Текст книги "Сумеречные королевства: Хроники Сумеречных королевств. Абим"

Автор книги: Матьё Габори

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 49 страниц)

– Почему? – стонет ребенок, пока я медленно приближаюсь к нему. – Чего вы хотите?

– Ничего, – отвечаю я. – Ничего, что бы ты мог мне предложить…

– Неправда, – рыдает он.

Я должен действовать быстро, чтобы не дать зародиться жалости, любым другим чувствам, способным отсрочить казнь. Арбассен, притаившийся на крыше, соскользнул к самому водостоку, надеясь насладиться зрелищем. Я оборачиваюсь. Отец качает головой, а парнишка, как и все остальные жертвы, пытается воспользоваться моментом, чтобы ускользнуть. Цеп коротко свистит, и железный шар разносит череп несчастного. Он падает, как подкошенный. Алая кровь струится по мостовой. Рядом гремит голос отца:

– Отлично, Агон, отлично.

И его рука ложится на мое плечо…

Урланк с восторгом взирал на меня:

– Потрясающе, просто потрясающе, – сообщил он, указывая на корни, уползающие вниз по лестнице.

Я напоминал спящего, которого вырвали из лап ночного кошмара и который никак не может прийти в себя и понять, в какой реальности он находится. Сумрак павильона удивительным образом напоминал темноту тупика, лишь усиливая иллюзорность происходящего. Я не осмеливался поднять глаза, боясь увидеть Арбассена, моего компаньона по кровавым ночам, склонившегося к балюстраде галереи.

– Этого достаточно, – добавил Урланк. – Вы успокоили дерево, все кончилось.

– Почему… почему все было таким реальным?

– Во всем виноват Ловец Света, – сказал Урланк. – Он влияет на наши умы. И это влияние столь сильно, что видения напоминают реальность…

Мало-помалу обстановка павильона вновь приобрела привычные очертания. Я схватил учителя за отвороты камзола, привлек к себе и выдохнул прямо в лицо:

– Вы знали о Лорголе. Откуда?

– От вашего отца. Он приезжал сюда, чтобы встретиться с вашими будущими педагогами, и рассказал о вашем отрочестве. Неужели вы полагали, что он опустит столь многообещающие факты?

Я с отвращением оттолкнул собеседника. Я чувствовал себя замаранным, опозоренным.

– Никогда, слышите, никогда больше не вынуждайте меня вспоминать прошлое. Вы меня поняли? Я… я потратил годы, чтобы вычеркнуть эти воспоминания из памяти, убедить себя в том, что речь идет об обычном кошмаре.

– Мне жаль, что все так вышло. Я и помыслить не мог, что деревья поведут себя подобным образом. Хотя сейчас главное, что Ловцы Света приняли вас, не правда ли?

– Какой ценой…

– Давайте-ка присядем.

Усевшись в кресло, я зажмурил глаза и принялся шептать заповеди Наставничества. Я не знал другого заклинания, способного успокоить меня после того, как дерево покопалось в моих воспоминаниях. Урланк с уважением отнесся к тому сражению, что я вел с самим собой.

Он молча ждал, пока я закончу и открою глаза. После чего мастер оружия робко улыбнулся.

– Вы чувствуете себя лучше? – озабоченно поинтересовался он.

– Да, много лучше.

За то время, что я медитировал, в павильоне стало значительно темнее.

– Сейчас уже далеко за полдень, – не преминул заметить Урланк.

– Из-за этого вечного сумрака я совершенно не ориентируюсь во времени.

– Да, такое случается почти со всеми новичками. Мрак, царящий в школе, действует на ваши чувства. Это нормально, вы привыкнете. Но давайте больше не будем говорить о нем. Вам понравился мой павильон? Постараемся как можно скорее забыть об этом неприятном инциденте.

– Да, так будет лучше.

Я хотел встать, но ноги отказывались меня держать. Желая справиться с головокружением, я оперся на протянутую руку.

Мы прогуливались по второй галерее, и Урланк со шляпой в руке демонстрировал мне рапиры, украшающие стены здания.

– Каждая галерея, – рассказывал мастер, – соответствует определенному типу рапир. Самое прекрасное оружие хранится наверху. Но, прежде чем показать его вам, хотел бы объяснить, как я работаю.

