Текст книги "Она. Аэша. Ледяные боги. Дитя бури. Нада"

Автор книги: Генри Райдер Хаггард

сообщить о нарушении

Текущая страница: 38 (всего у книги 60 страниц)

– Да, владыка, – ответил Садуко.

– И вот, Садуко, – продолжал Панда, – так как ты сын своего отца и показал себя храбрым человеком, я решил выдвинуть тебя и назначаю предводителем оставшихся в живых амакобов и амангванов, кого ты сможешь собрать.

– Как будет угодно королю, – сказал Садуко.

– И я разрешаю тебе носить головной обруч, хотя ты верно сказал, что еще мальчишка. Кроме того, даю тебе место в моем совете.

– Как будет угодно королю, – повторил Садуко, по-видимому, равнодушный к сыпавшимся на него почестям.

– И еще одно, сын Мативани, – продолжал Панда, – ты еще не женат, не правда ли?

Лицо Садуко изменилось.

– Нет, Черный владыка, – поспешно сказал он, – но…

Тут он поймал мой взгляд и, прочитав в нем какое-то предупреждение, замолчал.

– Но, – повторил за ним Панда, – ты, без сомнения, хотел бы жениться. Это очень естественно в твои годы, а потому я даю тебе разрешение на женитьбу.

– Я благодарю короля, но…

Тут я громко чихнул, и он снова замолчал.

– Но, – продолжал Панда, – у тебя, конечно, нет времени искать жену. Где тебе было и думать об этом? Да и хорошо, – продолжал он с улыбкой, – что ты не подумал, так как та, которую я тебе прочу в жены, не могла бы жить во второй хижине твоего крааля и называть другую инкозикази (главной женой). Умбелази, сын мой, пойди и приведи ту, которую мы выбрали в жены этому юноше.

Умбелази встал и вышел с широкой улыбкой на лице. Панда же, утомленный длинными разговорами, – он был очень толст, а день выдался жаркий – прислонился головой к стене и закрыл глаза.

– О Черный владыка! Ты, который могущественнее всех, – начал Садуко, очень расстроенный. – Мне нужно тебе кое-что сказать.

– Разумеется, разумеется, – сонным голосом ответил Панда, – но побереги свою благодарность до того момента, как увидишь невесту, – и он захрапел.

Заметив, что Садуко готов погубить себя, я счел благоразумным вмешаться, хотя не знаю, какое мне дело до всего этого. Во всяком случае, если бы я придержал свой язык и позволил бы Садуко свалять дурака, что вся история страны зулусов приняла бы другой оборот, и многие тысячи людей, ныне погибших, жили бы по сей день. Но судьба решила иначе.

Увидя, что Панда задремал, я тихонько подошел к Садуко и схватил его за руку.

– Ты с ума сошел?! – прошептал я ему на ухо. – Ты хочешь оттолкнуть от себя счастье и проститься с жизнью?

– Но Мамина? – прошептал он. – Я не могу жениться ни на ком, кроме Мамины.

– Глупец! – ответил я. – Мамина изменила тебе и наплевала на тебя. Бери, что посылает тебе судьба, и благодари ее. Ты не брезгуешь быть преемником Мазапо?

– Макумазан, – ответил он хриплым голосом, – я последую советам твоей головы, а не моего сердца. Но ты сеешь недоброе семя, Макумазан, и ты в этом убедишься, когда увидишь плоды.

Он дико взглянул на меня, и его взгляд испугал меня. В этом взгляде было что-то, что заставило меня поразмыслить, не лучше ли мне уйти и предоставить Садуко, Мамине, Нэнди и всем остальным разобраться самим во всей этой истории.

Однако, оглядываясь назад на эти события, я думаю: мог ли я предвидеть конец? Мог ли я знать, что за кулисами этих событий стоял старый карлик Зикали мудрый, день и ночь работающий над тем, чтобы раздуть вражду и выполнить давно задуманный им план мщения королевскому дому Сензангакона и зулусскому народу?

