Текст книги "На сердце без тебя метель... (СИ)"
Автор книги: Марина Струк
сообщить о нарушении
Текущая страница: 25 (всего у книги 54 страниц)
Высказавшись, Борис вновь погрузился в книгу, оставив Лизу наедине с ее тягостными размышлениями о странных отношениях между кузенами.
Дождь вскоре прекратился. Но Головнин покинул карету только под вечер. Вышел до заставы, чтобы не бросать тень на имя юной попутчицы. С Лизой он больше не заговаривал, только учтиво беседовал с пробудившейся через пару часов Пульхерией Александровной. Когда прибыли в Тверь, Борис проводил дам до губернаторского дома, видимо, выполняя просьбу Дмитриевского передать их из рук в руки Петру Адриановичу.
В передней маленькая компания неожиданно столкнулась с ротмистром Скловским, тем самым, что был так явно увлечен Лизой на новогоднем бале. При виде девушки, следующей за Борисом и Пульхерией Александровной, глаза улана так и вспыхнули страстным огнем.
– Mademoiselle Vdovina! J'ai de la chance de de vous voir![231] – обратился ротмистр к Лизе после общих приветствий, заставив ее премило покраснеть от смущения. – Не могу в полной мере выразить свою нечаянную радость! Я полагал, что вы и ваша маменька уже продолжили свой путь, и мне более не представится шанса насладиться вашим обществом. Я пару раз приезжал в Заозерное, но, увы, мне было отказано в визите. А в последний раз и вовсе сообщили, что вы уехали…
– Неужели? – Лиза удивленно перевела взгляд на Бориса, а молодой улан стал сыпать вопросами о здоровье ее матери, длительности визита в Тверь и ее планах на время поездки.
– Да, нынче пост, но, быть может, вы изыщете возможность взглянуть на обновленный сад Путевого дворца Его Величества? Говорят, он великолепен!
Тут Борис, который с самого начала с явным недовольством взирал на ротмистра, поспешил вмешаться:
– К сожалению, вынужден напомнить вам, сударь, что мы проделали долгий путь, и дамы устали. Нынче не время для светской беседы… И еще – не уверен, что у Лизаветы Петровны выдастся свободная минута для прогулок. Время ее визита весьма ограничено, а ведь ей предстоит немало хлопот. Подготовка к свадьбе, знаете ли, иной быть не может.
– К свадьбе? – ошеломленно переспросил улан, и Пульхерия Александровна, которая уже успела позабыть об усталости и с живым интересом прислушивалась к разговору, с удовольствием ответила на его вопрос:
– Да, истинно так. С моим племянником, графом Александром Николаевичем Дмитриевским.
Лиза готова была поклясться, что при этом старушка заговорщицки переглянулась с Борисом.
– Зачем вы сказали господину Скловскому об этом вот так? В передней? – сокрушалась позднее Лиза, когда они с Пульхерией Александровной остались наедине в отведенных им покоях.
– Я спасла его голову, моя милая. Alexandre явно не пришел бы в восторг оттого, что его невесту столь настойчиво зазывали на прогулку в парк… Мальчик безумно ревнив, держите это в памяти. И потом, все едино мы открылись в том семейству Петра Адриановича. А завтра в лавки едем и к портнихе. Вы полагаете, никто не узнает, что со счета моего племянника будет оплачено венчальное платье? Да после визита к мадам Робэ об этом заговорит весь город! Или вы желаете сохранить все в тайне? Уж не надумали ли от венцов повернуть?
Но весь город говорил о свадьбе уже на следующее утро. Вероятно, ротмистру, так и не оправившемуся от шока, не терпелось с кем-нибудь поделиться. По крайней мере, когда Пульхерия Александровна и Лиза выехали в коляске за покупками, многие из встреченных знакомцев по новогоднему балу после приветствий спешили принести свои поздравления. Некоторые обещались непременно нанести им визит, чтобы еще раз засвидетельствовать свое почтение и расположение.
Последующие дни превратились в сплошную круговерть из покупок многочисленных тканей, кружев, готовых предметов дамского туалета, постельного белья и милых безделушек для интерьера (так пожелала Пульхерия Александровна). А еще надо было принимать в губернаторском доме чуть ли не всех представителей тверского светского общества и наносить им ответные визиты.
