Текст книги "Сага о Бельфлёрах"

Автор книги: Джойс Кэрол Оутс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 39 (всего у книги 52 страниц)

Она нисколько не жалела, что не пошла тогда на Сахарную голову. Скорее всего, это ничего бы не изменило.

Ручка двери снова дрогнула – это была ее малышка, ее чудесная Джермейн, она хотела к мамочке. А может, ее слуга, Паслён. Пожалуйста, мисс Лея, позвольте мне помочь вам… Прошу вас, снизойдите… Она отвернулась, чтобы ничего не слышать, и через какое-то время звуки стихли. Челюсти пожирают, челюсти пожираются… Но мне-то какое дело, думала она. Ей хотелось заплакать. Но она не могла. Она хотела скорбеть. Но как это делается? И зачем? Что от этого изменится? Какой смысл? Она была слишком прагматична, слишком любила деятельность. Ее глаза сухи, а голова плывет по какому-то абстрактному морю, как же она устала…

Даже когда они вошли к ней, открыв дверь заветным ключом, даже когда сообщили шепотом, что Гидеон попал в аварию на шоссе, она не заплакала. С невероятным усилием она открыла глаза. Какое мне дело, хотел произнести ее хриплый, иссушенный голос, но сил просто не было.

Стачка

Сэм, новый бригадир и защитник интересов сезонных рабочих, моложавый мужчина с кожей цвета кофе с молоком, с небольшой, гладкой, как колено, головой и гибким телом. Он был ниже ростом, чем Гидеон, но, поскольку держался очень прямо, чуть откинув голову назад, казалось, что он смотрит на Гидеона, как равный. С его лица не сходила улыбка – Сэм улыбался во весь рот, словно постоянно пребывал в изумлении. Бельфлёры даже обсуждали, это заискивающая улыбка или насмешливая?

– Он хочет, как лучше, – говорили одни.

– Ничего подобного! Он – бунтовщик, – говорили другие.

– Но слова его удивительно разумны, если учесть…

– В старые времена не было бы этих сложностей.

– Говорят, он изучал право…

– Подумаешь, пролистал пару книг и журналов, да вон у него в автобусе стопка газет – вот и вся «учеба».

– У него договор с профсоюзом штата.

– Да плевать ему на остальных – он лишь себя продвигает.

– Некоторые из его идей не лишены смысла…

– Требований, не идей. Он требует!

– Поменять полы выйдет не так уж дорого. Положить цементные. И прочистить колодец.

– Это правда, отстойник действительно находится рядом с колодцем и, должно быть, стал протекать, ему немало лет…

– Почему он все время улыбается? Что он хочет доказать?

– Он нас боится.

– Он боится Гидеона.

– Нет, он смеется над нами. Сами посмотрите, как он поводит плечами. Как подергиваются его усы…

А когда он уходит, в обнимку со своими подельниками, они все покатываются со смеху, даже не пытаясь скрыть свои враждебные намерения, вы что, не видите?

– Я не против цементных полов и колодца, – медленно проговорил дедушка Ноэль, посасывая нераскуренную трубку. – Я даже не прочь установить там уборные (когда в непогоду ветер дует с той стороны, мне кажется, я чую эту вонь, на таком-то расстоянии!), даже купить для них матрацы и что там еще. И еды можно прибавить. Она же ничего не стоит, их еда. Но я против, – продолжал он, повышая голос, – чтобы мы платили им больше денег. Потому что с каждым годом их требования будут расти.

– Они хотят договор.

– Мы можем сами собрать фрукты.

– Все эти дети в поместье – пусть поработают для разнообразия. Заодно развлекутся – может, им ужасно понравится эта забава, фрукты собирать.

– Работники еще не объявили стачку. И я не думаю, что объявят.

– Сэм говорит – я попробую изобразить акцент это мелкого мерзавца: он говорит, что они не хотят бастовать, потому что это как война, это крайняя мера, только если все попытки переговоров будут провалены.

