Текст книги "На сердце без тебя метель... (СИ)"

Автор книги: Марина Струк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 54 страниц)

– Я не отступлюсь! – это было последнее, что произнес тогда молодой человек, покидая своих собеседников, а спустя некоторое время и усадьбу. – Не отступлюсь!

Только Пульхерии Александровне довелось поговорить с ним тогда перед отъездом. Она до сих пор помнила выражение глаз старшего племянника, когда он, сжимая ее руки, запальчиво исповедовался ей. Когда говорил о своей такой нежданной любви к той, кого помнил еще девочкой, а ныне увидел прекрасной юной девушкой. О, как тогда понравились Пульхерии Александровне его слова о Нинель! Из всех мужчин, которые только могли быть предназначены ее маленькой птичке в мужья, она бы и сама не выбрала более достойного, чем Alexandre! И сердце рвалось на куски при мысли о невозможности этого союза…

Александр и сам все понимал тогда, но разве мог устоять против своей природы, которая настойчиво призывала заполучить желаемое, несмотря на все препоны? Неизведанное прежде чувство так непривычно будоражило кровь и совершенно заглушало голос разума.

– Что скажешь ты мне, ma chère tantine? – спрашивал он тогда у Пульхерии Александровны, целуя ее руки и моля о заступничестве перед родными.

– Скажу, что рада, – ты впервые полюбил, – честно ответила тетушка, лаская его волосы, как ранее, когда он был совсем мальчиком.

Дмитриевский покинул отцовский дом всего восьми лет от роду, чтобы, как и пристало наследнику знатной фамилии, начать обучение в Пажеском корпусе. Но для нее он так навсегда и остался маленьким мальчиком, ее Alexandre.

– И весьма огорчена, что твое сердце желает невозможного. Потому что эта любовь обречена. Не будет венцов. С’est impossible.^[176]

– Она меня любит, ma tantine… и потом, разве на этом свете есть что-то невозможное для меня?

Нет, разумеется, Пульхерия Александровна не рассказала Лизе об этой истории во всех подробностях. К чему? Многие, как, к примеру, мадам Зубова, считали ее недалекого ума, объясняя это ее почтенными летами. Но Пульхерия Александровна была совсем не такова. Просто так удобно разведывать многое, играя роль блаженной, навязанную ей окружающими…

– Он не отступил, – медленно проговорила Лиза, подбадривая старушку продолжить свой рассказ, когда та на некоторое время задумчиво уставилась перед собой.

– Нет, не отступил, – подтвердила Пульхерия Александровна, складывая ладошки на груди.

От изразцовой печи уютно веяло теплом, а настойка делала веки такими тяжелыми, так и хотелось сомкнуть их и погрузиться в дрему. Оттого рассказ давался старушке с каждым словом все труднее, все медленнее текли слова, и длиннее становились паузы меж ними.

Александр еще трижды просил руки Нинель у своей кузины. И трижды получал решительный отказ. Последний был и вовсе сопровожден угрозой спрятать девушку за монастырскими стенами. «Да, Нинель не создана для жизни черницы, вы правы, Александр Николаевич. Но исключительно ваша вина будет в том, что ей придется скрыться от мира и его соблазнов», – сказала ему тогда мадам Дубровина.

– Они страдали, Alexandre и Нинель, – печально проговорила Пульхерия Александровна, вспоминая, как долго не могла улечься волна раздоров и ссор после того дня, когда молодой Дмитриевский впервые заявил о своих намерениях. – Разлука должна была охладить чувства, но она только сильнее разожгла огонь в их сердцах. И каждый боролся за совместное счастье как мог: Нинель умоляла мать и графа Дмитриевского смилостивиться над ее судьбой и пойти навстречу ее желаниям, а Alexandre… Он на время пропал. Говорили, что ездил в Москву, но среди публики замечен так и не был, так что едва ли это правда. Он просто скрылся от всех, затаился, как зверь перед прыжком. Это мадам Дубровина после объявила его таким: зверем, поджидающим свою добычу…

Лиза знала, что было потом. В разных интерпретациях слышала ту историю, что еще долго не сходила с уст светской публики. Правда, она полагала, что Пульхерия Александровна расскажет все иначе, но надежды ее не сбылись.

