Текст книги "Она. Аэша. Ледяные боги. Дитя бури. Нада"

Автор книги: Генри Райдер Хаггард

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 60 страниц)

Аэша

Предисловие

Гораций Холли и его друг Лео Винцей, возлюбленный божественной Аэши, отправились в Центральную Азию, надеясь снова увидеть ее. С тех пор о них не было никакого слуха. Но вот почти 20 лет спустя, как рассказывает Райдер Хаггард, среди представленных в редакцию рукописей ему попался невзрачный серый пакет, из которого выпала рукопись романа «Аэша» и два письма на имя редактора. В одном из них он тотчас же узнал характерный почерк мистера Холли. Гораций Холли писал, что вернулся в цивилизованный мир после двадцатилетнего отсутствия.

«Вы первый узнали о „Той, которой все повинуется“, много тысячелетий ждущей в пещерах Кор возрождения своего друга, – писал он, – вы же первый должны узнать об Аэше, о мистической развязке трагедии, начавшейся в Коре, а может быть, еще раньше в Египте… Я очень болен и вернулся в свой старый дом, чтобы умереть. Поручаю своему доктору переслать вам эту рукопись, если не раздумаю и не сожгу ее еще при жизни, а также шкатулку, в которой вы найдете систр – древний жезл жрецов культа богини Изиды, или Хатор. О нем часто упоминается в моей рукописи, и он должен служить вещественным доказательством того, что все написанное мною – истина. Этот жезл – дар Аэши».

Второе письмо было от доктора, которого умирающий Холли выбрал своим посредником. «Дней десять тому назад, – писал доктор, – меня позвали в старый дом на утесе (в Кумберлэнде), который много лет стоял пустым. Экономка сказала мне, что ее господин недавно вернулся из Азии и очень болен сердцем. Я застал его в постели сидящим: когда он лежал, ему становилось хуже. Это был странный старик, с узкими, темными глазами, полными жизни и огня. Длинная седая борода закрывала его могучую грудь. Седые волосы низко нависли на брови. Странное дело! Он безобразен, но в то же время красив. В лице его было что-то необыкновенное. Он казался недовольным, что меня позвали без его ведома, но мы скоро сошлись. Спасти его было невозможно, – я мог только облегчить его страдания. Он много рассказывал о странах, в которых бывал, иногда в бреду говорил по-гречески и по-арабски, обращаясь к какому-то существу, которому он поклонялся. Профессиональная тайна не позволяет мне рассказывать то, что он говорил. Он дал мне ваш адрес и поручил переслать рукопись и ящичек, которые я и препровождаю.

Однажды вечером, зная, что пациенту недолго осталось жить, я пошел навестить его, но не застал его дома. Экономка сказала, что он вышел за дом. Я поспешил по указанному направлению.

Луна освещала выпавший ночью снег, и я ясно различил на снегу следы босых ног, они вели за дом, к холму, на вершине которого есть древний памятник из монолитов. Местные жители называют его Чертовым кольцом. Посреди колоннады в высоком, грубо сложенном дольмене, есть изображение головы. Некоторые археологи считают его изваянием египетской богини Изиды и думают, что этот друидический памятник был некогда местом поклонения ей. Я вспомнил, что Холли спрашивал у меня недавно об этом памятнике и говорил, что хотел бы умереть у его подножия. И вот теперь, приблизившись, я увидел его стоящим у кромлеха. Что-то странное виделось в этой сцене. Среди колоннады из грубых монолитов одиноко и величественно поднимался памятник из трех камней, а перед ним – Холли. Он громко произносил какие-то арабские заклинания. В правой руке он держал жезл, на котором играли драгоценные камни и нежно звенели колокольчики.

