Текст книги "На сердце без тебя метель... (СИ)"
Автор книги: Марина Струк
сообщить о нарушении
Текущая страница: 23 (всего у книги 54 страниц)
– Аполлонов грот – изумительное место, не правда ли? От него удивительный вид на парк. Немудрено, что ты задержалась, – Александр некоторое время задумчиво смотрел на грот, а после предложил Лизе локоть, и она с готовностью положила пальцы на его рукав. Правда, они слегка дрогнули, когда он продолжил: – Странно лишь то, что ты так отклонилась от дороги в усадьбу… тем паче озябнув. Я бы хотел попросить тебя впредь не поддаваться импульсивным желаниям, так беспечно рискуя своим здравием.
Был ли какой-то иной смысл в его словах? Лиза так и не смогла понять, глядя в абсолютно спокойное лицо Александра. А он быстро отвернулся от нее, легко наклоняясь и подхватывая палку, чтобы подразнить Бигошу…
– Я буду благоразумной впредь, – пообещала девушка тихо, но он услышал и мягко улыбнулся, погладив ее пальцы на сгибе локтя:
– Очень на это надеюсь, – а потом улыбка слетела с его губ. – Ты вся дрожишь! Сущим сумасбродством было ехать в церковь, а после еще и устраивать прогулки пешком. Весенняя пора коварна – кажется, по-летнему пригревает, а ветер проникает до самого нутра. Надобно было оставить тебя в доме!
– Вы забываете, что я предприняла эту прогулку отнюдь не с праздной целью, – напомнила ему Лиза.
– А вы забываете, что я безбожник. Для меня забота о здравии телесном важнее, чем о вечном покое.
Одно дело слышать эти слова от других, и совсем иное – от него самого. Так открыто и честно. От греховности сказанного Лизе действительно стало зябко, несмотря на солнце, заботливо пригревающее через сплетения голых ветвей парковых деревьев.
– Разве в вас совсем нет веры в Бога? Не могу поверить… Как же жить без веры?
– Вера… Каждому человеку нужно во что-то верить, тут я соглашусь с вами. И я прежде верил. Верил в силу молитвы, верил, что кто-то свыше вершит наши судьбы и может переменить в любую минуту то, что суждено. Что он милостив. А потом, после долгий раздумий и проклятий, посылаемых в никуда, я понял, что все в моей жизни творится исключительно моими собственными порывами и желаниями. Если бы не моя безудержная страсть, моя покойная супруга не сошла бы в могилу, давая жизнь нашему сыну. Если бы я мог вовремя отступить, следуя наставлениям и просьбам, Нинель счастливо доживала бы свой век в покое. Если бы не мое стремление настоять на своем, что-то доказать наперекор здравому смыслу и долгу чести, мой брат был бы жив, а не принял бы пулю, которую прочили мне. И если бы я не посетил того офицерского кружка, имя Дмитриевских не было бы запятнано заговорщиком против царской фамилии. И сердце моего отца билось бы и ныне. А я не был бы заперт в этих землях и в этих стенах, ежемесячно подвергаясь унизительной для меня процедуре отчетности за свои деяния и мысли. Чья вина во всем происшедшем? Винить ли мне кого за эти поступки и неверно принятые решения, потянувшие за собой череду горестей?
– Все в длани Божьей… на то воля Его, – попыталась несмело возразить Лиза, понимая, что едва ли ее богословских познаний хватит для того, чтобы переубедить Александра. Если даже отцу Феодору этого не удалось… А еще она испугалась горячности, с которой говорил граф. Будто огонь полыхал в нем, пожирая его изнутри, и отголоски этого огня прорывались в гневливых нотках голоса и резких движениях.
– Воля Его? – Дмитриевский усмехнулся. – Как удобно для всех. Придумали, чем прикрыть собственные проступки. Его воля! Вот и все. Творю добро – Его воля на то. Творю зло – тоже Его воля! Люди просто прикрывают словами собственные деяния. Как прикрывают словом «любовь» низменное чувство похоти, дабы придать совсем иное значение тому, что движет ими.