Здесь, на этой высоте, нас окружали многочисленные ветки Ловца Света, которые тихо покачивались в тени павильона. Урланк отвел одну из них и застыл перед двумя совершенно одинаковыми перекрещивающимися шпагами:

– Это Сестры-Защитницы, – пояснил мэтр. – Они еще не нашли хозяина среди серых кардиналов. Поднесите руку… Да, положите ее на дужку гарды. Чувствуете?

Когда мои пальцы прикоснулись к металлу, я вздрогнул. В моем мозгу родился тихий, еле слышный шепот. И пока я прислушивался к вкрадчивым женским голосам, Урланк загадочно улыбался.

– Не удивляйтесь, они такие проказницы, – сказал Урланк.

Неожиданно два прелестных хрустальных голоса зазвучали совсем отчетливо:

–  Мессир, – сказал первый голос.

– О, какой кошмар, – добавил второй. – В этой головке нет и тени воспоминания о шпагах!

–  Ты преувеличиваешь, моя милая. Ты просто не осмелилась копнуть чуть глубже…

–  Сейчас уже поздно, он боится, – вздохнул второй голос, и я отдернул руку.

Глаза Урланка сияли:

– Вам нравится?

– Это странно, – признался я. – В Школе Наставничества учителя говорили нам, что некоторые бароны владеют очень древним оружием, оружием, способным влиять на своего хозяина.

– Странно? И это единственное слово, которое пришло вам на ум? Вы только посмотрите вокруг: Чаровница, Грёза… У каждой из них есть душа, Агон!

Внезапно он устремился к рапире с серебряной гардой.

– Возьмем, например, эту. Горлинка, моя нежная Горлинка. Вы сочли меня заурядным учителем фехтования, но я не солгал вам, сказав, что в этом павильоне рождаются души рапир. И именно я помогаю им родиться. Эмоции, Агон, божественный дар, который обычно чужд холодному металлу, именно он оживляет его и делает столь ценным.

– Допустим, но как вам удается наделить душой оружие?

– Придет срок, и я вам все покажу. Видите ли… – Мастер нежно погладил клинок Горлинки. – Форма оружия диктует, какой будет его душа. Изгибы этой шпаги сформировали ее характер. Следует учитывать все: используемые материалы, длину клинка, его прочность… Короче, Горлинка кажется хрупкой, но это обманчивое впечатление. Она истинная женщина, женщина испорченная, дарящая любовнику роковой поцелуй, впивающаяся в горло противника. Когда мы ковали ее, то наделили особой сексуальностью, и поэтому она отдается сражению, звону железа, словно похотливая кошка. Она обожает близкий бой и редко прибегает к обманным финтам, которые находит слишком рассудочными, лишенными огненной страсти. А-а-а, я вижу, как заблестели ваши глаза, мессир. Вот я вас и поймал!

– Вы здесь не один? – Я резко сменил тему.

– Не понял?

– Я не вижу ни кузницы, ни кузнецов…

– Нас здесь двое: я и одна женщина.

– Она тоже живет в этом павильоне?

– Прямо под крышей, среди переплетения веток.

– И вы не боитесь?

– Чего я должен бояться?

Его изумление казалось искренним.

– А что будет, – уточнил я, – если одна из ветвей схватит ее!

– Амертину? Этого просто не может быть…

Он вновь натянул шляпу на голову и сложил руки на груди:

– Хотите познакомиться с нею?

– Почему бы и нет?

– Правда, я не знаю, согласится ли она принять нас, но можно попытаться, – пробормотал создатель рапир, направляясь к лестнице, ведущей на третью галерею. – Идите прямо за мной, здесь очень много веток.

Я последовал совету учителя. На лестничной площадке он был вынужден остановиться. Буйная растительность Ловца Света мешала нам двигаться дальше.

– Х-м-м… – смутился Урланк. – Надо подождать, дерево нервничает.

Мы уже были готовы повернуть назад, когда из темноты раздался тихий оклик:

– Подождите, я уже иду…

Внезапно ветви раздвинулись, пропуская обитательницу павильона. Вот уж кого я не ожидал увидеть! В инвалидной коляске из темного дерева сидела фея. Исхудавшее, даже рахитичное тело, изборожденное морщинами лицо, седые волосы, рассыпавшиеся по плечам, а за спиной два сложенных сморщенных крыла. Ей было не меньше ста лет.

