Текст книги "На сердце без тебя метель... (СИ)"

Автор книги: Марина Струк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 54 страниц)

Промолчать, проигнорировав вопрос в пику непозволительного пренебрежения Дмитриевским правилами bon ton? Или ответить на его явную провокацию, пытаясь унять странную дрожь в голосе под этим насмешливым взглядом? Но пока Лиза размышляла, лакей с легким стуком отворил створки дверей, заставляя графа обернуться.

В салон аккуратно скользнул мужчина в темно-вишневом сюртуке. Он прошел вдоль задних рядов кресел, расставленных для импровизированного концерта, как-то странно склонив голову, словно прячась от лишних взглядов. Но его невозможно было не заметить. Особенно, когда сам Дмитриевский вдруг привлек к нему внимание, перекрывая тихие звуки музыки, которые старательно выводили музыканты:

– Борис! Борис Григорьевич!

И тут же, как по команде, к вошедшему стали поворачиваться головы гостей. Обернулась и Лиза, не в силах сдержать любопытство. Интересно, одна ли она успела подметить мимолетную злость в глазах новоприбывшего гостя оттого, что хозяин обратил на него всеобщее внимание? Впрочем, быть может, ей просто показалось. Ведь тот так широко улыбнулся спешившему к нему навстречу Александру.

– Борис!

Лиза готова была биться на все собственные скудные украшения, что не будь здесь многочисленных глаз, наблюдающих за ними, Дмитриевский бы от души обнял прибывшего мужчину, настолько явной была его радость от встречи. Удивительно для такого закрытого человека, каким она нынче увидела графа.

– За окном будто дьявол метет хвостом… не видать… добрался? … не ждал тебя ранее среды, – донеслось до Лизы, когда та напрягла слух, чтобы расслышать разговор. То, что происходило за ее спиной, было для нее сейчас гораздо интереснее, чем старания домашних музыкантов графа. Ее поразило такое явное благоволение Дмитриевского к этому человеку. Который, как точно знала Лиза, родственником графу отнюдь не являлся.

– Это наш Боренька, – склонилась вдруг к уху Лизы тетка Дмитриевских. При этом ее кудряшки скользнули по щеке Лизы, неприятно кольнув жесткостью туго закрученных на сахарный сироп волос. – Борис Григорьевич знакомец Alexandre еще с тех дней, когда наш мальчик в гвардии служил. Теперь Боренька у нас проживает… он нам скорее сродственник, чем…

Лиза даже покраснела от неловкости – неужто ее интерес к вошедшему мужчине был столь очевиден? Такая промашка с ее стороны! И словно в подтверждение этих опасений, после того, как присутствующие поблагодарили музыкантов вежливыми аплодисментами и стали подниматься с кресел по завершении концерта, Пульхерия Александровна вдруг подвела ее к небольшому мужскому кружку возле камина, который возглавлял граф Дмитриевский.

– Борис Григорьевич, – обратилась женщина к тут же поклонившемуся ей управителю. – Я бы желала представить вам mademoiselle Вдовину, что будет гостить с матерью в Заозерном до Пасхи, je présume^[34], волею Божьей. Mademoiselle Lisette, позвольте представить вам Бориса Григорьевича Головнина.

Короткий и вежливый кивок. Прикосновение к руке, которую протянула Лиза, и легкий взмах ресниц в попытке укрыть свои эмоции под взглядами – внимательным графа Дмитриевского и отчего-то недовольным Василя.

– Enchanté.

– Мне приятно вдвойне, mademoiselle Вдовина, – вежливо ответил ей Головнин, кланяясь повторно. Но в голосе, который произнес положенные случаю слова, не только его собеседница заметила мягкие нотки симпатии. И помимо воли, Лиза уносила с собой воспоминание об этом голосе, покидая салон и направляясь к покоям, в которых заждалась ее прихода мадам Вдовина. Она пыталась не думать о том, но мыслями то и дело возвращалась к этому мигу.

