Текст книги "Граф М.Т. Лорис-Меликов и его современники"
Автор книги: Борис Итенберг
Соавторы: Валентина Твардовская
Жанры:
Биографии и мемуары
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 54 страниц)
В ноябре в Харькове произошли многочисленные обыски и аресты среди лиц, подозреваемых в распространении запрещенной литературы. 6 ноября арестована группа студентов университета и ветеринарного института219. 27 ноября на чердаке недостроенного дома доцента университета О. Сыцянко (отца революционера) были обнарркены оружие, взрывчатые вещества и запрещенные издания, а через несколько дней в жилом доме Сыцянко найдены гальваническая батарея и другие приспособления для взрыва. В тот же день последовало постановление генерал-губернатора о воспрещении частным лицам хранения, изготовления и продажи всякого рода взрывчатых веществ220. Аресты продолжались и в декабре. Покинул Харьков П.А. Теллалов. В конце 1979 г. харьковская организация «Народной воли» оказалась разгромленной. Лорис-Меликов показал, кто истинный хозяин на вверенной ему территории.
Следствие по делу харьковского революционного кружка, которое вел помощник Харьковского губернского жандармского управления капитан Голубев, длилось с ноября 1879-го до конца 1880 г. Лорис-Меликов интересовался им, даже оставив пост генерал-губернатора221. Поначалу к нему привлекли 50 человек, суду были преданы 14. Процесс по делу образования социально-революционного кружка в Харькове (А. Сыцянко и др.) проходил в Харьковском военно-окружном суде 22 сентября – 2 октября 1880 г., когда Лорис-Меликова уже не было в Харькове. В своей новой должности начальника Верховной распорядительной комиссии по охранению государственного порядка и общественного спокойствия он вскоре стал получать сведения об оживлении революционного подполья в Харькове: здесь снова начала действовать народовольческая группа.
Проведя сравнительный анализ деятельности генерал-губернаторов, П.А. Зайончковский справедливо заключил, что у Лорис-Мели-кова она была наименее репрессивной. Из общего числа сосланных
генерал-губернаторами с апреля 1879 г. по июль 1880 г. 575 человек Лорис-Меликов (оставивший этот пост в феврале 1880 г.) отправил в ссылку по политическим мотивам 37 человек, не вынеся ни одного смертного приговора (у одесского генерал-губернатора
Э.И. Тотлебена их было восемь)222.
Стоит все же обратить внимание, что карательная политика Ло-рис-Меликова, выделяясь сравнительно малым масштабом, по своим принципам была тождественна той, что проводилась в других генерал-губернаторствах, как и в империи в целом.
Последовательный просмотр дел канцелярий харьковского губернатора и генерал-губернатора за 1878 —1881 гг. показывает, что и при Аорис-Меликове, как до и после него, под арест и высылку попадали не только за антиправительственную деятельность или пропаганду, распространение или хранение запрещенной литературы, укрывательство, недоносительство, жительство по фальшивому виду и т. д., но и за «вредный образ мысли», «вредное влияние на окружающих», «неблагонадежное поведение», «сомнительные знакомства», «сомнительное поведение», «сомнительную благонадежность», «принадлежность к вредному семейству» (кто-то из членов которого разыскивался полицией), за подозрение «в сочувствии преступной пропаганде». О противодействии людям неблагонадежного образа мысли упоминает и генерал-губернатор в отчетном докладе царю.
Лорис-Меликов, впервые вплотную соприкоснувшись с практикой политического сыска в своем генерал-губернаторстве, почувствовал ненормальность существующих порядков, хотя переломить их не смог. Но позднее, вступив на новый пост, он явно использовал в своих планах преобразования полиции и запас харьковских впечатлений. Лорис-Меликов со знанием дела – «не понаслышке, не из книжки» – писал, что к обыскам у «заподозренных в политической неблагонадежности лиц» приступают часто «без достаточных к тому оснований». Он призывал к осторожности и неторопливости в таких действиях223. По его инициативе был поставлен вопрос о «несовершенстве существующей теперь системы определения политической неблагонадежности» и необходимости «строгого разбора виновности и степени неблагонадежности» при определении наказания224.
