Текст книги "Переписка с О. А. Бредиус-Субботиной. Неизвестные редакции произведений. Том 3 (дополнительный). Часть 1"

Автор книги: Иван Шмелев

Соавторы: Ольга Бредиус-Субботина
сообщить о нарушении

Текущая страница: 45 (всего у книги 59 страниц)

Жду, жду фото твои!

266

И. С. Шмелев – О. А. Бредиус-Субботиной

12. II.43

Светленькая моя Ольгунка… я здоров, слава Богу, и – _е_м, надо бы сказать – грубей! – даже корю себя. Страшная охота к гречневой каше. Вес – 51 кг. Пишу, – «Масленица в Москве». Сколько раз примечал: чем чаще и больше тебе лишу – тем реже от тебя. Мышь сыта… Ну, Бог с тобой, я не плачу тем же. На днях постараюсь переписать для тебя – «Рождество в Москве». Я вне «Нового слова». С меня довольно, плюнул. Век живи… Еды у меня достаточно, отборной. Елизавета Семеновна меня балует: испекла мне чудесный бисквит, легче дыханья младенчика. Сегодня ел пирог с вязигой, ватрушку, пряник… Сейчас еду за порцией творогу. Еще раз: адрес и фамилию «друга семьи». Он легко может тебе – или завезти, или прислать книгу, конфеты… Тебе послано – и «Михайлов день» и «Именины»… – сколько я отдал времени на переписку – а я не люблю с этим возиться, но – для тебя это… За это ты мне – открыткой. С 21 янв. я получил только 2 письма и открытку за 3 недели. Та-а-ак. Хорошо…

Хоть о здоровье-то написала бы.

Твой Ваня

267

О. А. Бредиус-Субботина – И. С. Шмелеву

16. II.43

Милый Ванечка, опять, против воли, долго тебе не писала. И задергалась разными делами, и неважно себя чувствовала – не спала, и вообще не удавалось «уйти» к тебе, хотя я все время мысленно с тобой. С весной масса разных дел. Мне же жадно хочется тишины и уединения. Хочется написать, вернее записать один эпизод из давнишней жизни. И рисовать хочу…..какое теперь часто бывает небо!! Я, не отрываясь от окна, вчера сидела в поезде, – все смотря в небо… Какие краски, какая сказочная вереница облаков… целые миры. И как быстро они меняются. Утром небо было серое, т. е. такое белесое и по этой белесости всяческие оттенки серого… И все было серо… Вода – муть, дороги – грязь, деревья голы… Тоскливо-нудно. Но уже к полдню все изменилось: по нежно голубому небу вдалеке, и по яркому-сочному над головой, неслись пронизанные солнцем, воздушные, белоснежные облака, похожие на взбитые сливки или пену. Кое-где были сыроватые облака и там, где эта нежная серость прорывалась, виднелось чудесное голубоватое, светло-голубоватое небо. И эта комбинация была как-то особенно волнующе-красива. К вечеру «набил» ветер груды, громады тяжелых облаков, серовато-розоватых, чуть с сиреневым отливом, и они тяжелой массой, будто горы, стояли на фоне голубого. И вот вдруг откуда-то сзади, из каких-то таинственных недр, будто, выплывают яркие, такие «горящие», какие-то удивительно-золотые облака. И кажется, что там, где-то там… что-то чудесное и совсем опять иное… И понемногу начинают золотить и светиться эти тяжелые громады-массы и где-нибудь вдалеке уже на снова прочистившемся небе, весь залитой этим золотым пожаром, весь сквозной и легкий плывет «кораблик»… Тут на одном небосклоне, в один миг – тысячи картин и настроений… А луга под этим небом… Как чудно освещены, как странно-зелены… И эти тени на светлом… А в блеске полдня голубые дороги – каналы и живописные мельницы… И что еще я люблю: когда вот так освещено все, то даль становится доступна глазу, чуть-чуть только тонет в дымке. И вот сквозь эту дымку где-то далеко-далеко (ведь тут равнина, – ничто не мешает взору) видишь целые деревни, и вдруг одна за другой вспыхивают в солнце яркими пятнами крыши, деревья… ты видишь так подробно все, а между тем это Бог знает какие дали. Такие моменты мирят с обычно-скучной равниной здешней.