Тут я заметил присутствие другого существа. В тени центрального дольмена что-то колыхалось. Внезапно это нечто приняло очертание женщины, на лбу которой светился огонек. Не знаю, было ли то видение, или что иное. Очевидно, Холли тоже видел что-то. У него вырвался радостный крик, и он бросился вперед с распростертыми объятиями. Когда я подошел, свет погас, а мистер Холли лежал на земле, сжимая в руке жезл»…

Действительно, Р. Хаггард скоро получил ящичек. В нем оказался хрустальный систр в виде Crux ansata, или египетской эмблемы жизни, этого сочетания жезла, креста и петли. От петли тянулись три золотые проволоки с встроенными в них рубинами, сапфирами и бриллиантами. На четвертой проволоке висели четыре колокольчика, издававшие приятный, мягкий звук. Пусть читатель сам найдет в предлагаемом романе объяснение этого таинственного жезла.

Часть первая

Глава I
Двойное знамение

Прошло около двадцати лет с той ночи, как Лео было видение. Двадцать ужасных лет томительного искания и тяжелого труда, которые привели к потрясающему душу чудесному концу.

Смерть моя близка, и я радуюсь этому, потому что хочу продолжать свои изыскания и в других сферах, как это мне было обещано. Я стремлюсь познать начало и конец драмы души.

Я, Гораций Холли, был очень болен. Меня принесли полумертвого с тех гор, которые виднеются из моего окна. Я нахожусь на границе северной Индии. Другой на моем месте умер бы, но меня хранит Судьба, может быть, для того, чтобы осталась эта книга. Я пробуду здесь месяца два, и когда вернутся силы, уйду потому, что хочу умереть там, где родился, а пока я напишу эту повесть, по крайней мере, главнейшие страницы ее, ибо не все можно открыть. Начну с видения.

Мы с Лео Винцеем вернулись в 1885 году из Африки, желая отдохнуть от перенесенного страшного потрясения и собраться с мыслями. Поселились мы в старом домике моих предков в Кумберлэнде. Дом этот принадлежит мне и поныне, если кто-нибудь, считая меня умершим, не завладел им. Я поеду туда умирать.

– Какое потрясение? – спросит читатель.

Я – Гораций Холли, а друг мой, товарищ мой, духовный сын мой, о котором я с детства заботился, – Лео Винцей.

Следуя указанию, найденному в одной древней рукописи, мы отправились с ним к пещерам Кор в Центральной Африке. Там открылась нам «Она», которую мы искали, «Та, которой все повинуется». В Лео «Она» узнала своего возлюбленного, перевоплощенного Калликрата, греческого жреца Изиды, которого в порыве ревности убила два тысячелетия тому назад. Я тоже нашел в ней божество, которому с тех пор поклоняюсь, не плотью – это давно умерло, отошло для меня – но, что ужаснее, душой и волей. Плоть умирает, по крайней мере, изменяется, страсть телесная проходит. Но страсть духа, стремление к слиянию воедино – вечны.

За что такое наказание? Но наказание ли это? Может быть, то лишь мрачная, ужасная Дверь, которая ведет в светлый дворец Награды? Она клялась, что я навсегда останусь ее и его другом, и мы будем жить вместе вечно. Я ей верю.

О! Сколько мы странствовали по ледяным вершинам и пустыням! Наконец явился Вестник, и указал нам Гору. На той Горе мы нашли храм, в храме – Духа. Не поучительная ли это аллегория? Я думаю, я уверен, что да.

В Коре мы встретили бессмертную женщину. В огненных лучах Столба жизни она призналась в своей мистической любви и на наших глазах была осуждена так ужасно, что я и теперь содрогаюсь при одном воспоминании. Но какие были последние слова Аэши?

– Не забывайте меня… Сжальтесь надо мной… Я не умру. Я вернусь еще раз во всей красе. Клянусь, это правда!

Но не стану повторять повесть, уже напечатанную человеком, которому я ее доверил, и обошедшую весь свет: я читал ее даже в переводе на язык хинди.

Мы прожили год в старом доме, на пустынном берегу моря в Кумберлэнде, оплакивая утраченное, стараясь снова найти его. Силы вернулись к нам, и поседевшие от ужаса волосы Лео снова стали золотистыми. Лицо его, как прежде, прекрасно, только выражение его печальное и чистое-чистое.