Опыт борьбы с революционерами в Харькове привел Лорис-Ме-ликова и к другим важным выводам, имевшим влияние на его дальнейшую политику. Он был согласен с наблюдениями одесского генерал-губернатора Э.И. Тотлебена, что революционные действия «не имеют местного характера», «возникая в одной местности, они продолжаются в другой», поскольку революционеры «быстро переносят свою деятельность из одного конца Империи в противоположные местности, и что все лица, примыкающие к революционному движению, видимо, составляют одно сообщество...»225. Но, в отличие от Тотлебена, Лорис-Меликов начинал понимать, что только одним объединением и согласованностью действий полиции и следственных органов разных местностей успеха в борьбе с революционным сообществом не достичь. Он уже осознал, что слишком много в стране сочувствующих и даже содействовавших тем, кто выступил против власти.
Пропагандисты и революционеры, по словам Д.А. Милютина, записанным в дневник 20 апреля, при всей чудовищности проповедуемых ими принципов, «не только не встречают отпора в обществе, но даже находят благоприятствующую почву в массе недовольных существующим порядком вещей». Военный министр замечает: «Я со своей стороны постоянно высказывал и высказываю эту самую мысль»226. Вполне возможно, что он высказывал ее и Лорис-Меликову, с которым в те апрельские дни 1879 г. тесно общался перед его отъездом в Харьков. В любом случае подобные соображения не были для Михаила Тариеловича неожиданными. Он мог не читать изданную в 1878 г. в Берлине брошюру К.Д. Кавелина «Политические призраки», где речь шла о всеобщем недовольстве и ожидании общественных перемен. Но даже в отчете за 1878 г. начальника жандармского управления Самарской губернии, подчиненной астраханскому генерал-губернатору, говорилось нечто подобное: «Теперь пропаганду более или менее ведут все, все недовольны каждый по-своему, и все недовольны правительством»227.
Спустя два месяца после отъезда из Харькова в докладе царю Ло-рис-Меликов высказал как свои собственные эти же мысли о всеобщем недовольстве и раздражении, о том, что равнодушное отношение общества «к происходящим событиям во многом парализовало принимавшиеся до сих пор меры к восстановлению порядка»228. Эти высказывания рке в значительной степени основывались не только на раздумьях об общем положении в стране, но и на итогах деятельности генерал-губернатора.
* * *
Как и повсюду в империи, так и в «отдельно взятой» Харьковской губернии росло недовольство крестьянства условиями, в которые оно было поставлено реформой 1861 г. Здесь, в крае крупного поместного землевладения и сахарозаводчиков, крестьянское малоземелье ощущалось по-своему остро. В черноземной губернии выкупные платежи были особенно высоки, а сама она стала одним из главных районов чересполосицы229. Господствовавшая в местном землевладении чересполосица являлась постоянным источником вражды как крестьян с помещиками, так и внутри самого крестьянства, порождая бесконечные тяжбы и штрафы, осложняя и без того нелегкую жизнь сельского населения.
В деревнях Харьковской губернии было неспокойно, как было неспокойно и в деревнях Воронежской, Орловской, Курской, Черниговской и Полтавской губерниях, с ноября 1879 г. подчиненных харьковскому генерал-губернатору. Но они пользовались пристальным вниманием Лорис-Меликова и ранее, как входившие в военный округ, главнокомандующим которого он числился с апреля 1879 г. Местные губернские ведомости сообщали об участившихся преступлениях против помещичьей собственности – порубках и потравах, кражах и поджогах копен пшеницы и сена. В отчетном докладе Лорис-Мели-ков отметит, что число случаев умышленного поджога чужого имущества, по представленным ему сведениям губернаторов, «заметно увеличиваясь, достигло, наконец, в течение июля, августа и сентября» 1879 г. «общего итога 166»230. Особым циркуляром генерал-губернатор предписывал дела о поджогах передавать военному суду231.
А. Скальковский сообщает, что «в нескольких случаях поджога помещичьего имущества» угроза генерал-губернатора была приведена в исполнение232. Сам Лорис-Меликов докладывал царю о трех делах против крестьян по обвинению в поджогах, переданных военному суду: два из них еще не были рассмотрены, а одно завершилось приговором к ссылке в каторжные работы. Любопытно признание Лорис-Меликова в докладе царю, что он, «ожидая от этой меры благоприятных результатов», «однако еще не в состоянии судить о принесенной ею пользе, хотя случаи умышленного поджога в последнюю треть истекшего года заметно уменьшились».
