Текст книги "Сумеречные королевства: Хроники Сумеречных королевств. Абим"

Автор книги: Матьё Габори

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 49 страниц)

СУМЕРЕЧНЫЕ КОРОЛЕВСТВА

ХРОНИКИ СУМЕРЕЧНЫХ КОРОЛЕВСТВ

Книга I
Школа Ловцов Света

I

Погребальное ложе отца окружали его близкие друзья и соратники. Могущественные вассалы и скромные рыцари – все они покинули свои владения, распрощались с семьями и отправились в путь, чтобы воздать последние почести барону де Рошронду.

Когда я вошел в усыпальницу, по залу пробежал сдержанный шепоток. Почти все присутствующие полагали, что я отчасти виновен в смерти их друга и сюзерена. Как и мой погибший родитель, они не желали принимать не так давно возникшее учение «наставников», самым юным адептом которого при дворе был именно я. К Школе представители благородных фамилий испытывали лишь яростное презрение, усматривая в ней смутную угрозу. Я отлично понимал, чем продиктована подобная враждебность. Наставничество самым решительным образом порвало со славными рыцарскими традициями, на которых зиждилась репутация остальных школ королевства, где обучались отпрыски знатных семей. В человеке моего звания и положения, в сыне одного из самых влиятельных баронов страны, они, прежде всего, видели достойного преемника их деяний, воина, способного укрепить ряды старого дворянства. «Нет, мессиры… мне не нужны ни ваши мечи, ни ваши войны», – подумал я, перехватив несколько осуждающих взглядов.

Я приблизился к телу отца. Даже смерть не смогла затуманить глаз, видевших бесчисленное количество сражений и поверженных врагов-баронов. Глубокие морщины, избороздившие лицо, свидетельствовали о том, что человек этот вел суровую жизнь, неустанно защищая границы наследных баронских владений. Длинные, черные как смоль волосы оттеняли бледность щек. Могучий торс скрывали пластины верных доспехов, выкованных во Дворце Стали города Абима. Тяжелый меч с двухсторонней заточкой покоился рядом с телом усопшего, похолодевшая рука сжимала эфес. Грудь отца укрыли древним стягом Рошрондов; некогда, уже на смертном одре, это самое знамя ему завещал его собственный родитель.

Я провел рукой по холодному металлу доспехов: последнее «прощай», последнее «прости», призванное сказать, сколь я сожалею о том, что мы уже никогда не сможем понять друг друга, что до последней минуты, пока он не встретил жестокую и нежданную смерть на охоте, я рассчитывал обрести его понимание и доверие. Но он ненавидел Наставничество так же сильно, как любил его я.

Наставничество… Могущественная организация, основанная эшевенами [1]1
  Эшевен (фр. echevin) – должностное лицо с административными и судейскими функциями в феодальной Франции; избиралось горожанами или назначалось сеньором. – Здесь и далее примеч. пер.


[Закрыть]далеких Литургических провинций, воспитывала в своих рядах «учителей-странников», обучающих грамоте жителей деревень. Наши духовные ценности были неразрывно связаны с такими понятиями, как «честь» и «братство». Присоединяясь к Наставничеству, я избавлялся от опеки отца и противостоял влиянию других баронов, неся крестьянам свободу мысли…

Многозначительное покашливание вывело меня из задумчивости. Передо мной стояла моя тетка – черное одеяние дополняла сеточка того же цвета на волосах. С язвительной усмешкой, исказившей сухонькое личико, она прошептала:

– Конечно, молодой человек, приличия требуют, чтобы вы появились в этом зале. Но ваше дальнейшее присутствие здесь неуместно, оно лишь оскорбит чистые помыслы тех, кто прибыл на ночное бдение у гроба усопшего…

– Уже достаточно давно, дражайшая тетя, вашиприличия нисколько меня не волнуют.

– Вы оскорбляете его память, – прошипела пожилая женщина, вцепившись мне в руку. – Как вы осмелились явиться сюда, встать рядом с теми, кто сражался с ним бок о бок?

– Я осмелился на это, тетя, потому, что я его сын.