Лиза замерла, потрясенная этими откровениями. Взглянула так растерянно, что он тут же опомнился и, обхватив рукой ленты ее шляпки, притянул ее лицо ближе к себе.
– Я имел в виду, что людям свойственно так поступать, во множестве своем. Но есть те, у кого все иначе … Я вас шокировал? Таков уж я… Простите мне мою откровенность, ma Elise, простите. Я совсем позабыл, что говорю с чистотой юности… со светлой душой.
Александр стал целовать лицо Лизы, не давая ей отвернуться, ведь ленты капора были туго намотаны на его ладонь. Будто хотел стереть из ее памяти все неприятные чувства, что могли вызвать его слова. И Лиза, как это бывало прежде, забыла. Особенно, когда его губы, наконец, нашли ее рот, когда поцелуи стали жарче, заставляя ее вцепиться в его сильные плечи. Бигоша громко залаял и стал прыгать на Лизу, пачкая грязными лапами подол ее платья. Только тогда они, тяжело дыша, отступили друг от друга.
– Я не верю в Бога, – тихо сказал Александр, ласково гладя ладонью ее лицо. – Но я верю в то, что мы сами творим свою судьбу. Я верю в это небо над нашими головами, в солнце. Верю, что весну сменит лето. И я верю в тебя, в твои губы и руки. В твою нежность и твой свет, которым ты наполняешь меня. Софья Петровна права – я Аид, истинное его воплощение.
При последних словах Лиза удивленно ахнула, и он криво улыбнулся уголком рта.
– Удивлена? В этом доме нет ничего, что укрылось бы от меня. Я гляжу на тебя и понимаю истину этого прозвища. Ты – моя Персефона. Ты – моя весна посреди холода и мрака, окружавших меня прежде.
Лизу вдруг забила нервная дрожь. Если бы она могла, то упала бы на колени перед ним и зарыдала, выплескивая всю свою боль и раскаяние.
– Ты дрожишь, – Александр обеспокоенно провел ладонями по ее рукам от плеч до ладоней. – Ты совсем озябла. Я не должен был задерживать тебя своими откровениями. Скорее в дом. К растопленному камину. Я прикажу подать чаю, укутаю твои ноги пледом, и будем сидеть вместе, как старички, у огня…
Только вечером Лиза аккуратно развернула изрядно помятый бумажный бутон, почти потерявший форму на дне бархатной сумочки. Ровный красивый почерк. Знакомые строки, пропитанные чувством глубокой тоски, и, конечно же, любви, о которой кричала буквально каждая из них. И каждая из этих строк была мерилом глубины ее падения…
Как и слова Александра, которые она вспомнила, спрятавшись после в кровати под одеялом, когда дом погрузился в темноту. «…Я верю в тебя…» – шелестел его шепот среди ночи, отражаясь от стен комнаты и заполняя пространство под потолком. И от этого голоса нельзя было скрыться. «…Я верю в тебя…»
Лиза откинула одеяло, аккуратно встала с кровати, стараясь не потревожить спавшего в ногах Бигошу, и опустилась перед иконой, освещенной тусклым светом лампадки.
– Помоги мне, Господи, – прошептала она, в мольбе прижимаясь лбом к холодному полу. – Помоги мне, ибо не ведаю я, что мне делать дальше. А каждый день только множит грехи мои… и нет пути назад… Помоги мне, Господи. На тебя уповаю…
Святой лик грустно смотрел с иконы на ее слезы. Мигал неровными отблесками огонек лампадки, словно порывался что-то ей подсказать. И эти отблески, падая на туалетный столик, отражались в зеленом стекле флакона, будто выделяя его среди прочих склянок. Как знак, что порой посылается свыше. Знак, о котором так молила Лиза в эту ночь под тихий шелест первого весеннего дождя, что смывал последние следы зимы в Заозерном и его окрестностях.
Глава 22
В последние ночи Лиза никак не могла уснуть. Все обдумывала, как же должно ей поступить. Что, если мадам не права? Что, если душа Александра не так темна, как всем представляется? Разве может быть жестоким человек, который с такой нежностью укутывал ее ноги вязаным пледом и был так заботлив за чайной трапезой, которую они по привычке разделили с дремлющей Пульхерией Александровной?