Хорошо помню ночь и час видения. Сердце рвалось на части от отчаяния. Мы искали знамение и не находили. Смерть оставалась для нас смертью. Мы кричали и не получали ответа.

Был пасмурный августовский вечер. Мы гуляли по берегу, прислушиваясь к плачу волн и любуясь игравшей в далеких облаках зарницей. Мы шли молча. Лео вздохнул – его вздох напоминал рыдание – и сжал мою руку.

– Не могу выносить далее эти муки, Гораций! – сказал он. – Желание еще раз увидеть Аэшу сушит мне мозг. Я сойду с ума. А между тем я здоров и могу прожить еще лет пятьдесят.

– Что же ты намерен делать? – спросил я.

– Есть краткий путь к познанию и миру, – торжественно отвечал Лео. – Я хочу умереть и умру сегодня ночью.

– Лео, ты трус! – воскликнул я в ужасе и гневе. – Ты не хочешь переносить свою долю страданий, как другие.

– Ты хочешь сказать, как ты? – жутко захохотал он. – На тебе тоже тяготеет проклятие, но ты сильнее и выносливее меня, возможно, потому, что ты старше. Я же не перенесу этого. Я умру.

– Но это преступление, – сказал я. – С презрением отказаться, как от ненужной вещи, от жизни, этого дара Всемогущего – это оскорбление. Такое преступление может повлечь за собой ужасное наказание, например, вечную разлуку.

– Разве это преступление, если человек, которого пытают в застенке, покончит жизнь самоубийством? Если это грех, он будет прощен. Растерзанная плоть, издерганные нервы просят пощады. Я – такой исстрадавшийся мученик. Она умерла, и смерть приблизит меня к ней.

– Может быть, Аэша жива, Лео.

– Если бы она была жива, то подала бы мне знак. Но я так решил. Не будем больше говорить об этом.

Я еще спорил с Лео, но безуспешно. Случилось то, чего я давно боялся. Лео сошел с ума от потрясения и горя. В противном случае, такой глубоко верующий человек, как он, не помыслил бы о самоубийстве.

– Ты бессердечен, Лео, – продолжал я, – ты хочешь покинуть меня. Так ты платишь за мою любовь, за мои заботы о тебе! Ты меня убьешь, и кровь моя будет на тебе.

– Почему твоя кровь, Гораций?

– Дорога широка. Мы пойдем рядом. Долго жили и страдали вместе, не расстанемся и теперь. Если ты умрешь, умру и я.

Лео испугался.

– Хорошо, – сказал он, – это будет еще не сегодня ночью.

Тем не менее, я не успокоился. Желание умереть, пробудившись раз, будет усиливаться, наконец Лео не устоит, а тогда… тогда незачем жить и мне, одинокому, покинутому…

– Аэша! – воззвал я в отчаянии. – Если можешь, докажи, что ты жива, спаси своего возлюбленного и меня! Сжалься над ним и пробуди в нем надежду, без которой ни он, ни я не можем жить!

В эту ночь я заснул разбитый, измученный. Но спал недолго, Лео разбудил меня.

– Гораций! – позвал он вполголоса. – О! Слушай, друг мой, отец мой!

– Сейчас зажгу свечу, – отвечал я, и все билось и трепетало во мне от предчувствия.

– Не надо света, Гораций. В темноте лучше рассказывается. Мне снился яркий, как действительность, сон. Я стоял одиноко под темным, почти черным сводом неба, на котором не было ни звездочки. Вдруг далеко-далеко на горизонте замерцал свет. Он стал подниматься по своду все выше и выше и наконец очутился надо мной. Он имел форму огненного веера. Скоро он оказался над моей головой. Тогда я увидел фигуру женщины. Свет горел у нее на лбу. Гораций, то была Аэша. Я узнал ее глаза, ее милые черты, ее волосы. Она смотрела на меня так печально, как будто хотела сказать: – Почему ты сомневаешься?

