Текст книги "Граф М.Т. Лорис-Меликов и его современники"

Автор книги: Борис Итенберг

Соавторы: Валентина Твардовская
сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 54 страниц)

Сколько мне известно, история не представляет еще примера ведения наступательной войны на ассигнации. Заслуги этой никто у меня еще не оспаривает. Великий князь в 83 г. в одном из бывших частных заседаний в Государственном совете и в моем присутствии заявил об этом всем присутствующим членам.

Вот я и высказался до конца. Уверен, что, прочитав это длинное письмо, Вы согласитесь, что грубость и отрицание элементарных приемов военной вежливости составляют неотъемлемую принадлежность ныне победоносно хрюкающих властей наших.

Откровенно говоря, я нисколько не был бы удивлен или огорчен, если бы не получил приветственной телеграммы только от одного Государя. Склад его и недостаток полученного им воспитания известны более или менее всем. Раздражает меня поступок презренного Михаила Николаевича, приветливого с теми, в ком нуждается, и пресмыкающимся перед каждым, кого боится. Раздражает еще больше потому, что благодаря отвратительным свойствам этого человека, я вынес в течение всей прошлой войны такие страдания, подробное изложение которых потребовало бы новые десятки страниц. Постараюсь возможно кратко ознакомить Вас как с личностью Вел. князя, так и с происходившим на войне.

Этот завистливый и фальшивый в полном значении этого слова Вел. князь боязлив и робок, как заяц, не только на поле битвы, но и в мирное время. Робость эта, доходящая до болезненных проявлений, при-рождена ему с детства, как передали мне об этом некоторые члены Царской фамилии. Все высказанные недостатки маскируются для публики весьма благообразными наружными формами Великого князя и вежливым мягким обращением со всеми. Не доверяя собственным способностям и будучи неучен, он охотно подчиняется влиянию всех окружающих его лиц и таким образом является слепым исполнителем желаний и указаний жены своей (женщины достаточно умной, но злой и честолюбивой), докладчиков своих, адъютантов и прочее. А так как все эти лица руководствуются различными убеждениями и домогаются разных и часто противоположных целей, то можно себе представить этот сумбур и ту непоследовательность, которыми отличаются все действия августейшего Князя.

Эту несомненную истину могут засвидетельствовать те, которые имели с ним дело. В 75-м году я расстался с деятельною службою на Кавказе и для отдыха переехал с семейством за границу. В конце 76-го года, когда восстание в Боснии и Герцеговине приняло уже широкие размеры и война с Турцией становилась неизбежною, я получил в Висбадене, совершенно для меня неожиданно, телеграмму Вел. Кн., в которой он сообщал мне о немедленном прибытии на Кавказ для принятия в командирование корпус, предназначавшийся для действий в Азиатской Турции. На 8-й день после получения телеграммы я был уже в Тифлисе и только там узнал, что назначение мое состоялось по личному выбору Государя, а не по ходатайству Великого Князя,

Назначение это озадачило более всех помощника Его Высочества, кн. Мирского⁴, и его прихвостней – ген. Павлова⁵, начальника штаба Кавказского округа, заранее мечтавших уже быть полными хозяевами и главными распорядителями на театре военных действий. В этих видах они заблаговременно распределили даже все должности как по управлению Корпусом, так и по отдельным его отрядам.