«Со мной Александр становится другим, – убеждала себя Лиза. – Как со своей тетушкой»
Девушка хорошо помнила первые дни пребывания в Заозерном. И свое удивление при виде того, как всякий раз менялся Дмитриевский в присутствии Пульхерии Александровны: взгляд его моментально смягчался, а голос становился непривычно ласковым. И Лизе очень хотелось верить, что и с ней он был иным…
Именно такому Александру можно открыться. Рассказать обо всем. О раннем сиротстве, о малолетнем брате, о жизни у Лизаветы Юрьевны на правах приживалки и о своем отчаянном положении после бегства из ее дома. Он смог бы понять. А понимание разве не первый путь к прощению? Пусть и на фундаменте жалости… И тогда можно строить нечто новое. Светлое. Не оглядываясь назад.
«Да, – убеждала себя Лиза, – все так и должно. Всем будет только лучше» Александр непременно поможет мадам Вдовиной и ее невезучему сыну. И отыщет Николеньку. Она не выдаст ни доктора Журовского, ни Marionnettiste. Раскрыть роль доктора в авантюре ей почему-то казалось неправильным. Она помнила смятение, которое без труда читалось в маленьких глазах за стеклами очков, и не могла не жалеть его – всего лишь очередную жертву. А Marionnettiste… его она не выдаст при условии, что он вернет ей брата. И так будет лучше всем… и даже ей! Даже если Александр прогонит ее прочь…
«Нет-нет! – тут же уверяла она себя, чувствуя, как испуганно бьется сердце при этой мысли. – Он не прогонит. Разве смогут оттолкнуть меня эти руки, чьи касания так нежны?»
И ослепленная, зачарованная словами любви, Лиза едва не переступила через собственные страхи. Всего лишь один короткий миг отделял ее от признания, когда судьба так жестоко сорвала флер любви и покоя, которым Лиза была окутана в последние дни. Когда снова явился прежний Александр, столь пугающий ее. Когда в доме пролилась алая кровь… оставляя пятна, которые не вывести, не испортив ткань.
То было словно предупреждением для нее, как позднее думалось Лизе. Никогда не забывать, что мягкий свет в темных глазах в мгновение ока может сменить обжигающий холод.
Обстановка в доме накалилась, и все шло к ссоре, едва возвратился Василь. После об этом открыто скажет Лизе Пульхерия Александровна, когда они останутся наедине в гостевой спальне губернаторского дома, где их радушно разместит хозяин по просьбе Александра. Впервые тетушка будет так рассудительна, отбросив жеманный тон молодящейся старости, будто пытаясь всеми силами устранить трещину в отношениях Лизы и Александра.
– Василь всегда был зол на язык. Но при том ему надобно было помнить, что яд может обратиться и против своего обладателя, как и любое зло. Он привык пользовать имя Alexandre, зная, что едва ли кто призовет его к ответу за злые насмешки, помня о сродстве с графом Дмитриевским, трепеща пред знатностью и богатством, да славой знаменитого задиры, наконец! Но Василь совсем позабыл, что терпение самого Alexandre небезгранично… и что тот, будто бочка с порохом, к которой достаточно поднести фитиль. Хотя…
Тут старушка на короткий миг замолкла, а после продолжила, тряхнув головой в знак подтверждения собственным мыслям:
– Я убеждена, что Василь отчего-то намеренно подносит огонь к этому фитилю. Так и тогда случилось. Буду откровенна, моя милочка: полагаю, мальчику тяжело принять будущий брак Alexandre с вами. Я, может, и выгляжу со стороны petite sotte[215], но подмечаю многое. И многое понимаю. Alexandre – буря, сметающая все на своем пути, если вывести его из себя. Но я говорю вам, и вы должны верить: вам не надобно опасаться его. Он вспыхивает, как порох, и так же быстро перегорает. Вот увидите, пройдет время, и все наладится. И я уверена, что именно Alexandre первым протянет руку Василю. Потому что у него большое сердце и благородная душа, моя милочка. И мне больно видеть, что вы потеряли веру в это из-за недавнего происшествия…
– Не будем о том, прошу вас, – пробормотала тогда Лиза, делая вид, что безмерно устала.
