Он решил сразу взять инициативу на себя, не позволяя телевизионщикам вести интервью в желаемом для них ключе. (АИ)

   – Я рад приветствовать вас, господин Шорр, и всех ваших коллег, – сказал Никита Сергеевич. – Чтобы американским телезрителям было понятно, мы с вами сейчас находимся в Зале заседаний Президиума ЦК КПСС. Это, фактически, святая святых Советского Союза, комната, где принимаются наиболее важные решения на государственном уровне. С планировкой американского Белого Дома сравнивать сложно, у вас аналогом этого зала можно назвать Зал Кабинета (зал, где проходят заседания Кабинета министров Соединённых Штатов, рядом с Овальным кабинетом Президента). Вот за этой дверью находится мой рабочий кабинет, если вам интересно, чуть позже мы сможем туда заглянуть. Он не такой роскошный, как Овальный кабинет, но площадью побольше. Это чтобы вы потом, у себя в США, не говорили, что русские патологически скрытный народ и никому ничего не показывают. (АИ)

   Дэниэл Шорр от удивления едва не проглотил микрофон. Хрущёв захватил инициативу в свои руки и повёл наступление дальше.

   – Прежде чем вы, господин Шорр, начнёте задавать свои вопросы, я вам тоже задам несколько вопросов, – сказал он. – Вот вы уже не первый день в Москве, успели многое посмотреть. Признайтесь прямо сейчас, перед вашими телезрителями – вы хотя бы раз видели в СССР на улице медведя?

   – Нет, господин Хрущёв, ни разу не видел, – был вынужден признать ошарашенный таким натиском комментатор CBS. – Москва – очень красивый и вполне цивилизованный город.

   – Так почему же в вашей прессе представляют русских дикарями, у которых медведи ходят по улицам, играют на балалайках и пьют водку? – наседал на него Хрущёв.

   – Понимаете, у нас ведь свободная пресса... – начал мямлить Шорр. – Корреспондент имеет право выражать любое свое мнение, каким бы оно ни было...

   – Даже если это мнение представляет собой совершенно абсурдную ложь и дикие измышления? – не отступал Никита Сергеевич.

   – Э-э-э... Господин Хрущёв, я могу говорить только за себя... Но я заверяю вас, что никогда не публиковал лжи о вашей стране!

   – Вот и впредь публикуйте только правду, – сказал Никита Сергеевич. – Договорились?

   Шорр молча кивнул.

   – Ну что ж, теперь задавайте ваши вопросы.

   Интервью прошло успешно. Как рассказывал потом Шорр, Хрущёв показал себя «располагающим, и одновременно неуловимым и строгим собеседником». Он кратко ответил на вопросы о глушении передач «Голоса Америки», а основное время посвятил теме поддержания мира и улучшению отношений с США.

   Также Шорр спрашивал его о перспективах развития экономических отношений стран ВЭС, политической направленности этого небывалого союза государств, охватившего 2/3 Евразии, допытывался о наличии разногласий внутри организации. (АИ) Хрущёв отвечал уклончиво, напирая на экономический характер сотрудничества.

   В целом, как позже сказал Шорр, «все это Хрущев говорил и раньше, в интервью не оказалось ничего сенсационного. Будучи слишком «внутри» происходившего, – поясняет Шорр, – я упустил главное: сенсацию, огромные газетные заголовки по всему миру сделало само появление Хрущёва, живого, здорового и совсем нестрашного в американских домах на экранах телевизоров» (см. С.Н. Хрущёв «Реформатор»)

   После этого интервью у Шорра установились, можно сказать, дружеские отношения с советским лидером. Хрущёв уважал американского комментатора за проявленную объективность, за то, что он ничего не переврал в интервью, по обыкновению репортёров.

   25 мая 1957 года в Москве открылась высотная гостиница «Украина»

   2 июня у Никиты Сергеевича был важный день – женился младший сын, Сергей. После свадьбы молодожёны отправились не в свадебное путешествие куда-нибудь за границу, а в Загорск, на преддипломную практику, которая проходила на секретном «Скобяном заводе». Предприятие осваивало серийное производство ЭВМ. Всю рабочую неделю они проводили на заводе, приезжая в Москву только на выходной.

