Текст книги ""Княгиня Ольга". Компиляция. Книги 1-19 (СИ)"
Автор книги: Елизавета Дворецкая
сообщить о нарушении
Текущая страница: 32 (всего у книги 335 страниц) [доступный отрывок для чтения: 118 страниц]
Уже к вечеру обоз вступил во владения рода Будогостичей, которые правили в низовьях Шелони как здешний старший род. Они платили дань Варяжску, а сами собирали подать «на богов», как это называлось, то есть на содержание родового святилища. Будогостичам были подчинены все окрестные гнезда поселений, числом с три десятка. Земли в устье Шелони, удобные для пахарей, считались наилучшими во всем южном Приильменье, а потому были густо заселены. Над белой равниной, пока еще не стемнело, тут и там можно было видеть дымки.
Будгощ был укреплен еще прадедами нынешних хозяев. Когда-то давно словене, пришедшие на Ильмень с юга, жили поодаль от речных путей, постепенно вытягивая цепи дедовых могил вдоль сухопутных дорог. Но поколений пять назад настали новые времена: от озера на Ловать поползли первые ватаги с Варяжского моря, ищущие дорогу на юг. Жить возле судоходных рек стало опасно: иной раз эти ватаги разоряли поселения, брали что могли, а пленников увозили с собой на продажу – целые роды пропадали так. Но те же варяги по пути назад везли арабское серебро, греческие шелка, которые соглашались выменивать на съестные припасы, полотно для рубах и парусов, отдавали в обмен на помощь в постройке и починке ладей. Сильные роды, способные за себя постоять и не стать жертвой разбоя, начали богатеть. Будогостичи принадлежали к тем, кому это удалось, и теперь их старейшина Житинег считался малым словенским князем: он вел род от давних первопоселенцев, был хозяином племенного святилища и скопил немалые богатства. Только собственную дружину ему по уговору с Варяжском содержать было нельзя, но от этого условия он рассчитывал, так или иначе, со временем избавиться.
По плотно укатанной дороге обоз подтянулся к раскрытым воротам. Будгощ был хорошо укреплен: поверх высокого вала шла стена из уложенных вдоль земли бревен, которые крепились ко вкопанным стоякам. Высотой стена была в два-три человеческих роста. С внутренней стороны ее подпирали срубы, служившие и жильем, и хлевами, и клетями для припасов, а поверх них имелся боевой ход.
Сейчас вокруг площадки в середине городца толпился народ: и местные жители, и приезжие. У дверей обчины горел костер. Туда и направился, выйдя из саней, Олег со своей киевской родней.
– Здорово, князь молодой! – слегка насмешливо, но приветливо произнес старейшина Житинег, мужчина средних лет, с золотисто-рыжей бородкой, говорливый, резкий в движениях. – Прибыли! К нашим чурам! А тут и родня твоя плесковская дожидается – на два дня вас опередила!
С Житинегом Олег был уже знаком, а вот к плесковичам подошел не без волнения. Среди людей у костра выделялись двое – и сразу было видно, что они братья.
При первом взгляде на них Олегу вспомнился дед – так и встал перед глазами, будто выглянул из отроческих воспоминаний, которые вдруг стали необычайно ясными. Эти двое, сводные младшие братья Одда Хельги, были моложе покойного князя лет на пятнадцать, но семейное сходство отчетливо проступало в продолговатых лицах с высокими и широкими лбами, в прямых носах, а главное – в очерке глаз и светлых бровей. Оба выглядели людьми уверенными в себе, но добродушными.
– Здравствуй, внучок! – смеясь, воскликнул тот, что казался чуть старше, – Вальгард. Он говорил по-словенски, не будучи уверен, что родич поймет северную речь. – Сколько лет жил по соседству почти, а познакомиться решил, только когда в даль далекую собрался!
– Простите! – Олег поклонился, потом дал Вальгарду себя обнять. – Но вы к нам жаловать не изволили, а меня к родне, пожалуй, не отпустили бы…
– Это верно: заложников берут не для того, чтобы они разъезжали по гостям на блины! – согласился Вальгард. – Ты ведь позвал нас, чтобы поговорить об этом?