И Пульхерия Александровна замолчала, устроилась удобнее в своей постели и спустя несколько минут уже спала.
А вот Лизе под крышей губернаторского дома не спалось. Она все думала о случившемся в Заозерном. Сопоставляла то, что узнала, с тем, что могла додумать сама. И почему-то чувствовала себя уже не такой счастливой, как прежде, когда Василь еще не переступал порог усадебного дома.
Да, Пульхерия Александровна права. Именно Василь отчего-то первым начал зло и едко поддевать Александра. Но ведь и граф не остался в долгу и, на удивление Лизе, вдруг принял вызов кузена на словесную дуэль. Пока не случилось то, что случилось…
В первый же вечер за ужином Василь с деланным удивлением поинтересовался, отчего в губернии ни одна живая душа не знает о предстоящем радостном событии.
– Оставим Тверь в покое… в конце концов, действительно, откуда им знать? – будто рассуждая сам с собой, говорил Василь. – Но уезд! Он молчит. В станционном трактире, этом рассаднике сплетен, тишина. И соседи наши ближайшие, что встретились нам с Борисом Григорьевичем в пути, ни словом не обмолвились. Женитесь ли вы, мой друг?
– Свои печали и радости я волен оставлять при себе в стенах своего дома, а не ставить в известность весь свет, – жестко отрезал Александр.
И Лиза заметила, как слегка прищурил при этом глаза Василь, словно хищник, почуявший добычу.
– Но помилуйте, разве ж так не принято? – не унимался он. – Ваша женитьба, mon cher, событие не только для местных умов и языков. Но они первыми должны были донести эту весть до столицы… а тут тишина. И ни полсловечка в листках, ни малейшего слушка меж соседей. Вы следуете у него на поводу, Lisette? Не думаю, что при вашем воспитании вы позволили бы себе пренебречь полагающимися случаю визитами.
– Вас беспокоит, что окрест не знают о венчании? В таком случае могли бы сами стать глашатаем и разнести весть по гостиным. Как вы подчас и делаете в столице, mon cousin.
Реплика, произнесенная холодным равнодушным тоном, попала в цель. Василь слегка побледнел и недовольно поджал губы. Александр же продолжил спокойно разрезать кусок жирной стерляди в тарелке (в отличие от соседей по столу Великий Пост он не держал и ел все, что вздумается) и так же спокойно и медленно произнес:
– И я был бы безмерно благодарен вам, Василий Андреевич, ежели бы вы соблаговолили обращаться к вашей будущей кузине не столь sans gêne[216].
Лиза испуганно взглянула на Василя, и сердце ее тревожно забилось. Она уже знала, что ее жених не склонен к пустословию. А значит, он заметил расположение Василя к ее персоне, которое тот и не думал скрывать после известия о предстоящем венчании.
Борис хотел переменить тему разговора и отрыл уж было рот, но Василь опередил его, резко бросив своему кузену:
– Вы назвали меня сплетником?! – и еще больше разъярился, когда Александр все так же хладнокровно ответил:
– Я не позволил себе этого. Вы, mon cher Vasil, и только вы вольны говорить о своей сущности.
– Неудивительно, что в округе нет слухов о предстоящем венчании, – голос Лизы чуть дрожал от волнения и страха из-за гнетущей атмосферы, что воцарилась в столовой после слов графа. Но разве могла она допустить продолжения этой ужасной ссоры?
Девушка выразительно посмотрела на Василя, взглядом приказывая ему промолчать и прекратить этот злой разговор, способный привести лишь к оскорблениям. Знала, что он подчинится ее немому приказу, как знала и то, что едва ли смогла бы проделать подобное с Александром.
– Мы сговорились с Александром Николаевичем аккурат перед Великим постом. Оглашение было сделано во вторник после особого молебна. Как вы понимаете, едва ли кто мог пустить толк о том, ведь на службе присутствовали только домашние. А что до визитов, так пост! Грешно по гостям ездить. Вот после Светлого праздника, я полагаю, и визиты сделаем, – Лиза нерешительно взглянула на жениха, внимательно наблюдающего за ней поверх бокала: – Верно я говорю, Александр Николаевич?