Зная то громадное влияние, которым пользовался князь Мирский, мне нетрудно было предвидеть, что во все время войны я буду иметь в нем весьма ловкого и ярого противника, более серьезного, чем сами турки. Смелый, энергичный и весьма широко наделенный способностью... кн. Мирский не мог не видеть в моем назначении, а следовательно, и во мне, самом человеке, преградившего ему путь к отличиям, славе и к высшим государственным должностям. Подбить Вел. Кн. к протесту и к исходатайствованию нового назначения он не решался, ибо предчувствовал, что за Государем стоял Милютин, который весьма близко знал все достоинства и недостатки кн. Мирского. Попробовал было я сам заявить Вел. Князю, что так как военные действия еще не начались, то я охотно готов отказаться от принятия Корпуса в командовании, если только назначение мое не согласуется с его желаниями. Храбрый фельдмаршал до того перепугался этого заявления, что стал божиться и уверять, что лучшего и более подходящего выбора не могло быть сделано. Пробыв 5 дней в Тифлисе и ознакомившись с перепискою, я выехал на Кавказско-Турецкую границу, а вскоре затем, вследствие обращенного мною категорического вопроса к Вел. Князю, получил инструкцию, по которой мне представлялись права командира Корпуса, временно отделенного от армии. Это было в ноябре 76 г., за 4 месяца до объявления войны.

Как за это время, так равно и 1^г/₂ месяца после открытия военных действий, т. е. до прибытия к войскам Вел. Князя с легкомысленною свитою – я имел полную возможность свободно и самостоятельно заняться порученным мне делом... Блистательно начавшаяся кампания – вступление всех 3-х отрядов действующего Корпуса в пределы Турции, занятие Баязета и овладение штурмом Кардагана – возбудили в Вел. Князе и во всей окружающей его среде жажду к отличиям и наградам, и вот 29 мая Августейший Глав-

нокомандующий, сопровождаемый своим начальником штаба, артиллерией и громадною свитою, прибыл к войскам под Карс.

В порядке служебном и по долгу чести, лежавшем во всяком военном человеке, он должен был бы в тот же день издать приказ о вступлении своем в непосредственное командование и распоряжение войсками. Этим приказом он, так сказать, принимал на себя ответственность во всех действиях как успешными, так равно и не удачными. Как показывает нам история войны, не устилает все пути сплошными розами, попадаются и колючки. Об издании упомянутого приказа я дважды просил Вел. Князя в самый день приезда и высказал, что Паскевич в 29-м и Муравьев в 54-м годах поступили совершенно таким же образом; объяснил при этом, что в присутствии Главнокомандующего самое понятие о правах и нахождении командира отдельного Корпуса является аномалией. Заявил также, что с изданием просимого приказа я обращусь в командира Корпуса, не отделенного от армии, и буду в точности исполнять получаемые мною свыше приказания.

Советники Вел. Князя весьма ясно понимали рискованность и невыгоду издания приказа; все пожелания их клонились к тому, что успешные действия относить к себе, а неудачу сваливать прямо на ответственного Корпусного командира. Преследуя эту иезуитскую цель, они убедили Вел. Князя объявить в приказе, что, прибыв к войскам, он оставляет по-прежнему все распоряжения и действия на командира Корпуса. Как надлежало поступить мне? Выбор был двоякий: или просить о немедленном увольнении меня от должности, или же примириться с тем тяжелым и не благодарным положением, в которое ставил меня приказ. Подать в отставку во время войны равносильно побегу с поля сражения, и на это едва ли решится человек, наделенный даже железной волей; вот почему я принял 2-й способ. С этого дня начинается для меня тот томительный период интриг и завистей, который не прекращался до заключения мира.

Двоеначалие в одном и том же учреждении является бессмыслицей, и нельзя даже представить себе простой канцелярии, одновременно подчиненной двум распорядителям; в военное же время такая двойственность может повлечь за собой пагубные последствия. В составе армии и в значительных корпусах бывают личности, бесспорно, одаренные бойкими военными способностями и пригодные для выполнения весьма сложных военных поручений. Но нередко случается, что личности эти, независимо от военных способностей, не уживчивы, склонны к интригам, дерзки в обращении с подчиненными и т. п. Недостатки эти могут быть устранены и сдержаны лишь при том условии, когда всем и каждому в военном стане известно, что как поощрение, так и порицание находятся исключительно в руках одного начальника. К числу вышесказанных лиц я должен, к сожалению, отнести генералов Геймана и Лазарева⁶, замечательно способных и ближайших моих сотрудников.

