Текст книги "На сердце без тебя метель... (СИ)"
Автор книги: Марина Струк
сообщить о нарушении
Текущая страница: 21 (всего у книги 54 страниц)
– Вы же знаете, это не так! Вы ведь все прекрасно знаете! – В этот момент помимо воли голос Лизы вдруг выдал все, что она так тщательно скрывала от него, пряча взгляд. И тогда она закрыла лицо руками, чтобы не видеть его лица. И не выдать себя уже целиком, показывая, как сияют сейчас от счастья ее глаза. А еще – скрыть подступившие слезы от грустной смеси горечи и нежности в его голосе.
– Меня должно бояться девице, вы правы. Я именно таков, каковым вы меня увидели. Все истина. До последнего слова. Я жесток, непримирим с тем, что мне наперекор. Я презираю людей из-за множества их пороков и недостатков. Из-за лицемерия, которым с давних пор был окружен. Но все-таки…
Лиза не могла видеть, скорее почувствовала, когда Александр обошел ее в одном движении и встал напротив, положив свои ладони на кисти ее рук, по-прежнему прижатые к лицу.
– Я понял это сразу же, как увидел вас, сидящей на дороге, там, подле отъезжего поля. Словно почувствовал, что вы неспроста появились в моей жизни. Но долгое время не желал верить этому чувству, уверяя себя, что все лишь оттого, что все кругом твердят про сходство внешнее. Вы говорили, что боитесь меня, а я сам боялся того, что просыпалось в моей душе, когда вы рядом. Боялся, потому что знал, что это навсегда переменит мою прошлую жизнь. А вчера… когда вы говорили про крылья… я понял, что более не хочу прежней жизни. Что мне нравится то, что возникает внутри, когда я только слышу ваш голос или шелест платья. Нравится держать вас в своих руках и слышать, как вы шепчете мое имя.
Лиза почувствовала, как невольно заливается краской при воспоминании об обстоятельствах, когда он мог слышать этот шепот. Благо, что ее лицо было спрятано в ладонях от его взгляда. И слезы… они уже текли, словно вторя его словам, каждое из которых острой иглой впивалось в ее сердце. Две противоположные эмоции – радость и неудержимое горе – разрывали Лизу сейчас на части, и каждая умоляла дать тот самый верный ответ на его признания.
– Все мои прежние проступки и беды: дуэли, бражничество, бретерство, безрассудная авантюра, которая привела в крепость… все оттого, что жить не хотелось прежде. Только и думал, чтобы все закончилось быстрее – этот бесконечный бег по кругу изо дня в день. В особенности, в последние годы. А нынче… нынче я понял, что живу. Хочу жить, понимаете? И как мне отпустить вас, когда вы стали тем самым огнем, что разогнал мрак вокруг меня? Ваши слова, ваши взгляды, ваши безрассудные и чистые чувства, которые вчера открылись мне. Я успел позабыть, каково это, вот так очертя голову… И совсем забыл, как должно говорить о своих чувствах.
Александр замолчал, и пауза затянулась, сопровождаемая лишь странным шорохом. Заинтригованная этим, Лиза не могла не отнять ладоней от лица и едва сумела сдержать изумление и восторг, когда увидела, что он опустился перед ней на колени. Но и при этой унизительной, должно быть, для его характера позе он сумел остаться хозяином положения. Сначала положил руки ей на талию, удерживая на месте, а после захватил в плен ее ладони, не позволяя снова спрятаться от него.
– Ведь именно так должно предлагать руку, верно? – с легкой усмешкой проговорил Александр, глядя в ее удивленные заплаканные глаза. В его взгляде светилась знакомая ей нежность, и последние бастионы Лизы рухнули с оглушительным треском. – Видите, как быстро вы сумели меня поставить на колени? Вы меня меняете. Вы перевернули мою жизнь. Каждый день я узнаю вас заново, ведь за считанные минуты вы способны превратиться из нежного цветка в неудержимую богиню ярости. Но я готов поклясться чем угодно, что мне это нравится! Elise, я… я… Вы мне нужны. Вы мой свет, которого мне так не хватало все эти годы. Останьтесь подле меня. Я смогу без вас жить, но вот желаю ли? А потому… взгляните на меня, не отводите взор, не сейчас! Elise… Лиза… Лизонька… я не хочу быть без вас. Без вас я погрязну во мраке. Станьте моей женой, и я обещаю вам – ни единой причины не будет у вас, чтобы вы пожалели о своем согласии! Ни единого мига!