– Между тем фрукты зреют. И начинают гнить.

– Ничего подобного!

– Ну, почти.

– Но им же придется голодать, если не начнут работу и не будут получать еду!

– Они привезли еду с собой. Консервы, пакетики.

– Этого надолго не хватит.

– Они приготовились ждать.

– Да, они готовились по дороге. Сэм их готовил. – В старые времена не было бы этих сложностей… – Они убили этого, как его, Баркера. Несомненно убили. Несчастный случай на дороге. Этот новенький, Сэм, и убил.

– Мы не знаем наверняка, что он мертв…

– С Баркером у нас никогда не было сложностей. – Если они его убили, пусть Юэн арестует их! Он должен провести расследование.

– Это не его юрисдикция. Другой штат.

– Если он арестует и посадит Сэма, с остальными мы разберемся сами. Хайрам может собрать их всех и произнести речь…

– Не уверен, что у меня есть такое желание, – ответил Хайрам в явном смущении. – Потому что Сэм, в конце концов, не один.

– Он их лидер. Они его выбрали.

– Там есть еще двое-трое. Я не знаю имен, он называет их своими «адъютантами». И еще восемь-девять, может, десять человек, которые занимаются организацией всего этого… У меня где-то записаны их имена. Это надежная информация. Далеко не все работники, конечно, за Сэма, некоторые из них нервничают, и правильно делают; они работали на нас много лет подряд и знают, чего ждать, но с этими новыми идеями – устроить стачку, проделав путь в тысячи миль в тряских колымагах, – еще бы, разумеется, они напуганы. Поэтому приходят ко мне, тайком. И сообщают информацию. Я практически уверен в ее достоверности, но штука в том, что все меняется ужасно быстро, и сейчас прямых сторонников Сэма, может, человек двадцать пять, а может, часть из них уже отпала, о, сколько можно толочь воду в ступе, уже битый час это обсуждаем…

– Стачка – это как война, это крайняя мера, никто не хочет бастовать, потому что пострадают все, – но если собственники не проявят благоразумия, если не согласятся поступить по справедливости…

– Вся беда в том, что они приехали впритык. В телеграмме, было сказано, что они «задержались по не зависящим от них обстоятельствам» – с каких это пор сборщики фруктов выражаются подобным образом!

– Это проделки Сэма, выкопал дурацкое выражение в каком-то журнале.

– Мне лично не понравилось их поведение с самого начала. Они даже в глаза мне не смотрели. Я, значит, стою в комбинезоне, с непокрытой головой, как шут гороховый – вода со льдом для каждого, горячий обед по случаю приезда, а они говорят, мол, Баркера с ними теперь нет, и что-то бормочут, посмеиваясь, и никто не смотрит мне в глаза, и тут этот их задиристый герой-коротышка в алой рубашке подходит ко мне… Я заметил, как он наблюдал за мной и перешептывался с дружками, а потом подходит и представляется, так, мол, и так, я Сэм, законно избранный представитель рабочих – он намеренно не назвался «бригадиром», потом протягивает мне руку и вынуждает меня пожать ее!.. Он протягивает руку мне!.. Эта петушиная рубашка, усы топорщатся, из ноздрей и ушей волосы торчат. Вы уверены, что Юэн не может его арестовать?

– Нет – пока не будет применена сила. Пока не начнутся стычки.

– А что, будут стычки?

– Они могут нападать на наших работников или поджигать постройки – да черт их знает! Они понимают, что мы не можем помешать им, они прекрасно чуют, к чему вы тут все склоняетесь. От такого, как Сэм, ничто не утаишь.

– Думаю, ты преувеличиваешь. Ведь одно дело…

– Переговоры – лишь предлог. На самом деле их цель – поставить нас на колени. Да, Бельфлёров – на колени! Они хотят, чтобы мы умоляли их. Потому что знают, мы у них на крючке: фрукты поспели, вот-вот начнут гнить, а нам явно не светит вести дела, как раньше.

