Текст книги "Она. Аэша. Ледяные боги. Дитя бури. Нада"

Автор книги: Генри Райдер Хаггард

сообщить о нарушении

Текущая страница: 35 (всего у книги 60 страниц)

– А ты говорил с ее отцом?

– Да, я говорил с ним, но в неудачную минуту, когда он только что убил скот, чтобы поставить Панде щиты. Он ответил мне очень грубо. Он сказал: «Ты видишь этих мертвых животных, которых я должен был убить для короля, чтобы не впасть в немилость? Приведи мне в пять раз больше, и тогда мы поговорим о твоей женитьбе на моей дочери». Я ответил, что постараюсь сделать, что могу, после чего он смягчился, так как у Умбези вообще доброе сердце.

«Сын мой, – сказал он, – ты мне нравишься, а с тех пор, как ты спас моего друга Макумазана, ты мне нравишься еще больше. Но ты знаешь мои обстоятельства. Я беден, а Мамина – большая ценность. Немногие отцы вырастили такую девушку. Так вот, я должен извлечь из нее наибольшую выгоду. Я хочу такого зятя, на которого я могу опереться в старости, к кому я всегда могу обратиться в минуту нужды. Теперь я тебе все высказал. Вернись со скотом, и я выслушаю тебя, но знай, что я не связан ни с тобой, ни с кем-либо другим. Я возьму то, что пошлет мне судьба. Еще одно слово: не задерживайся слишком долго в этом краале, чтобы не говорили, что ты жених Мамины. Ступай, соверши дело, достойное мужчины, и возвращайся с добычей или совсем не возвращайся.»

– Что же, Садуко, это копье не без острия! – ответил я, – Как же ты решил поступить?

– Я решил, – сказал он, поднимаясь, – уйти отсюда и собрать тех, кто дружески расположен ко мне, потому что я сын своего отца и предводитель амангванов, вернее, тех, кто остался жив, хотя у меня нет ни крааля, ни скота. К тому времени, как на небе появится новая луна, я надеюсь вернуться сюда и найти тебя снова сильным и здоровым, и тогда мы отправимся, как я уже говорил тебе, в поход против Бангу с разрешения короля, который сказал, что я могу, если мне удастся забрать скот, оставить его себе за свои труды.

– Не знаю, Садуко. Я тебе никогда не обещал, что пойду войной против Бангу – с разрешения или без разрешения короля.

– Нет, ты мне никогда не обещал, но Зикали, мудрый карлик, сказал, что ты примешь участие, а разве Зикали лжет? Прощай, Макумазан. Я выступаю с рассветом и поручаю Мамину твоим заботам.

– Ты хочешь сказать, что поручаешь меня заботам Мамины, – начал я, но он уже выполз из хижины.

Нужно сказать, что Мамина очень заботилась обо мне. Не обращая внимания на злобу и ругань Старой Коровы, она сумела выпроводить ее, зная, что я ее ненавижу. Она сама делала мне перевязки и варила мне пищу, из-за чего несколько раз поссорилась со Скаулем, который не любил ее, так как она не дарила ему своих очаровательных улыбок. Когда я окреп, она очень много сидела со мною и разговаривала, потому что по общему согласию красавица Мамина была освобождена не только от полевых, но даже и от домашних работ, выпадающих на долю кафрских женщин. Ее предназначение – быть украшением крааля ее отца и, если можно так выразиться, его рекламой.

Мы обсуждали разные вопросы, начиная с религии вплоть до европейской политики: ее жажда знания казалась ненасытной. Но больше всего ее интересовало положение дел в стране зулусов, которое мне было хорошо известно как человеку, принимающему участие в ее истории и пользовавшемуся доверием в королевском доме, а также как белому, понимавшему планы буров и губернатора Наталя.

– Если старый король Панда умрет, – спрашивала она меня, – который из его сыновей будет его преемником – Умбелази или Сетсвайо? А если он не умрет, кого из них назначит своим наследником?

Я ответил, что я не пророк, и ей лучше спросить об этом Зикали-мудреца.

– Это очень хорошая мысль, – сказала она, – но мне не с кем пойти к нему, отец не позволит мне ходить с Садуко. – Затем она захлопала в ладоши и прибавила: – О Макумазан, сведи меня к нему! Мой отец доверяет тебе.

