Текст книги "Она. Аэша. Ледяные боги. Дитя бури. Нада"
Автор книги: Генри Райдер Хаггард
Жанр:
Прочие приключения
сообщить о нарушении
Текущая страница: 43 (всего у книги 60 страниц)
Глава XV
Мамина требует поцелуя
По прибытии в Нодвенгу я занемог и пролежал в своем фургоне около двух недель. Вероятно, от сильного переутомления и глубокого нервного потрясения я заболел нервной лихорадкой. Болезнь осложнилась странными головными болями, вызванными раной, полученной в битве.
Но болезнь отступала, я начал поправляться. Скауль и мои приятели зулусы, приходившие навестить меня, рассказывали, что происходит вокруг. Страна охвачена беспорядками, за уцелевшими сторонниками Умбелази устраивают настоящую охоту, их убивают. Некоторые из партии узуту настаивали даже, чтобы я разделил их судьбу, но Панда, оказывается, публично заявил: тот, кто поднимет оружие против меня, его друга и гостя, станет его врагом, и это будет причиной новой войны. Узуту оставили меня в покое, считая благоразумным довольствоваться достигнутыми результатами.
А результаты оказались значительными. Сетевайо олицетворял теперь верховную власть в стране. Отец его хоть и оставался главой нации, но было объявлено публично, что Сетевайо – ноги ее, а вся сила ведь в этих подвижных ногах, а не в склоненной главе. У Панды осталось так мало власти, что он не мог защитить даже своего собственного домашнего очага. Сетевайо объявил Номантшали, жену короля, колдуньей. Мольбы и слезы отца не разжалобили жестокого сына, и женщину казнили на его глазах. Думаю, только за то, что была Номантшали матерью Умбелази и другого убитого королевича.
Несколько дней спустя Панда прислал мне в подарок быка. Гонец, который привел его, поздравил меня с выздоровлением и сообщил, что мне нечего опасаться за свою жизнь. Сетевайо поклялся королю, что ни один волос не упадет с моей головы.
– Если бы я хотел убить Макумазана, – сказал Сетевайо королю, – за то, что он сражался против меня, то я мог бы это сделать у Индонда-кусаки. А заодно и тебя, отец мой, ведь это ты назначил его начальником своего полка и послал против меня. Но я люблю его за храбрость и за хорошую весть, что мой враг Умбелази умер от разрыва сердца. Да и ссориться с англичанами из-за Макумазана ни к чему, так что он может спать спокойно.
Гонец сообщил также, что на завтра назначен суд над Садуко и Маминой. Желательно было мое присутствие.
Я спросил, в чем их обвиняют. Ответ был таков: против Садуко выставлено два обвинения. Во-первых, он виновник гражданской войны, а во-вторых, он предатель: спровоцировав Умбелази на войну, в которой погибло много народа, он бросил королевича в решающий момент боя со всеми своими полками, а это считалось гнусным поступком в глазах зулусов, к какой бы партии они ни принадлежали.
Против Мамины выдвинуты три обвинения. Первое: она отравила ребенка Садуко, а не ее первый муж Мазапо, который невинно пострадал за ее преступление; второе: она бросила Садуко, своего второго мужа, и пошла жить с другим мужчиной; третье: она колдунья, опутавшая Умбелази своим колдовством и заставившая его добиваться трона, на что он не имел никакого права.
– Мамине придется идти очень осторожно, чтобы не попасть в какую-либо западню, – сказал я.
– Да, инкузи, особенно, если западни вырыты во всю ширину дороги и на дне каждой вбит кол. О, Мамину уже можно считать мертвой, и она заслужила это. Несомненно, она самая большая преступница во всей стране.
Я вздохнул, мне стало жаль Мамину. Гонец продолжал:
– Черный владыка Панда послал меня сказать Садуко, что разрешит ему повидаться перед судом с тобой, Макумазан, если ты пожелаешь. Король знает, что ты был его другом и можешь дать свидетельство в его пользу.
– А что сказал Садуко? – спросил я.
– Он поблагодарил короля и сказал, что ему не о чем говорить с Маку мазаном, чье сердце бело, как и его кожа, и чьи уста говорят только правду. Королевская дочь Нэнди все время с ним – она не хочет покинуть его в беде. Садуко, считает она, прав, она тоже не видит необходимости видеться с тобой до суда.
