Текст книги "Сумеречные королевства: Хроники Сумеречных королевств. Абим"

Автор книги: Матьё Габори

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 49 страниц)

– Как вы ее назовете? – спросил Урланк.

– Не знаю. Я думал над именем, которое бы отразило саму суть оружия, напоминало о месте ее рождения…

– Не бойтесь, произнесите его.

– Тень.

На лице Урланка появилась восторженная улыбка.

– Отлично, Агон, просто превосходно. «Тень», прекрасное имя для этой рапиры.

– Озвучьте его Амертине.

– Прямо сейчас? Но мы еще не готовы. Возможно, завтра.

– Договорились, завтра. Только завтра обязательно скажите ей его, – настаивал я.

– Ладно-ладно, – усмехнулся учитель, сдаваясь. – Но берегитесь, юноша, так я смогу выиграть нашу маленькую войну.

– Я не сказал, что стану серым кардиналом. Я просто покину школу вместе с ней.

– Разумеется…

– Доброй ночи, Урланк.

– Доброй ночи, мой мальчик, доброй ночи.

Раздираемый самыми противоречивыми чувствами, я покинул павильон. Я запутался и уже не мог понять, где добро, а где зло. Кто из людей, живущих в школе, пытается всеми силами удержать меня здесь, а кто отказался от подобной мысли? Вот, например, Урланк, он бы хотел, чтобы я остался? Если именно таково его желание, то он ведет себя более чем странно. Рапира не удержит меня. Напротив, она может стать добрым другом Странника. А Элиос? Психолунник казался искренним, и он был так раздосадован. Ему не удалось обратить меня в свою веру, он не сумел убедить меня примириться с прошлым и стать серым кардиналом.

В конце концов, все складывалось не так уж и плохо. Оставались лишь ожесточившиеся ученики и их странная угроза убить меня. Но я надеялся, что Дьюрн поможет мне урегулировать эту проблему.

VII
День третий

Первое, что я увидел, проснувшись, была маска Арлекина. Присев на край кровати, он ждал, пока я встану. После чего, ни слова не говоря, трактирщик протянул мне зеркало.

– Смотрите… Ваше лицо, – выдохнул он.

Заинтригованный, я поднес зеркало к лицу.

– О, нет…

Отдельные пряди моих волос стали серыми, а некоторые – совершенно белыми. После приезда в Школу я ни разу не заглядывал в зеркало, и потому чуть не рухнул от неожиданности.

– Резонанс, – самым серьезным тоном заявил Арлекин. – Пресловутый резонанс.

– Это ничего не значит!

– О, нет! Ваше сознание настроилось на сознание деревьев, а их – на ваше.

– Это невозможно, – прошептал я. – Невозможно.

Моему потрясению не было предела. Печать сумрака свидетельствовала о том, что Ловцы Света взломали мой разум, стремясь к гармонии, которой я нисколечко не хотел.

– К чему противиться? – спросил Арлекин. – Почему вы не желаете подчиниться их влиянию?

Я проигнорировал его вопрос и принялся спешно собирать вещи.

– Агон, что вы делаете?

– Ухожу. – Я засунул в карман камзола Книгу Странника.

– Опять! – В его голосе прозвучала неприкрытая ирония.

– Мне не оставили выбора, меня вынуждают стать адептом школы.

– Вы не сможете убежать.

– А это мы еще поглядим, – пробормотал я, устремляясь в коридор.

Охваченный тревогой, я сбежал по лестнице. Стигматы Ловцов Света… Они словно чума. Болезнь поражает вас без предупреждения, она тихонечко прокрадывается в ваш мозг, и пожалуйста – вы уже ничем не отличимы от остальных учеников с кожей цвета золы. «Никогда, – думал я, выходя из пансиона, – вам никогда не удастся сделать из меня серого кардинала». Я не желал думать о последствиях бегства, не знал, каким образом покину полуостров. Я хотел одного – убежать, ускользнуть от этих ненавистных сумерек.

На улице оказалось совсем немного учеников, но все они провожали меня глазами, пока я решительно шел к дрожащей завесе, отделяющей вечные сумерки школы от яркого дневного света. Никто не преградил мне дорогу, никто и не подумал удерживать меня, помешать шагнуть на песчаную насыпь. Просто все знали, что это бессмысленно. У школы имелся надежный сторож – вожделенный рассвет, встающий над морем, нежные солнечные лучи, играющие с пенными гребнями волн. С моих губ сорвался пронзительный крик, постепенно превратившийся в тихие стоны, жалобное поскуливание. Я закрыл лицо руками, казалось, что кто-то швырнул мне в глаза пригоршню тлеющих угольев. Я бросил вещи и начал пятиться.

