Текст книги "Багровая смерть (ЛП)"

Автор книги: Лорел Кей Гамильтон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 53 страниц)

2

Проснувшись, Жан-Клод сообщил мне, что в Ирландии всегда были вампиры, и в частности в нашем городе находилось несколько, приехавших оттуда.

Поэтому я сидела в самом навороченном и современном офисе в ожидании разговора с одним из них, который вообще-то не был ирландцем, он просто там умер. Офис в «Пляске Смерти» когда-то принадлежал Жан-Клоду; он был черно-белым, с восточным ковром и вставленным в раму древним японским кимоно на стене. Вещи Жан-Клода убрали, когда он стал слишком занятым, чтобы управлять всем своим бизнесом. Менеджером стал Дамиан; он хорошо справлялся, но офис стал настолько невзрачным, что я не верила, что тот, кто декорировал комнату, был достаточно театрален для управления «Пляской Смерти», в котором показывали именно то, что я понимаю под такими вещами, а может, это Жан-Клод меня развратил. Он был театральным во многих вещах.

Офисные кресла стояли у стола, все из светлой древесины, нейтрального дизайна, видимо, они были куплены одновременно и входили в гарнитур, но почему-то рыжеволосый зеленоглазый вампир с молочно-белой кожей и ста восьмидесятью тремя сантиметрами роста, бывший воин-викинг, смотрелся экзотично в этом эклектичном дизайне офиса. Ему бы подошла викторианская мебель, антиквариат, богатые темные цвета, чтобы дополнить его, но вместо этого комната была такой же обычной, как и любой другой офис, подходящий управляющему практически по всей Америке, кроме разве вампира в этой комнате и меня. Мы были слишком яркими для бежевых стен и светлой древесины. Он – в своем зеленом сюртуке, облегающих штанах и сапогах высотой до колена, я – в синем деловом юбочном костюме; юбка, конечно, коротковата, но при росте в метр шестьдесят более длинная сделала бы меня визуально еще ниже. К тому же, позже у меня назначено свидание с Жан-Клодом и мне может не хватить времени, чтобы переодеться после этого разговора.

Вообще-то Дамиан просил о встрече, так что мы могли обсудить, что беспокоило его, прежде чем он прояснит что-то по делу, по которому работает в Ирландии Эдуард. Я была готова выслушать сначала его проблему, но он не горел желанием начать говорить о ней. Что ж, сначала разговор о преступлении и вампирах, личные эмоциональные проблемы потом.

– В Ирландии всегда были вампиры, Анита, или как минимум на протяжении последней тысячи лет, потому что именно тогда Та-Что-Меня-Создала превратила меня в одного из них, и она жила в своем замке на утесах задолго то того, как я предпринял попытку стащить ее золото и драгоценности.

– Тогда как же люди не узнали о ней?

– Тебе так же прекрасно известно, как и мне, что вампиры осторожны, они могут брать немного крови от одного человека, на следующую ночь – немного от другого. Мы не можем выпить столько крови, сколько содержится в теле взрослого человека, так что нет смысла убивать доноров.

– Только если ты не хочешь превратить их в вампиров, – сказала я.

– Или ты – серийный убийца-садист, который по воле случая оказался вампиром, – добавил он.

– Ты рассказывал, что Та-Что-Тебя-Создала именно такая.

Он кивнул, глядя на свои руки, лежащие на светлой столешнице:

– Да.

– Тогда как человеческие власти все это время упускали серийного убийцу?

– Тебе стоит вспомнить времена, в которые она начинала свою… карьеру, Анита. Люди пропадали постоянно. Они умирали молодыми в трагических ситуациях. Продолжительность жизни была менее сорока лет, и большинство умирало гораздо раньше. К сорока годам люди обычно уже обзаводились внуками, а некоторые – и правнуками.

– К сорока? – удивилась я.