И тогда, вот когда едешь в вагоне, и такое видишь, мне тут не до слез обидно, и становится бесконечно грустно и тоскливо на душе… Отчего? Оттого м. б., что просится что-то, хочет начать жить, и я ничего не делаю. Не творю, хоть и полна желаний. Сегодня бурный день, то солнце, то дождь, холодно, но все же весна. Садовник привез мне заказанные мной кусты. Сейчас жду работника, чтобы посадил. Розы набрали почки и кое-где уже листочки. Примулы цветут. И подснежники. Как хотела бы писать маслом… Нет красок. Я очень жду твоего продолжения «Именин». Исполняю, хоть и с большим трудом, твою просьбу не читать до того, пока не получу все. Ты страшно испытываешь мое терпение. Умоляю тебя, пришли поскорее! Как здоров ты? Я волнуюсь, что тебе повредили блины. Ты будь с ними осторожней! Они очень вредны! Разве ты этого не знаешь? Мне нет охоты устраивать блины. Это будет день папиной годины. Ну, конечно, целая неделя масленая, но практически говоря, только одно воскресенье для блинов, т. к. С. приехать может лишь в воскресенье, А. блинов не понимает и не ценит, а мы с мамой предпочтем остаться без них. Скучно делать для себя. Если бы ты был у меня на блинах – другое дело! Но ты… я думаю… очень балованный в кулинарии… Угодила ли бы я тебе?! Ну, надеюсь. Недавно я устраивала большой званый обед и устроила его на славу. По довоенному. А к бульону испекла даже слоеные пирожки. Все голландцы ахали – это же новое для них, для большинства. И мой крем был на десерт чудесный и все прочее. Вечером был еще полугорячий ужин. Тут я тоже им все по-нашему поднесла. Было все очень удачно. Нужный обед был (Не бранись опять, что перед ними старалась. Это не то. Так было надо!). И были очень опытные хозяйки, разборчивые, все в один миг способные распробовать: что в чем и т. д… Ужасно люблю их в тупик ставить. Обед был не у меня даже, я все это в чужом доме сделать должна была. Просили меня. Это же гораздо еще труднее. Прислуга их, обычно ворчунья, ужасно противная старая дева, сначала пугала прямо меня, но под конец торжества по одному моему взгляду вытягивалась в струнку. И то, что сперва, как незнакомое отклоняла и ворчала, стала с удовольствием потом записывать в свои рецепты. До смешного: даже в гарнире споры были. У них на все трафарет, а я хотела по-своему, к мясу я велела ей сварить в кожуре отобранных маленьких картошечек и потом, облупив их, подрумянила на сковородке. И ими с прочими штуками гарнировали блюдо. Она нипочем не хотела… Ну, как дура, точно не понимает. Утром уже заявляет: «Mevronw, я так нервничаю, все у меня из рук валится». Я ей: «Мери, сразу же после завтрака, в 11 ч. я буду у Вас в кухне и до самого обеда, до гостей». Сразу успокоилась.

А под конец, как девочка спрашивалась во всем, и все удивление свое экономке высказывала на «молодую Mevronw». Ну, это все чепуха. Видишь, я хвастаться тоже умею. Ух, какой холод вдруг… град. Это зима злится… Сейчас только вернулась из сада, посадили (письмо кончаю уже в 6 ч. вечера) и промерзли… Работник смеется и говорит: «а я думал, что Вы из холодной стороны». Я рассказала, какая это сторона. И девочке своей часто рассказываю, больше в связи с красивыми вышивками, которые я делаю, и на которые она дивуется. Рассказываю ей и показываю картинки, с того, что имею. Много говорю им и о работах в поле, о красоте их, о чудном нашем лете и о волшебнице весне. Мы в свободную минутку «гуляем» с ней и по карте, и я объясняю ей, что где и т. п. Это толковая девчушка, дитя еще, с сильно выраженной наклонностью всюду искать красоту. Она меня даже иногда изводит, когда часами убирается на одном и том же месте, уставляя и переставляя книжки, коробочки, картинки; отойдя в сторону, еще посмотрит, как выглядит. Сама миленькая. Я ее одеваю и ей очень идет черное платье с ажурным передничком в бантиках и воланах. Однажды, когда в мое отсутствие она принимала и угощала (!!) даже одного молодого человека; тот написал мне записочку с приветом и по-французски (от нее-то) выразил восторг «очаровательной горничной». Обожает читать, и когда я спросила, что ей больше всего нравится, какие книги, то сказала: «те, где про любовь, это так особенно красиво». Жаль, что не могу ей дать почитать твоего. Фася в восторге от тебя. Сегодня она звонила мне и сказала по секрету от ее мужа, что он собирается в Париж, но никому еще не говорит об этом. М. б. в середине марта. Я пошлю тогда Bisma Rex, a как быть с basisch bismut nitrat?^[310] Тебе он вреден? Тогда лучше не пошлю. Очень, очень бы хотела, чтобы ты послал мне «Под горами» (по-русски) и твою копию с акварели, но из боязни, что ты будешь еще что-нибудь посылать, от себя вкусные вещи отрывать, суетиться, повсюду искать, – я попрошу Толена послать тебе все в последний момент. Я не могу, Ванечек, чтобы ты так много мне всего посылал. Конфеты такая редкость, – кушай ты их сам! Я целую тебя за желание послать и побаловать Ольгуну, но подумай и о себе. Безумно хочу увидеть твое фото. Пришли! Очень жду! Хотела бы и сама сняться, но любительски теперь невозможно, – нет пленок. Пришли, Ванюшечка, твои фото! И, ах, как жду «Именин». Пишешь «Масленицу»? И что еще войдет во II-ую часть «Лета Господня»? Напиши, ради Бога, о здоровье. Я пока здорова почкой. Только очень плохо сплю, иную ночь не смыкая глаз вовсе. Это мучительно. Если начну писать, то обязательно не смогу спать. Целую тебя нежно. Оля