Позади себя я слышал шаги, ко мне приближались люди. Кто-то попытался оторвать мои руки от лица, но я отбивался, как буйно помешанный, метался по улице, пока не услышал голос Урланка, перекрывающий голоса встревоженных учеников, сгрудившихся вокруг меня.

– Агон, какое несчастье! – воскликнул учитель. – Пойдемте, отставьте нас, я сам с ним разберусь.

Он обнял меня за плечи.

– Не дергайтесь, – шептал мастер. – Я отведу вас в свой павильон.

– Мне так больно, – простонал я.

– Знаю, – признался Урланк, – но как только вам в голову могла прийти безумная идея выйти за пределы школы!

– Мои волосы, – объяснял я, пока учитель медленно вел меня по улице. – Мои волосы, Урланк. Деревья воздействуют на меня, они завладели мною.

– Нет, вы ошибаетесь, – возразил он. – Деревья никогда никем не завладевали.

Мы вошли в убежище Урланка, во всяком случае, мне хотелось на это надеяться, потому что я по-прежнему не отнимал рук от лица, боясь, что, если я это сделаю, боль убьет меня. Сейчас у меня болело все лицо, слезы струились по горящим щекам. Урланк помог мне подняться на третью галерею. Я весь дрожал, и звал то мэтра Гийома, то Эвельф. Но на мои призывы ответил лишь голос Амертины:

– Бедный мальчик…

– Этот кретин хотел уйти, – ворчливо заметил Урланк. – Ты должна позаботиться о нем.

– Все так неожиданно, – вздохнула черная фея.

Я слышал, как поскрипывают колеса ее кресла и трепещут сухонькие крылья.

– Пожалуйста, – в голосе Урланка прозвучала мольба.

Он осторожно усадил меня на стул:

– Вот так. Нет, пока не отнимайте рук от лица. Подождите здесь, я должен поговорить с Амертиной.

– Я ничего не вижу, Урланк. Совсем ничего. Светлые силы, я ослеп…

– Нет, вы не ослепнете. Но вы поставили меня в очень трудное положение.

Послышались удаляющиеся шаги мастера, кресло черной феи снова заскрипело. Они долго о чем-то шептались на незнакомом языке. Несколько раз голос Амертины срывался на крик. Очевидно, они ссорились.

Наконец Урланк вернулся ко мне.

– Все в порядке. Амертина позаботится о вас. Но мне надо уйти. Только больше не вздумайте вести себя, как идиот.

– Я пленник… Вы намерены помешать мне вернуться к Наставничеству.

– Вы несете чушь.

– Я пленник, пленник, – твердил я.

– Это не надолго, Агон, не надолго…

Мастер оружия предоставил меня заботам черной феи. Ее крошечные ручки помогли мне подняться, после чего старуха увлекла меня к ветвям деревьев, заполонившим галерею. Затем, повинуясь ее приказу, я лег на пол.

– Доверься мне, – сказала Амертина, – деревья помогут.

И тут ко мне подползли две черные ветки, ощупали грудь, ища лицо. Я хотел воспротивиться, вскочить, но ладонь Амертины легла на лоб, прижимая затылок к полу.

Когда обе ветви беспрепятственно проникли в глазницы, с моих губ сорвался дикий крик. А они погружались все глубже и глубже, трепещущие и теплые. Парализованный ужасом, я больше не шевелился, но вскоре ощутил невероятное облегчение. Огонь, пожиравший глаза, стих, словно его залили водой.

– Ну вот, все кончилось, – прошептала Амертина, поглаживая мой пылающий лоб. – А теперь спи, доверься им…

Измученное тело расслабилось, сознание затуманилось, и я провалился в сон.

Жаркое лето обрушилось на крыши Лоргола. С наступлением ночи жители города наслаждаются легким бризом, прилетевшим с моря и ласкающим разгоряченные лица. Лишь старики опасались ветра, врывающегося в дома, ведь он столько раз шептал о смерти, принося с собой отголоски хрипов и стонов. Лето обрушилось на крыши Лоргола.