Он улыбнулся:

– Выражение твоего лица бесценно, да, к сорока. У Ирландии кровавая история, и большинство сражений пришлось на время с 1170 года, когда норманны вторглись и остались. Когда битва близка, так легко исчезнуть. Были и те, кто пытался сбежать с поля боя, когда войска передислоцировались. Не возникало никаких вопросов, если они не приходили в следующее поселение: или они ушли в родной дом, или, что бывало чаще, их убили либо взяли в плен враги. Могли пройти месяцы или годы, прежде чем открывалось, что никто не знает об их судьбе, но к тому времени становилось уже слишком поздно. В городских тюрьмах люди умирали от голода и болезней. Никого не интересовало, не умерли ли они чуть быстрее, и тюремщики это утаивали, пока мертвый заключенный оставался одним из тех, за кого им платят ради лучшего обращения.

– Так ты говоришь, я просто не понимаю, как легко было убивать людей в те времена.

– Именно это я и говорю.

– Но сейчас не старые времена, Дамиан. Как она и ее поцелуй вампиров оставались незамеченными в двадцатом, а теперь и в двадцать первом веке? Люди сходят с ума, если кто-то опаздывает с отправкой им сообщения. Не так-то просто сейчас кому-то исчезнуть.

– Теперь это сложнее, намного сложнее, но не невозможно, Анита. Ты маршал США. Тебе лучше меня известно, как обновилась работа убийц. Ты работала с достаточным количеством серийных убийц, действовавших в Соединенных Штатах, чтобы знать, насколько хороши люди в поиске жертв и сокрытии трупов. И это человеческие серийные убийцы. Подумай, насколько лучше они окажутся в своем ремесле, если у них будут века для оттачивания навыков.

– Я работала на расследованиях, где преступник не был человеком.

– Я знаю, но это не отменяет моих слов.

– Как много вампиров было в твоей группе?

– Она была маленькая, но мы тогда скрывались. Чем больше у тебя вампиров, тем сложнее прокормиться и остаться незамеченными.

– Я понимаю это, но насколько маленькая?

– Никогда не было больше дюжины вампиров, а обычно меньше. Нам было сложнее прятаться, чем людям и оборотням, которые были частью ее свиты.

– Одна из причин, по которым вампиры берут людей-слуг и moitié bêtes, зверей зова – это то, что они лучше своего Мастера могут перемещаться днем, – отметила я.

– Та-Что-Меня-Создала могла ходить днем.

– Да, верно. Извини. Это такая редкая способность, что я забыла.

– Перрин и я были единственными из ее вампиров, которые были способны выжить на свету, даже держа ее руку. Все остальные, кого она брала на дневную прогулку, сгорали и погибали, пока она над ними смеялась. Посланник Совета Вампиров навел ее на это злодеяние, что заставило ее рискнуть сжечь нас обоих заживо.

Однажды я буквально разделила воспоминания с Дамианом и не горела желанием повторять, поэтому произнесла:

– Он сказал: «Возможно, причина способности гулять с тобой под солнцем кроется не в том, что они разделили твою силу…»

Дамиан присоединился и договорили мы вместе:

– «…а в том, что они приобрели собственную силу, чтобы выйти на солнечный свет».

Мы посмотрели друг на друга.

– Хотел бы я, чтобы мы не разделили самые ужасные воспоминания друг друга, Анита.

– Да уж, почему никто не может вспомнить о щеночках и радуге, когда становятся вампирами и мастерами?

– У меня никогда не было щенка, – сказал он.

– У меня был.

– Верно, собака умерла, когда тебе было тринадцать или четырнадцать, а потом восстала из мертвых, чтобы прийти домой и влезть к тебе на кровать.

– Ладно, может, не щенки, только радуги, – предложила я.

– Разделять хорошие воспоминания было бы куда приятнее, но Мастер здесь ты, а не я, так что это твои желания диктуют природу нашей связи.

– Хочешь сказать, если я не могу откопать свои приятные мысли, то никто из нас не может?

– Когда мы разделяем воспоминания очевидно, да.

– Я поговорю со своим психотерапевтом о том, как попытаться выуживать из памяти более веселые моменты.

– Помогает? Психотерапия, имею в виду.

Я обдумала это, затем кивнула:

– Думаю, да.

– Что подтолкнуло тебя посещать психотерапевта? Я знаю, что ты неформально консультировалась у ведьмы, которая работает со стаей вервольфов в Теннесси.