Да, он действовал, подобно человеку, стоящему позади большого камня на вершине горы и медленно, безжалостно толкающему этот камень к краю утеса. Оттуда в назначенный час он с грохотом свалится на живущих внизу и раздавит их к радости толкающего. Мог ли я догадаться, что мы – актеры в этой пьесе? Все время мы помогали ему толкать этот камень. Ему все равно, кого увлечет за собой камень в пропасть, лишь бы мы помогли ему приблизить торжество его тайной, ни с чем не сравнимой ненависти.

Я теперь ясно понимаю это, тогда же я был слеп. Но вернемся к изложению дальнейших событий.

И вот стою я и решаю, не пора ли мне заняться своими делами, а Садуко предоставить устраивать свои, как в калитке появляется высокая фигура Умбелази. Он ведет за руку женщину, на которой я заметил бронзовые браслеты, украшения из слоновой кости, а также очень редкие красные бусы, которые имели право носить только особы королевского дома. Несомненно, это королевская дочь!

Нэнди не слыла красавицей, как Мамина. При хорошем – выше среднего – росте и привлекательном лице она имела более темную кожу, чем Мамина, нос и губы толще, глаза не такие прозрачные и большие, словом, ей не хватало таинственной прелести Мамины, лицо которой иногда озарялось внутренним огнем, словно вечернее небо, на котором из-за туч прорывается свет. Нэнди, простая, добрая, честная девушка, не обладала такими чарами.

Умбелази подвел ее к королю. Она поклонилась, затем, бросив искоса быстрый взгляд на Садуко и вопросительный на меня, она сложила руки на груди и молча стояла, склонив голову, ожидая, когда король к ней обратится.

Сонный Панда ограничился лишь немногими словами.

– Дочь моя, – сказал он, позевывая, – вот твой жених, – и он указал пальцем на Садуко. – Он молод, храбр и не женат. Пользуясь покровительством нашего дома, дружбой твоего брата Умбелази, он станет знатным и богатым. Я слышал, что ты видела его и он тебе нравится. Предлагаю устроить свадьбу завтра. Тебе нечего возразить на это? Если же у тебя есть что сказать, дочь моя, то говори сразу, а то я устал. Постоянные раздоры между твоими братьями, Сетевайо и Умбелази, утомили меня.

Нэнди посмотрела своим открытым, честным взглядом сперва на Садуко, потом на Умбелази, наконец, на меня.

– Отец мой, – спросила она мягким, ровным голосом, – скажи мне, умоляю, кто предложил этот брак? Предводитель Садуко, мой брат Умбелази, белый вождь, настоящего имени которого я не знаю, но которого называют Макумазан, Ночной Страж?

– Я не помню, кто из них предложил, – с зевком ответил Панда. – Во всяком случае, я предлагаю этот брак, и я возвеличу твоего мужа. Есть у тебя еще что сказать?

– Мне нечего сказать, отец мой. Я видела Садуко, и он мне нравится… об остальном тебе судить, а не мне. Но, – прибавила она тихо, – нравлюсь ли я Садуко? Когда он произносит мое имя, чувствует ли он здесь?.. – и она указала на свое горло.

– Я не знаю, что там с его горлом, – раздраженно ответил Панда, – но я чувствую, что мое горло пересохло. Раз никто не имеет ничего против, значит, дело решено. Завтра Садуко заколет быка (что означает заключение брака); если у него нет здесь быка, я ему одолжу, а затем вы можете взять себе большую новую хижину и жить первое время в ней. Хотите, устройте пляски. Не желаете – тем лучше. Сейчас у меня столько забот, что мне не до празднеств. А теперь я пойду спать.

Он опустился со своего табурета на колени, пролез в дверное отверстие своей большой хижины, у которой сидел, и исчез.

Умбелази и я вышли через калитку ограды, оставив Садуко и Нэнди одних. Я предполагаю, что Садуко произвел на королевну достаточно хорошее впечатление, чтобы уговорить ее выйти за него замуж. Может, она уже так влюбилась в него, что ее нетрудно было уговорить. Как бы то ни было, на следующий день без особых празднеств и шума, за исключением обычных плясок, был зарезан Бык невесты, и Садуко стал мужем королевской дочери из дома Сензангакона. После нашего краткого разговора в королевском краале, когда Панда дремал, я не говорил больше с Садуко о его браке, он избегал меня, а я не искал его. В день же свадьбы я собрался и отправился в Наталь. Целый год я не слышал ничего о Садуко, Нэнди и Мамине, хотя должен сознаться, что о Мамине я думал, может быть, чаще, чем следовало бы.