Короткое пожатие руки и мягкость голоса, отразившаяся на мимолетное мгновение в устремленных на нее глазах. И ей очень хотелось нынче убедить себя, что это было не лукавое плутовство, которое она чувствовала подсознательно в поведении Василя, и не столь нервирующая ее холодная отстраненность графа.

– Eh bien!^[35] – нетерпеливо протянула в сторону Лизы руку мадам Вдовина, едва та перешагнула порог отведенных им покоев, вынуждая подойти ближе к постели, в которой она пыталась читать при свете свечей. – Вы задержались, однако, ma chère, я чуть не умерла от любопытства, ожидая вашего возвращения.

– После ужина давали небольшой концерт, – объяснила Лиза свое позднее возвращение. – Василий Андреевич пел, а затем исполнили Моцарта на струнных и клавикордах… Изумительное исполнение! Вы бы непременно одобрили, мадам.

– Вы испытываете мое терпение, Лизхен, – строго проговорила Софья Петровна, поджимая губы, и Лиза поняла, что более лукавить нельзя. – Я слыхала, подъехал кто-то к парадному. Стряслось ли что? Кто прибыл?

– Господин Головнин, мадам, Борис Григорьевич. Пульхерия Александровна представила меня ему нынче. Он главный управитель у его сиятельства. Как я поняла, из дворян.

– Из бывших гвардейских? – мать спрашивала скорее из женского любопытства, чем из интереса. – Или армии инвалид?

– По летам не выходит ему инвалидом быть, – пояснила Лиза. – Едва ли старше его сиятельства. Пульхерия Александровна сказала только, что с Дмитриевскими связан он со времени, когда его сиятельство в столице служил.

Мадам Вдовина знаком показала, что ей достаточно сведений о Борисе. Лиза даже не удивилась – она с самого начала разговора знала, что мать пропустит мимо ушей известия о Головнине. Не того уровня персона. Софью Петровну интересовали гости графа, а более всего – его собственная персона. Впрочем, разве была в том хотя бы толика удивительного?

– Ручаюсь, мадам, толка не выйдет, – смело заметила Лиза в финале своего рассказа о вечере, вспоминая внимательные взгляды хозяина усадьбы и его холодные глаза. И тут же заслужила недовольный взгляд матери. Но прежде чем та успела ей возразить, добавила: – Готова биться об заклад, что его сиятельство и думать забыл обо мне, едва я, попрощавшись, переступила порог салона.

И удивилась бы без меры, ничуть не кривя душой, своей ошибке. Потому что, удалившись в курительную, трое мужчин говорили именно о ней, и не только происшествие, случившееся на землях Дмитриевского, было тому причиной.

– Что ты скажешь, Борис? – Василь расслабленно завалился на диван с высокой спинкой, ничуть не думая о том, что может испачкать обивку подошвами башмаков. Он с явным удовольствием отхлебнул из бокала, расплескав изрядное количество вина на ковер.

– Что скажу? Не понимаю, о чем ты, – Борис отошел к камину, протягивая ладони к огню, яростно пожиравшему поленья. У него всегда мерзли руки, а в эту холодную пору – тем паче.

– О барышне, что волею небес оказалась в логове страшного зверя, как в той французской сказке.

– Пристало ли говорить о ней в подобном тоне и при подобных… – Борис обвел рукой курительную, которая постепенно наполнялась запахом табака. Медленно вился тонкой струйкой дымок, выпущенный из ноздрей человека, который молча наблюдал за ними, развернув кресло в тени угла комнаты.

– Ранее ты не смущался обстоятельствами, Борис. Не иначе что изменилось, – с сарказмом заметил Василь. Поднявшись с места, он в несколько неровных шагов подошел к Головнину почти вплотную и легонько ткнул того пальцем в жилет. – Но только en dedans, n’est ce pas?^[36]

– Я попросил бы вас… – Борис едва ли не сквозь зубы процедил эту фразу, отводя от себя резким движением руку нахала. При этом вино в бокале резко выплеснулось под ноги мужчинам, оставляя на белоснежной рубашке Василя кроваво-красное пятно.

– А иначе? – осведомился тот, разозлившись не на шутку при виде испорченного тонкого полотна.