Но я знал, почему им не хотелось меня видеть: Садуко стыдился меня, а Нэнди боялась услышать от меня о каком-нибудь новом вероломстве ее мужа, о котором она еще не знала.
– Мамина тут же попросила разрешения повидаться с тобой, как только ее привели вместе с Зикали мудрым, у которого она скрывалась. Она очень обрадовалась, Макумазан, что ты в Нодвенгу, – продолжал словоохотливый гонец.
– И ей разрешили? – испуганно прервал я, вовсе не желая видеться с Маминой наедине.
– Нет, не бойся, инкузи, – с улыбкой ответил гонец, – король отказал ей, чтобы она не околдовала тебя и не вовлекла в беду, как всех мужчин. Вот почему ее сторожат только женщины и ни одному мужчине не разрешают даже близко подходить к ней. На женщин ее чары не действуют. Но говорят, что она весела, поет и смеется. Она рассказывает, что у старика Зикали ей было очень скучно, но теперь она попадет в такое место, где очень красиво, как на поле весной после первого теплого дождя, там будет много мужчин. Все они будут оспаривать ее друг у друга и сделают ее счастливой и великой. Вот что говорит она! Может быть, эта колдунья знает, как выглядит обиталище духов?
Я промолчал. Гонец ушел, пообещав вернуться на следующий день и проводить меня к месту суда.
На следующее утро, как только подоили коров и выпустили скот из краалей, гонец пришел с конвоем из тридцати воинов полка амавомбов, оставшихся в живых после великой битвы. Они приветствовали меня громкими криками «Инкузи»! Я для них был товарищ, и их восторженное ко мне отношение растрогало меня. По дороге их начальник рассказал мне, как им удалось спастись. Когда третий полк атаковал их и прорвал кольцо, небольшому отряду амавомбов, около ста человек, удалось пробиться сквозь ряды неприятеля и бежать, но не к Тугеле, где погибли многие тысячи, а к Нодвенгу. Тут они явились с рапортом к королю.
– А теперь вы в безопасности? – спросил я.
– Да, – ответил начальник. – Мы солдаты короля, а не Умбелази, и Сетевайо к нам не питает злобы. Он нам даже благодарен, что мы дали возможность узуту по горло насытиться настоящим боем, не то, что эти коровы – воины Умбелази. Он озлоблен на Садуко. Почему? Никогда не надо вытаскивать утопающего из воды, а это-то и сделал Садуко – не будь измены, Сетевайо погрузился бы в реку смерти. Но может, Садуко и помилуют, ведь он муж Нэнди, а Сетевайо боится своей сестры. Поживем – увидим.
Мы подошли к королевскому краалю, возле которого собралось множество народа. Все они кричали и ссорились. Обычная дисциплина в эти смутные дни отсутствовала. Внутри же ограды, куда вход строго охранялся, находилось только десятка два членов королевского совета, король, Сетевайо, сидевший по правую руку короля, Нэнди, несколько слуг и два огромных молчаливых парня, вооруженных дубинами. Я сразу догадался, что это палачи. В тени, в углу, я заметил старого карлика Зикали, хотя каким образом он сюда попал, не знаю.
Я смело подошел к Панде и поклонился ему. Такой же толстый, как всегда, он выглядел осунувшимся и сильно постаревшим. Он пожал мне руку и справился о моем здоровье, Сетевайо тоже протянул мне руку и спросил, не имел ли плохих последствий удар, полученный мной в голову в какой-то стычке при Тугеле.
– Нет, – ответил я, – но опасаюсь, что другие не так счастливо отделались, особенно те, кто напоролся на полк амавомбов, с которыми я случайно производил мирную разведку.
Это было дерзко с моей стороны, но Сетевайо добродушно и громко рассмеялся на шутку.
Затем я поздоровался с членами совета, которых знал, но их было немного: большинство моих старых приятелей было убито. Я сел на скамеечку, поставленную для меня недалеко от Зикали. Карлик сидел неподвижно, но уставился на меня так, будто видел впервые.