В одно прекрасное воскресное утро молодой Дмитриевский украл mademoiselle Дубровину прямо из ее родного псковского имения. Увез на рассвете. И обвенчался с ней в ближайшей церкви. Без родительского благословения, без высочайшего разрешения из епархии, что впоследствии и попытается применить для расторжения их брака мадам Дубровина.

Грянувший гром, которым в свете отразилось тайное венчание наследника графа Дмитриевского, казалось, ничуть не волновал молодых. Еще до побега Александр выхлопотал отпуск в полку сроком на год, имея намерение в случае объявления их брака незаконным, и вовсе подать в отставку и увезти Нинель за пределы империи и влияния православной церкви.

Молодые удалились в одно из имений Дмитриевских в волжских землях, подальше от Москвы и Петербурга. Конечно, они надеялись на прощение родных и принятие их столь желанного для обоих брака. Но и без оного, как после призналась Нинель Пульхерии Александровне, счастье их было безмерным.

– Я ради него смело бы шагнула и за край земли, прямо в бездну! – восторженно говорила Нинель. И подтверждение тому без лишних слов читалось на ее лице, в ее смехе, во всем ее облике. Как она сияла в присутствии своего супруга! Наверное, ее матери стоило бы взглянуть на это безмятежное счастье прежде, чем браться за любое доступное оружие в попытках разрушить их брак.

И, наверное, именно поэтому самым важным союзником молодых стал старый граф Дмитриевский, которого Нинель навестила в Петербурге и к которому бросилась в ноги, умоляя о снисхождении. Дело о расторжении брака, рассматриваемое по обращению мадам Дубровиной в Святейшем Синоде, по решению обер-прокурора, хорошего знакомца графа, было прекращено. Впрочем, едва ли брак расторгли бы по причине кровного родства.

– Alexandre все обдумал заранее, чтобы после не потерять с таким трудом полученное счастье, – голос Пульхерии Александровны становился все тише и звучал медленно и устало. – Он признался мне в том позднее…

Лиза оглянулась на Дмитриевского. Тот сидел в кресле и внимательно слушал одного из визитеров, в таком уже привычном для нее жесте скрестив пальцы перед собой. Да… Никаких сомнений в том, что Александр был тогда твердо настроен удержать при себе ту, ради которой рискнул всем – своим будущим наследством, титулом, карьерой в гвардии и положением в обществе. И никаких сомнений в том, что он безумно ее любил…

Пульхерия Александровна так и не окончила свой рассказ. Когда Лиза, с трудом заставив себя отвести взгляд от хозяина дома, взглянула на нее, старушка уже дремала, чуть склонив голову к плечу. Но Лиза не расстроилась этому обстоятельству – слушать о счастливом прошлом Александра желания не было. К тому же она знала остальное от иных лиц: молодые супруги, благосклонно принятые отцом Дмитриевского, зажили в Заозерном, словно в сказке. Совсем не обращая внимания на неприятие их брака мадам Дубровиной и пересуды в обществе.

Правда, зажили только счастливо, потому что долго не получилось. Ровно через год и два месяца после бегства и тайного венчания молодая супруга Дмитриевского умерла. И именно в этих стенах мадам Дубровина кричала убитому горем Александру, что это он убил ее дочь.

«Интересно, – думала Лиза после, когда удалилась в свои покои на время дневного отдыха, – понимала ли сама Нинель, что любовь Александра приведет ее к такому финалу? Что жизнь будет такой короткой, пусть и наполненной счастьем в последние дни?»

Скорее всего, из-за этих мыслей Лизе и привиделся сон, в котором ей слышался тихий восторженный шепот Нинель. Этот шепот слышался ей и после: в столовой за поздним обедом, в салоне, когда играла с дамами в écarté^[177]. Александр наблюдал за ней издалека, она чувствовала кожей его пристальный взгляд, оттого и проигрывала постоянно то матери, то Пульхерии Александровне под их беззлобное подтрунивание над ее невезением.