Глава IX
Аллан Квотермейн возвращается в землю Зулу

Прошел год. Я занимался разными делами, не имеющими никакого отношения к данному рассказу, а после этого снова очутился в земле Зулу, в частности, в краале старика Умбези. Сюда я приехал для заключения одной сделки со старым толстяком, вернее, с его зятем Мазапо, представителем которого он являлся в этом деле. Не буду вдаваться в подробности этой сделки, скажу только, что она касалась покупки слоновой кости и продажи ружей.

И вот я сижу вдвоем с Умбези в его хижине, угощая его «огненной водой». Сделка состоялась к нашему взаимному удовлетворению, и мой слуга Скауль с охотниками только что унесли слоновую кость – солидную кучу клыков – к моим фургонам.

– Ну, Умбези, – сказал я, – как же тебе жилось все это время? Видел ли ты Садуко, который, как помнится, на тебя немного гневался?

– Благодарение моему духу, я не видел этого неистового человека, Макумазан, – ответил Умбези, испуганно тряся своей огромной головой. – Однако я слышал о нем. Недавно он велел мне сказать, что не забыл, что должен мне.

– Он имел в виду палки, которыми хотел избить тебя до смерти? – с невинным видом спросил я.

– Думаю, что да, Макумазан, ведь кроме этого, он мне ничего не должен. А хуже всего то, что, живя в краале Панды, он стал важной особой.

– Поэтому он может теперь платить свои долги, Умбези, – сказал я, отхлебывая «огненную воду».

– Само собою разумеется, может. Между нами говоря, вот зачем мне, вернее, Мазапо, так нужны были эти ружья. Они предназначены не для охоты, как передал тебе гонец, и не для войны, а для того, чтобы защитить нас от Садуко в случае его нападения. Теперь, я надеюсь, мы сумеем постоять за себя.

– Вы с Мазапо должны сперва научить своих людей обращаться с ружьями, Умбези. Но я думаю, что Садуко, став мужем дочери короля, забыл и думать о вас обоих. Как поживает Мамина?

– О, хорошо, Макумазан. Разве она не главная жена предводителя амансомов? Все хорошо, только вот… у нее до сих пор нет ребенка. А также… – он остановился.

– Что также? – спросил я.

– Она ненавидит своего мужа Мазапо. Она говорит, что охотнее вышла бы замуж за павиана, чем за него. Это, конечно, ему обидно слушать. Ведь он заплатил за нее столько голов скота! Но что из этого, Макумазан? В самом лучшем колосе ржи всегда не хватает одного зерна. Ничто не совершенно в этом мире. Подумаешь, Мамина не любит своего мужа… – он пожал плечами и выпил рюмку «огненной воды».

– Конечно, это не имеет ни малейшего значения, Умбези, разве только для Мамины и Мазапо. Но он, наверно, успокоился. Ведь Садуко женился на королевской дочери.

– Надеюсь, Макумазан. Но, я хотел бы, по правде говоря, чтобы ты принес больше ружей. Я живу среди ужасных людей. Мазапо злобствует на Мамину за то, что она не хочет иметь никакого дела с ним, а потому злится и на меня, как будто я могу воздействовать на Мамину. Мамина бесится на Мазапо, а заодно и на меня, что я выдал ее за него замуж. Садуко ненавидит Мазапо за то, что он женился на Мамине, которую, говорят, он все еще любит. А меня ненавидит за то, что я ее отец и старался пристроить ее. О Макумазан, дай мне еще «огненной воды». Она помогает мне забыть все эти неприятности: и что я отец Мамины, которую ты не хотел похитить, когда мог. О Макумазан, зачем ты не сбежал с Маминой и не сделал из нее спокойную белую женщину, которая не думает ни о каком другом мужчине?

– Если бы я это сделал, Умбези, то уже не был бы спокойным белым человеком. Я очутился бы в таком положении, как и ты, а этого я совершенно не желаю. А теперь, Умбези, ты выпил достаточно «огненной воды», и я забираю с собой бутылку. Спокойной ночи.

