Текст книги "На сердце без тебя метель... (СИ)"
Автор книги: Марина Струк
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 54 страниц)
– Откуда столько притворства за невинным ликом, Лизавета Петровна? Мы ведь оба знаем, что вы делали здесь, на кромке лесной. И кого ждали, – Лиза даже губу прикусила, чтобы не взглянуть на него испуганно в этот момент. – Только вот просчет у вас вышел, милейшая Лизавета Петровна. Василь расположен ко всем особам женского пола, но сердце свое надежно держит при себе. Так уж привык…
– По какому праву вы позволяете себе так разговаривать со мной? – возмутилась Лиза, но из-за явного испуга, прозвучавшего в голосе, возмущение это вышло совсем неубедительным, а сама реплика жалкой.
– Вы сами позволили мне это, решившись на столь неблаговидные для девицы деяния, – парировал Александр, и девушка явно уловила нотку холодного презрения в его словах, отчего-то больно кольнувшую прямо в сердце.
– Вы ужасный человек! Оставьте меня! Немедленно! – она снова попыталась уйти от него и от его двусмысленных фраз, что хлестали больнее тонких прутьев, когда-то обжигавших ее ладони при наказании за проступки. Но куда бежать от Дмитриевского посреди его земель?
– Вы отослали верхового с явным умыслом, n’est ce pas? – Александр неотступно следовал за ней. – Я знал, что так сложится, оттого и Петра к вам приставил. Он еще юн и слаб душой к женским уловкам. Его легко обвести вокруг пальца. Что и случилось… остаться одной, без dame patronesse. Старая, как мир, игра… Провести собственную охоту и загнать зверя в силок.
От каждого слова Лизу бросало то в огонь, то в холод. Даже ноги одеревенели, и ей приходилось всякий раз совершать невероятное усилие над собой, чтобы двигаться дальше, через снег, ведя за собой спотыкающуюся лошадь. Хотелось одновременно смеяться и плакать. То облегчение накатывало волной, что все кончено, и более нет нужды для притворства, то паника перед тем будущим, что ждет ее по возвращении в Заозерное. Как все обернется для нее, для мадам Вдовиной и для того, кто сейчас возвращался к охотникам, еще не зная, что тщательно составленный план рассыпался, как карточный домик?
– Одного не могу понять – неужто madam votre mere настолько очаровалась Василем, как и вы, что не приметила очевидного? Он бесполезен вам по вашему положению. Я вынужден разочаровать вас – мой кузен не способен даже себя содержать, не то что разрешить трудности супруги.
От тона, которым Александр произнес последние слова, Лизу вдруг скрутил приступ злости. Не было сил слышать эти до боли знакомые нотки – покровительственные, ироничные, полные превосходства над тем, кто ниже по положению и состоянию. И она рассмеялась резко и зло, тут же забыв о том, что еще недавно трепетала перед этим человеком.
– А вы? Неужто не боитесь того же, что предрекаете ныне Василию Андреевичу? Попасть в руки охотника, что силок расставил? – она сделала вид, что задумалась на минуту, а потом продолжила, словно внезапно вспомнив: – Хотя вы ведь так искусно уходите от таких силков. Вас ведь уже пытались поймать, и, насколько мне известно, вы умело ушли от гона. Я бы не желала лишиться брата, как та несчастная…
Сказала и испугалась, когда Дмитриевский вдруг схватил повод ее лошади, заставляя ту остановиться.
– Отпустите! Немедля! – Лиза дернула на себя повод, желая вырвать его из пальцев Александра, чем заставила лошадь занервничать. Каурая беспокойно двинулась вперед, а потом резко на полшага назад, потащив за собой Лизу, и снова вперед – уже резче, вынуждая девушку выпустить повод от боли, ударившей в незащищенную перчаткой кожу.
Лиза не удержалась и упала на колени в снег, откуда и наблюдала, как ее лошадь удаляется прочь в сторону усадьбы. А потом быстро, насколько позволял длинный подол амазонки, вскочила на ноги, раздираемая невероятной по силе злостью.
– Avez toute votre tête?[108] Что вы сделали?