– Убрать Сэма, и они станут шелковыми, как прежде.

– Дело не в Сэме, поймите же. Сэм не один. За него даже женщины, Боже ты мой, они не хотят терпеть такое положение. Весь этот стрекот, крики, которые мы постоянно слышим…

– Я ничего не слышал.

– Но дело не в Сэме. Они хотят, чтобы он говорил за всех. Он не один.

– Ты все преувеличиваешь.

– Это ты преувеличиваешь!

У дверей раздался какой-то шорох, все оглянулись и увидели, что в маленькую курительную комнату заглядывает сам престарелый Жан-Пьер. Он выглядел немного растерянным; засаленный шелковый халат свободно болтался на исхудавшем теле. Ноэль быстро поднялся, чтобы предложить брату стул, но старик остался стоять, часто моргая.

– Что-то стряслось? – прошептал он, хватаясь за ворот своего халата. – Нам грозит опасность?

– Жан-Пьер, не волнуйся. Ничего не стряслось, нет никакой опасности, мы всё уладим. Не расстраивайся.

– Пожар? Кто-то хочет устроить пожар? Поджечь замок? Но зачем? Что же будет? Что нам делать?

– Ничего не стряслось, – сказал Ноэль и похлопал брата по плечу. – У нас всё под контролем.

У Жан-Пьера затряслась челюсть, словно в припадке, его скрюченные пальцы задрожали. Слезящиеся глаза забегали по сторонам, но ни на ком не задерживались, как если бы он не узнавал никого из присутствующих.

– Опасность? – шептал он. – Здесь, в замке Бельфлёров?

А позже, ко всеобщему удивлению, переговоры продолжились с относительным успехом.

Сэм с двумя своими «адъютантами» пришли к кучерскому дому, и стороны обсуждали ситуацию с половины пятого вечера до глубокой ночи; были выдвинуты следующие требования: улучшение условий проживания, санитарных условий, качества еды и воды, а также подписание официальных договоров – причем в присутствии юристов с обеих сторон; и, конечно, повышение жалованья. Одно за одним каждое условие выставлялось на обсуждение и принималось. Лишь по вопросу жалованья споры были нешуточные: Сэм заявил, что его «избиратели» хотят увеличить ставки на двести процентов в час, на что Бельфлёры заявили, что Сэм лжет.

– Так мы разоримся, – сказал Ноэль. – И вы это знаете!

– Ничего подобного! Бельфлёры не разорятся, – и Сэм лукаво улыбнулся, быстро сверкнув зубами.

Они продолжали спор, порой повышая голос, и один из Бельфлёров покинул стол переговоров, возмущенно фыркнув, а Сэм, немного потерявший голову от возбуждения, или собственной смелости, или от того, что долго ничего не ел, так сильно ударил кулаком по столу, что кольцо фальшивого золота на его пальце оставило царапину на сияющей поверхности.

– Я заплачу! – запальчиво воскликнул он. – Я куплю новый стол…

– Не говорите чепухи, – был ответ.

Около часа ночи они сговорились на ста шестидесяти процентах. И это было очень много. Ноэль все повторял, с неподдельной горечью, ибо был в этом убежден: так мы разоримся.

Итак, они договорились, ударили по рукам, и Сэм сказал, что утром проведет голосование среди работников, впрочем, он абсолютно уверен, что результат будет положительным (и тогда, добавил он со своей скользкой, неверной улыбочкой, мы наконец-то сможем приступить к работе – ведь ради этого, собственно, мы сюда и приехали); Бельфлёры пообещали вызвать своего юриста и пригласить второго, независимого, который будет представлять интересы работников. Ровно в час ночи Сэм с товарищами ушли, а Бельфлёры вернулись в замок, чтобы как следует выпить и уснуть. Гидеон, хотя выпил больше других, не мог заснуть дольше всех, до пяти утра.