Я силился говорить, но уста мои онемели, хотел обнять ее, но не мог поднять рук. Между нами была преграда. Она поманила меня за собой и полетела. Тогда душа моя, казалось, отделилась от тела и последовала за ней. Мы устремились на восток через моря и сушу. Дорога была мне знакома. Я взглянул и увидел развалины дворцов Кор и залив. Вот мы над Головой эфиопа, а внизу с серьезными лицами собрались наши спутники-арабы, которые утонули в море. Среди них был и Магомет. Он печально улыбнулся и покачал головой, как бы сожалея, что не может следовать за нами.

Минуя моря, песчаные степи, опять моря, берега Индии, мы летели все на север, пока не очутились над увенчанными снегом горами. Мы остановились ненадолго над монастырем. Монахи шептали молитвы на террасе. Я узнал этот монастырь. Здание выстроено в виде серпа луны, перед его фасадом стоит и смотрит вдаль исполинский идол. Мы достигли крайних пределов Тибета, а дальше расстилалась девственная, никому неведомая пустыня.

На равнине близ монастыря одиноко высился холм. Мы остановились на его заснеженной вершине. И вот над горами и пустыней, расстилавшейся у наших ног, загорелся огонек. Мы стали держать путь к этому маяку, пролетели над обширной равниной, деревнями, городами и очутились над остроконечной вершиной, имевшей форму египетского Символа жизни Crux-ansata. Я увидел, что свет, который привлекал нас, исходит от кратера вулкана. Тень Аэши указала нам рукой вниз и исчезла. Тут я проснулся. Это было знамение, Гораций.

Голос Лео замер. Я думал о том, что услышал, и молчал.

– Ты спишь? – сердито схватил он меня за руку. – Что же ты молчишь?

– О, нет, я не сплю! – отвечал я. – Но дай мне собраться с мыслями.

Я подошел к открытому окну, поднял штору и стал смотреть на небо.

Занималась заря. Лео тоже подошел, и я почувствовал, что он весь дрожит от волнения.

– Знамение, говоришь ты? – спросил я. – По-моему, это просто сон.

– Не сон, – резко возразил он, – а видение.

– Если хочешь, видение. Но и видения бывают реальные, а бывают галлюцинации. Слушай, Лео, твое расстроенное горем и тоской воображение доводит тебя до сумасшествия. Тебе снилось, что ты один в необъятной вселенной! Тебе чудилась тень Аэши. Но разве она когда-нибудь покидала тебя? Тебе грезилось, что ты летишь с нею над морем и сушей, к таинственной неведомой горе. Так вела она тебя к жизни, к вершине по ту сторону Врат смерти. Снилось тебе…

– Довольно! – прервал меня Лео. – Я видел то, что видел. Думай и поступай, как тебе угодно, Гораций, а я завтра же отправлюсь в Индию, и если ты не хочешь следовать за мной, то один!

– Не горячись, Лео, – сказал я. – Ты забываешь, что я-то не видел знамения, а кошмара больного человека, который несколько часов тому назад собирался покончить с собой, право, недостаточно, чтобы убедить меня идти умирать среди снегов Северной Азии. Ты полагаешь, что Аэша перевоплотилась в Центральной Азии, как Великий лама, не так ли?

– Я не думал этого, но отчего бы и нет? – спокойно возразил Лео. – Помнишь, как в пещере Кор живой взглянул на мертвого, как мертвец и живой стали похожи друг на друга. Вспомни, как Аэша клялась, что вернется в этот мир, а как же иначе, если не через возрождение, переселение души?

– Я не видел знамения! – настаивал я.

– Ты не видел. О! Как бы я хотел, чтобы ты увидел и убедился, Гораций!

Мы замолчали и смотрели на небо. Долго длилось молчание.

Утро было свежее. Облака причудливыми массами висели над морем, образуя гору, на вершине которой показался как бы кратер. Из кратера поднялся столб… Мало-помалу верхняя часть его растаяла, и внизу осталось огромное черное облако.