– Нет, – возразила она, – вы были бы его сыном, если бы подхватили знамя Рошрондов. Но вы отказались, вы опозорили нашу семью и…

– Довольно, старая сова, – прервал я тетку. – Кто из нас двоих сейчас позорит семью? Тот, кто пришел почтить усопшего отца, или та, кто, не стесняясь, бранится, стоя рядом с его бренными останками?

Женщина попятилась, приоткрыв рот в немом протесте.

– Вы… вы никогда бы не посмели так со мной разговаривать, будь он еще жив! – наконец выплюнула она.

– Без сомнения, но он мертв, – отрезал я.

На ступенях каменной лестницы я обернулся и, прежде чем выйти на улицу, в последний раз простился взглядом с отцом. Оказавшись снаружи, я двинулся меж могил слуг, похороненных рядом с фамильным склепом. В этот предвечерний час кладбище все еще заливали бледные лучи заходящего солнца. Огражденное невысокой стеной, увитой плющом, оно располагалось прямо за замком, и я медленно шагал мимо надгробных памятников, на которых мог прочитать хорошо знакомые имена. Затем я миновал решетку бронзовых ворот и по узкой тропинке добрался до крыльца замка.

Построенный несколько веков назад, он был расположен в центре большой поляны. В далекие времена, когда наши предки решили обосноваться на этой земле, сюда явились гномы, чтобы возвести манор, которому они постарались придать облик легкомысленного загородного дворца. В действительности изящные белые стены и высокие окна, декорированные перламутром, были лишь ширмой, призванной скрыть настоящую крепость, в которой всегда могло укрыться семейство Рошрондов, защищая свою безопасность и честное имя.

Однако в последние годы манор подрастерял былое величие. После того, как я вошел во двор и двинулся вдоль стен к северному крылу, я то и дело видел трещины, змеившиеся под карнизами, выщербленные силуэты горгулий и облицовку фасада, в которой частенько недоставало камней. Еще прошлой зимой я был весьма удивлен, заметив, что отец так запустил свои владения. Неужели он решил, что дни баронского манора сочтены? Слуги украдкой шептались, что строение было бы проще не реставрировать, а снести и построить на его месте новый замок.

Сквозь узкую дверь, выходящую во двор, я проскользнул в левое крыло замка. В свое время именно в нем я решил укрыться, когда отец узнал о том, что я, предпочтя Наставничество, отказался от наследования родового титула. Я сменил роскошные покои на крошечную комнатенку, притулившуюся под крышей северного крыла, которое предназначалось исключительно для прислуги. Последние четыре года учебы в Школе мне предоставляли лишь краткий пятидневный отпуск, чаще осенью, из-за чего я почти не бывал дома и потому легко согласился терпеть холод и слушать, как потрескивает под натиском ветра старая черепица.

Я преодолел несколько узеньких лестниц, чьи деревянные ступени, подточенные сыростью, грозили в любую секунду проломиться. Никто из членов семьи, за исключением моей сестры, не осмеливался приходить сюда, бросая вызов ветхому строению. Что касается отца, то он никогда бы не снизошел до того, чтобы навестить меня в жалкой клетушке, достойной лишь слуг, к которым он относился с тем же «почтением», что и к своим ездовым животным…

Наконец я добрался до верхнего этажа. Здесь мало что изменилось за последние полтора века. На деревянных потолочных балках и сейчас можно было прочесть вырезанные имена зодчих-гномов.

Вплоть до самого ужина, который я разделил со слугами, я усердно штудировал при свете свечи Книгу Наставников. Подобным фолиантом владел любой Странник. Во время инициации каждый ученик Школы целое лето старательно копировал бесценную Книгу, и в конечном итоге получал собственный экземпляр заповедей.

Поев и вернувшись в комнату, я сразу же решил лечь спать, чтобы с первыми лучами солнца отправиться в путь – ведь пешком до Школы можно не добраться и за три дня.

Однако отдохнуть так и не удалось. Едва я закутался в теплую волчью шкуру, служившую одеялом, как в мои «хоромы» под крышей проскользнул Фильмир, самый старый слуга манора. В высоко поднятой руке он держал масляный фонарь.