Отец держит за волосы молодую женщину. Кольчужные перчатки оставляют след на нежной щеке. Она истекает кровью, но смотрит с вызовом. Ее глаза не моргая смотрят прямо на барона, и он не выдерживает.

– Проклятая шлюха, – рычит мессир де Рошронд, наматывая волосы несчастной на сжатый кулак. – Почему ты не желаешь мне подчиняться? Ты находишь его отталкивающим? Грязным? Ну-ка, отвечай!

Рывок, и женщина вынуждена склонить голову. Я не двигаюсь, зачарованный видом обнаженного бедра, молочно-белой плоти, которую отец так хочет предоставить в мое полное распоряжение.

– Сын барона! Тебе этого мало? – кричит отец.

Кончиком шпаги он приподнимает подол платья и смотрит на меня:

– Видишь, Агон! Я хочу, чтобы ты боялся этого тела, хочу, чтобы ты опасался его, словно чумы. Ни один мужчина, ни один рыцарь никогда бы не осмелился перечить мне, как это делает она. Ты меня понимаешь?

– Нет… отец, – бормочу я.

– Дурак! Неужели ты не можешь понять, что у нее больше власти, чем у вооруженного наемника? Какие глазищи, черт возьми, какие глазищи… Да разве ты не видишь, что взгляд этой шлюхи оскорбляет! Дагу, [3]3
  Дага – обоюдоострый кинжал для левой руки, применяемый при фехтовании в паре с длинноклинковым оружием, чаще всего шпагой.


[Закрыть]обнажи дагу…

– Отец!

– Я сказал: обнажи дагу!

В первый раз в глазах молодой женщины появляется страх. Она пытается высвободиться, но острие шпаги, приставленное к горлу, мешает пошевелиться.

– Гадина, – бросает отец, приподнимая шпагой хрупкий подбородок. – Куда подевалось твое высокомерие?! А ты, чего ты ждешь? – рявкает отец, указывая на дагу у моего пояса.

Я обнажаю кинжал. Медленно, так медленно, насколько это только возможно. Больше всего мне хочется исчезнуть, я мечтаю, чтобы плиты мостовой разверзлись под ногами и поглотили меня. Но молодая женщина по-прежнему здесь, передо мной, беззащитная пред моей жестокостью.

– Прирежь ее, – приказывает отец. – Прирежь, как овцу, и никогда больше не забывай о той власти, что они имеют над нами.

Ноги подкашиваются, дага кажется невероятно тяжелой.

– Агон!

Этот крик заставляет меня действовать. Я наношу удар. Один, второй, третий… четкие выверенные удары. Красавица вопит, а отец улыбается.

Во взгляде Амертины плескалось сострадание. Обливаясь липким потом, я тупо оглядывался по сторонам, пытаясь сосредоточиться на трепещущих ветках Ловца Света.

– Кошмар, – сказала старуха, направляясь ко мне. – Ужасные сновидения.

Я еще раз осмотрелся вокруг, а затем безотчетным жестом поднес руки к глазам. Боль исчезла, осталось лишь неприятное ощущение в нижней части лба.

– Дерево вылечило тебя, – добавила черная фея.

– Да, я больше не чувствую боли, – согласился я. – Как долго я спал?

– Наступила ночь, – сообщила собеседница.

– Уже? Но тогда почему так светло!

– Резонанс, Агон. Сумерки признали тебя. – Ее губы едва шевелились.

Она знала, что эти слова ранили меня, и ободряюще улыбнулась. Я ничего не ответил. В голове осталась лишь одна мысль: я должен бежать из этой школы, пусть мне даже придется добираться до берега вплавь…

– Где Урланк?

– Внизу, – ответила женщина, погладив тонкую ветку, которая легла ей на плечо.

– Отлично.

Я нашел Урланка у входа в павильон. Когда я появился на лестнице, он закрыл дверь и бросился ко мне.

– Агон, как вы себя чувствуете?

– Хорошо, – мрачно сообщил я.

– Я только что выпроводил очередного ученика. Они приходят толпами, желая знать все детали разыгравшейся драмы.

– Надеюсь, вы изобрели убедительное объяснение…

– Естественно. Я сказал, что это недоразумение, и, несмотря на заплечную сумку, которая выдавала вас с головой, в конечном итоге мне удалось убедить их, что вы просто хотели проверить, сколь сильно повлияла на вас школа.