По знаку Панды открыли боковую калитку в изгороди, и в ней показался Садуко. С гордым видом прошел он к месту, где сидел король, отдал ему честь и по его знаку сел на землю. Из той же калитки вышла и Мамина, совершенно не изменившаяся. Наоборот, она показалась мне еще более красивой, чем когда-либо. Она выглядела так прелестно в своем сером меховом плаще, с синими бусами и с блестящими бронзовыми браслетами на руках и ногах. Все глаза устремились на ее стройную фигуру, когда она грациозно скользнула вперед и поклонилась королю.
Увидев Нэнди, она поклонилась и справилась о здоровье ее ребенка. Уверенная в нелюбезном ответе, она, не дожидаясь его, подошла ко мне, схватила мою руку, горячо пожала ее и сказала, что рада видеть меня живым и невредимым после пережитых опасностей.
Только на Садуко, который напряженно следил за ней своими меланхоличными глазами, она не обратила никакого внимания, словно и не заметила его. Сетевайо она тоже совершенно игнорировала, хотя он пристально смотрел на нее. Но тут взгляд ее упал на палачей, и мне показалось, что дрожь пробежала по ее телу. Она села на указанное место, и суд начался.
Первым разбиралось дело Садуко. Член совета, сведущий в зулусских законах, – могу заверить читателя, что у них твердо установленные законы, – встал и изложил обвинение против Садуко. Он рассказал, как Садуко, раньше никто, был возвеличен королем и получил в жены королевскую дочь. Садуко подговорил Умбелази пойти войной на Сетевайо, а когда она началась, он изменил Умбелази и вместе с тремя полками перешел на сторону Сетевайо, доведя этим Умбелази до поражения и гибели.
По изложении этого краткого обвинительного акта Панда спросил, признает ли Садуко себя виновным. – Виновен, о король, – ответил Садуко и замолчал.
Панда спросил, может ли он сказать что-либо в свое оправдание.
– Ничего, о король, я служил Умбелази. И когда ты объявил, что сыновья твои могут воевать друг с другом, то я, как и другие приверженцы Умбелази, работал на то, чтобы он одержал победу.
– Зачем же ты в таком случае покинул его в решительную минуту битвы? – спросил Панда.
– Я понял, что из двух быков Сетевайо сильнее, и решил быть на стороне победителя. Все этого хотят, – спокойно ответил Садуко. – Другой причины у меня не было.
Все, не исключая и Сетевайо, с удивлением вытаращили глаза. Король, слышавший, как и все мы, другую версию, казался совсем сбитым с толку. А Зикали разразился в своем углу громким хохотом.
Наступила длинная пауза, король, он же верховный судья, обдумывал, по-видимому, приговор. Но тут поднялась со своего места Нэнди:
– Отец мой, раньше, чем ты произнесешь слова, которые нельзя будет вернуть, выслушай меня. Хорошо известно также, отец мой, что Садуко был полководцем и советчиком брата моего Умбелази. И если его следует казнить за принадлежность к партии Умбелази, то за это следует казнить и меня, и бесчисленное множество других лиц, которые, однако, на участвовали в битве. Хорошо известно также, отец мой, что в этой битве Садуко перешел на сторону Сетевайо. Почему? Он говорит, что хотел быть на стороне победителя. Это неправда. Он перешел, чтобы отомстить Умбелази. Ведь брат отнял у него вот эту женщину, – она указала на Мамину, – которую он любил и любит до сих пор. Садуко согрешил, я не отрицаю этого, отец мой, но там сидит настоящая виновница, обагренная кровью Умбелази и тысяч людей, которые ушли вместе с ним в царство теней. Поэтому умоляю тебя, о король, пощади жизнь моего мужа Садуко, а если он должен умереть, то знай, что я, твоя дочь, умру вместе с ним. Я все сказала, отец мой.
И гордая дочь короля села, ожидая рокового слова.
Но Панда произнес другое:
– Рассмотрим теперь дело Мамины.
Член совета, которого можно назвать прокурором, встал и изложил обвинительное заключение против Мамины, а именно, что это она отравила ребенка Садуко, а не Мазапо; что выйдя замуж за Садуко, она бросила его и стала жить с Умбелази, наконец, что она околдовала Умбелази и подговорила его начать войну против брата.
– Если будет доказано, что эта женщина бросила своего мужа ради другого мужчины, то это преступление карается смертью, – сказал Панда, как только прокурор кончил говорить. – В таком случае, нет надобности разбирать первое и третье обвинение, пока это не будет рассмотрено. Что ты можешь сказать на это обвинение, женщина?
