Текст книги "Она. Аэша. Ледяные боги. Дитя бури. Нада"

Автор книги: Генри Райдер Хаггард

сообщить о нарушении

Текущая страница: 55 (всего у книги 60 страниц)

Глава XXII
Мопо отправляется к убийце

Динган вскоре покинул крааль Дугузы, вернулся обратно в страну зулусов и построил большой крааль, назвав его Жилищем слона. Всех самых красивых девушек в стране он взял себе в жены и, хотя их было очень много, все требовал новых. И дошел до царя Дингана слух, что в племени галакациев живет девушка поразительной красоты, которую зовут Лилией. Кожа ее белее, чем кожа нашего народа. Дингану страшно захотелось получить в жены эту девушку. Он снарядил послов к вождю галакациев, прося уступить ему Лилию. По истечении месяца послы вернулись и доложили царю, что в краале галакациев их встретили грубыми словами, избили и выгнали с презрением. А вождь галакациев велел еще сказать Дингану, царю зулусов:

– Девушка, которую зовут Лилией, действительно чудно хороша и еще не вышла замуж, так как до сих пор не встретила человека, сумевшего ей понравиться, а любовь народа к ней так велика, что никто не желает насильно навязывать ей мужа!

После этого начальник объявил, что он и его народ вызывают на бой Дингана и зулусов, как раньше их отцы вызывали Чаку, что они плюют на его имя, ни одна из их девушек не согласится стать женой собаки зулуса.

После этой речи начальник галакациев приказал привести перед посланными Дингана девушку, называемую Лилией, и они были поражены ее удивительной красотой. Она высока, как тростник, и движения ее напоминают тростник, колеблемый ветром. Ее вьющиеся волосы скользят по плечам, глаза большие, карие, кроткие, как глаза лани, цвет ее лица подобен цвету густых сливок, улыбка напоминает легкую зыбь на воде, а когда она говорит, ее низкий голос приятнее, чем звук музыкального инструмента. Посланные рассказывали, что девушка хотела заговорить с ними, но начальник запретил ей и велел с великими почестями увести ее.

Услыхав этот рассказ, Динган разъярился, как лев в сетях. Он желал овладеть этой девушкой, а ему, господину стольких людей, не удавалось получить ее! Он приказал собрать большое войско, выслать его против племени галакациев, уничтожить это племя и захватить девушку. Он созвал индунов, а я был старшим индуном, мы убедили его отказаться от этого плана, ведь племя галакациев многолюдное и сильное, война с ними вовлечет в войну свациев, живущих в пещерах, которыми завладеть очень трудно. Я прибавил, что не время теперь посылать целое войско за одной девушкой, немного лет прошло с тех пор, как погиб Черный, врагов у нас много, а количество воинов уменьшилось из-за постоянных походов, кроме того, половина войска погибла в болотах Лимпопо. Надо время, чтобы ряды их пополнились снова, теперь же наши войска похожи на маленького ребенка или на человека, истощенного голодом. Девушек у нас много, пусть царь возьмет их в утешение себе, но пусть он не начинает войны из-за женщины.

Смело говорил я истину в лицо царю. Чаке так никогда никто не смел говорить. Моя решимость передалась другим индунам и вождям, и они повторили мои слова, хорошо сознавая, что из всех глупостей самая большая – война с племенем свациев.

Динган слушал, лицо его омрачилось, но он не чувствовал себя настолько сильным, чтоб не обращать внимания на наши слова. Многие в стране оставались преданными памяти Чаки и помнили, что его и Умглангана убил Динган. С тех пор, как умер Чака, люди забывали, как жестоко поступал он с ними, и помнили только, что он был велик и создал народ зулусов из ничего подобно тому, как кузнец делает копье из кусочка железа. Изменился их правитель, но иго не стало легче. Как убивает Чака, так убивал и Динган, как притеснял Чака, так притесняет и Динган. Поэтому Динган уступил мнению своих индунов и не послал войска против галакациев за девушкой Лилией. Но в сердце своем он стремился к ней и с этой минуты возненавидел меня за то, что я восстал против его воли и помешал исполнению его желаний.

