Текст книги "На сердце без тебя метель... (СИ)"
Автор книги: Марина Струк
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 54 страниц)
Девушка даже не заметила, а кожей почувствовала его. Словно сотни маленьких иголочек закололи в затылке прямо под локонами, с аккуратно вплетенными маленькими шелковыми цветами. Потом это ощущение пробежало вниз по позвоночнику, и она даже сперва подумала, что во всем виноват легкий морозный сквозняк, ворвавшийся в залу, когда лакеи чуть приоткрыли оконные створки.
Поворот в легком скольжении по паркету, и Лиза вдруг оказалась лицом к лицу с Александром, наблюдающим за ней, прислонясь плечом к узкой мраморной колонне. Будто не было ни людей вокруг, ни расстояния в несколько десятков шагов, ни улана, что увел ее от этого обжигающего взгляда в очередном туре вальса.
Девица не должна была смотреть неотрывно ни на кого из мужчин, присутствовавших в зале. Это противоречило всем мыслимым правилам, что прививались Лизе с отрочества. И разум неустанно твердил отвести взгляд, который снова и снова возвращался к лицу, единственному для Лизы среди прочих в тот момент. Но она, казалось, совсем не слышала внутренний голос, зачарованная притягательной силой мужчины у колонны. Даже лишний раз боялась глаза сомкнуть, чтобы не разорвать эту связь или вовсе не потерять его из вида. Как и опасалась обнаружить в очередном туре вальса пустой проем позади гостей, стоявших у края танцевального круга.
Очередной поворот в танце. И снова встречаются взгляды, на короткий миг соединяясь незримой для остальных нитью. Невероятное по силе притяжение его глаз, которому она покорилась бесповоротно. Странное тепло, зарождающееся маленьким огоньком где-то в ее груди, в том самом месте под корсажем платья, где так быстро билось сердце, опережая плавные звуки музыки. И пусть не его ладонь лежала на ее талии, пусть другое широкое плечо было под ее рукой сейчас. Разве мужчина, что вел ее в вальсе, кружа среди прочих пар, мог в этот миг быть ближе к ней, чем тот, что обволакивал своим взглядом, обжигая огнем, который она чувствовала на расстоянии?
Это был странный танец. Другой мужчина держал ее тонкий стан и уводил в танце от того, на кого Лиза смотрела не в силах отвести глаз. Но в то же время его словно не стало, ее партнера по вальсу. Были только она и Александр, за время танца ни единого раза не переменивший своей позы, даже не повернувший головы к тем, кто пытался отвлечь его разговором.
Он был только ее в этот момент, под звуки вальса, а она была его в этом постоянном кружении, в постоянном удалении от него и неизменном возврате спустя короткий тур. Они были наедине, несмотря на остальных гостей и улана с длинными ресницами. Они были столь близко, несмотря на расстояние, разделяющее их…
Лиза точно угадала момент, когда Александр ушел, возвращаясь к своим привычным занятиям во время бала – картам и прочим увеселениям, что приготовил хозяин для нежелающих танцевать гостей в комнатах позади бальной залы. Перестало колоть иголочками вдоль позвоночника и в затылок, ушло тепло, от которого так и горели щеки и грудь в декольте платья. И верно – когда при очередном повороте в танце она развернулась в сторону той самой колонны, там было пусто.
Он ушел… Лизе пришлось приложить немало усилий, чтобы удержать вежливую маску на лице, не дать дрогнуть уголкам губ в разочарованной улыбке. Наоборот – она постаралась приветливо улыбнуться улану, когда по окончании танца тот подал ей руку, чтобы отвести к Пульхерии Александровне. Лиза прочитала недовольство на его лице, и только сейчас осознала, что он мог заметить ее увлеченность графом. Разгадал улан или нет, она размышлять не стала, попытавшись скорее загладить свою вину. В итоге ротмистр получил ангажемент на мазурку, а значит, и возможность проводить ее к ужину, чего Лиза даже и не предполагала до этого вальса.