– Смотри, – прошептал Лео, – это гора моего видения. Теперь ты тоже видишь знамение, Гораций!

Я смотрел на облако, пока оно не растаяло на лазури неба, и сказал:

– Хорошо, Лео, я последую за тобой в Среднюю Азию!

Глава II
Буддийский монастырь

Прошло шестнадцать лет с той бессонной ночи в Кумберлэндском домике, а мы с Лео все странствовали, все искали гору с очертаниями египетского Символа жизни. Искали и не находили.

Описания нашего путешествия хватило бы на целые тома, но к чему описывать? Пять лет мы провели в Тибете, останавливаясь в разных буддистских монастырях, изучали законы и традиции лам. Нас приговорили к смерти за посещение одного священного города, но нас спас китайский чиновник. Мы были на севере, востоке и западе и изучили много наречий. Мысль о возвращении никогда не приходила нам в голову, ведь мы дали клятву найти то, что искали, или умереть.

Мы были в Туркестане, на берегах Балхаша, провели год в горах Аркарти-Тан и чуть не умерли от голода в горах Черга. Здесь нас застала зима. Мы слышали, что в этих горах есть монастырь, ламы которого отличаются своей святостью. У нас не было больше масла для светильника, и мы шли ночью при свете луны. У нас остался только один як, другой пал. Поклажа не была тяжелой: винтовки, сто пятьдесят патронов, немного денег золотом и серебром, несколько овчинных одежд; но животное умирало от голода, как и его хозяева. Выбившись из сил, як остановился. Мы завернулись в грубые шерстяные одеяла и сели на снегу.

– Нам придется убить яка и съесть его, – сказал я.

– Может быть, завтра мы убьем какую-нибудь дичь, – отвечал Лео.

– Если же нет, мы должны будем умереть.

– Умрем – и хорошо.

– Конечно, Лео, это будет наилучшее, что мы можем сделать после стольких лет бесплодных странствий.

Светало. Мы со страхом взглянули друг другу в лицо, стараясь угадать, каковы силы товарища. В глазах цивилизованного человека мы казались бы дикарями. Лео было за сорок лет. Жизнь в пустыне закалила его. Это был высокий красивый мужчина с железной мускулатурой, длинными золотистыми кудрями и широкой белой бородой, со смуглым от ветра и непогоды лицом, одухотворенным мыслью. На этом грустном лице светились звездами чистые, как хрусталь, серые глаза.

Я тоже оброс волосами, поседел, но, несмотря на шестидесятилетний возраст, был здоров и силен. Тяжелый, трудный путь укрепил наши силы, закалил нас, словно мы вдохнули в себя Эссенцию жизни.

Перед нами расстилалась песчаная, безводная и бесплодная степь, покрытая блестящими кристаллами соли и выпавшим в ночь первым снегом. За нею открывалось множество гор, целое море гор со снеговыми вершинами. В глазах Лео сверкнули слезы волнения.

– Смотри! – сказал он мне.

Лучи восходящего солнца, как волны, заливали вершины холмов, у подножья которых мы сидели, свет скользил все ниже и ниже и осветил наконец плоскогорье. В трехстах ярдах над нами, на горной площадке, сидел и торжественно смотрел вдаль огромный Будда. За ним полумесяцем обрисовывалось желтое здание монастыря.

– Наконец-то! – воскликнул Лео и пал ниц, пряча лицо в снегу.

Я понял, что творится в его сердце, и оставил его с его мыслями. А потом вернулся и тронул его за плечо.

– Идем, – сказал я, как только мог, властно. – Опять начинается метель. Если в монастыре есть люди, мы найдем у них пищу и кров.

Он беспрекословно подчинился. Я заметил на лице его выражение счастья и умиротворенности.

Мы поднялись вверх на пустынную террасу. Что, если это необитаемые развалины монастыря, какие часто встречаются в этой стране? Сердце заныло у меня при этой мысли. Но вот из одной трубы показался легкий дымок. В центре высился храм. Ближе, там, где змеился дымок, была низкая дверь.