   4 июня 1957 года открылся первый в стране универмаг товаров для детей – «Детский мир». Построили его в Москве на Лубянской площади, несмотря на возражения Серова, который опасался появления рядом со штаб-квартирой КГБ объекта, ежедневно привлекающего массу посетителей. Иван Александрович даже отправил официальную записку Хрущёву. Но Никита Сергеевич имел своё мнение, и опасения Серова отклонил.

   Он следил за ходом строительства из окна автомашины, утром по дороге в ЦК и вечером, возвращаясь домой, и не только. Пару раз без предупреждения останавливался возле стройки, прося шофера притормозить, поднимался на этажи ещё недостроенного магазина, сам придирчиво проверял качество работ.

   Открытие «Детского мира» превратилось в праздник – другого такого магазина с подобным изобилием детских товаров в Москве не было, не говоря уже о других городах. Там была и одежда, и специализированная детская мебель, и игрушки на любой возраст.

   К открытию универмага наладили выпуск новых, ещё небывалых игрушек – разработали несколько развивающих наборов-конструкторов, пока в основном с металлическими деталями – производство пластмасс лишь осваивалось.

   А в планах Хрущёва уже был намечен выпуск масштабных моделей советской военной и гражданской техники – эту тему он считал важной составляющей частью патриотического воспитания. Сдерживало пока отсутствие литьевых машин для литья под давлением и дороговизна разработки пресс-форм.

   7 июня 1957 года объявили о создании Союза кинематографистов СССР. До того кино числилось в Министерстве культуры на правах производственного главка. Теперь киношников уравняли в правах с писателями, композиторами, художниками и архитекторами.

39. Вторая попытка.

   Неудачный первый пуск Р-7 повлиял на принятие некоторых важных решений. Королёв ввёл перекрёстный контроль за выполнением всех испытаний и настроечных операций. Кроме того, по его просьбе Хрущёв поручил министру авиапромышленности Дементьеву передать Главкосмосу два дирижабля: ставший уже обычным «Киров» грузоподъёмностью 50 тонн и 70-тонник типа «Менделеев».

   При необходимости для транспортировки «тяжёлых, негабаритных, особо хрупких грузов», как была хитро названа в записке Хрущёва ракета, Главкосмосу разрешалось вне очереди привлекать уникальный дисковый 100-тонный «Циолковский». Таких гигантов в СССР было пока что построено только два, поэтому очередь на их использование у предприятий и организаций достигала нескольких месяцев.

   Вторую ракету Р-7 вывезли на старт 5 июня. В этот раз подготовка и испытания на стартовом комплексе шли значительно быстрее, так как уже появился некоторый опыт. Ракету подготовили за 5 дней. (Согласно Б.Е. Черток «Ракеты и люди») На ней вновь была установлена измерительная головная часть с аппаратурой системы «Трал».

   Во время испытаний в МИКе Королёв лично проверил правильность установки всех клапанов. Когда Пилюгин заикнулся о необходимости ввести в управляющий контур ракеты интегратор по углу вращения ИР-ФИ, Сергей Павлович спустил на него такого «Полкана», что Николай Алексеевич ретировался едва ли не бегом.

   (В реальной истории из-за некорректной работы интегратора ИР-ФИ была потеряна третья по счёту ракета Р-7)

   10 июня вторая Р-7 была заправлена и подготовлена к старту. Это была «машина №6», в «той истории» считавшаяся «несчастливой». (Первые 4 собранных ракеты предназначались для различных наземных испытаний, 5-я была потеряна при первом пуске).

   Перед стартом мандраж был у всех. Взлетит или не взлетит? Не подведут ли системы управления? Отделится ли боевая часть, дойдёт ли до полигона целой? Вопросов было море, ответов не было ни на один.

   Старт назначили на 23.00 местного времени, т. е. 21.00 по Москве. В это время на Камчатке было уже достаточно светло, чтобы наблюдать ожидаемый вход головной части в атмосферу и затем отыскать место её падения.

   Государственная комиссия дала разрешение на старт.

   Встали на возвышения у перископов позади главного пульта Носов и Воскресенский. Измерительные пункты по трассе полёта один за другим доложили о готовности. Вставил в пульт и повернул главный стартовый ключ Евгений Осташёв. Теперь предстартовые и стартовые процедуры идут в автоматическом режиме, по командам программно-временного устройства, чтобы исключить любые человеческие ошибки. Протянуты и подмотаны по команде «Протяжка» плёнки для записи телеметрии. Самописцев с бумажными лентами ещё не было, вместо них использовалась киноплёнка.