– Вы не устали, mademoiselle Lisette? – обеспокоенно спросила Пульхерия Александровна, едва Лиза встала подле ее кресла. – Вальс был так длинен, право слово… я уж думала, что он никогда не кончится. Этак немудрено и притомиться. А уж голова, вестимо, кругом пошла…
Длинен? Лиза едва скрыла недоумение. Ей-то показалось, что миг промелькнул и только.
– C’est parfaitement exact[70] – тихо проговорил Василь, с улыбкой глядя в зал, словно ни к кому конкретно не обращаясь. А потом перевел взгляд на Лизу, и она готова была поклясться, что за маской напускной веселости скрывается нечто, с чем в тот момент ей решительно не хотелось бы встречаться. – Mademoiselle Lisette, и в правду, грозит головокружение… Вихрь вальса, духота залы… Будьте осторожны, mademoiselle, так и до обморока недалеко. Вы ведь не желаете упасть, верно? Позвольте, я принесу вам мороженого. Вы помните, вам его так хвалила мадам Зубова?
– Я помню, – ответила Лиза, глядя Василю прямо в глаза. «Он все видел, – поняла она в тот же миг, когда их взгляды встретились. – Он видел и теперь злится»
– Нет, – покачала головой Пульхерия Александровна и продолжила, только усугубляя напряженность, что установилась между молодыми людьми: – Не надобно нынче Lisette хладного. Ее дрожь вон как бьет… как бы не приключилось хвори какой! Окна-то где-то настежь распахнули. Так и сквозит! Не надобно ей мороженого. Возможно, лимонаду?
Но Василь уже кланялся им с легкой усмешкой на губах, спеша отойти прочь.
– Покорнейше прошу прощения, сударыни. Дали знак к кадрили, а я записан на нее в одной из carte de bal. Неловкость выйдет, коли припозднюсь. Уверен, ротмистр Скловский с превеликим удовольствием послужит вам, ma chère tantine. Разве ж можно отказать при вашем-то очаровании?
– Что ж, Василь, ступайте, – легко стукнула его сложенным веером по плечу тетушка.
Уходя, молодой человек еще раз взглянул на Лизу, словно ожидал от нее какого-нибудь знака или особого взгляда. Но никаких надежд она ему дать не могла и не хотела. Потому только вежливо улыбнулась, раскрывая веер, расписанный пасторальным пейзажем, и пряча лицо в его тени.
Ей ни о чем не хотелось думать сейчас, лишь говорить о пустяках и смеяться над шутками ротмистра Скловского, принесшего ей бокал с лимонадом. Хотелось скользить по паркету в быстрой мазурке, стараясь не потерять легкой шали, что развевалась парусом за спиной, и приколотых к поясу веера и carte de bal. Хотелось вежливо улыбаться соседям за столом, с которыми ей предстояло разделить сервированный в соседней зале ужин. Хотелось наслаждаться этим удивительным вечером, когда она впервые чувствовала себя такой свободной и такой… особенной.
Но это все казалось невозможным, когда в голове то и дело возникал взгляд темных глаз, устремленный на нее через расстояние и скользящие по паркету в вальсе пары. Никак не удавалось целиком раствориться в круговерти бала, когда почти вся ее сущность была покорена воспоминанием об Александре и о том душевном трепете, в который ввергло Лизу его пристальное внимание к ней. И это пугало. Потому что в таком случае…
Лиза с трудом дождалась минуты, когда по окончании бала останется в мнимом уединении мезонина, прячась под покрывалом и притворяясь спящей. Ей казалось, что слишком медленно Ирина распутывала пряди волос и помогала снять бальное платье, что невыносимо долго в комнате раздавались шепотки взбудораженных балом девушек.