Как и везде, в Харьковском крае широко распространялись слухи о переделе помещичьих земель в пользу крестьян. Настойчивость и повсеместность этих слухов вызвали циркуляр министра внутренних дел Л.С. Макова (5 июня 1879 г.), разъяснявший, что никакой нарезки к наделу не последует. Опубликованный в харьковской печати, он сопровождался распоряжением генерал-губернатора, «повсеместно в крае опубликованном, о том, что лица, изобличенные в распространении ложных слухов относительно передела помещичьих земель, также будут предаваться военному суду». Характерно при этом замечание Лорис-Меликова, что крестьянская среда представляет собой «весьма удобную почву для преступной агитации»233. Сведения о военных судах над «злоумышленниками» – распространителями слухов о переделе земли в Харьковской губернии – попали в литературу, по-видимому, из воспоминаний А. Скальковского, но их нет ни в докладе Лорис-Меликова, ни в местных архивах. Генерал-губернатор считал, что сама по себе угроза военного суда послужила к успокоению крестьянского населения, заверяя царя, что слухи о земельном переделе «почти прекратились».
Выводы о положении крестьянства, которые граф два месяца спустя после своего нового назначения изложил в докладе царю, явно основываются и на его харьковских впечатлениях. Правда, здесь он говорит об отсутствии в стране земледельческого и фабричного пролетариата. Но «Харьковские губернские ведомости» уже обсуждали, как предотвратить возрастание местного пролетариата, имея в виду деклассированные элементы деревни, пополнявшие число бездомных и безработных в городе234. Замечая, что «крестьянское дело после кипучей деятельности первых дней вошло в общую колею», он заявляет о «неподвижности в улучшении слабых его сторон». «За сетованиями о тяжести соляного налога или круговой поруки, об упадке нашего курса и т. п. частных предметах» он видит «серьезные указания» на необходимость учесть «насущные потребности населения». А с этими потребностями Лорис-Меликов на практике познакомился именно в провинции, будучи генерал-губернатором235 (см. док. № 27).
Положение пореформенной деревни находилось в центре внимания разночинской интеллигенции. По-своему свидетельствует об этом видная общественная деятельница Харькова Х.Д. Алчевская. Ф.М. Достоевский, с которым она переписывалась, а затем и встретилась, интересовался, «как относится Харьков к «Дневнику писателя». Алчевская не скрыла, что протест вызвало утверждение (в майском номере за 1876 г.), «что демос наш доволен, а со временем ему будет еще лучше». «А много этих протестующих господ?» – спросил он. «Очень много», – отвечала я». Достоевский в этом сочувствии народу, по словам Алчевской, увидел поруку за его будущее. Но симптоматично неприятие харьковской интеллигенцией самой мысли о том, что народ доволен своим положением236.
Х.Д. Алчевская – отнюдь не радикальная по взглядам устроительница воскресных школ – хорошо была осведомлена о настроениях интеллигенции. Вместе с мужем – банковским дельцом, позднее разорившимся, – она устраивала литературные вечера, на которые собиралась молодежь, бывали учителя, предприниматели и военные.
Таких людей, озабоченных положением народа и судьбами страны, нашел Лорис-Меликов в Харьковском земстве, с которым сразу же попытался войти в контакт. Оно считалось одним из наиболее оппозиционных. Именно Харьковское земство (наряду с Полтавским, Черниговским, Тверским и Самарским) направило Александ-РУ и адрес, в котором говорилось о необходимости перемен в государственном управлении. Адрес был представлен в ответ на обращение правительства к обществу в августе 1878 г. (после убийства шефа жандармов Н.В. Мезенцева) с призывом о содействии в борьбе со злом. Земский гласный Е.С. Гордеенко произнес тогда в Харьковском земском собрании речь, которая и была принята в качестве адреса. Гордеенко заявил, что для содействия правительству общество не имеет соответствующих прав: «Дай своему верному народу право самоопределения, которое свойственно ему от природы, дай ему милостиво то, что ты дал болгарам!»237
Видный общественный деятель, Е.С. Гордеенко был разносторонним ученым, профессором химии Харьковского университета. Исследователь сельского быта, а также земского и городского самоуправления, он выступал по этим проблемам в местной и центральной печати. Знакомство с Егором Степановичем Гордеенко, бывшим городским головой, остававшимся губернским земским гласным, человеком обширных знаний и огромного жизненного опыта, вряд ли могло для Лорис-Меликова пройти бесследно.