– Только то, о чем вы просили, – невозмутимость Дмитриевского словно щепы разжигала все сильнее и сильнее огонь ее ярости, дрожь сотрясала ее тело. И Лиза в который раз поразилась силе эмоций, что горели в душе. Никогда ранее она не ощущала подобного. Невообразимо!
– Вы – ужасный человек! К вашему сведению, будь моя воля, я бы никогда не приняла вашего гостеприимства. И тому причиной ваша слава, которой вы отменно служили столько лет. Ранее я думала, что люди прибавляют к тому, что передают по слухам и толкам, но в вашем случае… Вы судите нынче по себе и только! Мне нет нужды ставить силки на Василия Андреевича. Я прекрасно осведомлена, что он живет исключительно вашими средствами. И коли б желала поймать того, кто мог бы разрешить наши с madam mere трудности, то ставила бы силки на иную персону. Это было бы гораздо разумнее, n’est ce pas? – попыталась Лиза повторить интонацию, с какой Александр произнес ранее те же самые французские слова.
Она стояла сейчас напротив него, сжав кулаки, не делая ни малейшей попытки скрыть свои чувства. И все больше распалялась при виде того, как он спокоен, как безмятежно гладит морду своего вороного. О боже, еще мгновение, и ее хватит удар, не иначе!
– Да только во мне нет иных чувств к вам, кроме отвращения и страха. Да-да, я вас боюсь, как и должно бояться девице! Вашей прежней славы, вашей бесчувственности, вашего равнодушия к чужому горю и беде. Вы жестокосердны. В вас нет ничего, что должно бы иметь истинному дворянину. Человек, лишенный благородства, презревший честь дворянскую, дворянский долг…
Она знала, что бьет по живому. Для любого человека их круга такое оскорбление было сродни смертельному удару. И знала, что такие раны едва ли быстро затягиваются. Но не могла не ударить, чтобы хоть как-то задеть этого мужчину, казалось, начисто лишенного человеческих чувств. Чтобы увидеть хотя бы отголосок боли на его лице.
Выпад со стороны Дмитриевского был столь молниеносным, что Лиза даже не успела вскрикнуть, как ее локти оказались захвачены в плен крепкими пальцами. А сама она, проехавшись по снегу каблуками сапожек, притянута так близко, что видела, как трепещут ноздри его носа, как ходят желваки под кожей. Лизе стало жутко. Потому что в темных глазах, устремленных прямо на нее, явно читалось желание свернуть ей шею, хотя голос Александра был спокоен и ровен.
– Вы правы, Лизавета Петровна, во всем правы. Только совсем негоже оскорблять человека, предоставившего вам кров. Не по православному обычаю отвечать на добро ядом, пусть и государеву преступнику…
– Отпустите меня! – она не желала слушать его. Ей вообще сейчас хотелось оказаться от него как можно дальше. А еще откуда-то из самых глубин поднималась, разрастаясь с каждым мгновением, истерика. Слишком насыщенными по эмоциям были последние минуты. Слишком сильны пережитый страх и разочарование.
Снова показать свою слабость перед ним… Нет же, нет! Бежать прочь от этого места и этого человека. Чтобы не видеть и не слышать его.
Лиза рванулась раз, потом другой, ненавидя Александра в тот момент всей душой за то, что никак не выходит высвободить рук. А он только смотрел на нее своими удивительными завораживающими глазами и почему-то приговаривал полушепотом, как когда-то успокаивал ее лошадь: «Тихо… тихо…» И этот полушепот только усилил Лизин гнев, придал сил рвануть так, что она выгнулась дугой в его руках.
В этот раз Александр не сумел удержать ее, потерял равновесие, и они с размаху упали в снег, взметнувшийся вокруг них фонтаном белых брызг. Вороной, который все это время держался поблизости, нервно заржал. Александр, упавший на Лизу, тут же плотнее прижался к ней всем телом, закрывая девушку от случайного удара копытом переступающего на месте коня. Обхватил ладонями ее голову, с которой при падении слетела шапка, а локоны рассыпались по снегу.