Он рассматривал свою увечную правую руку. Он ведь правильно подобрал слово? На ней отсутствовал мизинец, отсутствовал полностью. Люди беспокойно оглядывали его руку, смутно понимая, что чего-то недостает. Еще был безобразный рваный шрам в том месте, где его укусил карлик. Рана заживала, как обычная царапина, и должна была постепенно затянуться, но по какой-то причине превратилась в довольно заметную отметину. Кажется даже, думал Гидеон, что он продолжает расти.

Однако – поразительное дело: какие мерзкие сюрпризы способно преподносить нам собственное тело…

А наутро Сэм со своей притворно-виноватой улыбочкой заявил, что «его люди» наложили вето на предложение о повышении жалованья.

Остальные предложения они, конечно, приняли; собственно говоря, это были их собственные требования; но они отказываются принять повышение ставок на то шестьдесят процентов и велели ему, Сэму, сообщить Бельфлёрам, что согласны как минимум на сто восемьдесят пять.

– Значит, наложили вето… – тихо произнес Ноэль.

А Хайрам с изумлением, заикаясь, воскликнул:

– «Вето»!.. На «п-предложение»! Этот сброд, об-бор-ванцы, шлюхи и полудурки!..

– Им нужно не только повышение жалованья, – продолжал Сэм, складывая перед собой в замок темные, загорелые руки. – Нои кое-что еще: бесплатное медицинское обслуживание по требованию, страховки, туалеты внутри помещений, а не на улице, и холодная питьевая вода во время работы.

Ему удалось, сказал Сэм с кривой усмешкой, отговорить их от требования процентных отчислений с доходов Бельфлёров – от чистой прибыли. Они очень шумели по этому поводу, но ему пришлось пресечь это желание, как и другие, которые он считает второстепенными (телефоны, плиты с духовками, холодильники, разрешение купаться в Лейк-Нуар и пользоваться лодками Бельфлёров); но – только пообещав, что в договор будущего года все эти пункты будут включены.

– Будущего года!.. – произнес Ноэль, прижав ладони к груди.

– … ведь в конце концов, толковал я им, – продолжал Сэм, повышая голос, – мы приехали сюда, чтобы собирать фрукты, а они вот-вот начнут гнить или достанутся птицам. Эти прекрасные груши и персики… Да и яблоки тоже почти созрели. Нельзя терять ни минуты, ведь это тысячи акров! Я был с ними непреклонен, – закончил он.

Хайрам пошатнулся, так что Джасперу пришлось подхватить его.

– Процент от доходов… – шептал он. – Чистая прибыль…

– Мы разоримся, – сказал Ноэль. – Мы и так на грани разорения.

Гидеон поднялся и навис над Сэмом.

– Вы сами знаете, что это бред.

– Они возбуждены, немного выпили. У них есть своя воля, – сказал Сэм, пожимая плечами.

– Это ваша воля, а не их.

– Убедитесь сами! Пойдите и спросите, раз вы всё знаете!

– Процент от доходов… – хрипел Хайрам. – Чистая прибыль…

– Мы не верим ни в какое голосование, – заявил Джаспер. – И не признаем его.

– Что ж, ваше право! – сказал Сэм. Он развел руками, его улыбка стала еще шире, потом обмякла, но не исчезла. От него исходил терпкий запах алкоголя, солнца, пота. – У людей есть собственная воля, я не их лидер, я лишь представитель. Я им не указ – уж кого-кого, а меня вы обвинять не можете.

Гидеон схватил его за плечи, поволок к двери и вытолкнул вон.

– Лжец. Вымогатель, – сказал он.

У Сэма подогнулись колени, и он чуть не полетел носом на дорожку. Но удержал равновесие, выпрямился и сделал нервный, непристойный жест в сторону Гидеона.

– Ты, вымогатель, – сказал Гидеон.

