Текст книги "Сумеречные королевства: Хроники Сумеречных королевств. Абим"

Автор книги: Матьё Габори

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 49 страниц)

– Но разве это мешает мне играть на цистре? Я не собираюсь стирать шрамы с твоей кожи, я собираюсь уничтожить лишь те раны, что исковеркали твое сознание. Ты не можешь отказаться.

Эхидиаза повернулась ко мне спиной, чтобы скрыть слезы, струящиеся по щекам.

– Как ты смеешь предлагать мне подобное? Зачем даришь надежду?

Ее плечи дрожали. Нас разделила стена молчания, наконец моя собеседница удостоила меня взгляда покрасневших глаз.

– Если у тебя не получится, я никогда тебе этого не прощу, – прошептала она.

– Я постараюсь, чтобы этого не случилось. Сегодня ночью ты станешь свободной.

Мы больше не произнесли ни слова и в полной тишине дождались лодки, которой управлял прибывший за мной Тобальд.

Весь день мы посвятили укреплению подступов к собору. Тобальд вызвался разместить своих людей вдоль дорог, ведущих к Адельгену. Со своей стороны я приказал горгульям занять ниши фасада и не шевелиться. Теперь никто бы не смог отличить мою стражу от каменных скульптур храма. Я полагал, что горгульи защитят нас от убийц, посланных Амродом, а главное – от жанренийских магов, потому что вражеские солдаты, возникни у главнокомандующего мысль использовать их, никогда не пройдут незамеченными мимо проводников, стерегущих окраину болот.

К вечеру Адельген превратился в настоящую крепость. Солдаты и проводники неустанно патрулировали дороги, в то время как рыцари, прибывшие на совет, уже собрались, чтобы попировать при свете факелов.

Пол у ночники обосновались в левой части нефа. Тобальд и его сторонники заняли правую часть храма. Стол водрузили прямо над каналом, и охраняемые недремлющими горгульями мы спокойно поужинали. Кроме меня и Эхидиазы все гости веселились от души. Несчастье сплотило воинов и магов. Я несколько раз подавлял желание увлечь хореографа в один из альковов, не дожидаясь окончания трапезы. Но я опасался предстоящего испытания, дрожал при мысли, что мелодия ускользнет от меня. Шипы по-прежнему причиняли мне сильнейшие страдания, но цель заслуживала того, чтобы я попытался обратиться к Аккордам, пусть и в последний раз в жизни. Еще днем, пользуясь минутами короткого отдыха, я принимался играть на цистре. Невзирая на все усиливающуюся боль в пальцах, я повторял те упражнения, что разучил еще в Лорголе.

Ночь уже давно вступила в свои права, когда я наконец решился и поднялся из-за стола, пробормотав невнятные извинения. Взяв цистру, я уединился в алькове. Несколько мгновений спустя ко мне присоединилась Эхидиаза, на лице которой читалась мрачная решимость. Не говоря ни слова, она растянулась на кровати, и ее тут же окружили Танцоры, чьи крошечные черные глазки внимательно следили за мной. Мои пальцы коснулись струн, и первые робкие ноты будущей мелодии зазвучали под сводами Адельгена.

Сознание Эхидиазы яростно сопротивлялось чужеродному вторжению, ее разум, подстегнутый воспоминаниями о телесных муках, протестовал против нового насилия. Сначала он встретил меня какофонией скрежещущих звуков, на которую я ответил ариеттой,легкой и приятной мелодией, звучавшей совсем тихо. Но я не желал отвечать силой на ту необузданную ярость, что бушевала вокруг меня. Я был твердо убежден, что следует действовать лаской или вовсе отказаться от задуманного.

Кошмар, притаившийся в голове Эхидиазы, понял, что я явился за ним. Постепенно сцена обретала реальность, передо мной возник скалистый берег: я карабкался по камням навстречу ветру и волнам, разбивающимся о неприступный утес. Всадники Лерсшвена уже ждали меня в ореоле соленых брызг. Полуразложившиеся трупы с белесой кожей и раздувшейся плотью, они дружно двинулись в мою сторону, щелкая длинными кнутами, будоражащими морскую пену. Они знали, ради чего я играю, и затянули мадригал. [7]7
  Небольшое музыкально-поэтическое произведение, обычно любовно-лирического содержания.