Теперь скажу вам, отец мой, что мне и в голову не приходило, что девушка, называемая Лилией, – моя дочь Нада. Я знал, что никто, кроме Нады, не мог быть так прекрасен. Но я был уверен в том, что Нада и ее мать Макрофа умерли, тот, кто принес мне известие об их смерти, видел их обнявшиеся трупы, пронзенные одним ударом копья. Но как потом оказалось, он ошибался. Макрофа действительно погибла, возле нее в крови лежала другая девушка. Племя, куда я послал Макрофу и Наду, платило дань племени галакациев, вождь же галакациев, занявший место Галаци-волка, поссорился с ними, напал на них ночью и перебил их.

Впоследствии я узнал, что причиной их гибели, как позднее и уничтожения галакациев, было не что иное, как красота Нады. Слава о ней распространилась по стране, и старый вождь галакациев приказал, чтобы девушку привели в его крааль, где она и должна жить. Красота ее могла сиять там, как солнце. Она могла выбрать себе мужа среди знатных галакациев. Начальник крааля отказался исполнить приказание потому, что взглянувший на Наду раз, не захочет потерять ее из виду, хоть в этой девушке была какая-то тайная власть, благодаря которой никто не пытался стать ее мужем насильно. Многие сватали ее и в том племени и среди галакациев, но она только качала головой и отвечала:

– Нет, не хочу выходить замуж!

В народе существовало мнение, что лучше ей вообще не выходить замуж, чтобы каждый мог любоваться ею. Нельзя такую красоту запереть вдали от всех в доме мужа. Они думали, что красота ее дана на радость всем, как прелести утреннего рассвета или вечернего заката. Красота же Нады послужила и причиной многих смертей, как увидишь сам. Многие готовы были умереть ради любви к ней и умирали. Сама же Лилия увяла рано: чаша многих ее горестей переполнилась, а сердце Умелопогаса-Убийцы, сына царя Чаки, стало печально, как черная пустыня, опаленная пожарами. Так было суждено, отец мой, и так случилось. Все люди, белые и черные, ищут красоты, когда же находят ее, она быстро гибнет сама и другим несет погибель. У великой радости и великой красоты есть крылья, и не хотят они долго гостить на земле. Они спускаются с неба, как орлицы, и тут же возвращаются опять на небо.

И надо же было так случиться, отец мой, что я, Мопо, думал, что дочь моя Нада умерла, и не подозревал, что Лилия в краалях галакациев – это Нада, и что именно ее царь Динган хотел взять в жены. После того, как я отговорил его посылать войско, чтобы сорвать Лилию в садах галакациев, Динган стал ненавидеть меня. Я, кроме того был посвящен в его тайны: со мною он убивал брата своего Чаку и брата Умглангана, я удержал его от убийства третьего брата Панды. Вот почему он возненавидел меня, как ненавидят люди малодушные тех, кто возвысил их. Он еще не смел отказываться от меня: я пользовался большим влиянием в стране, и народ прислушивался к моему голосу. Он решил хоть на время освободиться от меня, пока не почувствует себя достаточно сильным, чтобы предать меня смерти. И он решил послать меня к Булалио-убийце, некогда оскорбившему Чаку через Мезилу, чтобы убедиться, что Булалио упорно отказывается платить дань.

Я понимал, что Динган решил на время удалить меня, чтобы подготовить мое падение. То, что мелкий вождь, живущий далеко, осмелился когда-то сопротивляться Чаке, мало волновало его. И все же мне самому хотелось увидеть этого Булалио, который собирается мстить за какого-то Мопо и так похож на погибшего Умелопогаса. Поэтому я немедленно согласился.

Итак, отец мой, на следующий день в сопровождении выбранных мною людей я, Мопо, отправился в путь к Горе Привидений. В дороге я вспоминал о том, как шел по этой же тропинке в давно минувшие дни. Тогда жена моя Макрофа, Нада, дочь моя, и Умелопогас, сын Чаки, которого все считали моим сыном, шли рядом со мной. Теперь же я думал с грустью о том, что никого из них более нет в живых, скоро умру и я. Да, люди жили плохо и недолго в те времена, впрочем, не все ли равно? По крайней мере, я отомстил Чаке и успокоил свое сердце.