– Вы не понимаете… – Лиза пыталась удержаться от того ответа, что так и норовил сорваться с губ. Но Александр уже видел ее слабость и стал медленно подниматься с колен, а потом обхватил руками ее лицо, беря его в плен. – Ничего благостного не будет в этом союзе… только худое…
– Я все решу, – твердо сказал он, глядя в ее глаза. – Вот увидишь, я смогу. Скажи мне только «да»… скажи от сердца, как вчера ночью… скажи, что ты будешь моей женой.
Лиза хотела возразить, она действительно хотела остаться твердой в своем решении отказать ему, и будь что будет. Лишь бы удержать его от первых шагов в сторону пропасти, куда она неминуемо поведет его, едва примет предложение. Но Александр, заглушая Лизин протест, стал медленно сцеловывать слезинки с ее лица, будто стирал один за другим все следы ее горя, а из головы – все мысли о предстоящем будущем. А потом он добрался и до ее губ, где замер на мгновение, едва касаясь своими губами.
– Скажи же!
Разве могла она ответить иное? Когда его глаза, чарующие своим светом, были сейчас так близко. Когда в голове не осталось ни одной мысли, кроме осознания, что он рядом, что он обнимает ее. И что он хочет, чтобы так было всегда.
Но Александр не стал дожидаться, пока Лиза решится, а принялся целовать так, чтобы последние возражения ее рассудка сгорели в обжигающей страсти его поцелуев. И когда в очередной раз он прошептал прямо ей губы: «Скажи!», Лиза покорно ответила «да», ощущая в душе невероятный восторг при виде его просиявшего в тот же миг лица и счастливого смеха, которым он встретил ее согласие.
«Не думать. Только не думать о том, что будет после», – мысленно убеждала себя Лиза, когда Александр снова поцеловал ее, страстно и глубоко, будто запечатывая данное ему слово, и закрыла глаза, когда он легко приподнял ее над полом и закружил.
Она держалась за его плечи, переплетая пальцы, чтобы сделать их объятие еще крепче. Вдыхала запах его кожи и волос. Чувствовала виском, как бьется жилка на его шее. И мечтала о том, чтобы этот момент длился вечно. Крепость его тела. Сила рук, круживших ее. Запах кожи. И легкий дурман, будто от вина.
А думать о том, что рано или поздно на смену опьянению всегда приходит горькое похмелье, Лиза не желала.
«После… Я буду думать обо всем после…»
Глава 20
Кольцо было тяжелым. Ободок из золота венчался крупным камнем небесно-голубого цвета в обрамлении мелких жемчужин. Несмотря на свою строгую красоту, фамильное обручальное кольцо Дмитриевских скорее тяготило Лизу. Быть может, из-за размера камня или потому что служило ей явным напоминанием о паутине лжи и о той пропасти, к которой она с каждым днем все ближе подталкивала Александра. Камень был изумительно красив. Даже сейчас, спустя столько дней, минувших с момента предложения, от его вида у Лизы захватывало дух.
– Вы носите на руке целое состояние, meine Mädchen, – поцокала языком Софья Петровна лишь только они остались наедине в собственных покоях. – Сибирский алмаз[196]! Говорят, они столь редки, а их цена непомерно высока… А ведь есть еще и la parure[197] с тем же камнем! И все это будет вашим! Вашим!
Но Лизу вовсе не волновала стоимость перстня или других драгоценностей, что перейдут ей после свадьбы. Она до сих пор ощущала тепло губ Александра на своих пальцах, которые он еще долго целовал, надев на один из них кольцо с топазом. И словно наяву она видела его взгляд, когда он взглянул после в ее глаза. Только это и волновало Лизу с недавних пор. А еще один-единственный вопрос, на который она не знала ответа.