– Да, я полагаю, – ответил я, – но вопрос в том, могу ли я себе доверять?

– Что ты хочешь этим сказать? – спросила она. – Ах, я понимаю! Стало быть, я значу для тебя больше, чем черный камушек, годный только для игры?

Я думаю, эта моя неудачная шутка впервые заставила Мамину призадуматься. Во всяком случае, после этого ее отношение ко мне изменилось. Она стала очень почтительной, прислушивалась к моим словам, как будто они были невесть какой мудростью, и часто я ловил на себе ее взгляд, полный восхищения. Она стала делиться со мной своими заботами и своими надеждами. Она спрашивала меня относительно Садуко. На этот счет я ответил ей, что если она любит его и ее отец разрешит, то лучше ей выходить за него замуж.

– Он мне нравится, Макумазан, хотя иногда надоедает, но любовь… О, скажи мне, что такое любовь, Макумазан?

– Я думаю, – ответил я, – что в этом вопросе ты более сведуща и могла бы и меня научить.

– О Макумазан, – ответила она почти шепотом, опустив голову, – разве ты когда-нибудь дал мне возможность?!

– Что ты этим хочешь сказать, Мамина? – спросил я, начиная нервничать. – Как мог я… – и остановился.

– Не знаю, что хочу сказать я, Макумазан, – воскликнула она, – но хорошо знаю, что хочешь сказать ты, – что ты белый, как снег, а я черная, как сажа. А снег и сажу нельзя смешать вместе.

– Нет, – серьезно ответил я, – и снег, и сажа в отдельности красивы, но при смешивании дают грязный цвет. Я не хочу сказать, что ты похожа на сажу, – прибавил я поспешно, боясь ее обидеть. – У тебя цвет кожи, как твое запястье, – и я дотронулся до бронзового браслета на ее руке, – очень красивый цвет, Мамина, как и все в тебе красиво.

– Красиво, – сказала она, тихонько заплакав, что вывело меня из равновесия, так как я не переношу женских слез. – Как может быть красивой зулусская девушка?! О Макумазан, природа плохо поступила со мной, дав мне цвет кожи моего народа, а ум и сердце – твоего. Если бы я была белая, то моя красота принесла бы мне пользу, потому что тогда… тогда… ты не можешь догадаться, Макумазан?

Я покачал отрицательно головой, и в следующую минуту пожалел, потому что она начала объяснять.

Опустившись на пол – мы были совершенно одни в хижине, – она положила свою красивую голову на мои колени и стала говорить тихим, нежным голосом, прерываемым иногда рыданиями.

– Тогда я скажу тебе… я скажу тебе. Да, если даже ты меня и возненавидишь потом. Ты прав, Макумазан, я могу отлично научить тебя, что такое любовь… Потому, что я люблю тебя (рыдание). Нет, не возражай, пока не выслушаешь. – Она обвила руками мои ноги и крепко держала их, так, что, не применяя силы, мне абсолютно невозможно было двинуться. – Когда я впервые увидела тебя, разбитого и без чувств, мне показалось, что снег упал на мое сердце… оно остановилось на время, и с тех пор оно не то, что раньше. Мне кажется, будто что-то растет в нем (рыдание). До этого мне нравился Садуко, но потом я невзлюбила его… и его, и Мазапо… ты знаешь, это тот толстый предводитель, который живет за горой, он очень богатый и могущественный и хочет взять меня в жены. А по мере того, как я ухаживала за тобой, мое сердце становилось все шире и шире. Теперь, ты видишь, оно лопнуло (рыдание). Нет, сиди смирно и не пытайся говорить. Ты должен выслушать меня, ведь это ты причинил мне все эти страдания. Если ты не хотел, чтобы я полюбила тебя, то почему ты не ругал и не бил меня, как поступают англичане с кафрскими девушками? – Она встала и продолжала:

– Слушай теперь. Хотя кожа моя цвета бронзы, но я красива. Я из хорошей семьи, Макумазан, я чувствую в себе огонь, который говорит мне, что я стану великой. Возьми меня в жены, Макумазан, и я клянусь тебе, что через десять лет я сделаю тебя королем зулусов. Забудь своих бледных белых женщин и сочетайся с огнем, который горит во мне, и он пожрет все, что стоит между тобой и престолом, как пламя пожирает сухую траву. Более того, я сделаю тебя счастливым. Если ты хочешь взять себе других жен, я не буду ревновать. Я ведь знаю, что твоим умом буду владеть я, остальные жены не будут для тебя ничего значить!..