– Ты собирался ускользнуть, не представив меня нашему гостю, – сказала она, подъезжая к мастеру оружия. – Не слишком-то любезно с твоей стороны.

– Тысяча извинений, дорогая! – воскликнул Урланк. – Агон, я хочу представить тебе Амертину, черную фею, повитуху и матерь рапир.

Пытаясь скрыть смущение, я кивком головы поприветствовал женщину. Получается, что черные феи, героини детских сказок, действительно существуют. Моя новая знакомая приблизилась, и на ее лице возникла тень улыбки:

– А ты красивый мальчик, сын барона де Рошронда, и ты похож на отца.

– Вы его знали?

– Немного…

– Что вы имеете в виду?

Она перевела на Урланка взгляд светло-серых глаз:

– Он собирается нас покинуть? – спросила Амертина.

– Если мы ничего не сделаем, чтобы помешать этому, боюсь, что да, – ответил мастер оружия.

– Это было бы печально. Ведь в его венах течет кровь Рошрондов…

– Нет, – я счел нужным вмешаться, – она уже давно в них не течет…

Черная фея жестом велела мне замолчать:

– Прекрати говорить глупости, малыш. Можно отречься от имени, от идей, но не от крови.

– Тогда можно сменить ее цвет, – заметил я, лукаво улыбаясь.

– Тебя обманули. – Она улыбнулась в ответ. – Твоя кровь останется лазурной до самой смерти.

Затем, вновь повернувшись к Урланку, старуха спросила:

– Ты уже рисовал для мальчика?

– Нет, еще нет. Но, – предложил он, – если это не слишком нарушит ваши планы, мы могли бы вместе пообедать, а заодно и прикинуть, какое оружие вам подойдет. Я сделаю несколько набросков.

– Набросков рапиры?

– Вы здесь именно для этого.

– Вы лишь зря потратите время!

– Это не совсем так. Если нам удастся создать хороший эскиз, то Амертина воплотит его в жизнь, и даже если вы уедете, то уедете с отменным оружием…

– Не думаю, что оно мне пригодится.

– К чему спорить? Эти наброски нужны нам. Разве вы забыли, что ученики пристально следят за сыном барона Рошронда. Несколько эскизов станут свидетельством в вашу пользу. А уж я постараюсь оставить их на виду.

– Он прав, – согласилась Амертина. – Чем вы рискуете?

– Если честно, не знаю.

– Тогда договорились. – Фея накрыла мою руку горячей пергаментной ладошкой. – Я доверяю вам, ваши глаза красноречивей вас, и я убеждена, что Урланк сможет вас заинтересовать. Попробуйте поработать над рапирой, Агон, сделайте мне одолжение.

Ее серые глаза лучились такой нежностью, что я не нашел в себе сил противиться.

– Договорились, так я и поступлю, – решился я.

– Это разумно, мой мальчик. Во многих отношениях разумно. Я надеюсь, что вскоре мы с вами встретимся вновь, – сказала она, скрываясь в переплетении черных ветвей.

– Я позабочусь о нем! – бросил Урланк в сомкнувшуюся темноту. – Необыкновенная дама, – добавил он уже на лестнице.

На Школу Ловцов Света опустился вечер. Мы снова сидели друг напротив друга в первой галерее и с пылом обсуждали форму будущей рапиры. Конечно, я не думал, что она когда-нибудь появится на свет, более того, я совершенно не желал обзаводиться магическим оружием. Общение с Сестрами-Защитницами скорее напугало меня. Тем не менее на данном этапе работы наброски и описания, сделанные Урланком, очаровали меня. Оказалось, что наделить холодное железо душой невероятно сложно, каждый ответ неизменно влек за собой новый вопрос. Любая деталь влияла на характер рапиры, и Урланк не пренебрегал ни одной мелочью: будь то объем, материал, форма гарды или эфеса.

