Текст книги ""Княгиня Ольга". Компиляция. Книги 1-19 (СИ)"
Автор книги: Елизавета Дворецкая
сообщить о нарушении
Текущая страница: 80 (всего у книги 335 страниц) [доступный отрывок для чтения: 118 страниц]
Глава 15
Хельги так скоро избавил от себя боспорцев вовсе не по доброте сердечной. Торд Железная Шея прибыл к нему из-под Карши с вестью, что дела греков плохи: с севера, из степей за соленым Меотийским озером, пришло большое конное войско. Греки снимают осаду и уходят. А значит, пора и русам оставлять Самкрай.
Несколько дней их тяжело нагруженные лодьи шли на запад вдоль побережья Таврии. Всем хотелось домой – отдыхать и хвалиться славой и добычей. Русы и славяне ехали веселые: вражеский берег остался позади, опасность погибнуть в сражении, как казалось, миновала, впереди был лишь путь вдоль Таврии и по Днепру, а потом – веселые пиры у князя, похвальба славой и добычей, почетная, богатая жизнь. Молодые мечтали о женитьбе на невестах из уважаемых родов, зрелые – о хорошем хозяйстве для сыновей.
– Про нас, поди, и песни теперь сложат, да? – смеялись те, кто слышал дружинные сказания о походах Вещего. – «Как ходили мы во царство во Хазарское…»
Но Хельги остудил радостные ожидания.
– Возвращаться в Киев еще рано, – пояснил он как-то на стоянке. – Мы ходили на каганат, Ознобиша, не просто ради добычи. Весь этот поход был нужен для того, чтобы вынудить греков заключить с нами договор о торговле. Правда, Асмунд? Ради этого мы ввязались в их войну с каганом.
– Да, таково было условие греческих цесарей, – подтвердил Асмунд. – Василевсы хотели, чтобы мы напали на Самкрай, и после этого они обещали заключить с нами договор. И мы не можем сейчас ехать прямо домой. Сначала мы должны встретиться в Таврии с царевыми мужами, с Евтихием: пусть он подтвердит, что договор исполнен и на следующее лето греки в Царьграде ждут наше посольство.
Отроки и бояре приуныли, но уговор есть уговор, а Хельги был за князя: спорить с ним не приходилось. Однако Пестрянка, слышавшая разговоры Хельги, Асмунда и старших их оружников, знала, что дело еще сложнее. Если Песах, тудун Карши, с его конницей не ограничится тем, что отогнал греков от своей крепости, а пойдет следом за ними в Таврию, весьма возможно, что впереди ждут очередные битвы. И уже очень скоро.
– Как мы будем воевать с конницей? – говорил Асмунд, когда хёвдинги и бояре собрались на совет в тени под дикой сливой. – У нас был уговор только насчет Самкрая. Помогать грекам дальше мы не брались.
– Мы заключили с ними военный союз, и они могут потребовать от нас помощи до самого конца войны, – возражал Хельги. – Чем лучше мы покажем себя сейчас, тем более выгодных условий сможем требовать. Подумай об этом, Асмунд, ведь тебе и придется на другое лето ехать в Царьград!
– Почему это мне?
– А кому? – Хельги выразительно огляделся. – Ты думаешь, у Ингвара за зиму откуда-то возьмется еще целая дружина разумных и сведущих мужей?
– Из снега налепит, что ли? – усмехнулся Вермунд, которого воеводы держали при себе ради его опытности и знания языков.
– Ну… Свенельд… Мистина… Бояре киевские. Из дружины старшие…
– Асмунд, брат мой! – Хельги подался к нему ближе и положил руку на плечо. – Прости, но ты меня огорчаешь! Ты сражался за Самкрай, наверное, будешь сражаться с хазарами в Таврии. Твоими руками будет вспахано поле для будущей торговли и союза с греками. Неужели ты позволишь, чтобы урожай собирал кто-то другой – Свенельд, или наш зять Мистина, или Тормар, или Острогляд, или Грозничар? Мы с тобой своими мечами добудем право на этот договор, мы и получим всю честь и выгоду от его заключения. Никому иному мы ее не отдадим. Я, как твой брат, ради нашего рода не позволю тебе ее отдать. Где твое честолюбие? При такой отваге и уме, в коих никто не усомнится, у тебя его удивительно мало!