[Закрыть]

От неожиданности я чуть было не потерял нить мелодии. Мелоден упоминал, что чужой разум всегда инстинктивно сопротивляется вторжению, но он говорил о какофонии, которая в мозгу Эхидиазы приняла форму рева бушующего моря. Однако музыкант никогда не говорил, что воспоминания способны защищаться, используя то же оружие, что и Аккордники…

Призраки декламировали поэму сиплыми, гортанными голосами, стараясь гармонизировать свое пение с грохотом волн. Они использовали Эхидиазу, ее гнев, ее неприятие бесцеремонного вмешательства в мысли и чувства. На короткое мгновение я сбился с ритма, и тут же почувствовал, как вражеский кнут обвился вокруг ноги. Я отказался от ариетты и заиграл вилланеллу,пастушью песню, неприхотливую народную мелодию, способную победить неприятеля своей простотой. Моя атака удивила всадников: они отпрянули, кнут, обвивавший голень, исчез. Внезапно мне почудилось, что море стало спокойнее. Простота… Вот на что следует сделать ставку, на мелодию, не отличающуюся ни изысканностью, ни особым благозвучием. В какой-то момент я решил, что призраки отказались от своей затеи, что морская пучина вот-вот поглотит их. Но не тут-то было: мертвецы сомкнули ряды, кнуты в их руках обернулись лютнями, гобоями, арфами и тамбуринами. Затем, взлетев на гребень волны, всадники Лерсшвена начали исполнять нестройный концерт.Я слышал об этой технике игры, зародившейся в Княжеских областях, о той виртуозности, что она требовала от каждого музыканта. По всей видимости, призраки вознамерились одолеть меня с помощью этого сложнейшего произведения, звучавшего все громче и громче. Вилланеллу смело напором музыки, скала, на которой я стоял, начала трескаться, дрожать, а затем погружаться в воду…

В тот момент, когда море уже раскрыло пасть, чтобы проглотить меня, за спинами мертвецов появились смутные силуэты мужчин, Десять Палачей. Десять шипов психолунника. Мною овладело отчаяние, я безуспешно цеплялся за утес. Но присутствие палачей, как ни странно, подавило гнев Эхидиазы. Смущенный, ее разум усмирил волны. Чтобы справиться с ее кошмаром, требовалась сила двух человек, и волшебница дала мне шанс. Палачи, размахивая топорами, миновали призраков-музыкантов.

У меня появилась возможность начать наигрывать последнюю мелодию: если и она потерпит неудачу, я буду сражен. Не колеблясь ни секунды, я обратился к Шутовской пляске.Речь шла о гокете, [8]8
  Небольшое музыкально-поэтическое произведение, обычно любовно-лирического содержания.


[Закрыть]мелодии, в которой звуки чередовались с мгновениями тишины. Опасный музыкальный отрывок – любая ошибка может расколоть его, словно хрупкий бокал. Диссонанс гокета вступил в резонанс с музыкой призраков. Я должен был влиться в «нестройный концерт», просочиться в него, как яд просачивается в кровь, и нанести один, но решающий удар.

Всадники, несомненно, решили, что я капитулировал, отказался от мысли спасти Эхидиазу, что мой гокет, влившийся в их концерт, является символом смирения. А вот Палачи, те не слушали музыки. Я сделал все возможное, чтобы застать призраков врасплох. Хватило всего одного аккорда, чтобы смести ту гармонию, что оживляла их игру. Струны арф лопнули, наконечники гобоев засорились, кожа на тамбуринах потрескалась. Мертвецы беспомощно завыли, а «Шутовская пляска» расплескалась по воде, обняла их тела и превратила в пыль.

Я рухнул на пол. С моих пальцев струилась кровь. Глаза не желали открываться: сознание не могло вернуться к реальности после такого испытания. Ему требовалась тишина, забытье, и оно тащило меня за собой. Не забрался ли я чересчур далеко, не ослаб ли настолько, что стал похож на Мезюма, не поставил ли под вопрос саму возможность встать во главе сопротивления?