– Удача отвернулась от вас, ma chère, – проговорила Софья Петровна, когда Лиза вновь проигралась. На что Пульхерия Александровна справедливо заметила, сгребая к себе карты с ломберного столика, чтобы перетасовать их:

– Кому не везет в игре, всенепременно удача в ином. Кто ведает, в чем улыбнется фортуна mademoiselle?

«В любви!» – вдруг отчаянно захотелось воскликнуть Лизе, когда она посмотрела в темноту окна поверх пышного чепца Пульхерии Александровны. Ее собственное отражение казалось ей расплывчатым из-за неровности тонкого льда, что образовался к вечеру на стекле. Но мужчину в темном фраке, сидящего чуть поодаль от нее с газетным листком в руках, она видела четко. Черты лица, знакомый наклон головы и темные пряди волос, упавшие на лоб, по памяти вставали перед глазами.

– Ох, что за напасть! – меж тем жаловалась Пульхерия Александровна. – Только я радовалась, что солнце пригрело, да снег таять начал, как сызнова морозы ударили. А где была вода, там ныне лед стал. А с завтрева-то… крепость та клятая! И так ее водой залили, а тут еще и мороз на подмогу пришел…

Она раздраженно бросила карты на сукно, не желая продолжать игру. Мадам Вдовина с готовностью приняла ее извинения, заверив, что и сама бы желала уйти к себе. День, наполненный многочисленными визитами, изрядно всех утомил. Все, чего хотелось в тот момент Софье Петровне – принять капель для сна да забыться в ночном покое без сновидений.

Лиза не раз пожалела той ночью, что не последовала примеру матери. Она была взволнована до крайности и предстоящим выездом на Масленичные гуляния, и содержанием письма, которое все-таки вскрыла, когда Ирина погрузилась в сон, и собственными ощущениями, что будоражили ее и мешали спокойно уснуть.

«Я должна быть рада», – повторяла Лиза себе. Рада, что все переменилось. Потому что именно о том гласило письмо, спрятанное между страницами сочинения Ричардсона и забытое там на долгие два дня.

«…Все наши договоренности теряют силу. Я более не желаю, чтобы вы следовали прежнему плану. После долгих раздумий я понял важную вещь – никогда я не сумею даже на короткий миг отдать вас в его руки. Никогда! Сама мысль об этом причиняет мне боль.

Вот так, душа моя… я думал, что смогу, но нет – вся моя сущность восстает против того, что я когда-то наметил. Нет, нельзя сказать, что прежде я думал иначе. Что не знал, как больно и тягостно будет мне, когда вы вложите свою руку в ладонь другого мужчины, когда ступите в его спальню супругой. Я знал. Но не понимал всей глубины этой боли… не ведал ее. Теперь же я готов уступить вам во всем.

Я думаю, есть иной путь получить то, что должно принадлежать мне по всеми признанному праву. Дайте мне время. Дайте мне немного времени, ma bien-aimée, и я все разрешу. И все непременно сложится так, как мы когда-то мечтали. И будет небольшое имение с яблоневым садом, и клавир у окна в гостиной, и чаепития в беседке под сенью цветущих яблонь…»

Лиза читала эти строки и ощущала внутри странную пустоту. Более не виделись ей в мечтах ни яблоневый сад, ни усадебный дом, ни другие картины тихого счастья с автором письма.

Он просил немного времени… Пытался удержать Лизу от той пропасти, в которую она уже летела с замиранием сердца, чувствуя небывалую легкость. Он просил прекратить игру с Дмитриевским, не привлекать его и не принимать его расположения.

«Берегите свое честное имя, – завуалированно намекал он о том, о чем Лиза в последние дни думала почти непрерывно. – Сохраните свою девичью честь нетронутой, незапятнанной даже тенью слуха. Я полагаюсь на ваше благоразумие, потому и не пишу известной нам обоим особе о сих изменениях».