Вороной всего пару мгновений тревожно суетился на месте. Вскоре он отступил от лежащих на снегу людей, словно сообразив, что может невольно задеть их. Лиза, оглушенная ударом тела Александра, ошеломленная его близостью, даже не поняла, в какой момент конь отошел от них подальше. А потом и вовсе забыла о нем, когда едва заметно шевельнулись в ее волосах мужские пальцы, и темные глаза оказались, на удивление, совсем близко. Так близко, что кончики носов почти касались друг друга.
Лизу будто в омут затягивало с невероятной силой. Даже мысли не мелькнуло о том, в каком неподобающем положении для девицы она находится сейчас: распластанная на снегу, под тяжестью его тела, под его пальцами, что запутались в ее локонах. Словно кто-то стер все мысли из головы, оставив там подобие этого белоснежного луга. И хотелось одного – смотреть в эти глаза, ощущать легкие, ласковые касания пальцев, от которых по всей линии позвоночника пробегали мурашки. Не было ни холода снега, который заботливо принял их в свою колыбель, ни сторонних звуков, хотя над окрестностями разнесся сигнал, что добыча загнана, зверь взят. Только его затуманенные глаза и настойчивые пальцы, один из которых так смело двинулся в путь от локона вдоль по ее щеке – прямо к губам, которые тут же приоткрылись в немом приглашении.
Александр был так близко к ней и так невыносимо далеко в этот миг, когда его губы едва ли не касались ее пересохших от волнения губ. Что-то внутри дрогнуло при этой близости, треснуло, как по весне ломается толстый лед на реке. Захотелось потянуться к его скулам и коснуться их кончиками пальцев. Совсем мимолетно…
А потом на лоб Лизы вдруг упало несколько снежинок, что задержались на длинных ворсинках меха его шапки и только сейчас соскользнули вниз. Она недоуменно моргнула, вздрогнув от холода, которым тронул снег ее нежную кожу прямо у линии волос. Разорвалась незримая нить, протянувшаяся меж ней и Александром, растаяли чары, которые закружили Лизе голову, заставив на несколько коротких мгновений забыть обо всем.
Лиза раздумывала недолго. Правая рука, ничем уже не удерживаемая, взметнулась и с резким звуком опустилась на его левую щеку. Голова мужчины дернулась при ударе – тот был так силен, что даже шапка Александра свалилась в снег, а ладонь девушки загорелась невыносимым огнем боли. Он с легким свистом втянул в себя воздух, и Лиза поняла, что наконец-то добилась своего – причинила ему боль.
– Nous, j'ai bien mérité[109], – прошептал Александр, снова возвращая взгляд к ее лицу, на что она раздраженно поджала губы.
Дмитриевский легко поднялся на ноги и протянул ей руку. Глупо было отказываться от помощи при тяжести трена, что так и тянул вниз. Потому Лиза ухватилась за его ладонь, хотя и пробурчала себе под нос что-то про «последнего на этом свете человека, от которого желала бы помощь принять».
– А вот и наш верховой!
Она обернулась в сторону, куда смотрел Дмитриевский, отыскавший наперед ее шапку и стряхивавший с той снег. Действительно, к ним спешил Петр, ведя на поводу каурую Лизы. Подъехав, он быстро соскочил с седла и бухнулся на колени в снег перед графом.
– Прощения прошу, барин! Милости прошу! Не доглядел, дурак, за барышней, не доглядел! – Он говорил так быстро, что Лиза с трудом разбирала слова.
– Дурак и есть, что на речи барышни повелся. Твое дело мой приказ исполнять, а не капризы девичьи, – резко ответил Александр, вмиг превратившись в господина. – Барышня, гляди, с седла упала, убиться могла. Могла?
– Могла, ваше сиятельство, ой, могла! – Петр еще ниже склонил непокрытую голову, едва ли не утыкаясь носом в снег. – Прощения прошу, барин, бес попутал!..
– Десять плетей за то, что барышню из вида упустил, когда наказывали в оба глядеть! Твое счастье, что барышня цела и здрава. Но если хоть что-то из моего наказа упустишь – лично всыплю полсотни соленых.
