Текст книги "Она. Аэша. Ледяные боги. Дитя бури. Нада"

Автор книги: Генри Райдер Хаггард

сообщить о нарушении

Текущая страница: 36 (всего у книги 60 страниц)

Я увидел, как при моих словах лицо Садуко просветлело.

– Прости меня, Макумазан, – сказал он, схватив мою руку. – Но в сердце моем рана. Мне кажется, что Мамина хочет мне изменить, а тут еще эта история с собакой Мазапо. Умбези теперь меня возненавидит.

– Послушай моего совета, Садуко, – ответил я серьезно, – выбрось Мамину из своего сердца. Забудь ее имя, порви с ней. Не спрашивай меня, почему.

– Может быть, мне и не нужно спрашивать. Может быть, она влюбилась в тебя, и ты ее оттолкнул, как и должен был, конечно, поступить мой друг… Может быть, Мамина сама послала за этой жирной свиньей Мазапо. Я не спрашиваю тебя потому, что знаю, ты мне все равно не скажешь. Кроме того, это не имеет для меня значения. Пока бьется мое сердце, я не выброшу Мамины из него. Пока я жив, я не забуду ее имени. Более того, она будет моей женой! Прежде чем отправиться против Бангу, я пойду с несколькими воинами и заколю копьем эту жирную свинью Мазапо. Таким образом, я уберу его со своего пути, по крайней мере.

– Если ты сделаешь что-нибудь в этом роде, Садуко, то пойдешь против Бангу один, а я поверну сразу на восток. Я не хочу быть замешанным в убийстве.

– Хорошо, пусть будет так, инкузи. Если свинья сама не нападет на меня, то пусть ждет. Она станет еще жирней. А теперь отдай приказание двинуться в путь. Я покажу дорогу. Сегодня вечером нам нужно остановиться на ночлег в том лесу: там ждут меня мои воины. Там я расскажу тебе свой план. И там тебя ожидает гонец.

Глава VI
Засада

Шесть часов спускались мы по довольно скверной дороге, протоптанной скотом. Дорог в настоящем смысле этого слова в то время не было, конечно, в стране зулусов. Наконец мы достигли леса. Я хорошо запомнил эту ложбину, покрытую редкими невысокими деревьями, по которой извивалась речка, мелководная в то время года. На берегу ее, в кустах, водилось много цесарок и другой птицы. Это было приятное, пустынное местечко с большим количеством дичи, спускавшейся сюда зимой питаться травой, которой уже не было на холмах.

Мы расположились у реки, в месте, указанном нам Садуко, и принялись готовить себе ужин из мяса голубой гну, которую мне удалось подстрелить.

Ужиная, я заметил, что постоянно прибывали вооруженные зулусы партиями от шести до двадцати человек. Выходя из-за деревьев, они поднимали копья, приветствуя меня ли, Садуко ли, не знаю, и усаживались на открытом месте между нами и берегом реки. Трудно сказать, откуда и кто они. Они появлялись, как призраки, из кустов, но я счел нужным не обращать на них внимания, так как догадывался, что их приход подстроен заранее.

– Кто это? – спросил я шепотом у Скауля, принесшего мне мою порцию мяса.

– Дикий отряд Садуко, – ответил он так же шепотом. – Это люди его племени, живущие среди скал.

Делая вид, что я зажигаю трубку и курю, я украдкой разглядывал их. Вид они имели действительно очень дикий. Это были высокие, худые парни со всклокоченными волосами, в изодранных звериных шкурах, накинутых на плечи. У них, казалось, не было никакого имущества, кроме табака, нескольких циновок для спанья и большого запаса щитов, боевых палиц и метательных копий. Таковы были эти люди, которые молча сидели около нас полукругом.