И снова в конце письма говорилось о любви к ней, горячей и безрассудной. Красивые слова, от которых ранее у Лизы так сладко кружилась голова, теперь не вызывали ничего, кроме равнодушия. Сердце ее билось ровно, словно и не было ничего меж ними прежде: ни прикосновений, ни робких поцелуев, ни взаимных обещаний.

Лиза аккуратно сложила письмо в ровный прямоугольник, и спрятала его обратно в книгу. Писать ответ не хотелось. Пустота в душе и ровный такт сердца. Но это сердце тут же пускалось вскачь, едва она вспоминала недавнюю встречу в библиотеке, или когда думала о завтрашнем дне. Четверг Масленичной недели – день, когда, по обыкновению, происходит взятие снежной крепости и захват чучела Масленицы. День, когда решится, кто выйдет победителем странного пари.

«Что попросить в случае выигрыша? – думала Лиза, гладя по ровной шерстке Бигошу, спавшего рядом с ней в постели. – Рискнуть ли, открывая карты в стремлении заполучить заветный приз? Интересно, что бы он сказал, если бы я попросила его жениться на мне?» Начисто забывая строки только что прочитанного письма, Лиза не сумела удержать улыбки, представив себе эту сцену. По телу разлилась горячая волна удовольствия при мысли о возможном браке с Дмитриевским.

Сомнений в том, что пари выиграет она, не было. Пульхерия Александровна верно подметила – последние два дня стояла ясная погода, и солнце пригревало совсем по-весеннему. Снег стал влажным и липким. С крыш стекали струйки талой воды, и возле усадебного дома образовались десятки луж. В среду же неожиданно подморозило. А под вечер и вовсе случилась странность – с небес полился то ли дождь, то ли снег, покрывая все тонкой коркой льда. Даже черные ветви деревьев в парке, которые теперь так низко клонились к земле.

– Решительно, сущее безумие пускаться в подобные авантюры по нынешней погоде! – горячилась Пульхерия Александровна, едва после завтрака выехали к озеру, где должны были состояться гуляния. – У Alexandre даже конь скользит по дороге, что уж говорить об осаде? И коня загубит, и сам убьется, не приведи господь!

И тут же быстро перекрестилась, пугаясь до дрожи собственных мыслей. К концу пути ее тревога передалась и Лизе. Действительно, дорога была очень скользкой. Настолько, что запряженные лошади несколько раз едва не оступились при беге, сани то и дело заносило, и только умелые руки кучера смогли их удержать.

Несмотря на гололед, на Масленичный разгуляй съехалась почти вся округа. Лиза вертела головой по сторонам, дивясь еще на подъезде к озеру разношерстной толпе любопытных. Людское море, открывшееся ее взору на льду, где поставили балаган и лотки, и вовсе на миг лишило духа. Смех, шум, гам над озером оглушали. То и дело звенели бубенцы саней, что проносились с грозным окриком возницы: «Поберегись!» Визжали девицы, скатываясь в обнимку с деревенскими парнями с высокой деревянной горки. Зычно кричали зазывалы, привлекая внимания к товарам, выставленным в наспех сколоченных лотках. Удивительно было среди этой толпы в кожухах, треухах, цветастых крестьянских платках видеть изредка проезжающие сани, в которых чинно сидели пассажиры в мехах, высоких боливарах и капорах с пышными перьями. Разгуляй объединил нынче всех – и бар, и холопов. И у всех кипела кровь от разнузданного веселья, буквально разлитого в воздухе.

– Не желаете ли блинов? Или горячего сбитня? Митрофаниха из Подолья отменный сбитень варит, – обратился к своим спутницам Александр, опасно свешиваясь с седла при той толкотне, что царила вокруг. – А может, Лизавете Петровне угодно с горы съехать?

При этих словах Лиза скользнула по нему взглядом. Дразнит ли он ее, как делал это обычно? Ведь обоим известно, что недаром катятся с высокой горы на рогожке парень и девушка. Масленица горячила кровь и сметала все запреты. Именно на Масленицу можно было смело сорвать поцелуй с губ, а то и несколько. Оттого и ненавидела это разнузданное веселье Лизавета Юрьевна. «Грешники бесстыжие! Содом!» – так отзывалась она о Масленичных гуляниях. В этот день она закрывала дом и наказывала всем домашним и дворне готовить душу к предстоящему посту молитвами и поклонами.