До пустынною места, где мы ночевали в тот злополучный час, когда Умелопогаса унесла львица, мы дошли вечером. Я взглянул на ту пещеру, откуда он похитил львенка, на страшное лицо Каменной колдуньи, сидящей высоко на горе долгие-долгие века. В ту ночь я спал плохо, печаль терзала меня, я сидел и смотрел на яркую луну, на серое лицо Каменной колдуньи и вглубь леса, растущего на ее коленях. Не в этом ли лесу лежат кости Умелопогаса? Во время нашего перехода много рассказов слышал я о Горе Привидений. Некоторые говорили, что на ней являются призраки, люди, принявшие вид волков, другие же рассказывали, что люди те – умершие, колдовством возвращенные к жизни. Они лишены речи, чтобы не могли поведать смертным страшные тайны умерших, поэтому они могут только плакать, как маленькие дети. Их можно слышать по ночам в лесу, когда они безутешно рыдают между молчаливыми деревьями.

Ты смеешься, отец мой, но я не смеялся, размышляя над этими рассказами. Если у людей есть души, то куда же уходят они, когда тело умирает? Надо же им уйти куда-нибудь, и что ж тут странного, если они возвращаются в места, где родились? Я мало занимался такими вопросами, хотя я врач и знаю кое-что о жизни призраков. Сказать правду, отец мой, я так много занимался освобождением душ людей из тел, что мало заботился о них после освобождения. Успею подумать об этом, когда сам уйду к ним.

Итак, я сидел и смотрел на гору и лес, который рос на ней, как волосы на женской голове, и вдруг услышал звук, идущий издалека, из самой середины леса, как мне показалось. Слабый звук родился очень далеко, как плач детей в краале по другую сторону долины. Потом звук стал громче, но все же я не различал, откуда он идет. Потом все громче и громче – и я понял, в чем дело: то мчались на охоту дикие звери. Их вой раздавался все ближе, скалы отвечали ему, и от этих голосов кровь стыла в жилах. По-видимому, на ночную охоту пустилась большая стая, вот она близко, там, на противоположном скате, и вой стал таким громким, что спутники мои проснулись. Внезапно появился большой буйвол, на мгновение ясно обозначился он на светлом небе, стоя на гребне горного хребта, и исчез во мраке. Он мчался по направлению к нам, и вскоре мы опять увидели его, несущегося вперед большим скачками. Потом мы увидели бесчисленное множество зверей, толстых и худых, бегущих вслед за ним. Они показались на хребте горы, исчезли в тени, появились на откосе, пропали в долине. Рядом с ними мчались два человеческих существа.

Большой буйвол проскакал на близком расстоянии мимо нас, и за ним устремились бесчисленные волки с ужасным воем. Но кто эти рослые, сильные люди, несущиеся рядом? Они бежали молча, волчьи зубы сверкали на их головах, волчьи шкуры висели на их плечах. Один держал в руке топор, – месяц отражался на нем, другой – тяжелую дубину. Они бежали рядом, никогда еще я не видел так быстро бегущих людей. Вот они спускаются к нам по откосу, вот они поравнялись с нами и исчезли, а с ними их бесчисленная свора. Вой стал тише, вот он вовсе замер, охота удалилась. Ночь наполнилась тишиной.

– Братья, – спросил я своих спутников, – что мы сейчас видели?

Один из них отвечал:

– Мы видели призраков, которые живут на коленях Каменной колдуньи, а эти Братья-волки – колдуны, цари призраков!

Глава XXIII
Мопо открывается убийце

Всю ночь просидели мы без сна, но более не видели и не слыхали волков и людей, которые охотились с ними. На рассвете я послал гонца к Булалио, начальнику племени Секиры, сообщить ему, что посланный к нему от царя Дингана желает миролюбиво переговорить с ним в его краалях. Я велел не говорить моего имени, а назвать меня Ртом Дингана. Я же и мои спутники медленно последовали за гонцом, так как путь еще был далек, а я приказал вернуться и встретить меня с ответом Убийцы, владетеля секиры.