Он прав. Мне немного помогали, когда я училась контролировать свои метафизические способности со своей наставницей, Марианной. Мы все еще виделись время от времени. Мика и Натэниэл тоже ходили к ней со мной, потому что я была не единственной, кому нужно было узнать больше о «магии», но настоящая хардкорная психотерапия не по части Марианны.

– О, даже не знаю. Смерть моей матери, когда мне было восемь и его повторная женитьба на женщине, у которой были проблемы с тем, что я наполовину мексиканка и разрушаю голубоглазую и блондинистую картинку ее семьи?

– Это значит, что ты не хочешь мне рассказывать, потому что у тебя почти не ощущаются эмоции, когда ты это говоришь, – заметил он, посмотрев на меня в упор своими зеленейшими из зеленых глазами. Это были самые присамые зеленые глаза, которые я когда-либо видела на человеческом лице. Черт, я и домашних кошек с такими зелеными глазами встречала не много. Он клялся, что они были такого же цвета при жизни.

– Когда я так долго не разговариваю с тобой лично, то забываю, какие невероятно зеленые у тебя глаза.

– Что означает, ты действительно не хочешь делиться, почему пошла к терапевту.

– Что, даже нельзя уже сделать комплимент?

– Во-первых, я не уверен, что это комплимент. Во-вторых, ты почти никогда не делаешь мне комплиментов, так что да, ты пытаешься отвлечь меня, однако твой лучший способ отвлечения – тот, с которого ты начала: перевести стрелки на свою трагичную семейную историю, и большинство людей оставят тебя в покое.

Я недружелюбно на него посмотрела:

– Если знаешь, что я не хочу отвечать, то зачем настаиваешь?

– Может, если пойму, почему ты ходишь на сеансы, то и я тоже смогу пойти.

– Поэтому ты хотел встретиться? Поговорить по поводу психотерапевтов? – я даже не попыталась убрать удивление с лица.

– Нет, но это неплохая идея.

– Да, неплохая. Полагаю, большинству людей пригодилось бы немного основательной терапии.

Он кивнул, но больше потому, что посчитал, что должен, как будто в это время думал о чем-то еще.

– Что случилось, Дамиан? Ты просил об этой встрече за несколько дней до того звонка из Ирландии.

– У меня ночные кошмары.

– Вампирам не снятся ночные кошмары, – проговорила я.

– Знаю.

Он моргнул своими до невозможности зелеными глазами, потом заправил прядь настолько же невероятно рыжих докрасна волос за ухо. Он нервничал, что было заметно по его напряженным мышцам, когда он шевелился или пытался не двигаться и тем самым просто выдавал свою нервозность. В кои-то веки мне не нужно было ощущать его чувства, чтобы точно знать, каковы они.

– Насколько они кошмарны? – спросила я.

– Достаточно.

– Воспоминания?

– Некоторые, но большинство о современности, и в них я не узнаю большинство людей.

– У меня были подобные сны, в них ты как призрак подсматриваешь то, что снится кому-то другому, – сказала я.

Он кивнул:

– Да, но они жестокие, ужасные, – он смотрел на свои руки, плечи опустились, он ссутулился. – Я проснулся, а Кардинал все еще неживая, ледяная на ощупь, а у меня жар.

– Вампирам тяжело, когда вам снятся дневные кошмары, – сказала я.

– Согласен, дневные кошмары, не ночные, – кивнул он.

– Так или иначе, когда твоя любовница ледяная на ощупь, она не может обнять тебя, пока ты кричишь.

– Нет, не может. Она продолжает повторять: «Почему тебе недостаточно меня?» Но она не понимает.

– Тебе нужно, чтобы рядом был кто-то, кто может разбудить тебя, обнять, быть теплым для тебя, – сказала я.

– Да, черт побери. Да.

– Что сказал Жан-Клод, когда ты ему рассказал?

– Он не в курсе.

– Ты рассказываешь мне раньше, чем своему королю?

– Ты мой Мастер, Анита, не он. Я решил рассказать сначала тебе.

– Обсудим это позже. Ты умираешь на рассвете?

– Иногда, но чаще я обнимаю Кардинал и сплю, пока меня не разбудят дневные кошмары.

– Ты должен умирать на рассвете, Дамиан.

