Текст книги "На сердце без тебя метель... (СИ)"
Автор книги: Марина Струк
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 54 страниц)
После Лизе с большим трудом удалось вернуться к столу, и даже легким движением ресниц не выдать, что те касания были намеренны. Не покраснеть и не опустить взор стыдливо, когда она встретилась с прямым взглядом Александра. Привычная маска вежливого внимания к беседе за столом в очередной раз помогла ей скрыть истинные чувства.
В другой раз Лиза едва не выдала своих эмоций в самом конце вечера. Чай уже был выпит, заедки на радость повара белой кухни почти все съедены, как вдруг завели речь об охоте. Лиза с удивлением слушала, как Александр и мадам Зубова при активном участии Лиди принялись обсуждать предстоящий выезд и собак, которых планировали взять на гон.
Лиди знала клички любимых псов Дмитриевского. Лиди могла поддержать разговор про места гона, которые на выбор были предложены графскими егерями. Лиди с явным восторгом захлопала в ладоши под нежно-укоризненным взглядом бабушки и при широкой чуть снисходительной улыбке Александра, когда наконец согласовали маршрут и время выезда.
– Dieu merci, я вольна остаться в теплом доме, а не гнать куда-то по снегу да в мороз! – проворчала Пульхерия Александровна, запахивая шаль, в которую зябко куталась с тех самых пор, как вернулась с прогулки. – Не понимаю, в чем радость-то… Уж куда лучше сидеть у огня за работой аль за чтением.
– О, Пульхерия Александровна! – Лиди вдруг энергично тряхнула головой, словно радуясь осенившей ее мысли. – Мне давеча доставили из Москвы книжные новинки. Я пришлю их вам тотчас, как вернусь. Уверена, что и вам, и Лизавете Петровне они придутся по вкусу и помогут скрасить день, покамест мы не воротимся с охоты…
Пульхерия Александровна с легким недоумением посмотрела сперва на Лизу, а после на Александра. Тот же, заметив тетушкину растерянность, но при этом даже не повернув головы в сторону Лизы, лениво возразил:
– Лизавета Петровна разделит с нами удовольствие от гона.
При этих словах не только Лиди, резко обернувшаяся к Лизе, потеряла на миг самообладание, но и сама Лиза. Оттого, что за нее уже в который раз все было решено. В конце концов, это даже невежливо – заявлять подобное, не спросив ее согласия.
– Я не ведала, что вы любительница охоты по белой тропе, mademoiselle Вдовина, – голос Лиди был мягок и любезен, но в глазах ясно читался холод. – Faut le faire![95]
Лизе, ощущавшей на себе пристальный взгляд Александра, так и хотелось заявить, что она тоже не была осведомлена о том до сей минуты. Но воспитание на этот раз взяло верх, и она только мило улыбнулась:
– Мой покойный батюшка был весьма охоч до гона. Страсть к тому, видимо, передается по наследству…
Но злость на Александра никуда не ушла. Едва утихшее недовольство тем, что ею, как marionnette à fils[96], крутят искусные кукловоды, при уверенном заявлении Дмитриевского разгорелось с новой силой. И от этой злости было никуда не деться. Она просто распирала грудь, сковывала скулы от усилий не дать соскользнуть с губ улыбке.
Раньше Лизе превосходно удавалось скрывать свои эмоции. Но, видимо, не в этот раз и не от этого несносного человека, который, пользуясь тем, что все увлеклись пением Лиди, уловил момент и тихо прошептал ей:
– Вы недовольны предстоящим выездом или, может статься, компанией, что соберется?
– Ni l'un ni l'autre[97], – так же тихо ответила Лиза, стараясь, чтобы мадам Зубова, с улыбкой внимавшая пению внучки, не заметила их короткого разговора.
Но разве Дмитриевский позволил бы ей прекратить беседу без своего на то согласия?
– Тогда я теряюсь в догадках, – по тону его голоса она поняла, что в этот момент он улыбался.
А потом вдруг голос Александра переменился, утратив прежние шутливые нотки и заставив Лизу приложить немало усилий, чтобы не обернуться на его обладателя.