Я продолжал курить и делал вид, что не замечаю их. Наконец, как я и ожидал, Садуко надоело мое молчание, и он заговорил:

– Эти люди из племени амангванов, Макумазан. Это те триста человек, которые остались в живых: когда отцы их были убиты, женщины спаслись с некоторыми детьми, в особенности из дальних краалей. Я их предводитель по праву крови и собрал их, чтобы отомстить Бангу.

– Я вижу, что ты собрал их, – ответил я, – но хотят ли они мстить Бангу, рискуя своей собственной жизнью?

– Желаем, белый инкузи! – раздался громовой ответ трехсот глоток.

– И признают ли они тебя, Садуко, своим предводителем?

– Признаем! – последовал ответ. Затем выступил вперед один из немногих седых стариков (большинство амангванов были в возрасте Садуко или даже моложе).

– О Макумазан, – сказал он, – я Тшоза, брат Мативани, отца Садуко, единственный из его братьев, который спасся в ночь великой резни. Не так ли?

– Так! – воскликнули ряды амангванов.

– Я признаю Садуко своим предводителем, и мы все его признаем, – продолжал Тшоза.

– Мы все его признаем! – повторили ряды.

– С тех пор, как умер Мативани, мы жили, как павианы среди скал, не имея скота, часто даже хижины, где мы могли бы укрыться. Но мы жили, ожидая часа возмездия. Теперь мы верим, что этот час настал, и все мы, как один, собрались отовсюду на клич Садуко. Пусть он ведет нас против Бангу, чтобы победить его или умереть. Не так ли, амангваны?

– Так, так! – грянул единодушный ответ, от которого затрещали листья на деревьях.

– Я понимаю, о Тшоза, брат Мативани и дядя предводителя Садуко, – ответил я. – Но Бангу очень силен и живет, как я слышал, в очень укрепленном месте. Но оставим это, ведь ты сказал мне, что вам терять нечего и что вы пришли победить или умереть. Но предположим, что вы победите. Что скажет Панда, король зулусов, вам и мне, на то, что мы затеяли набег в его стране?

Амангваны оглянулись назад, а Садуко громко крикнул:

– Выходи, гонец короля Панды!

Маленький, сморщенный человечек приблизился сквозь ряды высоких, худощавых амангванов. Он подошел, встал передо мной и сказал:

– Привет тебе, Макумазан! Ты узнаешь меня?

– Да, – ответил я. – Ты Мапута, один из членов королевского совета.

– Совершенно правильно, Макумазан. Король Панда послал меня, по просьбе Садуко, к тебе с поручением.

– Есть у тебя доказательство, что ты в самом деле послан королем? – спросил я.

– Да, – ответил он и, пошарив под плащом, вытащил что-то завернутое в сухие листья и передал мне со словами:

– Вот доказательство, которое прислал тебе Панда. Приказал он мне также сказать, что ты наверняка его узнаешь. Он просит: оставь его у себя, так как две маленькие пилюли сделали его очень больным, и он больше в них не нуждается.

Я взял вещественное доказательство и, рассмотрев его при свете луны, сразу узнал.

Это была коробочка с пилюлями из каломеля, на крышке которой было написано: «Аллану Квотермейну. По одной пилюле на прием». Должен пояснить, что я принял по предписанию одну пилюлю, а коробочку с оставшимися презентовал королю Панде, которому очень хотелось попробовать лекарство белых.

– Ты узнаешь, Макумазан? – спросил Мапута.

– Да, – ответил я серьезно, – и пусть король воздаст благодарственную молитву духам его предков, что он не проглотил трех пилюль, иначе в стране зулусов был бы уже другой правитель. Так что поручил тебе передать король?

Про себя же я подумал: как странно умели эти туземцы соединять, смешивать великое со смешным. Здесь решалось дело, которое могло повлечь за собою смерть многих людей, а самодержец посылает в виде доказательства подлинности своего гонца… коробку с пилюлями каломеля.

Я видел, что Мапуте хотелось поговорить со мной наедине. Поэтому мы отошли в сторону.