Лиза чуть не ахнула при этой угрозе, в очередной раз поражаясь бездушности графа. Дворовый же только кивнул в ответ, ничуть не испугавшись слов барина. Будто вовсе не ему грозило быть битым на конюшне плетьми, от души смоченными в соли.
– Барышню в усадьбу повезешь да скажешь, что она в седле не удержалась. И ко мне тотчас пошлите, будто и неведомо мне то. И ни слова никому о том, что был я здесь, ни единой душе! И что барышня хоть миг при тебе не была. Ты все понял? – и когда верховой снова с готовностью кивнул, Дмитриевский улыбнулся довольно: – Надеюсь на тебя, Петр.
– Все исполню. Слово мое – могила! – Петр перекрестился, а потом взглянул искоса на барышню и снова на барина. – Ехать бы вам, Лександр Николаич, трубили ужо, что зверя взяли.
Александр улыбнулся дворовому, а потом так громко свистнул, что Лизе захотелось по-детски закрыть уши ладонями. Вороной, отступивший на несколько десятков шагов к лесной опушке, тут же послушно затрусил к ним. Впрочем, Дмитриевский не обратил на него внимания, вдруг приблизившись к Лизе.
– Вы позволите? – и прежде чем та поняла, что он хочет сделать, обхватил ладонями ее талию и, подняв, словно пушинку, усадил на каурую, которую крепко удерживал Петр, к тому моменту уже поднявшийся с колен.
– Vous êtes insupportable personne![110] – прошипела ему Лиза, но была вынуждена удобнее устроиться в седле, ухватившись за луку, иначе бы снова съехала вниз, прямо в его руки. И только тихий смех был ей ответом.
– Все сделаю, как велено, – заверил в последний раз хозяина Петр, и всадники разъехались в разные стороны: Дмитриевский спешил вернуться к остальным охотникам, а Лизу уводил в сторону усадьбы стремянный. Уже покидая границы луга, Александр снова свистнул, но теперь иначе – несколько раз коротко и отрывисто. На этот сигнал из леса выбежала собака, с трудом волоча добычу, которую удалось поймать в лесу, пусть и отстав от остальной стаи.
– Умница Ора! Какая же ты умница! – соскочив с коня, Дмитриевский потрепал гончую за ушами, а после перекинул через круп лошади тонкое тело лисы и снова занял место в седле. Тронул поводья, направляя вороного к месту сбора охотников, и неожиданно заметил краешек платка, так отчетливо белевший на фоне темной ткани казакина. Запихнул его пальцем поглубже за обшлаг рукава, пряча от случайного взора.
Именно этот батист помог нынче Александру так быстро отыскать ту, что столь внезапно потерялась во время гона. Тонкий нюх Оры, его любимой выжловки[111], без особого труда указал ему путь.
– Умница Ора, – прошептал Дмитриевский, мысленно возвращаясь на некоторое время назад. Ему казалось, что охота поможет расставить все по местам, откроет ему полностью картину того, что происходит сейчас в усадьбе. Он не мог не чувствовать напряжения интриги, незримо витавшей в воздухе. И это напряжение пришло в Заозерное вместе с дамами Вдовиными. Какие цели преследовали мать и дочь? Какие скрытые мотивы двигали ими, словно шахматными фигурами? Неужто он действительно ошибся, думая, что за его спиной разворачивается некая история, главными персонажами которой были двое, что так и стояли сейчас перед глазами, касаясь друг друга руками в тот день чаепития?
Александр нутром чувствовал, что между ними что-то есть. И совсем не удивился, когда, обернувшись во время гона на охотников, идущих по следу его стаи, не увидел ни синего казакина, ни всадницы в платье опавшей листвы. И тут же вспыхнул азарт загонщика – что может быть увлекательнее, поймать зверя прямо в расставленных силках? «Это ведь только азарт загонщика», – твердил себе мысленно Александр.