– Зато у тебя на двоих хватит! – Асмунд улыбнулся.
– И я с тобой поделюсь! – заверил Хельги. – Мы, род Олега Вещего, не уступим никому! Ни Свенельд, ни прочие не принадлежат к роду, имеющему право на власть над Русской землей. А мы с тобой – племянники Вещего и шурья Ингвара. Никто не должен стоять к киевскому столу ближе, чем мы, и право решать самые важные дела принадлежит только нам. Поэтому ты ездил в Царьград, поэтому сейчас мы с тобой здесь. От нас двоих зависит самое важное – союзы и торговля с греками и хазарами, богатство нашего рода и процветание Киева. Кого теперь знают василевсы в Царьграде? Тебя. Кого запомнили хазары как русского князя? Меня. И мы отлично себя показали: с наименьшими потерями взяли Самкрай, вывезли хорошую добычу, заложили основу будущего соглашения с каганатом. Теперь нам важно не упустить греков. И тогда, – Хельги понизил голос и склонился почти к уху Асмунда, – какими делами Ингвар похвалится против наших?
– Ты о чем? – Асмунд нахмурился.
– Ни о чем. – Хельги сел прямо. – Лишь о том, что наши заслуги, как наследников Олега, не уступят его заслугам. Нас обязывает стремиться к этому честь рода и священная память Вещего. Ты согласен?
Объезжая Таврию по морю, русы не знали положения дел на суше. Однако временами видели вдали над берегом дымы: наступающий Песах жег таврийские деревни. Когда русы прибыли в бухту близ Сугдеи, их там ждал внушительный греческий отряд. Навстречу русам вышла лодка, и передали приказ: пусть пока основные силы остаются на воде, а на берег сойдут только вожди. Здесь сейчас находились основные силы греков: фемное войско и остатки ушедших от Карши катафрактов со своими начальниками. Как видно, русам союзники не очень доверяли, чему Хельги вовсе не удивился.
– Нас в Царьграде тоже чуть ли не в узилище держали и выпускали только со стражей, – усмехнулся Асмунд. – Не нравится грекам, чтобы русы по их земле с оружием ходили.
На переговоры отправился Хельги со своими людьми, оставив Асмунда на лодьях. На причале его встретил доместик фемы[140]140
Доместик фемы – должность вроде адъютанта стратига фемы (главы военной и гражданской администрации).
[Закрыть] Марк – мужчина средних лет с густыми черными бровями и лысиной среди коротко остриженных черных волос. Глубоко посаженные глаза вкупе с угрюмо-замкнутым выражением смуглого лица придавали ему сходство с псом.
Поздоровались между собой их толмачи – Вермунд от Хельги и юный, лет семнадцати, светловолосый парень с миловидным лицом, сопровождавший доместика фемы. Сами полководцы лишь кивнули друг другу.
– Почему вы ушли от Таматархи? – спросил Марк, окидывая Хельги не слишком любезным взглядом. – Вы сталкивались с хазарами?
А Хельги своим видом мог бы вызвать и чуть больше восхищения: на нем был зеленый шелковый кафтан с вытканными светло-желтыми львами, с золочеными пуговками, шелковая островерхая хазарская шапка, хазарский «хвостатый» пояс с золотыми накладками и отделанный шелком красный плащ – сразу было видно, что это человек знатный и удачливый.
– Мы сделали то, зачем ходили к Самкраю, – Хельги развел руками, и Марку бросился в глаза золотой браслет. – Для чего же нам было оставаться, если вы отступили из-под Карши?
– Сделали то, за чем ходили? – нахмурился Марк. – Не хочешь ли ты сказать, что вы взяли Таматарху?
Звучало это так, будто он спрашивал, не залезли ли они на небо.
Вместо ответа Хельги слегка повел рукой, будто предлагая обратить внимание на свой кафтан. А заодно на два золотых перстня – один с красным самоцветом, другой с многоцветной эмалью.
– Но этого не может быть! – вопреки увиденному, Марк не верил. – Взять Таматарху! Имея шестьсот человек, без осадных орудий, без машин! Я знаю, каковы тамошние стены! А у вас даже нет никаких приспособлений, я не видел, чтобы вы везли с собой тараны или хотя бы лестницы! Что ты мне рассказываешь?