– Бельфлёр, – бросил Сэм и удалился, не ускоряя шага.

Однако работники, казалось, были настроены серьезно, и некоторые из них решили, что стачка началась; кучка детей стала носиться по грушевому саду, сбивая плоды дубинками, давя ногами, бросаясь ими друг в друга. Раздавался то резкий визг, то взрывы смеха, и многие из пришлых, даже дети лет двенадцати-тринадцати, к десяти утра уже были полупьяны.

– Они разорят нас, – повторял Ноэль.

– Но ведь это лишь урожай фруктов, правда? – сказала Корнелия.

Однако в ее лице не было ни кровинки, она сидела в своем кресле нахохлившись, в свалявшемся и немного сдвинутом набок парике. Надо бы хорошенько его расчесать, а то создавалось впечатление, будто в нем устроили гнездо мыши.

– Сначала мы потеряем фрукты, – ровным голосом сказал Ноэль, – потом пшеницу, а потом и все остальное – молочную ферму, собственность в Рокленде и в Фоллз. Гипсовые рудники очевидно убыточны, титановые могут иссякнуть… Или рабочие забастуют. Да, они, без сомнения, забастуют, когда прослышат… Когда они узнают, как нас унизили.

– Была бы здорова Лея… – прошептала Корнелия.

– Лея! – воскликнул Ноэль и растерянно заморгал, словно, по своей старческой рассеянности, уже мысленно вычеркнул ее из числа живых.

Узнав о возмутительном поведении сезонных работников, молодежь тут же заявила, что они сами соберут фрукты. Пусть эти дурни лезут в свои автобусы и отправляются восвояси, паршивцы ленивые, Бельфлёры сами соберут свои фрукты, работенка-то непыльная.

Больше всех энтузиазма проявлял Гарт, но собралась целая компания, в основном городские дети из числа приехавших на лето; все они столпились вокруг него и галдели, заражаясь общим возбуждением. Помогать им вызвались почти все слуги – кроме совсем старых, разумеется; даже Паслён, несмотря на свой горб и вдавленную грудь (ведь из-за этого, наверное, взбираться по лестнице было для него мукой) тоже был готов взяться за работу. «С этой шушерой важно принять решение и не отступать ни на шаг!» – возбужденно говорил он всем подряд.

Молодежь возглавила процессию, которая направилась в сады, не позаботившись ни о шляпах, ни о перчатках, словно это была очередная игра; они насвистывали и пели, и шутливо нападали друг на друга с лестницами наперевес, словно бодливые бараны. Их рвение было столь пылким – они окликали друг друга сверху и снизу, бросали друг другу плоды, забирались на скрипящие от тяжести ветки на опасной высоте, – что прошло целых сорок пять минут (а солнце, хотя до полудня было еще далеко, жарило неумолимо), пока они начали терять силы; первой сдалась девочка из Синкфойлов: ее плотная, раскрасневшаяся кожа вдруг стала пугающе бледной.

– Кажется, я сейчас упаду в обморок, – пробормотала она и выронила корзину с персиками, так что та запрыгала по ступенькам стремянки вниз.

Вслед за ней потеряла сознание Вида (было и впрямь чудовищно жарко, солнце безжалостно палило сквозь листву); а потом младший из братьев Раш, он весь взмок, лазая вверх-вниз по стремянкам и хватая товарищей за лодыжки; а потом одна из девушек с кухни, хотя и была с виду ни дать ни взять неутомимая рабочая лошадка. Дети один за другим роняли корзины, так что персики катились во все стороны, а остальные поднимали их на смех: «Вот лентяи! Вы только взгляните! Слабаки!»