Вдовины здесь явно с каким-то умыслом. Не за Василем ли, что недавно из Москвы вернулся, приехали? Как некогда приехала одна вдовица-купчиха, решившая, что кузен непременно женится на ее дочери после той скандальной истории в Петербурге. Александр не мог не поморщиться, вспоминая о том. Извечная история с Василем! Неужто?.. Он даже тряхнул головой – быть того не может! Вряд ли эта chatonne[112] подпустила к себе столь близко мужчину…
Дмитриевского заметили, едва он въехал на поле. Махнули приветственно руками, а кто и шапкой, как один из соседей. Дожидаясь его прибытия, охотники согревались на морозе чарочками медовой, что отменно делала его ключница каждое лето, и подогретым вином. С улыбкой рассказывая что-то увлекательное Лиди, Василь внимательно наблюдал, как Дмитриевский приближается к охотникам. Он был спокоен и весел, но Александр без труда читал по его взгляду, что тот теряется в догадках о причинах, заставивших кузена оторваться от охоты. И если остальных убедило объяснение Александра, что Ора свернула за одной из лисиц, что разделились, стремясь уйти от гона, то Василь вряд ли поверил этой истории.
– Ты не встречал ли часом mademoiselle Вдовину и ее верхового? – спросил он у Александра, когда тот одним махом опрокинул чарку медовой. – Ее до сей минуты нет… Не случилось ли чего? Мадам Зубова обеспокоена…
Варвара Алексеевна отнюдь не выглядела обеспокоенной отсутствием гостьи Дмитриевских. Куда больше пожилую женщину занимал тот факт, что Александр даже словом не обменялся с ее очаровательной Лиди, которая только ради него и гнала недавно лошадь по снегу, надеясь быть замеченной среди прочих.
– Откуда мне знать? Не я ей dame patronesse, – пожал плечами Александр, но поманил к себе людей, нахмурившись для вида.
– Господи, Alexandre, порой ты пугаешь даже меня своим равнодушием! – зло бросил Василь, наблюдая, насколько спокоен его кузен.
Отчего-то эта злость, прозвучавшая в голосе Василя, задела Александра за живое. Захотелось ответить чем-то не менее резким, как тогда за ужином, когда вернулся из конюшен от покалеченного коня. Но в тот момент закричали с границы поля, приметив человека, явно посланного из усадьбы к барину с неким посланием. Пришлось отвлечься на того и сыграть свою роль до конца. Хотя с трудом удавалось сдержать улыбку при воспоминании о том, как лежала под ним Лиза в снегу и как совсем не по-девичьи сильно ударила его.
«Странно, что никто не обратил внимания на мою щеку», – подумал Александр, когда возвращались к усадьбе, завершив охоту ранее срока к неудовольствию некоторых. Щека до сих пор горела огнем, и ему казалось, что след от пощечины так и остался на ней.
Едва Дмитриевский ступил в дом, как на него тут же налетела встревоженная тетушка, забавно потряхивая головой с тугими кудряшками. Она ухватилась за пуговицу его казакина, как делала всегда, чтобы удержать на месте и заставить выслушать.
– Божечки мои! Говорила же я, что негоже тянуть тебе Лизавету Петровну на охоту свою! – Пульхерия Александровна улыбалась охотникам, приветственно целующим ее маленькую ручку, но пуговицы казакина так и не отпускала, не позволяя племяннику даже шага ступить от себя. Так и выговаривала ему, перемежая гневные реплики улыбками и словами приветствия в сторону тех, кто проходил мимо них в салоне, торопясь в гостевые половины, чтобы переменить платье к ужину.
– Я тебе говорила, что до добра твои выезды не доведут, и вот пожалуйте! Всего ничего миновало с той поры, как беда приключилась с Вдовиными, и вот новая напасть! С лошади упала! Такая хрупкая барышня! Ей-ей, гоже ли? Ох ты, Божечки мои, обойдется ли? Она ведь такая… такая…
– Я убежден, что здравию mademoiselle Вдовиной ничто не угрожает, что происшествие без последствий обошлось. Пожелаете – за господином Журовским пошлем в уезд, дабы подтверждение тому получить, – Александр сумел-таки отцепить пальчики тетушки от пуговицы и поцеловал каждый из них. – Простите меня, tantine, за беспокойство доставленное…
– Просить прощения тебе у madam Вдовиной и Лизаветы Петровны надобно, – Пульхерия Александровна вздохнула обеспокоенно, думая, отчего так зла была милая прежде барышня по возвращении в усадьбу. От собственной ли неуклюжести только? А потом все-таки спросила тихо, страшась ответа: – Не Василь ли?..