   Продута азотом топливная система, чтобы убрать пары кислорода.

   Осташёв повернул ключ, закрыв дренажные клапаны. Туман от испарения жидкого кислорода исчез. Только что окутанная туманом гигантская ракета предстала перед всеми в лучах прожекторов.

   Прошла команда «Протяжка-2», плёнки промотались дальше, началась запись параметров стартового комплекса и ракеты.

   Включился наддув баков, теперь ракета держит устойчивость на внутреннем давлении.

   Кабель-мачта отошла от ракеты, включились её аккумуляторы.

   Пошёл отсчёт. Зажигание.

   Под ракетой мелькнула первая робкая вспышка, осветив белым светом циклопические конструкции котлована. Заплясали в котловане под ракетой оранжевые языки пламени. Все замерли.

   Если сейчас произойдёт задержка, двигатели не выйдут на режим – автоматика через несколько секунд их отключит, и старт будет сорван. Придётся сливать компоненты топлива и везти ракету обратно в МИК на просушку – керосин уже попал в камеры сгорания, и повторная попытка зажигания может привести к взрыву.

   Нет, всё в порядке, несколько секунд – и двигатели вышли на режим. Оранжевое пламя окутало ракету почти до середины, до места крепления боковых «морковок» первой ступени. Ракета, ещё удерживаемая силовыми фермами старта, ревела, словно от нетерпения. Тяга двигателей превысила массу носителя, поток воздуха, увлекаемый факелом вниз, в рукотворный каньон под стартом, сорвал с ракеты окутывающую её стену огня.

   Лепестками цветка разошлись в стороны опоры старта. «Дюймовочка» весом в 270 тонн, приподнялась, разорвав контакт подъёма, и плавно, медленно пошла вверх.

   Спотыкаясь о ступени лестницы, толкая друг друга в темноте, люди высыпали из бункера и смотрели в чёрное ночное небо, прикрывая руками глаза от ослепительного белого света факела.

   Из репродуктора разносились по громкой связи сообщения с наблюдательных пунктов:

   – Пять секунд, полёт нормальный.

   – Десять секунд, полёт нормальный.

   Ракета уходила всё выше, люди, не отрываясь, смотрели вверх, напряжённо ожидая, произойдёт ли разделение ступеней. Факел при взгляде сбоку, от бункера, был похож на ослепительно сияющую пятиконечную звезду с длинным огненным хвостом.

   Высоко в тёмном небе от яркого белого пятнышка факела одновременно отделились четыре маленьких огонька. Четыре! По трансляции разнеслось торжествующее:

   – Есть отделение первой ступени!

   Люди уже кричали «Ура!», поздравляли друг друга. Главный Конструктор всё ещё напряжённо ждал докладов с измерительных пунктов, боясь услышать, что что-то пошло не так. Но все доклады проходили нормально, сообщая о штатной работе бортовых систем.

   Кинотеодолит КТ-50 и кинотелескоп КСТ-80, наводящиеся по сигналам сдвоенного радиолокатора, следили за полётом ракеты на расстоянии не менее 500 километров. Кинотеодолит измерял параметры траектории, а кинотелескоп с фокусным расстоянием 10 метров снимал процесс разделения ступеней. (По учебному фильму «Испытание МБР Р-7» http://www.youtube.com/watch?v=y4LVqi7sMVw Как они выглядели, можно посмотреть здесь http://kik-sssr.ru/IP_4_Turatam_old.htm)

   Королёв опасался, что подведёт аппаратура управления. Все приборы пока что испытывались только на стендах, в режиме телеметрии. Как они поведут себя в полёте – не знал никто.

   Аппаратура отработала штатно. Позже, когда расшифровали сигналы системы «Трал» – убедились, что сбоев не было. По трансляции объявили:

   – Есть отделение головной части.

   С первого измерительного пункта, где был установлен монитор «Трала», в реальном времени отображавший некоторые параметры в виде зелёных столбиков на экранах электронно-лучевых трубок, Голунский и Воршев доложили, что разделение прошло успешно, соударений головной части и второй ступени не зарегистрировано. (АИ)

   Королёв связался с Камчаткой.

   – Гостей ждёте?