Всякий раз, когда Лиза оставалась наедине со своими мыслями, разум убеждал ее разорвать пелену безумия этой fiançailles[198]. Но стоило ей оказаться подле Александра, увидеть его взгляд, почувствовать его нежность, жар его поцелуев…
Лиза не сдержала счастливой улыбки, вспоминая эти горячие и настойчивые касания губ и языка, от которых она совершенно теряла волю. Разумеется, следуя строгим правилам, жениха и невесту не оставляли наедине. Мадам Вдовина согласилась, что Александру и Лизе позволительно видеться чаще обычного при условии, что Пульхерия Александровна не спустит с них глаз. Но dame patronesse нерадиво блюла нравственность этих свиданий, неизменно засыпая после рюмки-другой вишневой настойки, о которой не забывал распорядиться заботливый племянник. И тогда Лиза поддавалась безумию, которое снова и снова влекло ее в объятия Дмитриевского, пробуждая в ней неутолимую жажду прикосновений его рук и губ. И пусть они были мимолетны, но их глубина и страсть так горячили кровь. Хотелось раствориться в них полностью… хотелось забыться и забыть.
И Лиза действительно забывала обо всем, когда Александр страстно целовал ее, прижимая к себе. И о лакеях, что могут невольно увидеть их в полуоткрытые двери, и о мирно дремлющей неподалеку Пульхерии Александровне. Она буквально задыхалась от переполнявших ее чувств, когда могла так смело проводить пальцем по скуле и далее вниз по щеке к высокому вороту рубашки, подвязанному шелковым галстуком. Или когда ласкала мягкие волосы, наслаждаясь теми ощущениями, что возникали при этом в кончиках пальцев и где-то внутри ее тела.
В эти моменты реальность отступала прочь, оставляя Лизу в чудесном мороке. И ей казалось, что счастье, от которого так сладко кружилась голова, будет вечным. Как и эта нежность в темных глазах мужчины. И огонь, в котором она, не обжигаясь, горела однажды ночью.
О, этот огонь! Это неукротимое по силе желание, которое Лиза читала в глазах Александра, когда их поцелуи становились все глубже, а объятия все крепче. Сознание собственной власти над ним в эти минуты действовало на Лизу крепче любого хмеля. И тогда она уже сама теснее прижималась к нему, удивляясь тому, что его напор и сила его рук больше ее не пугают. Любовь, проснувшаяся в сердце, совсем заполонила ее, заставила позабыть обо всем и вновь слепо довериться мужчине. И видит бог, в этот раз ей отчего-то не было страшно. И не было ни малейшей толики сомнений, когда она уступала воле Дмитриевского, когда подарила ему собственное сердце. И уже не было страха, когда шептала ему в ухо, едва касаясь того губами:
– Я люблю тебя… я безумно тебя люблю… ты стал всем светом для меня… целым светом…
И Александр, глядя в ее сияющие глаза, обнимал ее тогда еще крепче и целовал, не давая ей больше произнести ни слова. Губы от тех страстных поцелуев предательски распухали, выдавая позднее мадам их очередное своеволие и нарушение приличий.
Пытаясь хотя бы на мгновение забыть об Александре, Лиза распахнула книгу, которую, задумавшись, уже долгое время бесцельно держала в руках. В тишине библиотеки солнце ласково грело кожу ее лица через оконное стекло, играя бликами на камне обручального кольца и отражаясь в каплях, падавших с крыши. Голубое небо под стать топазу было удивительно чистым и светлым. Даже через стекло Лиза различала тонкие трели первых птиц, которые приветствовали весну, смело ступившую в Заозерное. Снег медленно таял, убегал с полей под темноту лесных деревьев и превращался в грязно-коричневую жижу на дорогах. А потому имение нынче было словно отрезано от всего мира, сохраняя мир и покой, воцарившиеся в нем. Весна, приведя с собой распутицу, будто благоволила к Лизе, позволяя ей дольше притворяться даже наедине с собой, и не думать о том, что принесет будущее, когда на Красную горку она выйдет из церкви Заозерного супругой графа Дмитриевского.