Мои руки бессильно упали вдоль тела, ноги расслабились, на лице появилось умиротворенное выражение. Я провалился в глубокий обморок.

Крепость Дремон на протяжении долгих веков оставалась в глазах всего Ургемана олицетворением неприступной твердыни. Возведенная в прибрежном районе баронства Рошронд, она не раз подтверждала свой титул одной из лучших военных построек королевства. Многие ургеманские дворяне боролись за право служить в стенах этой крепости, но свою славу она снискала благодаря спроектировавшим ее зодчим. К цитадели, возвышающейся на крутом обрыве небольшого скалистого острова, вела одна-единственная широкая лестница, заканчивающаяся у пристани, к которой причаливали суда. Получив разрешение подняться по этой лестнице, любой человек мог полюбоваться величественным зрелищем: ему открывались восемь массивных квадратных башен, объединенных зубчатой стеной. В этом ансамбле господствовал восьмиугольный донжон. Некогда баллисты и катапульты крепости были способны уничтожить любой вражеский флот – морские течения заставляли корабли проплывать в непосредственной близости от острова. Верный защитник ургеманский берегов, Дремон ни разу не был захвачен неприятелем.

Но в отсутствие серьезной угрозы власти перестали снабжать гарнизон деньгами, и постепенно форт обветшал. Анжеран, комендант Дремона, отнесся к забвению с покорностью фаталиста. Крепость была обречена на гибель, и когда Амрод, захвативший страну, прислал к коменданту своего эмиссара с предложением служить Жанрении, Анжеран не раздумывая предпочел мир.

Зная о поражении Верховного барона, этот служака не пожелал жертвовать людьми ради спасения уже несуществующего королевства. Он молча принял предложение эмиссара, скрепив договор рукопожатием.

Однако в тот вечер, стоя на смотровой площадке Башни туманов, обдуваемой шквалистым ветром, Анжеран не смог сдержать слез, глядя на потрескавшиеся стены и никому не нужные катапульты, которые медленно умирали в облаке соленых брызг. На каждой башне дежурили понурые часовые: греясь у небольших жаровен, они наблюдали за окрестностями. Сейчас в крепости находилось не более сотни солдат, а ведь некогда цитадель укрывала несколько тысяч военных, подстерегавших вражеские суда.

Анжеран уже собирался спуститься вниз, когда его внимание привлекла некая странная деталь пейзажа. Ему показалось, что он видит корабельные паруса. Он моргнул, затем вгляделся в темноту, но не обнаружил ничего подозрительного. Несколько раздосадованный, комендант крепости решил покинуть Башню туманов и отправиться в донжон, где была установлена подзорная труба. Рискуя прослыть спятившим стариком, он все же решил убедиться, что вокруг все спокойно.

Окутанные магической завесой, шесть фрегатов подошли к крепости незамеченными. Литург потребовал, чтобы их следующая встреча с Амродом состоялась именно в стенах Дремона. Так Первый из первых хотел отомстить цитадели, которая долгие годы издевалась над Литургией, чьим падением он мечтал насладиться. Грядущая ночь станет ночью Расстриг.

Еще в сумерках черные священники покинули флот, чтобы высадиться на берег. И теперь они ждали сигнала хозяина, чтобы устремиться в атаку. Гарнизон крепости как раз готовился заступить на очередную ночную вахту, когда Верховный Литург отправил в полет рогатого ястреба, сидящего у него на запястье, прошептав ему на прощание:

– Лети, мой ангел, возвести, что время истинно верующих уже настало…

Птица тотчас вспорхнула в небо, несколько мгновений покружилась над кораблем, а затем устремилась к крепости. Услышав птичий крик, Расстриги направили своих скакунов к скальным рифам, окаймлявшим остров, а ступив на твердую землю, спешились. Теперь они снова стали видимыми, но магия продолжала действовать. Бывшие еретики легко поднялись по неприступному обрыву и очутились у подножия стен. Затем, расположившись по четырем сторонам форта, священники-убийцы положили обуглившиеся руки на вековые камни бастиона. Каменная кладка рассыпалась, словно трухлявое дерево, и Расстриги проникли в Дремон.