На следующее утро я выехал из крааля Умбези очень рано, раньше, чем он встал: «огненная вода» нагнала на него крепкий сон. Местом моего назначения был Нодвенгу, резиденция Панды, где я надеялся немного поторговать. Я особенно не торопился, поэтому решил сделать крюк и заехать к Мазапо посмотреть, как обстоят дела между ним и Маминой.

К вечеру я достиг границ Амансоми, предводителем которой был Мазапо, и расположился здесь лагерем. Ночь навела меня на размышление, что благоразумнее держаться в стороне от Мамины и ее семейных дрязг. На следующее утро я двинулся в Нодвенгу по единственной, как утверждали проводники, удобной для езды дороге, но пришлось сделать большой крюк.

Дорога оказалась такой неровной, что один из моих фургонов сломался. В этот день мы проехали только пятнадцать миль и к вечеру вынуждены были остановиться там, где могли найти воду. Мы выпрягли волов, я осмотрелся и увидел, что мы находимся у входа в Черное ущелье, где больше года тому назад я виделся с Зикали мудрым. Несомненно, это то самое ущелье! Мрачное местечко! Нагромождение каменных глыб в виде колонн, нависшая скала в конце долины. Насколько я знаю, другого такого места в Африке нет.

Я сидел на козлах фургона, ел на ужин сушеное мясо и печенье и размышлял, жив ли еще Зикали. А не пойти ли мне в ущелье? Проведаю его, узнаю, как он поживает. Но я решил не ходить, уж очень отталкивало меня мрачное ущелье. Выслушивать зловещие предсказания Зикали я не имел ни малейшей охоты. И остался я сидеть, любуясь изумительным эффектом красного вечернего света, пробивавшегося между фантастическими нагромождениями скал.

Но вдруг далеко впереди одинокая человеческая фигура привлекла мое внимание. Приближалась она по тропинке, бегущей по дну ущелья. Мужчина или женщина? На фоне этой гигантской декорации, среди всего этого молчаливого, неподвижного величия живое существо казалось необычайно маленьким и одиноким. Что оно делает здесь, в этой зловещей долине?

Человек приближался. Уже нетрудно рассмотреть, что он стройный и высокий. Плащ из великолепного серого меха мешал определить пол. В это время к фургону подошел Скауль, спросил меня о чем-то и тем отвлек мое внимание на несколько минут. Когда я снова оглянулся, человек стоял в трех метрах от меня. Лицо его скрывал капюшон.

– Кто ты и что тебе надо? – спросил я.

– Ты меня не узнаешь, Макумазан? – ответил нежный голос.

– Как я могу узнать человека, завязанного, словно тыквенный кувшин в циновке. Но… Ведь, это… это…

– Да, Мамина, и я очень рада, что ты помнишь мой голос, Макумазан, хотя мы не виделись так долго, долго, – порывистым движением она откинула назад капюшон и плащ и предстала предо мной во всей своей красе.

Я спрыгнул с фургона и взял ее за руку.

– О Макумазан, – сказала она, не отнимая своей руки, – я так счастлива видеть наконец друга. – Она посмотрела на меня умоляющими глазами. При красном освещении мне показалось, что они полны слез.

– Друга, Мамина? – переспросил я. – Но теперь ты богата, ты жена могущественного предводителя. У тебя, вероятно, множество друзей?

– Увы, Макумазан! Я богата только заботами. Муж мой скуп и копит, как муравей к зиме. Ему жалко даже этого плаща, который я себе сделала. А что касается друзей, то он так ревнив, что ни с кем не позволяет мне дружить.

– Он не может ревновать тебя к женщинам, Мамина!

– Женщины! Пфф! Я не люблю женщин. Они очень нехороши со мной, потому что… Потому что… Может быть, ты сам догадаешься, почему, Макумазан, – ответила она, бросив быстрый взгляд в маленькое дорожное зеркальце, висевшее на фургоне, – я недавно причесывался перед ним – и мило улыбнулась.

– По крайней мере, у тебя есть муж, Мамина, и я думал, что теперь…

Она подняла руку.

– Мой муж? О, лучше бы его не было! Я ненавижу его, Макумазан! А остальные мужчины… нет! Я никогда никого не любила, кроме одного, чье имя, может быть, ты случайно помнишь, Макумазан.