Весь день, почти до заката солнца, мы огибали основание огромной Горы Привидений, держась берега реки. Мы никого не встречали, только раз наткнулись на развалины крааля со множеством человеческих костей. А рядом с ними валялись заржавелые ассегай и щиты из воловьих шкур, выкрашенные в белую и черную краски. Я по краскам узнал, что они принадлежали воинам, которых несколько лет тому назад послал Чака за Умелопогасом и которые не вернулись.

Мы продолжали путь молча, и всю дорогу каменное лицо колдуньи, вечно сидящей наверху, смотрело на нас с горной вершины. За час до заката солнца мы вышли на открытое место и на хребте холма, за рекой, увидели крааль племени Секиры. Крааль был большой и хорошо построенный, многочисленные стада паслись на равнине. Мы сошли к реке и перешли брод, здесь мы сели в ожидании гонца, посланного вперед. Он подошел ко мне с поклоном, и сказал:

– Я видел того, кого зовут Булалио. Это – огромный худой человек, лицо у него свирепое, в руках топор, такой, как у того, кто прошлой ночью охотился с волками. Когда меня привели к нему, я отдал ему честь и поведал слова, которые ты вложил в мои уста. Он выслушал меня, громко рассмеялся и сказал: «Скажи пославшему тебя, что я рад видеть Рот Дингана, и что он без страха может повторить мне слова своего царя, но мне жаль, что не пришла голова Дингана вместе со ртом. Тогда бы моя секира приняла участие в нашей беседе! Хотелось бы мне поговорить с Динганом о том Мопо, которого Чака умертвил. Но так как рот – не голова, пусть рот является без страха!»

Я вздохнул, услыхав о Мопо, имя которого опять назвали уста Булалио-убийцы. Кто мог так любить Мопо, как не тот, кто давно умер? А может быть, Булалио говорил о другом Мопо, ведь не один я носил это имя. Чака предал смерти одного из своих вождей с этим именем во времена великой тризны, говоря, что двум Мопо не ужиться в стране. Он убил его, хотя тот Мопо плакал обильно, когда другие не могли выжать ни одной слезинки.

Я ответил только, что Булалио очень заносчив, и мы направились к воротам крааля.

Никто не встретил нас у входа и никто не стоял у дверей хижины. Но дальше, из середины крааля, где помещаются стада, поднималась пыль и слышался шум, как будто шли приготовления к войне. Некоторые из моих спутников испугались и хотели повернуть назад, опасаясь измены, испуг их еще усилился, когда при входе во внутренний крааль скота мы увидели человек пятьсот воинов, стоящих в боевом порядке, и двух высоких молодых людей, которые с громкими криками бегали по их рядам.

Я обратился к своим испуганным спутникам.

– Не бойтесь! Смелый взгляд покоряет сердца врагов. Если бы Булалио намеревался убить нас, ему для этого не нужно созывать стольких воинов. Он гордый вождь и хочет показать свои силы, не подозревая того, что царь, которому мы служим, может выставить целую роту на каждого из его воинов. Смело вперед!

И мы пошли к войску, которое собиралось на противоположном конце крааля. Высокие молодые люди, начальники войска, заметили нас и пошли нам навстречу. Шедший впереди нес на плече секиру, а следовавший за ним раскачивал в руках огромную дубину. Я взглянул на первого… Отец мой!.. Сердце мое замерло от радости. Я узнал его, не смотря на истекшие годы. То был Умелопогас, мой питомец, ставший взрослым человеком – таким человеком, с которым никто не мог справиться во всей стране зулусов. Он был большого роста, с лицом свирепым, немного худ, но широк в плечах и узок в бедрах. Руки имел длинные, но не толстые, хотя мускулы выступали на них, как узлы на канате, ноги тоже были длинные и очень широкие под коленями. Глаза его смотрели, как глаза орла, нос немного крючковатый, и голову он держал слегка наклоненной вперёд, как человек, беспрерывно высматривающий скрытого врага. Казалось, движется он медленно, хотя шел он очень быстро, походка у него была плавная, как у волка или льва, пальцы его все время играли роговой ручкой секиры. Тот, кто шел за ним, был также очень высокого роста, хотя ниже Умелопогаса на полголовы, но более крупного телосложения. Его маленькие глаза мерцали, как звезды, выражение лица он имел совершенно дикое, и время от времени он улыбался, показывая белые зубы.