– Я подчинюсь любому вашему решению, – флегматично ответил он.
Казалось, только Пульхерия Александровна пришла в восторг от этой идеи. Как и от того, что Лиза сумела увести разговор в сторону и не дала кузенам поссориться прямо за столом.
– Вы умница, моя девочка. Так ловко ввернули про визиты и про оглашение. Мы и вправду что-то запамятовали, что надобно бы во всем традициям и правилам следовать. Даже не готовимся вовсе. А ведь событие-то какое! – шепнула она Лизе по дороге из столовой в салон. Там уже поставили ломберный столик и разожгли огонь в камине.
– Сердце что-то закололо. Лизавета, милочка, распорядитесь тайком, чтобы мне капель сердечных принесли, – попросила Пульхерия Александровна позднее. – Не хочу мальчиков тревожить. Давненько я так не огорчалась их ссорам. Да и ссор таких давненько не было. Только когда у Нинель оба ходили в поклонниках. Вот тогда, как у петухов в птичнике, только пух с перьями и летели…
– Василий Андреевич был влюблен в супругу Александра Николаевича? – удивилась Лиза. Она даже подумать не могла о таком, и это знание вдруг отразилось в ней неприятным уколом в сердце.
– О, безумно! Мой маленький мальчик! Он так рыдал, когда Alexandre увез Нинель. Хотел даже послать ему вызов, да отговорили, слава господу. Василь редко после бывал в Заозерном, где жили молодые. И, помнится, очень тяжело перенес смерть Нинель. Словно в насмешку над бедным Alexandre мадам Дубровина позволила именно Василю проводить в последний путь свою дочь. А Alexandre выкинула вон из имения. Василь тогда промолчал, чтобы остаться у гроба, не заступился, считая, что тот виновен в смерти Нинель. И Alexandre долго не мог простить ему этого предательства.
Сразу после похорон старый граф узнал одним из первых, что сын его вызвал кузена на мужицкий бой на палках, понимая, что пошли он настоящий вызов Василю, мог бы убить того или покалечить. Бил тогда аккуратно, издеваясь над неповоротливостью кузена, и сломал тому два ребра. Пульхерии Александровне о том тайно донесли домашние слуги.
За драку Александр получил пощечину от отца. И это было лишь толикой кары, что готовил сыну старый граф Дмитриевский. Только Пульхерия Александровна своими уговорами смогла смягчить разгневанного брата.
– Но они ведь примирились! – озадаченно воскликнула Лиза, вспоминая слова Александра о кузене.
– Примирились, – согласно кивнула Пульхерия Александровна. – А потом случился тот страшный день в декабре 1825 года, когда заговорщики вывели полки на Сенатскую. И когда полк Alexandre тоже вывели на площадь, и когда он повел своих солдат против тех отступников[217].
– Я ничего не понимаю, – растерянно пролепетала Лиза, застыв на месте с пледом в руках. Она как раз помогала старушке удобно устроиться в кресле у камина. И не могла не оглянуться на Александра, который о чем-то напряженно беседовал с Борисом. – Разве он сам не… не заговорщик?
– О, моя милочка, как все запутанно в этом мире! – грустно улыбнулась Пульхерия Александровна. – Это уже после, когда начались аресты и розыски, обнаружилась связь Alexandre с неким тайным обществом. Le lien![218] Тонкая ниточка, которой оказалось достаточно, чтобы на мальчика легло пятно заговорщика. Пусть будет проклят тот, кто упомянул его имя на допросе, желая смягчить себе наказание! Как об Alexandre говорили тогда! Мое сердце разрывалось на куски от боли. Никто не встал подле него в первые недели. Брат мой был нездоров из-за потери Павлуши. Василь, друзья и сослуживцы Alexandre отвернулись от него. Они полагали, что мой мальчик предал сперва честь офицера, нарушив присягу царю, а после и самих заговорщиков, выступив против них. Он остался один. Только Борис, дай господь ему здравия, бился за него… Это только после, когда мы узнали, что Alexandre не состоял ни в одном тайном обществе, все поспешили к нему с примирением. Но было слишком поздно. С тех пор Alexandre никому не доверяет… и именно поэтому он никого не принимает в Заозерном, лишь изредка позволяя гостям поучаствовать в его охотах.