Наконец, когда в узкой щелке между тяжелыми портьерами стал сереть рассвет, в спальне установилась тишина, изредка прерываемая чьим-то сонным бормотанием или тяжелым сопением. Лиза аккуратно отогнула край покрывала и оглядела спящих на кроватях девушек и их горничных, лежащих вповалку на полу. Хорошо, что у соседки Лизы по кровати, сон был настолько крепок, что та даже не пошевелилась, когда дрогнул при движении матрас. Лиза наклонилась с постели, перегнувшись через спящую на полу Ирину к кофру, что стоял у изголовья импровизированного ложа горничной. Приоткрыв крышку, сунула ладонь под ткань обивки. Пальцы долго пытались поймать тонкую цепочку и, когда им это удалось, потянули из потайного местечка искомый предмет.
С легким щелчком раскрылся серебряный медальон овальной формы. Снова спрятавшись в своем укрытии, Лиза долго смотрела на лицо, изображенное красками на миниатюрном портрете, и мысленно возвращалась в прошлое, наслаждаясь ушедшими моментами.
Быстрые весенние ручьи, в волнах которых так опасно качаются кораблики из щепы с бумажным парусом. За ними можно долго бежать, поправляя их палкой и совсем не задумываясь, что можно промочить ноги.
Жаркое лето с великолепием красок цветов в партере, тонкое полотно сачка, в плен которого так легко попадают хрупкие крылатые создания. Качели, увитые извилистыми лозами дикого винограда, она упала с них однажды и рассекла бровь, не на шутку перепугавшись, что останется шрам.
Листва, опавшая с деревьев в осеннем парке, которой так весело бросаться в строгую бонну. Неповторимый аромат сжигаемых на кострах сухой травы и листьев, что дворовые сгребают с садовых аллей.
Зимние просторы и высокий холм, на котором в холодную пору раскатывает ледяные дорожки деревенская детвора. Так страшно лететь с холма на салазках, одновременно и пугаясь, и наслаждаясь скоростью, от которой даже свистит в ушах…
Лиза захлопнула медальон, а после прижала его к губам, даже не замечая, что подушка под ее щекой уже давно стала мокрой от слез. Прикосновение холодного металла к нежной коже отрезвило ее, заставило почти угаснуть огонь, вспыхнувший этим вечером в груди при взгляде в глаза Александра.
– Я помню, – прошептала она, обращаясь в никуда. А потом снова перегнулась через Ирину и потянулась к кофру. С легким стуком упал медальон в надежное укрытие за тканевой подкладкой, снова возвращаясь в привычное для него место.
Утомившись за вечер, да к тому же наплакавшись вдоволь в последнюю четверть часа, Лиза быстро заснула. И снова она кружилась по бальной зале, едва касаясь туфельками паркета, а у колонны одной из стен залы стоял, как и нынче на вечере, Дмитриевский, наблюдая за каждым ее движением. Кроме них в зале не было ни единой души, даже музыкантов. Казалось, что музыка льется откуда-то сверху, с расписанного нимфами и сатирами потолка.
С каждым мгновением танец все менее и менее походил на вальс. Очередное движение тела или рук становилось все более плавными, более грациозными, словно Лиза исполняла pas de châle[71], демонстрирующий исполнительницу в полной красе. Она двигалась и двигалась, наслаждаясь огнем в глазах Александра, кружившим ей голову почище самого быстрого тура вальса. Тело будто не принадлежало ей, стремясь обрести совсем иного хозяина, который без единого движения или слова внимал его беззвучной мольбе.
Кровь Лизы раскаленной лавой текла по венам под тонкой сорочкой (она отчего-то была именно в этом легком одеянии). Дыхание сбилось, стало тяжелым и прерывистым. Удивительное томление крутило и разрывало душу. Она сама не понимала, чего хочет, и отчего такая жажда внутри, что даже губы пересохли.
Лиза все кружилась и кружилась по зале, заставляя подол сорочки вздыматься вверх, обнажая тонкие лодыжки, пока не заметила в одном из зеркал движение фигуры в черном фраке. Остановилась за мгновение до того, как он опустил ладони на ее хрупкие плечи, прекращая эту совсем непохожую на вальс пляску. Сердце пропустило пару тактов, когда его ладони поползли вниз вдоль тонких рук, когда, сжав ее запястья, он взял Лизу в плен своих крепких объятий, прижимаясь к ней всем телом.