Намеренные восхваления, хцедро распускаемые сформировавшимся под флагом кн. Мирского кружком праздной камарильи и разной сволочи, довели дело до того, что Гейман стал уже совершенно небрежно относиться к своим обязанностям и вследствие чего не настиг Мухтар-пашу при отступлении его за Согаплуг ( ?), а затем и прозевал и овладение Эрзерумом немедленно после удачного Деве-Бонис-кого сражения. Что касается Лазарева, то самохвальство и самообожание этого человека достигли таких размеров, что после штурма Карса он стал нахально доказывать, что счастливое занятие полковником Фадеевым форта Карадах⁷, молодецкое овладение генералом Рыд-зеватским форта Араб⁸, штурм генералом Алхазовым форта Хафис и даже пленение генералом Роопом, щербатовским полковником Бати-евским 14 тысяч турок⁹, бежавших из нагорных укреплений, – все это совершилось по личному его указанию и распоряжению! Словом, выходило, что все от мала до велика были обязаны успехам одному только Лазареву и что он сочинил даже план атаки Карса.

На беду Лазарева, в числе нескольких соревнователей составления какого-то плана атаки явился грозным для него претендентом и кн. Мирский, глашатаи которого гласно проповедовали в Главной квартире, что Мирского следует наградить орденом Георгия 2-й степени. И что же? Мудрый и бравый Вел. Князь, следуя совету своего домашнего ареопага, написал Государю и исходатайствовал этот орден Мирскому, не заведовавшему на войне никаким учреждением, не командовавшему ни одним солдатом и просидевшему в ночь штурма в Главной квартире – в 12 верстах от места действия! Неожиданная награда эта поразила всех, за исключением камарильи, и нельзя не признать, насколько Лазарев заслуживал Георгия 2-й степени за штурм и столько же награждение Мирского явилось вопиющим нарушением справедливости и умалением значения самого ордена, для получения которого ложатся костьми сотни людей.

В донесениях в Петербург, которые изготовлялись в Главной квартире и подносились на подпись Вел. Князю, старались всячески и весьма ловко обходить мое имя и по возможности не упоминать его. Так было поступлено и в рапорте о штурме Карса. Раздосадованный этим и беседуя однажды с Вел. Князем, я поставил ему следующий вопрос: «А что, Ваше Высочество, на кого бы пала всей своей тяжестью от-

ветственность, если бы штурм Карса был отбит?» Августейший, не долго думая, брякнул мне: разумеется, на командующего действующим корпусом. Я смолк и не продолжал уже этого разговора, дабы не разъяснить известный даже гимназистам аксиомы: тот, кто несет ответственность за неудачу, имеет неотъемлемое право и на привилегии в успехах в размере, соответствующем занимаемой должности.

Одним из самых ярких претендентов на взятие Карса явился, к огорчению Мирского, Лазарева и компании, некто Осман-Бей; бывший майор Турецкой службы, ренегат и присланный в действующий Корпус в качестве переводчика, как отлично знающий арабский и турецкий языки. Осман-Бей издал на французском языке книгу, в которой указывал, что овладением Карса русские обязаны исключительно ему одному. Шарлатан этот разъезжал по столичным городам Европы и читал о Карсе публичные лекции. Незадолго до штурма Карса выехал, к счастью, из района войск действующего Корпуса генерал французской службы граф де Курск, своими нахальством и болтливостью очаровавший до такой степени Вел. Князя и Мирского, что без предварительного с ними совещания в Главной квартире не делал ни одного шага¹⁰. В качестве прихвостней ген. Курск состояли полковник Винсер (адъютант Вел. Князя, итальянец родом, не говоривший по-русски, бывший адъютант Неаполитанского короля) и генерал кн. Фердинанд Витгенштейн, перешедший к нам из австрийской службы, величайший авантюрист и много раз грабивший русскую казну деньгами и землями¹¹.