– О Макумазан, – сказал он мне, когда нас не могли слышать другие. – вот что говорит Панда: «Я знаю, что ты, Макумазан, обещал сопровождать Садуко, сына Мативани, в его походе против Бангу, предводителя амакобов. Если бы это касалось кого-либо другого, то я запретил бы этот поход. Особенно запретил бы я тебе, белому человеку, принимать б нем участие. Но Бангу злодей. Много лет тому назад он ложно обвинил перед тем, кто правил до меня, моего друга Мативани, а затем предательски убил его и все его племя, за исключением его сына Садуко и некоторых его людей и детей. Кроме того, в последнее время он старается поднять восстание против меня, своего короля, ибо знает, что я ненавижу его за его преступления. Но я, Панда, в противоположность тем, кто правил до меня, люблю мир и не хочу зажечь в стране зулусов огонь гражданской войны: кто знает, где остановится этот огонь и чьи краали он уничтожит. Однако я хочу видеть Бангу наказанным за его злодеяния и его гордость сломленной. Поэтому Садуко и тем из амангванов, которые остались в живых, я разрешаю отомстить Бангу за их личные обиды. И я даю тебе, Макумазан, разрешение принять участие в этом деле. Кроме того, если будет забран скот, то я не потребую за него отчета. Ты и Садуко можете разделить его по своему усмотрению. Но если ты или твои люди, Макумазан, будут убиты, ранены или ограблены, то я ничего не знаю об этом деле и не буду нести ответственность перед тобой или перед Белым домом в Натале. Я сказал».

– Понимаю, – ответил я. – Я должен вытащить для Панды из огня раскаленное железо и потушить огонь. Если мне удастся, то я могу оставить себе кусок железа после того, как оно остынет, если же я обожгу себе пальцы, то по своей собственной вине, и я не должен идти жаловаться Панде.

– О Макумазан, ты копьем попал быку прямо в сердце, – ответил Мапута, кивнув своей умной головой. – Что же, пойдешь ты с Садуко?

– Скажи королю, Мапута, что я пойду с Садуко, ведь я обещал, тронутый рассказом о его обидах. Скажи также Панде: я не впутаю его высокого имени в это дело, если меня постигнет несчастье. Но и он в свою очередь не должен меня обвинять, если впоследствии что-нибудь случится. Запомнил ли ты мои слова?

– Я запомнил каждое слово, и пусть твой дух охраняет тебя, Макумазан, когда вы нападете на укрепленную гору Бангу. На вашем месте, – прибавил Мапута, – я напал бы на рассвете, так как амакобы пьют очень много пива и крепко спят.

Затем мы разделили с ним щепотку табаку, и он отправился в Нодвенгу, резиденцию Панды.

Прошло две недели. Садуко и я с нашей дикой командой амангванов сидели однажды утром после длинного ночного перехода в гористой местности и смотрели через широкую долину на гору, на склоне которой раскинулся крааль Бангу, предводителя амакобов.

Внушительная гора! И как мы уже успели заметить, тропинки, ведущие вверх к краалю, защищены каменными стенами, ворота в которых так узки, что только один вол мог пройти через них. Видно было, что эти стены укреплены недавно; вероятно, Бангу знал, что Панда относится к нему с подозрением и даже враждебностью.

Здесь, в густом кустарнике, покрывающем ущелье между горами, мы устроили военный совет.

Надо полагать, наше передвижение пока не заметили. Я поставил свои фургоны в долине, за тридцать миль отсюда, пустив между местными туземцами слух, что охочусь на дичь, взяв с собою только Скауля и четырех своих лучших охотников, умевших стрелять. Триста амангванов тоже передвигались маленькими группами, отдельно друг от друга, выдавая себя за кафров, направлявшихся к заливу Делагоа. Теперь мы все встретились в этом лесочке. Среди нас находились три амангвана, которые после уничтожения их племени бежали со своими матерями в этот район и выросли среди народа Бангу. Но они услышали клич Садуко и вернулись к нему, мы очень рассчитывали на них, так как они одни знали местность. Мы долго и обстоятельно советовались с ними. Они объясняли нам и указывали тропинки, ведущие к краалю Бангу, насколько это возможно при лунном свете.