Все повернулись к Мамине, ожидая ответа.
– О король, – сказала она тихим, мелодичным голосом, – я не могу отрицать, что бросила Садуко ради Умбелази прекрасного, точно так же, как и Садуко не может отрицать, что он бросил побежденного Умбелази ради победителя Сетевайо.
– Почему же ты бросила Садуко? – спросил Панда.
– О король, может быть, потому, что любила Умбелази. Не даром же его называли прекрасным! И ты сам знаешь, что сына твоего нельзя было не любить. – Она остановилась и посмотрела на несчастного Панду. – Может, потому, что я хотела стать великой, а он ведь сын короля. Если бы не Садуко, он стал бы королем. А возможно, потому, что я не могла больше выносить королевны Нэнди. Она была жестока ко мне и грозилась прибить меня, так как Садуко ходил чаще в мою хижину, чем в ее. Спроси Садуко, он больше знает об этом, чем я, – и она уставилась на Садуко. Затем продолжала: – Как может женщина сказать причину, о король, если она сама ее не знает?
Последний вопрос заставил многих присутствующих улыбнуться. Тогда встал Садуко и медленно заговорил:
– Выслушай меня, о король, и я скажу то, что скрывает Мамина. Она бросила меня ради Умбелази потому, что я сам приказал ей это сделать. Я знал, что Умбелази желал ее, и хотел крепче стянуть узы, связывавшие меня с тем, кто должен был унаследовать престол. Да и надоела мне Мамина, которая день и ночь ссорилась с моей инкозикази Нэнди.
Нэнди от удивления открыла рот. Я тоже. Мамина же засмеялась и продолжала:
– Это и есть настоящие причины! Я бросила Садуко потому, что он приказал мне, чтобы сделать приятное Умбелази. Да, я ему надоела. По несколько дней не говорил он со мною, сердясь на то, что я ссорилась с королевной Нэнди. Поскольку я не имею детей, я решила: какая разница, уйду я или останусь. Если Садуко пороется в своей памяти, то вспомнит, что мы с ним об этом говорили.
И снова она пристально взглянула на Садуко, который поспешил сказать:
– Да, да, я говорил ей, что не хочу держать бесплодных коров в своем краале.
Слушатели рассмеялись, но Панда нахмурился.
– Как видно, – сказал он, – уши мои набили ложью, но где правда? Что же, если женщина бросила мужа по его собственному желанию, как он сам говорит, то ее вина отпадает. Но что ты скажешь относительно колдовства, при помощи которого ты опутала Умбелази и заставила его начать войну в стране?
– Немногое. Да и неудобно мне об этом говорить, – ответила Мамина, скромно опуская голову. – Чары, которыми я привлекла к себе Умбелази, здесь, – она дотронулась до своих прекрасных глаз, – и здесь, – она дотронулась до своих алых губ, – и в моем теле, которое все мужчины находят таким красивым. А какое отношение я имею к войне? Я никогда не говорила о ней с Умбелази. С ним, кто был мне так дорог (и слезы потекли по ее лицу), я говорила только о любви. Неужели за то, что небо одарило меня красотой, которая привлекает мужчин, меня следует казнить, как колдунью?
Никто не возражал, тем более, что все хорошо знали, как Умбелази задолго до встречи с Маминой мечтал о престолонаследии. Так отпало и это обвинение. Оставалось самое серьезное обвинение, что это она, Мамина, убила ребенка Нэнди, а не Мазапо.
Это обвинение вызвало в ней некоторое замешательство, я заметил тревогу, промелькнувшую в ее глазах.
– О король, но ведь с этим делом уже давно покончено, великий нианга Зикали определил, что Мазапо, мой муж, был колдун. За это преступление Мазапо приговорен к смерти. Разве и меня нужно судить за это?
– Нет, – ответил Панда. – Зикали только открыл, что преступление совершено при помощи яда. А яд нашли у Мазапо. Вот его и казнили, как колдуна. Но он ли пользовался ядом?
– Об этом следовало подумать прежде, чем его казнить, – прошептала Мамина, – но я забыла главное: известно, что Мазапо всегда враждебно относился к дому Сензангакона.