– Я бы желал видеть вас послезавтра на охоте. Не откажите мне в этом капризе…
И все-таки она сумела не повернуться к нему – так и осталась сидеть в той же позе, только спина ее как-то неестественно выпрямилась. И заметила, что невольно привлекла к себе внимание Василя, что стоял подле клавикордов и услужливо переворачивал ноты для поющей романс Лиди. Тот только бровью повел чуть удивленно, показывая, что уж для него-то тайный разговор вовсе таковым не являлся.
Лиза ничего не ответила тогда Александру. И потому что Василь более не отводил взгляда от ее лица, даже листы на подставке перекладывая вслепую, и потому что у нее не было желания говорить с Дмитриевским. Она даже к ужину не спустилась в тот вечер, невзирая на уговоры Софьи Петровны. И всерьез подумывала о том, чтобы сказаться захворавшей и не поехать на гон, разделив одиночество с Пульхерией Александровной.
Но спустя ночь размышлений и день, проведенный взаперти – подальше от всех, кто мог бы повлиять на нее, Лиза решила, что будет неразумно прятаться в четырех стенах. Каким бы сильным желанием не горело сердце. Ведь в том случае ей не получить письма, которого она ждала уже несколько недель. И которое придало бы ей сил и дальше играть свою роль. Да и потом… ей самой отчего-то захотелось выехать на снежный простор. И пусть хоть на минуту снова ощутить себя свободной, как во время верховой прогулки.
Вечером накануне охоты Ирина приготовила для Лизы другой наряд для верховой езды, не такой яркий, как прежний, – цвета опавшей листвы с отделкой из темно-шоколадного кружева. Рукава и ворот жакета были оторочены мехом куницы. Из того же меха прилагались жилет и шапка. «У Лиди была наподобие, – вспомнила отчего-то Лиза, в полном облачении глядя на свое отражение в зеркало. – В день, когда они встретились на дороге у перевернутых саней…»
Конечно же, на следующее утро именно прекрасная светловолосая Лиди царила среди молодежи, собравшейся во дворе усадебного дома в Заозерном и ожидавшей сигнала к выезду. Мадам Зубова с еле заметной улыбкой наблюдала, как молодые люди, расточая комплименты, спешат любым способом услужить ее внучке. И косилась то и дело в сторону графа, заметил ли он, насколько хороша Лиди сегодня утром, когда щечки ее так и раскраснелись на морозе, а глаза сияют предвкушением.
– Ma chère, bon courage![98] – напутствовала перед выездом Лизу Софья Петровна. – Мужчины любят, когда в глазах огонь, уж поверьте мне!
И видя то столпотворение, что образовалось нынче возле Зубовой-младшей, Лиза верила в это, как никогда. Даже Василь в синем казакине и шапке из пышного меха рыжей лисы был в том кружке…
– Bonjour! – поприветствовал вдруг Лизу незаметно подошедший со спины Александр. Он подошел не один – с ним был невысокий коренастый паренек в кожухе, крепко перетянутом ремнем. На лице дворового явно читалось недовольство, что его на время охоты приставили к барышне, и Лиза прекрасно его понимала. Что может быть лучше быстрой скачки по белой тропе за зверем? И возможно ли это, когда вынужден нянькаться с барской гостьей?
– Это Петр. Он будет вашим верховым нынче, – Дмитриевский говорил отрывисто, Лиза видела по глазам, какое возбуждение сейчас царит в его душе в преддверии охоты. Пусть и не на волка едут охотники, на равнинку[99]. – Держитесь его, а то, не ровен час, отстанете от охоты и затеряетесь… Чьих борзых держаться будете?
– Тех, что порезвее да поудачливее, надеюсь, – ответила Лиза, ничуть не смутившись этому вопросу, и Александр улыбнулся в ответ, дотронулся рукоятью кнута до темного меха шапки, будто отдавая честь на прощание, и отошел к своим псарям, с трудом сдерживающим собак на поводу.