Глупое письмо, – стыдно даже послать-то! Прости!

268

И. С. Шмелев – О. А. Бредиус-Субботиной

3. III.43

Милая Ольгуночка, две недели я был нездоров – простуда, бронхит и проч., – и теперь еще не выхожу. Душевное состояние очень черное. Нет воли писать, думать, ждать лучшего. От тебя нет письма вот уже 12 дней. Последнее было какое-то сборное. За февраль я посылал 8⁶⁴⁸, от тебя – 3 и 1 открытка⁶⁴⁹. Я послал тебе «Именины» – все, последний отрывок в письме 9-го II. От тебя ни словечка. Ты не хочешь – или не можешь? – ни писать, ни рисовать. Но находишь время наговаривать голландский пустяк… – для чего? во имя _ч_е_-_г_о?! Ну, если бы канарейка вздумала каркать! И это – _д_е_л_о?! Или – ходить готовить по чужим кухням!.. Во-имя-че-го?! Возьми же себя в руки. Сколько сил положил я, чтобы выбить из тебя _и_с_к_р_у!.. Все – напрасно. Я подавлен. Господь с тобой… Я не хотел бы отягощать и без того отягощенную твою душу. Но я не могу же не сказать – пусть это в последний раз! – или заставь себя работать по сердцу, верни себе волю… – или – забудь, к чему ты призвана. Как мне больно писать это! Но я обязан сказать это. И посылая тебе переписанные рассказы, я хотел расшевелить тебя. Напрасно.

Твой Ваня

Нет сил написать большое письмо.

269

И. С. Шмелев – О. А. Бредиус-Субботиной

5. III.43 4 ч. Дня^[311]

Олюночка милая, болею тобой – твоим недугом, и как хочу, чтобы это письмо пришло к горестному по воспоминаниям и до сей поры неизбытым болям душевным, – к 9-му (24.II), дню светлой памяти о. Александра. Мир душе его светлой, мир и твоей – и твоих – душе, дорогая моя Ольгуночка. Нет, ни в чем не упрекну тебя: ведь это все твоя болезнь давит на волю твою, мешает _ж_и_т_ь_ и творить. Оля, все больше убеждаюсь: пока будешь жить в этой ужасной сырости голландской, – не получишь излечения. Климат ее (Голландии) – яд для тебя! Прошу: перепиши (переведи на русский язык) историю болезни, которую посылала д-ру Шахбагову. Я прочту моей докторше, чтобы она вдумалась и дала свое заключение. Но тебе необходимо, по ее словам, показаться здешним знатокам. Она свезла бы тебя к тому или другому – не теряй воли и надежды. Но надо добиться и приехать. Ведь ездит же г. Толен. А ты – 3-й год больна! Разве это не довод?! Умоляю тебя, – для тебя это, не для меня. Поверь: главное для меня – чтобы Ольгунка была здорова! Пусть – в отдалении, только была бы здорова, и тогда ты все наверстаешь. Пришли «историю болезни». Про-шу! – Еще: упроси г. Толена, чтобы он не отказался взять для тебя два-три пакетика. Правда, коробка с шоколадными конфетами довольно большая… но он ее уложит легко, она плоская, еще – «душистый горошек» и – pastilles de Vichy, – тебе очень пригодятся. Конфеты ждут с января, это лучший шоколад, «рождественский», разрешенный срочно к Рождеству Христову. Я был бы рад, если бы Толен взял. М. б. и еще дам пустячок, – разыщу яички, которые тебе так нравятся.