– Вальгард, остановись! – второй брат, Торольв, прикоснулся к рукаву его мехового кожуха, потом тоже обнял Олега. – Мы же не будем обсуждать такие дела на морозе, не дав ему даже выпить пива! Лучше покажи нам твою молодую жену. Она ведь старшая дочь Ульва, правда?
Олег повел их к саням, где местные женщины уже помогли Мальфрид выбраться из-под шкур и собирались отвести к себе – отогревать и кормить.
Затеялись обычные разговоры: про дорогу, холод, баню, красоту молодой…
Потом родичи Житинега всех прибывших повели под крышу – кого куда. Расспросы и серьезные беседы отложили до завтра.
Несмотря на усталость, Олег долго не мог заснуть. Беглое знакомство с братьями деда оставило впечатление, будто ему показали франкский клинок, завернутый в светлый шелк. Добиться чего-то, что нужно только ему, от этих людей будет совсем нелегко!
Ради знакомства с внучатым племянником, которому предстояло стать князем в Киеве, в Будгощ явились оба брата, хотя плесковский князь Судогость считал, что хватило бы и одного, а второй пусть бы оставался на месте – мало ли что? Им не хотелось надолго задерживаться в чужом месте, да и Олег с киевлянами торопились в путь. Потому наутро все собрались в обчине: Олег с киевской родней, плесковичи, Ветурлиди с сыновьями, Житинег со старшими родичами.
Покончив с кашей, приступили к делу.
Хозяйка с дочерью тихонько стояли в женском куту, высматривая, не надо ли еще чего подать. Мальфрид не показывалась.
– Я слышал о вашем уговоре насчет обмена наследниками, – начал Вальгард.
Когда он снял шапку, оказалось, что его блекло-светлые волосы, гладко зачесанные назад и заплетенные в косу, достигают пояса. Рыжевато-золотистая борода на щеках была аккуратно подстрижена, за исключением двух длинных прядей по сторонам подбородка: они тоже были заплетены в косички, достающие до середины груди, с бронзовыми пронизками-пружинками на концах. На руках его блестели широкие серебряные браслеты и перстни, кафтан голубого шелка подчеркивал голубизну глаз.
Взгляд этих глаз был прохладен.
– Мы знавали Рагнара, твоего дядю, а нашего племянника. Жаль, что ему так не повезло… впрочем, для тебя-то это как раз хорошо. И кого Ульв конунг отдал взамен?
– В Киеве живет мой племянник Ингвар, старший сын моего брата Ульва, – ответил Ветурлиди ярл. – Он отправился туда еще совсем ребенком. А ныне, чтобы уговор наш справедливо выполнялся, со стороны вашего рода требуется не менее весомый залог. Все было бы просто, если бы у князя Олега уже был сын или хотя бы дочь, но он сам еще так молод и так недавно женат, что нам придется искать заложника среди другой его родни.
– Если ты намекаешь на меня, то напрасно! – Вальгард весело усмехнулся, но всем своим видом показывал, что мысль об этом кажется ему нелепой.
– Но ведь после Олега именно ты – старший в вашем роду! – возразил Ветурлиди.
– Я не являюсь его наследником. Даже в том печальном случае, если боги не пошлют ему сыновей… Разумеется, никто из нас так не думает, ведь твоя жена, Хельги, производит впечатление здоровой и сильной женщины.
Вальгард взглянул на Олега и дружески кивнул.
– А ее матери норны послали одиннадцать детей, из них семь мальчиков, если не ошибаюсь, – подхватил Ветурлиди. – Правда, у Дев под Ясенем[102]102
Девы под Ясенем (Иггдрасилем), они же норны – три богини судьбы в скандинавской мифологии, прядущие нити человеческих жизней. (Прим. авт.)
[Закрыть] не хватило рук прясть столько нитей и многие из них они по недосмотру оборвали, но я уверен: моему брату Ульву никогда не придется жаловаться на недостаток наследников. Как и его зятю – князю Олегу. Но пока мы лишь ожидаем появления этих детей, нам негде искать иных… юных родичей, – он не хотел еще раз произносить в этом кругу тревожное слово «заложник», – кроме как в твоей семье, Вальгард ярл.