– Отворите! Отворите, святые ламы! – громко закричал я и постучал в дверь. – Помогите чужеземцам!

Послышалось шлепанье туфель, дверь заскрипела в петлях. На пороге показался древний старец в каком-то желтом рубище.

– Кто это? Кто это? – спросил он, глядя на меня через роговые очки. – Кто нарушает тишину обители святых лам?

– Странники, святой отец, которые умирают от голода, и которым, по закону Будды, вы не можете отказать в приюте!

Он взглянул через свои роговые очки на нашу изношенную одежду того же образца, что и его платье. Мы носили платье тибетских монахов, отчасти чтобы не привлекать ничьего внимания, отчасти же потому, что у нас не было другого.

– Вы тоже ламы? – спросил старец. – Из какого монастыря?

– Наш монастырь называется Светом, и в нем люди часто бывают голодны.

– У нас не принято принимать иноверцев, а вы, кажется, не нашей веры.

– Еще менее принято у вас, святой Хубильган (так называют в Тибете настоятелей монастырей), оставлять чужеземцев умирать от голода! – и я привел ему соответствующий текст из учения Будды.

– Я вижу, вы начитаны, – сказал монах. – Войдите же, братья обители, называемой Светом. Я позабочусь и о вашем яке.

Он ударил в гонг. Явился другой, еще более дряхлый монах. Старец поручил ему накормить нашего яка.

Ку-ен, так звали настоятеля, отвел нас в монастырскую кухню, служившую также жильем братии. Тут вокруг огня сидели и грелись 12 монахов. Один из них готовил утреннюю трапезу. Ку-ен представил нас, как иноков монастыря, называемого Светом. Четыре года никто не заходил в монастырь, и братья радостно приветствовали нас. Все они были старые. Младшему из них было 65 лет.

Нам дали теплой воды, чтобы умыться, ветхое, но чистое платье, туфли вместо наших тяжелых сапог, и отвели нам комнату. Переодевшись, мы вернулись в кухню, где нас ожидала горячая похлебка, молоко, вяленая рыба и местный деликатес – чай с маслом. Никогда еще не ели мы с таким аппетитом. Тут я заметил, что Ку-ен смотрит на Лео с видимым удивлением, а монах-эконом начинает опасаться, что с такими едоками запасы монастырской кладовой скоро истощатся. Я остановил Лео, и мы пропели буддистскую благодарственную молитву, что приятно поразило монахов.

– Ваши стопы на Пути! Ваши стопы на Пути! – сказали они.

– Да, мы вышли в путь 13 лет тому назад, – ответил Лео, – но мы еще новички. Вы знаете, святые отцы, что путь далек, как звезды, широк, как океан, долог, как пустыня. Вещий сон указал нам вашу обитель. Вы самые святые и самые ученые ламы, вы можете научить нас, как идти этим путем.

– Конечно, мы самые ученые, – сказал Ку-ен. – Далеко вокруг нет другого монастыря. Но увы! Нас все убывает.

Мы попросили позволения уйти в отведенную нам комнату и проспали 24 часа. Сон освежил нас.

Прожили мы в горном монастыре пол года, и добродушные монахи с первых же дней посвятили нас в историю своей обители, древней и большой. В старину здесь жило несколько сот монахов. Лет 200 или больше тому назад дикое племя еретиков-огнепоклонников напало на обитель и перебило монахов. Уцелели немногие, и монастырь с тех пор опустел.

В молодости Ку-ену открылось, что он – перевоплощение одного из прежних монахов монастыря и что он должен идти в обитель. Собрав вокруг себя несколько ревнителей, он с благословения своего настоятеля пошел в горы и поселился в монастыре. Вот уже полстолетия живут они здесь, имея лишь случайные сношения с миром. Сначала время от времени приходили другие монахи, но теперь никто не приходит, а братия вымирает.

– А что же будет потом? – спросил я.