– Allez![100] – раздался над двором громкий приказ хозяина охоты, на короткий миг заставив умолкнуть даже собак. И тут же все пришло в движение: тронулись с места всадники, покатили редкие сани с пожилыми участниками охоты. За границей усадебного парка к этой кавалькаде присоединились псари со сворами других охотников, подоспевшие из арендованных изб в селе. Чужих псов, как истинный собачник, Дмитриевский приказал держать подальше от собственной псарни, потому и присоединились те к охоте уже в дороге.
Ехать было несколько верст, Лиза помнила это из письма, в котором получила все необходимые сведения на это утро. Постепенно охотники стали разделяться, занимая свои места до той минуты, пока не дадут сигнал, что зверь вышел на гон. Лиза опасалась, что Александр будет хотя бы изредка да приглядывать за ней, но тот, похоже, полностью отдался азарту предстоящей охоты. Внимательно прислушиваясь к тишине зимнего утра, изредка прерываемой голосами кричан[101], он даже не взглянул, за его ли спиной она остановила свою лошадь.
На позициях стояли недолго. Лиза даже удивилась тому, как скоро откуда-то слева протрубил рог доезжачего, оповестив, что зверь пошел на гон. Миг, и Дмитриевский дает сигнал спустить собак. Еще миг, и всадники, что ждали этой минуты, срываются с места. За ними тут же последовали сани, опасно переваливаясь по глубокому снегу.
Лиза тоже направила лошадь среди прочих, держась наравне с последними всадниками и санями мадам Зубовой, которую, казалось, тоже захватил азарт гона – так ярко пылали румянцем ее щеки. «Хотя, – подумала девушка с усмешкой, – это можно отнести и к содержимому серебряной фляжки, которую Варвара Алексеевна порой извлекает из-под полы шубы»
Когда же справа от луга показались три одиноко стоящие сосны, Лиза с легким вскриком придержала лошадь, вынуждая и своего спутника остановить коня.
– О, mon gant![102] – горе барышни от потери перчатки, казалось, было безмерным. Даже глаза заблестели от слез, отчего Петр тут же почувствовал себя неловко. В жар бросило от вида этих широко распахнутых, как у ребенка, глаз. Он был готов на все, и уж тем паче снести барский гнев, лишь бы отыскать ненароком оброненную вещицу. Только наперед взял с барышни слово дворянское, что та будет дожидаться его у трех сосен, что виднелись по правую руку, и никуда оттуда не двинется.
Барышня обещалась. Однако не забыла скрестить пальцы в укромной темноте муфты из куньего меха, что висела у нее на шее на бархатном шнуре. И едва Петр скрылся из виду, тут же стегнула лошадь, посылая ее от трех сосен к линии леса, темнеющей на фоне белого луга.
После она подумает, как объяснить дворовому, отчего оказалась совсем в иной стороне, у самого леса. Нынче же Лиза с тревогой и странным волнением вглядывалась в полумрак, образуемый еловыми лапами, то и дело оборачиваясь на белоснежную гладь луга. Он прекрасно знал, как укрыться от чужих взглядов, как быть неприметным в случае необходимости. Вот и в эту минуту Лиза не заметила, как мужчина приблизился, бесшумно двигаясь среди широких ветвей ельника.
– Мое сердце… – окликнул он девушку, с минуту наблюдая, как она забавно хмурит свой гладкий лоб, вглядываясь вглубь леса.
Как же она прелестна – эта стройная всадница с разрумянившимся лицом в обрамлении темно-русых блестящих локонов. Он каждый день медленно умирал оттого, что Лиза была так далеко от него, но в эту минуту его душа пела во весь голос при виде любимых черт.
– Ma bien-aimée[103]…
Лиза невольно напряглась, когда он шагнул из леса, аккуратно отводя еловые лапы, чтобы не поцарапать ненароком лицо. Лошадь под ней тут же заволновалась, обеспокоенно переступила на месте, и он быстро приблизился, хватая поводья. Увел каурую вместе с всадницей в укромное место, на поляну близ лесной опушки.
– Я не хотел пугать вас, – остановив лошадь, мужчина хотел коснуться руки Лизы, но она быстро передвинула ту по поводу, ускользая от его ласки.
Девушка заметила, что этот жест разозлил его и одновременно причинил ему боль, но быть милосердной нынче не желала. Особенно по отношению к нему.