   – Все готовы, – ответили с полигона.

   Головная часть вошла в атмосферу раскалённым болидом, прочертив в небе хорошо заметную светящуюся полосу. Её полёт контролировался дирижаблем ДРЛО, а также наблюдался визуально, средствами приборного контроля, и с поднятых в воздух вертолётов.

   Камчатка сообщила, что отклонение от точки прицеливания составило около 3-х километров к северу. При расчётной мощности термоядерной БЧ в 800 килотонн это было почти приемлемо.

   На месте падения головной части образовался кратер диаметром около 12 метров. Вся аппаратура была полностью разрушена. Никто и не надеялся, что какие-либо приборы уцелеют.

   Когда по трансляции объявили, что головная часть достигла цели, люди бросились обнимать друг друга, кто-то закричал «Ура!», Мрыкин и Келдыш поздравляли Королёва. На позиции воцарилась атмосфера праздника.

   Принятые меры контроля помогли. Ещё сырая, неотработанная ракета уже во втором запуске выполнила полётную программу. Были мелкие замечания по работе некоторых бортовых систем, выявленные после проявки и анализа плёнок с записью параметров «Трала». Но в целом испытания можно было считать удачными.

   Королёв спустился в бункер и начал звонить в Москву. Там шёл десятый час вечера, но он знал, что абонент на другом конце провода не спит, и с нетерпением ждёт известий.

   – Хрущёв слушает, – послышался бодрый голос в трубке.

   – Здравствуйте, Никита Сергеич! Докладывает Главный конструктор Королёв, – разговор шёл по защищённой линии ВЧ, можно было не опасаться и говорить как есть. – Запуск прошёл успешно, сейчас готовимся проявлять и анализировать плёнки. С Камчатки сообщили – наблюдали падение объекта в расчётном районе.

   – Молодцы! Поздравляю! – в голосе Первого секретаря ЦК отчётливо слышалось торжество. – Спасибо, Сергей Палыч, от всего сердца, спасибо! Порадовали старика!

   Разговор был коротким, Хрущёв лишь уточнил пару технических моментов, о которых успел узнать за время общения с ракетчиками, и отключился.

   Поднявшись из бункера на поверхность, Королёв попал в круговорот радостных, празднующих людей. Вокруг него тут же собрались остальные члены Совета Главных конструкторов, его заместители, подошёл председатель ГосКомиссии Руднев.

   (Руднев Константин Николаевич, в 1957-58 гг зам Председателя Госкомитета по оборонной технике, председатель Госкомиссии на испытаниях Р-7)

   Королёв официально доложил Рудневу об удачном завершении полёта.

   – Это надо отметить, – сказал Константин Николаевич, выслушав рапорт.

   – Приглашаю ко мне, – сказал Королёв. – Нина Ивановна мне шоколадный торт прислала, большущий, мне одному не одолеть. Помощники нужны.

   (В реальной истории торт был вручен Б.Е. Чертоку как утешительный приз, когда он остался руководить на полигоне подготовкой к 3-му пуску, а все Главные уехали обратно в Москву. Тем не менее, торт был, это реальный факт. Б.Е. Черток «Ракеты и люди»)

   После удачного запуска Р-7 Хрущёв собрал на совещание НТС СССР руководство Главкосмоса и основных разработчиков ракетно-космической техники, атомщиков, а также военных. Устинов, Келдыш и Королёв по его просьбе подъехали за час до начала общего совещания. С «посвящёнными в Тайну» разговор был особый. Никита Сергеевич пожалел, что отсутствовал Курчатов – он не успевал приехать до начала общего совещания.

   – Ну, молодцы. Проходите, присаживайтесь, – довольный успешным запуском Хрущёв всегда был радушным хозяином, однако сразу перешёл к делу.

   – Сергей Палыч, ракету мы запустили, – сказал он. – Что дальше?

   – Военные требуют начинать лётно-конструкторские испытания Р-7 в варианте МБР, – ответил Королёв.

   – А вы сами как думаете? – спросил Хрущёв.

   – Глупость это. Спутник запускать надо.

   – Именно, – Хрущёв веско приложил ладонью об стол. – Р-7 – ракета ни разу не боевая, я это Георгию и Митрофану Иванычу уже раз десять вдалбливал. Один стартовый комплекс «семёрки» обходится в полмиллиарда рублей. Подготовка к пуску – пять-семь суток. Тогда как всего один запущенный нами спутник вогнал Штаты в панику.