А еще Лизе было страшно взглянуть в другие мужские глаза. Ей казалось, что на ее лице без особого труда можно было прочесть, как счастлива она сейчас и как сильно любит. И оттого становилось не по себе всякий раз, когда вспоминала она прежнюю влюбленную Лизу и прежние свои чувства, которые нынче казались совсем иными. То, что поселилось в ее душе теперь, было намного глубже, Лиза знала это. Теперь едва ли обойдется царапиной, зажившей спустя несколько месяцев. В этот раз невозможно будет так легко вырвать любовь из сердца. Как Лиза сможет посмотреть в глаза того, другого, зная, что ныне все иначе, что то, что она когда-то чувствовала к нему, сгорело без остатка вместе с последней преградой, ее девичеством, в ту самую зимнюю ночь?
Из книги на подол платья выпал один из цветов, которые Лиза принесла из оранжереи несколько дней назад и заботливо вложила между страниц. В виде этих тонких нежно-розовых лепестков девушка хотела сохранить дорогие ей моменты. Как и тот, что так отчетливо стоял сейчас перед глазами.
Неделю назад Лиза с Пульхерией Александровной сидели после завтрака в оранжерее и составляли букеты для украшения столовой и салона. Лиза тогда даже обрадовалась этому занятию, ведь Александр уехал верхом еще на рассвете и до сих пор не вернулся. Девушка, конечно, никому бы не призналась в своей досаде на то, что она так долго – целую ночь, утро и уже часть дня – не видела его. Но срезала цветы чересчур резко, совсем не думая, какие хотела бы взять в букеты. И также рассеянно собирала их в вазы, которые по знаку уносил лакей.
Тихонько посапывала Пульхерия Александровна, сложив морщинистые пальцы на животе. С крыши оранжереи звонко капала вода, выбивая песенку весны в глубоких бороздах подле стен дома. Лизе же, справившейся с последним букетом, вскоре наскучило сидеть без дела, и она решила пройтись по дорожкам, чтобы осмотреть знаменитый цветник покойного графа. Тот поразил ее с первых минут – пышным цветением, яркими красками, изумрудной зеленью на фоне бело-черного пейзажа Тверской земли за высокими окнами. Особенно удивили Лизу некоторые цветы, ранее невиданные, а еще роскошные плетистые розы, обвивавшие деревянные решетки на противоположной стороне оранжереи. «Даже Лизавета Юрьевна не имела такой цветочной роскоши в имении», – невольно подумала Лиза, аккуратно трогая пальцем нежные лепестки роз. От сладкого дурмана цветов даже закружилась голова. Или потому что девушка вдруг распознала сердцем, что уже не одна стоит возле этих решеток, любуясь пышным розовым цветением?
Лиза даже не вздрогнула, когда сильные руки обвили ее талию и, чуть отклонив назад, прижали к крепкому мужскому телу. Только довольно улыбнулась, чувствуя, как отступает прочь мучившая ее все утро тоска.
– Vous n'avez rien contre?[199] – прошептал ей в ухо Александр, и от дыхания, скользнувшего по коже, по телу тут же пробежал легкий трепет. Будто среди тепла, которым была полна оранжерея, на нее подул легкий освежающий ветер.
– Против ваших рук? Едва ли, – игриво ответила Лиза, с улыбкой разворачиваясь к нему.
– Вы узнали мои руки? – притворно удивился он.
– Я узнала, что вы рядом еще прежде, чем вы дотронулись, – проговорила она, и Александр как-то хитро прищурился в ответ на эти слова. – Дивно, но это так…
– Действительно дивно, – согласился он и стал целовать ее руки, медленно проводя губами от пальчика к пальчику.
– Вы были на прогулке? – решилась завести разговор Лиза, чтобы не думать о той буре чувств, что снова поднималась внутри при этих легких поцелуях. Солнечные лучи мимолетным блеском отражались в его приглаженных назад чуть влажных волосах, и она поняла, что он пришел в оранжерею тотчас, как привел себя в порядок после поездки верхом. Вдруг захотелось запустить пальцы в его волосы и растрепать их, придавая ему мальчишеский вид, какой был у него тогда, той ночью в библиотеке.