Вооружившись угольным карандашом, он принялся рисовать странные, фантазийные, а порой даже чрезвычайно смешные шпаги. Никаких сомнений, он был истинным мастером своего дела! Чуткие артистичные пальцы порхали над пергаментом, а глаза каждый раз неистово вспыхивали, когда учитель понимал, что сумел угадать особую гармонию форм или же воплотить в жизнь мое очередное пожелание. По правде говоря, Урланк в точности следовал моим указаниям: я называл ту или иную черту характера, и его руки оживали. Затем он исправлял намеченную линию клинка или эфеса. Порой наше совместное творчество заходило в тупик. Тогда он перечеркивал рисунок или мял пергаментную бумагу, чтобы взять новый лист и начать все сначала. Эта странная игра так увлекла нас, что мы не заметили, как наступила ночь. Мрак окутал Школу Ловцов Света, и теперь лишь робкое сияние оставшейся свечи озаряло наброски мастера оружия. За эти часы он сумел ухватить индивидуальность будущей рапиры. Сознание идеальное или фантастическое, но оно рождалось согласно моим желаниям, моим порывам и ощущениям.

– На сегодня достаточно, – наконец заявил Урланк, поднимая глаза, покрасневшие от усталости. – Вот рапира, у которой есть все шансы удовлетворить твои запросы.

Рукой, перепачканной в угле, он протянул мне лист с последним рисунком.

Несмотря на схематичность линий, набросок позволял представить, какой будет рапира: вытянутая гарда из дужек, поражающих плавными линиями, изобилие металлических завитков и очень тонкий клинок.

– Так, значит, она будет женщиной, – прошептал я.

– Ты сам должен сказать мне, почему так решил, – важно заметил Урланк, поглаживая усы. – Лично я вижу ее надменной, возможно, немного вздорной, но, прежде всего, верной. Да, верной, но не до гроба. Именно то, что ты хотел…

– Разумеется.

– Большинство моих учеников, описывая характер рапиры, невольно вспоминают человека, которого они любили или уважали в детстве. А ты? О ком думал ты, о матери, о любовнице?

– Я не думал ни о каком конкретном человеке.

– Не верю. Кто-то стоял у тебя перед глазами.

– Возможно, сестра.

Действительно, лишь женщина, похожая на Эвельф, могла стать моей верной спутницей и сообщницей, хотя дело, которому я служил, отрицало любое оружие. И я не мог изобрести причины, которая бы заставила меня взяться за рапиру.

– Неважно. Остановимся на этом. В ближайшие дни мы доведем рисунок до совершенства. И тогда ты будешь должен дать ей имя.

– Имя?

– Конечно! Амертине, чтобы произвести на свет железную душу, пробудить сознание рапиры, надо знать имя «младенца». И умоляю, не спеши, не называй первое попавшееся. Имя имеет особую значимость.

– Я постараюсь сделать осмысленный выбор.

– Отлично! Завтра я зайду за тобой в пансион.

Я нырнул в бархатную темноту ночи, оставив павильон Урланка у себя за спиной.

VI
День второй

Должно быть, рассвет только занимался, когда меня самым неучтивым образом разбудили те пять школяров, что докучали мне накануне. Их вожак бесцеремонно уселся на край кровати. Его лицо оставалось непроницаемым.

– Как спалось?

Я приподнялся на локтях и лениво ответил:

– До последней минуты – прекрасно.

– Я рад.

Парень щелкнул пальцами, и один из его товарищей подал мне одежду.

– Урланк в качестве мастера оружия, – протянул мой собеседник. – Интересный выбор, но не вздумай терять времени даром. На другой стороне улицы не слишком-то ценят искусство войны, и потому ты должен найти учителя, тренирующего разум.

– Знаю.

– Берегись, я постоянно наблюдаю за тобой, не забывай об этом. Малейший промах, и я вмешаюсь.

Закончив фразу, он встал и, больше не говоря ни слова, вышел из комнаты в сопровождении товарищей. Стоило моим недругам исчезнуть, как в дверь просунул голову Арлекин:

– Все в порядке?

– Вы будете заходить все поочередно? – усмехнулся я.

– Поумерьте свой воинственный пыл. У меня есть для вас новости.

– Слушаю.

– Не здесь. Я буду ждать внизу.

– Хорошо, я скоро присоединюсь к вам.

Я оделся и вскоре спустился в главный зал пансиона, где за стойкой обнаружил Арлекина.

– Что вы хотели мне сообщить? – спросил я, взгромоздившись на табурет.

– Психолунники обеспокоены. И все из-за вас…

Я вздохнул, не в силах скрыть раздражение.