Он протянул к ней руки, словно прося сойти с лошади, и Лиза быстро покачала головой.
– Я не могу сойти. У меня лишь несколько минут, покамест не вернется Петр. Зачем вы вызвали меня сюда? Вы понимаете, чем грозит нам эта встреча? Вы могли бы вложить письмо между страниц…
– Мог бы, – покорно согласился он, все еще держа руки протянутыми в ее сторону. – Но разве в этом случае я бы увидел вас столь близко?
– Вы видите меня каждый Божий день. Разве недовольно вам того?
– Я вижу каждый Божий день, как вы расположены к нему, как смотрите на него и ловите звук его голоса, – резко ответил он Лизе. – Я вижу, каким взглядом вы смотрите на него…
– По вашему же приказу!
Где-то вдалеке, за лугом, раздался звук рожка, и она не могла не посмотреть в ту сторону, всего на миг отведя взгляд от своего собеседника. Но и этого мига для него было довольно, чтобы схватить ее за талию и стащить наземь, едва не уронив, когда ее нога запуталась в стремени.
– Ненавижу смотреть снизу вверх! – улыбнулся он Лизе знакомой очаровательной улыбкой, и тут же едва успел отступить на шаг в удивлении, когда она с размаху стукнула его в плечо.
Он не узнавал ее в последние дни. Куда делась та милая, наивная девочка, которой он был представлен на танцевальном вечере в одном имении, куда занесла его нелегкая? Она изменилась, стала такой непривычной… иной…
Невольно вспомнился разговор tous le trois[104] в курительной пару дней назад. Говорили о гостьях Заозерного. Василь тогда решил пошутить, мол, «мадам Вдовина спит и видит тебя, Alexandre, своим gendre[105]».
– Неужто не понимаешь, что ты сам даешь повод к тому? – отчего-то поддержал его Борис, уже наслышанный о визите на псарню и о том безрассудном решении, что принял Дмитриевский. – Что за игру ты затеял с этими дамами? Знаю, тебе скучно в Заозерном, но изволь понять, что провинция имеет отличия от столицы, и что там норма – здесь… из ряда вон!
– Mademoiselle сродни маленькой chatonne[106], которая до сего дня зависима от матери-кошки. Мила, наивна, а прелестью ласкает взор, – тем временем продолжил Василь. – Грешно обижать малого… Хочешь обидеть – играй с кошкой, но котенок…
– Она далеко не милая кошечка, коей, может, и видится вам со стороны, – возразил Александр, до того молчаливо выслушивающий нападки своих собеседников. – За детским наивным личиком скрывается дикая кошка, что может и ласковой быть, коли понадобится, и коготки выпустить. Ты ошибаешься, mon cher, называя ее chatonne. А ты, mon ami, неужто вправду решил, что я не понимаю разницы меж провинцией и столицей, меж людьми разного склада? И неужто решил, что могу зло с умыслом нанести?
– Знать, нынче только по добру творишь? – с иронией в голосе переспросил Борис.
– Qui sait[107], – отозвался Александр. – Qui sait…
Василь с легкой усмешкой покачал головой, но промолчал.
И вот нынче на этой заснеженной поляне правдивость слов Александра подтверждалась. Мужчина понимал, что держит в своих руках не покорную и робкую барышню. Перед ним была воистину дикая кошка, разъяренная и… опасная?
– Отпустите меня сию же минуту! – глаза Лизы горели огнем, и он мог поклясться, что такая она привлекала его еще больше. Сломать бы этот барьер, который она ставила меж ними безмолвно, переломить ее неприязнь, заставить забыть о злости… Каково это – целовать губы, когда они так и норовят укусить? Когда надо ждать подвоха каждую минуту? Опасность всегда возбуждает, вот и нынче разве ж можно не поддаться такому искусу.
Оказалось, Лиза хорошо успела изучить его за эти дни. Научилась распознавать по мимике лица и выражению глаз, что за мысли бродят у него в голове. Потому и успела уклониться прежде, чем он сумел поймать в плен ее губы. «А ведь когда-то сама подставляла их под мои поцелуи», – с горечью отметил он.