Стало обжигающе горячо внутри, когда она почувствовала это требовательное прикосновение мужчины, когда руки, обхватившие ее, случайно коснулись груди, прикрытой только тонким полотном сорочки. Лиза ощущала себя воском под этими руками и губами, медленно скользнувшими по нежной коже шеи, прямо под линией волос. И после, когда губы поползли вверх к виску… Если бы Александр не держал ее в своих объятиях, Лиза бы, верно, упала на пол, настолько мягкими стали вдруг ноги в вихре тех ощущений, что дарили эти чересчур медленные дразнящие прикосновения.
Она чуть повернула голову, пытаясь поймать его взгляд. Или она хотела встретиться с ним губами, которые в этот момент были так близко от ее лица? Александр легко дунул на кожу ее шеи, чуть взметнув волосы, и от этого дуновения по ее телу от затылка до самых пят пробежала мелкая дрожь предвкушения яркого пожара, только разгоравшегося в них обоих. А потом Александр склонился к ее ушку и, чуть прихватив губами мочку, прошептал имя.
Лиза желала услышать его голос, она ждала, что он произнесет одно-единственное имя, но только не то, при звуке которого внутри вмиг все похолодело! И невероятная боль скрутила сердце в сильном спазме. Даже дыхание перехватило от этого приступа, и Лиза стояла в кольце его рук, хватая ртом воздух, словно выброшенная из воды рыба.
Александр провел губами по щеке Лизы, ища ее губы, но в этот раз она не сделала ни малейшей попытки встретить его поцелуй. Потому что он снова повторил имя, разрывающее ее буквально на куски от боли и отчаяния. Напоминая ей о том, кто она такая, и отчего они вместе сейчас…
Лиза попыталась уклониться от его губ, желая только одного – снова забыть о том, что терзало ее рассудок напоминанием. Но Александр не дал ей отстраниться – одним быстрым движением поймал в плен своих пальцев ее подбородок и развернул ее лицо к себе. Да разве могло быть иначе? Кто она против его силы и твердости его желаний?
И был поцелуй, на который Лиза не могла не ответить помимо своей воли. Сладость смешивалась с горечью окружавшей ее реальности. Всполохи страсти тесно переплетались с ледяными нитями отчаяния, чувство безграничного желания принадлежать ему и телом, и душой смешалось с обжигающей ненавистью к нему. За его равнодушие к ее слезам, которые он не мог не чувствовать при поцелуе. За его безразличие к ее чувствам в стремлении взять свое…
Как же безгранично она его ненавидела! И видит бог, как же не желала прерывать этот горько-сладкий поцелуй…
Глава 6
«Странная привычка открывать настежь окна», – проходя через пустынные комнаты, раздраженно подумала Лиза. В очередной раз поежившись, она накинула на озябшие плечи вязаную шаль. Ни в одном доме не было такого обычая – распахивать зимой оконные створки, выпуская на волю натопленный воздух, насквозь пропитанный духом смолки. Лиза привыкла к тому, что еще по осени окна всех домов наглухо заколачивали, иногда оставляя свободной только маленькую форточку. В Заозерном же комнаты проветривались едва ли не каждый день, будто и не зима царила за окном, а жаркое лето. Впрочем, удивительно ли это, принимая в расчет, что хозяин имения совсем не похож на людей, с которыми ей доводилось встречаться ранее?
Пока длился бал, Дмитриевский появился в зале лишь дважды: во время того самого вальса и когда гости предводителя громкими аплодисментами встретили новый 1829 год. За ужином Александр разговаривал мало, изредка бросая на соседей по столу рассеянные взгляды, в которых Лиза без особого труда читала невысокое мнение об умственных способностях собеседников и какую-то странную тоску. Словно он по принуждению находился здесь. Хотя, возможно, так и было, размышляла Лиза по возвращении домой в тиши кареты. Вполне может статься, что Александра тяготила провинциальная простота, к которой он так и не сумел привыкнуть за годы, проведенные в деревне. И будь его воля, верно, никогда бы не покинул столицу.