Борис не выдержал первым. Отвел взгляд, а после и вовсе отошел в сторону от изрядно захмелевшего кузена Дмитриевского. Подобная сцена была не в новинку никому из присутствовавших в курительной. И со временем только Василь, ничуть не стеснявшийся в выражении своей неприязни к Головнину, серьезно воспринимал происходящее. И видит бог, его изрядно злило, что так происходит. Что и grand cousin, и этот выскочка Головнин ведут себя с ним, будто он последний несмышленыш…

– C’est étonnant!^[37] – воскликнул Василь, старательно глядя на оставшееся вино в своем бокале. – Приметил ли ты, Борис, сходство? Я отчетливо разглядел за ужином, когда она заняла место напротив…

– Не понимаю, о чем ты, – откликнулся Борис, хотя превосходно знал ответ. Он даже взглядом боялся коснуться Александра в этот миг, когда Василь спьяну ступил на столь шаткий мостик.

– А ты, Alexandre? – не унимался Василь, как и любой человек под хмелем, лишенный чувства опасности. – Ты его приметил? Определенно приметил. Недаром столь часто обращался взглядом к нашей гостье. Она ведь чем-то схожа с…

– Je te conseille de te reposer, mon cher cousin^[38], – не вынимая мундштука изо рта, проговорил Александр, казавшийся таким безмятежно-расслабленным в эту минуту. Но и Борис, и Василь без особого труда расслышали твердость стали, которую до поры Дмитриевский скрывал в голосе.

Холод стали был и в глазах, прямой взгляд которых Василь не выдержал и минуты – отвернулся к огню. В такие моменты даже у него дрожь пробегала по спине. Прославленный взгляд Дмитриевского…

– Вынужден тебя разочаровать, mon cher cousin, – проговорил спустя минуту Александр, медленно выпустив вверх струйку табачного дыма. – Ни единой схожей черты. Ни в чем. Лишь на первый, да притом неверный, взгляд можно подумать о сходстве. И я попросил бы тебя, mon cher, более не говорить о том. Никогда боле.

Мужчины действительно не говорили о гостье в остаток вечера и половину ночи, что провели вместе в курительной. Беседовали о положении дел в отдаленных имениях в Черниговской губернии, откуда прибыл Борис, о минувшей охоте, о прочитанных книгах, о карабинах, что недавно доставили Александру.

Только не о тех, чьи имена и лица так и витали в воздухе над ними незримыми тенями в полумраке курительной. Одна из них, положив ладонь под щеку, с разметавшимися из-под чепца волосами спала в одной из комнат усадебного дома. А другая ушла почти семь лет и зим назад, оставшись только неясной памятью и потускневшими от времени красками на холсте портрета.

Глава 3

Утро встретило Лизу золотистой россыпью солнечных лучей, пробивающихся сквозь затянутые морозным узором окна. Проснувшись, она недолго лежала в мягкой и теплой постели, хотя уютное местечко под одеялом из лебяжьего пуха так и манило спрятаться поглубже, укрыться от окружающего мира с его тревогами и напастями. И не думать о трудностях, которые только множились день ото дня, о той ноше, что лежала на ее хрупких плечах с недавних пор.

Приоткрыв дверь, в покои бесшумно шагнула прислуживавшая прошлым вечером горничная. Она направилась к печке, в которой уже догорали поленья, но испуганно схватилась за грудь, когда между занавесями полога появилось лицо Лизы.

– Ох ты, Богородица! – спешно перекрестилась девка, повернувшись по привычке к правому углу, пустому в господской спальне.

– Испугала я тебя? Прости, милая, – Лиза зябко поежилась от непривычной после теплой постели прохлады в комнате.

Та робко кивнула в ответ, еще не решив, как стоит себя вести с этими нежданными гостьями, в услужение к которым ее приставили. «Вестимо, за господами ходить все легче, чем по всему дому усадебному хлопотать. А с другой стороны, – думала она, старательно раздувая огонь в печи, – велика ли честь? Судя по побитым углам сундуков дорожных да по отсутствию прислуги, едва ли они из тех, что оставят при отъезде подарочек или денежку»

– Как имя-то твое? – обратилась к ней барышня, все еще не решаясь ступить босой ногой на холодный пол. Само очарование – растрепанные локоны из-под кружевных оборок чепца, ясные голубые глаза, она сидела в постели, притянув колени к груди, натянув полотно сорочки так сильно – того и гляди лопнет.