Я согласно кивнул. Мог ли я рассчитывать на учителя?

– Вы должны мне помочь, Урланк. За оставшиеся три дня я совсем поседею, а моя кожа станет пепельной.

– Ну и что! Лишь серые кардиналы смогут увидеть эту странную окраску за пределами Школы Ловцов Света.

– Об этом не может быть и речи, и вы это прекрасно знаете. Невзирая на все мои усилия, деревья подстраиваются под мое сознание. Но мой дух силен, и я не намерен капитулировать.

– Вы преувеличиваете…

– Вздор! – вспылил я, хватая Урланка за воротник. – Вздор! Вы рады тому, что происходит. Но эту партию отцу не выиграть. И если будет нужно, то я стану без передышки твердить заповеди Наставничества все оставшиеся три дня. Так я и поступлю.

– Отлично, – учитель напрягся. – По всей видимости, не стоит упорствовать и пытаться оправдать вас в глазах всей школы или заставлять учиться моему искусству.

– Если мне удастся уйти, ускользнуть от этих проклятых деревьев, то клянусь вам, слышите, клянусь, я сделаю все возможное, чтобы вытащить вас отсюда.

– Это невозможно, Агон. – Урланк криво усмехнулся. – У вас никогда не получится, как вы сказали, «вытащить меня отсюда»…

– Почему бы и нет? Наставничество обладает реальной властью, в любой деревне нужны учителя.

Теперь лицо моего собеседника исказилось в страдальческой гримасе:

– Ни один преподаватель не может выжить за стенами школы. – Его голос звучал все глуше и глуше: – Все мы здесь потому, что в обычном мире обречены…

– Вас разыскивают бальи?

– Нет, дело не в этом. Каждый из учителей присоединился к Дьюрну, чтобы его деревья излечили смертельную болезнь или безумие. Арлекин – не исключение. Как вы думаете, почему он носит маску? Его кожа обезображена проказой, и лишь Ловцы Света спасают беднягу от неминуемой смерти. Стоит ему покинуть полуостров, как недуг тут же уничтожит его тело… Со мной – то же самое, болезнь лишь затаилась и ждет своего часа…

– Я… я не знал.

– Нет? Однако вы сами видели, что сделали солнечные лучи с вашими глазами. Только Дьюрн сможет избавить вас от печати сумрака и стереть все воспоминания о школе.

– И если я попытаюсь сбежать без его ведома, то обречен жить в вечной темноте?

– Нет, вы будете обречены на более страшные мучения. Даже луна будет ослеплять вас, и все закончится тем, что вы спрячетесь в каком-нибудь подвале и просидите там до тех пор, пока блеск крысиных глаз не начнет причинять вам такую боль, что вы умрете… Вот на что вы обречены.

Я привалился к стене. Волнение теснило грудь. Отлученный от Наставничества, вдали от моих братьев Странников, лишенный улыбки Эвельф, я чувствовал себя одиноким, потерянным и, забыв о достоинстве, принялся рыдать, как ребенок. Урланк подошел ко мне и положил руку на плечо:

– Не стоит терять надежды. Если ваши помыслы непоколебимы, деревья лишь оплачут вас, как любящая мать оплакивает ребенка, покидающего отчий дом. Но они не станут вас задерживать дольше срока, назначенного вашим отцом.

– Но сейчас, – сказал я, вытирая слезы тыльной стороной ладони, – мне необходимо обзавестись еще одним учителем. И, наверное, следует заняться этим сегодня же.

– О, понимаю вас. Именно этого хотели ученики, пытающиеся ворваться в мой павильон, они вбили себе в голову, что должны присматривать за вами. Согласно местным законам, я не имею права мешать смутьянам. К счастью, Дьюрн заперся в своей башне, и взволнованные деревья причиняют массу неприятностей обитателям школы.

– Психолунники утверждали, что наведут порядок.

– Значит, они ошиблись, – улыбнулся Урланк.

Я вздохнул. Уж коли Дьюрн не желает встречаться со мной, то придется выпутываться самостоятельно.

– Хорошо, я все решил. Завтра пройдусь по павильонам. Если отец взял на себя труд встретиться с каждым преподавателем, то у меня есть шанс, что кто-то из них заинтересовался моей судьбой, как и вы сами…

– В этом случае я бы это знал. И такой преподаватель уже попытался бы с вами познакомиться, вы не думаете об этом?