– Ничего, – ответил Ку-ен. – Мы заслужили уважение. У нас было много откровений, и когда умрем, нас ожидает легкая доля. Мы так далеки от соблазнов мира, чего же нам желать большего?

Бесконечная молитва чередовалась с бесконечно долгими часами созерцания. В остальное время монахи обрабатывали плодородную полосу земли у подножия холма и пасли свое стадо. Так жили они, умирая в преклонных летах, чтобы, как они думали, снова возродиться где-нибудь и снова продолжать вечный круг жизни.

Зима была суровая. Пустыня покрылась глубоким снегом. Идти дальше – значило погибнуть в снегу. Мы волей-неволей должны были остаться до весны и предложили Ку-ену перебраться в нежилую часть монастыря, обещая питаться рыбой, наловленной в озере, и дичью, которую настреляем в низкорослом сосновом лесу на его берегах. Монах не захотел нас слушать, сказав, что братия хочет быть гостеприимной с иноками монастыря, называемого Светом, где так часто царит голод не только телесный, но и духовный. Доброму старцу хотелось направить наши стопы на Путь Истинный и сделать нас настоящими ламами.

И мы участвовали в молитвах, читали библию буддистов Кенджур. Мы рассказывали им о своей вере, и они радовались, находя в ней родство с учением Будды. Если бы мы остались в монастыре лет на семь, вероятно, многие из братьев примкнули бы к нашему учению. Мы рассказывали также о разных странах и людях, и это интересовало монахов, которые знали кое-что о России, Китае, о некоторых полудиких племенах.

– Может быть, в одно из последующих перевоплощений нам суждено жить в этих странах, – говорили они.

Время шло. Нам жилось неплохо, но сердце горело неугасимым огнем искания. Мы знали, что стоим на пороге, но не могли перешагнуть его: вокруг все занесено снегом.

Было у нас одно утешение. В одной из комнат монастыря мы нашли старинную библиотеку буддистских, сиваистских и шаманистских рукописей и житий многих бодисатв – святых – на разных языках. Особенно интересным оказался дневник хубильганов, или настоятелей древнего буддистского монастыря. Вот что было написано, например, на страницах последнего тома этого дневника, начертанного лет двести тому назад, незадолго до нападения варваров на обитель.

«Летом этого года один из наших братьев нашел в пустыне человека из племени, которое живет за Далекими горами. Рядом с ним лежали тела двух товарищей, погибших от жажды и свирепствовавшего накануне тифона. Он не сказал, как попал в пустыню, но мы догадались, что товарищи его совершили преступление, были осуждены на смертную казнь и бежали. Он рассказал, что его родина плодородна и прекрасна, но часто страдает от землетрясений и наводнений. Жители этой страны воинственны, но занимаются также земледелием. Народом этим управляют ханы, потомки греческого царя Александра. Это очень возможно, так как две тысячи лет тому назад царь этот послал свою армию в эти края.

Чужеземец рассказал нам также, что народ его поклоняется жрице Хес, или Хесея, которая царствует из поколения в поколение. Она живет одиноко в горах, не вмешивается в правление, но ее все боятся и чтут, приносят жертвы. Тот, кого она возненавидит, умирает.

Мы сказали ему, что он лжет, утверждая, что женщина эта бессмертна, и смеялись над ее могуществом. Он рассердился и сказал, что наш Будда менее могуч, чем его жрица, и грозил отомстить нам.

Тогда мы дали ему на дорогу припасов и проводили его из монастыря. Он ушел, сказав, что вернется и докажет, что говорил правду. Мы думаем, что это был злой дух, хотевший испугать нас, но это не удалось ему.»

Ничего больше не говорилось об этом пришельце, но через год дневник обрывался. Уж не исполнил ли чужеземец обещание и не навлек ли на монастырь мщение Хесеи?

Мы позвали в библиотеку Ку-ена и показали ему этот отрывок, спросив, не знает ли он чего-нибудь об этом событии. Он покачал головой, как черепаха, и сказал, что знает только кое-что об армии греческого царя. Он видел, как проходило это войско, и только. Это было в его пятидесятое перевоплощение<sup>[13]13
  Буддистские священники утверждают, что они помнят то, что было в их прежние перевоплощения.