– Простите меня, мессир, – начал старик, приблизившись к кровати.

– Что случилось?

– Речь идет о вашей сестре…

– С ней что-то стряслось? – Я резко отбросил шкуру.

– Нет, вовсе нет. Но высокородная госпожа Эвельф требует, чтобы вы явились в ее покои.

– Прямо сейчас? Мы должны были встретиться завтра утром.

– Дело не терпит отлагательств, – заверил Фильмир.

Зная характер Эвельф, я и не думал возражать. Когда отец уезжал на войну, именно сестра управляла манором, что не могло не вызывать уважения всей семьи. Очарованные ее красотой и талантом наездницы, сравнимым лишь с умением кехитов – воинов-всадников с далекого Востока, за Эвельф ухаживали многие окрестные бароны. Кроме того, она великолепно управлялась с луком. Помню, еще ребенком я не раз наблюдал, как сестра выстругивает из тиса оружие, подходящее ей по росту, в то время, когда кузины учатся обращаться с прялкой…

Как бы то ни было, но позднее приглашение заинтриговало меня. Ведь мы договорились позавтракать на рассвете, непосредственно перед моим отъездом. А до тех пор она должна была посвятить себя гостям замка и поминальному пиру, который продлится большую часть ночи.

И хотя голос Фильмира звучал неуверенно, старый слуга продолжал настаивать:

– Ваше присутствие необходимо. На встречу придет и наш будущий барон.

– Мезюм… Значит, он не со своими придворными?

– Нет, мессир. Он ждет вас в покоях высокородной госпожи Эвельф.

После кончины законной супруги отец сподобился обзавестись еще одним сыном, Мезюмом. После моего отречения баронский титул наследовал именно сводный брат.

– Что ты о нем думаешь? – как бы невзначай спросил я.

Накинув поверх куртки старый плащ, доставшийся мне от мэтра-наставника, я принялся натягивать высокие сапоги.

– Он сын нашего барона, – осторожно заметил Фильмир.

– Сейчас мы наедине, ты не обязан лгать или притворяться, – добавил я.

– Мессир позволит мне быть откровенным? – с серьезной миной поинтересовался слуга.

– Разумеется. Ты видел, как он рос, и знаешь Мезюма много лучше меня.

– Когда он с полным правом начнет размахивать славным знаменем вашей семьи, я стану его преданным рабом. Но в настоящий момент он всего лишь… бастард.

– И при этом дурак, – сказал я, вставая. – Напыщенный дурак!

– Мессир, – прошептал Фильмир, – вы не должны так говорить.

– Ты видел его этим утром? – На моем лице появилась усмешка. – Как он разгуливал по двору, щеголяя роскошным нарядом, стоящим не менее ста экю. Ты полагаешь, что он знает, с какой стороны браться за меч?

– Я… я даже и не знаю, что сказать, мессир.

– Так ничего не говори, а просто отведи меня к Эвельф.

– Я так и поступлю, мессир.

И пока старик вел меня по лестнице, подняв фонарь высоко над головой, я размышлял о той любви и той тесной дружбе, что всегда связывали нас с сестрой. Именно ее знаки внимания, нежность, которую Эвельф умела искусно подчеркнуть, когда мы появлялись на людях, защищали меня лучше любого наемника-телохранителя из Лоргола. Кроме того, окружающие знали, что сестра просватана за лорда-ректора рыцарской школы в Арпене, а его воинская слава гремела не только по нашей стране, но и за ее пределами…

– Эвельф больше ничего тебе не сказала? – спросил я Фильмира, когда мы спустились к выходу из северного крыла.

– Ничего, уверяю вас, мессир. Она лишь настаивала, чтобы вы пришли… пришли, как можно скорее.

– Но, быть может, она выглядела встревоженной?

– Мессир, разве высокородная госпожа Эвельф когда-нибудь выглядит встревоженной?

– Тут ты прав, – улыбнулся я.

На этой фразе мы подошли к центральной части замка. Фильмир опустил фонарь, и теперь его свет озарял только плитки пола у нас под ногами.