Минуя очередную комнату анфилады, Лиза взглянула на окна, затянутые причудливыми серебристыми узорами. Вспомнился лютый мороз, что стоял неделю назад на Крещение. И то странное смятение, что охватило ее, когда после службы граф направился вместе с крестьянами и отцом Феодором к ближайшему пруду, в котором заранее прорубили и освятили иордань. Когда Василь, кутаясь в шубу, задумчиво произнес вполголоса:
– Quel insensé![72] В такой лютый мороз…
Лиза тогда с трудом преодолела любопытство, чтобы не обернуться в сторону пруда. Чтобы не увидеть широкоплечую фигуру в рубахе, так отчетливо белевшую в свете ярко горящих факелов на фоне черноты деревьев. Хватило бы ей духу шагнуть в темное жерло проруби, зная, что тут же в тело вопьются сотни ледяных игл? Вряд ли. Она, как и все остальные обитатели усадебного дома, предпочитала снимать с себя грехи, обливаясь водой из иордани в тепле собственных покоев.
Странный человек… Через час после службы в окно своей комнаты Лиза наблюдала, как Дмитриевский возвращается от пруда в распахнутой шубе, которую то и дело пытался застегнуть суетившийся вокруг него старый камердинер. Белизна рубахи на фоне темного меха, широкие шаги, непокрытая голова. Лиза не могла заставить себя опустить занавесь, ясно понимая при этом, насколько заметен ее темный силуэт на фоне тускло освещенного окна. Ей даже хотелось, чтобы он понял, что она наблюдает за ним и, быть может… замедлил шаг?
Un terrible home! Она со злостью отпустила прозрачную занавесь, когда Дмитриевский, не поднимая головы, быстро прошагал к крыльцу и скрылся из вида. Словно и не было ничего вовсе. Словно и не было того горящего взгляда во время вальса… Нет, Лиза не ждала от Александра каких-то особых знаков расположения. Но и с прежней холодностью и равнодушием тоже не готова была столкнуться.
Иногда она уже начинала думать, что все это ей только привиделось. Не потому ли и умолчала о том взгляде, рассказывая мадам Вдовиной о новогоднем бале? Как и о том странном сне, наутро после которого так страшилась найти на своем теле следы горячих прикосновений, настолько реальными те казались. Прикосновений его рук… его губ… О, как же она краснела помимо воли, когда вспоминала о них! И с каким трудом заставила себя перестать ежечасно вспоминать их спустя неделю… Grand merci участнику ее странного и такого неприличного видения за его холод и намеренное уклонение от всяческих встреч с ней! Иначе, где найти силы, чтобы не думать о его губах и руках, когда бы он был так близко?
«Какие грехи пытался так страстно смыть с себя крещенской водой Дмитриевский?» – думала Лиза, стоя в деревянной лохани, пока Ирина трясущимися от напряжения руками готовилась перевернуть на ее голову ушат ледяной воды из иордани.
Вслед за этим вопросом поневоле пришли на ум слова Головнина и его внимательные глаза, когда тот говорил о грехах. Но страх, всколыхнувшийся было при этом воспоминании в груди, тут же смыло водой из опрокинувшегося над головой ушата. Лиза даже завизжала от обжигающей прохлады. А после, как была в мокрой сорочке, шагнула к столику, на котором стоял небольшой образок. Крестясь, бухнулась на колени, мысленно прося прощения за то, что уже было сотворено ею, и за то, что только предстояло совершить.
– Прости меня, ибо бессильна я… Прости меня, – повторяла горячим шепотом и отчего-то увидела в тот момент не святой лик, а красивое волевое лицо с темными глазами. У него просила прощения за то, что должно свершиться, к нему обращалась сейчас, словно мог он ее услышать. – Прости меня, ибо бессильна я…
По плечам снова скользнуло прохладой, и Лиза плотнее запахнула шаль. Тонкий муслин платья совсем не грел, и девушка порадовалась, что захватила с собой эту широкую полосу вязаного кружева. Связанная дворовыми мастерицами, она защищала от холода намного лучше, чем прославленные турецкие шали.