Панда ничего не ответил, а Нэнди встала и сказала:
– Разрешишь ли ты мне вызвать свидетеля по делу об этом яде, отец мой?
Панда кивнул головой, и Нэнди обратилась к одному из членов совета:
– Позови мою служанку Нахану, она ждет за калиткой.
Зулус вышел и вскоре вернулся с пожилой женщиной, которая нянчила Нэнди. Не выйдя замуж из-за какого-то физического недостатка, она навсегда осталась у нее в услужении. Ее все знали и уважали.
– Нахана, – попросила Нэнди, – расскажи королю и его совету то, что рассказала мне относительно одной женщины, как она заходила в мою хижину перед смертью моего ребенка и что она там делала. Скажи сперва, здесь ли эта женщина?
– Да, инкозазана, – ответила Нахана. – Вот она сидит. Как можно не узнать ее? – и она указала на Мамину, с напряженным вниманием прислушивающуюся к каждому слову.
– Расскажи об этой женщине и ее поступках, – сказал Панда.
– За два вечера до того, как ребенок захворал, я видела, что Мамина вползла в хижину моей госпожи Нэнди. Я лежала одна в углу большой хижины, и свет от очага не попадал на меня. Моей госпожи и ее сына не было в хижине. Узнав в женщине Мамину, которая состояла в дружбе с инкозазаной, я предположила, что она пришла навестить ее. Я осталась спокойно лежать в углу. Не обратила я особого внимания и на то, что она обсыпала маленькую циновку, на которой обыкновенно спал ребенок, каким-то порошком. Я слышала, что она обещала инкозазане принести что-нибудь, чтобы вывести насекомых. Мне, правда, показалось странным, что она всыпала порошок также в таз с теплой водой, приготовленной для купания младенца, и, бормоча какие-то слова, положила что-то в солому у дверного отверстия. Я хотела ее спросить, но она уже ушла. Как раз в это время я получила известие, что моя старая мать умирает в своем краале за четыре дня пути от Нодвенгу. Перед смертью она хотела меня видеть. Я забыла о Мамине и о порошке и побежала умолять госпожу Нэнди отпустить меня к матери. Она разрешила мне остаться с матерью, пока она жива. Но моя мать еще долго мучилась. Прошло несколько месяцев, пока я закрыла ей глаза. Затем наступили дни скорби и слез, несколько дней отдыха, а после них делили скот. Так прошло шесть месяцев. Я вернулась в услужение к своей госпоже и узнала, что Мамина стала второй женой моего господина Садуко, что ребенок моей госпожи умер и что Мазапо, первый муж Мамины, казнен за убийство ребенка. Но так как все это в прошлом, а Мамина была так добра ко мне, то мне и в голову не приходило рассказать о порошке, которым она посыпала циновку. Только после того, как она сбежала с королевичем, я рассказала все своей госпоже. Мы вместе тут же обыскали солому у дверей хижины и нашли снадобье, завернутое в мягкую кожу. Вот и все, что я знаю об этом деле, о король.
– Правду ли говорит эта женщина, Нэнди? – спросил Панда. – Может, она лжет, как и все остальные?
– Не думаю, отец мой. Смотри, вот мути (снадобье), которое Нахана и я нашли у дверей хижины, до этого дня закрытой.
И она положила на землю перед королем небольшой кожаный мешочек, сшитый сухими жилами.
Панда приказал одному из членов совета открыть мешочек. Зулус повиновался очень неохотно, очевидно, боясь колдовства, и высыпал содержимое на щит. Щит обнесли по кругу, чтобы все могли посмотреть. В мешочке лежало несколько сморщенных корешков, небольшой кусок человеческой берцовой кости, по-видимому, грудного ребенка. Отверстие кости было заткнуто деревянной втулкой и, как мне показалось, зубом змеи.
Панда взглянул, отшатнулся и сказал:
– Подойди сюда, Зикали мудрый, ты, который сведущ в магии, и скажи нам, что это за снадобье.
Зикали из своего угла тяжело заковылял к месту, где лежал щит. Когда он проходил мимо Мамины, она наклонилась к карлику и стала ему быстро что-то нашептывать. Но он прикрыл уши своими огромными руками, не желая слышать ее слов.
– Какое я имею отношение к этому делу, о король? – спросил он.