– Не смейте, прошу вас, – девушка храбрилась, как обычно. Но он не стал настаивать, пожалев ее, видя, что она готова расплакаться от собственного бессилия перед ним и его силой. Только скользнул губами по нежной коже ее щеки, прохладной от мороза, вдохнул легкий аромат ее волос, от которого почему-то стали такими слабыми колени. Захотелось запустить пальцы в эти локоны, сжать ладонью шею и терзать ее губы глубокими поцелуями, которых он никогда не позволял себе ранее, зная, к каким последствиям могут привести такие ласки.
– Не надо слез, – он смахнул большим пальцем каплю, что помимо воли сорвалась с ее ресниц и покатилась по щеке.
– Вас трогают мои слезы? Неужто? Я полагала, вам нет до них дела…
– Не надо, – произнес мужчина, едва не поморщившись от резкости голоса Лизы. Этот тон совсем не подходил ее наружности, по его мнению. – Мне не по душе видеть твои слезы, и ты прекрасно знаешь это.
Интимное «ты» вмиг стерло границы. На поляне снова стояли те, кто когда-то встретились взглядами на танцевальном вечере. И каждый вспомнил о тех минутах редкой близости, что была меж ними – прикосновения и взоры украдкой, дежурства под ее окном каждый день после полудня. И о том, что могло бы быть.
– Слезы не помогли, как мы оба знаем, когда я уговаривала тебя оставить затею с санями, – Лиза вспомнила невероятный по силе ужас, который пережила, когда ее выбрасывало на снег. И ту слепящую ярость, что раздирала ей грудь после, когда сидела на пустынной дороге.
Захотелось, как тогда, вцепиться в это лицо ногтями, оставляя глубокие царапины. Причиняя боль, которая до сих пор не утихла в ней. Пусть он тоже мучается! Если не от душевной боли, то от физической.
Это желание было настолько сильным, что закружилась голова, а пальцы шевельнулись сами собой. И она в который раз удивилась глубине чувств к этому человеку. И тому, что до сих пор ее бедное сердце так стучит в его присутствии…
– Я умоляла тебя не делать этого. Просила пожалеть меня и ее. Но что тебе до нас? Ты же только одного желаешь, – а потом добавила резко и отрывисто, подавляя горечь, что ранее звучала в голосе: – Письмо! Отдай мне его!
– Неужто ты приехала сюда ради письма и только? – ему хотелось встряхнуть ее, схватив за локти. Быть может, тогда из какого-то темного угла и выйдет на свободу прежнее чувство, что она питала к нему? Он ведь знал… знал, что она любит его! – Я схожу с ума, когда вижу вас в одной комнате…. И подумать о том, что возможно впереди… Сущая мука! Лиза!
Сердце дрогнуло при этом стоне, а сама она так и качнулась ему навстречу, обхватила ладонями его лицо.
– Тогда увези меня отсюда! Тотчас же! Обвенчаемся в ближайшем селе, и никто нам не указ. Еще можно… еще можно…
Лиза увидела в его глазах свет, вспыхнувший при этих словах, и поняла, что действительно все возможно. Уехать прочь из этого имения, стать под венцы с тем, кого когда-то выбрало сердце, так бешено колотящееся сейчас в груди, и вернуться сюда под защитой его имени. И тогда никто, даже этот terrible homme…
Издали снова донесся звук рожка, и они оба в тот же миг резко отпрянули друг от друга, пряча глаза. Он – потому что вмиг протрезвел от минутного помешательства, когда готов был забыть обо всем на свете и уступить ее мольбам. Она – потому что испугалась невольного вторжения в ее мысли Дмитриевского.
– Письмо, – мужчина протянул Лизе аккуратно сложенную бумагу. Она тут же спрятала послание за ворот жакета, быстро расстегнув пару верхних пуговиц. И только после заметила его пристальный взгляд на обнажившуюся при том шею.
– Ma bien-aimée, – позвал он ее, и она смело шагнула к нему, сама не понимая, что делает. Хотелось, чтобы он поцеловал ее, мягко и едва касаясь губ, как целовал прежде. А еще Лиза вдруг подумала, что в последнее время была слишком холодна с ним и не единого раза не попыталась заставить его переменить принятое когда-то решение.