– Но Мамина, – прервал я ее, – я не желаю быть королем зулусов!

– Нет, нет, ты желаешь! Всякий мужчина стремится к власти, и лучше властвовать над храбрым черным народом – над тысячами и тысячами их, – чем быть никем среди белых. Подумай. Наша страна богатая. Применив твое искусство и твои познания, можно внести улучшения в войска. Имея богатство, ты сможешь вооружить воинов ружьями, а также громовыми глотками (так называют кафры пушки). Мы станем непобедимыми, королевство Чаки будет ничто в сравнении с нашим, тысячи воинов будут ожидать твоего слова. Если ты захочешь, ты можешь даже покорить Наталь и сделать белых своими подданными. Но, может быть, благоразумнее оставить их в покое, не то другие белые придут из-за зеленой воды к ним на помощь. Лучше пробиться к северу, где, как мне рассказывали, лежат обширные богатые земли, в которых никто не будет оспаривать нашего владычества.

– Но, Мамина, – проговорил я с трудом, так как титаническое честолюбие девушки буквально подавляло меня, – ты безумная! Как можешь ты все это сделать?!

– Я не безумная, – ответила она, – я то, что называется великая, и ты знаешь, что одна я этого сделать не могу, потому что я женщина. Но я могу сделать это с тобой, если ты поможешь мне. У меня есть план, который должен удаться. Но, Макумазан, – прибавила она изменившимся голосом, – пока я не буду знать, что ты захочешь быть моим мужем, я даже тебе не расскажу своего плана, потому что ты можешь проболтаться… во сне, и тоща огонь в моей груди скоро потухнет… навсегда.

– Я и теперь могу проболтаться, Мамина.

– Нет, мужчины, подобные тебе, не болтают о девушках, которые случайно полюбили их.

– Мамина, – сказал я, – брось говорить об этом! Могу ли я поступить так по отношению к Садуко, который день и ночь говорит мне о своей любви к тебе?

– Садуко! Пфф! – воскликнула она, делая презрительный жест рукою.

Видя, что эта карта бита, я продолжал:

– Не могу же я так поступить по отношению к Умбези, моему другу и твоему отцу.

– Мой отец! – засмеялась она. – Разве ему не понравится мысль возвыситься за твой счет? Вчера он сказал еще, что разрешает выйти за тебя замуж, если я смогу этого добиться. Тогда у него будет настоящая опора в старости и он отделается от хлопот с Садуко.

Очевидно, Умбези был еще худшей картой, чем Садуко, и я пошел другой.

– И могу ли я помогать тебе, Мамина, идти по пути, который будет обагрен кровью?

– Почему нет? – спросила она. – Все равно, с тобой или без тебя, мне суждено идти по этому пути. Разница в том, что с тобой этот путь приведет к славе, а без тебя – возможно, к шакалам и коршунам. Кровь? Пфф! Что такое кровь в стране зулусов?

Так как и эта карта оказалась битой, то я выложил последнюю.

– Слава или не слава, но я не хочу идти с тобой по этому пути, Мамина! Я не желаю вызывать войну на народ, оказавший мне гостеприимство, или замышлять заговоры против его правителей! Как ты мне только что сказала, я – никто, просто песчинка на морском берегу, но лучше я буду песчинкой, чем скалой, о которую разбиваются корабли. Я не ищу власти ни над белыми, ни над черными, Мамина, и пойду своим путем. Я сохраню твою тайну, Мамина, но умоляю тебя, откажись от своих страшных мечтаний, которые обагрят тебя кровью и в случае успеха, и в случае неудачи!