   – Никита Сергеич, но ведь задница-то по-прежнему голая! – сказал Устинов. – Чем супостата пугать будем? Один раз они спутника испугались. Второй раз – не прокатит. Вон, кот ваш их только разозлил.

   – У тебя, Дмитрий Фёдорович, до прошлого ноября вообще ничего не было, кроме твоих ложных ракетных позиций, – ответил Хрущёв. – И что, напали американцы?

   – Нет, но... вдруг узнают, что позиции ложные? Кто тогда им помешает напасть? Бомбардировщиками не отобьёмся. А по «тем документам» ясно, что даже 4 старта Р-7, что были построены, уже их отрезвили, – сказал Устинов.

   – Да не четыре старта их отрезвили, а то, что они не знали, сколько всего у нас МБР, – ответил Хрущёв. – В «той истории» ложные ракетные позиции тоже строили. Американцы тогда предположили, что у нас примерно 44 реальных ракеты, и то струхнули. А сейчас у тебя 360 пусковых, из которых сколько построены по реальным спецификациям?

   – Двести, – ответил Устинов. – Точнее, двести сорок.

   – То есть, как только Янгель начнёт делать свою Р-16, мы сможем немедленно ставить её на боевое дежурство на уже подготовленные позиции, и с уже натренированными на макетах расчётами, так? – спросил Хрущёв.

   – Так, – проворчал Устинов. – Но до Р-16 ещё далеко. Михаил Кузьмич только-только в конце июня Р-12 на испытания выкатит.

   – Челомей всё ещё своими ПКР занят! – посетовал Никита Сергеевич. – Нельзя его сейчас с этой работы срывать. А то я поручил бы ему недорогую межконтинентальную сделать.

   – Фантазёр ваш Челомей, – буркнул Устинов. – И прожектёр.

   – Фантазёр не фантазёр, а в той истории тысячу УР-100 напилил и паритет с Америкой обеспечил, – возразил Хрущёв. – Я сужу по делам, а не по родству. Не думай, что если он мне свояк, так я ему доверяю больше, чем Сергей Палычу, или Янгелю.

   Устинов помрачнел. Челомей был ему поперёк горла, но сделать он ничего не мог. За Челомея горой стояли и флот и Хрущёв.

   – Сергей Палыч, а с вашей разработкой РТ-2 как дела? – спросил Дмитрий Фёдорович.

   – Если честно – не очень хорошо, – признался Королёв. – Это, скорее, задача на перспективу. Сейчас очень много сил и времени отнимает «семёрка». Да и атомщики не радуют – головную часть массой менее полутора тонн разработать пока не могут, а у РТ-2 забрасываемая масса получается всего 600 килограммов. И с хранением крупных твердотопливных зарядов пока что есть сложности. В общем, при всём желании, раньше 1960-61 года РТ-2 на испытания не выйдет.

   – Щёлкин обещал в скором времени сделать боеголовку полегче, – заметил Хрущёв.

   – Всё равно с гироскопами пока плохо, Никита Сергеич, – ответил Королёв. – Раньше 59 года мы нормальных гироскопов не получим, хоть и начали по ним работы раньше. Три года надо, минимум. Единичные образцы высокооборотных гироскопов мы получаем, но это лабораторное производство.

   (В реальной истории первые гироскопы, обеспечивающие достаточную точность на межконтинентальных дальностях наша промышленность освоила где-то к 1963-1964 г)

   – Вот и я говорю, раз пока нам американцам напугать нечем, будем их пугать тем, что есть, – ответил Хрущёв. – тяжёлый научный спутник у вас готов, Сергей Палыч?

   – Готов, Никита Сергеич, мы же его по вашему указанию ещё в 54-м готовить начали, – ответил Королёв.

   Речь шла о спутнике, известном в нашей истории как «Спутник-3». Это был крупный аппарат массой 1327 кг, несущий 12 научных приборов.

   – Вот его и запустим, – решил Хрущёв. – И дальше, в процессе испытаний ракеты, будем запускать головные части и спутники попеременно. Проводить лётно-конструкторские испытания и отрабатывать ракету всё равно надо, сами собой все её недостатки не вскроются, так?