– Ириной кличут, – пробормотала горничная, снова отворачиваясь от барышни к огню, жадно поглощавшему подброшенные тонкие поленья.

Она уже приготовилась к тому, что девица начнет выспрашивать про барина или, что бывало реже, про его кузена, но та ее удивила. Вдруг спрыгнула с постели и, пробежавшись на цыпочках, стараясь не касаться лишний раз ступнями холодного пола, с шумом раздвинула тяжелые занавеси на окне, впуская в комнату яркий солнечный свет.

– Утро-то какое дивное, Ирина! – Лиза развела руки в стороны, словно хотела обнять солнце, что пробивалось лучами через голые ветви парковых деревьев в нескольких десятках шагов от дома и щедро заливало светом всю округу. – Что maman, не ведаешь? Пробудилась ли?

И оглянувшись через плечо на Ирину, радостно улыбнулась, когда та сказала, что все господа изволят почивать, по крайней мере, прислуге еще никто не звонил.

– Вчерась, небось, позднехонько разошлись по покоям-то, – вдруг разговорилась Ирина, подливая из кувшина воду в подставленные над фарфоровым тазиком руки Лизы. Наверное, ее расположила к барышне эта детская непосредственность, с которой та взвизгивала, когда холодная вода попадала при умывании на обнаженную кожу груди и плеч. Или личико гостьи, которое было такое… «чисто ангельское», как сказал один из выжлятников за ужином в черной кухне.

– Не думаю, что кто-то из господ до полудня пробудится, барышня, – говорила Ирина, помогая Лизе натянуть поверх свежей сорочки и туго затянутого корсета утреннее платье из кремового муслина, украшенное белыми вышитыми цветочками и широкими буфами рукавов у локтей. – Уж на то и господа, чтобы почивать…

«Уж я-то точнехонько нежилась бы в постели до полудня, а то и до трех часов, как частенько позволяет себе Василь Андреич, – думала горничная, аккуратно расчесывая спутанные со сна волосы барышни. – А эта-то подскочила, будто ей хлопотать весь день до вечерней зари…»

– Только Александр Никола… – она хотела сказать, что хозяин привык за годы, прожитые в деревне, вставать с постели с первыми лучами рассветными, но барышня вдруг помрачнела и резко оборвала ее, заметив, что «негоже-де сплетничать».

Ирина и замолкла обиженно, ругая себя, что поддалась очарованию девушки и слишком уж разоткровенничалась с ней. Хорошо хоть не успела за утренними хлопотами много наговорить, отвлекаясь на многочисленные крючки и шнурки, на заколки и шпильки.

Лиза же, заметив поджатые губы и тихое сопение горничной, сразу почувствовала себя виноватой. И эта вина, как обыкновенно бывало, стала давить на сердце, нашла тучей на ее настроение в это солнечное утро. Потому, уходя из покоев, торопясь в малую столовую, где сервировали нехитрый завтрак для ранних птах из господ, она достала из своего небольшого ларчика атласную ленту, что купила прошлым летом на ярмарке.

– Возьми, милая, – протянула Ирине, принявшейся застилать постель. – И не сердись на меня… коли обиду нанесла, так не со зла…

И вышла с прежней легкостью на душе, получив в ответ смущенную улыбку девушки, явно не ожидавшей подарка. Оттого и едва ли не пела что-то себе под нос, стараясь не улыбаться строгим на вид, высоким лакеям, что попадались навстречу в узком коридоре, ведущем из жилых покоев. Они так забавно жались к стенам, словно боялись даже ненароком коснуться хотя бы подола или буфов на рукавах ее платья…

А выйдя в анфиладу комнат, ведущую к малой столовой, Лиза не могла не залюбоваться светом, льющимся из окон через полупрозрачные занавеси. На легкой ткани, как и на снежном полотне, раскинувшемся возле дома, мелькали разноцветные искорки от солнечных лучей. Точно такие же украсили пышные белоснежные наряды деревьев и кустарников. Бушевавшая прошлой ночью метель отступила, оставляя сущее великолепие… истинную благодать….