На рубеже 70—80-х гг. крестьянский вопрос привлекал все большее внимание Харьковского земства. Гордеенко и другие земцы не предполагали покушаться на помещичью собственность, но настойчиво искали пути и средства к улучшению положения деревни, сознавая, что для земледельческой страны неустройство крестьянского хозяйства губительно. «Крупные землевладельцы подозревают, что крестьяне будто бы посягают на их собственность», – говорил в земском собрании Е.С. Гордеенко, явно имея в виду распространившиеся слухи о переделе земли. Он утверждал, что «для крупного землевладельца нужнее всего, чтобы крестьянин-сосед был богат»238. Судя по годовым отчетам Харьковского губернского земства, никаких радикальных мер к улучшению положения крестьян оно не предлагало, ограничиваясь теми, о которых шла речь в пореформенной либерально-народнической журналистике. Земцы пропагандировали средства интенсификации сельского хозяйства. Харьковское общество по распространению технических знаний через местную печать популяризировало меры борьбы с вредителями сельского хозяйства, с засухой, информировало о сортах семян, новых удобрениях. Одним из первых Харьковское земство организовало продажу через свои склады сельскохозяйственной техники239. Возрастала его роль в организации мелкого поземельного кредита с целью облегчения крестьянам покупки земли. Постоянно ставился и уездными земствами вопрос о необходимости облегчить крестьянам переселения на свободные земли240. Все эти меры не могли решить проблему малоземелья в губернии, но в случае их последовательного проведения существенно облегчали мучительный для масс процесс капитализации деревни.
В речи при открытии губернского земского собрания 6 декабря 1879 г. Лорис-Меликов признал, что, познакомившись с деятельностью и направлением учреждений местного самоуправления, он вынес убеждение в глубокой преданности своему делу представителей земства и их «постоянной заботливости об интересах населения». Земцы, привыкшие к неусыпному контролю и направляющим указаниям губернаторской власти, к непрерывным – мелким и крупным – конфликтам с администрацией, услышали от генерал-губернатора нечто новое. «...Я считаю излишним делать земскому собранию какие-либо указания», – заявил Лорис-Меликов. С такой позицией органы самоуправления столкнулись едва ли не впервые. Они привыкли ощущать зависимость от администрации, с которой должны были согласовывать свои постановления: губернатор мог их и отменить. Лорис-Меликов, признавая самостоятельность земства, обещал ему поддержку241.
Генерал-губернатор, отказавшись давать земским деятелям указания, не оставил их своими рекомендациями. В преддверии надвигавшегося вследствие неурожая голода 1880 г. он обратил внимание на важность создания продовольственных запасов и семенного фонда. Граф отвел земству серьезную роль в борьбе с пожарами. Высказал он и пожелание, чтобы местное общественное управление большее внимание уделило вопросам народного здравия: в губернии летом и осенью 1879 г. свирепствовал дифтерит. По наблюдению генерал-губернатора, сил уездного земства явно не хватает для борьбы с эпидемией. Вооруженный астраханским опытом, Лорис-Меликов и сам принял ряд централизованных санитарных мер по предотвращению болезней и эпидемий (постановления о заграждении и содержании в чистоте дворов и водоемов и т. д.)242. Генерал-губернатор в упомянутой речи перед харьковскими земцами заверил, что администрация будет содействовать их деятельности243. Дельность, строго регламентированная «Положением о земских органах», но ведь и в ней земцы постоянно ощущали утеснения. Думается, в отчетном докладе царю харьковский генерал-губернатор имел основания заявить, что ему удалось «привлечь к себе деятелей земства»244.
Не меньшее внимание уделил генерал-губернатор и городскому самоуправлению. Борясь с крамолой, Лорис-Меликов не упускал из поля зрения городское хозяйство с его сложными проблемами. Благоустройством Харькова он занимался в тесном сотрудничестве с думой. И здесь, как и в Астрахани, его присутствие в городе оставило ощутимые следы. При Лорис-Меликове в Харькове был пущен водопровод: его открытие и освящение состоялось 23 июня 1879 г. Резко возросло при нем и число мощеных улиц.