   – Конечно, – подтвердил Королёв.

   – А стрелять такими ракетами – удовольствие недешёвое. Спутник у вас один подготовлен?

   – Три.

   – Это хорошо. На случай, если ракета откажет. Так и договоримся, – сказал Хрущёв. – С радиационными поясами разобраться не забудьте. Не хрен приоритет их открытия какому-то там ван Аллену отдавать.

   – Уже учли, – кивнул Королёв.

   – А дальше вы что планируете?

   – Дальше, Никита Сергеич, надо отрабатывать орбитальный корабль-спутник для полёта человека, – убеждённо сказал Королёв. – Михаил Клавдиевич над ним сейчас работает, совместно с Феоктистовым. Ну, а пока корабль не готов, можно попробовать запускать автоматические межпланетные станции к Луне, Марсу, Венере. Я вот тут с Лавочкиным переговорил, хочу передать его заместителю Бабакину всю тематику АМС для Луны, Венеры и Марса. А то На Тихонравова и Феоктистова получается слишком большая нагрузка – они и 5 типов спутников делают, и пилотируемый корабль, и АМС ещё... Семён Алексеич с Георгием Николаичем не возражают, скорее даже проявляют интерес.

   – Тематику АМС Бабакину передавайте. Луноход у него получился, так может, году к семьдесят первому и марсоход сделает? Посадочную площадку присматривать надо, – согласился Хрущёв. – Постановление готовьте совместно, я протолкну. Спутники для народного хозяйства запускать надо, Сергей Палыч! Прежде всего – связь. Фоторазведка для военных. Навигация. Разведка погоды.

   – Да понимаю я, Никита Сергеич! Во всех этих направлениях работа идёт, но по каждому из них что-то нас держит, – посетовал Королёв. – По спутникам связи – пока держит отсутствие надёжной силовой электроники и долгоживущих солнечных батарей. Каждый месяц по спутнику запускать – страна без штанов останется.

   – Для фоторазведки нужен корабль, аналогичный пилотируемому кораблю-спутнику, то есть, со спускаемым аппаратом, способным доставить отснятую плёнку с орбиты на Землю. Передавать высококачественное изображение по телевидению на сегодняшний момент невозможно. Получим возвращаемый корабль-спутник – будет и фоторазведчик.

   – Для навигации нужны атомные часы и опять-таки – долгоживущий источник энергии. Долгоживущий – это хотя бы год. Ни того ни другого пока не создано, – Королёв мрачно загибал пальцы. – Атомные часы получим, скорее всего, в следующем году, Николай Геннадьевич Басов над ними работает, а вот с энергоисточником пока глухо.

   – Для разведки погоды оптика высокого разрешения не нужна, сгодится обычная система на основе современного телевидения. Если только удастся решить проблему долгоживущих солнечных батарей, чтобы работали не месяц, а хотя бы полгода, лучше – год, тогда и разведка погоды получится.

   – Для спутников СПРН нужна точная навигация, чтобы засекать место старта и от него рассчитывать траекторию.

   Королёв развёл руками, глядя на Хрущёва.

   – Ясно. Выше головы не прыгнешь, – подытожил Никита Сергеевич. – С энергетикой будем решать. Малогабаритный атомный реактор на спутнике поставить можно? У нас же Бондарюк над таким реактором работает.

   – Теоретически – да, практически получится тяжёлое и опасное устройство, – пояснил Королёв. – Особенно в случае аварии носителя. Бондарюк радиоизотопный источник делает. Он тоже опасный, но не такой тяжёлый. Но большого количества энергии не даст. С реактором можно получить побольше, но всё упирается в преобразователь. Если бы иметь на борту турбинку, можно было бы атомным реактором обеспечить аппарат энергией. Но турбинка будет работать как гироскоп. Такой аппарат будет плохо маневрировать.

   – А как же наши спутники «Молния» в «той истории»? – вспомнил Келдыш. – Они как раз ориентировались за счёт маховика, сохранявшего положение в пространстве. Роль такого маховика могла бы играть турбинка.

   – Могла бы, – кивнул Королёв. – Но всё равно, такой источник энергии за несколько месяцев не сделаешь. На тяжёлом спутнике мы планируем поставить солнечные батареи, в дополнение к аккумуляторам, но у них пока КПД около 5%, и живут они ещё недолго.