– Большое, как мне кажется, – сурово ответил Панда. – Ты, нианга, разоблачил колдуна Мазапо. В твоем краале скрывалась эта женщина. Ее привели вместе с тобой. Скажи нам, что это за мути. Но говори правду, чтобы не было основания называть тебя не только ниангой, но и колдуном. Иначе, – прибавил он, тщательно выбирая слова, – мне захочется убедиться, что тебя нельзя убить, как других людей. Я прикажу устроить тебе испытание, тем более, что недавно я услышал, что ты питаешь ненависть ко мне и к моему дому.
С минуту Зикали молчал в нерешительности. Он сознавал, должно быть, опасность, и быстрый ум его искал выхода. Затем он засмеялся своим жутким смехом и сказал:
– Ого! Король думает, что выдра в ловушке, – он бросил взгляд на охраняемую воинами изгородь и на свирепых палачей, пристально наблюдавших за ним. – Еще до того, как отец твой увидел свет, о сын Сензангакона, много-много раз казалось, что эта выдра попалась в ловушку. Однако я здесь, живой. Не делай опытов, о король, чтобы узнать, смертный ли я. Предупреждаю тебя: смерть, приходя к такому, как я, забирает с собою многих, очень многих… Ты разве не слышал поверье, что величайшему нианге суждено увидеть всех королей зулусов?
Что если он дойдет до конца своего жизненного пути, то не станет и короля зулусов?
Он устремил свой взор на Панду и на Сетевайо. Те в страхе съежились под его взглядом.
– Вспомни, – продолжал Зикали, – как Лютый владыка, которого уже давно нет в живых, грозил мне, «Тому, кому не следовало родиться», и убил всех, кого я любил. Но и его самого убили. Потом другие, и их тоже уже нет в живых. И только ты один, о Панда, не грозил ему. И ты один, о Панда, не был убит. Ну что, ты и теперь хочешь провести опыт, могу ли я умереть? Тогда прикажи своим собакам напасть на меня. Зикали готов, – и он скрестил руки и стал ждать.
Все тоже ждали, затаив дыхание: страшный карлик вступил в состязание с Пандой и Сетевайо. Он бросил вызов им обоим. И он выиграл. Это стало понятно, когда Панда сказал:
– Зачем мне убивать того, к кому я дружески относился в прошлом? И зачем ты говоришь такие неприятные вещи о смерти, о Зикали? В последнее время мы только о смерти и говорим! – Он вздохнул и прибавил: – Пожалуйста, скажи нам, что это за снадобье? Если не хочешь, то я пошлю за другим ниангой.
– Почему бы и не сказать, если ты спрашиваешь мягко и без угроз? Смотри, – и Зикали взял несколько сморщенных корешков, – это корни одной ядовитой травы, которая цветет по ночам на вершинах гор. Тому быку, который съест ее, смерть. Эти корни сварили в желчи и крови. Смерть приходит в хижину, если их с заклинаниями спрятать в ней. А это кость грудного ребенка, которого ненавидели, а потому бросили в лесу. Такая кость приносит несчастье грудным детям. А эта еще и наполнена заколдованным порошком. Смотри! – и, вытащив из кости деревянную втулку, он высыпал из нее какой-то серый порошок. – Это, – объяснил он, – зуб ядовитой змеи. После нужных заклинаний женщины используют его, чтобы отвратить сердце мужчины от другой женщины и привлечь его к себе. Я все сказал.
И он повернулся, чтобы уйти.
– Стой! – остановил его король. – Кто положил это гнусное зелье в хижину Нэнди?
– Как могу я сказать это, о король, не сделав нужных приготовлений и не «испытав» преступника? Ты слышал рассказ этой женщины Наханы. Хочешь – верь ей, не хочешь – не верь. Как подскажет тебе сердце.
– Если твой рассказ правдив, о Зикали, то зачем же ты обвинил в убийстве ребенка Мазапо, а не Мамину?
– Ты ошибаешься, о король. Я; Зикали, указал на семью Мазапо. Я никогда не говорил, что именно Мазапо дал яд. Это уже решили вы – ты и твой совет, о король. Нет, я знал отлично, что еще что-то скрывается за всем этим, и если бы ты вознаградил меня и попросил продолжать гадание, несомненно, я нашел бы это снадобье, спрятанное в хижине, и узнал бы, возможно, кто его спрятал. Но я очень стар и устал тогда. Да и не все ли мне равно, казнил ты Мазапо или отпустил его?