Анжеран как раз пересек небольшой подъемный мост, ведущий к воротам донжона, когда заметил первых Расстриг, появляющихся прямо из крепостных стен. Те существа, что вторглись в цитадель, не могли принадлежать к миру живых. Один из выходцев попал в свет жаровни: лохмотья рясы не скрывали обгоревшую плоть. В голове Анжерана пронеслась мысль, что по его душу явились вражеские моряки, утопленные его катапультами. Страшное создание двинулось к военному, размахивая палицей, которую оно держало в обеих руках. Где-то в глубине крепости раздался крик, леденящий кровь, и именно этот крик вернул коменданта к реальности. Командующий Дремоном бросился к дверям донжона. Трясущимися руками он вставил в скважину тяжелый бронзовый ключ, но повернуть его не успел. Резкая боль пронзила грудь. Анжеран опустил глаза, а затем положил руку на рукоять кинжала, торчащего прямо из сердца. Комендант открыл рот, чтобы закричать, но вместо звука у него из горла хлынула кровь. Он медленно соскользнул по стене, успев подумать, что проиграл.

Жод Расстрига оставил кинжал на теле Анжерана, а сам снова взялся за палицу. Его товарищи уже рассыпались по крепости, и он должен действовать быстро, если, конечно, хочет заглушить собственные страдания страданиями других людей.

Черный священник ступил на каменную лестницу и столкнулся с молоденьким солдатиком, выскочившим из отхожего места со шпагой в руке. Шипастая палица ударила прямо в лицо. Брызнула горячая кровь, юноша вскинул руки к лицу. Какой смехотворный жест! Жод был счастлив, что не убил противника одним ударом. Его оружие свистнуло и обрушилось на сведенные руки солдата. На губах Расстриги заиграла злая усмешка. Молодой человек, бьющийся в агонии, услышал чудовищный смешок, странный гнусавый звук, который заставил его поверить, что в Дремон вторгся сам Дьявол. Когда Жод наконец смог угомонить свое бурное веселье, он нахмурил брови. Жалобные стоны солдата показались ему слишком резкими, неприятными для слуха. Палица раскроила череп парня. Жод поднял выпученные глаза. Его братья по несчастью, как и он сам, превращали в месиво эти наглые лица, кромсали нежные белые тела, словно издевающиеся над их обугленной черной плотью. Еще долго в крепости звучал сумасшедший смех Расстриг, а ему эхом вторили мольбы и хрипы ургеманских солдат. Верховный Литург дослушал до конца чудесный концерт – концерт искупления. Только тот, кто выжил в предыдущем Крестовом походе, мог понять, что он чувствует. В ушах правителя звучала музыка Инквизиции, мощная и возвышенная мелодия. Крайне довольный Литург сел в лодку, которая доставила его к берегу. Скоро прибудет Амрод.

Он принял его на верхнем этаже донжона. Войдя в комнату, жанренийский сеньор не сумел скрыть дурноту. То зрелище, что он обнаружил по приезде в крепость, до сих пор вызывало отвращение, оставлявшее во рту кислый привкус. Он прошел войну, видел пытки пленных, но та бойня, которую устроили Расстриги, ошеломила полководца.

– Не одобряете? – бросил Верховный Литург вместо приветствия.

– Не одобряю, – пробурчал Амрод, рухнув в одно из кресел, стоявших в круглом зале.

– Однако это лишь свершившееся правосудие. Их отцы топили людей сотнями. Они должны были заплатить.

– Я пришел не для того, чтобы слушать ваши проповеди.

– Хорошо, – согласился Литург.

Бледность жанренийца его забавляла.

– Расскажите, как обстоят дела.

– На мой взгляд, не слишком успешно.

– Волнения в королевстве? – спросил Верховный Литург.

– Кехиты.

– Так в чем проблема?

– Они понимают наш договор слишком буквально. После того как пали академии и города, они думают лишь о своих торговых караванах. Я даже не могу им пенять. Все в рамках этого чертового договора!

– А вы еще нуждаетесь в них?