– Я полагаю, ты говоришь о Садуко, – начал я.

– Скажи мне, Макумазан, – с невинным видом спросила она, – белые люди очень глупые? Ты, кажется, поглупел за время, которое провел с белыми? Или у тебя плохая память?

Я почувствовал, что покраснел, и торопливо перебил ее:

– Ты не любишь своего мужа. Зачем же вышла за него? Тебя никто не неволил.

– Когда некуда сесть, кроме как на два колючих куста, Макумазан, то из них выбираешь тот, на котором, как тебе кажется, меньше шипов. Но иногда оказывается, что их там сотни, хотя сразу и не увидишь. Ты понимаешь, устаешь стоять все время.

– Потому-то ты и отправилась гулять, Мамина? Что ты здесь делаешь одна?

– Я? О, я слышала, что ты проезжаешь этой дорогой, и пришла поболтать с тобой. Нет, от тебя я не могу скрыть правду. Я пришла поговорить с тобой, но также повидать Зикали и спросить его, что должна делать жена, которая ненавидит своего мужа.

– Вот как! И что же он тебе ответил?

– Он ответил, что лучше бы ей сбежать с другим мужчиной, если есть такой, которого она любит… Конечно, с тем, чтобы совсем уехать из страны зулусов, – ответила она, посмотрев сперва на меня, а затем на мой фургон и на двух лошадей, привязанных к нему.

– Это все, что он сказал, Мамина?

– Нет. Разве я не сказала тебе, что я не могу скрыть от тебя даже крупицы правды? Он прибавил, что если первый совет не удастся исполнить, то мне остается только сидеть и пить кислое молоко, делая вид, что оно сладкое, пока судьба не пришлет мне новой коровы. Кажется, он думает, что судьба будет ко мне очень щедра в отношении новых коров.

– И еще что? – спросил я.

– Ну, я уже сказала тебе, что ты узнаешь всю, всю правду. Зикали, видимо, думает, что всех моих коров, старых и новых, ожидает очень скверный конец. Он мне не сказал, какой конец.

Она слегка отвернулась. А когда снова взглянула на меня, я увидел, что она плачет.

– Вот почему, – продолжала она приглушенным голосом, – я не хочу больше склонять тебя бежать со мной, хотя и хотела это сделать, увидев тебя. Макумазан, ты единственный человек, которого я когда-либо любила. Ты отлично знаешь, что я могла бы заставить тебя бежать со мной, если бы захотела, несмотря на то, что я черная, а ты белый, – о да, еще сегодня ночью ты увез бы меня. Но я этого не сделаю, чтобы не навлекать на тебя всякие беды. Иди своей дорогой, Макумазан, а я пойду туда, куда ветер понесет меня. А теперь дай мне всего лишь чашку воды, и я уйду. О, не бойся за меня! И не принимай такой расстроенный вид, я сейчас расплачусь. Там, за тем холмом, меня ожидают провожатые. Вот, спасибо за воду, Макумазан, и спокойной ночи. Несомненно, мы скоро встретимся с тобой и… Да, я забыла: Зикали сказал, что хотел бы поговорить с тобой. Спокойной ночи, Макумазан, спокойной ночи. Надеюсь, ты заключил выгодную сделку с моим отцом Умбези и с Мазапо, моим мужем. Я удивляюсь, почему судьба выбрала таких людей моим отцом и моим мужем. Подумай об этом, Макумазан, и ответь мне, когда мы опять встретимся. Подари мне это хорошенькое зеркальце на память, Макумазан. Я буду смотреться в него и увижу не только себя, но и тебя, а это будет приятно. Ты не можешь себе представить, как приятно. Благодарю тебя. Спокойной ночи.

Я не отводил глаз от ее одинокой маленькой фигурки, закутанной в плащ, пока она не скрылась за гребнем холма. Колючий комочек застрял в моем горле. Несмотря на всю ее жестокость (а я думаю, что Мамина была жестока), в ней было что-то особенно привлекательное.