– Хорошо! Значит, ты отказываешься от величия. Но если я погружу эти мечтания на дно моря, привязав к ним тяжелый камень, и скажу: покойтесь здесь, мои мечты, ваш час еще не настал! – скажи, если я это сделаю и приду к тебе просто, как женщина, которая любит и клянется памятью своих предков ничего не думать или не делать без твоего ведома, – полюбишь ты тогда меня, Макумазан?

Я молчал. Она приперла меня к стене, и я не знал, что ответить. Кроме того, должен сознаться в своей слабости: я чувствовал странное волнение. Эта красивая девушка «с огнем в груди», эта женщина, столь отличавшаяся от остальных женщин, которых я когда-либо знал, овладела моим сердцем и притягивала меня. Соблазн был велик.

Она скользнула ко мне, обвила меня руками и поцеловала в губы, Мне кажется, я тоже поцеловал ее, правда, не помню, что я делал и что говорил. Голова моя шла кругом. Когда я пришел в себя, она стояла передо мной и задумчиво смотрела на меня.

– Макумазан, – проговорила она с легкой насмешливой улыбкой, – мудрый, опытный, белый человек попался в сети бедной черной девушки, но я покажу тебе, что она может быть великодушной. Ты думаешь, я не читаю в твоем сердце, не знаю твоих мыслей? Ты боишься, что я навлеку на тебя позор и гибель? Хорошо, Макумазан, я пощажу тебя, ты ведь поцеловал меня и говорил мне слова, которые, может, уже забыл, но я никогда не забуду. Иди своей дорогой, Макумазан, а я пойду своей, чтобы не запятнать гордого белого человека прикосновением своего черного тела. Иди своей дорогой, но одно я запрещаю тебе: не смей думать, что слышал здесь лживые речи и что я для каких-то своих тщеславных целей пустила в ход свои женские чары. Я люблю тебя, Макумазан, как никогда не полюбит ни одна женщина и как я не полюблю ни одного мужчину, сколько бы раз я ни выходила замуж. Кроме того, ты должен обещать мне, что еще раз в моей жизни, один только раз, если я того пожелаю, ты снова поцелуешь меня. А теперь прощай, Макумазан, не то ты можешь забыть о гордости белого человека и совершить безумие. Снова мы встретимся только друзьями.

И она ушла, а я почувствовал себя таким ничтожным, как никогда в жизни, ничтожнее даже, чем в присутствии Зикали мудреца. Почему, думал я, она довела меня сперва до безумия, а затем отказалась? И по сей час я не могу дать ответа на этот вопрос. Я только предполагаю, что она действительно полюбила меня, но боялась вовлечь меня в неприятности и заговоры. А может быть, она была настолько умна, что видела, что наши характеры – как масло и вода, которые никогда не могут соединиться.

Глава V
Соперники

Можно было ожидать, что после этой удивительной сцены мои отношения с молодой девушкой будут натянутыми. Нисколько. Когда мы снова встретились на следующее утро, Мамина держалась свободно и естественно, как всегда. Она перевязала мои раны, которые почти уже зажили, шутила, расспрашивала о содержании некоторых писем и газет, полученных мною из Наталя, – словом, вела себя как ни в чем не бывало.

Вам, может быть, покажется странным, что дикарка могла действовать так тонко. Но дело именно в том, что в основе все люди одинаковы, и между дикарем и нами очень мало разницы. По какому праву называем мы такие, например, народы, как зулусы, дикарями? Если не заострять внимания на их обычае полигамии, что в конце концов обычно и среди цивилизованных народов Востока, можно утверждать, что они имеют социальную систему, очень похожую на нашу. У них есть древние, глубоко оправданные законы, и нравственность их не ниже нашей. Они честные и правдивые, и строго чтут гостеприимство.

Они отличаются от нас, главным образом, тем, что не напиваются (пока белый человек не научил их этому), что носят меньше одежды, так как климат их более жаркий, что их города ночью не обезображены такими картинками, как наши. А как они любят своих детей! Они никогда не бывают жестокими к ним, хотя и умерщвляют иногда уродливого младенца. Они ведут войну со страшной жестокостью, но разве европейские войны менее жестоки?

Остается еще их вера в колдовство и вытекающие из этого предрассудки. Но с тех пор, как я живу в Англии, я много читал по этому вопросу и нахожу, что подобные же предрассудки встречаются и в Европе, то есть, в той части света, которая более тысячи лет наслаждается «преимуществами» христианского учения.