– Я рассказываю тебе чистую правду, – улыбнулся Хельги, – и ты сам увидишь доказательства, то есть нашу добычу и пленных, когда моя дружина высадится и устроит стан. Среди наших пленных, кстати, находится Никодим, епископ Таматархи, а уж он не солжет – были мы в городе или не были.
– Епископ Таматархи! – Марк вытаращил глаза, едва не задохнувшись от изумления. – Вы взяли… в плен епископа!
– Мы хорошо с ним обращались. Всем ведь известно, что за столь выдающихся людей можно получить немалый выкуп, а за епископа, пожалуй, захочет заплатить сам патриарх в Константинополе. И поскольку мы не причинили ему ни малейшего вреда, я рассчитываю взять за него как за невинную деву – серебром по весу.
Русы вокруг подавили ухмылки, вспомнив разговоры, коими это пленение сопровождалось. Намеки на «деву» и на то, что хоть увесистая попалась – серебра выйдет много…
– Дья… Клянусь головой Богоматери! – от изумления и возмущения Марк не находил слов. – Да как вы посмели?
– Это мое право! – Хельги перестал улыбаться и положил руки на бедра, расправив широкую грудь. – Все, что находится во взятом городе, – наша добыча. Таковы правила всякой войны, и таков был уговор, который мы заключали с вами перед этим походом. Когда на берег сойдет мой брат Асмунд, он это подтвердит. Принимая на себя это дело, я выспросил у него все условия, и я уверен: там не было такого, что мы не имеем права брать в плен кого-либо в захваченном городе!
Марк стиснул зубы так, что они едва не заскрипели.
– Да кто же знал… Кто мог подумать, что вы войдете в город!
– А василевсы посылали нас на Самкрай, думая, что мы в него не войдем? – Хельги поднял брови. – Чего же они хотели?
Но Марк уже опомнился. Сейчас было не время обсуждать, кто чего хотел и на что рассчитывал.
– Об этом позже, – процедил он. – Есть более насущные дела. Пусть твои люди располагаются, сегодня отдыхайте, а завтра для вас найдется дело. Вечером приезжай в Сугдею. Патрикий Кирилл, стратиг Херсона, приглашает тебя на ужин. И будет очень уместно, если ты привезешь епископа… если он и правда у тебя.
Под постой русам отвели долину несколько восточнее Сугдеи – близ перевала, где был выход из горной Таврии в степную. Скутары вошли в бухту. Русы перенесли поклажу, стали устраивать стан вдоль речушки. Опытные люди посоветовали ставить шатры под деревьями, но там на всех не хватило места. Снова назначив главным Асмунда, Хельги с двумя десятками отроков сел в лодью и отправился в Сугдею. Епископа он оставил с прочими пленными, вместо него прихватив лишь епископскую печать как доказательство истинности своих слов. Зато взял с собой Пестрянку – без нее, как он догадывался, их рассказу о взятии Самкрая греки не поверят.
– Ты не побоишься поехать со мной? – спросил он у нее. – Имей в виду: греки, как я понял, вовсе не рады нашему успеху. Мало ли чего они придумают с досады…
– Не рады? – удивился Перезван, молодой боярин смолянских кривичей. – А чего же посылали-то?
– И правда! – сообразил Асмунд.
Вожди дружин переглянулись. Когда шли сборы в поход, замысел проникновения в Самкрай знал только узкий круг ближайших к Ингвару людей. Вся дружина не знала, каким образом им предстоит выполнить задачу – но и не задавалась этим вопросом, поскольку никто из «охотников» ранее Самкрая не видел и представлял его по образцу привычных славянам городцов с частоколом на валу. И уж конечно греки не ведали, каким образом отряд в шестьсот человек намерен без осадных орудий и прочих приспособлений проникнуть за высокие и прочные стены многолюдного города. А ведь греки, не в пример «охотникам» из полян и кривичей, отлично знали, каков Самкрай и его укрепления. Так на что они рассчитывали, посылая туда русов?