Имея в виду прежде всего интересы городского хозяйства, Ло-рис-Меликов инициирует определение губернского правления, касавшееся черты оседлости для евреев. Было установлено «записанных в цех ремесленников евреев не высылать из Харькова, хотя бы в паспортах их значилась оговорка об ограничении места жительства». Исключенных из списка ремесленников евреев разрешалось вновь записывать в цех245.
По постановлению городской думы и при активной поддержке генерал-губернатора была открыта 2-я женская гимназия. Лорис-Ме-ликов явил себя приверженцем просвещения, поддержав создание ряда библиотек уездных и сельских246. Именно он принял решение об открытии в Харькове Технологического института. Здание для него рке было построено, но местные власти, доказывая ненркность института для края, хотели утилизовать его под казармы. Лорис-Мели-ков после совещаний с думцами, земцами, профессорами и инжене-рами-путейцами решил вопрос в пользу нового учебного заведения в Харькове247. Используя свои связи в «верхах», генерал-губернатор (и главнокомандующий Харьковского военного округа) выхлопотал для Харькова заем (350 тысяч рублей) на постройку лазаретов и казарм, обеспечив решение «квартирного вопроса» для военных248. Возможно, Михаил Тариелович воспользовался с этой целью посещением Харькова министром финансов С.А. Грейгом (на пути его в Крым)249.
Благодаря всем этим действиям генерал-губернатора в союзе с органами местного самоуправления городская дума поставила вопрос о переводе Харькова из городов 2-го разряда в 1-й250.
Проблемы местного самоуправления заняли видное место в первом же докладе царю Лорис-Меликова после оставления им генерал-губернаторского поста. При всей осторожности выводов Михаила Тариеловича, видно, что, исходя из своего практического опыта, он занял здесь позицию отличную от той, на которой стояла сама власть и такие ее идеологи, как К.П. Победоносцев, М.Н. Катков, князь
В.П. Мещерский. Третировавшие земство за его бессилие и беспомощность, они одновременно утверждали чужеродность в империи «земского парламента» с его «дикой и слепой демократией». Катков с середины 70-х гг. хотел видеть в земских органах подсобную часть государственной организации. Все более убеждаясь на опыте первых пореформенных десятилетий в несовместимости органов самоуправления с самодержавием, он требовал введения их в административную систему, слияния с ней. Лорис-Меликов вполне определенно, хотя и осторожно высказался за поддержку местных земских и городских учреждений самодержавной властью, как нужных и полезных для нее именно как учреждений общественных.
В октябре 1879 г. начальник Харьковского жандармского управления имел все основания сообщать в центр о популярности генерал-губернатора среди местного населения и «сочувственном расположении» к нему в самых разных слоях общества. В то же время отмечалось, что авторитет генерал-губернатора держится и на страхе перед его властью, строго карающей нарушителей закона251.
«Сочувственное расположение» особенно сказалось в дворянской среде, узревшей в Лорис-Меликове охранителя основ порядка и собственности. В адресе, поднесенном ему в феврале 1880 г. за подписью предводителя харьковского дворянства и 30 наиболее именитых и крупнопоместных его представителей, воздавалась хвала мудрости и справедливости генерал-губернатора, его «многополезной деятельности». Как и предсказывалось в адресе, пребывание Лорис-Меликова в Харьковском крае осталось в дворянстве «навсегда одним из лучших воспоминаний»252. О нем как образце государственного деятеля вспоминали поместные дворяне в годы революции 1905—1906 гг., когда земля горела у них под ногами. Призывая власти к решительным мерам против крестьянского движения, указывали на пример Лорис-Меликова, циркуляром о поджогах сумевшего пресечь преступления против помещичьей собственности угрозой военного суда253.
По-своему довольно было графом и высшее харьковское духовенство. По случаю годовщины взятия Карса, когда на квартире генерал-губернатора собрались представители сословных* обществ, гражданского и военною ведомств, епископ Харьковский Иустин в своей речи отметил, что граф «в своей мирной сравнительно деятельности являет высокие гражданские и истинно христианские качества», освящая ее «какой-то особой сердечностью, которая всех привлекает, особой теплотой», проявляющейся и когда от него «зависит участь преступника или уже осужденного человека»254.