– Видите ли, мессир, никто не должен узнать о вашей встрече, – сообщил мне слуга.

– Никто? Что за тайны?

Фильмир на мгновение остановился:

– О, мессир, могу ли я снова говорить откровенно?

– Конечно.

– В замке происходят странные вещи, и вы наверняка уже заметили это.

– Не бойся, говори, что у тебя на уме, – сказал я.

Он огляделся по сторонам, а затем прошептал:

– Вот уже четыре года, как вы не живете в маноре… – Фильмир нахмурился. – Ваш отец изменился. И эта смерть…

– О чем ты? – спросил я, видя, что собеседник никак не может подыскать нужных слов.

Нервничая, старик пригладил последний клок седых волос, что еще росли на его черепе.

– Это так трудно выразить, мессир, я не обучен говорить. Но я хотел бы вас предостеречь.

– И чего же я должен опасаться?

Он поднял на меня глаза и неожиданно твердым голосом произнес:

– Среди нас, я имею в виду слуг, упорно ходят слухи, что смерть вашего отца вовсе не была несчастным случаем…

– Ты отлично знаешь, что подобные слухи неизбежны.

– Знаю, мессир, знаю… И все же будьте осторожны, умоляю вас.

– Кто же так напугал тебя? Мезюм?

– Может быть, может быть… – Фильмир жестом пригласил меня следовать далее. – Эвельф вам все объяснит.

Глубоко озадаченный, я двинулся вслед за моим провожатым. Сколь велика вероятность, что отец стал жертвой заговора? До сих пор подобная мысль даже не приходила мне в голову. Неприятная, тревожная, она занимала мой ум до тех пор, пока мы не дошли до покоев Эвельф.

Облаченная в бледно-голубое шерстяное платье, сестра ждала меня в полутемной прихожей. Ее длинные темно-русые волосы покрывала вуаль цвета граната, которую удерживал золотой обруч, тонкой линией перечеркивающий лоб. Обычно бесстрастное лицо выражало сильнейшую тревогу. Аквамариновые глаза мерцали, словно водная гладь, растревоженная брошенным камнем.

Следует сказать, что мы с сестрой очень похожи. Я могу похвастаться тем же цветом глаз и таким же треугольным лицом, только с более впалыми щеками. Впрочем, с недавних пор я ношу очень короткие волосы, чтобы не слышать насмешек приятелей, которые находят мои черты излишне утонченными, прямо-таки женскими.

На одно короткое мгновение я, не говоря ни слова, прижал ее к груди.

– Пойдем. – Она выскользнула из объятий и взяла меня за руку.

Подгоняемый беспокойством, я последовал за Эвельф и очутился в одной из тех небольших гостиных, которые она так любила: стены затянуты тяжелыми шелковыми гобеленами цвета охры, изобилие мебели мешает двигаться.

В комнате вместе с моим сводным братом Мезюмом находились еще двое незнакомых мужчин. Первый из них, тощий и длинный как жердь, утопал в складках широченного коричневого плаща. Он встретил меня косым взглядом и сдержанным кивком, после чего тут же потянулся к ящичку с письменными принадлежностями, примостившемуся у его ног. Второй, пониже ростом, расположился в массивном кресле, обитом красным шелком. Локти уютно покоятся на подлокотниках, руки чинно сложены на коленях. Голову неизвестного венчала маленькая металлическая шапочка, седая прямоугольная бородка служила продолжением подбородка, удлиняя лицо. По осанке сидящего и, прежде всего, по его взгляду я чуть было не решил, что передо мной – мэтр-наставник, однако затем понял, что не вижу на большом пальце его левой руки медного кольца, которое являлось отличительным знаком всех Странников.

– Мессир де Рошронд, мы ждали лишь вас. – Мужчина с письменными принадлежностями выдавил из себя дежурную улыбку.

Я небрежно махнул рукой в ответ и уселся на плетеный стул, предложенный сестрой. Кивком головы я поприветствовал Мезюма, завернувшегося в тяжелый горностаевый плащ. Мой сводный брат стоял у небольшого стрельчатого окна. В призрачном свете масляных светильников его черные глаза поблескивали, словно уголья. «Глаза ворона», – подумал я, и в это время Эвельф заговорила:

– Позволь представить тебе Пардьема. – Она указала на сидящего мужчину. – А это его помощник, эшевен Дезеад, – добавила сестра, представляя высокого, который уже разложил все письменные принадлежности.