– Возможно, вы правы. Поживем, увидим.

– Пусть будет так.

Я уже вышел на улицу, чтобы вернуться в пансион, когда Урланк окликнул меня с порога:

– Агон!

– Что?

– Амертина. Она согласилась.

Видя, что я нахмурил брови, мастер добавил:

– Создать рапиру, Тень…

VIII
День четвертый

Всю ночь меня преследовали кошмары. Во сне ко мне являлись Мезюм и Пардьем, оба в масках. Они пытались приковать меня цепями к стволу низкорослого дерева. Теперь я знал, что Школа Ловцов Света угрожает моему рассудку, который напоминает трепетный огонь свечи, сияющий во мраке ночи. И чтобы спасти это трепещущее сознание, я должен был вернуться к привычной жизни, жизни Странника.

Проснулся я поздно, уже после восхода солнца, и, наспех одевшись, спустился в главный зал. Там я расположился за дальним столом и принялся в полголоса читать заповеди Наставничества. Обескураженный моим состоянием, Арлекин делал вид, что не замечает меня, и суетился за стойкой. Закончив чтение, я понял, что готов встретиться лицом к лицу с каждым из преподавателей, обретавшихся в павильонах, где оттачивали разум учащихся.

Я представлял себе визиты вежливости, короткий обмен фразами на пороге или в залах павильонов, но я не был готов к тому, что меня встретят оскорблениями или же, в лучшем случае, холодным презрением. Увы, Ловцы Света донельзя усложнили мою задачу, и многие преподаватели просто не желали меня видеть. Затворничество Дьюрна самым плачевным образом сказалось на школе. Стоило мне распахнуть очередную дверь, – а не одна из них не запиралась на ключ, – я тут же наталкивался на переплетение корней, змеящихся по полу навстречу трепещущим ветвям черных деревьев. Многие ученики сидели на корточках рядом с товарищами, попавшими в ловушку, а преподаватели с окаменевшими лицами пытались поддерживать хоть какую-то видимость порядка среди царившего хаоса… Мое имя было у всех на устах. Меня обвиняли в случившемся, и каждый норовил это сообщить. И если сначала почти все учителя мечтали воспитать из меня достойного серого кардинала, то сейчас они хотели только одного: чтобы я поскорее убрался из школы. Некоторые, не смущаясь, говорили это, другие захлопнули дверь прямо у меня перед носом.

Я уже обошел большую часть павильонов и был готов отказаться от безумной затеи, когда появились мои мучители. Пятеро учеников окружили меня плотным кольцом.

– Ну, здравствуй, Агон, – начал их вожак.

Я оценил свои шансы и понял, что мне вряд ли удастся оттолкнуть одного из парней и удрать к Урланку.

– Родитель железных душ стареет, – заявил главарь, доставая рапиру из ножен. – И все же ты хитер, раз обвел старика вокруг пальца и заставил так полюбить себя… Но ведь ты не рассчитывал, что тебе удастся уйти, не попрощавшись? Неужели ты верил, что Ловцы Света позволят тебе сбежать?

Острие рапиры кольнуло грудь, заставив меня отступить.

– Ты даже не представляешь, как мне хочется тебя убить, – сказал школяр. – Как я ненавижу твое лицемерие, эту самоуверенную физиономию баловня судьбы. Черт побери, как мужчина из рода Рошрондов мог оказаться столь жалким червем?

Упрямец не станет слушать меня, что бы я ни говорил. Вся эта сцена напомнила мне о том, что порой в деревнях Странников принимали за идиотов, или, того хуже, за злых волшебников, которых следует гнать палками. Моя ладонь легла на лезвие шпаги противника.

– Осторожней, мессир, вы поранитесь, – усмехнулся наглец.

Я изо всех сил сжал кулак и медленно повел руку к гарде. Боль обжигала ладонь, ярко-алая кровь текла по пальцам и капала на землю. Мой недруг изменился в лице, теперь на нем явственно читалось отвращение. Когда моя рука коснулась гарды, он бросил растерянный взгляд на товарищей. Кровь текла и текла, боль усиливалась. Наше противостояние достигло кульминации: либо он отпустит рапиру, либо дернет ее, и тогда острое лезвие распорет руку до кости…

Страх вызвать гнев психолунников или же абсурдность моего поведения заставили противника уступать. Он ослабил хватку, я убрал руку, и рапира упала к нашим ногам.