– Я люблю тебя, – прошептала Лиза и удивилась, что не ощутила при этом прежней теплоты в сердце. Словно по привычке сорвалось признание с губ и только.
– Я уезжаю после Масленичной недели, – этими словами он ударил ее наотмашь. Даже дыхание перехватило от боли, которой кольнуло каждое из них. – Я не волен дольше оставаться здесь – сами понимаете, мое положение не таково… Мой человек по-прежнему в Заозерном, так что вы не останетесь без защиты. Я буду писать к вам. Письма будут оставлять для вас на том же месте.
– И в той же книге, – медленно проговорила Лиза, вспоминая о тайнике, где он оставил для нее первое послание. – У вас исключительное чувство юмора…
– Помилуй бог, я не мог предугадать, что за книга будет стоять на той полке! – вспылил он. Но достойного ответа на ее последующее замечание, что он мог бы переменить книгу, найти все-таки не сумел.
– Прости меня, – он обхватил ладонями Лизино лицо и стал покрывать нежными поцелуями ее щеки, нос и лоб, стараясь не замечать, что она не отвечает ему, лишь безвольно стоит, опустив руки. – Прости меня! Если бы я мог!.. Если бы мог!
– Но вы не можете, – с легкой усмешкой проговорила Лиза. – Вы не можете…
И снова меж ними встало вежливо-равнодушное «Вы». Словно невидимая черта разделила их, несмотря на крепкие объятия, которые он не в силах был разомкнуть.
– Мы всего в шаге от финала, ma bien-aimée, – шептал он Лизе, гладя ее уже чуть растрепанные локоны. – Только шаг…
– Отчего вы решили, что остался лишь один-единственный шаг? – голос Лизы звучал отстраненно. Словно вовсе не она стояла на этой поляне, позволяя ему ласково касаться ее лица и волос, баюкать ее в колыбели своих рук. – По мне – так мы ни на шаг не приблизились к цели.
– Вы не знаете его так, как я! Всего шаг, ma bien-aimée.
– Вы так же, как и я, наслышаны о его renommée, – заметила Лиза. – Он не пошел под венец тогда, что заставит его сделать это ныне?
– Это было в прошлом. Тот случай изменил его. Кроме того, были свидетели невинности situation, и не было… урона.
Нет, это определенно была не она. И не он, человек, которого Лиза когда-то впустила в свое сердце. Человек, который сейчас целовал ее в щеку, едва касаясь губами, который сжимал ее в своих руках. Это определенно были не они, иначе даже задуматься о смысле его слов было больно.
– Я не прошу вас доводить до… – тут он не нашел слов, а руки сжались вокруг ее тела с такой силой, словно еще немного, и он переломит ее пополам. Голос опустился до свистящего угрожающего шепота, его буквально трясло от ярости и ревности. – Предоставьте все мадам Вдовиной, это же по ее части – защитить попранную честь дочери. Но только в случае, когда не будет иного…
– Господин Журовский сказал, что срок до Пасхи.
– Я помню, – мужчина закрыл глаза, чтобы хотя бы на миг забыться и не понимать, что происходит в его жизни. Времени было мало, а значит, и возможности для нее заполучить под венец Дмитриевского по своей воле тоже. Даже мысль о том убивала…
– Помни – это только в случае, ежели не будет иного…
Разве Лизе могло стать легче от этих слов? Разве ледяная змея, стянувшая ее сердце железными кольцами, могла ослабить свои объятия?
– Я обещаю, очень скоро мы будем вместе… и будем так счастливы… как ты когда-то мечтала, помнишь? Ты помнишь, ma bien-aimée?
Он целовал ее холодную руку, с которой она уронила перчатку в снег в нескольких сотнях шагов отсюда. Пытался согреть своим дыханием ее кожу. «Быть может, это удастся с моей ладонью, – с какой-то странной отрешенностью подумала Лиза, – но как, скажите на милость, можно отогреть замерзшее сердце?»