– Пусть сбитня принесут, mon cher, – попросила Пульхерия Александровна, с трудом борясь с желанием приподняться в санях, чтобы разглядеть крепость, которую так тщательно возводили под руководством местного кузнеца в последние дни. Интересно, какой она высоты, и насколько толсты ее стены?

Сбитень оказался не только горячим, но, на удивление, крепким. Лиза, сделав глоток ароматного медового варева, даже закашлялась.

– Alexandre! – негодующе воскликнула Пульхерия Александровна, пригубившая напиток из своей кружки. – Этот же на водке! Ах, нахальник!

А потом только улыбнулась, когда племянник, заговорщицки подмигнув, сделал знак подать некрепкого сбитня, который его лакей уже принес от Митрофанихи. Впрочем, пила его только Лиза. Пульхерия Александровна предпочла сбитень покрепче, с явным наслаждением закрывая глаза при очередном глотке.

То ли от того первого глотка, обжегшего нутро, то ли от всеобщего веселья, Лиза вдруг раскраснелась и заметно оживилась. Она уже не стеснялась ни плотно окружившего их сани простого люда, ни неприличных прибауток и выкриков, то и дело доносившихся из толпы. Только оглядывалась с интересом, испытывая непривычное воодушевление.

Вместе со всеми радовалась победе щуплого мужика с босыми ногами, который по скользкому столбу сумел залезть на самый верх и ухватить новые сапоги как выигрыш в забаве.

Наблюдала за медведем, которого водили на поводке, заставляя кланяться до земли крестьянам или делать неуклюжие реверансы господам, чтобы получить за старания «денежку». Даже захлопала в ладоши, когда медведь у их саней дважды присел, «выражая свое почтение сударю и сударыням», как пояснил его владелец. И даже не раздумывала, когда Александр протянул ей деньги, чтобы она опустила их в сумку, висевшую на шее медведя.

В тот момент Лиза была похожа на маленькую девочку, которая впервые попала на большой праздник. Веселье в ее по-детски ясных голубых глазах и непосредственность, с которой она радовалась происходящему, не могли не вызвать отклик в сердце ее спутника. Александр пристально наблюдал за ней и всякий раз со странным восторгом в душе встречал ее смех.

А потом Лиза увидела крепость, и радость ее мгновенно улетучилась. Для нее это сооружение с высокими ледяными стенами, сверкающими радугой на солнце, выглядело поистине устрашающим. Даже смех и разговоры приглушились в ту минуту, когда Лиза наконец поняла, отчего так волновалась Пульхерия Александровна. Она растерянно оглянулась на Александра, но тот отъехал поприветствовать Зубовых, сани которых уже стояли в толпе близ крепости.

– Вы должны запретить ему! – в смятении зашептала тогда Лиза Пульхерии Александровне. Та даже глаза закрыла, лишь бы не видеть крепости и ее защитников, что уже подначивали своих противников, спешно скидывающих кожухи на снег.

– Я пыталась, Лизавета Петровна… вы же знаете… Уверена, нынче это не под силу никому. Alexandre уже принял вызов…

Лиза обернулась к Зубовым и увидела, как отчаянно что-то говорит Лиди склонившемуся к ней Александру. Девушка явно пыталась переубедить его принимать участие в этой затее, и явно безуспешно, судя по ее несчастному виду и недовольству на лице мадам Зубовой. Через некоторое время Дмитриевский вернулся к саням тетушки, и тогда Лиза все же попыталась остановить его, памятуя, что не так давно он спрашивал ее совета.

– Александр Николаевич… быть может, вам не надобно…

Мысли путались. Она не знала, что нужно сказать, чтобы остановить его от этого безумства. И ей даже на миг показалось, что Александр не услышал ее жалких попыток привлечь его внимание среди окружавшего их невообразимого шума. Ведь он даже не повернул головы в ее сторону, скидывая казакин на руки лакея.