Чтобы закончить с этим отделом, я должен назвать еще двух лиц, которых при всем желании нельзя помянуть добром. Это: 1) генерал-лейтенант Девель, бывший начальник Ахалцихского отряда, грязный интриган, оратор замечательный, храбрый в политике и боязливый в огне¹²; 2) назначенный ко мне тифлисскими властями, еще до приезда моего из Висбадена, начальником штаба – ген. Духовской, человек замкнутый, злой, во многом напоминающий грибоедовского Молчалина. Духовской сам, по счастию, пожелал в июле 77 года, под предлогом болезни, оставить Корпус и был заменен генералом Гурчиным – человеком вполне добросовестным и честным.

За сим, естественно, может возникнуть вопрос – каким образом при существовавшем двоеначалии и интригах мы могли достигнуть на Азиатском театре войны столь блистательных в боевом отношении результатов? Отвечу на это, что масса начальствующих лиц (начальники дивизий, бригад, полков, батарей и прочих учреждений Корпуса) вполне честно и безукоризненно относились к своим обязанностям, не вдаваясь ни в какие интриги... Доблестных офицеров и неподражаемых солдат, это мне кажется, что презренная камарилья еще не способна сокрушить или ослабить их прекрасные качества.

Были ли сделаны во время войны ошибки... Я коснулся этого вопроса с тем намерением, чтобы пояснить об одной крупной преступной ошибке, совершенной в самом начале войны. Делаю это еще более потому, что в абсолютно деспотическом государстве нашем печать не сможет обсуждать предмет с полной откровенностью, если только в самое дело вмешан, прямо или косвенно, член царской фамилии. В обществе и в военной литературе обвиняли часто и продолжают обвинять Военное министерство в том, что оно выставило в начале войны слишком недостаточное число войск для действий против турок. Обвинение это, быть может, имеет полное основание в отношении Балканского театра, с которым я знаком мало и судьей быть не могу. Что касается Азиатского театра, то само собой разумеется, что если бы с открытием военных действий мы имели 15 или 20-тью батальонами более наличного числа войск, то здесь задача наша облегчилась бы в значительной степени.

Разберем, можно ли было достигнуть этого. Всех войск для действия против турок предназначено было из Кавказской армии около 78 батальонов, из числа коих в составе действующего Корпуса распределены были по 3-м его отрядам – Александровским, Эриванским и Ахалцыхским, 46 батальонов, остальные же 32 батальона направлены в Пририонский край, не входивший в состав действующего Корпуса и получивший все указания прямо из Тифлиса. Такое скопление войск в тесненной, болотистой и не здоровой местности Рионского края возникло вследствие шальной идеи открыть одновременно наступательные действия не только 3-мя отрядами действующего Корпуса, но и (со) стороны Риона для занятия Кабулети и обладания Батумом, которого, впрочем, за неимением флота мы ни в каком случае удержать за собою не могли. Все, кто только понимал дело, просто-таки смеялись над этой затеей, а остряки поговаривали, что война идет не против турок, а против Лориса.

Результаты Рионских попыток доказали красноречиво всю нелепость задуманного предприятия: мы начали и закончили тем войну постыдною неудачею, потеряв при этом массу людей от болезней. Для защиты Рионского края и для оборонительных там действий вполне достаточно 20-ти батальонов, ибо наступательные действия, как с нашей, так и со стороны неприятеля, представляются там чистейшим абсурдом. В войну 53 – 55 гг. Омер-паша¹³ задумал было открыть наступательные действия из Батума с 60-тысячной армией, когда у нас было всего в Рионском крае 175 батальонов, но залег в болотах и вынужден был отступить, потеряв массу людей не столько в бою, сколько от болезней.