Поэтому Лиза даже не удивилась, когда во время очередной примерки венчального платья в мастерской портнихи, увидела через щель в занавесях, отделяющих мастерскую от лавки, мадам Зубову. Выражение лица пожилой дамы явно указывало на то, что ей уже поведали о предстоящем венчании на Красную горку, и она пришла сюда лично удостовериться в правдивости слухов. А кто может быть лучше осведомлен, чем портниха невесты?
– Беретные рукава – это просто находка! Уж доверьтесь мне, барышня, это я в «Московском телеграфе» подсмотрела. Первой мне журнал доставили среди прочих, – щебетала в тот момент мадам Робэ, ловко закалывая ткань в складки на широких рукавах будущего свадебного платья, в которое облачили Лизу. Из-за ее болтовни девушка не смогла расслышать, о чем заговорили мадам Зубова и Пульхерия Александровна, безропотно ожидающая во время примерок на диванчике в лавке.
– Voilà, мы готовы показаться! – портниха, заколов последнюю складку на рукаве, отступила, чтобы полюбоваться своим творением.
Она сделала знак своей помощнице, и та отодвинула занавесь. Пульхерия Александровна так и ахнула, восторженно всплеснув руками, а мадам Зубова смерила девушку холодным взглядом от подола до самого лифа, украшенного кружевом и шелковыми цветами. Ее взгляд медленно пополз выше, и, встретившись глазами с Лизой, Варвара Алексеевна неодобрительно поджала губы.
– Voile de mariée![232] – вдруг спохватилась Пульхерия Александровна и поманила к себе мадам Робэ. – Милочка моя, вам доставили блонды, что мы из Москвы выписывали? Успели ли вы раскроить?
Портниха утвердительно кивнула и отправила помощницу куда-то в задние комнаты. А сама поспешила подать руку Лизе, чтобы девушка сошла с табурета, и подвела ее к зеркалу. Подоспевшая помощница протянула хозяйке фату, и та аккуратно опустила ее на голову Лизы. Мадам Робэ стала что-то обсуждать с Пульхерией Александровной, но Лиза уже не слышала их. Она зачарованно рассматривала свое отражение, поражаясь тому, насколько платье изменило весь ее облик.
Невеста. Сейчас она и в самом деле ощутила себя невестой, в этом роскошном платье из нежного шелка слоновой кости, щедро украшенном блондами и шелковыми цветами по широкому подолу. На гладко зачесанных кверху волосах белели цветочки флёрдоранжа[233], который по последней моде, как уверяла мадам Робэ, сотворили для Лизы из шелка и украсили жемчугом. Длинное прозрачное кружево фаты окутывало ее, будто облаком…
Лиза представила лицо Александра в тот момент, когда он увидит ее в подвенечном наряде, и счастливо улыбнулась. А потом поймала в зеркале недобрый взгляд мадам Зубовой, и улыбка дрогнула на ее губах.
Пожилая дама вдруг шагнула к Лизе и, делая вид, что поправляет кружево фаты, тихо проговорила:
– Рано улыбаетесь, mademoiselle! Я знаю, кто вы… я определенно знаю, кто вы есть!
Глава 24
От злого свистящего шепота по спине Лизы пробежал неприятный озноб. Она еще раз встретилась в зеркале взглядом с мадам Зубовой и увидела в глубине ее глаз неудержимую ярость. А еще нечто такое, чего не сумела разгадать. И даже дыхание затаила, чувствуя внутри странную смесь страха и облегчения при мысли, что, верно, авантюре пришел конец. Где только силы нашлись, чтобы удержаться на ногах и не умолять Зубову молчать?.. Бессмысленная попытка.
– Я определенно знаю это! – продолжала тем временем Варвара Алексеевна. – Я знала это с первой же минуты, как граф решил оказать вам гостеприимство, еще когда вы сели в мои сани… Вы и ваша маменька – авантюристки и охотницы за завидным женихом! Коих тут побывало немало… Но вы… О, вы оказались самой-самой! Я даже помыслить не могла, что его сиятельство поддастся на ваши уловки…
С каждым ее словом смятение в душе Лизы ослабевало. Девушка смело выдержала в зеркале взгляд Зубовой и медленно проговорила:
– Я не понимаю вас, мадам.