– Сколько человек в городе? – спросил я.

– Около семисот воинов – ответили они. – Кроме того, все ворота в стенах охраняют часовые.

– А где скот? – спросил я.

– Здесь, в долине, Макумазан. Если ты прислушаешься, то услышишь мычание. Пятьдесят человек, не менее, сторожат ночью больше двух тысяч голов.

– Тогда было бы нетрудно окружить это стадо и угнать его, и пусть Бангу выращивает себе новый скот.

– Может быть, это и нетрудно, – прервал Садуко, – но я пришел сюда не только скот Бангу захватить, но и убить его самого, так как у меня с ним кровные счеты.

– Хорошо, – ответил я, – но триста человек не могут взять приступом гору, укрепленную стенами и шанцами. Наш отряд уничтожат прежде, чем мы достигнем крааля. Всюду расставлены часовые, невозможно напасть врасплох. Ты забыл также сторожевых собак, Садуко. Но если бы даже это было возможно, я не хочу принимать никакого участия в убийстве женщин и детей во время приступа. Выслушай меня, Садуко. Я предлагаю оставить в покое крааль Бангу, а этой ночью послать пятьдесят наших людей, дав им проводников, к тому лесу вниз, где они спрячутся. Когда взойдет луна и все будут спать, эти пятьдесят человек выпустят из ограды скот, убивая всех, кто встанет на их пути, и погонят стадо через то большое ущелье, по которому мы вошли сюда. Бангу подумает, что стадо забрали обыкновенные воры из какого-нибудь дикого племени, и погонится со своими людьми за стадом, чтобы отнять его. Мы же с остальными амангванами можем устроить засаду в самой узкой части ущелья между скалами, там, где высокая трава и густые деревья. Вот где мы можем вступить с ними в бой. Что скажешь на это?

Садуко ответил, что он охотнее всего напал бы на крааль и сжег его. Но старик Тшоза, брат убитого Мативани, сказал:

– Нет, Макумазан мудро придумал. Зачем тратить нам наши силы на каменные стены, когда мы не знаем, сколько их и не найдем в темноте ворот. Мы только дадим возможность этим проклятым амакобам украсить изгороди нашими черепами. Заманим их в горный проход, где у них не будет стен, защищающих их, нападем на них врасплох и посчитаемся с ними в рукопашном бою. Что же касается женщин и детей, то я, как Макумазан, скажу вам – оставьте их в покое. Может быть, впоследствии они станут нашими женами и детьми.

– Да, – ответили амангваны, – план белого инкузи хорош. Инкузи хитер, как хорек. Мы не хотим другого плана.

Таким образом, мой совет был принят.

Весь этот день мы отдыхали, не зажигая огней, притаившись в густом кустарнике. Это был тревожный день. Нужно было опасаться, что нас обнаружат, несмотря на пустынную местность. Мы, правда, совершали переходы преимущественно по ночам небольшими группами, не оставляя следов и обходя краали. Однако слух о нашем приближении мог дойти до амакобов, компания охотников могла наткнуться на нас или те, кто искал заблудившийся скот.

Действительно, что-то в этом роде и случилось. Около полудня мы услышали шаги и увидели человека, пробиравшегося через кусты. По прическе мы узнали амакоба. Он очутился в нашем кругу прежде, чем увидел нас. А увидев, остановился в нерешительности, тут же повернулся, чтобы бежать, но три амангвана молча прыгнули на него, как леопарды на оленя, и он умер на том месте, где стоял.