Когда я увидел Умелопогаса, отец мой, внутри у меня все задрожало, мне хотелось броситься ему на шею. Но я сдержался, даже опустил угол своего плаща на глаза, пряча лицо, чтобы он не узнал меня. И вот он стоит передо мной, разглядывая меня своими зоркими глазами, а я кланяюсь ему.

– Привет, Рот Дингана! – поздоровался он громко. – Ты маленький человек, чтобы служить ртом такому большому вождю!

– Рот – небольшая часть лица даже у великого царя, вождь Булалио, правитель племени Секиры, колдун волков, живущий на Горе Привидений, а раньше называемый Умелопогасом, сыном Мопо, сына Македама!

Услыхав эти слова, Умелопогас вздрогнул, как ребенок при шелесте во мраке, и пристально взглянул на меня.

– Ты много знаешь! – произнес он.

– Уши царя велики, хотя рот его и мал, вождь Булалио, – отвечал я, – я же, будучи только ртом, говорю то, что слышали уши!

– Откуда знаешь ты, что я жил с волками на Горе Привидений? – спросил он.

– Глаза царя видят далеко, вождь Булалио. Вчера они видели большую, веселую охоту. Говорят, они видели мчащегося буйвола, а за ним бесчисленных воющих волков, а с волками двух людей, одетых в волчьи шкуры, те люди похожи на тебя, Булалио, и на того, кто с дубиной следует за тобой!

Умелопогас поднял секиру, как бы готовясь разрубить меня пополам, но опустил ее, пока Галаци-волк сверкал на меня широко открытыми глазами.

– Откуда ты знаешь, что когда-то меня звали Умелопогасом? Имя это я утратил давным-давно. Говори, Рот, не то я убью тебя!

– Убивай, если хочешь, Умелопогас, – отвечал я, – но помни, что когда голова разбита, рот немеет. Разбивающий головы лишается мудрости!

– Отвечай! – повторил он.

– Не хочу! Кто ты, что я должен отвечать тебе? Я знаю правду, и мне достаточно этого. Теперь к делу!

Умелопогас заскрежетал зубами от ярости.

– Я не привык к противоречиям здесь, в своем собственном краале! – сказал он. – Но к делу! Говори, маленький Рот!

– Вот мое дело, маленький вождь. Когда еще жил теперь уже умерший Черный, ты послал ему вызов через человека по имени Мезило, – таких слов он никогда не слыхал до этого, и они могли бы стать причиной твоей смерти, о глупец, надутый гордостью, но смерть раньше посетила Черного и удержала его руку. Теперь Динган, тень которого лежит на всей стране, тот царь, которому я служу и который сидит на престоле Черного, говорит с тобой посредством меня, своего рта. Он хочет знать: правда ли, что ты отказываешься признать его власть, платить ему дань воинами, девушками и скотом и помогать ему в войнах? Отвечай, маленький начальник, отвечай немногими ясными словами!

Умелопогас от гнева еле переводил дыхание и снова поднял свой большой топор.

– Счастье твое, Рот, – сказал он, – что я обещал тебе безопасное пребывание у меня, иначе ты не ушел бы отсюда, с тобою я поступил бы, как с теми воинами, которые в давно прошедшие дни были посланы искать Умелопогаса. Но отвечу тебе немногими ясными словами. Взгляни на эти копья – это только четвертая часть всех моих воинов, вот мой ответ! Взгляни также на Гору Привидений и волков – неизвестную, непроходимую для всех, исключая меня и еще одного человека: вот мой ответ! Копья и гора войдут в союз, гора оживится копьями и пастями волков. Пусть Динган оттуда берет дань! Я сказал!