– Не допускаешь, что я могу об этом знать? Когда я проснулся сегодня утром, я был в кровавом поту, Анита. Как если бы у меня была лихорадка, человеческая лихорадка, только потел я кровью. Похоже, я болен.

– Вампиры не болеют, – отметила я.

– Если я не болен, то что со мной?

– Понятия не имею, но сначала нам придется сообщить Жан-Клоду, – ответила я.

– А потом? – он очень пристально посмотрел на меня.

Я ответила на его взгляд.

– Что ты хочешь от меня услышать, Дамиан? Мы поговорим с Жан-Клодом. Может, я поговорю со своей подругой Марианной. Она ведьма, может, у нее будут идеи, с чего начать.

– Я думаю, это из-за того, что ты, Натэниэл и я почти не видимся. Ты некромант, я твой вампир-слуга, Натэниэл твой леопард зова, но все вместе, втроем, мы почти не имеем никаких отношений.

– Ты говоришь так, словно для некроманта вполне обычное дело иметь вампира-слугу как вампир имеет слугу-человека, но это произошло впервые в вампирской истории. Тот факт, что я могу привязать moitié bêtes, как Мастер Вампиров, даже еще более странный, потому что не имеет ничего общего с моей некромантией.

– Ты получила силу через вампирские метки Жан-Клода, будучи его человеком-слугой.

– Да, но это не объясняет всего, что я могу делать.

– У тебя есть собственная сила, Анита.

– Мне жаль, что я случайно связала тебя и Натэниэла триумвиратом силы.

– Ты со своей силой не единожды спасла мне жизнь, Анита. Я не сожалею о том, что связан с тобой. Единственное, о чем я жалею, это что ты стала к Натэниэлу ближе, чем ко мне.

– Ты и твоя возлюбленная, Кардинал, просили меня отдалиться и дать вам быть моногамными. Я удовлетворила просьбу.

– Ты уже была влюблена в Натэниэла и не была влюблена в меня. Не перекладывай ответственность на меня и мои отношения с Кардинал.

– Я не перекладываю, но мы были любовниками до того, как вы с ней пришли к моногамии.

– Ты спала со мной даже меньше, чем сейчас спишь с Ричардом.

– Слушай, мне жаль, что тебе больно, или страшно, или что там еще, но не только из-за меня случилось то, что сейчас происходит или не происходит между нами.

– Я знаю.

– Неужели? По голосу не похоже.

– Я мог бы сказать, что ты мой мастер, поэтому ответственность в конечном счете лежит на тебе, но это тебя разозлит, а я не хочу этого делать.

– Ты чертовски хорошо работаешь, если это не то чего ты хочешь, а Кардинал ненавидит меня. Я не представляю, чтобы она позволила нам каким-то образом сблизиться.

– Она не будет рада любому, кто будет мне близок кроме нее, но я не могу все оставить как есть, Анита. Ты все говоришь, что вампиры не спят, не видят кошмаров, и ты права, но у вампиров еще и не бывает людей-мастеров, даже некромантов. Я думаю, что бы со мной ни происходило, оно связано с тем, что триумвират работает не так, как он должен.

– Как ты себе представляешь его работу? – спросила я.

– По большей части как у того, который Жан-Клод создал с тобой и Ричардом Зееманом, местным вожаком вервольфов.

– Что конкретно ты имеешь в виду?

– Не скромничай Анита.

– Я не скромничаю. Я в этом недостаточно хороша, чтобы пытаться. Я искренне не понимаю, к чему ты ведешь, потому что мы с Жан-Клодом теперь нечасто видим Ричарда. Он встречается с другими, старается найти кого-то, на ком можно жениться и состряпать белый штакетник.

– Ты видишь его как минимум раз в месяц.

– Для секса со связыванием, да. Подожди. Ты хочешь секса с Натэниэлом и со мной?

– Ну и вид у тебя, Анита. Неужели мысль о том, чтобы мы снова стали любовниками, настолько плохая?

Это была мужская версия девчачьей ловушки: вопрос, на который нет правильного ответа, ну или на который есть всего один ответ, который не приведет к скандалу. Это был один из таких вопросов; к счастью, я могла ответить честно и при этом не ранить его чувства:

– Нет, это не плохая мысль. Ты красив и хорош в постели. Дело не в этом.