Открытка вышла, кажется, сухая, – я был разбит, подавлен… и тоской по тебе, и следами кончившегося, наконец, бронхита… – если бы не принял в конце января antigrippal – были бы «плохие последствия» – сказала m-lle Krymm. Вернулся аппетит. 10 дней тому взвешивался: 52 кг, за 20 дней – +2. Думаю, что ты так и не принимала antigrippal перед западным Рождеством, а как раз был срок, прошло 3 месяца после приема. Очевидно, ты хворала гриппом, и вот – итог его: снова кровотечение из почки. Пришли же историю болезни.

Снова просят «Неупиваемую чашу» – очень хороший знаток – предприниматель по экрану, г. Дуван⁶⁵⁰, сын известного на [юге] Дувана-Торцова. Он человек с большим художественным дарованием. Это меня успокаивает. Но я решительно возражаю против постановки европейской: и не поймут «Неупиваемой чаши», и нет главной артистки (не найти – нигде!). Только русская женщина может дать Анастасию, – ты права. Ты – могла бы! О, как могла бы! И кто знает…?! Хотят купить права «на Россию»… – надеются, что смогут выполнить года через два. Изучая все данные и связи г. Дувана, – было умолкнувшего, с год уже! – вижу, что что-то начинает изменяться в отношении русского экрана. Дай Бог. Когда большевизм будет раздавлен (помоги, Боже!), жизнь очистится, обновится… – и моя «Неупиваемая» – _ч_и_с_т_а_я – встретит чутких слушателей-зрителей, родных, _ч_и_с_т_ы_х, очистившихся.

Милая, ласточка. Все мое сердце – тебе. Ты в нем всегда. Селлюкрин пошлю с Толеном. Не принимай отсыревшего, он может вредить. Держи, если дойдет, в сухом месте. Принимай без опаски. Целую. Весь твой, всегда твой – Ваня. Хочешь – перепишу для тебя «Трапезондский коньяк»? Сделай-ка из него сценарий! Сколько там – всего!

[На полях: ] Оля, верь: выздоровеешь! Но надо бросить – хоть на год! – голландскую сырость-яд!

Пишу «Пути»… т. е. – вернее – _н_а_ч_и_н_а_ю_ _с_н_о_в_а…

Твой Ванюрочка. Всегда твой.

270

О. А. Бредиус-Субботина – И. С. Шмелеву

8. III.43

Милый Ванечка, несколько дней тому назад, пересилив свое невыносимое состояние и собрав все душевные силы (остатки их), писала тебе. Писала с трудом, только для того, чтобы ты не вздумал воображать с моей стороны какой-нибудь «фортель» за этим молчанием, чтобы не стал снова писать укоров и посулов «осерчать». Я боялась этого. И не могу, и не могла бы, и не смогу их вынести. Я не отправила тебе то письмо, потому что, прочитав его, испугалась того мрака, который бы затуманить мог _т_е_б_я. Оно – это письмо – без всякой искорки жизни… страшное письмо. Ну, не надо. Я и сегодня не могу ничего изменить в себе, но я сдержу это отчаяние и не пущу его наружу. Ванечка, я не знаю что это такое, но у меня больше нет сил. Я и физически больна, конечно.

Меня в субботу увезли уговорами в Arnhem. Сережа очень мило нас ждал и принимал. Только сегодня вернулись с мамой. Я была там еще у новой докторши, – уломали пойти. Я не хотела больше о докторах и слышать, но эту как-то сверхъестественно хвалили. В воскресенье даже приняла меня, очень тепло и бережно отнеслась. Отогрела чуточку, но… не помогла. Анамнеза длилась почти 1 час, но, прощаясь, она мне только и сказала: «будучи под наблюдением д-ра v. Capellen, Вы находитесь в руках человека, ученого, специалиста с интернациональным именем, я могу только посоветовать не искать лучшего, а ему довериться. Бывают такие загадки с кровью, которые никто не может разгадать. А если Вы будете менять докторов, то Вас могут действительно изувечить вечными цистоскопиями, т. к. каждый хочет видеть сам». И это все… Ничего, даже легкой работы не смею делать. Ну, не надо об этом! Я не хочу и не могу все о том же, все о том же! Да и невозможно все перечислить: я чувствую себя очень плохо. Все, все не годится… но главное: душа болит. Душа так болит, как будто бы с нее содрали кожу и не только прикосновение к ней, но даже движение к прикосновению заставляет меня содрогаться. Вот потому-то я и писала тебе, пересилив свой полный упадок, чтобы предупредить возможные твои придирки. Не знаю, чем все это со мной кончится.