Вальгард слегка двинул бровями: этот человек был упрям, умен, всегда знал, чего хочет, но в выражении его лица присутствовал намек на усмешку, будто он хотел сказать: вот безделица, не о чем и толковать! Не желая продолжать какой-либо разговор, он делал глупое лицо, будто ничего не понимает и нет смысла тратить время на объяснения с таким дурнем; однако еще никто, даже плесковский князь Судогость, ни угрозами, ни уговорами, ни лестью не сумел склонить этого «дурня» к тому, чего ему самому бы не хотелось.
– Пусть так вышло, что сейчас именно я – старший и ближайший родич Хельги. Но, если что, я мог бы предъявить права лишь на его собственное личное имущество, – неторопливо продолжал Вальгард. – Скажем, вот на этот красивый кафтан, но не пояс, ибо пояс – уже знак власти. Соваться мне в Киев и чего-то требовать там было бы смешно. Мой брат Одд захватил эту добычу без нашей помощи, и мы с Толе не настолько бессовестны, чтобы пытаться участвовать в дележе. Так что в рассуждении наших дел, Ветурлиди ярл, я – родственник молодого Хельги, но не наследник. И хотя мы с братом готовы оказать нашему родичу всю помощь и поддержку, которой разумно от нас ждать… именно разумно, это важно… мы или наши дети не имеем ценности для Ульва конунга в качестве заложников.
– Мой брат Ульв конунг доверил мне принести свидетельство: вы имеете для него ценность! – выразительно ответил Ветурлиди.
Прохладный взгляд голубых глаз Вальгарда скрестился с настойчивым взглядом Ветурлиди.
Тот был полноват, но подвижен: длинные темные волосы он носил распущенными, позволяя дочерям заплетать в этой гриве лишь две-три косички по сторонам лица. Со времени отъезда из дома эти косички уже успели сваляться, а расчесать волосы самому ему никогда не приходило в голову. Еще одна косичка красовалась в гуще длинной бороды – на сей раз слева, хотя бывало и справа. Шапку, отороченную дорогим белым мехом северной лисы, он держал на коленях.
– Вы с братом Ульвом – весьма достойные люди и, я не сомневаюсь, весьма гостеприимные! – Вальгард учтиво кивнул. – Вижу, что вы не просто хорошо обращались с нашим родичем Хельги, но и стали ему настоящей семьей. Однако у нас с Толе уже есть свои дома и семьи, и нам вовсе не хочется покидать их.
– Но я не сомневаюсь, что у вас обоих есть сыновья.
– Это правда.
– И если не ошибаюсь, твоя жена происходит из рода плесковских князей? Стало быть, твои сыновья – братья будущего князя Плескова? Надо думать, любой из них не откажется пожить у такого богатого и гостеприимного хозяина, как мой брат. К тому же вот еще что: мы дали Хельги превосходную жену, а у моего брата есть еще одна дочь. Она пока молода для брака, но время идет так быстро…
– Мои сыновья еще слишком молоды для брака! – Вальгард ухмыльнулся, не желая прямо сказать, что этим «женихам» всего три и четыре года. – Еще и десяти лет не прошло с тех пор, как я женился на их матери, а сыновья стали появляться ближе к концу этого срока. Не думаю, что моя жена согласится отослать их от себя.
– Но мы должны найти какой-то выход, – вмешался Честонег.
Он с самого начала беседы тревожно переводил с Ветурлиди на Вальгарда довольно хмурый взгляд, ясно понимая, что плесковский воевода отнюдь не настроен идти им навстречу.
– Если договор не будет исполнен, под угрозой окажется весь путь от Варяжского моря до Греческого. Порушатся все наши докончания, будем опять, как в Киевы веки, в бабьей тканине ходить. Или вы во Плескове больше паволок не хотите?
– Вот уж, что правда, то правда! – подхватил Житинег.
До сих пор словене не вмешивались в попытки варягов договориться между собой, но теперь хозяин Будгоща тревожно переглянулся с Ратимером, братом Судогостя, приехавшим представлять здесь плесковского князя.
– Нельзя Поозерью с Киевом ссориться. Такие богатства через нас движутся! Если какой раздор – торговые гости ходить перестанут, найдут другой путь, только мы и видали серебро, паволоки да прочее все!