– Тогда в чем?

– Если ты будешь спать со мной, или со мной и Натэниэлом, это будет стоить тебе Кардинал, потому что она этого не потерпит.

Он снова кивнул:

– Я знаю, Анита, но я должен понять, что со мной происходит, а для этого мне нужно, чтобы ты и Натэниэл были рядом со мной. Мне нужно, чтобы наш триумвират силы больше был похож на твой, Жан-Клода и Ричарда.

– Наш триумвират не всегда хорошо действует.

– Твой триумвират с ними действует лучше, чем тот, что с нами, – уточнил он.

С этим сложно поспорить, поэтому я и не стала:

– Ладно, но прежде чем мы сделаем что-то, что разозлит Кардинал, мы сначала поговорим с ней. Если мы сможем сделать это без ущерба для ваших отношений, то мы это сделаем.

– Почему ты так заботишься о моих с ней отношениях?

– Я получила достаточно твоих эмоций, чтобы понять, что ты в нее влюблен. Это важно, и я не хочу уничтожить это из-за того, что метафизика между нами стала странной.

– Ты действительно хочешь, чтобы все вокруг были счастливы?

– Разумеется, разве не все хотят того же для своих друзей?

Он улыбнулся и покачал головой:

– Нет, Анита, не хотят.

– Если люди тебе по-настоящему дороги, ты хочешь, чтобы они были счастливы, Дамиан. В противном случае в действительности тебе на них наплевать.

– Ты думаешь не так, как любая другая женщина, которую я встречал.

– Ой, да ладно, за века жизни ты не встречал женщин со сходным мышлением?

– Клянусь, Анита, ты уникальна во многих отношениях.

– «Уникальная» – это обычно вежливый способ сказать «странная».

Он широко улыбнулся, даже усмехнулся:

– Ну, и это тоже, но странность – это не всегда плохо.

Я не удержалась от ответной улыбки:

– Нет. Нет, не всегда. На самом деле, иногда странность – это то, что нужно.

– Я вампир, а ты некромант. Я думаю, мы начали с чего-то странного.

Я рассмеялась, и стал обдумывать, какой частью дела из Ирландии я могла бы поделиться с ним. Одним из побочных эффектов от того, что он был моим вампиром-слугой, оказалось, что если я говорила ему никому не рассказывать сказанное мной, он просто не мог рассказать. Он не мог ослушаться моего прямого приказа, что не было типичным для слуг-людей. И уж безусловно это никак не про нас с Жан-Клодом.

– Ты обдумываешь что-то очень серьезное.

– Если бы я тебе сказала, что в Ирландии обнаружились вампиры, которые оставляют жертвы без всяких попыток это скрыть, тебе было бы что ответить?

– Я бы ответил, что это не дело рук моей создательницы. Она никогда не была беспечна в вопросе сокрытия трупов.

– Я не уверена, сколько у нас трупов. Прочие обнаруживали себя на улице или очухивались в больнице с полной потерей памяти об обстоятельствах, в которых получили ранение.

Теперь и он посерьезнел:

– Она бы никогда не позволила так поступить. Это привлекло бы слишком много внимания. Насколько много жертв?

– Как минимум полдюжины.

– Она могла бы уничтожить вампира из своего поцелуя за такую неосторожность.

– Так ты говоришь, что это не твоя старая группа?

– Нет, Анита, Та-Что-Меня-Создала никогда не стала бы рисковать тем, что люди узнают о нас.

– Даже в наше время, когда многие страны признали вас гражданами?

– Она из старейших, которые не верят, что новые веяния продержаться достаточно долго. Она говорила, что скрываться – единственное спасение от чумы под названием человечество.

– Что, правда? Она так и назвала нас чумой?

– Похоже, она не особо любила людей. Если бы она могла питаться чем-то другим и остаться в живых как вампир, думаю, она бы так и поступила.

– Вампир, пытавшийся кормиться на животных, начал гнить, – сказала я.

– Я помню, как выглядел Сабин, – ответил Дамиан и содрогнулся. Это стоило того, чтобы содрогнуться раз или два.

– Да уж, и стоит только вампиру получить такой урон, его уже не вылечить, так что вам, ребята, приходится питаться людьми.