Таким образом, представлялась полная возможность назначить для оборонительных действий в Рионском крае 22 батальона, а остальные 10 батальонов направить в самом начале войны в действующий корпус. Кроме этого, в Терской и Дагестанской областях, вследствие происходивших среди горцев волнений, задержаны были, по суетливым ходатайствам областных начальников независимых местных войск, две лучшие боевые дивизии 20 и 21-я. Не подвергая названные области никакому серьезному риску, возможно было также отделить по одному полку от этих дивизий или 8 батальонов, хотя бы в кадровом составе для усиления состава корпуса. Остающихся 24-х полевых батальонов и местных войск было совершенно достаточно для усмирения горцев. Всякий, кто близко знаком с бытовыми условиями горцев, с существующей разрозненностью в их многочисленных обществах и отсутствием общего вождя, тот поручится головой, что за какие-либо 100 тыс. рублей легко можно было купить всех главарей волнения или восстания и даже перестрелять их.

Но, не входя в подробное рассмотрение этого последнего предложения, не подлежит сомнению, что при более разумном отношении к делу состав действующего Корпуса мог быть усилен 18 батальонами. Для этого тифлисским властям надлежало лишь понять, что объект войны был не в трущобах Чечни и Дагестана, а в скорейшем разгроме турецкой армии, ибо после первых же серьезных успехов наших в Турции, те же волнующиеся горцы поспешили бы сами переловить подстрекателей и сдать их местному начальству.

Ермолов¹⁴, Паскевич, Воронцов и Муравьев взглянули бы на положение дел именно в этом смысле, но, к несчастью, августейший Главнокомандующий и ближайшее его окружение оказались способностями своими далеко ниже занимаемого ими положения. Еще с января 77-го года я стал ходатайствовать об усилении войск Корпуса и три раза возобновлял эту просьбу. Ответы получались уклончивые и с туманными объяснениями – усилить меня немедленно по достижению первых успехов в Рионском отряде. В томительном ожидании этих не осуществившихся успехов пришлось для усиления действующего Корпуса двинуть в августе 77 г. форсированным маршем две дивизии из Москвы и Саратова.

Посмотрим теперь, какие результаты могли быть достигнуты, если вместо 46 батальонов мы открыли бы наступательные действия с 640 батальонами, или, иначе говоря, усилили бы в самом начале Эри-ванский отряд 8, а Александропольский – 10 батальонами.

Турецкая армия (Анатолийская) в начале войны была не готова и далеко не в таком составе, до которого она доведена была в июле и августе благодаря энергическим мерам, принятым Мухтаром-пашою. Состав этой армии в августе уже удвоился. Это – факт несомненный и не опровергаемый, как в наших, так и в турецких официальных изданиях.

В период с апреля по август из всех трех отрядов действующего корпуса выбыло из строя (убитыми, ранеными и от болезней) не менее 6 тыс. человек. Факт этот также несомненен. Две дивизии, форсированно двинутые из Москвы и Саратова и совершенно не привычные с климатом Кавказа, положили на первых же порах в госпитали от 3 до 4 тысяч больных; таким образом, с приходом 2 дивизий боевая сила действующего Корпуса была на 10 тыс. (или почти на одну дивизию) менее списочного состава.

За сим подлежит поставить вопрос: если с сентября по ноябрь, открыв значительные наступательные действия, мы смогли разгромить турок, рке удвоивших с апреля по август свои силы, то по какой логике можно допустить, чтобы те же наши войска и с теми же начальниками не сумели одолеть неприятеля, если бы война была начата не в скромном составе 46 батальонов, а 64 и даже 60 батальонов. Не знаю, к каким уверткам попытались бы прибегнуть бывшие распорядители войск Кавказской армии, чтобы оправдаться в сделанной ими непростительной ошибке.