– Возможно, нет. Но пора бы вам появиться на сцене. Я с трудом поддерживаю порядок в стране. Агон де Рошронд продемонстрировал пример доблести, и теперь рыцари грабят и жгут деревни, которые я хотел бы сохранить. Да и бароны начинают волноваться.

– Очень скоро этот Агон превратится в дурной сон.

– Возможно, но вы должны поторопиться. Армия Агона загнана в ловушку, но без вас я не могу разбить ее. Мой король никогда не позволит мне рисковать жизнями солдат.

– Амрод, я знаю эти болота лучше, чем вы думаете.

– Адельген тоже? – прервал священника жанрениец.

– Меня удивляет ваше недоверие. Это мы построили этот собор.

– Один из шпионов сообщил мне, что именно в нем Агон и укрылся. Он и его приспешники.

– Как удачно, – прошептал Литург.

– Вы так думаете? Болота неприступны. Всего сотня людей, засевшая в окрестностях собора, может противостоять целой армии.

– У Адельгена свои тайны. Вы сообщили мне превосходную новость.

Амроду совсем не нравилось, как проходит их беседа с правителем Литургических провинций. Верховный Литург выглядит таким довольным, безмятежным. И все-таки, что он замышляет? Агон и его сподвижники должны погибнуть, а для этого викариям необходимо попасть в Рошронд и разжечь там костры Инквизиции. После чего жанренийская армия сбросит литургийцев в море, и его, Амрода, провозгласят спасителем края. Зверства литургийцев позволят ввести в Рошронд армию освободителей. При этой мысли Амрод успокоился. Несмотря на напряжение последних дней, он был убежден, что будущее за ним.

– В следующий раз мы увидимся в Адельгене, дорогой мой, – подвел итог их беседы Литург.

– Очень на это надеюсь, – сказал Амрод и откланялся.

Они расстались, думая об одном и том же. Ближайшие дни станут решающими в этой войне, и жанрениец, и литургиец сумеют извлечь из них максимум пользы, невзирая на то, что их столкновение неизбежно. Верховный Литург не заблуждался на сей счет. Он знал, что Амрод повернет свои войска против него, как только Агон де Рошронд прекратит вопить в огне костра. Он обязан переиграть жанренийца.

Когда на рассвете литургический флот вновь поднял паруса, одинокий корабль, стоящий всего в нескольких кабельтовых от армады, так же снялся с якоря. Капитан на носу судна взмахнул кнутом и обрушил его на сгорбленные спины сирен, которые тянули корабль. На корме, под тентом, три пол у ночника подняли бокалы за успех предприятия. Заготовленный яд повлиял на умы Амрода и Верховного Литурга. Маги боялись, что вмешательство Литургических провинций не позволит им взять под контроль королевство Ургеман. Если жанренийскому главнокомандующему вдруг взбредет в голову договориться с Литургом, то мирный договор, подписанный этими влиятельными людьми, лишит пол у ночников вожделенного трона. Чтобы поставить во главе Ургемана истинного мага, необходимо превратить страну в выжженную равнину. Магия сделала свое дело: викарии и жанренийские рыцари начнут войну и уничтожат друг друга. И тогда маги Полуночи построят на их трупах свое королевство.

Эхидиаза и Амертина стояли с двух сторон у постели со смятыми простынями. Хореограф улыбалась.

– У тебя все получилось, Агон. – Она прижала руку к сердцу. – Мы оба должны прожить очень долгую жизнь, чтобы у меня появился шанс продемонстрировать тебе свою бесконечную благодарность.

Амертина кашлянула и наклонилась вперед в своем кресле.

– Агон, день давно наступил. Я подумала, что стоит тебя разбудить.

Так, значит, я победил, уничтожил ее кошмар… Но Аккорды истощили меня. Чтобы встать, мне пришлось опереться на руку Эхидиазы.

– Ты, как всегда, права. Есть какие-нибудь новости?

– Нет. Прибыло еще несколько отрядов рыцарей, наши последние союзники появятся во второй половине дня.

– Получается, мы собрали почти все силы?

– Без сомнения, к ночи все будут здесь.

– Отлично. Предупреди Тобальда, что я назначаю совет на ближайший день.