Я не хочу роптать, я не сделаю и никаких безрассудств, но… если бы я смела, если бы могла иметь свободу выбора, то… предпочла бы не родиться в этот свет. Мне очень тяжело. Я не знаю, что со мной. Я все, вся никуда не гожусь. Никого не хочу видеть, и все мне трудно, хоть я и вижу, что идет весна… и солнце, и все такое. Все это как-то вне меня. Не сплю совсем, ни без лекарств, ни с ними. Ни днем, ни ночью. Душа болит. И истерзана она до конца. Кончаю, т. к. опять впадаю в ту же ошибку: заполоняю тебя моим мраком. Будь здоров. Сегодня первый день Поста. Был у нас о. Д[ионисий] как-то тут, я его так ждала, но… был, уехал, а тоска все та же. Не стало легче.

Будь здоров и светел! Оля. Целую и крещу.

Я тебе писала об «Именинах». – Они дивны, но я в таком состоянии _н_и_ч_е_г_о_ не могу читать. И даже Слово твое не в силах, кажется, отогреть меня. Ничего не могу. Так никогда еще не бывало.

А жизнь еще само собой бьет и бьет!!!!

271

И. С. Шмелев – О. А. Бредиус-Субботиной

14. III.43 11 ч. вечера

Ольгуночка, дорогулька… я в отчаянии от твоего письма, вчера полученного (письмо от 8.III). Так нельзя! Ты себя убиваешь _о_т_ч_а_я_н_и_е_м. Ты работаешь _н_а_ болезнь. Умоляю, владей собой. Я понимаю твое душевное состояние, так оно мне знакомо… – но я всегда в таких случаях старался отвлечься от сознания мнимой «безысходности». Что у тебя переменилось? Ни-чего. Все то же. Ну, да, почка кровоточит. Но она может и перестать. Ты же, подавленностью, – действуешь в помощь удлинения болезни, ослабляешь _с_и_л_ы_ (кто их _з_н_а_е_т?!), силы нашей телесной физики-химии-механики, которые борятся с нарушением правильной жизни организма. Это же аз-бу-ка! Ты не спишь… От разбитых нервов не спишь. Родная, детка моя, ну во-имя нашей чудесной _в_с_т_р_е_ч_и, которая должна претвориться в истинную встречу лицом к лицу, душа с душой, прошу тебя: опомнись! Гони мысли черные, ты молода, ты преодолеешь недуг: я _в_е_р_ю, я чувствую! не меня читай (не можешь, да и чего же повторяться), читай _С_в_я_т_о_е, если можешь. Евангелие, только. Ну, если любишь – иные псалмы. Пу-шкина читай! Заверяй себя: я буду здорова, я переборю болезнь! Я когда-то послал тебе слова утишающие… я сам испытал, _к_а_к_ это важно. Попроси маму говорить их – ровным, успокаивающим тоном, без модуляции. Будто весенняя капель. Родная, девочка, сладочка моя, тоска и боль моя, и радость… дай мне твою усталую головку, я ее прижму к груди. Я загляну в твои светлые глаза, милые глаза мои… девочка моя чистая… Олюна… Я сейчас написал pneu моей Claire Krymm, завтра пошлю, чтобы она завтра же зашла ко мне. Я ей передам, как смогу, о твоем ужасном душевном упадке. Спрошу ее мнения, расскажу все, что знаю о твоей болезни. Мне важно, чтобы пока дать тебе облегчение в борьбе с собой, усилить волю, вернуть сон. Попрошу написать рецепт. Надо же спать. Она мне дала очень хорошее средство – но это «спесиалитэ»^[312] – «Kaneuron», 2 раза утром и на ночь – по 10 капель. Теперь я лишь на ночь принимаю, и даже пропускаю – и сплю отлично. (Я теперь даже днем сплю 1–1 1/2 [часа], так успокоились нервы!) И спокоен днем. Уже бросил свой «Sedormide». Пока пишу состав: м. б. в аптеке сделают тебе?^[313]