Когда мое волнение несколько улеглось, я стал размышлять, сколько правды в ее рассказе. Она так настойчиво твердила, что сказала мне всю правду… Уверен, что главное-то она скрыла. Я вспомнил также ее слова, что Зикали хотел меня видеть. Кончилось тем, что я, не мешкая, при лунном свете отправился Один в страшное ущелье. Даже Скауль не захотел сопровождать меня, уверяя, что в этом ущелье полно призраков умерших людей, вызванных колдуном.

Прогулка моя получилась длинная и неприятная. В каком-то угнетенном настроении, чувствуя себя жалким и ничтожным, шагал я среди гигантских скал, попадая то в яркий лунный свет, то в глубокую тень. Я пробирался сквозь густой кустарник, обходил высокие нагромождения камней… Наконец дошел до нависшей скалы, похожей на титанического демона.

У ворот крааля меня встретил один из грозных великанов, служивших карлику телохранителями. Он вдруг появился из-за высокой глыбы и, молча осмотрев меня с головы до ног, сделал знак следовать за ним, словно меня ждали. Минуту спустя я уже стоял рядом с Зикали. Он сидел вблизи хижины, весь облитый лунным светом, и занимался своим любимым делом – резьбой по дереву. Некоторое время он не обращал на меня внимания. И вдруг поднял голову, откинул назад свои длинные седые космы и разразился громким смехом.

– Так это ты, Макумазан! – воскликнул он. – Я знал, что ты должен проехать этой дорогой и что Мамина пошлет тебя сюда. Но зачем ты пришел повидаться с «Тем, кому не следовало родиться»?

– Мамина сказала, что ты хотел поговорить со мной, вот и все.

– Мамина солгала, как всегда, – ответил он. – На одно слово правды у нее четыре лживых. Но все равно садись, Макумазан. Вот здесь, у скамеечки, приготовлено для тебя пиво, и дай мне щепотку табаку.

Он с удовольствием понюхал поданный табак.

– Что делала здесь Мамина? – спросил я без обиняков.

– А что делала Мамина у твоего фургона? – спросил он. – Нет, нет, не трудись рассказывать. Я знаю, знаю. Ты, как змея, всегда ускользаешь из ее рук, Макумазан. Хотя… Если бы она захотела сжать руку… Но я не выдаю секретов моих клиентов. Я только скажу тебе: ступай в крааль сына Сензангакона, увидишь такие вещи, что будешь смеяться. Мамина будет там и этот ублюдок Мазапо, ее муж. Она действительно всей душой ненавидит его. Я предпочел бы, например, чтобы Мамина меня любила, чем ненавидела, хотя то и другое опасно. Бедный ублюдок! Скоро шакалы будут грызть его кости.

– Почему ты так думаешь? – спросил я.

– Мамина сказала мне, что он колдун, а шакалы поедают много колдунов в стране зулусов. Кроме того, он враг королевского дома. Разве это не так?

– Ты посоветовал ей что-то дурное, Зикали, – вырвалось у меня.

– Может быть, может быть, Макумазан. Только я считаю, что дал хороший совет. У меня свой путь. А что плохого в том, что я нахожу людей, очищающих дорогу, по которой я иду, от шипов, чтобы не занозить свои ноги? Да и Мамине надоела жизнь среди амансомов с ненавистным мужем. К тому же, она получит награду. Поезжай же и наблюдай. А найдешь время, приходи рассказать мне, что видел, если я сам случайно там не окажусь.

– Здоров ли Садуко? – осведомился я, чтобы переменить разговор. Не хотелось мне участвовать в замышляющихся заговорах.

– Мне передавали, что его дерево переросло все остальные в королевском краале. Думаю, Мамина мечтает спать под его сенью. Но вижу, ты устал, я тоже. Ступай к своим фургонам, Макумазан. Мне нечего тебе больше сказать. Но вернись непременно и расскажи мне, что произойдет в краале Панды. Может быть, мы и встретимся с тобой там. Кто знает?

В этом разговоре я не увидел ничего замечательного. Зикали не открыл мне никаких тайн, не изрек никакого пророчества. И все же разговор произвел на меня необычайное впечатление. Сказал Зикали немного, но я чувствовал, что за этими немногими словами скрываются какие-то страшные события. Я был уверен, что старый карлик и Мамина выработали какой-то ужасный план. И результаты его скоро станут очевидными. Я догадывался, что он поспешил меня спровадить, боясь, что я как-нибудь узнаю о его плане и помешаю ему.