– Сегодня ночью Дьюрну стало нехорошо. Это как-то связано с Ловцами Света. Сами деревья волнуются, размахивают ветвями, они даже схватили одного преподавателя. В школе еще никто ничего не знает, но Дьюрн не способен вмешаться. Элиос просит, чтобы вы как можно скорее пришли в Мыслеторий.

– Но каким боком случившееся касается меня?

– Они считают вас виновником происходящего. Элиос утверждает, что Дьюрн заболел по вашей вине, что деревья почувствовали некие… нарушения в системе. Вы в это время были у Урланка. Вам следует все объяснить, дело нешуточное.

Я проглотил ругательство. Мало того, что я старательно выполняю все предписания психолунников, так они еще хотят обвинить меня в болезни их кумира. Ситуация стала невыносимой, и я видел лишь одну возможность изменить ее: встретиться с Дьюрном, даже не получив на то согласия Мыслетория. Если мне удастся договориться с ректором, то я смогу беспрепятственно покинуть школу.

Загвоздка лишь в одном: надо как-то перехитрить психолунников…

Распрощавшись с Арлекином, я направился в павильон Урланка. Мне казалось, что лишь мастер оружия способен понять меня и даже помочь в осуществлении задуманного. Атмосфера в школе изменилась. Сегодня на улице было больше учеников, и все они что-то оживленно обсуждали, стоя у павильонов и бросая косые взгляды на Ловцов Света. Нетрудно было понять беспокойство молодых людей: ветви деревьев, пронзающие крыши и фасады зданий, угрожающе удлинились.

Урланк обнаружился там же, где я оставил его накануне вечером. При моем появлении учитель, заснувший прямо в кресле, открыл один глаз:

– Агон?

– Проснитесь.

Он потянулся и зевнул:

– Что происходит? Вы выглядите мрачным.

– Психолунники хотят меня видеть. Это касается вчерашних событий…

– Рапира?

– Нет. Мое бегство в прошлое.

Мужчина побледнел:

– Что они говорят?

– Меня предупредил Арлекин, больше я ничего не знаю.

Изменившись в лице, он вскочил с кресла и принялся метаться по галерее:

– Мы поторопились, слишком поторопились…

– Успокойтесь. Больше не будет… инцидентов подобного рода. И я не переступлю порог Мыслетория, пока не повидаю Дьюрна. Я должен убедить ректора войти в мое положение.

– Нет! – голос Урланка сорвался. – Не делайте этого. Будет лучше, если вы успокоите психолунников.

– Черт возьми, нет никаких гарантий, что у меня это получится! Откуда мне знать, что они донесли до лорда-ректора всю правду? Если они что-то не договаривают, то Дьюрн даже не знает моей истории.

– О, поверьте мне, он знает все. Деревья рассказали ему о вчерашнем инциденте.

– Тогда представьте, что он обо мне думает!

– Что вы наделены всеми качествами, чтобы стать прекрасным серым кардиналом.

– Но я должен в этом убедиться. Помогите мне, Урланк. Мое положение становится все хуже и хуже. А ведь мне надо провести в школе еще четыре дня, и лишь после этого Пардьем и эльфы позволят мне уехать. А до тех пор я не желаю стать жертвой взбесившихся деревьев, мстительных учеников или еще кого-то. И моя единственная надежда – Дьюрн. Впрочем, – я не смог сдержать горькой усмешки, – я должен был встретиться с ним, как только явился в школу.

– Агон, поверьте мне на слово, что даже Дьюрн не сумеет защитить вас, если психолунники не поверят в вашу невиновность. Идите в Мыслеторий и уладьте это недоразумение…

– Недоразумение? Хорошенькое недоразумение! Меня обвиняют в том, что я сею панику среди Ловцов Света!

– Вы должны объяснить им причину случившегося. Пусть меня огры сожрут, им не в чем вас упрекнуть!

– Вы действительно так думаете?

– Конечно. Это моя вина, я запаниковал и вынудил вас нырнуть в прошлое, дабы избежать страшной участи… А Ловцы Света лишь сделали ваши воспоминания более красочными, реальными. Так в чем же вашавина?

– Достаточно. Я все понял, иду в Мыслеторий. Но если психолунники станут упорствовать, вам придется объясняться с ними лично…

– Хорошо.