Вот так хи-мия! М. б. подобное – только под другим названием есть в аптеках голландских? Удивительно успокаивает. Тебе необходимо – главным образом – _п_о_к_а_ – привести нервы в покойное состояние. Только тогда ты сможешь перебороть болезнь. Тебе _н_и_ч_т_о_ не угрожает. Ты должна пополнять кровь – питанием. Я тебе пошлю cellucrine, только бы приехал Толен! Я уж достал для тебя (теперь это редкость). Олюнка моя, все, все для тебя готов делать, до последних сил служить тебе! Только бы ты была здорова! Я очень хочу к тебе! Вот, увижу племянника, он через 5–6 дней приедет, и начну хлопотать – приехать. Олюночка, Господь с тобой. Ласточка, детка моя бедная, как я тебя ласкаю, мою больную девочку! Ради Бога, светик, успокойся. Ваня с тобой, молится о тебе. Я послал тебе 2 фото-пассепорт. Хочешь, перепишу «Трапезондский коньяк»? – Ладно. Я ни-чего теперь не могу писать, так я тоскую!

[На полях: ] Поцелуй мамочку. Ее молитва тебя воздвигнет.

Непременно докажи в аптеке через доктора – что [писал]. Попробуй. Завтра же напишу – что сказала докторша. Господь с тобой. Целую. Ваня

Дозы не усиливай: 2 раза в день: утром – 10 капель и на ночь – 10 капель.

Будь покойна: я «Неупиваемую чашу» не отдам уродовать! Сам все сделаю. И ты мне поможешь!

Из Пушкина: «В надежде славы и добра, Гляжу вперед я без боязни…»⁶⁵¹ (во всяком значении!) И – имею основание, да! И ты тут – и – _в_с_е, все! Да улыбнись же оптимисту Ваньке!! Ты должна быть здоровой! И – бу-дешь!

272

И. С. Шмелев – О. А. Бредиус-Субботиной

Раннее утро 15.III.43

Ночью я проснулся, Олюша, – все о тебе думал. Зачем такое отчаянье?! Новых оснований, – особенно в сравнении с мартом – апрелем прошлого года, – нет, нет и нет! Сейчас я разобрал твои письма прошлого года, из клиники в Амстердаме. Такое же отчаяние! Что же, что, Олюша, изменилось? Летние месяцы (сухие!), когда тепло, ты чувствовала себя легко, радостно, была полна – относительно! – жизни! Что же, что же худшего случилось, с тобой? Все та же, уже 3-ий год повторяешься «неизвестность». Только. Нужно добиться, чтобы эта «неизвестность» провала, т. е. – чтобы ты излечилась вполне. Ты не приговорена, а считаешь себя в отчаянном положении. Ты сама себе портишь – подавленностью, мешаешь твоим внутренним силам в их работе – все наладить. Я вспоминаю – февраль – март – апрель – май – 1940 г. Ты тогда скупо писала, – помню только твою открытку перед отъездом в клинику: – потом, через месяц – все кончилось! 41 год прошел, кажется благополучно. М. б. он был суше последующих (зима, весна). Зима 41–42 года была жестокая. Ты опять болела. Установлено: ни опухоли, ни полипа, ни [туберкулеза]^[314], ни камня – нет в почке! Ясно: или почка утомлена, в связи еще со слабостью кровеносных (местных, м. б.) сосудов, либо вся причина в том, что почке не дают условий выздороветь! Это мое мнение, не-медика. Надо найти, создать эти условия, Олюшечка! Н-а-до!! Переменить место, воду (!!!!) – воздух. Не пей воды, пей одно молоко, только! хотя и в молоке – та же вода, ваша, голландская. Сегодня я буду толковать с m-lle Claire Krymm. Сейчас пущу ей «pneu». Она придет непременно. И я тотчас напишу тебе. Следи за питанием, за _п_и_т_ь_е_м, не ешь соли, – по возможности совсем… но что я, дурак, пишу, надо дождаться мнения докторши. Это я по интуиции. Но для выводов я же способен: нет оснований смотреть на свою болезнь так безнадежно: надо выдержать это испытание. Посмотри на мою фото – в профиль, с бородой: там глаз зоркий, сильный. Вот таким «глазом», чуть усмешливо, и ты смотри на… болезнь свою: она минет!!! Поверь моему чувству. И ты снова запоешь. И есть, уверяю тебя, основания к сему: все будет хорошо, и во всех смыслах. Скоро начнутся _ч_у_д_е_с_а… – и с ними – возрождение нас всех! Да, да. Я так ясно _с_л_ы_ш_у_ ход Плана Божия в нашей жизни. Несмотря ни на что – да, все чудесно обернется. И наш Орел взовьется, и наш флаг – бело-сине-красный – заиграет! И зазвонит Кремль. Москва будет взята у красных – русскими войсками. Такое у меня чувство внутреннего вИдения. Да, в братском почетном союзе с Германией, на основе взаимного признания – вечного союза⁶⁵². Иначе не может быть, й вся красная нечисть сгинет. Ее будут жечь и с Востока. Увидишь. Так помни: будь, Олюнка моя, сильней, вдумайся: тебе ничего не угрожает; надо лишь дать ход работе твоих же сил – в теле – духе! Не разлагай себя заживо!