Сейчас эшевен как раз обмакивал перо в зеленые лифанские чернила. Не поднимая глаз, он объявил:

– Пардьем и я находимся здесь по поручению вашего отца. Еще при жизни он потребовал, чтобы мы представили на ваше рассмотрение устное завещание,составленное его заботами и скрепленное печатью Серого Луча.

Я с трудом скрыл охватившее меня изумление. Словосочетание «Серый Луч» всегда было синонимом магии… Как могло случиться, что отец, не позволивший ни одному магу обосноваться в своих владениях, вдруг решил довериться заезжему колдуну? И это уж не говоря о том, что покойный барон относился с недоверием к любым формам завещания, особенно к тем, которые называли «устными». В моей памяти всплыли слова одного из мэтров-наставников. Он утверждал, что завещания подобного рода ловко узаконят вмешательство магов в дела королевства. Эшевен поднял глаза:

– Возможно, вы не знаете, что такое устное завещание? – сладким голосом осведомился он.

– Знаю, но чисто теоретически, – возразил я. – Мне никогда не доводилось присутствовать на демонстрациях подобного рода… Зато я твердо знаю: магического устного завещания надо бояться, словно чумы…

Дезеад скривил губы, в то время как Мезюм позволил себе короткий смешок.

– Я понимаю ваше недоверие, – вмешался Пардьем. – Но знайте, что ваш отец составил это завещание, будучи в здравом уме и твердой памяти. Мы здесь лишь для того, чтобы придать ему необходимую форму.

– Объяснитесь. – Наши взгляды скрестились.

– Мессир Рошронд, представьте себе это завещание в виде реки. А также вообразите подводные ключи и невидимые глазу струи, они-то и станут ответами на любые вопросы, которые вам вздумается задать. Вы можете безмятежно плыть по этой реке и позволить течению вынести вас к морю. Ничто и никто не способны заставить вас действовать. Но если уж ваш покойный отец взял на себя труд составить устное завещание, открыть свои тайны, я бы настоятельно рекомендовал вам вытащить спрятанные ответы на свет Божий. Не бойтесь, задавайте вопросы, спрашивайте, ищите беспокоящую вас истину. Храня молчание, вы рискуете пропустить нечто важное, позволить ускользнуть тому или иному распоряжению, факту, которые ваш отец предпочел передать в завуалированной форме. Речь идет об «игре вслепую», один неверный жест способен изменить ход всей жизни.

Пардьем замолчал. Я пытался найти хоть какое-то разумное объяснение разыгрывающемуся фарсу. Спрятанные ответы? В каком безумстве предлагает мне поучаствовать отец? Он умудряется преследовать меня, навязывать свою волю даже после смерти. Я поймал взгляд Эвельф. Сестра тоже выглядела обескураженной, но именно она нарушила тишину, повисшую в комнате:

– Сделайте одолжение, поторопитесь. Я отпустила Фильмира, но в конечном итоге наша тайная встреча разожжет любопытство слуг.

– Да, вы правы, – пробормотал эшевен. – Начнем…

Он обмакнул перо в чернила и торжественно провозгласил:

– И вот сейчас я приглашаю Пардьема, мага Затмения, познакомить Агона, сына барона де Рошронда, с устным завещанием последнего.