Я резко расхохотался, желая испытать сердце Умелопогаса, моего питомца.

– Дурак! – сказал я. – Мальчишка с разумом обезьяны. Против каждого твоего копья Динган, которому я служу, может выслать сотню, а гору сровнять с долиной, на твоих же призраков и волков, смотри, я плюю! – и я плюнул на землю.

Умелопогас задрожал от бешенства, и огромный топор засверкал в его руке. Он повернулся к вождю, стоящему за ним, и спросил:

– Может, Галаци-волк, убьем этого человека и всех спутников его?

– Нет, – отвечал, улыбаясь, Волк, – не убивай их, ты ручался за их безопасность. Отпусти их обратно к их собачьему царю, чтобы он выслал своих щенков на сражение с нашими волками. Хороша будет битва!

– Уходи отсюда, Рот, – велел Умелопогас, – уходи поскорей, пока с тобой не случилось беды! За оградой ты найдешь все, чтобы утолить свой голод. Поешь и уходи! Если же завтра в полдень тебя найдут поблизости, ты и твои спутники останутся там навеки, Рот Дингана!

Я сделал вид, что ухожу, но, вернувшись внезапно, снова заговорил.

– В твоем послании к умершему Черному ты говорил об одном человеке – как его имя – о каком-то Мопо?

Умелопогас вздрогнул, как раненый копьем, и взглянул на меня:

– Мопо! Что тебе за дело до Мопо, о Рот со слепыми глазами? Мопо умер, а я был его сыном!

– Да, – сказал я, – да, Мопо умер, Черный убил Мопо. Но в самом деле ты его сын?

– Мопо умер, – повторил Умелопогас, – он умер со всем своим домом, его крааль сровняли с землею, и по этой причине я ненавижу Дингана, брата Чаки, я лучше разделю участь Мопо, чем заплачу дань царю хотя бы одним быком!

Я говорил с Умелопогасом измененным голосом, отец мой, но тут я заговорил своим.

– Теперь ты говоришь от искреннего сердца, молодой человек, и я добрался до корня дела. Ты посылаешь вызов царю из-за этой мертвой собаки Мопо?

Умелопогас узнал мой голос и теперь задрожал не от гнева, а скорей от страха и удивления. Не отвечая, он пристально смотрел на меня.

– Нельзя ли, вождь Булалио, враг Дингана, поговорить мне с тобой наедине, я хочу заучить слово в слово твой ответ, чтобы не ошибиться, повторяя его. Не бойся оставаться наедине со мной в хижине, Убийца! Я стар и безоружен, а в твоей руке оружие, которого я могу опасаться! – и я указал на топор.

Умелопогас, дрожа всем телом, отвечал:

– Следуй за мной, Рот, а ты, Галаци, оставайся с этими людьми!

Я пошел за Умелопогасом к большой хижине. Он указал на дверь, я прополз в нее, и он последовал за мной. Первое время казалось, что в хижине темно, солнце уже садилось. Я молчал, пока глаза наши не привыкли к темноте. Потом я откинул с лица плащ и взглянул в глаза Умелопогасу.

– Посмотри-ка на меня теперь, вождь Булалио-убийца, когда-то называемый Умелопогасом, посмотри и скажи, кто я?

Он взглянул на меня, и лицо его дрогнуло.

– Или ты Мопо, ставший стариком, умерший отец мой, или призрак Мопо! – отвечал он вполголоса.

– Я – Мопо, твой отец, Умелопогас! – сказал я. – Долго же ты не узнавал меня, я же узнал тебя сразу!

Умелопогас громко вскрикнул и, уронив топор, кинулся ко мне на грудь и зарыдал. Я заплакал также.

– О, отец мой, – сказал он, – я думал, что ты умер со всей нашей семьей, но ты снова пришел ко мне, а я в своем безумии хотел поднять на тебя секиру! Какое счастье, что я жив, и мне дана радость смотреть еще раз на твое лицо живое, хотя сильно изменившееся от лет и горя!