Спустя минуту Лиза все-таки выпростала руку из его пальцев, намеренно грубо и резко, понимая, что причиняет ему боль. Но ей безумно этого хотелось – увидеть муку в его глазах. И глядя, как он медленно отступает, скрываясь среди еловых лап, видя выражение его лица, она поймала себя на мысли, что желание сделать ему больно теперь стало настолько сильным, что она пойдет ради этого на все. Даже на то страшное для нее до сих пор… на иное…
«Боже мой! – с горечью подумала Лиза, когда наконец-то вышла из леса, с трудом ведя лошадь по глубокому снегу и волоча за собой влажный, а оттого такой тяжелый трен платья. – Боже мой, во что я превратилась!»
И только послание, изредка шуршащее бумагой у нее за пазухой, придавало сил не упасть в снег, отдаваясь на волю зимы, а вернуться назад. И лгать… Лгать, как прежде. Лгать и играть ненавистную, но с некоторых пор такую желанную для нее роль. Боже мой…
В отчаянии она закрыла лицо ладонями, а когда убрала их, действительно с трудом смогла удержаться на ногах и не упасть в снег рядом со своей каурой. Потому что, вздымая ворох снежных брызг из-под копыт, в ее сторону стрелой летел вороной, неся в седле человека в черном казакине и шапке из черно-бурой лисы…
Глава 9
Увидев темного всадника на белой глади луга, Лиза ощутила липкий ужас и панику, что с каждым мгновением только разрасталась в душе. С большим трудом она сдержала порыв оглянуться на лес, желая убедиться, что ее недавний собеседник уже скрылся среди еловых ветвей. Вцепившись в трен платья, с трудом удерживая в озябших пальцах тяжелую ткань, Лиза застыла на месте. Понимая, что нет для нее иного пути в эту минуту – как только смело встретить того, кто уже был так близко, что без труда угадывались серебряные пуговицы на его черном казакине.
Александр остановил коня в паре шагов от Лизы, но напрасно она ждала, что этот мужчина первым начнет разговор. Он только пристально смотрел на нее, удерживая на месте разгоряченного скачкой вороного. Показалось ли ей, или взгляд его действительно был тяжелым и осуждающим?
– Александр Николаевич! – Лиза вздернула подбородок, крепче сжимая пальцами трен платья и кожаные поводья. Что толку было ждать приговора, который так и висел невысказанным в морозном воздухе? Не лучше ли сразу и наотмашь?
– Лизавета Петровна, – проговорил Дмитриевский в ответ. Лиза напрасно надеялась по тону голоса понять, что было сейчас на уме у ее собеседника. И снова вспыхнула тревога в груди – как, скажите на милость, вести игру, когда не имеешь даже малейшего представления, что за ход может сделать противник?
– Я отстала от охоты, – Лиза решилась держаться придуманной для всех истории ее неожиданного исчезновения. – Обронила где-то перчатку ненароком, и Петр был так добр, вернулся за ней по нашему пути. К стыду своему, признаюсь, что еще и наездницей никудышной оказалась – соскользнула из седла… благо снег…
К концу объяснения она несколько смешалась под его внимательным взглядом, по-прежнему неотрывно устремленным на ее лицо. Александр вдруг усмехнулся и чуть склонился вперед, опершись локтем на переднюю луку седла.
– А в лесу вы, вестимо, птичьим пением решили насладиться?
Лиза была даже благодарна за иронию, отчетливо прозвучавшую в голосе Дмитриевского, за усмешку, столь знакомо изогнувшую его рот. Тревогу и панику моментально растворил в себе гнев, вспыхнувший в ней при этих словах. А его намеренно невежливое возвышение над ней, отчего приходилось стоять, задрав голову, окончательно вывело Лизу из себя.
– Вы действительно желаете знать, что я делала в лесу? – она отчеканила каждое слово, делая особый упор на слове «что». Ей хотелось, чтобы Александр смутился, подумав о совершенно непозволительных вещах. Это смущение даст ей некое преимущество, поможет взять верх над ним в этом словесном поединке. Пусть и на короткое время.
И тут же сама ужаснулась своей смелости. Даже кровь побежала быстрее, заставляя уши, прикрытые аккуратными локонами, покраснеть не от мороза, а от стыда после собственных слов. При этом Лиза не смогла утаить разочарования, видя, что Дмитриевский даже бровью не повел на ее выпад.