– Хорошо, – протянул он, отступая к товарищам. – Теперь попытай счастья с Серфоном.

Тот, кого звали Серфоном, противненько улыбнулся и, в свою очередь, приставил рапиру к моей груди. В ту же секунду дверь ближайшего павильона распахнулась.

– Оставьте парня в покое.

Мужчине, возникшему на пороге, было около сорока лет. Темный плащ и камзол цвета конопли, волосы зачесаны на лицо так, что можно увидеть лишь нос и тонкие, плотно сжатые губы. За спиной незнакомца уютно устроилась цистра [4]4
  Цистра – западноевропейский старинный струнный щипковый музыкальный инструмент типа лютни с парными струнами.


[Закрыть]из драгоценной древесины; музыкальный инструмент держался на тонком черном кожаном ремне.

– Не заставляйте меня играть, – сказал нежданный спаситель, поднимая руку, чтобы взять цистру.

Ученики отпрянули, а их главарь, вытянув палец в моем направлении, процедил:

– Мы еще вернемся, мессир де Рошронд. И тогда тебя никто не защитит.

Преподаватель терпеливо ждал, пока забияки не растворятся в окружающем нас сумраке, а затем обратился ко мне:

– Как ваша рука?

– Пройдет, – скривившись, я оторвал кусок рукава, чтобы сделать из него импровизированную повязку.

– Нет, боюсь, этого недостаточно. Однако вы сумели произвести на них впечатление…

– Хотелось бы обойтись без демонстраций подобного рода.

– Ах, как я вас понимаю. Пойдемте, я придумаю, как излечить вашу рану.

– Вы хотите, чтобы я вошел?

– А вы предпочитаете истечь кровью у дверей моего павильона?

– Нет… Я с вами.

Удивленный благосклонным приемом преподавателя, я последовал за ним, лелея тайную надежду, что, быть может, мэтр даже согласится назваться моим наставником.

– Меня зовут Мелоден, свой павильон я делю с еще одним педагогом, – объяснял мужчина, пока мы шли по коридору, стены которого украшали написанные маслом портреты юных учеников. – Ваши предшественники, – объяснил Мелоден.

Разветвляющийся коридор соединял четыре крыла здания. Здесь, как и везде в школе, можно было увидеть многочисленные ветви и корни Ловца Света. Учитель остановился перед плотным занавесом, приподнял его и жестом пригласил меня следовать вперед. Пришлось пригнуться, чтобы преодолеть низкий и темный проход, ведущий во владения Мелодена. Так я оказался в вытянутой комнате, озаренной свечами. В углу виднелась лишь часть ствола Ловца Света, корни которого ковром устилали пол. Эти корни сходились в центре зала, образуя плетеный кокон, напоминающий нерукотворный альков высотой в человеческий рост. Все стены занимали массивные полки с лежащими на них цистрами самых разнообразных форм.

Учитель пододвинул мне табурет, а сам уселся рядом, взяв в руки инструмент.

– Мне потребуется вода… – Гримаса боли исказила лицо.

– Лучше я вам сыграю, – сказал Мелоден, берясь за цистру.

И не успел я возразить, как он вывел первый пассаж, короткую мелодию из хрустальных нот. Ветви дерева задрожали, и я почувствовал, как моего сознания коснулась некая чужеродная сила. Она была нежна и деликатна, она проникала в мозг так ненавязчиво, словно кралась на цыпочках. Боль отступила, а вскоре и вовсе исчезла. Когда учитель опустил инструмент, рана уже затянулась.

– Я позаботился о том, чтобы она не воспалилась, – сказал Мелоден, закидывая цистру за спину. – За ночь пропадет и шрам.

Изумление, отразившееся на моем лице, позабавило музыканта:

– Оказывается, вы еще можете удивляться, – сказал он, – завидую.

– Магия…

– Нет, Магическая криптограмма не имеет никакого отношения к волшебству Аккордов.

– Не знаю, что это такое.

– Древнейшее искусство, искусство изменять мир с помощью музыки.

– Наставничество признало бы вас королем… – прошептал я. – Все мы, Странники, учимся играть на различных музыкальных инструментах, чтобы нас с радостью встречали в деревнях.

Мелоден нахмурил брови:

– Вы играете на цистре?