Лиза была настолько поглощена красотой за окном и своими эмоциями, что, ступив в распахнутые двери столовой, не сразу заметила, что в комнате не одна. Только когда звякнула вилка, неловко стукнувшись о тарелку, она вдруг увидела Александра, сидевшего во главе пустого стола и наблюдающего за ее сияющим лицом со странным интересом в глазах.

– О, c’est vous^[39]… – произнесла Лиза полувопросительно, не сумев скрыть удивления, отразившегося в голосе. Черные брови тут же взлетели вверх, а уголок рта изогнулся, вызывая в ней волну странного смятения.

– Bonjour, mademoiselle Вдовина, – голос был мягок, но легкие нотки иронии, не укрывшиеся от уха Лизы, свели на нет всю кажущуюся изначально приветливость. – Разве вы ожидали увидеть кого-то иного в этом доме?

– Bonjour, monsieur. К стыду своему, вынуждена признать, что не ожидала увидеть ни единой персоны в столь ранний час. Мне сказали… – и смолкла, боясь показаться невоспитанной и чересчур любопытной. Но замолчала все же слишком поздно – Дмитриевский опустил взгляд на булку, на которую в тот момент намазывал масло, однако уголок рта по-прежнему выдавал насмешку над ее интересом к его персоне.

«Столь привычно, должно быть, для него, – рассердилась Лиза и на себя за смятение и неловкость, которые ощущала в его присутствии, и на него – за нарочитое пренебрежение правилами bon ton и за насмешку над ней. – Ужасный, ужаснейший человек!»

Александр вдруг резко поднялся из-за стола, едва она только позволила себе эту мысль, и в несколько шагов подошел к ней, по-прежнему стоявшей у порога. Лиза с трудом заставила себя не отступить даже на шаг, хотя сердце от испуга стучало в груди, словно от быстрого бега.

– Прошу меня простить, я пренебрег манерами, – он протянул в ее сторону согнутую в локте руку. – Я привык завтракать в одиночестве, а потому несколько забылся нынче…

Лиза взглянула на лакея, замершего за стулом графа, готового служить тому в любой момент, а еще подумала о лакее, что стоял у нее за спиной. И тут же вспомнила, как при ней говорили почти то же самое, как она сама когда-то была такой же незаметной. Да и стала ли нынче иной?..

– Ежели вы опасаетесь за свое честное имя, то двери столовой будут открыты настежь, – ее взгляд на лакея Дмитриевский истолковал совсем иначе. – Кроме того, мы можем кликнуть из соседней буфетной еще людей. И тогда никто не посмеет упрекнуть вас ни в чем. Или же прикажем подать завтрак в ваши покои.

Если бы Лиза пошла на поводу одной своей половины, что твердила о правилах приличия и о том, какова репутация человека, предлагающего ей сейчас руку, то, несомненно, развернулась бы, предварительно извинившись, и вернулась в свои покои. Там бы ей сервировали легкий завтрак, который она бы разделила с матерью. И это было бы самым благоразумным в ее положении.

Но вторая половина настойчиво напоминала о том, что говорила ей прошлой ночью мадам Вдовина. И о том, что они все-таки не останутся наедине в этой комнате, а значит, ничего угрожающего ее репутации случиться никак не должно.

И она положила пальцы на рукав его сюртука, стараясь при этом не коснуться руки. Сама себе боясь признаться, что хочет этого. И поспешно отвела взгляд к окну, чтобы граф не догадался о том; настолько проницательными показались Лизе его темные глаза, когда он был так близко. Но пейзаж за окном уже не приносил былого восторга в душу. Он уступил место странным чувствам, которые так пугали сейчас Лизу, переполнив с пят до головы под белой кружевной лентой, удерживающей ее локоны.