– Ей доставляло наслаждение истязать людей и заниматься с нами сексом, если ей это было удобно, но на самом деле она, похоже, не любила нас, а может быть, она не любила никого.

Зазвонил будильник на моем телефоне. Я выключила сигнал и встала:

– Жан-Клод взял с меня обещание не опаздывать сегодня, но, может, найдется что-то такое, что ты мог бы мне рассказать о ирландских вампирах, что поможет объяснить что происходит?

– Единственное, что приходит в голову это, что ее власть в итоге, настолько ослабла, что она потеряла контроль над несколькими из своих вампиров, и они теперь опьянены силой, – ответил он, тоже вставая.

– Почему бы она вдруг стала терять власть после стольких столетий?

– Не знаю. Пять лет назад, когда я уехал из Ирландии, она их очень хорошо контролировала

– А это могли быть прибывшие из-за границы вампиры, которых она не могла контролировать?

– Полагаю, такое возможно.

– Но ты в это не веришь, – сказала я.

– Нет, не верю. Та-Что-Меня-Создала была covetous^[3]3
  covetous – страстно желающая чего-то, особенно того, что принадлежит кому-то еще


[Закрыть], повернута на силе, власти и контроле. Она бы не позволила каким-то приезжим вампирам подобраться так близко к ней и к Дублину и затруднить ей существование, она бы сделала их существование невозможным.

– То есть, она бы их убила.

– О да, но тебе нужно идти. Я подумаю, что еще знаю о своей бывшей хозяйке и ее свите, но должно быть в Ирландии что-то новое. Или кто-то новый. Внутри своей крепости она была чокнутой и капризной, но снаружи – исключительно собранной. Что бы ни сотворило такое, оно не выглядит дисциплинированным. По факту, я бы сказал, это новообращенные учатся себя контролировать, но она запросто могла бы их изловить и уничтожить или пригласить в свой поцелуй. – Он показал кавычки для слова «пригласить» в воздухе.

– Ха, присоединяйся или умри?

– Примерно так. Жан-Клод предупредил меня, чтобы я удостоверился в твоем уходе, – сказал он, бросив взгляд на настенные часы.

Я позволила удивлению отразиться на своем лице:

– Не думала, что он говорил в таком ключе с кем-то из моих людей прежде.

– Он не хотел, чтобы ты на меня отвлеклась.

– Прекрасно. Мы с Жан-Клодом и Натэниэлом обсудим, что с тобой происходит и набросаем план.

Он предложил мне руку, как при любой другой встрече и я по привычке ее приняла. Мы забыли, что начинали со странностей. Обдав нас жаром, словно внезапная лихорадка, по коже пронеслась сила. В последний раз, когда я к нему прикасалась, возникли влечение, сила, магия, но не такая волна жара.

Я отпустила его руку, но он удержал мою, пока я не сказала:

– Пусти меня, Дамиан, – и он отпустил, потому что это был приказ.

Наши руки разъединились, но как будто их стягивала какая-то невидимая тянучка, липкая, сладкая, пытавшаяся каждого из нас удержать. Мы стояли и смотрели друг на друга, часто дыша, грудные клетки вздымались и опадали так, словно мы совершили пробежку.

– Что за хрень? – У меня перехватило дыхание, воздуха не хватало, чтобы сказать что-то еще. Я даже немного вспотела.

– Не знаю, – прошептал он

На его лице проступили бисеринки пота. Пот должен был быть розовым от крови, но он был темным, скорее, красным, чем розовым. Одна капля этого кровавого пота скатилась по его лицу и привлекла мое внимание, и я заметила больше капель пота на его груди, словно он истекал кровью из сотен маленьких проколов, но это были поры его кожи. Он не был ранен, он не истекал кровью на самом деле. В поте вампира всегда присутствует немного крови, достаточно, чтобы сделать его розоватым.

Я смотрела, как кровь скатывалась по белоснежной коже Дамиана и знала, что что-то не так. В таких случаях принято кричать: «Зовите врача!» – но кого звать, если «болен» вампир? Поскольку они не могли болеть в привычном смысле этого слова, нашлось бы не слишком много врачей подходящей специализации.

Дамиан дотронулся пальцем до кожи и уставился на оставшуюся на нем кровь:

– Что со мной происходит, Анита?