– До скорого свидания.

Я отдернул портьеру, преграждающую вход в Мыслеторий, твердо решив положить конец затянувшемуся фарсу. В зале на первом этаже не было ни единого психолунника. Элиос в белой тоге, сложив руки на груди, ждал на ступенях лестницы. Он жестом пригласил меня следовать за ним. В гробовом молчании мы дошли до террасы, где я увидел всех психолунников, расположившихся вокруг большого стола. Мое сердце болезненно сжалось.

– Вам придется постоять, – сообщил мне Элиос, прежде чем занять место среди собратьев.

И вновь гнетущая тишина. Я пытался прочитать по лицу Элиоса, о чем он думает. Наконец мужчина заговорил:

– Сегодня ночью ректор пережил страшное потрясение. И мы обязаны выяснить, с чем это связано. Утром Дьюрн попытался назвать имя виновника произошедшего, и с его дрожащих губ сорвалось ваше… Что вы сделали, Агон де Рошронд?

Я прочистил горло и ровным тоном ответил:

– Мои наставнические рассуждения взволновали дерево Урланка. Видя, что корни и ветви угрожают нам, учитель велел обратиться к картинам прошлого. Он счел, что это успокоит Ловца Света.

– Картины прошлого, какого прошлого?

– Картины из детства, когда отец учил меня жестокости, желая, чтобы я вырос похожим на него.

Психолунники обменялись скептическими взглядами.

– Вы хотели спрятаться за воспоминаниями? – удивился Элиос.

– Ловец Света завладел моим разумом.

Выражение лиц психолунников изменилось, теперь они смотрели на меня с неподдельным интересом.

– Вы хотите сказать, что дерево проникло в ваши мысли? – уточнил Элиос.

Я пожал плечами:

– Не знаю. Но сцена из прошлого показалась мне чрезвычайно реалистичной…

Лица мужчин смягчились, как будто бы мое объяснение успокоило их. Психолунники обменялись несколькими тихими фразами, а затем один за другим поднялись со своих мест. После чего они все, за исключением Элиоса, покинули террасу. Что же касается последнего, то он пригласил меня сесть за стол.

– Простите нас, Агон, – улыбнулся психолунник. – Но состояние Дьюрна не могло не вызвать беспокойства.

– Что значит весь этот спектакль? Вы вызываете меня в Мыслеторий, изображаете из себя суровых судий, а затем внезапно расходитесь! И никаких объяснений. Вы обращаетесь подобным образом со всеми вашими учениками?

– Мы должны были убедиться, что вы непричастны к случившемуся, – спокойно сообщил Элиос.

– И что же, убедились?

– Да, ваши воспоминания привлекли внимание ректора. Тот реализм, о котором вы упомянули, характерен для снов большинства школяров. И Дьюрн в некотором роде, осознанно или нет, питается ими. Именно поэтому он не может обходиться без нас. Наша задача – денно и нощно следить за его кошмарами, не давать им поглотить сознание Дьюрна. Если мы допустим малейшую оплошность, то Школу Ловцов Света захлестнет хаос. Дьюрн, образно говоря, краеугольный камень этого учебного заведения, он тот, на ком все держится, но он и тот, кто может в любую секунду все разрушить.

– Теперь, когда беспокоящий вас вопрос урегулирован, давайте поговорим обо мне. Вы согласны?

– С удовольствием… Что вас беспокоит?

– Я выбрал Урланка в качестве своего наставника в сфере боевых искусств…

– Прекрасный выбор, – пробормотал психолунник.

– …Сейчас же я должен найти педагога-политика, воспитателя разума.

– Все верно.

– Я отказываюсь это делать. Вы манипулируете мыслями, вы и все те, кто живет в этой школе. Если бы все сводилось к изучению риторики, я бы, не раздумывая, согласился. Но здесь кроется что-то иное. Стены школы пропитаны магией, перед которой я безоружен, у меня остались только слова, чтобы защищаться. Я отказываюсь вести бой в подобных условиях.

Закончив тираду, я поднялся. Элиос удержал меня, взгляд его серо-зеленых глаз завораживал:

– Вы заблуждаетесь. Если бы мы были в состоянии выигрывать этот бой, превратить вас в образцового ученика или покорную марионетку, неужели вы полагаете, что мы бы не сделали этого? Но это не в нашей власти, но даже обладай мы подобным могуществом, мы бы не стали к нему прибегать. Вы вольны в своих поступках, Агон. Вы совершенно свободны и можете покинуть школу, как только истечет срок, назначенный вашим отцом.