За трапезой говорили мало. Дмитриевский почти не обращал на Лизу внимания, сосредоточившись на еде, а у нее не было ни малейшего желания привлекать его, несмотря на все наставления матери. И ей отчего-то казалось, что он не расположен к ней, что смеется на ней и ее утренним восторгом, который успел заметить в глазах.

– Удивительно, – вдруг проговорил Александр. «Ах, лучше бы он постоянно молчал!» – не могла не подумать Лиза при этом. Ведь когда он обращался к ней, то устремлял взгляд прямо на нее, и она ощущала странную неловкость. – Вы восхищались видом за окном… Я уже успел позабыть, что простой вид из окна способен привести кого-либо в восторг.

– А как давно вы смотрели на этот вид и видели его? – Лиза понимала, что вопрос прозвучал чересчур недружелюбно, но даже не постаралась его смягчить. Чем далее они будут друг от друга, чем холоднее друг с другом, тем только лучше.

– Vous avez raison^[40], – и снова усмешка искривила губы ее собеседника. – Истинный дар смотреть и видеть. Увы, боюсь, я этим даром обделен. По крайней мере, касательно вида за окном.

– А касательно человеческого существа? – не удержалась Лиза, памятуя об игнорировании графом прислуги, как это свойственно было его положению и состоянию.

– Вижу ли людей? – выгнулась удивленно одна из бровей. А потом взгляд вдруг стал колючим, когда он в упор посмотрел на нее сквозь прищур глаз. У Лизы даже холодок пробежал по спине от этого взгляда, и в тот момент она как никогда за эти два дня обрадовалась появлению в столовой новых лиц.

Первым, недовольно хмурясь, вошел Василь, за ним появились Зубовы – бабушка Варвара Алексеевна с Лидией, той самой барышней, что привлекла внимание Лизы еще на охоте, и дополнил компанию за завтраком Головнин, открытой улыбкой и легким пожатием ее маленькой ручки поприветствовавший Лизу. Она думала, что Борис займет место подле нее, но он предпочел сесть за противоположный край, поближе к торцу стола, где уже завершал трапезу Дмитриевский, отпивая маленькими глотками обжигающе горячий кофе.

Разговор за столом и после не потек неспешной рекой, а еле вился, как пересыхающий по летней поре ручеек. Василь был хмур, но старался, по обыкновению, завладеть всеобщим вниманием. Его помятое лицо выдавало, что давешняя ночь завершилась для него лишь несколько часов назад. И, судя по тому, как он морщился от яркого солнечного света, когда поворачивался к Лизе, молодого человека мучила нещадная головная боль.

Барышня Лидия Зубова тоже хмурила свой лобик, явно недовольная ранним подъемом, за что и получила тихий выговор от бабушки. Та же то и дело косилась на Лизу, поджимая губы, и девушка без особого труда читала мысли, что владели нынче ее соседкой по столу. «Наедине с мужчиной, пусть и при открытых дверях… Что же будет далее, когда разъедутся гости из Заозерного? Эдак, точнехонько уведут намеченное лицо для марьяжных планов. Да прямо из-под носа… Нелепица! И принесла же нелегкая!»

Ах, как же хотелось ответить Лизе на эти мысли своей соседки! Заверить ту, что она бы с радостью никогда не переступала порога этого дома, но воля Господня – все исключительно по ней творится… А потом одернула себя. Нет, не Господа то воля, не Его…

В какой-то момент Лиза заметила на своем лице пристальный взгляд Бориса, который, казалось, даже о завтраке забыл, наблюдая за ней. И выпрямилась резко, боясь, что ее собственные мысли могли быть открыты так же, как и мысли Зубовой-старшей. Но взгляд не сразу отвела от этих внимательных глаз, задержала на несколько коротких мгновений, которые не могли остаться незамеченными для остальных. И Василь, и Александр не оставили без внимания этот обмен взорами через стол. Но если Александр даже бровью не повел, то первый раздраженным жестом бросил нож, который тихо звякнул, ударившись о тарелку.