Кажется, в эту секунду Мезюм пробудился от грез и во все глаза уставился на Пардьема, который, расстегнув воротник камзола, явил взорам присутствующих повязанный вокруг шеи серый платок. Серый шейный платок —материальное воплощение Магической криптограммы. В Школе учителя не раз повторяли нам: серый платок носят маги Затмения, черный – маги Пол у ночи, а белый – маги Пол у дня. Значит, Пардьем был магом Затмения, олицетворявшего то время суток, которое нельзя назвать ни днем, ни ночью. В народе таких колдунов называли «затменниками». Худший вариант из всех возможных, утверждал один из моих преподавателей, мэтр Гийом: «Они используют магию как инструмент. Для серых колдунов магия – не самоцель. В их руках колдовство становится непредсказуемым, беспринципным. Именно поэтому большая часть фокусников – затменники. Наставничество всегда находило общий язык с представителями Полуночи и Полудня. Их поступки логичны, их поведение подчиняется определенной схеме, укладу того ордена, членами которого они являются. А орден – служит ли он добру или злу – всегда тяготеет как к определенному порядку, так и к определенным крайностям, а значит, он предсказуем. Но каждый маг Затмения – неистовый индивидуалист, и потому использует магию, как ему заблагорассудится…».

Пардьем снял шейную косынку и разложил ее на коленях. Мы услышали, как он затянул какую-то маловразумительную литанию на незнакомом, неблагозвучном языке. Что касается меня, то я попытался уследить за руками мага, порхающими в странном танце над поверхностью платка. Внезапно с кончиков его пальцев заструились крошечные искорки; потрескивая, они падали на кусок ткани, который вдруг сделался твердым и стал напоминать тонкую металлическую пластину. Колдовство в действии! Теперь по периметру пластины можно было разглядеть странные черноватые арабески. Пальцы мага застыли: арабески ожили и, извиваясь, словно червячки, устремились к центру платка. Затем, повинуясь немому приказу, они взмыли в воздух, чтобы остановиться на уровне лица Пардьема. Сейчас арабески походили на тончайшие нити, которые несколько мгновений парили в пустоте, а затем сплелись в решетчатый яйцеобразный кокон. Эта форма, внутри которой порой вспыхивала магическая искра, медленно вращалась вокруг своей оси. И вот из нее донесся голос отца, как будто бы он находился среди нас, в этой же комнате. За исключением Пардьема и его компаньона, мы все подскочили от неожиданности.

– Агон, сын мой, – заговорил колдовской кокон, вращавшийся перед глазами затменника. – Серый Луч удержит крючкотворов из твоей школы и не позволит им оспорить это завещание, он гарант того, что моя последняя воля будет исполнена.

Я вздрогнул. Какой ледяной, бескомпромиссный тон. Когда Дезеад упомянул, что завещание составлено специально для меня, я представил себе посмертную исповедь барона де Рошронда, и в моей душе даже зародилась надежда, что я получу благословение отца, которое он не мог дать мне при жизни, не рискуя нарушить вековые традиции. Но сейчас я слышал голос судии, готовящегося огласить обвинительный приговор. Эвельф и Мезюм затаили дыхание.

– Я молчал долгие годы, – продолжал отец. – Твои высокомерие и упрямство нанесли непоправимый вред нашей вотчине. Я был вынужден смириться с оскорблением, нанесенным единственным сыном, сыном, который отказался наследовать родовой титул, предпочтя ему звание бродячего фигляра. Благодаря тебе я узнал, что такое стыд. Я до сих пор не пойму, неужели тебе действительно по нраву роль шута?

Слова взрывались в моем мозгу, словно сошедшие с ума снаряды. Я не сводил глаз с губ мага. Я надеялся разглядеть в этом человеке безмерно одаренного чревовещателя, обнаружить доказательство того, что вся эта сцена не более чем зловещий фарс, задуманный Мезюмом. Больше всего на свете я хотел прервать эту речь, вмешаться, как и советовал Пардьем. На что рассчитывал отец? Что я сорвусь, начну вопить столь же громко, как его друзья-бароны во время шумных попоек? Резкая фраза застряла в горле.