– Я бы не сказал, что играю. Так, бренчу, – признался я.

Мелоден поднялся и направился к алькову, свитому из корней. Он положил цистру на пол и нырнул внутрь.

– Что… что вы делаете?

– Музыка обессиливает меня. Я нуждаюсь в помощи дерева, – сказал музыкант, кладя руки на переплетение корней.

Корни дрогнули и тут же обняли его ладони. Мелоден прикрыл глаза, откинул голову и замер. Его лицо стало умиротворенным.

– Итак, – начал он, не открывая глаз, – вы отважились пересечь улицу?

– Лучше бы я этого не делал. Все так и норовят обвинить меня в возникших беспорядках. Считают, что именно я несу ответственность за то, что Дьюрн не желает выходить из башни. Поэтому-то ни один преподаватель не желает пускать меня даже на порог павильона. Вы стали исключением.

– Их резонанс с деревьями не сравним с моим, – сообщил Мелоден, поднимая голову.

Теперь он смотрел прямо на меня.

– И меня заинтриговал ваш резонанс, – добавил музыкант. – Я почти не встречал учеников, чья внешность изменилась бы столь сильно всего за пару дней пребывания в школе.

– Внешность, мессир. Изменилась только моя внешность, но не суть…

Он улыбнулся и приложился затылком к одному из корней.

– Вы по-прежнему намерены нас покинуть?

– Да. И если бы я мог сделать это прямо сейчас, то, не раздумывая, так бы и поступил.

– Странная фраза для того, кто пытается найти учителя на этой стороне улицы…

Я потупил глаза и снова изумился, что рана больше не кровоточит. Затем я осмотрелся вокруг.

– Вы чем-то похожи на Урланка, – не преминул заметить я.

Музыкант-преподаватель вздрогнул:

– Что привело вас к подобной мысли?

– В вашем павильоне я также не вижу ни единого ученика.

– Они могли уйти…

– В тот момент, когда в школе воцарился хаос? Сомневаюсь.

Несколько корней заползли в альков и обвили ноги мэтра. Он снова закрыл глаза.

– Вы прозорливы… – Рассеянная улыбка. – Да-да, я формирую ум учеников, но делаю это… весьма своеобразным образом. Немногим достает смелости обратиться ко мне и попросить познакомить с искусством Аккордов.

– Научить играть на цистре? Не вижу в этом ничего опасного.

– Вы сами не понимаете, что говорите, – усмехнулся Мелоден. – Аккорды уничтожают учеников, не понимающих сути этого искусства. Незнание, подобно вашему, приводит к беде.

Корни уже доползли до груди музыканта. Я никак не решался воспользоваться ситуацией. Ведь он говорил о моих визитах в другие павильоны, говорил о том, что мне нужен наставник. Быть может, Мелоден войдет в мое положение и согласится взять меня в ученики? Он отнесся ко мне благосклонно и подарил надежду.

– Не стану и дальше утомлять вас своим присутствием. – Интересно посмотреть, как он среагирует.

– Хорошо.

В комнате повисла гнетущая тишина. Можно было услышать, как шуршат корни и трепещут ветки дерева.

– Но перед тем как уйти… – пробормотал я.

– Но перед тем как уйти, – повторил музыкант, – вы бы хотели заручиться моей поддержкой, не так ли?

– Так, – выдохнул я.

– Приведите мне хотя бы один довод, назовите причину, по которой я должен так поступить, – сказал он, открывая глаза и улыбаясь. – Одну, но очень вескую причину.

– Сострадание?

– Подумайте еще, Агон.

– Мой отец.

Мелоден покачал головой и отодвинул корни, добравшиеся до плеч.

– Ваш отец? Музыка ничего не должна варварам…

Оскорбление заставило меня вздрогнуть.

– Наставничество.

Его глаза превратились в щелки.

– Это оно нуждается во мне, а не я в нем.

– Дьюрн.

Мне показалось, что теперь во взгляде собеседника мелькнул страх.

– То есть?

– Вы нуждаетесь в нем, нуждаетесь в деревьях, лишь с ними вы можете воспитывать серых кардиналов. Чем быстрее я покину школу, тем быстрее он придет в себя и займется Ловцами Света.

– Продолжайте.

– А ведь я могу усилить его недомогание.

На лице собеседника отразился интерес. Мелоден прогнал корни и встал.