Лиза вздрогнула от резкого звука и только тогда быстро отвела взгляд, смущаясь допущенной оплошности. А еще больше – от взгляда темных глаз, которые подметили румянец, выступивший на ее щеках, и мелкую дрожь ладоней. Интересно, догадывается ли этот несносный человек, что намеренно не отводит взора от ее склоненной головы, почему ее сердце так бьется сейчас в груди? И почему ей так хочется провалиться сквозь пол столовой, лишь бы скрыться от этих глаз…

– Ah voilà!^[41] – с легким присвистом проговорил Василь, бросая раздраженный взгляд на Бориса, который ответил ему злостью, полыхнувшей в глазах. А потом повернулся к кузену, словно говоря всем своим видом: «Видал, что творится-то? А давеча меня и слушать не стали…» Но тут же погасил свою ироничную улыбку, когда Александр, мельком взглянув на него, бросил на стол скомканную салфетку и поднялся из-за стола.

– Pardonnez-moi,s'il vous plait, madam, mesdemoiselles^[42], – он коротко кивнул сидящим за столом дамам. – Я бы хотел выехать после завтрака, покамест солнце. Может статься, увижу нынче, в это восхитительное утро, чего не видал ранее…

Лиза снова ощутила приступ невыносимого желания провалиться сквозь пол. И одновременно то, чего никогда ранее не ощущала прежде, – жгучее желание ударить графа. С такой силой, чтобы заболела ладонь, а на месте удара остался ярко-красный след. А потом взглянула на него и поняла, что он отлично знает, какие бурные эмоции вызвала в ней его реплика. Жаль, что его лицо не так открыто, как ее собственное, чтобы можно было прочитать мысли, скрывающиеся за хитрым прищуром глаз. «Un terrible homme! Marionnettiste^[43], привыкший дергать за нити марионеточных кукол, которые полностью в его власти. Даже свободные от крепости люди… даже дворяне…»

– Мы ведь непременно увидим вас, Александр Николаевич, на бале новогоднем у Якова Степановича? – обратилась тем временем к Дмитриевскому Лидия. В ее глазах, устремленных на графа, читалась невысказанная просьба подтвердить его присутствие в доме губернского предводителя в последний день уходящего года.

И Лиза вдруг задумалась о том, что же на самом деле испытывает Лидия к этому ужасному человеку. Здесь было не просто желание стать хозяйкой большого дома и иной собственности Дмитриевского, носить фамильные драгоценности и присоединить к имени графский титул. Этот свет, которым могут сиять глаза исключительно влюбленной особы, был когда-то знаком Лизе. В ней тоже когда-то горел огонь, который, нет-нет, да напоминал о себе ярким и нежданным всполохом.

Лидия любила. Но, увы, судя по выражению лица Дмитриевского, ее чувствам не суждено было получить ответа. Очередная забавляющая графа марионетка, иногда вызывающая сочувствие, но чаще, Лиза готова биться об заклад, – усмешку над своей любовью.

– Helas-helas^[44], Лидия Ивановна, – Дмитриевский все же пожал протянутую в его сторону барышней Зубовой руку. Хотя в его глазах ясно читалось некоторое замешательство от неожиданного для всех сидящих за столом поступка Лидии. – У меня в имении гости… я не волен оставить их ныне ради собственного развлечения…

– Вы могли бы разделить с ними честь приглашения на празднество! – запальчиво сказала Лиди (это имя, по мнению Лизы, более подходило к утонченной наружности и пленительной грации, которой дышало каждое движение Зубовой-младшей). А потом повернулась к бабушке, словно говоря своим видом: «Отменно я придумала, верно?»

– Уверена, что mademoiselle Вдовина будет только рада посетить бал, – поддержала ее Варвара Алексеевна, впрочем, без явного восторга. Тот же «восторг» от предложения Лиди отразился и на лице графа, который явно не горел желанием ехать на бал к губернскому предводителю и с удовольствием сослался на вескую причину не делать этого.