Я возвращался к моим фургонам по страшному ущелью. Горячий, тяжелый воздух казался мне пропитанным запахом крови, а влажная листва тропических деревьев, колеблемая порывами ветра, казалось, стонала, как люди в предсмертной агонии. В крайнем напряжении я достиг наконец моих фургонов, трясясь, как тростник, весь покрытый холодным потом, что очень необычно в такую жаркую ночь.

Мне пришлось выпить две рюмки крепкого джина, чтобы прийти в себя, и лечь спать. Но утром я проснулся с головной болью.

Дальнейший мой путь в Нодвенгу был благополучным. Я выслал вперед одного из моих охотников доложить Панде о моем приближении. Перед воротами Нодвенгу меня встретил старый приятель Мапута.

– Привет тебе, Макумазан, – сказал он. – Король послал меня с приветствием, а также, чтобы указать тебе хорошее место для стоянки. Он дает тебе разрешение на свободную торговлю в этом городе, так как знает, что ты всегда честно торгуешь.

Я поблагодарил должным образом, прибавив, что привез королю небольшой подарок, который я лично передам, если ему угодно будет меня принять. Затем, подарив Мапуте тоже какую-то безделицу, я предложил ему проехаться со мной в фургоне до места стоянки.

Место оказалось очень хорошим – небольшая долина, покрытая сочной травой; по ней извивалась речка с прозрачной, чистой водой. Из долины видно было большое открытое пространство перед главными воротами города, таким образом, я мог видеть всех, кто входил и выходил.

– Тебе здесь будет удобно, Макумазан, – сказал Мапута, – и мы надеемся, что ты продлишь свое пребывание у нас. Хотя вскоре ожидается большое скопление народа в Нодвенгу, но король отдал приказание, чтобы никто не смел ступать в эту долину, кроме твоих слуг.

– Я благодарю короля. Но по какому поводу ожидается скопление народа, Many та?

– О! – ответил он, пожав плечами, – это что-то новое. Все племена зулусов соберутся сюда на смотр. Говорят по-разному: одни – что это придумал Сетевайо, другие – что Умбелази. Но я уверен, что это дело рук ни того, ни другого, а твоего старого друга Садуко, хотя какая у него при этом цель? Я только опасаюсь, – прибавил он с тревогой, – что это кончится кровопролитием.

– Значит, Садуко стал очень могущественным?

– Он стал большим, как дерево, Макумазан. Король больше прислушивается к его шепоту, чем к крикам других. И он стал очень высокомерным. Тебе придется навестить его, Макумазан: он к тебе не придет.

– Вот как! – сказал я. – Но и высокие деревья иногда валятся.

– Да, Макумазан, – он кивнул седой головой. – Я на своем веку видел много деревьев, которые выросли большими, а буря их свалила… Но что бы ни случилось, тебе предстоит хорошая торговля, и никто не тронет тебя потому, что тебя все любят. А теперь прощай. Я передам твой привет королю, который посылает тебе быка на мясо, чтобы ты не голодал в его городе.

Вечером я отправился навестить короля и передать ему свой подарок – дюжину столовых ножей с костяными ручками. Он был очень доволен, хотя не имел ни малейшего понятия, как их использовать. Я нашел старого Панду очень утомленным и встревоженным. Поговорить с ним наедине мне не удалось. Видя, что он окружен советниками, я скоро откланялся. На обратном пути я встретился с Садуко.

Я увидел его издали. Он шел в сопровождении большой свиты, и я уверен, что и он увидел меня. Обдумав сразу план действий, я пошел прямо на него, принудив его уступить мне дорогу, чего ему очень не хотелось делать перед столькими посторонними. Я прошел мимо него, будто он был мне чужой. Как я и ожидал, подобное обращение произвело желаемое действие. После того, как мы миновали друг друга, он повернулся и спросил:

– Ты меня не узнаешь, Макумазан?

– Кто зовет меня? – спросил я. – Твое лицо знакомо мне. Как тебя зовут?

– Ты забыл Садуко? – спросил он печальным голосом.