– На границе с Вешним воды подмыли земли. Большая часть лога обрушилась, утащив с собой изрядный кусок, – пояснил Александр, прочитав легкое недовольство в ее голосе из-за его долгого отсутствия.
– С Вешним? Полагаю, вы также нанесли визит и в имение, раз уж оказались неподалеку?
Голос звучал раздраженно, выдавая ее с головой, но Лиза не могла ничего с собой поделать. Даже сама мысль о том, что он мог встретить сегодня прекрасную Лиди, больно кольнула ревностью. И радость от его появления несколько угасла, уступая этому дурному чувству. А еще злости, когда он посмотрел ей в глаза, и уголок рта иронично пополз вверх. Именно поэтому Лиза вдруг рванулась прочь, убегая от его насмешки над ее ревностью, но разве возможно было от него уйти?
– Оставьте! – Александр резко обхватил руками ее лицо, вынуждая Лизу замереть на месте. – Оставьте это… Вам нет нужды даже думать о том.
– Но она так красива… я всегда полагала, что ежели и суждено кому стать вашей женой, то только ей. Она первая красавица губернии. Наследница земель мадам Зубовой. Она истинная роза. Я же лишь… лютик!
Александр ничего не ответил. Он на мгновение отошел, огляделся, словно искал что-то, а потом, сорвав с одного из растений в горшках небольшой цветок, вернулся к Лизе. По соцветию цветок был схож с розой – так же плотно прижимались друг к другу лепестки, и Лиза поначалу решила, что именно розу протягивает ей Дмитриевский.
– Этот цветок довольно красив, как вы полагаете? Мой отец отдал немалую сумму за его корни. Цветок везли специально для него с Востока. Розы есть в каждой оранжерее в наших землях, но подите-ка отыщите этот цветок.
– Я вас не понимаю, – проговорила Лиза, но цветок из его рук покорно приняла, удивляясь необычной красоте и хрупкости этого нежно-розового соцветия. А Александр снова взял ее лицо в свои ладони и проговорил, с нежностью заглядывая ей в глаза:
– C’est renoncule[200]. Садовый лютик, который мой отец почитал более роз. И признаюсь как на духу, для меня теперь тоже нет краше цветка и никогда не будет… ma renoncule…
А потом поцеловал ее – сперва в повлажневшие отчего-то глаза, после потерся носом о кончик ее носа, чтобы вызвать улыбку на ее губах, и уже после – в эту улыбку, захватывая в плен приоткрытые губы.
Сейчас, вспоминая те поцелуи, Лиза не могла не улыбнуться. Солнце тогда ласково грело их своими лучами через стекла оранжереи, подсвечивая пылинки вокруг их силуэтов, словно создавая золотистый ореол. Сладко пахло розами, кружа и без того хмельную голову Лизы. И Александр обнимал ее, и под его губами она цвела подобно растениям этой оранжереи. Она тогда принадлежала ему. Целиком.
Поцелуи становились все жарче и настойчивее. Ее пальцы запутались в его волосах. Лиза сделала это намеренно, потому что слишком сильно было желание распустить тугой галстук и, распахнув ворот рубашки, проскользнуть ладонью прямо к коже, чтобы почувствовать силу мускулов под своими пальцами. Лиза даже не помнила, когда Александр успел прижать ее спиной к решетке с розами, придавив юбки своим коленом. Она опомнилась, только когда он сам прервал поцелуй, почувствовав, как сверху на них упали редкие лепестки роз, не удержавшиеся в бутонах, когда покачнулась решетка.
– Что ты делаешь со мной? – глядя на нее в упор, хрипло прошептал Александр.
Лиза безуспешно попыталась прочитать его мысли, удивленная немым вопросом, застывшим в темных глазах. А потом сдалась и только улыбнулась, заметив лепесток розы в его растрепанных волосах:
– Я люблю тебя…
Он долго и пристально смотрел на нее, а после снова поцеловал, прошептав наперед о том, что никогда еще с таким нетерпением не ждал Пасхи. И она рассмеялась, довольная его нетерпением, его желанием, его страстью.