Так бывает: некое обстоятельство висит прямо перед глазами, но ты, занятый своими мыслями, долго ухитряешься смотреть мимо него. Пока не стукнет прямо по носу. Осознав это все, Асмунд вдруг засмеялся, но скорее изумленно, чем весело.
– Нет, он правда так сказал? – Асмунд повернулся к Вермунду. – «Да кто же знал, что вы войдете в город»?
– Сказал, – подтвердил Вермунд.
Толмач Марка по знаку начальника не стал переводить вырвавшиеся с досады слова, но Вермунд их расслышал.
– Выходит, они рассчитывали, что мы просто обложим Самкрай… и вынудим Хашмоная вернуться, оставив хазар оборонять Каршу лишь ее собственными силами, – прикинул Хельги.
– А Хашмонай не спешил назад, потому что тоже получил донесение, что нас всего шесть сотен и нет осадных орудий, – подхватил Мангуш. – Греки пытались обмануть нас и хазар, но мы обманули их всех!
– И твои царьградские друзья теперь не рады, что мы взяли город, получили добычу, да еще захватили епископа, – Хельги пристально посмотрел на Асмунда. – Может, они в этом деле желали победы вовсе не нам?
– А и думал: и не жаль им христиан-то самкрайских? – вздохнул Вермунд. – Свои же все люди, греки, и в городе собор всей епархии… Купцы опять же их попали…
Вожди помолчали; ближайшие к ним отроки, кто слышал разговор, озадаченно переговаривались. Весь поход и его успех вдруг предстали перед русами и русичами совсем в другом свете. Асмунд хмурился, сосредоточенно вспоминая разговоры с греками в Царьграде: не сглупил ли он где?
Но нет! В надежность своей памяти Асмунд верил. И Феофан, и Евтихий говорили ему совершенно четко: возьмете город и заберете любую добычу! И другие послы тоже это слышали.
– Давай-ка лучше я туда поеду, – он посмотрел на Хельги. – Мне этот Тихий не посмеет сказать, что нам не полагалось брать Самкрай.
– Достаточно, что я слышал об этом от тебя, – Хельги покачал головой. – Но ваши переговоры – это уже дело прошлое. Теперь важно, что будет дальше. Думаю, об этом у нас пойдет речь, и об этом я должен говорить с ними сам. А на тебя я оставляю войско: хотя бы один из нас должен быть с людьми, на случай, если в Сугдее у нас не заладится.
– Ну и куда ты бабу с собой тащишь? – Асмунд с намеком постучал себя по лбу.
– Я предупрежу их, что, если мы к утру не вернемся, епископ будет повешен.
– А ты куда? – Асмунд повернулся к Пестрянке. – Этот сумасшедший, а ты вроде умная баба была.
– Давно это было, – Пестрянка вздохнула и улыбнулась. – Дома я была умной. А как с вами, варягами, связалась, так и последний ум потеряла.
В этой новой жизни, оторванной от родных краев и привычных понятий, она, как и многие, совсем перестала понимать, что умно, а что глупо. И просто следовала за своим мужем, веря, что он-то знает верную дорогу.
Хельги помог ей забраться в лодью. Подстелив пустой мешок, чтобы не пачкать платье, Пестрянка села на носу. Глядя на нее сейчас, никто не догадался бы, что еще полгода назад эта женщина не знала иного платья, кроме сотканной своими руками поневы и вершника: сейчас на ней была роскошная греческая далматика трехцветного шелка, белый шелковый убрус, греческое ожерелье из золотых петелек, соединяющих крупные жемчужины, а на очелье – золотые подвески тонкой булгарской работы. Гребцы то и дело поглядывали на нее, и в их взглядах отражалось восхищение и гордость за свою «королеву».
Дружина Хельги уже видела Сугдею, когда плыли в Самкрай, но в самом городе не были. Даже после Самкрая, с его сложенным из черепков холмом и стеной шириной в три избы, греческий город Сугдея поражал своим видом. Над бухтой-полумесяцем высилась исполинская гора черновато-серого камня; из того же камня высокие стены на известковом растворе ограждали гавань и часть горы. Пестрянка уже почти привыкла, что здесь, на южных морях во владениях греков и хазар, нет ни леса, ни деревянных стен из мощных бревен, к которым она привыкла дома. В лесных краях человек расчищал небольшое пространство и те же срубленные деревья ставил себе на службу: они занимали почти прежние места, только иным порядком. Здесь же леса не было, а каменные и глиняные постройки вырастали из той почвы, на которой стояли – каменистых сухих земель, скал. Здесь люди брали то, среди чего жили – глину и камень, как славяне брали дерево, придавая иной облик, заставляя служить себе.