И снова сердце Лизы болезненно сжалось. Какую страшную боль она причинит Александру своей ложью! Как должно поступить ей? Открыться ли, пытаясь удержать этим откровением хотя бы крупицу его расположения?
В таких тяжких раздумьях девушка провела еще одну бессонную ночь, и наутро следы усталости не могли не отразиться на ее лице. В нарушение всех приличий это не преминул отметить Василь. Облокотившись на клавикорды, за которыми сидела Лиза, полушутя-полусерьезно он проговорил:
– Я, конечно, не такой безбожник, как мой кузен, но, да простит меня Всевышний, порой очищение перед Светлым праздником отнюдь не во благо. Вам нездоровится? Вы так бледны, ma Lisette.
– Зачем вы делаете это? – нервно прошептала Лиза, не отрывая взгляда от нот. Но от волнения, что он в присутствии Александра столь близко склонился к ней, допустила ошибку в игре. Слишком высокая нота неожиданно резко прозвучала среди мерного течения музыки, и все, кто был в тот момент в музыкальном салоне, обернулись в их сторону.
– Зачем вы дразните его?
– А зачем дразнят зверя на гоне? – Василь улыбнулся странной улыбкой и с легким поклоном перевернул нотный лист прежде, чем она сама подняла руку. – Ради азарта. Это так… м-м-м… будоражит кровь. Разве вы еще не поняли, ma Lisette? Я люблю дразнить людей. Когда они доходят до пика в своих чувствах, вскрывается истинная их сущность. Скрытая от глаз…
Он так долго и пристально смотрел в ее глаза, что Лиза невольно покраснела. И именно тогда, как поняла впоследствии, она совершила первый свой промах. Или это случилось раньше, когда только решила, что ей вполне по силам вести свою собственную игру?..
– Венчание на Красную горку? – озабоченно спросил Головнин тем же вечером, когда они все сидели за ломберным столиком, разыгрывая партию в вист. Александру выпало быть в паре с Борисом, Лиза с Василем играли против них.
– Довольно недальновидно в плане бумаг. Слишком скоро. Как поверенный, я не могу смолчать. Я ничего не успею. Пасую!
Лиза заметила, что Борис при этом явно нервничал и старательно избегал смотреть ей в глаза.
– Как влюбленный жених, отвечу, что мне это безразлично, – пожал плечами Александр.
– Как влюбленный жених вы слишком равнодушны к грядущему событию, mon cher cousin, – иронично обронил Василь, делая ход. – К примеру, я весьма удивлен, не обнаружив приготовлений к свадьбе. У всех распоряжения о Светлом празднике и только. Вистую!
– Каких приготовлений вы ожидаете, mon cher cousin? Неужто что-то может быть важнее Пасхи? – усмехнулся Александр, забирая взятки. – И потом, я бы не желал большого празднества.
– Я помню, что вы не особо жалуете даже церемонии в кругу семьи, а предпочитаете… как это назвать?.. интимную церемонию. Только вы, шаферы и ваша невеста.
В этой фразе без особого труда читался плохо скрытый намек, и Борис с Лизой быстро опустили взгляды к картам, делая вид, что не поняли подтекста.
– А ведь это особый день для любой девицы! К нему готовятся едва ли не с рождения, – продолжал Василь будто между делом.
Лиза безуспешно пыталась сосредоточиться на картах. Больше всего ее злило то, что эти двое вели себя так, словно ее и не было за столом. Да еще упомянули имя той, о ком, она предпочла бы, чтобы и вовсе никогда не вспоминали в этих стенах. О, если б можно было, словно мел с грифельной с доски, стереть любое напоминание о Нинель! Услышав замечание Бориса, что не должно обсуждать предстоящее венчание в подобном ключе, Лиза не выдержала. Хотя, верно, следовало все же промолчать.