– Lisette! Lisette, où etes vous?[201] – позвала Лизу пробудившаяся при звуке ее смеха Пульхерия Александровна, и ей пришлось выскользнуть из объятий Александра.
– Elise, – позвал ее Дмитриевский, и когда она обернулась, бросил ей садовый лютик.
Лиза прижала к губам этот хрупкий цветок, чувствуя как гулко, словно молот, стучит в груди сердце. Как же она любила его в тот момент! Как же хотелось, чтобы все действительно было так, как ему виделось!
– Я не могу потерять его…
Эта мысль мучила Лизу на протяжении последних недель после предложения Александра. Сказать ему правду сейчас – означало спасти его от уготованной ему участи, но в то же время потерять. А лишиться света, которым он согревал ее душу, когда Лиза только начинала понимать, что это такое – чувствовать человека всем своим существом…
Удивительно, но именно Софья Петровна подсказала Лизе тот самый путь, который мог бы стать для нее истинно верным. Они долго говорили в ночь после того, как было сделано предложение. Женщина выглядела тогда очень усталой, под ее глазами залегли такие глубокие тени, что Лизе она казалась смертельно больной.
– Вы едва не отказали ему, meine Mädchen. Отчего? Муки совести или нечто другое терзало вас в ту минуту? – Мадам задумчиво теребила крест на груди, выдавая свое волнение. – Ежели говорить начистоту, меня беспокоит ваше душевное состояние, meine Mädchen. На какие безрассудства толкнет вас очередной приступ? Помните ли вы о том, насколько шатко наше положение до венчания? Я неоднократно говорила вам о том. Или вы полагаете, что чувства к вам помешают ему выдать нас для честного суда? Едва ли!
– Вы полагаете?.. – Лиза так и не решилась спросить, думает ли Софья Петровна, что Дмитриевский действительно любит ее и, руководствуясь именно этими чувствами, а не из долга или по чести, сделал днем ей предложение.
Но мадам без труда прочитала невысказанный вопрос в глазах девушки и устало улыбнулась.
– О, Лизхен, вас совсем ничему не учит жизнь! Слова всегда красивы, но что таится за ними, в той глубине, куда не под силу порой заглянуть? Нет, я не могу утверждать, что он не питает к вам никаких чувств. Они есть. Вот только какова их природа? Надолго ли они и насколько глубоки? Вы новое лицо для него. Вы пробудили в нем жажду жизни и любви, вы вернули его из той темноты, где до сих пор пребывал наш Аид. Но по опыту вам скажу, meine Mädchen, вы не должны верить, что мужская любовь живет до гробовой доски. Порой она так мимолетна, что даже дуновения от нее не успеваешь почувствовать. И мужчины так легко жертвуют своей любовью, вам ли не знать того?
И Лиза не могла не покраснеть, осознав, что впервые вспомнила о том, другом, кого когда-то смело назвала бы своим любимым. Нынче же она с трудом могла воскресить в душе хотя бы толику прежнего чувства к нему. Или оно было? Ведь душа до сих пор замирала при воспоминании о том мужчине. И Лиза не могла понять – в тревоге ли или в прежнем волнении.
– Вы сейчас на перепутье, – продолжала Софья Петровна, словно читая ее мысли. – Вы вкусили иной любви. А эта любовь порой кружит голову сильнее чистых и непорочных чувств, что вы ведали ранее. Мой вам совет – не позволяйте себе забыться. Думайте только о себе, чтобы сохранить сердце в целости и не измучить душу. Коли встанет выбор, за кем идти и кому жизнь свою вверить, смело идите за тем, кто вас любит, а не за тем, кого любите вы. И помните, что в ваших руках столько судеб. Не только судьба нашего Аида. В противоположность ему многие другие жизни… Помните, meine Mädchen, помните!
Сомнения кружили голову. Даже холодный отблеск серебра медальона не помогал вернуть былое хладнокровие, даже рисунки брата, в которые Лиза вглядывалась, чтобы выбрать единственное верное решение.