– Я не желаю навязывать тебе титул и баронство. Ведь ты способен договориться об унизительной опеке, отказаться от баронства, как отказался от меня, наслушавшись советов твоих проклятых учителей. Они ведь выставили меня мракобесом, жестоким, кровожадным воякой, не так ли? Они взлелеяли в тебе эгоизм, один лишь эгоизм, сын мой. Вы мните себя наставниками? Какая прекраснодушная идея! Ты на самом деле веришь, что крестьянину достаточно научиться читать сельскохозяйственный календарь? Думаешь, что ваши речи и книги остановят грабежи и войны? Но вы разом становитесь глухими и слепыми, когда стране грозит голод, когда к границам подступает очередной вооруженный до зубов враг. Ваша работенка слишком благородна, чтобы вы задумались о таких мелочах, вас совершенно не волнует, что будет дальше с этими несчастными людьми, которых вы научили читать и писать собственное имя. О, несомненно, ты полагаешь, что трудишься во имя добра. Но на самом деле – это выбор труса. Тебе и твоим «братьям» требуется надежная отговорка, позволяющая жить вдали от кровавой реальности королевства. Я никогда не уважал твою школу. Вы, Наставники, довольствуетесь тем, что рукоплещете трем или четырем крестьянам, способным вести реестры своей деревни. Ведь это так важно! Вы убеждены, что этого достаточно для процветания королевства. Но оцени трезво плоды вашей наставнической деятельности. Перо должно служить шпаге или магии,другой альтернативы нет. Неужели ты воистину настолько слеп, что всерьез думаешь, будто бы ты приносишь пользу королевству или хотя бы нашим баронским владениям?

Внезапно голос отца стал вкрадчивым, обманчиво мягким. Тем временем Эвельф проскользнула ко мне за спину и положила ладони на мои плечи. Что касается Мезюма, то он наслаждался происходящим.

– Однако ты мог бы приносить реальную пользу. Потому что прошлое, которое ты якобы отринул, затаилось глубоко внутри тебя и ждет своего часа. Наставничество никак не вяжется с тем, чему я тебя учил. Ты вспомни только, сын мой, вспомни те лунные ночи, когда я сажал тебя в седло и вез в Нижние кварталы старого, доброго города Лоргола. Вспомни Эгрелама, Арбассена и всех остальных. Вспомни кровавую резню, воров, которые так усложняли вам жизнь. Каждую ночь вы учились. Твои друзья, они этого не забыли и выбрали верный путь, путь, уготованный им судьбой. Ты отлично понимаешь, о чем я сейчас говорю, Агон. И ты не сможешь одним взмахом пера перечеркнуть столь многообещающее прошлое. И ты последуешь их примеру и выберешь школу, достойную твоей фамилии.

Ледяной клинок все глубже и глубже вонзался в мой разум.

– Нет, отец, – отчеканил я, – я выбрал Наставничество.

Лицо затменника исказила гримаса. Нет никакого сомнения, он искал нужный ответ в хитросплетениях завещания.

– О… нет, Агон. Ты не мешкая отправишься в школу, которую я укажу. Но я не желаю быть твоим палачом. Ты пробудешь в этой школе ровно шесть дней. По истечении означенного срока ты будешь волен остаться там или же вернуться к Наставничеству.

Кокон замолчал. Эвельф склонилась к моему уху и прошептала:

– Пусть он назовет школу, прошу тебя, спроси название.

У меня во рту пересохло, но я подчинился. Маг сосредоточился, черты его лица исказились еще сильнее.

Так значит, отец решил предпринять последнюю попытку, даже мертвый он намерен повлиять на мое решение присоединиться к ордену Наставников. Однако откуда такая уверенность, что шесть дней, короткие шесть дней, способны хоть что-то изменить? Даже совет ректоров не смог бы заставить меня покориться и отказаться от Странничества.

– Школа Ловцов Света, сын мой, – раздался голос отца.

Школа Ловцов Света… Кто-то из моих друзей упоминал это странное название: мифическая школа для плохих парней. Там они попадали в руки педагогов-извергов, жили почти в тюремных условиях и в конечном итоге теряли всякую индивидуальность. На самом деле никто не верил в существование таинственной школы.

И вот сейчас отец доказал: Школа Ловцов Света существует. Я наконец-то разгадал замысел покойного родителя: он оказался слишком подлым, чтобы нанести удар самостоятельно, он боялся, что я могу осудить его. Он не желал разрушать сложившийся образ, хотел остаться в моей памяти бесхитростным воителем, преданным лишь собственному мечу. Он хотел, чтобы совершенно посторонние люди разбили вдребезги мои чаяния и мои мечты. Но он ошибся: любое испытание только укрепит мою веру.