– Неужели? – скептически вздернула бровь Варвара Алексеевна.
В глазах ее теперь помимо ярости читалось предупреждение. И Лиза поняла, что отныне у нее появился противник – расчетливый и гораздо более опытный, чем она и, возможно, даже, чем Софья Петровна.
– Я вижу вас насквозь, моя милая, – фамильярно обратилась к ней Зубова прежде, чем отойти. – На своем веку я повидала немало искательниц Фортуны. Вы можете обмануть Пульхерию Александровну, вы можете одурманить своими чарами графа Дмитриевского. Но я вижу вас насквозь! Задумывались ли вы, сколько судеб ломаете ныне?
– Я вас не понимаю, мадам, – спокойно повторила Лиза, поправляя фату и меняя складки на свой манер, словно исправляя те, что были сложены рукой Варвары Алексеевны. – Но тем не менее вы вольны думать, что вам угодно. Разубеждать вас мне не пристало…
Глаза пожилой дамы сверкнули опасным огнем. Не совершила ли Лиза ошибку, поддавшись мимолетному желанию показать своей собеседнице, что ее нисколько не тревожит мнение посторонних? Примеряя на себя маску Лизаветы Юрьевны, которой та отменно пользовалась против тех, с кем не желала продолжать разговор на неприятную тему.
– Воротничок, мадам, – вежливо обратилась к Зубовой помощница мадам Робэ, протягивая той якобы причину ее визита в лавку.
И Варвара Алексеевна была вынуждена отступить к широким окнам, делая вид, что внимательно осматривает тонкую работу. Лиза же обернулась к Пульхерии Александровне, которая с улыбкой продолжала разглядывать будущую племянницу, а после и вовсе с восторгом захлопала в ладоши. При этом шаль, укрывавшая ноги женщины, соскользнула на пол, и Лиза, повинуясь выработанной годами привычке быть услужливой, быстро шагнула к креслу Пульхерии Александровны, подняла шаль и заботливо укутала ее колени.
– Вы истинное чудо, дитя мое, – улыбнулась старушка, ласково погладив Лизу по щеке. – Душу Alexandre исцелит только доброта и нежность, и в вас ее доволь…
– Ах! – вдруг раздалось от окна, и Лиза, вздрогнув от неожиданности, обернулась. Варвара Алексеевна порвала кружево воротничка, но смотрела не на дыру в тонком сплетении, а на Лизу и Пульхерию Александровну. Смотрела так, что у Лизы снова пробежал холодок по спине.
Впрочем, Зубова более не сказала ни слова, лишь вежливо попрощалась и приказала мадам Робэ завернуть ей поврежденный воротничок. Она вышла так скоро, словно не могла более ни минуты оставаться в лавке. Через стекло больших окон Лиза видела, как услужливо распахнулась перед Варварой Алексеевной дверца кареты, и как раздраженно взглянула та на лакея, замешкавшегося опустить перед ней подножку. И эти короткие доли минуты позволили Лизе разглядеть в глубине кареты темный силуэт хрупкой барышни, что так и вздрагивал от рыданий.
Всего лишь на мгновение Лизе так отчетливо вдруг открылось чужое горе, при виде которого в ней вновь пробудилась совесть. А ведь после обручения казалось, что этот голос более никогда не раздастся в ее голове…
Наверное, поэтому все оставшиеся дни до возвращения в Заозерное Лиза была молчалива и грустна. А также весьма рассеянна с многочисленными визитерами, которые то и дело приходили в губернаторский дом, и холодно-равнодушна к разговорам о будущей свадьбе. Ее состояние не могли не заметить. Толки и предположения о причинах предстоящего на Красную Горку венчания разгорелись с новой силой. Люди удивлялись, что не было ни объявления в газетных листках, ни билетов на обручение и обед. К тому же было неясно – ждать ли билетов и на само венчание, или граф предпочтет тихое семейное торжество. «Странно, – шептались в гостиных, – все-таки не простой дворянин, титулованный… что-то нечисто здесь…видали, как печальна невеста? То-то и оно…». Вспоминали также прошлую репутацию графа и строили самые невероятные предположения касательно причин свадьбы.