И только рядом с Александром темнота в душе отступала прочь. Когда он брал ее пальцы в свои большие ладони, когда она прижималась к его груди и слушала, как бьется его сердце. Тот, другой, тоже обнимал ее, но разве пела ее душа в тех объятиях? Разве появлялась легкость в сердце, когда руки ласкали ее лицо и волосы? Тот другой тоже любил ее, но только любовь, горящая в глубине этих темных глаз, заставляла ее чувствовать себя такой живой и такой свободной.
«…Идите за тем, кто любит вас…» – снова вспомнила Лиза наставления Софьи Петровны, гладя пальцами засыхающий цветок. И вдруг, наконец, поняла, как ей следует поступить. Нет, груз ее сомнений никуда не делся, но стало намного легче, когда появилась надежда. И эту надежду подарил ей он, Александр…
– Когда вы так улыбаетесь, я готов любоваться вами бесконечно, – произнес от дверей библиотеки предмет ее мыслей, и Лиза просияла лицом, увидев его. – От кого вы прячетесь здесь? Неужто от меня?
– Просто хотела побыть в одиночестве, нынче это для меня такая редкость, – Лиза еще дальше отодвинула тяжелую портьеру, за которой скрывалась от посторонних глаз, сидя на широком подоконнике библиотеки с книгой.
Александр шутливо изогнул бровь.
– Быть может, мне стоит удалиться?
Девушка тут же покачала головой, и он, в несколько шагов приблизившись к ней, легко подхватил один из стульев у стены и уселся напротив.
– Я едва отыскал вас…
– С трудом в это верю, – парировала с улыбкой Лиза, и он рассмеялся ее кокетливому тону. А потом протянул руку и перевернул книгу, чтобы взглянуть на автора и название. – Сочинение Карамзина? Не слишком ли печальное чтение в такой благостный весенний день?
– Даже в благостные дни нужно помнить о том… – начала было Лиза, но тут же осеклась, не желая вспоминать о своей былой доверчивости и о том другом мужчине, что первым вошел в ее жизнь. Ведь следом неизменно приходило чувство вины перед тем, кто сидел сейчас напротив нее.
– О чем вы думаете? – вдруг спросил Дмитриевский, и она даже вздрогнула от неожиданной резкости его голоса. Прежняя мягкость, с которой он обращался к ней, исчезла без следа.
– Ни о чем существенном…
Но разве можно было обмануть его внимательные глаза? Лиза видела, что Александр не поверил ей. Отложив книгу в сторону, он потянулся и взял ее руки в свои ладони. И тогда предчувствуя повторение вопроса, она поспешила увести разговор в сторону:
– Расскажи мне… расскажи мне о себе. О своей семье. О том, как ты рос здесь, в этих стенах…
Дмитриевский долго смотрел на нее, не нарушая молчания, и Лиза уже решила, что ее просьба так и останется без ответа. Но, криво улыбнувшись, он все же заговорил:
– Честно говоря, большую часть своей жизни я провел вне этих стен. Здесь я жил только первые годы, пока меня не отправили в корпус на обучение. Вернулся я сюда во время войны, да и то – убежал тотчас же, как приехал. Француза бить хотел, а в итоге сам был нещадно бит розгами. Тут же, в конюшнях. Когда вернули из побега. Затем служба, которая не позволяла часто бывать в Заозерном. А после… в последнее время даже желания на то не было. Мы с отцом, случалось, часто спорили на сей счет. Он сетовал, что мне нет дела до земель и до фамилии. Называл паркетным шаркуном и viveur[202]. Посему я предпочитал держаться подальше от имения, куда удалился отец после смерти belle-mère[203] в 1817 году.
И тут же, практически без перехода, не давая опомниться зачарованно слушавшей его Лизе, задал встречный вопрос:
– А ты? Расскажи о своем детстве.