– Нет, ma tantine, не тревожьтесь, – заверил ее так же тихо Дмитриевский. – Причин для тревог нет…
Отчего-то в тот вечер он с особым нетерпением ждал сигнала к ужину. Хотелось снова взглянуть в эти удивительные глаза испуганной лани, которые спустя короткий миг могли превратиться в прищур разъяренной дикой кошки. Лиза действительно была кошкой, которую трудно удержать в руках. Горделивая, величавая, обманчиво нежная и хрупкая. Злится ли она на него до сей минуты, или гнев уже утих? Обожжет ли злым взглядом или скользнет невинно-влекущим, как бывало прежде? И кровь закипала в жилах при воспоминании, как рвалась она из его рук, как упали они в снег после…
Не потому ли, что нетерпение от ожидания достигло своего пика, Александр почувствовал себя обманутым, когда, придя в столовую, узнал, что mademoiselle Вдовина сказалась больной и к ужину не спустилась? Ее отказ вызвал в нем странную злость, которая только разрасталась в груди с каждой минутой, проведенной за столом. На нее, что показывала ему свое явное нерасположение. На Василя, что будучи, на удивление, в прекрасном настроении так и искрил своим обаянием. На мадам Вдовину, впервые спустившуюся при помощи лакеев в столовую – за то, что не смогла повлиять на дочь. На Зубову-старшую – за то, что смотрела на него, словно он задолжал ей огромную сумму и не выплачивает долг. И на остальных…
«…В вас нет ничего, что должно бы иметь истинному дворянину. Человек, лишенный благородства, презревший честь дворянскую, дворянский долг…»
Интересно, что думают они, эти люди, что сидят сейчас за его столом, охотно приезжают с визитами, подобострастно улыбаются и кланяются при встрече? Говорят ли о нем за спиной то же самое, что бросила ему в лицо нынче днем Лизавета Петровна? Что он опозорил честь своего рода, не одну сотню лет безупречно служившего царю и отечеству. Что его ошибка – темное пятно на славном имени Дмитриевских. Что он недостоин звания дворянина. Преступник, приговоренный царским судом…
Приподнятый настрой, что ощущал Александр с самого утра в предвкушении охоты и после – во время ожидания момента, когда она ступит в столовую, гордо выпрямив спину, испарился к последней перемене без остатка. Оттого и отказался он разделить с гостями «удовольствие от музицирования mademoiselle Зубовой».
– Прошу простить меня, – Александр склонился над ручкой Лиди, обтянутой кружевом митенки. – Вынужден откланяться. Возможно, в другой раз? Когда буду у вас с визитом?
Он знал, как загладить перед Лиди собственный уход из салона. Быть может, это глупо, но почему-то захотелось, чтобы она не огорчалась сейчас из-за него, как бывало прежде.
– Вы обещаетесь? – девушка, казалось, даже дыхание затаила, пока ждала его ответа.
И он улыбнулся грустно, понимая, что, верно, никогда не сможет дать ей того, чего она так ждет от него. Если только – отчасти…
– Обещаюсь.
В который раз Дмитриевский нарушил некогда установленное им же правило – не курить в библиотеке. Но хотелось отвлечься, а книги и журналы не помогали в том. В курительной же могли быть гости с охоты, и потому путь туда для него, желавшего остаться в одиночестве, был заказан.
Но не успел Александр вытянуть ноги к огню, раскурив трубку, как в дверь библиотеки тихо стукнул лакей, будто уже заранее прося прощения, что беспокоит.