Купечество было довольно отношением Лорис-Меликова к городскому благоустройству, благодарно за наведение порядка в базарных рядах и на ярмарках. «Сочувственное расположение» торгового и предпринимательского сословия к генерал-губернатору выразилось, в частности, в щедром финансировании (по его призыву) встречи в Харькове в июле 1879 г. войск, входящих в состав действующей армии. Офицерам был устроен завтрак, а каждый солдат получил пирог с мясом и чарку255.
Заботы Лорис-Меликова о военных они оценили по достоинству. Авторитет героя Кавказской и Русско-турецких войн возрос в военной среде благодаря административно-хозяйственной деятельности главнокомандующего Харьковским военным округом.
Более сложным, далеко не однозначным было восприятие деятельности Лорис-Меликова интеллигенцией, но и она признала преимущества его правления перед режимом, установленным в Одесском и Киевском генерал-губернаторствах.
Кажется, единственным сословием, оставшимся равнодушным к новому правителю, было крестьянство. По всей видимости, у всесильного графа именно для него не хватило той сердечности, теплоты и справедливости, о которых говорил епископ Харьковский. Для деревни генерал-губернатор не сделал ничего, хотя, как рке говорилось, ее нужды уже попали в его поле зрения. Однако, забегая вперед, стоит сказать, что и в последующую пору Лорис-Меликов так и не сумел осознать первостепенной важности крестьянского вопроса для земледельческой страны, необходимости его безотлагательного решения. Так и не понял, что именно в бедственном положении деревни корни того социального и политического расстройства, которое он стремился ликвидировать. Всего каких-то два десятилетия отделяют недовольную, но еще относительно спокойную деревню периода его генерал-губернаторского правления от массового крестьянского движения в Харьковской и Полтавской губерниях в 1902 г. (И еще столько же – от наступления большевистского «рая», неумолимо приближаемого действиями «прогрессивной» разночинной интеллигенции и покончившего с настоящим российским крестьянством как с классом и сословием. – Примеч. ред.)
* * *
Пребывая в Харькове, Михаил Тариелович не только не терял, но и старался укрепить связи с центром. Он находился в постоянной переписке с графом П.А. Валуевым, опекая его непутевого сына, доставлявшею отцу немало забот. Поддерживал отношения с А.А. Аба-зой и Д.А. Милютиным. В начале июня Лорис-Меликов встречал в Харькове великого князя Константина Николаевича, возвращавшегося из Крыма. Судя по дневниковой записи его сына, великого князя Константина Константиновича (поэта К. Р.), Лорис-Меликов рассказывал «про нынешнее настроение харьковского общества и про революционно-социалистическое общество». У Константина Константиновича создалось впечатление, что «в Харькове генерал-губернатор не принимает ни к чему не ведущих крутых неосторожных мер»256. Скорее всего, это же впечатление вынес и великий князь Константин Николаевич, считавшийся главой либеральной группировки в верхах. Как уже упоминалось, в сентябре в Харькове побывал министр финансов С. А. Грейг, проездом в Крым для доклада царю. А в ноябре на территории Харьковского генерал-губернаторства Лорис-Меликов встречался и с Александром И, возвращавшимся из Крыма. Здесь, по сути, состоялся первый отчетный доклад графа царю. «Кратко, но подробно» доложил Михаил Тариелович о принятых им мерах и отданных распоряжениях. Сам же, если судить по свидетельству А. Скаль-ковского, подвел первые итоги своей деятельности, заявив «о полном спокойствии во вверенных ему губерниях, достигнутом не путем устрашения, а обращением к благомыслящей части общества» и получив полное одобрении своих действий. «Ты вполне понимаешь мои намерения», – было ему сказано императором257.
Переписка и встречи с сильными мира сего для Михаила Тарие-ловича были не только важным источником информации, но и позволяли в нужном свете представить свою деятельность, улавливать отношение к ней в верхах и соответственно корректировать курс своей политики.
Необычного генерал-губернатора уже приметили и за рубежом. Корреспондент влиятельной британской газеты «Таймс» сообщал из России, что количество арестов у Лорис-Меликова значительно меньше, чем у киевского и одесского правителей, поскольку он избрал «единственно верный в нынешней напряженной обстановке путь – привлекать на сторону власти оппозиционно настроенную общественность, а не отпугивать ее, ставя на одну доску либералов и бомбометателей»258.