– Боюсь даже представить, – вкрадчиво ответил он, явно дразня ее, и от этих слов, произнесенных нарочито спокойным тоном, Лиза смутилась еще больше.
Господи, какой же она стала! Где та прежняя Лиза – тихая и скромная барышня, которая лишний раз даже взгляда не отрывала от собственного подола? Хотелось снова закрыться от всего ладонями, будто темнота, что вставала в тот миг перед глазами, была способна отгородить ее от всего вокруг. Но разве можно позволить себе такую слабость, когда весь твой мир разрушен?.. Единственное, что оставалось – собрать обломки и сохранить хотя бы их.
– Я благодарна вам за заботу и хлопоты обо мне. Но, поверьте, не стоило, – Лиза решила выбрать иную тактику, придав голосу нотки мягкости и девичьего смущения.
– Я, хозяин охоты и местных земель, примечаю, что моя гостья пропала из вида. Разве не мой долг проследить, что стряслось? Здешние леса опасны, Лизавета Петровна. Вы и не задумывались, верно, сколько диких зверей может бродить нынче среди деревьев за вашей спиной.
От этих слов, что явно несли в себе тайный смысл, как показалось Лизе, вдоль позвоночника пробежал холодок. Она еще крепче сжала поводья в попытке совладать с бушевавшими внутри эмоциями. Чтобы не показать их мужчине, что внимательно ловил каждое движение на ее лице, каждую перемену во взгляде.
– Что вы здесь делаете?
Лиза с трудом сдержала возмущение. Что он себе позволяет? Мало того, что по-прежнему сидит верхом, так еще и смеет спрашивать ее таким тоном, будто она его крепостная. И снова в груди возникло уже знакомое смешение чувств: неприязнь к этому заносчивому человеку и странное притяжение, которое так и влекло ее к нему.
– Я уже говорила вам – я обронила перчатку… – начала она, но Александр резко оборвал ее фразу:
– Что вы здесь делаете?
Лизе безумно захотелось развернуться и уйти прочь. Убежать, унося с собой все, что знала, и что боялась открыть ему сейчас ненароком, уступая его требовательному напору. Но что будет тогда? Только потери, от которых не оправиться. Никогда. Уж ей-то это известно.
А мужчина, возвышающийся над ней сейчас… Его грехи известны ей все до единого. Он тоже никогда не задумывался, прежде чем нанести удар, а его некоторые замыслы были настолько черны, что всякий раз при воспоминании о них Лизе хотелось перекреститься. Предать свое слово, свои клятвы, самое святое, что есть у дворянина…
– Я здесь по вашему решению, ежели вы про гон, – ответила наконец Лиза. – Вы решили, что мне нужно здесь присутствовать, и я подчинилась вам. А ежели спрашиваете, отчего я в имении в вашем, то и тут воля не моя. Провидение…
– И Провидение привело вас к этому лесу, в полном одиночестве, без patronage? – в голосе Александра звучали нотки, которых прежде ей слышать не доводилось.
«Он разозлен!» – каким-то внутренним чутьем распознала она, и тут же в голове прозвенел тоненький звоночек, как сигнал об опасности, что уже стояла за плечом.
– Увы, – как можно мягче попыталась произнести Лиза в ответ на это справедливое замечание. – Вы совершенно правы – все мы движимы Его дланью… так и тут. Потому и прошу вас уехать… Я признаю свою оплошность и прошу вас не усугублять положение, в котором я нынче оказалась.
Но напрасно Лиза ждала, что Александр внемлет ее словам и уедет прочь. Он по-прежнему возвышался над ней укоряющей тенью, и тогда она сама двинулась с места, потянув за собой лошадь. Да, грубо и невежливо уходить от разговора, но разве не он первым пренебрег манерами?
Пробираться сквозь белую гладь луга в длинной амазонке было нелегко. Намокшая ткань подола так и тянула вниз, лошадь своими тонкими ногами тоже с трудом ступала по снегу. Неудивительно, что Лизе не удалось уйти далеко, когда с ней снова поравнялся Дмитриевский. Тот уже спешился и вел своего коня под уздцы.