– Верно князь Житинег говорит! – поддержал его Ратимер. – Наши люди давно уже говорят: надо бы и нам к грекам обоз снарядить, мы ведь тоже и мехов, и меда, и льна можем немало продавать. Сейчас-то продаем варягам, – он глянул на Вальгарда, – а это не одно и то же, что самим торговать. Сидел в Киеве брат наших воевод – хорошо. А мы, князь Олег, тоже тебе друзья! – обратился он к молодому князю. – Судогость, брат мой, мне наказал тебе кланяться и в дружбе заверять. Если ты, как в Киеве сядешь, станешь наши обозы с товарами через свои земли пускать и от разбоев оберегать, а там и в греческие земли отсылать со своими вместе, то мы бы честное докончание с тобой заключили. Не одни же поозеры… И в иных землях люди живут…
– Я понял тебя, Ратимер! – Олег пришел на помощь, видя, что плескович пытается высказать много, но не чересчур, и быть понятым, особо ничего не сказав. – Буду рад заключить честный и справедливый союз с друзьями и родичами… моих родичей.
– Да и нам не годится в стороне быть! – вклинился обеспокоенный Житинег.
До сих пор его товары отправлялись вверх по Ловати в составе обозов из Варяжска, но он никак не хотел упустить случай подружиться с киевским князем напрямую.
– Эх, князь молодой, нашли тебе жену, а то я бы из своих дочек тебе любую снарядил! Мои-то какие крепкие да румяные, чисто… репки налитые!
Все засмеялись, напряжение отпустило.
– Иметь паволоки – это всегда приятно, – ответил Вальгард Честонегу. – Но я не стану оплачивать их ценой безопасности моих детей, которые еще слишком малы, чтобы постоять за себя.
– Мой брат Ульв конунг отослал в Киев сына, которому было тогда всего шесть лет! – напомнил Ветурлиди. – Даже ранее, чем мальчика разлучают с матерью и передают воспитателю.
– Ульв имеет право распоряжаться своими сыновьями, как ему угодно. И я тоже.
Это была правда: ни Киев, ни Варяжск, ни даже плесковский князь не имел власти принудить к чему-либо Вальгарда.
– Мы сделали больше, чем требовал уговор! – горячился Ветурлиди, понимая, что все их доводы сводятся к мысли «это нужно нам», и их никак не удается превратить в «это нужно тебе». – Ульв конунг отдал в Киев не только сына, но и старшую дочь – она едет с Хельги как его жена! Если уж ты так сильно не хочешь отпустить к нам своего сына, то ты мог бы предложить жену для… кого-то из сыновей Ульва или моих. Тогда наше положение уравняется. Обмен невестами – самый древний, достойный, надежный способ союза, освященный богами. Против этого ты не станешь возражать? Ты можешь кого-то предложить? У тебя есть дочь?
Напав на эту мысль, Ветурлиди оживился и даже немного поерзал крупным телом на скамье. Его двое сыновей, молодые парни, взглянули на Вальгарда с новым любопытством.
– Кажется, – Вальгард будто в задумчивости возвел глаза к балкам закопченной кровли, – у меня их не менее трех… четыре, если считать падчерицу.
– Они еще не обручены?
– Как будто бы нет? – Вальгард поднял брови и вопросительно взглянул на Торлейва, словно сам не мог уверенно припомнить такой безделицы. – А, Толи?
Тот ухмыльнулся и помотал головой. Он был менее разговорчив, чем брат, но куда охотнее улыбался и вид имел дружелюбный.
– Сколько им лет? – продолжал Ветурлиди.
– Падчерица уже невеста, ей тринадцать. Я не вникаю в эти женские дела, но с прошлой весны она носит одежду взрослой женщины.
– Воислава – невеста, – кивнул Ратимер. – Поневу надела на прошлую Русальную неделю.
– А что скажешь о твоих родных дочерях? – уточнил Ветурлиди. – Ведь твоя падчерица не состоит в кровном родстве с Хельги конунгом.