– Так скоро? – воскликнула черная фея.

– Да. Мы не можем терять ни минуты.

Оршаль оккупировал трансепт собора: он развесил в нем карты и установил несколько письменных столов. Проводники взяли на себя труд разыскать эшевенов, которые сейчас что-то усердно писали под диктовку Оршаля. Завидев меня, маг прервал свое занятие.

– Агон! Ну, наконец-то.

Он поспешил ко мне и приобнял за плечи.

– Получается, теперь эта малышка тебе многим обязана?

Я освободился и процедил сквозь зубы:

– Поосторожнее с подобными замечаниями.

Я подошел к картам, висящим на стене. На многих из них были отмечены торные пути, дороги, по которым осуществлялось снабжение, а также места, где встали лагерем наши войска. Внезапно в соборе появился гонец, облаченный в тяжелый плащ. Он протянул Оршалю пергамент и так же быстро удалился.

– Все то же самое, – проворчал маг. – Наемники, Агон. Все больше и больше солдат покидают границы Республики наемников и грабят баронство.

– Кто им платит?

– Никто. Амрод уступил им деревни… чтобы не пачкать руки. В обмен на полную свободу действий наемники отдают ему часть награбленного.

– А есть хоть какие-нибудь хорошие новости?

– Х-м-м… я рассеял своих пол у ночников по болотам, их магия не дает распространяться болезням. Кажется, на данный момент это сработало, но, увы, их силы не безграничны.

– Это все?

– Что касается хороших новостей, да.

– Рассказывай, – вздохнул я.

– Бароны попрятались по своим крепостям, словно по норам, и там принимают с почетом жанренийцев. О нас они забыли.

– Понял. – Я подошел к одному эшевену, пожилому мужчине с седеющими волосами и тонзурой. – Как тебя зовут?

– Пирм, мессир.

– Я поручаю тебе найти еще четырех писарей. Вы будете записывать все, что скажут на совете.

– У нас есть время, – заметил Оршаль.

– Нет, я перенес дату совета. Он начнется этим вечером.

– Но еще не все рыцари прибыли в Адельген!

– Обойдемся без опоздавших.

Совет Адельгена начнется сразу после ужина. Новость разлетелась по лагерям со скоростью ветра, и, несмотря на протесты моих товарищей, я не желал менять своего решения. Чтобы рассадить около пятидесяти прибывших рыцарей, мы накрыли столы по обеим сторонам канала, делившего неф собора на две части. Моя сестра, долгие годы управлявшая манором Рошронд, совершила маленькое чудо, чтобы столы были готовы к указанному времени: скатерти из пурпурного дрогета, бутылка вина для каждого гостя.

Я лично встретил рыцарей. Их явилось пятьдесят три. Я помогал этим суровым мужчинам вылезти из лодок, пожимал руки одним, обращался с приветственным словом к другим – Тобальд, который лучше меня знал гербы, украшающие их одежды, подсказывал мне, как кого зовут. Рыцари занимали отведенные им места и терпеливо ждали, пока прибудет последний из них. Я уселся во главе стола, в самом конце канала: по левую руку – Оршаль, по правую – Эвельф. Чуть дальше среди рыцарей устроились Эхидиаза, Аракнир и Малисен. Черная фея предпочла остаться в тени, она установила свое кресло прямо у меня за спиной.

Свечи освещали лица знатных дворян. Некоторые из них мне были знакомы, другие – нет. Но всех их роднил одинаковый решительный взгляд. От Тобальда я узнал, что семьи многих присутствующих испокон веков враждовали друг с другом и что этот совет – наш единственный шанс примирить их. Хотя враг уже приложил все усилия, чтобы заставить ургеманское дворянство забыть об извечной вражде. Увы, большая часть древнейших фамилий королевства на совете отсутствовала. Мы должны были выработать детальный план сражений, скоординировать действия наших союзников, придумать, как втянуть в войну все семнадцать баронств королевства Ургеман.

Тобальд тряхнул тяжелым бронзовым колокольчиком и попросил слова. Самым серьезным голосом он напомнил о тех причинах, которые заставили собраться этот совет, пересказал последние новости, а затем снова опустился на свое место, передав слово мне.