– Тише, Умелопогас, сын мой! – сказал я. – Я тоже думал, что ты погиб в пасти льва, хотя, правду сказать, мне казалось невероятным, чтобы другой человек, кроме Умелопогаса, мог совершить те подвиги, которые мне рассказывали о Булалио, вожде племени Секиры, да еще осмелиться послать вызов самому Чаке. Но ни ты, ни я не умерли. Чака убил другого Мопо, умертвил же Чаку я.

– А где Нада, сестра моя? – спросил он.

– Твоя мать Макрофа и сестра Нада умерли, Умелопогас. Они убиты племенем галакациев, которые живут в стране свациев!

– Я слыхал об этом народе, – отвечал он, – и Галаци-волк знает его. Он еще должен отомстить им, – они убили его отца, я также теперь жажду мщения за то, что они погубили моих мать и сестру. О, Нада, сестра моя! Нада, сестра моя! – и этот сильный человек закрыл лицо руками и стал качаться взад и вперед.

Отец мой, настало время сказать всю правду Умелопогасу, и объявить, что Нада ему не сестра, что он мне не сын, а сын Чаки, которого рука моя умертвила. Но я ничего не сказал, о чем горячо жалею теперь. Я видел, как велика была гордость и высокомерно сердце Умелопогаса. Если бы он узнал, что трон страны зулусов принадлежит ему по праву рождения, ничто не удержало бы его, он открыто пошел бы на Дингана. Мне же казалось, что время еще не наступило. Если бы я знал за год до этого, что Умелопогас жив, он занимал бы место Дингана, но я не знал, и судьба распорядилась иначе. Теперь же Динган был царем и имел в своем распоряжении много войск, я его постоянно удерживал от войны. Случай прошел, но может вернуться, а до того я должен молчать. Лучше всего свести Дингана и Умелопогаса, чтобы Умелопогас стал известен во всей стране, как великий воин. Тогда я похлопочу, чтобы его избрали индуном и начальником войск, а кто командует войсками – уже наполовину царь!

Итак, я смолчал обо всем этом, но пока не настала ночь, мы сидели и беседовали, рассказывая друг другу все случившееся с тех пор, как его унес лев. Я рассказал ему, как всех моих жен и детей убили, как меня пытали и показал ему мою иссохшую руку. Я рассказал о смерти Балеки, сестры моей, и всего племени лангени, о том, как я отомстил Чаке, как сделал Дингана царем и как стал сам первым человеком в стране после царя, хотя царь боится и не любит меня. Но я не сказал ему, что Балека была его матерью.

Когда я закончил свою повесть, Умелопогас рассказал свою, о том, как Галаци спас его от львицы, как он стал одним из братьев-волков, как он победил Джиказу и сыновей его, стал вождем племени Секиры и взял в жены Зиниту.

Я спросил, почему он все еще охотится с волками, как я видел прошлой ночью. Он отвечал, что в округе более не осталось врагов, и от безделия на него находит иногда тоска. Когда он чувствует, что должен встряхнуться, вместе с Галаци охотится, мчится с волками, и только так успокаивает свою душу.

Я пообещал, что укажу ему лучшую дичь, и спросил его, любит ли он жену свою Зиниту. Умелопогас ответил, что любил бы сильнее, если бы она меньше любила его, она ревнива и вспыльчива и часто огорчает его.

После того, как мы поспали немного, он вывел меня из хижины. Меня и моих спутников угостили на славу, во время пира я беседовал с Зинитой и Галаци-волком. Галаци очень мне понравился. Хорошо в битве иметь такого человека за спиной. Но сердце мое не повернулось к Зините. Высокая, красивая, но глаза у нее жесткие, вечно следящие за Умелопогасом, моим питомцем. Я заметил, что он, который ничего не боялся, видимо, боялся Зиниты. Я также ей не понравился, особенно когда она убедилась в дружеских чувствах Убийцы ко мне. Она немедленно стала ревновать, как ревновала его к Галаци. Будь то в ее власти, она быстро избавилась бы от меня. Итак, сердце мое не повернулось к Зините, но даже я не предчувствовал тех несчастий, причиной которых она стала.