На короткий миг Лиза растерялась, не сразу вспомнив, что именно рассказывали ранее о прошлом Вдовины. А потом заговорила, аккуратно подбирая слова:
– Мои прошлые годы не особо полны событий. Родилась до войны. Отца впервые увидела, когда уже вступила в отрочество, – он вернулся домой в 1818-м. Но несмотря на это, мы стали удивительно близки. Отец не имел возможности взять учителя в дом и посему сам стал моим наставником. Я уже говорила, как он любил охоту и собак. Уверена, он был бы в восторге от выжленка, которого ты подарил мне. Хотя без сомнения воспротивился бы тому, что я держу его в спальне – это ведь не паркетная собака.
– Ежели позволишь, его надобно на псарню отдать, – кивнул Александр, словно соглашаясь с мнением ее отца. – Коли будет желание, станет твоим на гоне. Но в твоей спальне место вовсе не ему…
Пальцы Александра скользнули по щеке Лизы, заправляя за ушко непослушную прядь. Девушка в смущении покраснела, потупив на мгновение взгляд. Не столько от ласки, сколько от того, что прочитала в его глазах. Память услужливо напомнила, как она недавно отдалась в его власть в этой самой комнате, на кушетке, что стояла за его спиной подле камина.
– Néanmoins, Elise… – его пальцы пробежали по линии ее плеча, потом скользнули вдоль руки, закрытой узким рукавом из тонкого муслина, а после без особого труда обхватили в кольцо ее запястье. – Néanmoins[204], что вас тревожит? Что заставляет ваш лоб так очаровательно хмуриться?
Дмитриевский говорил шутливым тоном, но Лизе почему-то слышался в его словах некий подвох. Позднее она и сама не смогла себе объяснить, почему ей в который раз поневоле пришлось насторожиться. Так застывают звери на гоне, когда не понимают, с какой стороны ждать опасность, но отчетливо знают, что она совсем рядом.
– Мне по сей день непривычно, что мы с вами вскорости под венцы ступим. Что вы – мой нареченный и станете моим мужем. Непривычно, что мои чувства к вам взаимны. И мне неловко перед вами за мой обман.
Дни, что Лиза провела подле Лизаветы Юрьевны, научили ее многому. В том числе и одной простой истине: расскажи лишь часть правды, и тогда тебе поверит даже самый сомневающийся человек. Вот и нынче, чтобы избежать до поры ненужных расспросов, Лиза решила следовать этой тактике. «До того самого дня, как все решится», – твердо повторила она мысленно клятву, что дала сама себе некоторое время назад.
При словах об обмане на лице Александра, на ее удивление, не отразилось ровным счетом никаких эмоций. Он продолжал смотреть в ее глаза, словно пытался что-то разглядеть в их глубине, и лишь грустно улыбнулся уголком рта, когда она продолжила:
– Я обманывала вас. И маменька тоже. Едва ли не с самого первого дня было решено, что грех не воспользоваться моментом и не сделать попытки получить ваше расположение, а с ним ваше имя, состояние и титул. Мне неловко и больно признаваться в этом, но… вы ведь и сами знали. Не думаю, что нам удалось обмануть вас.
– Матримониальный прожект вашей матери был столь плохо замаскирован, что только слепец не разгадал бы его, – медленно проговорил Александр.
Лизе вдруг стало дурно от той лжи, которую они возводили с Софьей Петровной, от тех замыслов, что планировались за его спиной. И оттого, что она по-прежнему лжет ему. Но разве могла она нынче иначе? «До Красной горки… до Красной горки, а там…»
– Я не держу зла, – мягко сказал Александр, видя, как потускнела голубизна ее глаз. – Даже за то, что оказался в проигрыше в вашей игре. Хотя едва ли назову это проигрышем…
Его глаза вновь вспыхнули тем самым светом невысказанной нежности. И завороженная этим светом, Лиза не удержалась и коснулась его щеки, ласково провела пальцами по коже. Желание касаться его до сих пор было таким настойчивым. Быть может, оттого, что происходящее все еще казалось ей нереальным?
– Ты росла вместе с братом? – спросил Александр, и ей снова пришлось собраться с мыслями, чтобы ненароком не проговориться.
– Скорее нет, чем да. Несмотря на то, что дом наш был очень мал, мы росли на разных половинах, как и пристало брату и сестре. А вы? Вы росли вместе братом?