Тем более, что Мазапо был твоим тайным врагом и заслужил смерть – если не за это дело, то за другие.
Я внимательно наблюдал за Маминой. Она слушала это убийственное для нее свидетельское показание с легкой улыбкой на лице, не делая попыток прервать или опровергнуть его. Но я заметил, что когда Зикали рассматривал снадобье, глаза ее искали взгляд Садуко. Садуко же молча сидел на своем месте и, казалось, не проявлял ни малейшего интереса ко всему этому делу. Он избегал ее взгляда и отвернулся, но все же глаза их встретились, и она не спускала больше с него своих. Я думаю, сердце его быстро забилось, так как грудь начала вздыматься, на лице же появилось выражение мечтательного довольства, даже счастья. С этого момента и до конца сцены Садуко не отрывал глаз от этой странной женщины, но кроме меня и Зикали, я думаю, никто не заметил этого любопытного обстоятельства.
Король заговорил.
– Мамина, – сказал он, – ты слышала? Можешь ли ты что-либо возразить против этого? Нет? Значит, ты признаешь себя виновной и должна умереть.
– Одно только слово, о король, – спокойно попросила она. – Нахана говорит правду! Я действительно заходила в хижину Нэнди и положила туда снадобье.
– Значит, ты сама себе вынесла приговор, – сказал Панда.
– Не совсем, о король. Я сказала, что положила снадобье в хижину. Но я не сказала и не скажу, как и зачем я его положила. Пусть Садуко расскажет. Садуко был моим мужем, он, должно, ненавидит меня за то, что я бросила его ради Умбелази. Что мой бывший муж скажет, тому и быть. Если он заявит, что я виновна, то я готова ответить за свое преступление. Но если он скажет, что я невиновна, тогда, о король и о Сетевайо, я без боязни отдаюсь вашему правосудию. Теперь говори, Садуко! Говори всю правду, какая бы она ни была. Такова воля короля!
– Такова моя воля! – подтвердил Панда.
– И моя тоже! – прибавил Сетевайо, сильно, по-видимому, заинтересованный этим делом.
Садуко поднялся со своего места. Тот же Садуко, которого я всегда знал, однако совершенно другой. Жизнь, казалось, покинула его. Никто не узнал бы в нем гордого, самонадеянного красавца. Это была только тень прежнего Садуко. Тусклые, мутные глаза его неподвижно погрузились в прекрасные глаза Мамины. Нерешительно, медленно начал он свой рассказ.
– Это верно, – сказал он, – что Мамина насыпала яду на циновку моего ребенка. Это верно, что она положила дьявольское снадобье в хижину Нэнди. Но она не знала, что делает, слепо повинуясь мне. Вот как было дело! С самого начала, всегда я любил Мамину, как никогда не любил другой женщины. Но я отправился с Макумазаном в поход против Бангу. Умбези, отец Мамины, принудил ее выйти замуж за Мазапо. А мне, о король, ты дал в жены Нэнди. Но Мамина и я встретились снова и полюбили друг друга еще больше, чем прежде. Мамина, честная женщина, оттолкнула меня и сказала: «Я не люблю своего мужа, но буду ему верна». Тогда, о король, я решил отделаться от Мазапо, чтобы жениться на Мамине. Вот что я придумал: отравить моего сына и Нэнди и устроить все так, чтобы Мазапо казнили, как колдуна, а я мог бы жениться на Мамине.
Все ахнули при этом поразительном показании. Самый хитрый и самый жестокий из этих дикарей не мог бы придумать такой гнусности. Даже карлик Зикали поднял голову и вытаращил глаза. Нэнди вышла из своего обычного спокойствия и вскочила, как бы желая что-то сказать, но, взглянув сперва на Садуко, а потом на Мамину, снова села и ждала. Садуко же продолжал тем же безразличным, размеренным голосом.