А потом уже готовый к схватке, сигнал к которой вот-вот должен был раздаться под дружный рев толпы, Александр вдруг вскочил к женщинам в сани. Лиза не успела отпрянуть, и их лица оказались так близко, что при желании она могла чуть податься вперед и коснуться носом его носа.

– Вы желаете, чтобы я отступил? И это нынче, когда меж нами такие условия?.. – Лиза безуспешно пыталась понять, говорит ли он серьезно или снова шутит, ведь его глаза так задорно блестели.

– Я готова признать проигрыш, коли вы откажетесь от этого безумства, – сдалась она, не желая, чтобы он атаковал это страшное сооружение.

Дмитриевский долго смотрел ей в глаза, и Лиза успела подумать, что он согласится принять ее предложение. Но вот уголок его рта дрогнул в привычной усмешке, и она поняла, что этому не бывать.

– Легкая победа никогда не принесет удовольствия триумфа, – покачал головой Александр. – И я всегда привык добиваться желаемого! К тому же вы так желали увидеть, как меня вываляют в снегу…

Лиза была настолько поражена его отказом, что даже не противилась, когда его пальцы вдруг протиснулись в глубину меховой муфты и быстрым движением погладили ее тонкие пальчики.

– Par chance!^[178] – дерзко улыбнулся Александр и в тот же миг соскочил с саней, чтобы принять на себя командование штурмом ледяной крепости.

И начался сущий ад, как думалось Лизе после. Атакующие лезли на стены со всех сторон или таранили стены, пытаясь пробить брешь и через образовавшуюся дыру проникнуть внутрь. На их головы летели ледяные комки, их стегали плетьми, лили воду под улюлюканье и крики разгоряченной действом толпы.

Это зрелище было вовсе не для девичьих глаз. Не только из-за обнаженных мужских торсов, когда крестьяне в пылу сражения поскидывали нательные рубахи (Александр отчетливо выделялся среди них благодаря белой рубашке и черному атласному жилету). Не только из-за грубостей и неприличных выражений, которых тоже было в изобилии. Кровь. Здесь проливалось много крови, когда атакующих с размаху сбрасывали со стен или разбивали им головы ледяными глыбами.

Лиза задрожала всем телом, перед глазами пошла какая-то странная пелена, когда капли крови вдруг заалели на белом батисте рубашки Александра. Она закрыла глаза и вцепилась в боковину саней, не обращая внимания на холод, который сковал уже спустя пару минут голые пальцы. Девушка безуспешно пыталась по дружным выдохам толпы или по крикам определить, что происходит. Ведь глаз больше открыть так и не сумела.

– Домой! Домой! – простонала Пульхерия Александровна, и сани резко тронулись, увозя женщин из обезумевшей толпы. Только тогда Лиза открыла глаза и заметила, какой мертвенно-бледной стала ее спутница, несмотря на легкий морозец.

– Простите, дитя мое, – проговорила та глухо, пряча от глаз Лизы свой обеспокоенный взгляд. – Но я более не могла смотреть на это… никогда не могла…

И только тяжело опустившись на диван в салоне усадьбы, Пульхерия Александровна тихо расплакалась, что-то приговаривая себе под нос. Из ее бессвязного бормотания Лиза сумела разобрать только «кровь», «голова», «insensé»^[179] и «Николя на тебя нет!..». Девушка сидела подле несчастной старушки, сжимая ее руку и прислушиваясь к удивительной тишине в доме. Нынче многие в усадьбе получили полдня свободы и ушли к озеру, чтобы повеселится на гуляниях и пройтись среди лотков. Даже привычных глазу лакеев не было возле дверей, и это наполняло душу странным беспокойством, которое вместе со страхом за жизнь Александра являло собой поистине чудовищную смесь.

– У вас дрожит рука, – вдруг отчетливо произнесла Пульхерия Александровна, устало откинувшись на спинку дивана.

Лиза молча поднялась и взяла с соседнего кресла подушки, чтобы подложить для удобства под спину старушке.