– Рыцари Ургемана! – начал я. – Сегодня мы объединились, чтобы спасти нашу страну от жанренийского ига. Все вы являетесь символом этой страны, все вы верой и правдой служили ей долгие годы, в то время как сиятельные бароны думали лишь о своих привилегиях. Ваше присутствие еще раз доказало, что вы снова готовы рискнуть жизнью, что, не колеблясь, прольете кровь за наши земли.

Я положил ладони на стол и наклонился вперед.

– Я безмерно уважаю вас, рыцари Ургемана. Уважаю ваши славные фамилии, вашу отвагу и ваши сердца. Да, именно сердца… Нужно быть необыкновенно великодушными людьми, чтобы забыть, что некогда я отрекся от баронского титула, отказался унаследовать Рошронд. Вы забыли об этом и признали меня своим командиром.

Я замолчал, всматриваясь в серьезные лица людей, собравшихся в величественном зале собора, после чего продолжил:

– Конечно, вы можете упрекнуть меня за то, что я не мчался в битву верхом на коне, держа в руках знамя Рошрондов. Возможно, вы осудите меня за то, что я не ношу доспехов, что шрамы на моем теле – не следы от шпаг и копий. Но поймите одно, рыцари: существуют не только шрамы, полученные на войне, есть иные наследства, кроме наследства моего отца. Я не узурпировал титул, который принадлежит мне по праву крови. И если сегодня я стал бароном де Рошрондом, то значит, достоин им зваться. И пусть те, кто не согласен с этим фактом, встанут и выскажутся или замолчат раз и навсегда.

В соборе повисла тишина. Лишь один рыцарь поднялся со своего стула. Тобальд сказал мне, что его зовут Жанд д’Ольгар.

– Говорите, мессир, – бросил я ему.

– Барон, я пришел сюда не для того, чтобы вручить вам свою шпагу. – Рыцарь обнажил оружие. – Этот клинок семь раз перековывался заново и всегда служил одному-единственному человеку – Верховному барону. Когда я узнал, что жанренийцы водрузили его голову на пику, я рыдал, как ребенок.

– К чему вы клоните?

– А вот к чему, барон: его сын все еще проживает в Ургемане. Ему всего лишь шестнадцать, но он доказал свою доблесть на поле битвы, он шел в бой рядом с отцом. Сейчас он томится в темнице собственного замка. Я предлагаю освободить его, и чтобы вы, Агон де Рошронд, повели этого мальчика к победе.

По рядам собравшихся на совет прошел шепот. Улыбка осветила лицо Арбассена.

– Мессир, – сказал я, – вы отлично знаете наши законы, не так ли? Верховный барон может избираться лишь большинством голосов баронов. Но здесь я вижу только одного барона!

– А как же война? Враг топчет наши поля, а вы говорите о соблюдении закона!

– Да, я говорю о законе, согласно которому владения переходят от отца к сыну, о том праве преемственности, которому всегда подчинялось наше дворянство, разве мы можем забыть об этом законе?

Жанд д’Ольгар призвал рыцарей в свидетели:

– Друзья мои, подумайте, что означает ваше молчание… Сын Верховного барона сплотил бы наши ряды. Разве, мы можем предпочесть ему какие-то колдовские книги, диковинные Серые тетради, принадлежащие прошлому? Неужели мы не склоним головы перед величием юного барона, чей отец был Первым из первых?

Я счел нужным вмешаться:

– Достаточно, мессир. Семья Рошрондов неоднократно доказывала свою преданность этому королевству, а главное, она никогда, слышите меня, никогда не знала поражения. Из всех баронств Ургемана только Рошронд никогда не преклонял коленей перед врагом. Что нельзя сказать о вашем протеже… Сегодня он томится в темнице собственного замка, потому что его отец проиграл.

– Но они сражались с превосходящими силами противника. Один против десяти! И вы упрекаете его за то, что он проиграл, пожертвовал своей жизнью? – воскликнул Жанд д’Ольгар.