А ротмистр уланского полка Скловский, тот самый, что никак не мог подавить в себе глас ущемленного самолюбия, на одной из офицерских попоек взгромоздился на стол и заявил, что ставит пару новых дуэльных пистолетов на то, что венчания не будет. Его тогда быстро осадили, стащили со стола, испугавшись, что, если слух дойдет до Дмитриевского, барьера улану не миновать.
Лиза же и Пульхерия Александровна за хлопотами подготовки приданого даже не догадывались, какую смуту посеяли своим приездом в Тверь. На протяжении всех оставшихся до отъезда дней девушка только и думала о том, что принесет это венчание всем участникам авантюры. Совесть не умолкала ни на миг, грызла ее изнутри. Даже Пульхерия Александровна заметила странное состояние Лизы и несколько раз пыталась выведать о его причинах. Но после безуспешных попыток сдалась. Только спросила прямо, когда уже тряслись в карете, выезжая за городскую заставу:
– Любите ли вы Alexandre, дитя мое? Без уловок и отговорок ответьте старухе…
– Всем сердцем, – горячо воскликнула Лиза, в этот раз не уходя от ответа. – Дни вдали от него были для меня сущей мукой… и что бы он ни творил в прошлом или в будущем, моих чувств уже ничто не переменит.
«А если он отвергнет меня, то убьет мою душу», – добавила про себя Лиза, чувствуя, как глаза наполняются слезами. Действительно, дни, проведенные в разлуке с Александром, казались ей вечностью, и она уже отсчитывала часы до возвращения в Заозерное. Отбивала пальцами ритм дороги и думала о нем. Что он делает сейчас? Ждет ли их встречи, как она? Гонит ли вперед стрелки часов, приближая минуту свидания?
– Я все хотела спросить вас, моя милочка, – уже при подъезде к границам имения обратилась к Лизе Пульхерия Александровна, мирно проспавшая всю дорогу. – В Твери все недосуг было, а в пути что-то сморило… а уж дома, боюсь, и не вспомню о том. Позвольте узнать, что вам тогда Варвара Алексеевна на ушко нашептала?
Лиза мгновенно покраснела и вспомнила о страхах, которые всколыхнул в душе тот холодный шепот. Думать о том и уже тем более расстраивать старушку не хотелось. Но прежде чем она сумела найти достойный ответ, Пульхерия Александровна вдруг положила ей ладонь на колено.
– Не пытайтесь придумать ответ, коли не желаете говорить, милая. Полагаю, мало она вам там нашептала приятностей. Лиди – единственная ее отрада. Варвара Алексеевна долго билась с семьей belle-fille[234] за право опеки над девочкой после смерти сына, а вскоре и его жены. За внучку она и жизнь отдать готова. В губернии все считали, что Alexandre посватается к Лиди. Это было лишь вопросом времени. А тут ваше дорожное происшествие, и вот итог… Не думаю, что Лиди в восторге от того. А Варваре Алексеевне ее слезы горше некуда… Но полагаю, теперь мы нескоро их увидим. Едва ли они прибудут в Заозерное на Пасхальный праздник, а нам тем паче не до визитов в Вешнее. К чему я, собственно, веду? К тому, что хотелось бы мне, старухе, дать вам совет – верьте только словам Alexandre. Завистников в эту пору великое множество, как и радетелей за благостное будущее. И прежде чем суждение выносить, спросите его самого… К примеру, что надумали о ссоре той с Василем? Вы так и не ответили мне ни разу.
– Разве? – улыбнулась Лиза. – Я же призналась вам, что ничто не изменит моего чувства к нему. Ничто!