Если по общим усвоенным понятиям, выигрыш во времени составляет капитал, то на войне выигрыш этот превращается в целый [одно слово неразборчиво]... За доказательством не нужно ходить далеко. С апреля по декабрь мы нанесли турецкой армии ряд ударов – отняли Ардаган, Карс, заняли громадные пространства Карского и Ольтинского пашылаков, Алешкерт и долину Евфрата. Если бы эти успехи были достигнуты в первые 3 месяца, т. е. до июля, что было как указано выше, вполне возможно, то блистательная Порта поставлена была бы в безвыходное положение. Вся Турецкая армия комплектуется и снабжается почти исключительно из Азиатских провинций. Всем известно, что турки считают себя в Европе, так сказать, гостями; потеря в Азии отправных пунктов и лучших своих провинций, вынудили бы Порту не усиливать свою Балканскую армию, а, напротив, постепенно возвращать войска с тех же Балкан для спасения своей житницы.

Таково мое убеждение. Составилось оно и окрепло, как вследствие 30-летнего изучения мною Азиатской Турции, так равно и тех продолжительных бесед, которые довелось мне вести разновременно в

Константинополе и Эрзеруме с турецкими государственными деятелями. А между ними встречаются иногда люди – далеко не глупые. В сжатом виде я ознакомил Вас, любезный Николай Андреевич, почти со всей закулисной стороной бывшей войны 77—78 годов. Хотелось бы сказать ехце многое, но письмо это и без того уже приняло вид весьма объемистого журнала.

Официальная сторона войны, касающаяся подвигов наших безупречных войск и их доблестных начальников, появится еще во многих изданиях и записках, но никому не будет дозволено ознакомить наше общество путем печати с оборотной стороной дела; ознакомить хотя бы в целях ограждения в будущем от повторения злых ошибок. Вопрос этот, конечно, не мог бы иметь места, если бы все деятели прошлой войны принадлежали к разряду простых смертных: но между ними именно во главе стоял один из членов царской фамилии, и главное порицание его по существующим у нас диким обычаям будет признано за «спте с1е 1еиге Ма]е$1]е»⁶⁴¹.

Бедное отечество! Настанет ли когда-либо та вожделенная пора, когда и русскому обществу, по примеру всех других, дозволено будет гласно и свободно выражать свои мнения и убеждения, не рискуя попасть за это в число ярых революционеров и сокрушителей основ Государства.

Если достанет сил и здоровья, то постараюсь ознакомить Вас также в сжатой форме с командировкою моей в качестве генерал-губернатора в Поволжье по поводу ветлянской эпидемии, с временем пребывания моего в Харькове генерал-губернатором и, наконец, с эпохою «диктатуры сердца», завершившейся знаменательным манифестом 29 апреля 1881 года.

Недели с две тому назад я уничтожил массу записок и воспоминаний, набросанных мною за последние пять лет⁶⁴². Причину такого истребления объясню Вам подробно при личном свидании. Оставил лишь в целости подлинные все документы (в бумагах и письмах), по которым будущий собиратель может беспристрастнее меня произвести оценку всего происходившего. Хотя в означенных бумагах находятся сведения, говорящие как в мою пользу, так и равно во вред, но я не уничтожил ни одного листа. Должен сказать, что за последнее время я получил какое-то отвращение к мемуарам, запискам и разным воспоминаниям. Издания этого рода расплодились в множестве и обратились в какой-то шантаж и самолюбование. Думается, что в отношении самолюбования не безгрешен в своих записках и наш почтенный Пирогов¹⁵.

Обнимаю Вас. М. Лорис-Меликов.

Простите за плохую несвязную редакцию письма, диктовал его, лежа в постели».

Лорис-Меликов – Белоголовому. 20 октября 1886 г. Ницца // ОР РГБ. Ф. НА. Белоголового. Папка 6, д. 14—21, л. 17—40.