– Ложь. С самого начала вы давили на меня, пугали, чтобы посеять сомнения в моей душе. Я не дурак. И не сомневаюсь, что ученики угрожают мне по вашей указке.

– Подобные подозрения ранят меня, но я вас понимаю. Вот только, – добавил он крайне серьезно, – мне кажется, что вы прячетесь за ширмой Наставничества, потому что вам неуютно в этой школе, как барону в осажденной крепости. У меня сложилось твердое убеждение, что стены, возведенные вашим разумом, непрочны… и что вы это осознаете и постоянно ищете для себя оправдания. А ведь истинное мужество заключается в умении признавать собственные слабости…

– Довольно! – прервал я Элиоса. – Я все это знаю. Я знаю, что мне недостает уверенности. Но, как вы говорите, истинное мужество также заключается в способности сомневаться в себе!

– Вы ошибаетесь. Гордость – великое душевное качество.

– Как это страшно, вы произносите те же слова, что и он.

– Даже покойный, отец неотступно преследует вас. Какой чудесный козел отпущения, не правда ли? Вы обвиняете его в собственных грехах, отрицаете его правоту лишь потому, что он имел несчастье читать в вашем сердце, как в открытой книге. Вы хотели бы, чтобы ваша вина обрела конкретное лицо, и тогда вы перестали бы испытывать отвращение к самому себе. Но, вместо того чтобы взглянуть правде в глаза и сразиться с самим собой, вы изобрели чудовищного родителя, который оправдал бы вашу трусость.

Побледнев от бешенства, я стукнул кулаком по столу и бросил в лицо собеседнику:

– Вы не жили в нашем замке. Вы не видели, как моя мать цеплялась за его ноги, чтобы удержать дома, вы не видели, как она распростерлась на полу, содрогаясь от рыданий, пока он сажал меня в седло. Ее крик, крик ярости и бессилия, еще долго звучал в ночи. А я был ребенком, Элиос, маленьким мальчиком, которого научили убивать, еще не обучив грамоте.

Элиос коротко усмехнулся:

– Понимаю… И теперь с помощью Наставничества вы надеетесь отомстить за этого ребенка. Но сами себе не мстят, Агон.

– О, да! Мне плевать на все красивые слова, что вы здесь произносите, я отказываюсь становиться тем, кем меня хотел видеть отец.

– Пусть будет так… Тогда вы должны бежать, покинуть эту школу, прежде чем ваше проклятое упрямство не привело к трагедии.

Я застыл, не способный оторвать взгляда от губ психолунника. А что, если он не подвластен чарам магов?

– Так, значит, вы мне поможете… Я мог бы уехать морем. Пардьем ничего не узнает.

– Восстать против воли Магической криптограммы?! Не испытываю никакого желания. Но я намерен поговорить о вас с Дьюрном.

– Спасибо.

– Нет, не благодарите меня. Я проявляю слабость, а должен быть жестоким ради вашего же блага. Но сейчас на кону стоит благополучие школы, а по сравнению с ним ваша судьба ничтожна. Идите, – он устало взмахнул рукой, – идите к Урланку и продолжайте притворяться, живите с вашими страхами и угрызениями совести… Вы слышали меня, уходите!

Он повернулся ко мне спиной.

Мне нечего было добавить. Под взглядами психолунников, склонившихся к своим аналоям, я покинул Мыслеторий, чтобы вернуться в павильон Урланка.

Мастер оружия ждал меня у дверей и, увидев мою мрачную физиономию, кажется, пожелал испариться.

– Ну что? – спросил он, увлекая меня по направлению к первой галерее.

Облокотившись на перила, я попытался расслабиться, снять напряжение последних часов. Речи Элиоса коснулись самых потаенных струн моей души. Уже очень давно никто не мог заставить меня говорить о матери. Вопрос Урланка показался мне отвратительным скрипом, словно кто-то провел гвоздем по железу.

– Давайте рисовать, – грубо буркнул я.

Он вздохнул и облокотился на перила рядом со мной. Его вытянутое лицо со впалыми щеками выражало внимание, соответствующее случаю.