И если «высококультурный» белый – в большинстве случаев какой-нибудь капиталист – бросает, камень в бедного, некультурного зулуса, то лишь для того, чтобы завладеть его землей или воспользоваться плодами его трудов.

Но я отклонился от главной своей мысли. Так вот, умный мужчина или умная женщина из дикарей во всех существенных чертах совершенно такие же, как умный мужчина или умная женщина, принадлежащие к цивилизованным народам. Пример этому – Мамина.

Через две недели после памятной сцены в хижине я совершенно поправился и окреп. Ребра мои, которые сломал буйвол своими железными коленями, срослись. Я спешил уехать, так как у меня были дела в Натале. О Садуко ничего не было слышно, и я решил двинуться домой, оставив о себе сведения, где меня найти, если я ему понадоблюсь. По правде сказать, я совсем не жаждал, чтобы меня вовлекли в набег на Бангу. Я не хотел участвовать во всем этом деле, включая красавицу Мамину и ее насмешливые глаза. Поэтому однажды утром я велел Скаулю запрячь волов, и он с радостью принялся исполнять это приказание, так как он и другие слуги жаждали вернуться в цивилизованные страны. Но только они взялись за дело, как пришел гонец от Умбези, просившего меня отложить отъезд на несколько часов, так как к нему в гости приехал его друг, могущественный предводитель, который хотел познакомиться со мной. Я охотно отправил бы этого предводителя ко всем чертям, но считал невежливым не исполнить просьбы хозяина, который был ко мне так добр, и приказал не впрягать пока волов, но держать их наготове. В раздраженном настроении отправился я в крааль, который находился в полумиле от моего лагеря.

В сущности, не было особой причины для моего раздражения. Собственно говоря, какая мне разница, уеду я утром или днем. Но дело в том, что я не желал принимать участия в экспедиции Садуко против Бангу. Садуко же мог вернуться в любой момент, и тогда мне было бы трудно увильнуть от выполнения того полуобещания, которое я ему дал.

Подойдя к краалю, я увидел, что там готовится какое-то торжество: закололи быка, часть которого варили в горшках, а часть – жарили. Я заметил также нескольких зулусов. За оградой крааля я застал сидевшего в тени Умбези со своими старейшинами, а с ними большого, мускулистого туземца в повязке из тигровой кожи, означавшей его высокое положение, и несколько его старейшин. Около ворот стояла Мамина, на которой красовались ее лучшие бусы. Она держала чашу с пивом, которую, очевидно, только что подносила гостям.

– Ты собрался сбежать, не попрощавшись со мной, Макумазан! – прошептала она, когда я поравнялся с ней. – Это нехорошо с твоей стороны, и я горько плакала бы. Однако этому не суждено сбыться.

– Я хотел приехать сюда и попрощаться, – ответил я. – Но кто этот человек?

– Ты узнаешь сейчас, Макумазан. Смотри, отец кивает тебе.

Я подошел к кругу сидевших. Умбези при моем приближении встал и, взяв меня за руку, подвел к дюжему туземцу и сказал:

– Это Мазапо, предводитель племени амансомов. Он хочет познакомиться с тобой, Макумазан.

– Очень любезно с его стороны, – ответил я холодно, окидывая взглядом Мазапо. Это был, как я уже говорил, крупный мужчина, вероятно, лет пятидесяти, так как его волосы уже подернула седина. Говоря откровенно, он мне сразу очень не понравился, было что-то отталкивающее в его грубом лице и в манере держаться. Затем я замолчал, зная, что при встрече у зулусов двух незнакомцев более или менее равного положения тот, кто заговорит первым, признает свое подчинение. Поэтому я стоял и рассматривал нового жениха Мамины в ожидании дальнейших событий.

Мазапо тоже рассматривал меня, затем что-то сказал одному из своих старшин, что, я не уловил, но тот засмеялся.

– Он слышал, что ты большой охотник, – вмешался Умбези, очевидно, чувствуя, что положение становится натянутым и нужно что-нибудь сказать.

– Он слышал?! – удивился я. – В таком случае, ему более посчастливилось потому, что я никогда не слышал о нем.