Я смотрел на невозмутимое лицо Мезюма, а эшевен, снова обмакнув перо в чернила, старательно записывал последнюю фразу отца.

Меня смущало лишь присутствие магов. Смогут ли они, как того и хотел отец, повлиять на Орден Наставничества и помешать моим учителям отменить эту бессмысленную поездку в Школу Ловцов Света?

Мезюм уже начал выказывать признаки нетерпения: его пальцы барабанили по стеклу стрельчатого окна. А вот лицо Пардьема оставалось непроницаемым.

«Да какое мне дело до всех этих магов?!» – успокаивал я себя. Пройдет шесть дней, и я забуду об этой школе со столь удивительным названием. Если задуматься, не такое уж и сложное испытание. Я сумел ободряюще улыбнуться Эвельф, которая по-прежнему стояла у меня за спиной, и погладил ее ладони.

– Что с правом наследования? – Какой невинный вопрос.

Кокон не замедлил с ответом:

– С этой минуты я приостанавливаю церемонию наследования титула барона де Рошронда. Если…

– Что! – закричал Мезюм, и его глаза вылезли из орбит. – Как это…

Но вопли сводного брата перекрыл голос, звучащий из кокона, голос, который благодаря стараниям Пардьема стал много громче:

– Пока ты будешь находиться в Школе Ловцов Света, как бы долго ты там ни оставался, нашими землями станет управлять твой дядя… Если по истечении шести дней ты не изменишь своего решения и вернешься к Наставничеству, я больше не стану тебя неволить. Но если ты решишь продолжить учебу в Школе Ловцов Света, то твое отречение от баронского титула будет признано недействительным, и, получив достойное образование, ты станешь законным наследником всех моих земель.

Я покосился на Мезюма и заметил, что под слоем пудры его щеки стали пунцовыми:

– Хватит! – Юнец пожирал меня взглядом, его улыбка превратилась в волчий оскал. – Это невозможно… Все уже готово к церемонии наследования! Она состоится через три дня. Слышите, через три дня! На нее прибудут все наши вассалы, и вы хотите, чтобы я отказался от баронского титула на основании какого-то сомнительного завещания?

Пардьем вздрогнул. Его взгляд встретился со взглядом Мезюма, а в комнате гремел голос покойного отца, мощный, резкий голос, ранящий больнее кинжала:

– Мезюм, ты – ублюдок. Человек без роду и племени, к тому же не слишком умный человек, который благодаря коварству и, главным образом, благодаря обстоятельствам, получил возможность претендовать на звание моего наследника. Это не дает тебе права ставить под сомнение законность данного завещания. Оно скреплено магической криптограммой, и это подтверждает, что все происходит согласно моемужеланию. Не заставляй цензоров вмешиваться в дела семьи.

– Я… я не позволю какому-то там мертвецу лишать меня того, что принадлежит мне по праву, – заявил Мезюм и театральным жестом запахнул полы плаща. – Бальи Лоргола прислушаются к моим словам и аннулируют завещание.

Последнее заявление Мезюма спровоцировало долгое молчание. Казалось, Пардьем не может найти подходящий ответ отца. Но вот кокон завибрировал, и все мы снова услышали голос покойного барона де Рошронда:

– Что же, попробуй, – усмехнулся отец. – Магическая криптограмма выше любых законов. Конечно, они выслушают тебя, мой бедный Мезюм. А затем, как только у дверей суда объявятся цензоры, прогонят прочь. Мальчик мой, у тебя есть шесть дней для того, чтобы убедить наших бальи бросить вызов всем магам этого королевства. Советую не терять времени даром…

Любой, даже самый малограмотный человек знал, сколь велико в нашем королевстве влияние Магической криптограммы. С незапамятных времен маги вмешивались в дела судов, не смущаясь, оспаривали решения, принятые бальи.

Несмотря на то что в гостиной было скорее жарко, Мезюма била крупная дрожь. Казалось, брат внезапно осознал, что титул ускользает от него, что его положение слишком непрочно и что он не сможет оспаривать завещание, заверенное Магической криптограммой.