– …говорят, что мадам Дубровина прямо у гроба крикнула ему: «Meurtrier![73]», – всплыли в голове Лизы слова одной из девиц, сказанные той на вторую ночь в мезонине дома предводителя. Остальные тогда – кто испуганно, а кто в странном трепете – переглянулись. Только Лиза даже бровью не повела, предпочитая делать вид, что ей нет никакого дела до обсуждаемой персоны.
– Non-non! – аж подпрыгнула на кровати другая, торопясь возразить. – Она ему крикнула: «Вы убили ее!»
– Какая нелепица! Разве ж придет кому в голову над гробом кричать? – прервала их третья, самая взрослая среди девиц в спальне, и оттого – самая благоразумная. – Да коли и так – что с того? Не его сиятельство смерть принес дочери мадам Дубровиной. Только Господь волен нить жизни обрывать…
Эта рассудительная барышня, прибывшая вместе с родителями из Твери, уже одной ногой стояла в «кандидатках»[74]. Лизе летом исполнилось девятнадцать, но в сравнении с большинством совсем юных барышень в спальне она казалась себе едва ли не старше матери, а то и Пульхерии Александровны.
Обычно девушка пропускала мимо ушей чужие толки, но в этот раз не могла не прислушаться. Говорили о Дмитриевском. Говорили много, но, в большинстве своем, услышанное не внесло и толики новизны в копилку знаний Лизы об этом человеке. И до последнего не хотелось верить в то, что он мог осознанно принести кому-либо вред. Хотя…
Разве ж не ранил он на дуэлях своих противников? Разве ж не убивал? Один раз сразу же – наповал, метким выстрелом в сердце, за что по распоряжению покойного царя Александра был выслан из столицы в Малороссию для дальнейшей службы в одном из полков. И пару раз – тяжело ранил своих соперников, что впоследствии скончались от горячки.
Убивал… Снова мороз по коже тонкими иголочками. И снова неприятное чувство в груди при мысли о том, сколько горя принес этими смертями граф близким убитых, потерявшим сына или брата из-за юношеской бравады или неаккуратного слова, за которыми так и не последовало извинений.
А после Лиза не могла не вернуться мысленно к той, что так влекла ее сейчас сюда, в портретную. К женщине, любившей Дмитриевского настолько, что не побоялась презреть все правила приличия, оставить свою семью, решившись жить только ради него…
В портретной было еще холоднее, чем в коридоре, и Лиза на миг поколебалась, остановившись на пороге. Плотные портьеры были опущены, наполняя комнату таинственным полумраком. И как-то неуютно стало, особенно при воспоминании о душах тех, что незримыми тенями еще недавно шли за ней по коридору. Но любопытство, этот бич любой женской натуры, заставило девушку выпустить дверную ручку из рук, позволяя двери с легким щелчком закрыться за ее спиной. И сделать несколько первых шагов – самых сложных…
Со стены за Лизой наблюдали десятки глаз, словно вопрошая, что это за новое лицо в их вотчине, и зачем она пожаловала сюда, медленно ступая от картины к картине. Полутьма не позволяла увидеть детали изображений, как ни вглядывалась Лиза, не в силах отвести взора от портретов – от этих знакомых глаз, наблюдающих за каждым ее шагом. Особенно таинственными казались старые портреты – судя по одеяниям их героев, созданные живописцем более полутора веков назад. Пышные околыши шапок, богато расшитые старорусские кафтаны. Только мужские лица – с темными усами и широкими бородами. И везде внимательные, цепкие глаза Дмитриевского…
Продвигаясь от портрета к портрету, Лиза словно шагала из эпохи в эпоху. Изображения допетровских времен сменялись помпезностью париков и одежд екатерининского и елизаветинского царствований. Стали встречаться женские лица и редкие семейные портреты.