– У Якова Степановича прекрасная зала, отменные музыканты… а уж мороженое, сбитое на сливках, и подавно нигде не отведать более! А подают его с фруктами, которые любезно присылает наш уважаемый Александр Николаевич. В дом Якова Степановича съезжается вся округа, а бывает – и из Москвы могут пожаловать! – между тем со значительным видом поведала Зубова-старшая, аккуратно разрезая на тарелке кусок холодного мяса на мелкие кусочки.

Судя по всему, теперь ее целью было непременно убедить Лизу поехать на губернский новогодний бал. Но девушка ясно слышала в ее голосе, что та с превеликим удовольствием приказала бы запрячь сани да отправить ее с матерью вон из дома при первой же возможности. И заметив усмешку в темных глазах Александра, Лиза поняла, что для него желание Варвары Алексеевны тоже не было тайной.

А потом Дмитриевский взглянул прямо в глаза Лизы поверх аккуратно причесанной светлой головы Лиди. «Откажитесь!» – читался приказ в глубине темных глаз. И на миг ей даже захотелось поддаться этой магической власти, когда их взгляды встретились. Особенно, когда линия рта мужчины вдруг смягчилась едва уловимой улыбкой, когда ей показалось, что его глаза могут быть такими…

«Он играет с тобой, – вдруг тревожно закричал разум. – Играет, как обычно это делает с окружающими, подчиняя своей власти» У Лизы было вчера довольно времени за ужином, чтобы наблюдать эту игру. С ним соглашались даже самые яростные спорщики. Ему уступали, перед ним склонялись…

Но только не она! Из неожиданного желания воспротивиться, чего Лиза ранее за собой не отмечала, будучи воспитанной в покорности воле старших. Или чтобы показать, что она не такая, как остальные, что не станет склоняться перед ним. Причина была неясна даже самой Лизе. Тем не менее ее губы раздвинулись в очаровательную улыбку, а в глазах вспыхнул горячий интерес к словам Зубовой-старшей. Словно желая ничего не упустить, она даже чуть склонилась к своей соседке.

– Увеселения отменные, скажу я вам, – продолжала Варвара Алексеевна, в подтверждение своим словам энергично кивнув, отчего перья на ее тюрбане угрожающе качнулись в сторону Лизы. – Бывает, что зовет Яков Степанович актеров из Москвы – русских аль иноземных. И феерию в парке устраивает. Убеждена – вы не пожалеете, что поприсутствовали!

Решив, что уже довольно подразнила Дмитриевского, явно раздосадованного вспыхнувшей во взоре Лидии надеждой увидеть его на бале, Лиза покачала головой, стараясь выглядеть огорченной.

– Боюсь, что madam ma mere не сможет разделить с его сиятельством удовольствие от визита на празднество. А мне без маменьки выезжать никак не должно…

– О, этот вопрос может быть с легкостью решен, коли у вас есть желание на то! – так категорично заявила Варвара Алексеевна, что Лизе оставалось только удивленно воззриться… но не на нее, а почему-то на Александра, который внимательно наблюдал за ними с высоты своего роста. – Я могла бы стать вашим patronage, ma chère mademoiselle. Ежели ваша матушка позволит…

Наверное, ужас перед предстоящим для нее испытанием отразился в глазах Лизы прежде, чем она успела опустить ресницы. А иначе почему дернулся в усмешке уголок рта Дмитриевского, снова вдруг оказавшегося с ней на равных в их невидимой борьбе?

– Мы должны всенепременно после завтрака обсудить с мадам Вдовиной эту прелестную задумку! – мадам Зубовой следовало командовать полками, судя по той решимости, что звучала в ее голосе. – Bien sûr^[45], удобнее было бы и для вас, и для нас с Лиди, коли б вы поехали на бал прямехонько от нас, из Вешнего. Это было бы просто замечательно! Я полагаю, madam votre mere не была бы против того, чтобы вы погостили у нас в Вешнем до кануна года нового. До полудня и выедем, коли бог даст!

Как все могло так перевернуться? Еще мгновение назад Лиза даже не думала, что над ней нависнет угроза переезда из одного имения в другое, пусть и на несколько дней. Воистину, в мудрости мадам Зубовой не откажешь. Лиза ясно видела цель этого наилюбезнейшего предложения.