Многое ожидал генерал-губернатор от восприятия своего отчетного доклада, с которым в начале 1880 г. отправился в столицу. От традиционного ежегодного отчета он отличался аналитическим характером: в нем не только была представлена многоплановая деятельность генерал-губернатора, но и присутствовали его наблюдения и размышления по поводу общезначимых социальных и политических проблем, выходящих далеко за пределы губернии.
Подводя в конце 1879 г. итоги своему правлению в крае, Лорис-Меликов уже в полной мере осознал, что сила и значение карательных мер «велики только до тех пор, пока общество не успело с ними свыкнуться; продолжительное же применение этих мер, не достигая положенного в основание их спасительного устрашения, перестает оказывать ожидаемое от них полезное влияние». В ходе своей деятельности он все более приближался к мысли о том, что «преобладающее значение должно иметь не только преследование обнаруженного уже зла, но стремление своевременно предупредить его...». А именно этого не достичь только с помощью полиции и жандармерии, тюрем, военных судов и виселиц. Усмиритель края начинает видеть свою задачу в том, чтобы прийти в соприкосновение с местными интересами в лице их представителей и, узнавая этим путем об их нуждах, дать движение «предпринятым ими законным ходатайствам и вообще оказывать требуемую обстоятельствами поддержку»259.
Эти раздумья – едва ли не самый важный итог пребывания на посту временного харьковского генерал-губернатора.
Вместе с тем Лорис-Меликов ставил вопрос в докладе о подтверждении и укреплении широких генерал-губернаторских полномочий. «Генерал-губернатор, – по его мнению, – должен быть действительно высшим представителем государственной власти в крае, и для того в руках его следует не только сосредоточить возникающие из местных условий вопросы..., но предоставить ему такое влияние, которым он, не вмешиваясь в частные отправления местных учреждений, мог бы одинаково объединять их действия и создавать из этих учреждений вполне надежный и сильный оплот против врагов правительства»260.
По-видимому, это была попытка отразить нависшую над институтом генерал-губернаторства угрозу, вызванную борьбой мнений в верхах. Обсуждение вопроса о компетенции и правах генерал-губернаторов в Комитете министров в декабре 1879 г. выявило далеко не однозначное отношение к ним высшей бюрократии. В представлении, внесенном в Комитет министров шефом жандармов и министром внутренних дел, утверждалось, что полномочия генерал-губернаторов, оставаясь широкими в сфере борьбы с противоправительственными элементами, не должны касаться «круга деятельности местных городских, земских и сословных учреждений», которая должна направляться «местными властями и установлениями, указанным в законе порядком»261.
На заседании Комитета министров великий князь Константин Николаевич доказывал, что необходимо права генерал-губернаторов согласовать с «существующими узаконениями». Как доносил редактору «Московских ведомостей» Е.М. Феоктистов, великий князь Константин Николаевич «вопит, что при военном положении жить нельзя, что никто не огражден от произвола генерал-губернаторов»262.
Михаил Тариелович, несомненно, получил информацию о борьбе мнений в верхах вокруг института генерал-губернаторства, высказав свое понимание его компетенции и полномочий. Он ведь рассчитывал оставаться на своем посту еще достаточно длительное время. Однако взрыв в Зимнем дворце 5 февраля 1880 г., организованный народовольцами, вызвал крутой поворот в судьбе графа, как и всей страны в целом.
Глава третья
ВО ГЛАВЕ ВЕРХОВНОЙ РАСПОРЯДИТЕЛЬНОЙ КОМИССИИ
Харьковский генерал-губернатор появился в столице в конце января; 30 января военный министр Д.А. Милютин записал, что обедал во дворце вместе с «прибывшими из разных мест генералами: гр. Лорис-Меликовым, Скобелевым и Гурчиным». Последний, по словам Милютина, «привез с Кавказа предположения о будущих военных действиях в Закаспийском крае»263. М.Д. Скобелев – как и Михаил Тариелович, герой недавней Русско-турецкой войны – прибыл из Средней Азии, где продолжались военные действия. Генерал-адъютант Лорис-Меликов приехал из, казалось бы, мирного края империи, но и там шла своя война.