К сожалению, я солгал: Мамина упоминала о нем, как об одном из своих женихов, но среди туземцев нужно поддерживать свое достоинство.

– Друг Умбези, – продолжал я, – я пришел попрощаться с тобой, так как собираюсь отправиться в Дюрбан.

При этих словах Мазапо протянул мне свою огромную руку и, не вставая, сказал:

– Сиякубана.

– Сиякубана, черный человек, – ответил я, едва дотронувшись до его пальцев. Мамина, носившая пиво и очутившаяся как раз напротив меня, сделала гримасу и незаметно засмеялась.

Я повернулся, чтобы уйти, но Мазапо проговорил своим грубым, хриплым голосом:

– О Макумазан, прежде чем ты покинешь нас, хотелось бы поговорить с тобой об одном деле. Не угодно ли тебе отойти со мной в сторону?

– Конечно, о Мазапо. – И я отошел на несколько метров в сторону, чтобы нас не слышали. Он последовал за мной.

– Макумазан, – сказал он, – мне нужны ружья, а ты можешь достать их, ведь ты торговец, как мне сказали.

– Да, Мазапо, думаю, что могу достать их за определенную цену, хотя очень рискованное дело – ввозить ружья в страну зулусов. Могу ли я спросить, для чего нужны тебе ружья? Охотиться на слонов?

– Да, стрелять слонов, – ответил он, вращая своими глазищами. – Макумазан, мне сказали, что ты осторожен, что ты не кричишь с крыши хижины о том, что слышишь в ней. Так слушай. В нашей стране смуты. Не все из нас любят династию Сензангаконов, к которой принадлежит нынешний король Панда. Например, ты, быть может, знаешь, что мое племя амангамов пострадало от копья Чаки. Так вот, мы надеемся, что настанет время, когда мы перестанем щипать кусты, как козы, а будем снова питаться верхушками деревьев, как жирафы, потому что Панда – слабый властитель, а его сыновья ненавидят друг друга, и одному из них могут понадобиться наши друзья. Ты понимаешь?

– Я понимаю! – сухо ответил я. – А теперь поговорим о цене и о месте передачи.

Поторговавшись некоторое время, мы договорились относительно того, сколько я должен получить скота за такое-то количество ружей, если я их смогу доставить в крааль Умбези. Затем я вернулся в круг, где сидел Умбези со своими старшинами и гостями, с намерением попрощаться с ними. Но в это время подали мясо, а я был голоден и остался разделить трапезу. Насытившись и выпив глоток ч в а л ы (пива), я встал, чтобы уйти, но в эту минуту в ворота вошел… Садуко.

– Пфф! – сказала стоявшая рядом со мной Мамина так тихо, что никто не мог слышать, кроме меня. – Когда два самца-оленя встречаются, что тогда происходит, Макумазан?

– Иногда они дерутся, а иногда один из них убегает. Это, в основном, зависит от самки, – ответил я так же тихо, глядя на нее.

Она пожала плечами, кивнула головой Садуко, когда он проходил мимо, затем прислонилась к изгороди и спокойно стала выжидать.

– Привет тебе, Умбези, – сказал Садуко со своим обычным гордым видом. – Я вижу, вы здесь пируете. Желанный ли я гость?

– Конечно, ты всегда желанный гость в моем доме, Садуко, – ответил Умбези смущенно, – хотя сегодня я случайно угощаю знатного гостя, – и он указал рукой на сидевших.

– Я вижу, – сказал Садуко, оглядывая гостей. – Но кто из них твой знатный гость? Я спрашиваю, чтобы приветствовать его.

– Ты знаешь это сам, подлый человек! – сердито воскликнул Мазапо.

– Я знаю, что если бы ты был за изгородью, Мазапо, то я копьем забил бы тебе это слово в глотку, – ответил Садуко с бешенством. – Я догадываюсь, какое у тебя дело здесь, Мазапо, и ты догадываешься, какое у меня, – и он взглянул на Мамину.

– Скажи мне, Умбези, этот жалкий предводитель амансомов уже признанный жених твоей дочери?

– Нет, нет, Садуко, – сказал Умбези. – У нее нет еще признанного жениха. Не хочешь ли присесть и поесть с нами? Расскажи, где ты был и почему ты вернулся так внезапно?