Но солнце совсем разъярилось, а никто из сборщиков не был привычен к тяжелой работе; собирать фрукты казалось плевым делом, но ведь приходилось постоянно тянуться вверх, поэтому быстро начинали ныть плечи, потом руки и ноги, по телу ручьями струился пот, перед глазами мелькали странные черные «мушки» и вскоре… вскоре в саду остались только Гарт, Паслён да еще с полдюжины слуг, которые с хмурым видом, но споро собирали персики. Однако солнце карабкалось все выше, и тогда остались только Гарт и Паслён, а потом, около трех часов, у Гарта вдруг случился внезапный и жесточайший приступ рвоты, и это был конец. Горбун, возможно, продолжил бы собирать до сумерек, если бы не оступился, когда в очередной раз лез наверх – его правая нога ушла вперед, левая назад и, резко взвизгнув, несчастный человечек полетел в раззяв стремянки лицом вниз, опрокинув на себя и ее и свою корзину (уже на две трети наполненную персиками). Так завершился сбор фруктов и для Паслёна.

Бельфлёры с отчаянием констатировали: как же мало они собрали!.. Когда фрукты высыпали в корзины объемом в бушель и расставили в ряд, их оказалось не больше трех дюжин; и бо́льшая часть плодов, отметил Гидеон, были битые.

Это безумие, думал он. Потом выпрямился – внизу спины стрельнуло, – и долго вглядывался в бескрайнюю зеленую шапку сада, под которой прятались сотни, нет, тысячи, спелых персиков. Это безумие, думал он, невидяще уставясь в небо.

Он покинул замок. Умчался на своем покрытом дорожной грязью белом двухместном «роллсе», прибавляя газу после каждого поворота, то и дело шаря в бардачке в поисках фляжки. Хотя, конечно, это было опасно, да еще, судя по звуку, двигатель барахлил, и это были не шутки, но какого черта, думал он, а в лицо ему бил ветер, отбрасывая волосы назад.

Рев мотора перешел в стук. Вот же у мастера руки-крюки, машину толком и не починили, с презрением подумал Гидеон и выжал педаль газа. Он вот-вот вырулит на шоссе, и тогда полетит со скоростью сто миль в час, туда, в Иннисфейл. Это был стук сердца, его неукротимого сердца. Отчаянного, мятущегося. Но в нем не было жалости, и он продолжал давить на педаль.

Он хотел взять с собой дочку, просто покататься. Ведь он так редко ее видел. Он любил ее, но почти не видел. Она вжалась в угол комнаты, немного напуганная его поведением (он был такой оживленный, игривый, на себя непохож), но она, конечно, согласилась бы поехать, если бы не Лили, сказавшая с неожиданной решительностью: «Нет. Ты гоняешь слишком быстро. Мы все это знаем. На тебе клеймо. Как и на моем муже. Не трогай ребенка».

(Поскольку мать Джермейн была больна, о девочке заботилась Лили. Она угощала ее печеньем с арахисовым маслом и деревенским хлебом со сливовым джемом; они делали украшения из ракушек. Нанизывали красивые бледно-голубые и желтоватые ракушки на длинные грубые нитки, чтобы получилось ожерелье; одно из них предназначалось для Джермейн в подарок на день рождения. Он же помнит, что через несколько дней у нее день рождения?.. Нет, он не помнил.)

«И тем не менее это моя дочь. У меня есть право, и я не сдамся».

Гидеон сворачивал на старую Военную дорогу, когда все и случилось: он будто наехал на огромный лист металла, и раздался ужасный, оглушительный треск. Он ударил по тормозам, и машину повело, задние колеса словно бросились догонять передние, потом, перелетев какую-то мелкую канаву, она влетела в кустарник, пропахала его, въехала в забор с колючей проволокой поверху и, повалив его, очутилась в кукурузном поле. Гидеона бросило вперед, потом ударило о дверцу, та распахнулась, и наконец, после всего, он упал на землю, и его кровь стала капать в грязь. Он пошарил руками в поисках Джермейн. Моя малышка. Где же она? Ее тоже выбросило? (Его охватила безумная уверенность, что машина должна взорваться.)

Джермейн! Джермейн! Джермейн!