[Закрыть]</sup>.

Лео засмеялся, но я толкнул его под столом, и он сделал вид, что чихнул. Нельзя же было обидеть почтенного старца. Да и кому другому, только не нам, смеяться над учением о перевоплощении, которому верит четвертая часть населения земного шара!

– Как это может быть? – спросил я ученого мужа. – Ведь память угасает со смертью.

– Это только кажется, брат Холли, – отвечал он. – Память возвращается к тем, кто ушел далеко вперед на Пути. Вот я совсем забыл об этой армии, а когда ты мне прочитал этот отрывок, вспомнил. Вижу, как сейчас, стою я с другими монахами у статуи Будды, а мимо идет войско. Оно невелико. Много солдат умерло в пустыне, многие убиты. Их смуглый полководец пришел и потребовал приюта для своей жены и детей. Тогдашний настоятель ответил, что по уставу мы не можем приютить под своей кровлей женщин. Тогда вождь грозил сжечь монастырь и убить всех монахов. Так как умершие насильственной смертью перевоплощаются в животных, мы предпочли нарушить устав и позже испросить у Великого Ламы отпущения греха. Я не видел царицу, но, увы! я видел жрицу этого народа.

– Почему ты говоришь об этом с сожалением? – спросил я.

– Я забыл про войско, но про нее я не забыл. Она долго была препятствием на моем пути к берегу спасения. Я был в то время смиренный монах и убирал светлицу, когда она вошла и сбросила с себя покрывало. Она заговорила со мной и спросила, неужто не рад я, что вижу женщину. Она была прекрасна, как заря, как вечерняя звезда, как первый весенний цветок.

О! Я грешный, грешный человек! Вы считали меня святым, я же только низкое существо. Эта женщина, если только она женщина, зажгла в моем сердце пламя, которое не хочет погаснуть, – и слезы потекли из-под роговых очков Ку-ена. Помолчав, он продолжал:

– Она заставила меня поклониться ей. Расспросив меня подробно о моей вере, она сказала:

– Итак, твой путь – Путь Отречения и твоя Нирвана – Ничто. Разве эта цель стоит такого тяжелого труда? Я покажу тебе более отрадный путь и богиню, более достойную поклонения.

– Какой это путь и какая богиня? – спросил я.

– Путь Любви и Жизни, который все создает, создал и тебя, искателя Нирваны. Моя богиня – Природа.

Когда я спросил, где эта богиня, женщина приняла царственную позу и сказала:

– Это – я… Поклонись мне!

И я пал перед нею ниц и целовал ее ноги, а потом она со смехом закричала мне вслед: «Вспомни меня, когда перейдешь в другой мир, о служитель святого Будды! Я меняюсь, но не умираю. Я найду тебя даже в Давашане потому, что ты мне поклонился».

И это правда, братья мои. Мне отпустили мой грех, я искупил его страданиями, но я не могу избавиться от нее и не знаю покоя.

С этими словами Ку-ен закрыл лицо руками и зарыдал. Странно было видеть восьмидесятилетнего старца плачущим, как дитя, из-за прекрасной женщины, которую, как ему казалось, он видел в своей прошлой жизни две тысячи лет тому назад. Но мы с Лео глубоко сочувствовали ему. Больше мы от него ничего не могли добиться. Он не знал, какую религию исповедовала жрица. На следующее утро она ушла вместе с войском на север.

На наши расспросы Ку-ен отвечал, что на севере по ту сторону живет племя огнепоклонников. Лет тридцать тому назад один из братьев, желая уединиться, взобрался на высокую вершину, откуда он видел огненный столб. В то же время в монастыре ощущали землетрясение. Ку-ен ушел и не показывался целую неделю и никогда не возвращался более к этому разговору. Мы же с Лео дивились тому, что узнали, и решили подняться на гору.