– О чем ты так глубоко задумалась? – окликнул ее Хельги.
– В Самкрае дома строят из глины, здесь – из камня, – она подняла на него глаза. – Может, есть такие края, где люди делают себе дома из песка? Из льда?
– Посмотрим, – усмехнулся Хельги. – Края земли мы ведь еще не видели. Может, в Серкланде дома строят из шелка. И мы все это затеяли, чтобы проложить туда дорогу. Вот и посмотрим!
Пестрянка недоверчиво усмехнулась, но подумала: да, от Самкрая на восток лежит Серкланд, и в его существовании она теперь уже не сомневалась. Да есть ли у обитаемой земли какой-нибудь край?
Снизу стены на горе казались невысокими, и позади них можно было разглядеть каждую крытую глиняной черепицей крышу. Голая каменистая вершина упиралась в самое небо, и Пестрянка подумала было, что там должно быть святилище небесных богов – до них оттуда рукой подать. Но Хельги ей напомнил, что у греков всего один бог – по имени Кристус, и святилища его не обязательно устраиваются на горах.
– Там наверху есть церковь, – подтвердил Вермунд, взятый как толмач. – В ней крестился князь Бравлин, что первым из руси ходил набегом на Таврию. Очень давно, лет, может, двести, а может, триста назад. Он первым, еще задолго до Аскольда и Олега, прошел от Варяжского моря до Киева, первым отогнал от киевских гор хазар – а тогда-то они в полной силе были, – заключил с ними мир и пошел в союзе с ними грабить здешних греков. И весьма преуспел: взял большую добычу, разорил чуть ли не все побережья до самой Карши. Даже Сугдею взял приступом.
– Тут еще не было этой стены?
– Говорят, стена была, и ворота железные были. Десять дней бились, а все же изломали ворота железные…
– Разнесли железный тын… – невольно подхватила Пестрянка, мельком вспомнив старые сказки и даже Буру-бабу.
– И вот вошли русы в город, смотрят – церковь стоит. А там гроб святого Стефана, епископа здешнего. Взяли они с гроба покров шелковый, сосуды и светильники золотые. Как вдруг, рассказывают, сам Бравлин упал наземь и закричал: «Умираю! Огромный святой муж схватил меня и держит!» Лицо его обратилось назад, будто ему свернули шею, изо рта пошла пена, и все его люди увидели, что он и правда умирает. Хотя никто больше не видел, чтобы на него кто-то напал. Тогда люди Бравлина хотели поднять его и вынести, но он возразил: «Не трогайте меня, оставьте здесь, иначе этот огромный святой муж убьет меня немедленно! Пусть все войско выйдет из города». Его люди вывели из города все войско и вернули горожанам все взятое. Но и после того невидимый святой муж не отпустил Бравлина и потребовал, чтобы он крестился. Позвали священников и просили их окрестить Бравлина…
– А он так и лежал со свернутой шеей? – уточнила Пестрянка. – И еще разговаривал?
– Со свернутой шеей люди не разговаривают, я это точно знаю, – усмехнулся Хельги.
– Это было чудо Господне, которое сотворил Божьей силой святой Стефан, – пояснил Вермунд и продолжал: – И когда Бравлина окрестили, пена из его рта перестала идти, а лицо снова стало смотреть вперед, только шея, говорят, у него еще болела. Бравлин приказал освободить весь полон греческий и всем вернул отнятое добро, а его люди крестились вслед за ним. Только, как говорят, обращение его было притворное, от страха перед святым Стефаном, который мог его убить. Ибо не слышно, чтобы по возвращении дружины Бравлина в Киев там появились христиане… Вон греков самих корабли! – Вермунд показал на крупные суда у причалов гавани. – Видать, из Царьграда.