– Александр Николаевич, мадам Вдовина просит уделить ей несколько минут…
И Дмитриевский, выпрямившийся, когда открылась дверь, снова откинулся на спинку кресла, прикрывая на миг глаза и собираясь с мыслями. Он уже заранее знал, о чем пойдет речь спустя пару мгновений, когда лакеи внесут кресло с Софьей Петровной, вынужденной пока передвигаться по дому с помощью слуг. И, еще не выслушав ее, заранее знал, как поступит.
Глава 10
С недавних пор Лиза полюбила сидеть в темноте. Даже нарочно просила Ирину плотнее прикрывать заслонку печи. Чтобы и эта тонкая полоса света не нарушала мрака, в который постепенно погружалась комната с началом зимнего вечера. Обхватив руками колени, Лиза утыкалась в них подбородком и ни о чем не думала, не вспоминала… Ни о Дмитриевском, ни о том, кого ждала здесь, в темноте комнаты, ни о своей туманной будущности. Ни тем более об охоте и том происшествии…
– Что с тобой, ma chère? – мадам Вдовина встревожилась в тот день не на шутку, когда Лиза буквально влетела в их покои, резко распахнув дверь. Софья Петровна молча наблюдала, как девушка в остервенении стаскивает перчатку с руки, разрывая тонкую лайку, а после швыряет шапку и жилет на пол. Ирина еле успела подхватить вещи с ковра, прежде чем разъяренная Лиза прошлась по ним за ширму, спеша ополоснуть лицо водой в попытке обуздать эмоции.
Видя состояние дочери, мадам Вдовина с нарастающим беспокойством следила за каждым ее движением, ловила каждое слово, чтобы в случае нужды одернуть Лизу, не дать той сказать лишнего при местной девке. Только когда Ирина вышла вон, унося мокрый наряд, знаком велела говорить.
– Это невозможно, мадам! Этот человек невозможен! – Лиза изо всех сил сжала пальцами край столика. – Все бессмысленно… все! Самое лучшее, что мы можем сделать – это уехать… Я настаиваю! – к концу своей речи девушка уже невольно перешла на крик.
– Still, meine Mädchen![113] Не забывайте, где мы, – Софья Петровна щелкнула пальцами, как делала всегда, когда чем-то была недовольна. – Вы слишком забылись. Вы – не мещанка, которой дозволено топать ногами и кричать в голос. Вы – дворянской крови. Это первое. Das ist erstens. А вторым скажу вам, что перешагнув порог этого дома, мы обе лишились возможности отступить. И нет у нас пути иного, как только к тому, что наметили. А нынче выдохните… noch mal[114]… вот так… и поведайте мне, что такого стряслось на охоте.
– Я… я отстала от гона. И случаем оказалась без своего верхового, – Лиза постаралась придать голосу беспечность, но злость, запертая в душе, так и рвалась на волю, вынуждая на резкость в словах. – Меня отыскал граф. И вел себя неподобающе дворянину…
– Man stelle sich nun vor![115] – выдохнула одновременно потрясенная и обрадованная услышанным Софья Петровна, как обычно в сильном волнении перейдя на язык родных земель. – Самолично в руки идет! Он… он касался вас? Каков ущерб имени честному?
Лиза была бы рада обмануть. Сказать, что ничего не было вовсе, уже жалея, что открылась матери. Но поняла, что идти на попятную нет смысла, равно как лгать. Оттого и рассказала все.
– So einer ist er also![116] – Софья Петровна расплылась в довольной улыбке. – Горяча кровь… все, как я думала… Но чтобы так скоро!
– Я бы не питала особых надежд, мадам, – с сомнением в голосе заметила Лиза. – Помните о том случае на одном из праздников под Петербургом? Когда его сиятельство презрел долг честного человека в отношении девицы…
– Та девица была дура, – грубо возразила Софья Петровна. – Так глупо… так нелепо ставить ловушку для собственной чести. Все должно быть иначе – тонко, аккуратно, без лишних подозрений. Чтобы кровь сама толкнула на то, что приведет к венцам. Мужчину толкнула, не девицу!
Они замолчали на некоторое время, вспоминая известную обеим историю из прошлого хозяина Заозерного, случившуюся еще до того дня, когда ему поневоле пришлось стать любителем деревни.