Целую и крепко прижимаю к сердцу, мою Олюшу, Ольгуну, О-леньку! – Твой Ваня

273

И. С. Шмелев – О. А. Бредиус-Субботиной

16. III.43 10 ч. утра

Дорогая моя Олюша, вчера доктор Claire Krymm, выслушав историю твоей болезни, – насколько я мог дать ее признаки и ход, – вот что сказала мне: 1) Никаких данных «безнадежного положения», 2) никаких указаний на необходимость операции; 3) нельзя повторять цистокопических исследований, т. к. это только еще сильней раздражает ткань больной почки и сосудов и вызывает усиление воспалительных процессов (м. б. и хронических?) и усиление кровоточивости; 4) менять врача, в данном случае, нет оснований, тем более что доктор – знаток дела; 5) и знатоки в загадочных случаях – бессильны; 6) т. к. бесспорно определяется, что кровотечение почечное является (чуть ли не 3 случая за эти 4 года – весеннего периода!) следом за каким-то простудным заболеванием (грипп, и проч.), необходимо жить в условиях, по возможности страхующих от этих заболеваний: в сухом воздухе, в тепле, главным образом, (холод и сырой климат, для больных почек, – всякое лечение делает бесплодным); 7) заболевания правой почки (у тебя ведь, правая страдает?) обычно бывает чаще, чем левой: очевидно, более усилена деятельность правой стороны тела (правая рука, движения, чаще всего, _н_а_п_р_а_в_о, сон, б[ольшей] ч[астью], на правом боку) влияет: отсюда ясно, как важен покой (и физический, и душевный!); 8) необходимо переменить обстановку жизни, – _б_е_ж_а_т_ь_ из сырых мест, низких… уехать в горы (не выше 400–350 mètres), лучше, конечно, в страну с более мягким климатом, где сухо. Всегда носить шерстяное, – почка, как, по возможности, и живот, и грудная клетка, и спина не должны никогда охлаждаться. 9) возможно, что и состав воды (это очень важно!) сильно минерализован, (м. б. даже и radio-active!^[315]) – тогда и молоко тамошнее – тот же эффект – вред; 10) соль выкинуть из обихода питания: ее достаточно в естественных продуктах. Хлеб, по возможности, sans sel^[316]; 11) обрати внимание на работу пищеварения: очень часто инфекция пищеварительного аппарата является причиной почечных заболеваний; отсюда – очень важно, чтобы печень функционировала идеально! Эти два органа – печень и почки имеют тесную связь: здоровье почек зависит от состояния печени. Отсюда: вдумчивый отбор – режим пищевой. Мочегонные не вредны, если не очень резки. Выздоровление безусловно возможно, но лишь в том случае, если будут устранены причины, способствующие рецидивам. Главное: не простужаться. «Это же прямо бросается в глаза: как перелом с зимы на весну, весна – болезнь»! _Я_с_н_о: усиление сырости воздуха, отсюда (при обманчивом и коротком пригреве солнца (весеннем!)) увеличение случаев простуд, – «не берегутся, рады весне!» – и – расплата. 12) Не может быть улучшения и поправки здоровья почки, если не обращать внимания на состояние нервной системы. С этого надо начинать лечение, во всяком случае – одновременно! Это дело лечащего врача. И надо помогать _с_а_м_о_й! – внушая себе, что ничего непоправимого – в данном случае – нет решительно! Придет в порядок нервная система, будет излечена неврастения (в сильной степени, в данном случае!) – сразу пойдет выправка. Но..! необходима, «как воздух» – перемена климата!! Надо увезти больную с низменности! – переменить _в_с_е, избегать решительно консервов всякого вида, вплоть до белого мяса (цыплят, кур), приготовленных запасливыми голландками «в стекле» – хотя бы и без специй, – исключительно, только свежее, и по возможности без соли! Нельзя и цельного хлеба, – слишком много азотистых веществ в нем, а это вредно для почки. Все, что облегчает работу печени, усиливает ее деятельность – благо для почек! Но отнюдь не возбуждающие средства, как пряности и проч. Всегда желудок и кишечник должны быть в идеальном состоянии. В период лечения необходим полный покой. Надо вернуть чувство «благоденствия» – bien-être!