С кораблей сгружали множество амфор с вином и оливковым маслом, которое дальше продавали в каганат, в те области, где виноградников не возделывали.
Лодья прошла мимо каменных молов, защищавших корабли в бухте от бурь, а заодно и от врагов: Хельги показал Пестрянке на крепления огромной железной цепи, которую можно было протянуть между молами и запереть бухту.
– Как в Царьграде, так же Суд перекрывают, – кивнул Вермунд.
Нижний город начинался почти от самой воды. Будто стражи-великаны, Сугдею прикрывали две горы. Постройки карабкались от моря на более пологие склоны, а северные, более отвесные, служили крепостной стеной, выстроенной самими богами. Узкий проход – единственную возможность попасть в Нижний город со стороны суши – со времен греческого владычества перегораживала стена с башнями.
На пристани русов ждали люди от стратига, но уже без начальства: лишь малый воевода-кентарх с двумя десятками отроков.
– С вами должен быть епископ Никодим, – сказал кентарх, окидывая взглядом небольшую русскую дружину. – А вместо него вы привезли женщину!
– Шагай вперед, – дружелюбно предложил ему Хельги.
Фемное войско расположилось станом вне города, но прямо от пристани стало видно, что и в самой Сугдее очень много людей. Везде стояли повозки, заполненные мешками и амфорами, виднелись привязанные козы, усталые женщины, чумазые дети, куры в корзинах. Христиане Таврии бежали от наступающих хазар под защиту греческого стратига и гор, непреодолимых для конницы.
Речь звучала в основном греческая, хотя попадались и говорящие по-хазарски. На том и другом языке Пестрянка пока запомнила лишь по десятку слов, но уже легко различала их между собой.
Вслед за кентархом русы поднимались по улочкам-лестницам, вырубленным в скале. Постройки Сугдеи не слишком отличались от того, что они видели в Самкрае: такие же низкие дома и домики с саманными либо каменными стенами, так же сложенными «колосом», под обмазанными глиной крышами из соломы или сушеной морской травы. Жили в них те же булгары, ясы, греки, хазары. Несколько веков Греческое царство боролось за эти земли с Хазарией, обитатели этой части света волнами накатывали на Таврию, перемешиваясь между собой, кому сколько позволяла вера, и сами святилища их соседствовали. Как и сборщики податей от василевса и кагана. Над теснотой обмазанных глиной крыш поднималась округлая кровля церкви – храм Двенадцати Апостолов, как сказал Вермунд.
В крепости дома были побольше и побогаче – с каменными стенами, ограждавшими дворы. Двор здешнего градоначальника, тумарха Дионисия, тоже был обнесен стеной, а с внутренней стороны – крытой галереей на деревянных столбах. Столбы и кровли сплошь оплели виноградные лозы, создав род полога и одев двор сквозной тенью. Среди резных листьев виднелись грозди с еще зелеными, мелкими круглыми ягодками.
Вступив во двор, Пестрянка наконец перевела дух и убрала от лица шелковое покрывало, под которым прятала свою белую кожу от палящих лучей. Двор был вымощен каменными плитами, такие же плиты служили порогом у входа в дом. Жилище было велико, как несколько изб, пристроенных одна к другой. Сперва гости прошли через помещение для челяди; там стояли жернова и каменные ступы для зерна, возле них возились женщины (все забыли работу и повернули к Пестрянке удивленные лица).
Потом русы вступили в другой покой, весьма обширный, но и оттуда дверной проем уводил куда-то дальше. Здесь тоже тянулись вдоль стен глинобитные скамьи под пышными овчинами, возле них стояли столы. Везде было столько народу, что Пестрянку тянуло взяться за руку Хельги. Но она крепилась, заставляя себя хранить вид невозмутимого достоинства. Она – не испуганная «понева» из кривских лесов, а почти королева – жена вождя княжьего рода, уже сумевшего заявить о себе. Асмунд, вон, с самим василевсом царьградским у него за столом беседовал… и чуть в драку не полез.
Вспомнив об этом, Пестрянка с трудом подавила улыбку и почувствовала себя увереннее. Какими бы ни были эти стратиги и тумархи, а василевсу не в версту[141]141
Не в версту – не равны.
[Закрыть], и этот большой дом перед палатами цесарскими – всего лишь глиняная камора!