– Я дал Мамине порошок, который купил у одного знаменитого знахаря. Он жил по ту сторону Тугелы, но теперь уже умер. Я сказал Мамине, что это порошок от насекомых, которых было много в хижине и которых хотела уничтожить Нэнди, и я научил Мамину, где нужно посыпать его. Кроме того, я дал ей мешочек со снадобьем, приказав сунуть в солому у дверей хижины. Это для того, сказал я Мамине, чтобы пришло счастье в мой дом. Мамина сделала по моей просьбе все, не зная, что порошок – яд, а снадобье заколдовано. Мой сын умер, как я хотел. Я и сам захворал потому, что нечаянно дотронулся до порошка. Потом я зашил мешочек с ядом в плащ Мазапо, чтобы обмануть Зикали. Мазапо объявили колдуном и казнили по твоему приказу, о король, а Мамину отдали мне в жены. Но, как я уже говорил, она мне надоела. Чтобы угодить Умбелази, я приказал ей отдаться ему, и Мамина это сделала из любви ко мне. Ты видишь, о король, она невиновна!
Садуко, как автомат, сел на землю, все еще не спуская своих тусклых глаз с лица Мамины.
– Ты слышал, о король? – сказала Мамина. – Теперь произнеси свой приговор и знай: я готова умереть ради Садуко, если на то твоя воля.
Панда вскочил в страшном бешенстве.
– Уберите его! – крикнул он, указывая на Садуко. – Уберите этого пса, который съел свое собственное дитя и недостоин жить.
Палачи прыгнули вперед. Я не мог вынести этого больше и намеревался высказать свое мнение, но не успел встать, как заговорил Зикали.
– О король, – сказал он, – как оказывается, ты по этому делу уже осудил несправедливо одного человека – Мазапо. Неужели ты хочешь так же несправедливо осудить и другого? – и он указал на Садуко.
– Что ты хочешь этим сказать? – сердито спросил Панда. – Разве ты не слышал, что этот негодяй, которого я сделал предводителем моих племен и которому дал в жены свою дочь, своими собственными устами признался, что он отравил своего, ребенка, и только ради того, чтобы сорвать плод, растущий у дороги, от которого всякий мог отгрызть кусочек. – И он презрительно взглянул на Мамину.
– Да, сын Сензангакона, – ответил Зикали, – я слышал, как Садуко это сказал своими собственными устами, но голос, которым он говорил, – это не его голос. Если бы ты был таким же искусным ниангой, как я, то знал бы это, как знает белый человек. Макумазан тоже умеет читать в сердцах людей.
Слушай, о король, и слушайте все советники короля, что я вам расскажу. Мативани, отец Садуко, был моим другом. Он был и твоим другом, о король. Когда Бангу убил его и все его племя с разрешения Лютого зверя, Чаки, я спас его сына, воспитал его в своем доме и полюбил его. И вот он стал мужчиной. Я показал ему две дороги: дорогу мудрости и дорогу безумия, которая ведет к смерти. Я предложил ему выбрать, по какой дороге он пойдет. Но на его дороге уже стояла женщина, та, которая сидит здесь, и манила его к себе. И он пошел за ней. С самого начала она изменила ему, взяв в мужья более богатого человека. Когда Садуко стал знатным и богатым, она пришла ко мне, чтобы я научил, как отделаться от ненавистного ей Мазапо. Я сказал ей, что она может бросить его или ждать, пока судьба не уберет его с ее пути. Это она отравила ребенка Нэнди, добилась казни Мазапо и втерлась в хижину Садуко. Здесь она жила некоторое время. Но вот новая тень упала на ее дорогу – тень королевича. Она обольстила и его, надеясь через него стать первой женщиной в стране. Ради этого бросила она Садуко. В груди Садуко родилась ревность. Да такая, что он только и думал о мщении. В битве при Индондакузуке ему удалось осуществить свой план. Еще раньше сговорившись с королевичем Сетевайо, – не отрицай, о Сетевайо, я все знаю, – он перешел со своим полком на сторону узуту. Вот почему потерпел поражение Умбелази и погибло много тысяч людей. Да, он сделал это только из любви к этой женщине. Это она довела его до безумия! А теперь, о король, ты слышал, как этот человек громогласно объявил, что он подлее самого подлого человека во всей стране, что он умертвил своего ребенка, которого так любил! И все для того, чтобы заполучить эту женщину. И вдруг он ее сам отдал своему другу и господину, чтобы купить его милости. Наконец, он предал и этого господина, надеясь получить от нового еще большие милости! Так ли он говорил, о король?