– Ma chère, позвоните, чтобы подали настойки, – поблагодарив улыбкой за помощь, попросила Пульхерия Александровна и закрыла глаза. – Только бокальчик вишневой способен успокоить мои расстроенные нервы…

Лиза долго звонила, но никто так и не явился на зов. Пульхерия Александровна с несвойственным ей раздражением заявила, что тогда сама пойдет в буфетную, потому девушка поспешила заверить, что готова с удовольствием послужить ей. Что и сделала, радуясь, что это нехитрое занятие хотя бы на миг отвлечет от мыслей о крепости.

По словам Пульхерии Александровны, запасной ключ от буфета лежал наверху за резной гроздью винограда. Лиза без особого труда его отыскала и открыла створки, а после по запаху нашла среди графинов с настойками темно-бордовую вишневую.

Она бы ловко налила настойку в бокал на высокой ножке, который нашелся в горке. Ведь ей столько раз приходилось готовить горький лечебный настой для Лизаветы Юрьевны по ночам! Но звук резко открывшейся двери в соседней малой столовой заставил руку дрогнуть, и несколько капель упали на полированную поверхность буфета.

– Тимофей Матвеевич будет недоволен сим вторжением в его владения, – произнес голос Александра, намекая на отсутствовавшего буфетчика.

Он стоял в дверях буфетной, лениво прислонившись плечом к косяку. Лиза с удивлением отметила, что его одежда была насквозь мокрой, судя по тому, как облепил батист крепкие руки. И тут же отставила бокал и графин, боясь, чтобы дрожь, которая охватила ее тело при появлении Александра, не стала для него такой явной.

– Я… я желала послужить вашей тетушке. Она просила… – Лиза попыталась объясниться, но Александр жестом заставил ее замолчать. А потом медленно двинулся к ней, не отводя взгляда от ее лица. Встал на расстоянии ладони, неприлично близко, но разве Лиза была в состоянии в тот миг думать о приличиях?

– Почему на вас мокрая одежда? – спросила она первое, что пришло в голову, заставляя его губы изогнуться в улыбке. Темные глаза под растрепавшимися влажными прядями так и блестели плохо сдерживаемым смехом.

– Потому что победителя крепости по обычаю окунают в прорубь, – ответил ей Александр, и она глупо уточнила, словно это было непонятно из его реплики:

– Вы взяли крепость?

– Взял. И теперь я требую у вас свой выигрыш, Лизавета… Петровна.

«Он смеется надо мной, как обычно!» – вмиг рассердилась Лиза после этой намеренной паузы. Для него все происходящее было лишь забавой. И ни единой мысли, что эти забавы могут принести боль кому-то из близких ему людей.

Александр протянул руку, вынуждая Лизу, как выигрыш, вложить в нее свою ладонь. Она подчинилась ему, прикусив от злости нижнюю губу и отводя в сторону взгляд, когда он тихо проговорил знакомые слова:

– Cela ne veut rien dire?^[180]

Злость вмиг улетучилась, когда, коснувшись широкой ладони Александра, Лиза мельком взглянула на него и заметила кровавую ссадину под глазом и еще одну подле виска. Одна рука дрогнула легко на его руке, вторая же помимо воли взметнулась к ссадине у волос, чтобы бережно коснуться ее кончиками пальцев.

При этом Александр как-то странно выдохнул и прикрыл глаза, и Лиза тут же встревожилась, что причинила ему боль. Он вовремя сжал пальцы, захватывая в плен руку, предложенную ему в знак капитуляции, другой же рукой успел поймать ее пальчики у своего виска, накрывая те ладонью и прижимая к холодной коже. А потом потянул их вниз, и, повернув голову, коснулся лицом тыльной стороны, прямо у основания пальцев, обжигая своим горячим дыханием. И тогда пришел черед Лизы для прерывистого вздоха, когда вмиг разлился в крови огонь, сметающий на своем пути любые доводы и преграды.