Между тем самые зоркие из нас вскарабкались на деревья, чтобы оттуда наблюдать за городом Бангу и за долиной, лежавшей между нами и городом. Судьба нам благоприятствовала, так как стадо за стадом сгоняли в течение дня в долину и запирали в ограду. Без сомнения, Бангу намеревался на следующий день произвести полугодовой осмотр всего скота своего племени.

Наконец длинный день кончился, и вечерние тени сгустились. Тогда мы стали готовиться к нашей страшной игре, ставкой в которой была жизнь, ведь в случае неудачи нам не ждать пощады. Пятьдесят воинов отобрали мы под предводительство Тшозы, самого опытного среди амангванов, а повести их должны были те три проводника, которые жили среди амакобов и знали каждую тропинку и каждый муравейник. Их обязанность – пересечь долину, разделиться на маленькие отряды, отпереть все ограды, где содержится скот, убить или прогнать пастухов и погнать скот через долину в ущелье. Другие пятьдесят человек под командованием Садуко должны были остаться как раз в конце ущелья, где оно выходило в долину, чтобы помочь загонщикам скота или в случае надобности задержать преследующих амакобов, пока огромные стада успеют уйти, а затем они должны были отступить к головному нашему отряду, притаившемуся в засаде в двух милях дальше. Устройство этой засады возложили на меня, и надо сказать, это было очень трудным делом.

Луна должна была взойти не раньше полуночи. Но за два часа до этого мы начали передвигаться, чтобы успеть выгнать скот, как только она взойдет. Иначе бой в ущелье пришелся бы как раз на утро. Но взойдет солнце – и амакобы увидят, как незначительно количество их врагов. Паника, неизвестность, темнота – вот наши союзники в нашем отчаянном предприятии.

Все было наконец устроено, и наступило время действовать. Мы, три начальника отдельных отрядов, попрощались друг с другом и передали приказ по рядам, что если вдруг мы будем рассеяны, перебиты, то оставшимся в живых собраться у моих фургонов.

Тшоза со своими пятьюдесятью воинами тихо, словно призраки, исчезли во мраке ночи. Вскоре отправился и воинственный Садуко со своим отрядом. Он нес двуствольное ружье, которое я ему дал, и его сопровождал один из моих лучших охотников, туземец из Наталя, который тоже был вооружен тяжелым ружьем. Мы надеялись, что звуки выстрелов вызовут панику у врага, который подумает, что имеет дело с отрядом белых людей.

Затем я, Скауль, два охотника и двести оставшихся амангванов тоже двинулись в путь по дороге, по которой мы пришли сюда. Правда, эта дорога – на самом деле изрытый водой овраг, усеянный камнями, по которому мы должны были пробираться в темноте. Мы шли тремя длинными вереницами друг за другом, чтобы не терять связи с идущими впереди. Когда луна стала всходить, мы достигли места, выбранного мной для засады.

Да, место очень подходило для этой цели. Овраг сужался здесь до ширины не более ста футов, а оба крутых склона ущелья покрывал кустарник и молочайник, растущий между камнями. За этими камнями и кустами мы спрятались: сто человек с одной стороны и сто – с другой. Я и мои охотники, вооруженные ружьями, заняли позицию под прикрытием большой глыбы, торчащей немного правее самой равнины, которой должно было пройти стадо. Я выбрал эту позицию по двум соображениям: я мог поддерживать связь с обоими флангами моего отряда, и мы могли стрелять по движущимся прямо по дороге амакобам.

Я отдал строгий приказ амангванам не двигаться, пока я (а если я буду убит, один из моих охотников) не дам залпа из ружья. Я опасался, чтобы они в возбуждении не выскочили раньше времени и не убили своих, которые, вероятно, смешаются с первыми амакобами. А после того, как скот пройдет и будет дан сигнал, они должны наброситься с обеих сторон на амакобов так, чтобы врагу пришлось сражаться на крутом склоне.