– Моей старшей дочери семь лет. Если я правильно понимаю, ей до надевания поневы еще лет пять-шесть. Как пойдет…
Сыновья Ветурлиди приуныли, зато сам он обрадовался:
– Так вот и способ разрешить наше затруднение! Она составит отличную пару Ингвару, моему племяннику. Ему сейчас одиннадцать лет. Это будет уместный и равный брак: твоя старшая дочь, то есть старшая невеста в вашем роду, выйдет за старшего сына и наследника Ульва конунга и со временем займет место королевы в Волховце! Мы дали вашему роду невесту – мою племянницу Мальфрид, а если вы дадите нам невесту – твою дочь… как ее имя?
– Как будто… Эльга? – Вальгард снова покосился на брата, и тот опять кивнул с ухмылкой.
– Отлично! – Ветурлиди потер пухлые кисти. – Истинно королевское имя! Оно ведь было дано ей в честь Одда Хельги?
– Именно так. Мы рассудили, что раз уж моя дочь – внучка плесковского князя, то ей подойдет имя в честь ее другого родича, тоже добившегося королевского звания.
– Если ты согласишься на это обручение, мы, пожалуй, отложим требование заложника до тех пор, пока у молодого Хельги появится более близкий родич… то есть сын.
– Ну… на это, пожалуй, можно согласиться. А, Толи? – Вальгард помедлил, глядя на брата, потом кивнул. – Думаю, справить свадьбу можно будет лет через семь-восемь.
– Не лучше ли прямо сейчас, раз уж мы объявим обручение, отослать ее к будущему мужу? Ее мог бы взять с собой сам Хельги конунг, а уж он, ее родственник, хорошо присмотрит за девочкой. И как удачно, что с ним едет жена!
– Не думаю, что моя жена согласится на это. И мой тесть – а с ним надо считаться, ведь он князь. К тому же за семь-восемь лет… ты понимаешь, я желаю твоему брату Ульву долгой и славной жизни, но он уже немолодой человек, и за восемь лет его сын Ингвар из наследника может стать конунгом. И зачем девочке ездить через весь свет и обратно, когда можно будет отослать ее прямо в будущий дом? Юный Ингвар конунг в известном смысле подвергается опасности так далеко от родных мест, и он сам бы не захотел, если бы все это понимал, рисковать своей будущей женой, пока не может ее защитить.
– А твоя падчерица – она не обручена? – вдруг спросил Житинег.
– Еще нет. Вроде бы жена мне ничего такого не говорила.
– У моего старшего сына жена этой зимой умерла. Он слишком молод, чтобы жить вдовцом, и я был бы рад породниться с князем Судогостем.
– Это ты мне задачу задал! – протянул Ратимер, на которого хозяин бросил вопросительный взгляд. – Это как князь Судогость посмотрит и старейшины его… Она хоть девка во всем справная… да ведь поневу только первый год носит, приданого мало скопила. Ей бы еще пару зим поработать… Да к тому ж она – старшая внучка моего брата, а дочерей у него, кроме ее матери, больше нет. Сам понимаешь: первая наша невеста ныне, дорого будет стоить…
– Ну, нам-то с тобой спешить некуда, обо всем успеем потолковать! – ухмыльнулся Житинег.
По лицу Ратимера было заметно, что мысль об этом союзе его не отвратила, но где же видано, чтобы родичи невесты прямо так сразу давали согласие! Приди хоть сам Дажьбог на порог – делу не бывать без обязательных рассуждений о том, что «девка молода», «приданое не готово», «дома некому работать» и «наше тесто не приспело».
И все же оба словенских старейшины перемигнулись тайком от варягов. «У тех – своя свадьба, а у нас – своя!» – говорили их взгляды. И неизвестно еще, чья ладнее будет. Им, живущим в разных концах пути из Варяжского моря в Ильмень-озеро, союз между собой был удобен – не менее чем владыкам южного и северного конца Пути Серебра.
Вальгард взял один день на раздумье, но назавтра дал согласие.
– При свидетельстве всех этих свободных людей я, Вальгард сын Асмунда, обещаю во исполнение договора об обмене заложниками между нашим родом – родом Одда Стрелы по прозвищу Хельги, и родом Ульва сына Хакона из Волховца, отдать мою дочь Эльгу в жены Ингвару, сыну Ульва, – произнес воевода на прощальном пиру. – Поскольку будет в том необходимость. Призываю богов и предков хранить наш уговор.