Губы Александра пробежались вдоль всей кисти – по ладони до местечка, где неудержимо бился пульс, выдавая ее волнение. А потом он медленно повернул голову и заглянул в широко распахнутые глаза Лизы, в которых так легко читались потрясение перед происходящим и желание, чтобы он никогда не отрывал своих губ от ее кожи. И она поразилась тому, что прочитала в глубине темных глаз, когда блеск смеха уже более не скрывал его чувств.

– Cela ne veut rien dire?

– Oh que non!^[181]

Сказала ли она это, или Александр прочитал ее мысли, мелькнувшие в ответ на его короткий вопрос? Лиза и сама не поняла. Как не уловила и тот миг, когда он быстро притянул ее к себе, прижимая к своему телу неприлично близко. Непривычно близко…

Утонув в черном омуте его глаз, она, будто во сне, наблюдала, как медленно склоняется его лицо. И распахнула губы, по странному наитию понимая, что произойдет через мгновение.

Губы Александра были холодны, как и кожа у виска, которой она прежде касалась, как и волосы, в которых почему-то тут же запутались ее пальцы. Но сам поцелуй был горячим, и Лиза поддалась этому жару, опалившему ее, будто огнем, подавляя невольное сопротивление непристойности происходящего.

Да, она не должна позволять себя целовать, но видит бог, мысль о том была такой скоротечной, что вмиг улетела из головы. Как и невольное сравнение этого поцелуя с теми, что ей довелось испытать ранее. Те были легкими касаниями ее губ, словно проверкой границ дозволенного. И Александр сперва поцеловал ее так же. Но после… он не спрашивал, не просил позволения, а поцелуй его сразу стал требовательным и глубоким, вызывая в Лизе целый вихрь неизведанных доселе ощущений и чувств. Ей казалось, что ее ноги стали ватными, и она отчаянно цеплялась за плечи и спину Александра, совсем не чувствуя влажной ткани его одежд под ладонями. Запускала пальцы в его волосы и даже касалась шеи, такой горячей в сравнении с холодной кожей его лица. И наслаждалась тем, что происходило в этот момент, понимая, что никогда по своей воле не сможет сейчас разомкнуть руки или убрать губы от этих требовательных губ и языка.

Теперь Лиза понимала, что значит, принадлежать мужчине. Потому что Александр полностью подчинил ее себе – и тело, и душу. И для нее не существовало ровным счетом ничего во всем мире, кроме него. И хотелось, чтобы так продолжалось всегда…

Но в какой-то миг Александр не удержался на ногах, крепко прижимая Лизу к себе, и качнулся вперед, чуть вдавливая ее в буфет, стоявший за ее спиной. Звякнули жалобно хрустальные графины, сахарница и розетки с вареньем. Качнулся бокал с вишневой настойкой, расплескивая содержимое на полированную поверхность. Волшебство момента было нарушено. Лиза в смятении резко отпрянула от мужчины, по-прежнему цепляясь за него руками.

– Нет… – она отвернула лицо в сторону, пытаясь уйти от его губ. Одновременно оперлась ладонями о буфет, стараясь как можно ниже отклониться назад, чтобы не дать ему продолжить поцелуй. А потом, когда он, словно не слыша ее протеста, скользнул губами по открывшейся ему в вороте беззащитной линии шеи, уперлась ладонью в его лоб, пытаясь остановить движение его головы вниз, где в обрамлении кружев так манили своей хрупкостью тонкие ключицы.

– Я вас прошу… – и резко умолкла, заметив, что вслед за движением ее руки на лбу Александра показались кровавые пятна, а по ее собственной ладони потекла теплая, липкая струйка. Этот ручеек темной крови был последним, что Лиза видела прежде, чем впервые в жизни упасть в глубокий обморок.

Глава 17

– Это сущее безумие, – горячилась Софья Петровна. Неожиданное отступление Лизы привело ее в неописуемое раздражение.

Еще прошлым утром девушка и намеком не показывала, что в ее душе поселились сомнения, а нынче целый день твердит об отъезде и вообще отказывается далее вести свою роль. И оставалось только гадать, что могло случиться за эти часы.