Одна из знатных столичных персон пригласила почти весь свет в свое загородное имение на увеселения в честь дня ангела супруги. Многие гости остались на ночлег, в том числе и герои истории. По окончании последнего в череде тех увеселений бала все разошлись по комнатам. Причем хозяин предусмотрительно разместил дам в правом крыле дома, а мужчин – в левом.
Каким образом одна из девиц оказалась вместе со своей горничной на мужской половине, позднее так и не выяснилось. Версий было много, даже совсем неприличные, те, что никогда не озвучивались в присутствии Лизы. Но факт оставался фактом – девица ночью была возле мужских спален и, более того, даже зашла в одну из них – ту, что занимал граф Дмитриевский. Зашла на несколько коротких мгновений, чтобы впоследствии жалеть о них всю оставшуюся жизнь.
Лиза прекрасно понимала, что по прошествии времени история, передаваемая из уст в уста, могла обрасти самыми невероятными подробностями. Но суть ее вряд ли изменилась. Честь девицы была попрана. Любой благородный человек свел бы на нет возникший ущерб девичьей репутации. Но Дмитриевский обязательств на себя взять не пожелал. А когда брат девицы попытался призвать его к ответу, граф хладнокровно убил того на дуэли.
Даже думая о том, Лиза не могла не ощущать странной тяжести в груди. Бедняжка! Лишиться в одно время и брата, и счастливой будущности. И пусть сейчас у каждого своя версия причины, что привела девицу в спальню Дмитриевского, и того, что могло случиться за время этого конфуза, итог был один. Ничего, кроме жалости и сочувствия Лиза испытывать к той не могла. Да еще в очередной раз удивилась бездушности графа.
– Dumme wie Bohnenstroh![117] – проговорила после паузы Софья Петровна. – Коли уж риск, так после расчетов долгих. И не при слугах… Они так болтливы порой. У тебя все же иная история, meine Mädchen, согласись. Там были очевидцы, тут же…
– Не сойдется, – упрямо повторила Лиза. – Не по его правилам, не по его…
– Поглядим, – так же твердо, как Лиза, сказала Софья Петровна, недовольно поджимая губы. Ей не нравились перемены, что случились с девушкой в Заозерном. Ту словно подменили. Ранее казалось, что все будет намного проще, нынче же…
– Столько времени вдвоем! Тем паче в снегу валял, будто девку крепостную, а не барышню честную, – при этих словах мадам Вдовиной внутри Лизы что-то взорвалось и ударило в лицо краской стыда. Пальцы помимо воли сжались в кулаки. – Коли хоть крупица совести есть, должен понимать, к чему ведут подобные оказии… – продолжала, не замечая ее состояния, Софья Петровна.
Лиза только усмехнулась. Загнать Александра в ловушку несколькими минутами наедине? Нет, тут должно быть нечто иное.
– Он редко чувствует вину, – наставлял Лизу нынче в лесу ее кукловод. – Но если в нем пробудить это чувство, то можно выиграть тотчас. Коли будет ему за что грызть себя, то горы свернет – лишь бы сгладить свою провинность… Не сложится по иному чувству, надо играть по другим правилам…
Тут же во рту разлилась горечь, как и в первый раз, когда она услышала эти слова. Чувства, что переполняли Лизу, давили на грудь и мешали дышать. Хотелось распахнуть окно и остудить голову, чтобы кровь больше не стучала так в висках.
Спускаться к ужину, видеть за столом все эти знакомые лица не было никакого желания, как и становиться бледной тенью неиссякаемого очарования прекрасной Лиди. И лишний раз бояться взглянуть на одного из мужчин, чтобы не выдать связь меж ними. И не смотреть в сторону Александра, который нынче непременно явится на ужин – разве мог бы он упустить случай понаблюдать за ней после случившегося? Лиза была готова биться об заклад, что так и будет. А быть предметом внимания этих цепких глаз сейчас, когда Александр едва не пробил тщательно возводимую ею защиту там, на поле… и когда она так зла на него за ту вольность, что он позволил себе. И на себя – за собственную слабость.