И с этими словами он пролил немного пива из серебряного рога в очаг, потом отпил сам и передал рог Ветурлиди.
– Ну, одну девку пропили! – Ратимер подтолкнул плечом сидевшего рядом Житинега и усмехнулся. – Скоро нашей черед!
– Мы еще всех обскачем! – поддержал тот. – Уж мы-то с тобой, сват Ратеня, на свадебке-то первые спляшем! А эти пока соберутся – сколько воды утечет!
Достигнув договоренностей, Олег на следующий же день пустился в путь.
Даже такое событие, как обручение в семье, не позволяло особенно задерживаться: предстояла долгая дорога, а оттепель или ранняя весна могли вынудить дожидаться где-нибудь в чужом месте, пока сойдет ледоход.
Жена Житинега усердно старалась получше накормить отъезжающих, но Олегу и Мальфрид так не терпелось ехать, что их миски остались почти полными.
И вот Олег вновь усадил жену в сани, сам закутал ее в платок, поцеловал в кончик носа и прикрыл его платком. В отличие от Мальфрид он повеселел: то, что немаловажное препятствие разрешилось так быстро, он счел добрым предзнаменованием. Огорчало его только то, что жена, казалось, не разделяет его радости.
– Малоня, ну что ты такая квелая! – ласково упрекнул он ее, усаживаясь в сани рядом и делая знак возчикам трогать. – Вот и поехали! А я уж, знаешь ли, боялся, до весны здесь застрянем, пока будем судить и рядить.
– Ой, нет! – Мальфрид поморщилась. – Только не до весны…
– Что ты куксишься? – Олег вдруг осознал, что жена уже давно выглядит больной и едва ли это можно объяснить только волнением. – Ты здорова ли? Может, надо было задержаться? Может, тебе каких травок попить? Хоть и спешим, да уж лучше приедем попозже, чем я с хворой женой на руках в зимнюю дорогу пущусь!
– Нет, поедем! – Мальфрид вцепилась рукой в вязаной варежке в его руку. – Непременно поедем. Поскорее!
– Да что с тобой? – Олег повернулся, тревожась уже не на шутку.
Даже в рассветных сумерках было заметно, что Мальфрид бледна и тяжело дышит.
– Я… нет…
Вдруг она резко сбросила с головы большой платок, отвернулась к борту саней, наклонилась, и ее стошнило. На ходу она подхватила горсть снега почище, потом бросила, мокрой варежкой провела по лицу.
– Ты больна! – Олег схватил ее за плечи. – Зачем молчишь? Вернемся в Будгощ, отлежись, там бабы тебя полечат.
– Нет, мы не вернемся… погоди… – Мальфрид, отчаянно морщась и ловя воздух открытым ртом, снова перегнулась через край саней и судорожно закашлялась.
Позывы были напрасны: она ведь почти ничего не ела утром. Молодая княгиня опустила голову на мешок, крепко держа Олега за руку, будто заклиная не шевелиться и ничего не предпринимать.
– Потому… и молчала… – отдышавшись, с трудом выговорила она. – Нельзя им знать. Отцу… матери… этим всем… и родичам твоим плесковским.
– Почему? – пробормотал озадаченный Олег, уже начиная прозревать.
– Понесла я… затяжелела. Второй месяц знаю… скоро третий, но не уверена была… Хотела сказать, а тут… эти приехали. Ведь если… у нас ребенок… его и оставят в залог. Это же твой сын! Старший – и пока единственный. А он им всем нужен! Его еще нет, а они уже, будто вещицы, сошлись и каркают: нам, нам! Я и думаю: тебя отошлют, меня дома запрут до родов, а потом сына моего заберут себе. И останусь я – мать без ребенка, а ты – князь без наследника. А я… нет!
Мальфрид собралась с силами и села прямо. Вцепившись в руку Олега обеими руками, она устремила ему в лицо решительный взгляд покрасневших глаз.
– Не отдам! Он мой! И он у меня один! Никому не отдам! Увезу, пока не догадались, сама выращу. Хоть до семи лет, пока мать растит, он со мной будет! А там… как судьба велит. И решила: начнет меня мутить, молчать буду, терпеть буду, а никому догадаться не дам – ни матери, никому! Хоть умру, а скрою! Но мне и везло покуда – только вот на днях, вчера-позавчера, и впрямь тошнить начало.