– И каким же образом вы можете это сделать?

– Я столкну его с моим прошлым, – заявил я, не слишком веря в сказанное.

– Так значит, – шантаж…

– Назовите это, как вам угодно. Вы официально объявите, что стали моим учителем. Полагаю, что школа от этого только выиграет.

– Убедительный довод.

– Я отниму у вас не больше двух дней.

Мелоден покинул альков, взял инструмент и тряхнул им.

– Ради Дьюрна, – повторил мэтр.

– Все верно.

– Возвращайтесь вечером. Не раньше. А до тех пор постарайтесь не покидать павильон Урланка – ведь никто не знает, как будут разворачиваться события.

Он проводил меня до порога павильона. В душе я ликовал, полагая, что выиграл очередной раунд. Однако покровительство Мелодена не избавляло меня ни от травли назойливых учеников, ни от скрытного влияния школы. Кроме того, я с некоторой опаской относился к пресловутым Аккордам. Отчасти музыка Мелодена походила на рапиры Урланка. Конечно, в своем искусстве учителя руководствовались совершенно разными принципами, но они оба могли влиять на сознание людей…

Перед павильоном мастера оружия собралась целая толпа. Были здесь и преподаватели, и ученики. Все они окружили Урланка, который пытался удержать разъяренных гостей у дверей.

– Вот он, – крикнул какой-то ученик.

Сначала мое появление вызвало невообразимый шум, сменившийся давящей тишиной. Я пригнул голову и миновал несколько рядов недовольных, стараясь не выказывать страха. Первый удар застиг меня врасплох. Он пришелся по ноге, второй – задел живот. У меня перехватило дыхание, я споткнулся и почувствовал, как острие рапиры кольнуло бедро. Мельком я увидел, что Урланк проворно выхватывает рапиру.

– К бою, Горлинка! – воскликнул учитель.

Ученики отпрянули, вокруг мастера образовалось свободное пространство в несколько локтей. Продолжая размахивать рапирой, Урланк схватил меня за руку.

– Вы можете идти? – шепотом спросил он.

Я кивнул.

– Тогда идите, этого будет достаточно, – сказал учитель, отступая к входу.

– Почему ты его защищаешь? – спросил один школяр, тыча шпагой в мою сторону. – Это он во всем виноват.

– Вы ничего не исправите, убив его, – возразил Урланк, спиной приоткрывая дверь. – Расходитесь, возвращайтесь по своим павильонам!

Дверь с шумом захлопнулась.

Откуда-то сверху раздался взволнованный голос черной феи:

– Урланк?

– Все нормально, милая, не беспокойся, – ответил учитель, увлекая меня к лестнице.

Мы добрались до третьей галереи, где нас встретила Амертина. Сморщенные крылья трепетали, на лице застыл неподдельный ужас:

– Ситуация ухудшается с каждым часом. Деревья обезумели, они причиняют страдания тем, кого должны защищать.

– Знаю. Боюсь, мы недолго сможем сдерживать гнев обитателей школы, направленный на него, – сказал Урланк, кивнув в мою сторону.

Я сел на пол и привалился спиной к перилам.

– Что у вас с рукой? – спросил мастер клинка, схватив меня за запястье.

– Мелоден уже позаботился о ней, – слабым голосом успокоил я наставника. – Что происходит, Урланк?

– Ваши утренние визиты привели в бешенство некоторых преподавателей. Они вбили себе в голову, что вы должны заплатить за свое высокомерие, а главное, за ту неразбериху, что творится в школе. Они не желают внимать никаким доводам разума, и это беспокоит меня больше всего. Никто больше не думает о последствиях.

– А психолунники? – Вымученная гримаса. – Элиос должен был поговорить с Дьюрном…

– Они ничего не могут поделать. Дьюрн вмешается, когда сочтет нужным.

– А тем временем ваши коллеги убьют меня, – я выдавил из себя саркастическую усмешку.

Тут в разговор вмешалась Амертина. Она положила локти на колени и, скрестив руки, нежно взглянула на меня:

– Мой мальчик, мы должны подарить жизнь Тени.

– Нет! – протест прозвучал искренне.

До сих пор вся эта игра увлекала меня, но сейчас, осознав, что рапира вот-вот появится на свет, я одумался: перспектива обзавестись оружием, способным проникать в разум, вызвала отвращение. И вообще, какое оружие у Странника?!