Последнее слово девушка произнесла так восторженно, что Пульхерия Александровна радостно рассмеялась. Ее кудряшки так забавно затряслись на фоне шелковых полей шляпки, а носик так сморщился, что Лиза тоже вдруг рассмеялась, чувствуя, как все тревоги последних дней отступают прочь. И это приподнятое настроение только множилось с каждым мгновением приближения к усадьбе. Наконец, миновав ворота и сторожку с выбитым на камне гербом Дмитриевских, выехали на длинную подъездную аллею. А когда показалась громада дома, сердце Лизы забилось с такой силой, что шум его биения отдавался в ушах. Пульхерия Александровна что-то говорила ей, но она уже ничего не слышала. «Он! Он! Он! – кричало ее сердце. – К нему! К нему! К нему!»
Они возвратились в Чистый четверг, потому суета во дворе ничуть не удивила. Под пристальным наблюдением дворецкого усадьба готовилась к Светлому Пасхальному воскресенью: натирали полы, расколачивали оконные рамы, все вокруг намывали и начищали. Во дворе крепостные выдирали редкую поросль травы между каменными плитами подъезда. Едва показался экипаж, они тотчас же вскочили на ноги и, стянув шапки и склонив головы, выстроились вдоль дороги. Но Лиза лишь мельком взглянула на них, торопясь пройти в дом.
Он не встречал их на крыльце, как она представляла себе последние часы пути. Только крестьяне да дворовые кланялись ей, и спешно выбежали лакеи, чтобы услужить прибывшим. Последним на крыльцо вышел важный дворецкий и принялся следить за разгрузкой багажа.
– Что Александр Николаевич? – несмело спросила у дворецкого Лиза, пока тот обеспокоенно наблюдал, как лакеи помогают выйти из кареты Пульхерии Александровне. Прошло уже довольно времени, чтобы ее жених вышел встречать их, но его по-прежнему не было.
Лиза окинула взглядом дом. Легкий весенний ветерок развевал в окнах светлые кисейные занавеси. В том числе и в окнах библиотеки, где, как ей показалось, мелькнула чья-то тень. Впрочем, это мог быть и не Александр – дворовые девушки мыли оконные стекла, потому то в одном проеме, то в другом появлялся чей-то силуэт.
– Как только крикнули о приближении экипажа, я тотчас послал доложить ему и мадам Вдовиной, – ответил дворецкий. – Его сиятельство в библиотеке, барышня. Мадам Вдовина в салоне первого этажа.
– Ступайте же к нему, милочка моя, – тяжело опираясь на одного из лакеев, прокряхтела Пульхерия Александровна и подмигнула Лизе. – В свете того, что вся губерния уже знает о венчании, есть ли в том грех?
Больше девушку упрашивать не пришлось. Так чинно, как только могла, она поспешила подняться на второй этаж в библиотеку. Быть может, надо было сначала отдать дань приличиям и зайти к Софье Петровне. Но Лизе так не терпелось увидеть Александра, что она позабыла обо всем. Даже через ступени иногда перешагивала, торопясь быстрее дойти до библиотеки.
У самой двери у Лизы отчего-то закружилась голова, и ей пришлось на миг остановиться. Она прислонилась лбом к стене, пытаясь выровнять дыхание. Говенье Страстной недели и нервное напряжение последних дней не могли не сказаться на ее здоровье. Но как еще попытаться снять хотя бы часть грехов со своей души, ежели не строгим постом?
Головокружение быстро прекратилось, и Лиза поспешно распахнула дверь, совсем позабыв постучаться. И снова ей пришлось замереть: ведь кровь так и прихлынула к голове, когда на фоне светлого окна она разглядела силуэт Александра. Сердце билось и билось в груди, а всю ее охватила такая слабость, что, казалось, она вот-вот лишится чувств прямо на пороге библиотеки.
Он был так красив. Он был таким родным и домашним нынче – без сюртука, в жилете и рубашке. И она любила его без памяти…
– C’est vous[235], – коротко произнес Александр, по-прежнему не двигаясь. За шумом биения своего сердца Лиза не сумела распознать, что за нотки при этом промелькнули в его голосе. А от радости, что видит его спустя столько дней разлуки, ей даже не показалось странным, что он не двинулся к ней навстречу, а стоит и смотрит на нее – пристально и цепко, как раньше.
– C’est moi[236], – согласилась она, остановившись у двери и отчего-то заробев.