Вот и все, что я им сказал: отдавать туземцам слишком много приказаний одновременно неблагоразумно. Однако я добавил, что им остается или победить, или умереть, так как пощады им ждать не придется. Их представитель (у этих народов всегда находятся представители) ответил, что они благодарят меня за совет и постараются сделать все возможное. Затем они подняли копья в виде приветствия, рассыпались в разные стороны, ища прикрытия за скалами и деревьями, и принялись ждать.

Ждать пришлось долго, время тянулось медленно. Сознаюсь, я под конец начал нервничать. Убывающая луна ярко горела на светлом небосклоне. Не чувствовалось ни малейшего ветерка. Иногда в напряженной тишине захохочет гиена да раздастся звук, похожий на отдаленный кашель льва. Все неподвижно между спящей землей и освещенным луной небом. Лишь под бледными звездами плывут небольшие облака.

И тут послышался шум, похожий на отдаленное журчание. Он разрастался, усиливался, приближался, будто тысячи палок ударялись обо что-то твердое. Я узнал в нем топот копыт скачущих животных. Затем послышались отдельные звуки, очень слабые и приглушенные. Это могли быть крики людей. Потом – я не мог ошибиться – в отдалении раздались выстрелы. Значит, дело началось: скот бежал, Садуко и мой охотник стреляли. Мне не оставалось ничего другого, как ждать.

Я весь сгорал от возбуждения. Топот копыт по камням слился в сплошной гул, смешанный с раскатами отдаленного грома. Но я вскоре понял, что это не гром, а мычание тысяч испуганных животных.

Все ближе и ближе топот копыт и мычание. Все ближе и ближе крики людей, нарушающие тишину ночи. Вот показалось первое животное – полосатая антилопа, которая каким-то образом затесалась в стадо. Как стрела, пронеслась она мимо нас, а за ней через минуту последовал бык. Молодой и легкий, он перегнал своих товарищей и промчался мимо с пеной на губах и с высунутым языком.

Затем появилось стадо, показавшееся мне бесконечным. Коровы, телята, быки и волы – все смешалось в одну сплошную массу и все рычало, мычало. Потрясающий шум; в глазах рябило от этих животных всех мастей. Их длинные рога сверкали при лунном свете, как слоновая кость. Бегство буйволов из камышей в тот день, когда я был ранен, можно сравнить с этой картиной.

Стадо неслось мимо нас потоком, могучей движущейся массой, такой плотной, что человек мог пойти по их спинам. Несколько телят, вытесненных наверх, уносились вперед таким образом. Счастье, что никто из нас не оказался на их пути. Они неслись с такой непреодолимой силой, что ни одна изгородь или стена не спасли бы нас. Даже толстые деревья, росшие в овраге, были вырваны с корнем.

Наконец длинная вереница начала редеть, теперь бежали слабые и раненые животные, которых было очень много. Другие звуки стали покрывать мычание быков – возбужденные крики людей. Сперва показались наши товарищи – загонщики скота, усталые и запыхавшиеся, но с торжеством размахивавшие копьями. Среди них – старик Тшоза. Я окликнул его. Он услышал меня и улегся рядом со мной, с трудом переводя дыхание.

– Мы угнали весь скот, – проговорил он, тяжело дыша. – Ни одного животного не оставили, кроме затоптанных. Садуко идет вслед за нами с остальными нашими братьями, кто остался жив. Все племя амакобов преследует нас. Садуко удерживает их, чтобы дать время скоту уйти.

– Очень хорошо, – ответил я. – Теперь вели своим людям спрятаться среди нас, чтобы они могли отдышаться перед битвой.

Едва последний из них исчез, как усилились крики, я расслышал звук выстрела. Это значило, что Садуко со своим отрядом и преследующие амакобы уже недалеко. Вскоре показалась кучка амангванов. Они не сражались больше, а бежали изо всех сил, так как знали, что приближались к засаде, и хотели проскочить ее, чтобы не смешаться с амакобами. Мы пропустили их. Одним из последних бежал Садуко, очевидно, раненый, так как на боку у него виднелась кровь. Он поддерживал моего охотника, серьезно раненого.