– Вы выглядите очень расстроенным. Они выдвинули обвинение?

– Нет. Но они доложат о моем случае Дьюрну.

– А-а, тем лучше, – выдохнул он. – А то я боялся, что…

– Что? Чего вы боитесь? – Я уставился на него.

– Я боюсь, боюсь за вас! – воскликнул он, защищаясь. – Я бы хотел, чтобы ваше пребывание здесь ничем не осложнилось…

– Что вами движет? Элиос обвинил меня в том, что я трус. А в чем меня обвиняете вы?

Урланк вздрогнул, но затем накрыл мою руку своей.

– Я ни в чем вас не обвиняю. Ради всего святого, успокойтесь. Гнев ослепляет вас.

– Напротив, – заупрямился я, – он помогает мне мыслить здраво. Но вы не ответили на мой вопрос. Почему в первый день моего пребывания в Школе Ловцов Света Арлекин сказал, что вы ищете встречи со мной? Вы ждали меня, хотели, чтобы я стал вашим учеником.

– Я уже говорил, ваш отец встретился с каждым преподавателем. Я выслушал рассказ о вашей жизни. Барон ничего не скрывал и дал нам шесть дней на то, чтобы мы обратили вас в нашу «веру». Наша неудача стала бы победой воззрений Наставничества.

– Отец… опять он.

– Я провел в его обществе целый вечер. История его сына Агона, сколь бы короткой она ни была, глубоко взволновала меня. В тот вечер я поклялся, что сделаю все возможное, чтобы отвратить вас от Наставничества. Почему бы нам не закрыть эту тему? Давайте продолжим работу и перестаньте задаваться вопросами, касающимися школы.

– Для того чтобы соответствовать выбранной роли, чтобы поддерживать совершенную иллюзию, мне необходимо обзавестись еще одним учителем на другой стороне улицы.

– Вернемся к этому чуть позже. Мои наброски говорят сами за себя, о них уже узнали и, ручаюсь головой, никто не упрекнет вас за то, что вы посвятили день рождению железной души…

– Хорошо. В любом случае мы лишь завтра узнаем, заинтересовался ли Дьюрн моей скромной особой.

– Совершенно верно. А пока не будем терять времени.

Мы принялись работать с последним наброском мастера. К моему изумлению, как и прошлым вечером, мы опять увлеклись беседой, которая снова затянулась и превратила нас если не в единомышленников, то в сообщников.

Удивительное дело, которым мы занимались, помогло нам лучше понять друг друга; стоило мне озвучить некую идею, как Урланк тут же подхватывал ее, доводил до совершенства. Я вновь и вновь поражался той страсти, с которой он отдавался своему искусству. Мастер внимательно слушал меня, улавливал малейший намек и тут же воплощал его на бумаге. Наши умы работали, словно один, и когда окончательно стемнело, Урланк поднял голову, потирая затекшую шею, а я поймал себя на мысли, что готов увидеть в учителе друга, если, конечно, забыть о Школе Ловцов Света и интригах, связанных с моей персоной.

– Отличная работа, – счел нужным отметить мастер.

Волшебство творения рассеялось. Неистовство, охватившее нас, выплеснулось на бумагу. И вот Урланк держал в руках последний набросок, пристально разглядывая его.

– Кажется, еще надо потрудиться над головкой эфеса. Я нахожу ее слишком массивной и излишне округлой. Мы рискуем сделать нашу даму чересчур томной. Да, эфес еще не совершенен, – добавил он, прежде чем протянуть мне лист.

«А ловушка-то захлопнулась», – подумал я, любуясь изгибами рапиры. Я уже любил ее, любил прихотливые изгибы гарды и это лезвие, такое длинное и грациозное. В этом рисунке уже жила железная душа. Если верить Урланку, то достаточно обратиться к Амертине, произнести одно слово, и ее чуткие руки помогут родиться сознанию, живому оружию, предназначенному лишь для меня… Одно-единственное слово, и я обрету спутницу, которая будет скрашивать мое одиночество в долгих странствиях по дорогам королевства. Одно слово – и у меня появится подруга, которая будет слушать меня и утешать… Возможно, с такой рапирой у меня даже появится шанс навсегда забыть о ненавистном прошлом.