Здесь находился сам стратиг фемы Херсон, патрикий Кирилл, высший представитель власти во всей греческой части Таврии. С ним вместе ждал гостей присланный из Царьграда магистр Евтихий, знакомый Асмунда. Он привез в Таврию отряд катафрактов, но в столкновении с конницей Песаха тот полег почти весь – что и вынудило греков отступить, поскольку сражаться с выученной и хорошо вооруженной конницей, не имея таковой, было бессмысленно.
Когда русы вошли, оживленный греческий говор смолк. Хельги остановился перед входом, обводя палату глазами. Оба стратига сидели во главе стола. Сами они не произвели на Пестрянку сильного впечатления: двое мужчин лет сорока, с простыми лицами, невысоких и примечательных только шелковыми одеждами. У того, на кого им указали как на Кирилла, стратига фемы Херсон, лицо было поприятнее, с более правильными чертами; очень светлые на смуглой коже серые глаза хранили отстраненное выражение, будто он намерен тщательно скрыть малейшую свою мысль, и тем напоминали две тускловатые оловянные бляшки. Евтихий, посланец василевсов, был мужчиной средних лет и бодрым, но с почти полностью седой коротко остриженной головой, небольшой седовато-черной бородкой и сильно выступающим вперед носом.
Увидев Хельги со спутниками, они замолчали и воззрились на него. На пару мгновений повисло молчание. Потом два знатных грека с видимой неохотой встали. Перед ними стоял варвар, но он принадлежал к правящему роду, а главное, был им нужен.
Хельги молчал, глядя на греков с легким любопытством. И ждал. Они тоже ждали, но на его покрасневшем от солнца лице – даже родимое пятно стало менее заметно – читалась готовность ждать сколько угодно.
– Приветствуем тебя, – наконец обронил патрикий Кирилл. – Тебя, Эльги, архонт Росии, твоих людей и… – он перевел недоумевающий взгляд на Пестрянку, – …мы надеялись поприветствовать епископа Никодима…
– И я приветствую вас, – кивнул Хельги. – Это не епископ, это моя жена, королева Фастрид.
Пестрянка кивнула удивленным грекам, подумав, как удачно, что Хельги еще полтора года назад придумал ей другое имя. «Дроттнинг Фастрид» звучало куда внушительнее, чем «Пестрянка». И впрямь можно подумать, она такого знатного рода, что ей солнце косы плетет, а месяц двор метет!
– А где же епископ Никодим? – спросил Кирилл. – Нам сказали, – он повернул голову и нашел на скамьях Марка среди своих приближенных, – что вы взяли его в плен и он у тебя.
– Он и правда у меня. И я докажу вам это. Чуть позже. Когда мы начнем беседу.
Поняв намек, Кирилл пригласил его и спутников сесть. С Пестрянкой возникло затруднение: в покое не было женского стола и вообще ни одной женщины, кроме разливавших вино и разносивших хлеб служанок. Вспомнив рассказы Асмунда, Пестрянка сообразила: у греков не принято, чтобы мужчины и женщины ели за одним столом, на том приеме у Стефана жены василевса тоже не было. Поэтому греки просто не знали, куда ее поместить, но Хельги усадил ее рядом с собой. Привыкнув к жизни среди дружины, Пестрянка чувствовала себя почти свободно – главное, чтобы поблизости был Хельги, а при нем она ничего не боялась. Но вот греки посматривали на нее в явном смятении – примерно как смутились бы отроки в гриднице, вдруг объявись среди них епископ в полном облачении.
Судьбой Никодима особенно был озабочен живший в Сугдее архиепископ Георгий. Ему Хельги отдал печать Никодима – ему самому она не требовалась, но доказывала, что глава епархии Таматархи и правда в его руках. Об этом разговор пошел довольно жесткий.
– Епископ должен быть немедленно освобожден и доставлен сюда! – требовал архиепископ Георгий – рослый и крупный мужчина лет пятидесяти с ухоженной седоватой бородой. – И ему должно быть возвращено все церковное имущество, награбленное вами в Таматархе. Вы, как союзники христиан, не имели ни малейшего права посягать на их имущество, жизнь и свободу!