– Садуко, – окликнул я его, – расположись со своим отрядом на гребне скалы и отдохните там, чтобы вы могли прийти нам на помощь в случае надобности.

Он помахал в ответ ружьем – говорить он не мог – и прошел с остатками своего отряда – их было не более тридцати человек – за скотом. Не успел он скрыться из вида, как появились амакобы. Это была беспорядочная, недисциплинированная толпа, пятьсот или шестьсот человек, по-видимому, потерявшие не только скот, но и голову, вооруженные, как попало: иные имели широкие копья, другие метательные, некоторые не имели даже щитов. Многие шли совсем голые, видимо, не имели времени надеть свои повязки, не говоря уже о боевых украшениях. Очевидно, они обезумели от ярости, и испускаемые ими дикие звуки сливались в одно могучее проклятие.

Момент боя наступил. По правде сказать, я вовсе не жаждал его. В конце концов, мы украли скот у этого народа, а теперь собирались перебить его. Я должен был вспомнить страшный рассказ Садуко об убиении всего его племени, прежде чем мог решиться подать условленный сигнал. Кроме того, я подумал, что они намного превосходили нас количественно и весьма вероятной казалась их победа. Но раскаиваться было поздно.

Я поднялся на скалу и выпустил оба заряда из моей двустволки в приближавшуюся орду. В следующую минуту с ревом, напоминающим вой диких животных, с обеих сторон ущелья выскочили из своей засады свирепые амангваны и набросились на своих врагов. Ими руководила ненависть и долг мести за убитых отцов и матерей, сестер и братьев. Они, оставшиеся, должны отомстить кровью за кровь.

Как они, больше похожие на дьяволов, чем на человеческие существа, сражались! После первого рева, вылившегося в слово «Садуко», они дрались молча, как бульдоги. Хотя их было мало, но своим страшным натиском они оттеснили сперва амакобов. Затем, когда последние оправились от неожиданности, численное их превосходство стало сказываться. К тому же, они были тоже храбрецы, не поддавшиеся панике. Десятки их пали сразу, но оставшиеся стали теснить амангванов вверх на гору. Я мало принимал участия в битве, но отброшенный вместе с остальными, стрелял, вынужденный спасать свою жизнь. Шаг за шагом нас теснили назад, пока, наконец, мы не очутились вблизи гребня ущелья.

И вот, когда исход битвы колебался, раздался снова крик «Садуко!» и сам предводитель со своими тридцатью воинами бросился на амакобов. Эта атака решила битву. Не зная численности подкрепления, оставшиеся амакобы повернули и бежали, но мы не преследовали их далеко.

На вершине холма мы устроили смотр нашим отрадам. Нас осталось не более двухсот человек, остальные пали или были смертельно ранены.

Измученный до последней степени, я все же будто сквозь сон увидел нескольких амангванов, тащивших за собой старого дикаря с криками:

– Вот Бангу, кровопийцу Бангу мы поймали живьем!

Садуко шагнул к нему.

– А! Бангу! – воскликнул он. – Теперь я могу тебя убить, как ты убил бы много лет тому назад маленького Садуко, если бы Зикали не спас его. Смотри, вот знак твоего копья.

– Убей меня! – сказал Бангу. – Твой дух сильнее моего! Убей, Садуко.

– Нет! – ответил Садуко. – Ты устал, я тоже устал, и мы оба ранены. Возьми копье, Бангу, и будем сражаться.

И при лунном свете они вступили в единоборство. Бились свирепо, а все кругом стояли и смотрели, пока Бангу не упал навзничь.

Садуко отомстил. Я был рад, что он убил своего врага в честном бою.