– Ежели вы держите в уме, что я могу быть недовольна данным обстоятельством, то смею вас заверить, что мне нет ни малейшего дела до того, сколько гостей будет на праздничном обеде, и состоится ли он вообще. Вистую!
– И зря! – парировал Василь, и непонятно к чему относилось его неодобрение: к Лизиному ходу, что неминуемо вел ее к поражению, или к ее словам о свадьбе. – Признаюсь, впервые вижу женщину, которую не интересует даже подвенечный наряд.
– Я всегда полагала, что день венчания должен принадлежать только двоим – тем, кто под венцы ступает, – тихо сказала Лиза, делая вид, что сосредоточена на картах, и смущаясь взглянуть на мужчин за столиком. – А венчаться я могу и в венчальном платье моей маменьки… тем более оно принесло ей счастье в браке. Это ли не залог того, что и мое замужество будет не менее счастливым?
– Вы полагаете? – вкрадчиво проговорил Василь, и тут же раздался резкий оклик Бориса: «А! Василий Андреевич! Фальш-ренонс! Попались-таки, голубчик!»
От этого торжествующего восклицания Лиза вздрогнула и невольно бросила взгляд на своего партнера по игре. Тот грустно улыбнулся ей:
– Спешите, Lisette, отречься от меня, следуйте правилам[219]…
Взгляд Александра буквально прожигал ее, но она так и не посмела посмотреть на жениха, когда покачала головой и, улыбнувшись Борису, предложила списать штраф с обоих партнеров. Естественно, в той партии они с Василем так и не выиграли.
– Осторожнее, meine Mädchen, кузены явно ведут меж собой какую-то игру, – говорила ей в тот же вечер перед сном Софья Петровна. – Не станьте заложницей этой игры. Быть меж двух огней весьма опасно. И, похоже, нашего Аида сжигает ревность. Вы бы видели, ведь он готов испепелить взглядом своего легкомысленного кузена, едва тот оказывается подле вас…
На короткое мгновение она замолчала, прищурив глаза, а после вновь повторила:
– Осторожнее. Особенно теперь, когда до цели всего несколько шагов. Нынче наш Аид выспрашивал меня про венчальное платье. Мол, пойдут ли к нему сибирские алмазы из парюры фамильной. Он бы желал видеть ее на вас в день венчания.
– И что вы ответили? – взволнованно спросила Лиза, чувствуя, как страх перед возможным промахом мадам, а также какое-то неясное предчувствие заполонили сердце.
– Умудрилась усыпить его любопытство. Стала упирать на то, что я против вашей идеи облачиться в него. Что невесте графа не пристало под венец в старом платье идти, пусть и материнском. Он отправит вас с теткой в Тверь за покупками. У графа неограниченный кредит в Гостином дворе. Я, конечно, предпочла бы, чтобы вы поехали в столицу или в Москву, да тетка стара, а Аид не желает, чтобы вы уезжали надолго. Я бы и сама поехала с вами, да только вот до сих пор обездвижена.
Взглянув на ногу, аккуратно устроенную на подушках, Софья Петровна огорченно вздохнула. А потом снова напомнила Лизе:
– Осторожнее, meine Mädchen. Порой одна-единственная оговорка способна разрушить самую прочную крепость обмана. Я-то не позволю ему застать себя врасплох, а вот вы?.. И держитесь подальше от нашего Диониса. Иначе грянет гром, ihr werdet noch an meine Worte denken![220]
И гром действительно грянул – за одним из так похожих друг на друга обедов, после той памятной игры в вист.
Казалось, накал страстей наконец-то пошел на спад. Кузены стали мягче друг к другу в своих подтруниваниях и насмешках, и остальные обитатели Заозерного облегченно вздохнули.