– Ох, ты… родная моя… – не зная, что в нем сейчас сильнее, облегчение или потрясение, Олег еще не мог по-настоящему обрадоваться этой вести. – Умирать-то не надо! Нам с тобой теперь только жить!
Утомленная душой и телом, Мальфрид привалилась к его груди и закрыла глаза.
– А они, видишь, и без нас справились, – пробормотала она. – Вальгардову дочку к нам привезут за Инге выдавать, я за ней пригляжу. И сама нам не чужая, твоя племянница… или кто?
– Она мне… двоюродная тетка! – Олег усмехнулся этому родству, которое связывало его с незнакомой семилетней девочкой.
– Вот и хорошо! – Для Мальфрид, избежавшей разлуки с неведомым еще родным ребенком, сейчас все было хорошо. – А там и сынок наш подрастет…
Но сколь она ни храбрилась, дух не одолел немощи тела. По прибытии в Зорин-городок, что стоял за устьем Ловати, Мальфрид все же слегла. Приступы тошноты повторялись раз по семь-десять в день, не давая подняться.
Здешняя хозяйка, княгиня Всевида, поила ее отваром ромашки и мяты, утром почти силой заставляла есть. У нее уже было трое подрастающих детей – от двух до шести лет, и она хорошо знала, что и как.
– Это у тебя непременно мальчик будет, – приговаривала она, сидя у лежанки, на которой распростерлась Мальфрид – бледная, с распущенными волосами, не отодвигаясь далеко от края и лохани на полу. – У меня все четыре раза так было. Когда озноб пробирает – это к девочке, мне еще мать говорила, а нас у нее было пять дочерей. А коли в жар и пот бросает – это к мальчику. Еще если меду хочется или морковки сладенькой – это к девочке, а если все мяса или грибов соленых – к мальчику.
– О-о…
При мысли о чем-то из перечисленного Мальфрид снова сморщилась и потянулась к лохани.
То ли помогли заботы княгини Всевиды, то ли крепкое здоровье молодой одолело недуг, но уже через пару недель Мальфрид полегчало, она перестала извергать все съеденное и объявила, что готова продолжать путь.
Олег не без пользы провел это время в обществе мужа Всевиды, князя Дивислава. Тот был всего на несколько лет его старше, но правил с отрочества и даже расширил доставшиеся по наследству угодья. Он происходил из тех же вождей, что привели сюда будущих словен три века назад, но не пошли на Ильмень-озеро, а осели на Ловати: все старинные роды, живущие вдоль этой реки до самой Дивны и смоленских волоков, признавали его главой над собою. А с князьями дивнинских кривичей он породнился путем женитьбы на Всевиде и не намерен был на этом останавливаться. Его дед поставил городец для защиты рода и ближайшей округи от набегов со стороны варяжских дружин, но сам Дивислав, возмужав, пошел дальше и понял, что имеет такое же право взимать пошлины в обмен на пристанище и охрану.
– Вот послушай, я как рассуждаю… – говорил он Олегу, в задумчивости пропуская между пальцами пушистую русую бородку.
Был он довольно хорош собой, короткий прямой нос придавал мягкости грубоватым внушительным чертам, и портил его только глубокий шрам на лбу, тянущийся почти до затылка, и видный, будто просека, среди волос: след столкновения с каким-то очередным лиходеем, что пытался не только пройти, не заплатив, но и поживиться на счет зоричей.
– Твои родичи, ну, жены твоей отец, он ведь из Ладоги род ведет?
– Так. – Олег кивнул. – Они рассказывают, будто лет двести… или триста назад был в заморских странах такой князь: Харальд по прозвищу Боезуб. Владел он всеми землями, какие только есть на свете…
– Кроме наших! – ухмыльнувшись чужому бахвальству, вставил Дивислав.