– Я вернулся сюда, Умбези, чтобы переговорить с Маку мазаном. А где я был, о том я временно умолчу.

– Если бы я был хозяином этого крааля, – воскликнул Мазапо, – то выгнал бы эту гиену с паршивой шкурой, которая является сюда пожирать твое мясо, а может быть, – прибавил он многозначительно, – чтобы выкрасть твою дочь.

– Не говорила ли я тебе, Макумазан, что когда два самца-оленя встречаются, то начинают драться? – прошептала мне Мамина на ухо.

– Да, Мамина, но ты мне не сказала, что сделает лань?

– Лань, Макумазан, приляжет и будет смотреть, что произойдет дальше, – сказала она и снова тихо засмеялась.

– Почему же ты сам не выгонишь гиену, Мазапо? – спросил Садуко. – Идем, я обещаю тебе хорошую забаву. За изгородью этого крааля ждут еще другие гиены, которые зовут меня предводителем, – сотни гиен. Они собрались для известной цели с разрешения короля Панды, которого ты ненавидишь. Оставь мясо и пиво и начни охоту на гиен, Мазапо.

Мазапо сидел молча, так как увидел, что тигра принял за павиана.

– Ты молчишь, предводитель амансомов? – продолжал Садуко, вне себя от ярости и ревности. – Ты не хочешь оставить мясо и пиво, чтобы охотиться на гиен, у которых предводитель «подлый человек»? Хорошо! В таком случае, «подлый человек» сам заговорит, – и, шагнув X Мазапо с копьем в правой руке, Садуко левой рукой схватил короткую бороду своего соперника.

– Слушай, предводитель, – сказал он. – Мы с тобой соперники. Ты хочешь завладеть женщиной, которую и я хочу. И так как ты богат, то тебе, возможно, удастся купить ее. Но я говорю тебе: если это случится, то я уничтожу тебя и весь твой род, подлая ты собака!

При этих словах он плюнул ему в лицо и с силой отшвырнул назад, прежде чем кто-либо мог остановить его, – Умбези и даже старшин Мазапо словно парализовало от неожиданности, – и вышел из ворот крааля, бросив мне на ходу:

– Инкузи, я должен с тобой поговорить, когда ты будешь свободен.

– Ты заплатишь мне за это! – закричал ему вслед Умбези, почти позеленев от бешенства, так как Мазапо все еще лежал молча на спине. – Ты ответишь мне за то, что осмелился оскорбить гостя в моем доме!

– Кто-нибудь должен ответить, – крикнул Садуко из-за ворот, – но только неродившаяся луна увидит, кто ответит.

– Мамина, – сказал я, следуя за ним, – ты бросила огонь в сухую траву, и люди сгорят в нем.

– Я этого и хотела, – спокойно ответила Мамина. – Разве я тебе не говорила, что у меня внутри пламя, которое иногда вырывается наружу? Но, Макумазан, это ты бросил огонь в траву, а не я. Вспомни это, когда половина страны зулусов превратится в пепел. Прощай, Макумазан, до нашей следующей встречи, и, – прибавила она мягко, – кто бы ни сгорел, пусть тебя охраняют добрые духи.

У ворот я вспомнил правила приличия и повернул обратно, чтобы вежливо попрощаться со всей компанией. К этому времени Мазапо уже поднялся с земли и рычал, как бык:

– Убейте его, убейте эту гиену! Умбези, что же, ты будешь сидеть и смотреть, как меня, твоего гостя, бьют и оскорбляют под сенью твоей хижины? Ступай и убей его, говорю я тебе.

– Почему ты сам не убьешь его, Мазапо? – спросил взволнованный Умбези, – или не прикажешь своим людям убить его? Кто я такой, чтобы осмелиться соперничать во владении копьем с таким великим предводителем, как ты? – Затем он повернулся ко мне и крикнул: – О Макумазан хитроумный, если я когда-либо сделал тебе добро, приди сюда и дай мне совет.

– Иду, иду, Гроза слонов, – ответил я, подходя к нему.