У одного из них Лиза даже задержалась на короткий миг. В центре – глава семейства в придворном платье Петровской эпохи, достопочтенный муж и отец, возле него сидит супруга с робкой улыбкой на устах. Двое мальчиков-подростков в париках с узкими косицами за их креслами, три девочки расположились у ног родителей, словно маленькие ангелочки, в тонких белых платьицах. Любопытно было разглядывать все эти лица, размышлять о судьбах и голосах, которые когда-то звучали под крышей старого дома. Ведь именно этот суровый мужчина в парике с пышными буклями заложил первый кирпич в фундамент усадьбы в начале прошлого века. Именно с него все и началось…
Искомый портрет Лиза нашла не на стене, как ожидала, а на подставке. Дивная акварель, с которой смотрела та, что с недавних пор не давала ей покоя. Девушка с пристрастием стала вглядываться в каждый штрих на холсте, навеки сохранившем светлую красоту молодой женщины. Этот свет так и струился из ясных больших глаз цвета луговых васильков, невидимой взгляду аурой окутывал облаком весь ее облик. Сама доброта и очарование. Сама невинность в синем шелковом платье с открытыми плечами. Невинность, которую сгубила, по словам злых языков, любовь и неудержимая страсть Дмитриевского.
И при этой мысли снова вспомнился тот странный сон. Горячее дыхание, обжигающее нежную кожу. Прикосновение тела к телу, такое тесное, что даже ладони не поместить меж ними. Страстный поцелуй, терзающий ее губы…
«О ком думал тогда, на бале, Александр?» – с каким-то странным отчаянием, теснившим грудь, подумала Лиза, глядя на женщину, сходство с которой ей так хотелось отринуть сейчас. О ней ли самой, нежданно появившейся в его имении? Или о той, что уже столько лет лежала в могиле? Не представлял ли Александр иную персону в руках того улана, воскрешал ли мысленно прошлое?
Да, был расчет, что Лиза привлечет внимание хозяина Заозерного своей наружностью, своей удивительной схожестью с той, кого он так любил когда-то, рискнув ради нее всем, чтобы назвать своей. Но осознавать, что Дмитриевский смотрит в ее лицо, а видит иные черты, было на удивление невыносимо.
– Нет, – громко сказала Лиза, запахивая плотнее шаль на груди. Ее глаза упрямо смотрели в глаза женщины с портрета, а в душе неясным огоньком вспыхнула зависть к той, что когда-то настолько вскружила голову Александру. – Ни малейшего сходства!
– Абсолютно согласен с вами, – тут же донеслось из-за ее спины, заставив Лизу даже вскрикнуть от неожиданности. При этом она инстинктивно отшатнулась в сторону и чуть не упала, запутавшись в юбках. Только крепкая рука в тот же миг покинувшего свое место в кресле у портьеры Александра удержала ее от позора падения на пол.
– О mon Dieu! – переводя дух, воскликнула Лиза и, заметив истеричные нотки в своем голосе, совсем огорчилась. В который раз попасть впросак перед Дмитриевским! В который раз выставить себя перед ним в столь неприглядном виде!
Она в раздражении вырвала руку из его пальцев, стараясь не обращать внимания на легкое разочарование, что мелькнуло в душе, едва тот отпустил на волю ее локоть, не сделав ни единой попытки удержать при себе.
– О mon Dieu! – повторила Лиза, даже не скрывая свою злость на Александра, что шагнул в эту полутемную комнату из ее мыслей, на себя – за жар во всем теле от простого прикосновения пальцев в напоминание об иных касаниях, и на ту, что никогда не знала, но о которой отчего-то не могла думать с равнодушием.
– Вы должны были известить о вашем присутствии, едва я шагнула на порог! – Лиза странно робела взглянуть в глаза Александра. Да и полутьма, наполнявшая комнату, действовала на нервы. И его присутствие так близко к ней…
– Я полагал, вы приметили меня, – в его голосе даже сомнения не звучало, что могло быть иначе. Разве ж можно было его не заметить, казалось, говорил тон его голоса. Такой насмешливый… О, как же он нервировал ее!
– Вам дивно слышать это? Но так и есть! – отрезала Лиза. – В портретной слишком темно для дневного часа.