^[317] – для этого – сон вернуть, хотя бы, временно, и действуя медикаментами. Формула «Kaneuron’a» (я тебе вчера писал в письме), очень хорошая, и при болезни почки никак не может быть признана вредной. Пусть посоветуется с лечащим врачом. Бром – нельзя! Все – восполняющее утраты крови – _н_у_ж_н_о, необходимо. Отсюда: в малых дозах – препараты крови: hemostyl’bi, cellucrin’bi и проч. Пусть специалист укажет. Общее заключение: в силу каких-то первичных причин почка стала с изъяном (не угрожающим жизни, но очень неприятным), какой-то ее пункт _о_с_л_а_б_л_е_н_ (ткань, сосуды кровеносные), (почка богата чрезвычайной кровеносностью), и вот этот «изъян»-дефект сейчас же и обнаруживает себя, как только равновесие организма нарушается – любым заболеванием, но главным образом – инфекционного характера (всякий вид «простуды» – грипп, лихорадки (очень часто даже «молниеносные») – для больной почки достаточно даже повышенной t°. Ведь через нее выделяется «болезнь» из организма. И вот тут-то (у тебя как раз «при выходе»!) и начинается «эффект изъяна»: «кровотечения». Отсюда вывод: необходимо, чтобы состав мочи был не резкой концентрации (режим, главным образом пищевой!) ни кислой, ни соленой, и – особенно! – без инфекций! Ведь почка – основной дистиллятор, но она перестает быть им, если заболевает. Она, по мнению Krymm, y тебя чуть ли не в постоянном (хроническом) – пусть даже и «привычном» воспалительном (пусть даже и без t°) – состоянии. «Не бывает ли периодических ломот и тянущих болей в пояснице?» – спрашивает Krymm. Ясно, что должны быть! – при этом случае. Частые исследования цистоскопом, ввод катетеров только раздражили ее и ослабили: нанесли безусловно _в_р_е_д! Теплые (почти горячие) ванны очень важны, но только в самых лучших условиях уклада-комфорта, когда исключена всякая возможность простуды! Очень сухой и очень теплый воздух (до 22–25° Цельсия) – вот идеальные условия для лечения. – А ты-то все время (перед новым приступом болезни) прыгала – и по хозяйству, и так, просто: разъезжала, паковала дурацкий хрусталь (для чего?!), стряпала… даже и для других! Ну, вот – и плачешься. Не жалко тебе _с_е_б_я?.. Ну, так для дела, для творчества пожалела бы себя?! – для мамы, брата… ну, для твоего Ваньки! Я весь перебудоражен. Меня ударило и пришибло твое крайнее отчаяние, твоя раз-да-вленность! Помни: нет решительно ничего страшного, ничего непоправимого! Нет и нет. Доктор Krymm на этом настаивает. Помни: до теплой поры, когда ты могла бы куда-то переехать… – из низины, в твоей комнате должно быть сухо (очень сухо, и очень тепло!). Надо это сделать. Надо лечить нервный упадок сил, вернуть bien-être, (за-петь! – о, запой же, птичка, Олюша моя!). Помни, я каждый миг с тобой, тобой весь полон. Сейчас у меня все валится из рук. Не^[318] тревожься за меня, я справляюсь и справлюсь с собой, только бы _т_ы_ была здорова. Олюша, держи себя, желай, хоти здоровья – и ты будешь здорова! Улыбнись, все будет для тебя светло, – только преодолей подавленность. Не ожидал: так духовно изнемочь! Восстань же, Олюша, ласточка моя! Веруй – будешь исцелена! Спешу за молоком. Много дела. Весу 52,5 кило. Хоть и болел бронхитом, и мало было охоты есть. Сейчас – я здоров. Родная, целую, крещу, – лаская, тоскую по тебе.