– Не поверишь: будто бы и нашими тоже! – улыбнулся в ответ Олег. – Но, я думаю, это для красного словца. И вот жил он столько, сколько не живут – лет сто или полтораста. Уже и самому надоело. Тогда велел он всем соседям войско собирать и идти с ним ратиться. Собралось войско великое – столько лодей согнали, что от одного берега моря до другого по ним перейти можно было, будто по суше. Даже боги их варяжские на ту рать явились! Там и погиб князь Харальд, как и хотел, и не к себе домой, а в божескую обчину пировать от того поля отправился. И был у него сын по имени Ингвар. Тот после смерти отцовой за море пустился доли искать – и в Ладоге уселся. Там про него тоже много чудного повествуют. Его род в Ладоге лет двести княжил, а потом Тородд, дед моего тестя, от родни подался на юг, Волхов прошел и сел на старой стоянке корабельной. И раньше ходили там гости торговые, да было раздоров много: то варяги словен побьют, то словены варягов ограбят. А при Тородде завелся порядок: мирным гостям защита, лиходеям отпор. Тут они и разжились.
– Вот теперь вы и с Плесковом родня будете, и с Будгощем. Я слышал, тамошний князь за своего сына высватывает внучку плесковского Судогостя. Вон, боярин рассказывал. – Дивислав кивнул на Честонега. – А я с южными кривичами в родстве: моя мать была из рода смолянских князей, а жена – полоцких. Видишь, какая связка собирается? Если бы мы все, князья, что на реках живем, были бы единым родом – никакие варяги бы… никакие враги бы нам были не страшны! – поправился он, не уверенный, что его собеседника можно исключить из этого полезного, но и опасного племени. – Ты пойми: от руси, конечно, пользы много, но ведь наша эта земля. Пути торговые мы и сами теперь ведаем, и чужим людям платить, чтобы наших же купцов на нашей же земле охраняли, нам без надобности. Мой отец держал воеводу варяжского, а я его отпустил с честью. Сами справляемся. А вы с дедом, хоть родом из руси, правите полянами как князья, вот и думайте, как князья. В нас друзей ищите, в тех, кто на земле сидит крепко. А не в руси, что сегодня здесь, а завтра за Хвалынским морем.
– Да… В словах твои правды много… – задумчиво согласился Олег.
Уехав из Киева отроком, он слабо представлял себе те далекие земли, которыми ему предстояло править, точнее, не мог уверенно отличить настоящие детские воспоминания от образов, навеянных чужими рассказами. В глубине души он вдруг ощутил зависть к этому человеку – такому уверенному, сидящему возле могил дедов и прадедов, которому никуда не нужно уезжать: ни ребенком, ни взрослым мужем.
О родных краях деда он слышал лишь смутные предания – тот не особенно любил их вспоминать, найдя новую родину в земле полян. Лишь однажды упомянул, будто бог по имени Харлоги, повелитель огня, указал ему путь в эти края и предрек великую славу. Но маленькому Олегу тогда почему-то показалось, будто дед не хочет, чтобы об этом знал кто-то еще.
Дед пришел когда-то в Гарды, вероятно, намереваясь найти себе место одного из тех дружинных вождей, что сидят в ключевых точках торговых путей. Но судьба повела его дальше и сделала полноправным князем. А ему, Олегу-младшему, предстояло утвердиться и укрепить род, дав ему продолжение.
Его дед и станет для будущих далеких потомков тем богоравным предком, в честь которого сооружают святилища, дают названия городам и о подвигах которых рассказывают предания по большим праздникам. Для них, потомков, он сойдет прямо с неба, ступая по облакам и не оставляя следа на земле…
– О чем размечтался? – брат Славята подтолкнул его локтем. – Небось уже семерых сыновей перед собой выстроил и учишь мечом орудовать?
– Вроде того! – Олег потряс головой и с облегчением рассмеялся.
Наконец Мальфрид, которую он навещал по три-четыре раза в день, обрадовала его известием, что готова к дальнейшему пути.
Велев слугам собираться, Олег вышел из городка посмотреть дорогу.
Несколько дней перед этим продолжался снегопад, и теперь вся округа была укрыта сплошным пушистым покрывалом. Сияющая белизна простиралась во все стороны, только вдали нарушаемая черным очерком леса.
Но Олег смотрел на русло Ловати. Его еще не успели разъездить, прочертить санные колеи в желтых и бурых пятнах, и Ловать лежала под белым одеялом, на котором под солнечными лучами горели жаркие искры – больно смотреть.