– Свет – первый враг великолепия холста. Иначе полотна не сохранить, – беззаботно отозвался Александр, но она успела заметить его короткий, едва уловимый взгляд на акварель на подставке.
– Bien sur, ни единого мазка кистью… ни единой черты! – слова прозвучали чересчур резко, но Лиза и не старалась быть вежливой и благодушной. И ни минуты более не желала оставаться здесь, в полутьме, наедине с этим мужчиной. Тем паче постоянно ощущая на себе взгляд той, что, судя по всему, до сих пор держала в плену сердце Дмитриевского.
Звук шагов по паркету у нее за спиной ясно дал понять Лизе, что Александр по-прежнему не собирался оставить ее в покое. Успев нагнать девушку у двери, он распахнул перед ней створку.
– Прошу вас…
Лиза проигнорировала этот учтивый жест, молча вышла, стараясь держать спину прямо и гордо. Показывая всем своим видом, насколько ей неприятно его присутствие. Но разве этот человек когда-либо шел на поводу чужих желаний? Разве следовал правилам против своей воли? Вот и сейчас он не задержался ни на миг, чтобы позволить ей скрыться в анфиладе комнат.
«Что вам нужно от меня?» – лихорадочно метались в голове Лизы вопросы к тому, кто шел за ней, не отставая ни на шаг. «Зачем вы преследуете меня?..» Но вдруг ее губ коснулась еле заметная усмешка – как же переменилась охота, ведь преследователем теперь стала добыча!
Эта усмешка придала ей сил, успокоила напряженные нервы. И Лиза замедлила шаг, задержалась у одного из окон комнаты, через которую направлялась в салон, где ее ждала Пульхерия Александровна. Она опасалась, что придумала себе желание Дмитриевского разделить с ней еще несколько минут уединения, что он сейчас пройдет мимо, ничуть не сбавляя шага. Но он тоже задержался у окна, встав за ее спиной. «Как в том сне», – не могла не отметить Лиза, и тут же волна жара снова прокатилась по телу.
– Вы, должно быть, корите меня за мое любопытство, – произнесла Лиза, догадываясь, что вряд ли он заговорит с ней первым. Так и будет стоять, выжидая, как опытный охотник, наблюдающий за малейшим движением зверя. – Но любопытство разве несет худое?
– Только его последствия, – негромко ответил Александр, едва ли не над самым ее ухом, и лишь тогда Лиза поняла, насколько близок он к ней. Недопустимая близость, непозволительная. Надо уйти из этой комнаты тотчас! Но она даже не шевельнулась, только облизнула пересохшие губы, сама не понимая природы тех бурных чувств, что вызывал в ней этот мужчина.
– Признаться, я ждал вас ранее в портретной. Так можно ли любопытство отнести к вашим порокам? Любая другая давно бы не выдержала. Вы же выждали столько дней… Удивительная стойкость для особы женского пола.
Лиза даже растерялась от такой прямоты и грубости. Что ответить? Что она узнала про Нинель гораздо раньше, чем услышала шепотки на бале о своем сходстве с покойницей? Или проигнорировать грубые слова, развернуться и уйти?
– Вы так откровенны… – пролепетала Лиза, с неудовольствием отметив, насколько явными сейчас были ее растерянность и странная робость перед ним.
– А вы предпочитаете фальшь красивых, но бесполезных слов? По мне, прямота – лишь благо. Когда знаешь, что и кто пред тобой.
– А вежливость вы тоже отнесете к бесполезным словам?
«Что со мной происходит? – позднее думала Лиза. – Отчего, как только он оказывается рядом, с меня будто покровы слетают, обнажая самую сущность, заставляя быть смелой и открытой, как ни с кем иным?»
Вот и в эту минуту она моментально забыла о правилах, которые твердили ей с детства, позволила себе не кротко улыбаться, уходя от разговора, а смело и даже дерзко отвечать собеседнику.
– Вы находите меня невежливым? – поддержал Дмитриевский их странную беседу из одних вопросов.