Они смотрели друг на друга через всю комнату, словно встретившись впервые, или заново знакомясь, словно что-то успело позабыться в разлуке и теперь требовалось время воскресить это что-то в памяти.
Лиза первая нарушила молчание, за короткое мгновение поборов свое смущение и робость перед ним. Это ведь был ее Александр… Она смотрела на его лицо, на слегка растрепанные волосы и говорила себе с восторгом: «Мой»! Чувствуя, как сердце буквально разрывается на части от любви к этому мужчине.
– Я считала дни до этой минуты… и, бывало, ругала вас за то, что отправили меня в Тверь. Я так скучала… И вот наконец я здесь!
Александр даже не улыбнулся в ответ на ее признание и сопровождавшую его счастливую улыбку. Глаза Лизы так и сияли, он же только вглядывался в нее, наблюдая за такой стремительной переменой: только что такая серьезная и напряженная, а теперь взволнованно-счастливая. И Лиза на миг отметила себе странность его поведения. «Разве так встречают невесту после долгой разлуки?»
Она произнесла это вслух игривым тоном, пытаясь вызвать улыбку на его губах, как это бывало прежде, но Александр так и остался серьезным.
– Я отчего-то полагал, что вы не вернетесь.
– Не вернусь? Отчего? – Лиза настолько удивилась его словам, что не сумела скрыть изумления, так явственно прозвучавшего в голосе. Так простодушно, так по-детски. И уголки его губ чуть дрогнули в улыбке. Правда, вышла она несколько кривой и непонятной для Лизы.
– Поцелуй меня.
Почему она совсем не удивилась тогда этому короткому и резкому приказу? девушка и сама потом не понимала. Наверное, радость, что, наконец, видит его воочию после стольких дней, совсем затуманила ей разум.
Лиза медленно направилась к Александру, сознавая, что нравится ему, как может нравиться женщина. Он пробуждал в ней нечто, что заставляло ее становиться игриво-манящей, заставляло хотеть пробуждать в нем желание. А его холодность отчего-то подстегивала ее еще больше. Удивляясь своей смелости, Лиза приблизилась к нему и обхватила ладонями его лицо, чувствуя, как вмиг бросило в жар при одном только взгляде в его глаза, при одном лишь касании его кожи. От запаха его кожи…
Александр не сделал ни малейшей попытки склониться к ней, словно и не желал этого прикосновения. Но Лиза видела, как дрогнули уголки его губ, как смягчилась линия рта и как знакомо потемнели глаза, в которых вскоре заполыхает знакомый огонь. Она улыбнулась этой незнакомой игре, и, приподнявшись на цыпочки, аккуратно коснулась губами его губ. И не было никаких сомнений или страхов оттого, что первой целует мужчину. Ведь это был он… И от первого же касания так сладко закружилась голова…
Лиза продолжала целовать его, постепенно забывая робость первых касаний и делаясь смелее раз от раза. Но Александр так и не шевельнулся под ее руками, не ответил на поцелуй, и она отстранилась, удивленно заглядывая в его глаза. Он странно смотрел на нее, и Лиза никак не могла разгадать выражение его глаз.
– Кого я поцелую, тот и есть, – прошептал он, вдруг обхватывая ее голову пальцами и сминая поля ее шляпки. – Кого поцелую, тот и есть…
– Что? – переспросила Лиза, морщась оттого, что ленты шляпки сильно натянулись и впились ей в шею. И тогда он рванул одной рукой ленты, разрывая узел, и сбрасывая шляпку на пол. Лиза даже не успела испугаться этого резкого движения, как Александр уже притянул ее к себе и впился в губы глубоким страстным поцелуем, сминая ее робкое сопротивление. Его нетерпение, его желание спустя короткий миг передалось и ей, и Лиза ответила на этот поцелуй, цепляясь за его плечи, обтянутые тонким батистом рубашки. При воспоминании о том, что случилось несколько недель назад в этой самой комнате, кровь быстрее побежала по жилам, а в теле разлилась незнакомая прежде истома, жажда объятий и поцелуев. Чтобы они стали горячее и глубже. Чтобы исчезли все преграды стать единым целым. Как прежде…
Но Александр поймал ее пальцы, уже смело забравшиеся под рубашку, и сжал их, не давая продолжить ласки. Он прервал поцелуй и, обняв ее одной рукой, уткнувшись лицом в ее шею, замер, вынуждая и Лизу зачарованно застыть на месте.