– Не знаю, – ответила я.

– Ты некромант и мой мастер. Ты же должна что-то знать?

Я почувствовала небольшой всплеск гнева, но загнала его вглубь, ведь он прав.

– Да, должна, но не знаю, прости.

Он достал из ящика стола салфетки и начал вытирать пот. Ткань быстро намокала.

– Вот так же я сегодня проснулся от кошмара, Анита, мокрый от крови. Я поднял простыни и увидел, что Кардинал просто лежит в окровавленной постели, как труп.

Я уставилась на него, потому что никогда раньше не слышала, чтобы один вампир называл так другого.

– Дамиан… – я протянула руку, чтобы прикоснуться к нему, утешить, но остановилась, прежде чем закончила жест; рукопожатие было достаточно захватывающим.

– Что бы со мной ни происходило, это становится хуже, Анита. – Он выбросил салфетки в мусорную корзину.

– Сначала мы поговорим с Жан-Клодом.

– А если и он не знает, что со мной, то что потом?

– Доживем – увидим, – ответила я.

– Если Жан-Клод не знает ответа, Анита, ты, я и Натэниэл должны укрепить нашу метафизическую связь.

– Даже если это будет стоить тебе Кардинал?

Он снял пиджак и держа двумя пальцами, отстранил от себя. Капли крови все еще блестели между его лопатками. Разве она не должна была впитаться в пиджак? Он повернулся, и я увидела кровавый пот на его лбу и груди.

– Кардинал сказала, что предпочла бы, чтобы у меня были кошмары тому, чтобы я спал с кем-то еще.

Он вытирал кровавый пот салфетками, пока они не превратились в кровавую массу.

– Я чувствую, как у меня течет по спине, – с отвращением проговорил он.

– Течет, но после рукопожатия я побаиваюсь к тебе прикасаться, – призналась я.

– Ничего личного, но я больше не хочу кровоточить, – ответил он.

– Возможно, Жан-Клод сможет помочь нам понять, почему мое прикосновение сотворило с тобой такое, – предположила я.

– Когда мы в следующий раз дотронемся друг до друга, он должен присутствовать.

– И Натэниэл, – уточнила я.

– И, может быть, немного охраны, – добавил он, выбрасывая еще одну порцию окровавленных салфеток в мусорку.

– А охрана к чему? – спросила я.

– В последний раз, когда со мной что-то пошло не так, Анита, я убивал невинных людей, просто забивал, как скот. Я не помню, как это делал, но я в это верю. Я был хуже только что пробудившегося вампира, скорее походил на одного из этих вурдалаков, так и не вернувших разум.

– У тебя не было раньше никаких из этих симптомов?

– Нет, ни кошмаров, ни пота, ни скачков силы, лишь жажда крови.

– Тогда это другое, Дамиан.

– Так ли это?

– Ты сам сказал: симптомы отличаются.

– Полагаю, да.

– В тот раз ты просто слетел с катушек.

– Я не сходил с ума, Анита. Ты отрезала меня от связи с тобой, и вместо того, чтобы умереть окончательно и бесповоротно, я, будучи достаточно старым, или достаточно сильным, потерял рассудок.

– Дамиан…

– Я знаю, что в этот раз ты не отсекла меня от своей силы как мой мастер, Анита, но ты все еще дистанцируешься от меня.

– Потому что об этом меня попросили вы с Кардинал.

– Попросили, но я не осознавал, как сильно буду тосковать по связи с тобой и Натэниэлом.

– Мы втроем никогда не были так уж близки.

– Не были, но почему-то я чувствую нужду в вас обоих.

Поскольку несколько месяцев назад Натэниэл сказал почти то же самое про Дамиана, я не знала, что сказать. Я не так сильно скучала по Дамиану, как мой третий жених.

– Я сделаю, о чем ты просишь, Дамиан.

– Может, я нежеланный, – отозвался он.

– Что это значит?

– Это значит, что я одинок.

– Ты живешь и работаешь с Кардинал и ты влюблен в нее.

– Я знаю.

Я хотела спросить: «Тогда как ты можешь быть одиноким?» – но не была уверена, как это сделать. Он сказал это сам.