– Да, мессир. Если бы Верховный барон привел свое войско в Рошронд, он был бы до сих пор жив, как и все те, кто примкнул к нему. А вы не задумывались о том, что он обрек на гибель целую армию, армию, в которой мы сейчас так нуждаемся? Полагаю, Верховный барон совершил страшную ошибку. И именно поэтому я отказываюсь, – и приглашаю вас, рыцари, присоединиться ко мне, – видеть его сына во главе наших войск.

Я перевел дыхание. Рыцари даже не шелохнулись, когда Жанд д’Ольгар, осознав, что остался в одиночестве, поднял шпагу по направлению к своду, перевел ее на меня, а затем внезапно швырнул в воды канала.

– В восьмой раз ее не перекуют, – зазвучал его голос, преисполненный достоинства.

Он сел в лодку проводника и покинул совет, ни разу не обернувшись.

– Итак, рыцари. Мы урегулировали наши отношения, и теперь я намерен описать вам наше положение.

Горло пересохло, я сделал глоток вина и продолжил:

– Как вы знаете, нас немного. Около семи тысяч мужчин и женщин, которые укрылись на болотах. Пять тысяч человек имеют боевой опыт, и менее тысячи из них – рыцари, в большинстве случаев, это ваши вассалы. Амрод собрал у границ Рошронда около двенадцать тысячи солдат, добрая половина из них даже не принимала участия в сражениях за королевство, и потому свежа и бодра. Получается один наш солдат против двух вражеских, и это в лучшем случае. Если мы покинем болота и выйдем против Амрода, как это сделал Верховный барон, мы обречены. В этом нет никаких сомнений. Возможно, нам также придется сражаться против собственных братьев, против ургеманцев, которые считают нас разбойниками, и потому присоединятся к жанренийцам, чтобы мы не уничтожили их дома и их посевы.

Рыцари внимательно слушали меня. Бутылки понемногу пустели, в полутьме храма Пирм и его эшевены не прекращали покрывать письменами пергамент, чтобы потомки смогли узнать все, что было сказано на совете в Адельгене.

– Также мы все отлично знаем, что не сможем слишком долго сопротивляться тлетворному климату болот. Так на что же мы надеемся? Рыцари, скажу вам одно: обычное оружие нам больше не поможет.

Я заранее предвидел то, что увижу: все собравшиеся содрогнулись, как один, и загомонили. Резким жестом я призвал рыцарей к спокойствию.

– Вернувшись в родовой замок, я прочел в глазах некоторых из вас не только уважение, но и покорность судьбе, замешанную на настороженности. Вы поздравляли другу друга с тем, что к нам примкнули могущественные маги, но в глубине души вы бы обрадовались, если бы мы сумели обойтись без колдовства. Вы мечтаете ввязаться в кровавую битву, чтобы определить победителя с помощью шпаги. Не отрицайте это, рыцари. Я вас ни в чем не упрекаю, я просто пытаюсь убедить вас смотреть на вещи чуть шире. Более того, вы должны осознать, что в нашем случае даже магии недостаточно.

Я бросил взгляд на Оршаля, который оставался бесстрастным. Один из рыцарей перебил меня:

– Барон, я ответил на призыв Рошронда. Мой приезд сюда нанес непоправимый вред моим близким. Эти проклятые болота убили мою внучку. Но теперь я ничего не понимаю. Ради всего святого, объясните мне, что мы будем делать завтра и послезавтра? Не скрывайте от нас ничего, будьте откровенны до конца.

– Он прав, – прошептала Амертина. – Переходи к главному, они уже устали от загадок.

– Прекрасно, сейчас я расскажу, что мы станем делать. С помощью Серых тетрадей я встряхну это королевство, я постучу в ворота каждой крепости и переговорю с каждым бароном. Уже завтра я покину болота и с помощью магии помчусь по стране. Через семнадцать дней вы, в свою очередь, покинете это гиблое место, и наша армия двинется навстречу жанренийцам. К этому времени я уговорю баронов выступить на нашей стороне, и Амрод окажется в окружении, зажатый между Рошрондом и объединенными силами баронов. Чтобы добиться всего этого, я обратился к моим друзьям. Аракнир. – Жестом я предложил гному продолжать.