– Я даже испугалась, что вы не желаете меня видеть, – прошептала она, наслаждаясь крепостью его объятия и прерывистым дыханием, обжигавшим ее шею. – Скажите, что ждали моего возвращения… скажите, что тосковали, как я… скажите же!
Если бы Александр не ответил, Лиза бы, наверное, разрыдалась, настолько сильно было нервное напряжение, когда она говорила, упрашивая его, а он все молчал и молчал. Но он заговорил, и все страхи в тот же миг отступили:
– Дни, что ты была в отъезде, были сущим мучением… настоящий ад. И врагу бы не пожелал подобного.
– Скажи, что думал обо мне, – молила Лиза, прижимаясь к нему так тесно, как только могла. Никогда более она не желала расставаться с ним. Даже на день… на час…
– Каждый Божий день, – прошептал он в ее шею, с силой обнимая ее. – Каждый день…
А потом Александр снова целовал ее, и она упивалась этой близостью, по которой так тосковала в прошедшие дни. Странное умиротворение вошло в Лизину душу, словно после долгих и мучительных скитаний она вернулась домой. И они все никак не могли расстаться, разомкнуть рук и губ. Только еле слышный стук в дверь и напоминание дворецкого, что мадам Вдовина желала бы видеть свою дочь, разорвали эти нити.
В тот день у Лизы было странное состояние – ей все казалось таким знакомым, и в то же время она смотрела на все, словно узнавая заново. Ей показалось, что за время отсутствия комната ее как-то изменилась, что даже Бигоша стал иным: щенок не сразу признал ее, даже зарычал на пороге. И Софья Петровна привиделась какой-то отчужденно-усталой.
– Я, верно, давно вас не видала, – призналась Лиза во время их привычного откровенного разговора перед сном. – Мне все нынче мнится каким-то чужим и отстраненным… Вы, дом, эти комнаты… Бигоша не признал… и Александр Николаевич встретил как-то странно.
– Les hommes[237], – рассеянно отозвалась Софья Петровна. – Перед венчанием для них немудрено вести себя так, особенно для нашего Аида. Не могу знать, что у вас там было в Твери, но его тут просто одолели визитеры поздравлениями с предстоящим венчанием. Уже на третий день он затворился у себя и велел говорить, что его нет в имении, что он болен… Рычал на всех неделю с лишком. Но думаю, вы сумеете вернуть ему благостное настроение. Ведь нынче он впервые спустился в столовую. Обычно мы все в покоях трапезничали.
К удивлению Лизы, Софья Петровна, хотя и расспрашивала про Тверь, про новые наряды, приданое и венчальное платье, мыслями витала где-то далеко, за сотни верст. Лиза знала, что срок оплаты долгов сына мадам истекал с началом полковых маневров, а ведь летная пора была не за горами. Да и венчание уже через каких-то девять дней. Как тут не быть рассеянной и нервной?
В ночь после приезда Лизе снова приснился кошмар. Она проснулась мокрая от пота, когда ее грубо затрясла испугавшаяся ее крика Ирина.
– Я умирала… умирала, – рыдала Лиза без слез, изо всех сил хватаясь за девушку, – и никак не могла дойти! Я умирала… не могла дойти… я так хотела дойти…
Это был не привычный ее кошмар. Но в то же время увиденное во сне, ускользающее от нее, когда она пыталась воскресить его в памяти, было чем-то на него похоже. А когда Лиза поняла, что сон привиделся ей с четверга на пятницу, совсем впала в истерику. Ее безумие становилось только яростнее, и Ирина безуспешно пыталась успокоить ее. Софья Петровна внимательно прислушивалась из своих покоев, бессильная чем-либо помочь. И только когда Лиза закричала в бессвязном бреду: «Он знает! Он все знает!», громко приказала горничной ударить барышню по лицу, чтобы замолчала.