– Что мне делать?.. Что мне делать?.. – продолжал Умбези, стирая пот со лба и потрясая кулаком. – Вот здесь стоит мой друг, – он указал на разъяренного Мазапо, – который требует, чтобы я убил другого моего друга, – и он ткнул пальцем в направлении ворот крааля. – Если я откажусь, я оскорблю одного друга, а если соглашусь, то руки обагрятся кровью, которая взывает о мщении, ведь у другого друга, без сомнения, есть друзья, которые заступятся за него.

– Да, – ответил я, – и возможно, не только руки твои будут в крови, но и другие части твоего тела, ведь Садуко не из тех, кто будет сидеть спокойно, как баран, пока ему режут глотку. Да и не говорил ли он, что он не один? Умбези, послушай моего совета, предоставь Мазапо самому убить его.

– Это благоразумно, – воскликнул Умбези. – Мазапо, – крикнул он предводителю, – если ты хочешь сражаться, поступай, как знаешь. Я обещаю прилично похоронить павшего в бою. Только советую тебе поторопиться, так как Садуко уже далеко от крааля. У тебя и у твоих людей есть копья, и ворота открыты.

– Что же, мне идти, не поевши, чтобы разбить голову этой гиене? – спросил Мазапо с напускной храбростью. – Нет, он может подождать, пока я поем. Эй, люди, садитесь! Я говорю вам, садитесь. Скажи ему, Макумазан, что я скоро приду, и берегись, если ты с ним заодно, свалишься и ты в ту же яму, что и он.

– Я ему передам, – ответил я, – хотя и не знаю, кто сделал меня твоим гонцом. Но выслушай меня, человек громких слов и малых дел. Если ты посмеешь поднять хотя бы палец на меня, то я насквозь изрешечу твое огромное туловище.

Подойдя к нему, я взглянул ему прямо в лицо, в то же время похлопав по рукоятке большого двуствольного пистолета, заткнутого у меня за пояс.

Он отшатнулся, бормоча что-то себе под нос.

– Извинений не требуется, – сказал я, – только в будущем будь осторожен. А теперь желаю тебе приятно пообедать, предводитель Мазапо, и да будет мир над твоим краалем, друг Умбези.

После этих слов я вышел из крааля, сопровождаемый злобными возгласами разъяренной свиты Мазапо и тихим насмешливым смехом Мамины.

– Интересно, за кого из них она выйдет замуж? – размышлял я, направляясь к моим фургонам.

Подойдя к лагерю, я увидел, что волы впряжены, и подумал, что это сделано по приказу Скауля, который, вероятно, слышал о ссоре в краале и счел нужным быть готовым к отъезду, но я ошибся. Из кустарника вышел навстречу Садуко и сказал:

– Я приказал твоим слугам запрячь волов, инкузи.

– Ты приказал? Недурно! – ответил я. – Так может, скажешь мне, почему?

– Потому, что нам до ночи предстоит большой путь на север, инкузи.

– В самом деле? Мне казалось, что мой путь лежит на юго-восток.

– Бангу не живет на юго-востоке, – ответил он медленно.

– О, я совсем забыл о Бангу, – сказал я, делая слабую попытку увильнуть.

– Разве? – удивился он своим надменным голосом. – Я никогда не знал, что Макумазан принадлежит к тем, кто нарушает обещание, данное другу.

– Будь добр объяснить свои слова, Садуко.

– Разве нужны объяснения? – спросил он, пожав плечами. – Если только мой слух не обманул меня, то ты согласился пойти со мною на Бангу. Я набрал необходимых людей с разрешения короля. Они ждут нас там, – он копьем указал на густой лес, видневшийся внизу в нескольких милях от нас. – Но, – прибавил он, – если ты изменил свое решение, то я пойду один. Только в таком случае нам лучше попрощаться навсегда, так как я не люблю друзей, меняющих свои решения, когда начинают звенеть копья.

Не знаю, с умыслом сказал это Садуко или нет, но он не мог найти лучшего способа заручиться моим согласием, ибо я гордился тем, что никогда не нарушал слова, данного туземцу.

– Я пойду с тобой, – спокойно сказал я, – и надеюсь, что в схватке твое копье будет такое же острое, как твой язык, Садуко. Однако не говори со мной больше в таком тоне, иначе мы поссоримся.