– Нет, конечно, нет, – ответил я. – Теперь я тебя узнаю, хотя ты очень изменился с тех пор, как мы вместе охотились и сражались. Я думаю потому, что ты потолстел. Надеюсь, ты здоров, Садуко? Прощай! Я должен вернуться к своим фургонам. Захочешь меня видеть, приходи туда.

Смущенный Садуко не нашелся, что ответить, даже когда Мапута и другие, шедшие со мной, громко рассмеялись. Ничто не доставляет зулусам столько удовольствия, как то, что при них осадили выскочку.

Два часа спустя, когда садилось солнце, я к своему удивлению увидел подходившего к моему фургону Садуко в сопровождении женщины. Я сразу признал его жену, королевну Нэнди. Она несла грудного ребенка, красивого мальчика. Я встал, поклонился Нэнди и предложил ей свой походный стул, но она подозрительно взглянула на него и предпочла сесть прямо на пол, на манер туземцев. Тогда я сам уселся на стул и только после этого протянул руку Садуко, на этот раз скромному и вежливому.

Мы разговорились. Садуко ознакомил меня со списком повышений и милостей, которыми угодно было королю осыпать его за последний год. Список действительно внушительный! Садуко перечислил все награды и остановился, ожидая, очевидно, моих поздравлений. Но я ограничился только словами:

– Клянусь Небесами, мне очень жаль тебя, Садуко. Сколько врагов ты, видимо, нажил за это время. И с какой высоты тебе придется падать!

Нэнди тихонько засмеялась, и мне показалось, что ее смех еще более не понравился ее мужу, чем мой сарказм.

– Но, – продолжал я, – ты, я вижу, за это время обзавелся ребенком. Вот это лучше всех твоих титулов. Могу я взглянуть на него, инкозазана?

Нэнди была в восторге, и мы стали любоваться ребенком, которого она, по-видимому, любила больше всего на свете. В это время неожиданно подошли к нам Мамина и ее толстый неуклюжий муж Мазапо.

– О Макумазан, – проговорила Мамина, не замечая никого другого, – как я рада видеть тебя после целого долгого года!

Я с удивлением уставился на нее, даже рот разинул. Она что, оговорилась? Или не хотела сказать, что не видела меня целую неделю?

– Двенадцать месяцев, – продолжала она, – и каждый день я по несколько раз вспоминала о тебе. Где ты был все это время?

– Во многих местах, – ответил я, – в том числе и в Черном ущелье, где я посетил карлика Зикали и потерял свое зеркало.

– У нианги Зикали? Очень часто мне хотелось видеть его! Но я не могу пойти к нему, говорят, он не принимает ни одной женщины!

– Не знаю, – ответил я, – но ты можешь попробовать. Может быть, для тебя он сделает исключение?

– Я попробую, Макумазан, – прошептала она, а я замолчал, подавленный ее лживостью.

Я еще не успел прийти в себя, как услышал, что Мамина горячо приветствовала Садуко и поздравляет его с повышением, которое, по ее словам, она всегда предвидела. Садуко это, по-видимому, тоже огорошило: он ничего не ответил, но отвести глаз от прекрасного лица Мамины не мог. Тут он будто впервые заметил Мазапо и тотчас весь изменился. Лицо его приняло гордое, даже устрашающее выражение. На приветствие Мазапо Садуко повернулся и сказал:

– Как, предводитель амансомов, ты приветствуешь «подлого человека и паршивую гиену»? Почему же ты это делаешь? Не потому ли, что «подлый человек» стал знатным и богатым и что «паршивая гиена» надела на себя тигровую шкуру?

И он взглянул на него страшными глазами, словно тигр.

Мазапо, пробормотав какие-то невнятные слова, повернулся, чтобы уйти. При этом – совершенно неумышленно, я уверен – задел Нэнди с малышом. Ребенок выпал из ее рук и ударился головкой о камень довольно сильно, так, что показалась кровь.

Садуко подскочил к Мазапо и ударил изо всех сил по спине маленькой палкой, которую он держал в руке. На мгновение Мазапо замер, и я подумал, что он набросится на Садуко. Но если у него и было такое намерение, то все же он передумал и, не сказав ни слова, исчез в вечерних сумерках. Мамина громко рассмеялась.