– O mein Gott, – шептала Софья Петровна позднее, гладя волосы Лизы, когда та, успокоившись, устроилась на ночь в ее постели. – Бедная девочка… бедная девочка… бедные мы все… Никому не выйти из этой авантюры без потерь… никому!
Далее так продолжаться не могло. Хранить в себе это страшный груз грехов для Лизы было невозможно. В пятницу днем, когда вся усадьба вновь погрузилась в приготовления к Светлому празднику, а Александр выехал в поля проверить первые всходы, Лиза тайком ускользнула из дома. Через парк направилась к деревянной церкви, купол которой так и манил ее к себе за зеленью деревьев.
Отец Феодор ничуть не удивился, когда после службы, она подошла к нему и попросила ее исповедовать. Сначала Лиза боялась говорить, ее голос глухо звучал из-под епитрахили, словно она надеялась, что священник не разберет ни слова из ее исповеди. А потом словно дверца потайная отворилась, и признание хлынуло бурным потоком: лихорадочное и сбивчивое от волнения, которое по-прежнему сотрясало ее тело мелкой дрожью. Только однажды дрогнула рука отца Феодора поверх епитрахили на ее голове. Когда Лиза ответила на его вопрос, чего же добивается таинственная персона (имя кукловода девушка произнести так и не решилась).
– Смерти Александра Николаевича. После венчания он должен умереть, не позднее следующего лета.
– Вам должно открыться графу, – мягко сказал отец Феодор. – Нельзя молчать ни единого дня.
– После венчания, – твердо возразила Лиза, чувствуя, как после признания к ней возвращаются душевные силы. – Я непременно все расскажу ему. Только мне надобно…
– …узами его привязать? – закончил за нее отец Феодор. – Венчаться должно с чистыми помыслами и сердцем. Как сможешь иначе?
– Тогда я потеряю его, – Лиза изо всех сил старалась снова не заплакать, как во время исповеди. – Ежели откроюсь во всем, потеряю его расположение… его любовь…
Тогда отец Феодор взглянул на нее с мягким укором в глазах, как мать смотрит на неразумное дитя.
– А разве она твоя, чтобы ее терять? Разве тебе он отдавал свое сердце? Нельзя потерять то, чего нет…
Но Лиза только упрямо покачала головой. До венчания восемь дней. Молчала она столько недель, уж эти дни сумеет перетерпеть. Перед ее уходом отец Феодор вновь попробовал убедить ее открыться Александру:
– На лжи не выстроить прочного дома. А ведь единение в союзе венчальном есть дом, и фундаменту у него на лжи не бывать… не прочен тот фундамент. И как мне грехи твои отпустить, коли нет в тебе раскаяния? Ты говоришь, что хочешь грех с души снять, но продолжаешь упорствовать. А упрямство, оно всегда до беды доводит…
– Он не простит, коли расскажу.
– Не простит, – кивнул иерей, и Лиза ужаснулась, с какой легкостью он с ней согласился. – Но у тебя есть шанс свою душу грехом не запятнать… Грехом лжи и притворства.
– Не могу я иначе, отче, – Лиза уже жалела, что пришла сюда в попытке найти понимание. И хотя после исповеди стало легче, но это облегчение было недолгим. А сомнения и страхи только умножились после разговора с отцом Феодором. Потому и не стала слушать его долее – убежала из церкви так быстро, как могла. И бежала так через парк, тяжело дыша, спотыкаясь, будто гнался за ней кто-то. Только разве можно убежать от самой себя и совести своей?
Венчальное платье привезли накануне Пасхи, и все сочли это добрым предзнаменованием. Все как-то оживились в тот вечер за последним постным ужином. И в церковь ехали в приподнятом настроении, а Александр вдруг занял место в коляске возле Лизы и всю дорогу гладил ее пальцы. Оттого ей хотелось, чтобы путь до церкви был бесконечным.
Казалось, на службу съехались со всего Клинского уезда, если не со всей Московской губернии, а то и с соседней Тверской. В храме было так многолюдно, что прихожане стояли едва ли не плечом к плечу. При таком наплыве господ со всей округи крестьянам места внутри почти не досталось, и они робко жались в дверях притвора.