– Дивная нынче погода, – вполне невинно начал Василь. – Я имел превосходную прогулку в парке. Заглянул в самые дальние его уголки. Вы уже ознакомились с усадебным парком, Lisette? Он таит в себе столько тайн и открытий…
От Лизы не укрылось, какими взглядами посмотрели на Василя при этом Борис и Александр. Предупреждение и приказ. И даже мурашки пробежали по рукам от напряжения, которое буквально повисло в воздухе, когда Василь так неосмотрительно продолжил гнуть свою линию:
– В особенности прекрасен уголок в западной части парка, где maison verte[221]. Наяды! Великолепные и чарующие создания. И это не только мраморный ансамбль, что сотворил в начале прошлого века итальянский скульптор, выписанный нашим знаменитым с Alexandre предком.
– Вы полагаете, что это та самая тема, что следует обсуждать при дамах? – с явным упором на словах «та самая» проговорил Борис. Левая бровь его даже пару раз дернулась, выдавая волнение. – Ваши рассуждения о древнегреческой мифологии нынче совсем неуместны.
– Просто я подумал, что la Belle должна знать обо всех уголках замка, где ей предстоит обитать после свадьбы, – с притворным недоумением пожал плечами Василь. – Чтобы не осталось никаких тайн и недомолвок. Разумеется, ежели la Belle все же решится…
– Вы говорите загадками, Василий Андреевич, – улыбнулась мадам Вдовина, и тот с готовностью ответил, будто ожидал этих слов:
– Какие загадки, милая Софья Петровна? Дивлюсь я вашей прозорливости… Кому решились отдать свою Belle? Хотя разве в той французской сказке отец не поступил в точности тем же образом?[222]
– En voilà assez![223] – вдруг тихо произнес Александр, но от холода в его голосе всем сразу стало неуютно. – Я бы попросил тебя, Василь, держать свои соображения при себе. По поводу французских сказок, греческой мифологии, приготовлений к венчанию и прочего. Иначе отныне ты будешь вынужден довольствоваться собственной компанией.
– Уверен, нашей дорогой тетушке будет весьма не хватать в этом случае моего общества, – смело парировал Василь, уверенный, что едва ли ему укажут на дверь из опасения огорчить старушку.
– Уверен, общество Лизаветы Петровны настолько скрашивает ее досуг, что эта потеря не станет столь ощутимой. Тем паче после Рождества ты уже дважды побаловал нас своим присутствием в Заозерном сверх обычной меры. Я даже предположить не смею причины этого. Или смею?
В последнем вопросе настолько явно прозвучала плохо скрытая угроза, что у Лизы задрожали руки. Ей пришлось очень медленно и аккуратно сложить приборы на тарелке, чтобы не выдать эту предательскую дрожь.
– Господа! – укоризненно произнес Борис, призывая мужчин обратить внимание, что они не одни в столовой. А потом смущенно улыбнулся притихшим дамам, сидящим по другую сторону стола: – Прошу прощения за эту неловкость… В последнее время они столь часто забываются…
– Ну что вы! – иронично отозвалась Софья Петровна. – Мы ведь почти одна семья. Какие могут быть неловкости меж сродственниками?
Впрочем, ее саркастичная улыбка мгновенно угасла, когда на нее упал тяжелый взгляд графа. Удостоверившись, что у мадам Вдовиной начисто отпало желание далее упражняться в остроумии, Александр перевел взор на Василя:
– Не соблаговолите ли, mon cher cousin, после обеда заглянуть в библиотеку? Полагаю, вы определенно еще не все мне сказали. Я бы вовсе не желал, чтобы неловкости подобного рода, что возникают от нашей милой беседы, испортили обед остальным.
– Mon cher cousin, – натянуто улыбнулся ему Василь. – Возможны ли секреты меж сродственниками? Или у вас они имеются?
«Зачем он это делает?» – думала Лиза, удивляясь тому, насколько смело и настойчиво Василь пытается вывести Дмитриевского из себя. Или намекнуть на что-то собравшимся за столом… Но на что? Она снова хотела вмешаться, как несколько дней назад, но в этот раз так и не набралась смелости, встретив пристальный взгляд Александра, устремленный на нее с торца стола. Он приказывал молчать, и Лиза подчинилась, снова ощущая в груди неясный трепет перед этим человеком, таким знакомым ныне и все же… все же таким чужим.