– Я думал, быть влюбленным означает, что ты никогда больше не будешь одинок, что это будет подобно возвращению домой во всех смыслах этого слова.

– Примерно так и есть, – ответила я, не удержавшись от улыбки.

Он покачал головой:

– Эта улыбка на твоем лице, именно так я хотел себя чувствовать, но с Кардинал все не так, больше нет.

Я не знала, что на это ответить, поэтому сказала:

– Кровотечение почти остановилось.

– Просто чудесно, я прекратил истекать кровавым потом второй раз за день.

Он выбросил последнюю окровавленную салфетку в маленькое мусорное ведро и повернулся ко мне с рассерженными глазами:

– Жан-Клод сказал, что, если я снова свихнусь, он будет вынужден меня убить.

– Я помню, – отозвалась я.

– Ты не можешь снова позволить мне причинить боль невинным людям, Анита.

– Я знаю, – повторила я.

– Я сказал Кардинал, что со мной что-то не так в последнее время, и честно говоря, я думаю, она предпочла бы видеть меня мертвым, чем с кем-то еще. Разве это любовь, Анита? Как она может предпочесть, чтобы я был сумасшедшим и был убит как животное, вместо того, чтобы я спал с другими людьми?

И снова у меня не было хорошего ответа, поэтому я промолчала. Редко такое случалось, чтобы мне нечего было сказать.

– Ответь мне, Анита. Как это может быть любовью?

Конечно, не каждый позволит тебе просто промолчать, иногда люди требуют большего, даже если хорошего ответа нет.

– Я не знаю, Дамиан.

– Ты не знаешь или знаешь, что это не любовь, а одержимость?

– Поскольку Кардинал считает меня той другой женщиной, я бы предпочла это не комментировать.

– Та-Что-Меня-Создала не понимала любовь, но понимала, одержимость кем-то. Она находила кого-нибудь из заключенных или охотников за сокровищами, приходивших в замок. Пища приходила сама, как доставка пиццы. – Он рассмеялся, но это был плохой смех, такой, от которого хочется поежиться или расплакаться. – Она выбирала одного особенного человека, чтобы дразнить, мучить и возможно трахаться. Иногда они думали, что она их любит, но это был тот вид страсти, который ученые испытывают к насекомым, настолько красивым, что их можно убить, набить и воткнуть булавку.

Я боролась с собой, чтобы не поправить его, мол, из насекомых не делают чучела, и еще чтобы не уточнить, действительно ли Та-Что-Его-Создала набивала из жертв чучела и пришпиливала для коллекции. Ни один подобный комментарий не убрал бы боль из его глаз, поэтому я промолчала. Я учусь.

– Ты не можешь приравнивать к ней Кардинал, – сказала я наконец.

– Почему нет? Может, после стольких веков с Той-Что-Меня-Создала одержимость – это все, что я понимаю? Что, если именно это я увидел в Кардинал? Что, если годы пыток сделали так, что я принимаю того, кто хочет мной обладать, за того, кто хочет меня любить?

– Даже не знаю, что и сказать, Дамиан, кроме того, что это, пожалуй, находится высоко по моей психотерапевтической шкале и смахивает на вопрос к дипломированному специалисту.

– Может, так оно и есть, – кивнул он.

– Во сколько ты сегодня заканчиваешь? – спросила я.

– За два часа до рассвета.

– Вы с Кардинал живете в «Цирке», так что ты поедешь туда в любом случае. Увидимся за час до рассвета.

– Не много у нас будет времени.

– Я введу Жан-Клода и Натэниэла в курс дела, так что нам немного нужно будет объяснять.

– Часа все-таки недостаточно, чтобы решить неразрешимую проблему, – сказал он.

– Жан-Клоду не приходится умирать на рассвете, если я к нему прикасаюсь, а ты и вовсе не умираешь, так что времени у нас больше, – ответила я.

Дамиан задумался над этим, затем кивнул и повесил пиджак на спинку кресла, освободив руки. Он стоял, обнаженный до пояса, если не считать крови, которая начала высыхать на его спине.

– Светлая сторона этой проклятой спячки, – откликнулся он.

– Большинство вампиров немного побаивается ежедневного мига смерти, – сказала я.