– Такого уговора между нами не было, – Хельги покачал головой. – Условия нашего похода на каганат обсуждались между моим братом Асмундом и тобой, магистр Евтихий, ты можешь сам быть свидетелем. Нам было сказано: захватить Самкрай с правом взять любую добычу, которую мы сможем увезти. Об особых правах тамошних христиан не было сказано ни слова.
– Это правда? – Архиепископ вонзил недоверчиво-негодующий взгляд в магистра. – Как подобное могло произойти?
Евтихий и Кирилл переглянулись. В Константинополе никто не предполагал, что русы и впрямь войдут в Таматарху, поэтому опасность для тамошних христиан не считалась весомой. А если бы греки стали выдвигать подобное условие заранее, то и переговоры пошли бы труднее и могли бы кончиться ничем.
– Это нелепое соглашение должно быть пересмотрено! – настаивал Георгий. – Господь не даст благословения делу, в котором грабят и унижают христиан!
– Ты человек не ратный, тебе позволительно думать, будто заключенный уговор можно пересматривать, когда добыча уже взята, – благодушно заметил Хельги. – Но эти уважаемые люди, полководцы, хорошо понимают: стоит заговорить о чем-то таком один раз, и больше никаких совместных походов у нас не будет.
– Епископ Никодим должен немедленно получить свободу!
– Мы собирались в будущем году обратиться с этим делом к патриарху, но если ты желаешь сам дать выкуп за епископа – не сомневаюсь, в гавани на мытном дворе найдутся достаточно большие весы…
– Какие весы? – не понял Георгий. – Ты спятил? Имеешь в виду, что тебя пора повесить?
– Отложим это, архиепископ, сейчас не время затевать ссоры даже с варварами, – поморщился Кирилл. Говорил он негромко и невыразительно, будто ему неприятно находиться здесь. – Мы позвали тебя, архонт Эльги, чтобы поговорить о наших дальнейших действиях. Сюда от Боспора[142]142
Здесь Боспор – греческое название Керчи (хазарской Карши).
[Закрыть] идет булшицы[143]143
Булшицы – титул полководца Песаха, по предположениям исследователей, обозначает хазарского тудуна, наместника, управителя и начальника военного подразделения (гарнизона).
[Закрыть] Песах с большим конным войском.
– Насколько большим?
– Около четырех тысяч всадников. Задержать его некому, и если они пойдут вдоль моря, то уже на днях будут здесь. К Сугдее можно пройти через два перевала. Один у побережья, другой у дальнего конца долины. Они оба пологие и преодолимы для конницы. Ты, я думаю, предпочтешь стоять поближе к воде и своим кораблям, поэтому выберешь тот, что ближе к морю?
– Выберу? – Хельги сделал удивленный вид, хотя на самом деле ожидал чего-то подобного. – Но разве мы брались участвовать в каких-то сражениях в ваших владениях в Таврии? Между нами был заключен уговор только о нападении на Самкрай.
– Вы же хотели заключения договора с державой ромеев? – Кирилл бросил на него свой оловянный взгляд. – Едва ли василевс охотно пойдет на это, если вы покажете себя столь дурными союзниками и покинете нас именно тогда, когда наиболее нужны. Мои войска ослаблены осадой Боспора, битвой и отступлением. Им требуется время на отдых и восстановление. А у вас, как ты говоришь, потери небольшие.
– А что же ваше ополчение?
– Ополчение всегда ненадежно, – поморщился Евтихий. – Стратиоты только и думают, как бы поскорее вернуться в целости к своим виноградникам. Ни снаряжение их, ни лошади, ни выучка никуда не годятся. А вы избрали путь войны по доброй воле и умеете проявить стойкость. На перевале нужна крепкая пехота, как раз такая, какая у тебя. Стратиг, – Евтихий повернулся к Кириллу, – желает поручить это дело вам. Нужно не дать хазарам прорваться. По силам вам такое дело? Там нужно просто стоять и не пропустить их за перевал.
– Там одна конница? – спросил Хельги.
– Да, это только хазары, без своих федератов.
– Кого?
– Без тех подвластных племен, что обязаны им данью и войском! – пояснил Евтихий. – Понятно? Конница и лучники. Их нужно задержать на перевале.