¹ Это последнее слово, написанное 20 октября 1886 г. самим Лорис-Меликовым. 12 ноября он сообщил Белоголовому, что, написав три страницы, отложил письмо, намереваясь в дальнейшем завершить его и прислать (ОР РГБ. Ф. Н.А. Белоголового, п. 6, д. 14—21, л. 15). Обстоятельства, однако, не позволили быстро выполнить обещанное. 20 января 1887 г. Михаил Тариелович оповестил друга, что письмо и «поныне» остается у него в столе. Вновь дает слово дописать и прислать, заметив при этом, что «печатать письмо это в настоящее время, конечно, невозможно; но надо надеяться, что настанет же когда-либо и у нас лучшая... светлая пора» (там же, д. 22—27, л. 4). Таким образом, письмо было завершено (под диктовку) уже тяжело больным человеком, может быть, даже за несколько месяцев до смерти. (По-видимому, физическая и духовная надломленность М.Т. Лорис-Меликова в это время не позволила ему достойно избежать резких и ревнивых оценок своих сослуживцев и остаться на позициях беспристрастности, о которой он пишет в конце письма. – Примеч. ред.)

² Мухтар-паша – сын султана Абдул-Азиза. Генерал турецкой армии, в период войны 1877 —1878 гг. – главнокомандующий турецкими войсками на Кавказском театре военных действий.

³ Тотлебен Эдуард Иванович (1818–1884) – генерал, граф (1879). Руководил инженерными работами при обороне Севастополя 1854—1855 гг. и при осаде Плев-ны в войне с Турцией в 1877—1878 гг.

⁴ Святополк-Мирский Николай Иванович (1833 —1893) – князь, генерал-адъютант, помощник главнокомандующего Кавказской армии.

⁵ Павлов Платон Петрович (1834 —1904) – генерал-майор, начальник штаба Кавказской армии.

⁶ Лазарев Иван Давыдович (1820—1879) – генерал-адъютант. Выходец из разорившейся семьи армянских медиков. В 1839 г. начал службу рядовым солдатом. Участвовал в войнах на Кавказе. 25 августа 1859 г. полковник Лазарев пленил Шамиля. Управлял средним Дагестаном. Прославился во время Русско-турецкой войны 1877– 1878 гг. Успешно действовал во время штурма Карса. После вступления русских войск в Эрзерум временно исполнял обязанности командующего действующим корпусом. В конце 1878 г. получил звание генерал-адъютанта и был назначен командиром 2-го Кавказского корпуса. В 1879 г. – начальник экспедиционного отряда для усмирения туркмен. Похоронен в Тифлисе рядом с русскими генералами из армян – Бебутовым и Шелковниковым. Позднее тут же был похоронен М.Т. Лорис-Меликов (Мом-джян X.Генерал-адъютант ИД. Лазарев. Ереван, 1943).

⁷ Имеется в виду блестящая атака колонны полковника Фадеева (он сам возглавил наступление), преследовавшая турок в горной местности по следам неприятеля. В результате противник в панике отступил, Карадах был взят (подробнее см.: Киш-мишевС.О. Война в Турецкой Армении 1877—1878 гг. СПб., 1884. С. 470—471; Алексеев М.Б.Война 1877—1878 гг. Штурм Карса в ночь с 5 на 6 ноября 1877 г. СПб., 1903. С. 28—29).

⁸ Речь идет о хорошо организованной атаке форта Араб, когда генерал Рыдзевс-кий артиллерийским огнем подготовил штурм. Он начался после получения известия от генерала Лазарева, что Карадах взят. Штурм оказался удачным – форт был захвачен. Весь правый берег Карс-чая, начиная от Сувари до Араба, был завоеван (см.: АлексеевМ.В. Штурм Карса. С. 31 – 32; ГиппиусВ. Осады и штурм крепости Карса в

1877 г. СПб., 1885. С. 501—506).

⁹ Генерал-лейтенант Рооп, генерал-майор Щербатов во главе кавалерийского отряда (более 2000 сабель) действовали в районе большой Эрзерумской дороги и по левому берегу реки Карс-чая.

¹⁰Во время штурма горы Авлиар граф де Курси совместно с генералом Губским поднялись на гору вслед за нашей пехотой и, захватив турецкое орудие, стреляли из него по бегущим туркам. Накануне отъезда из действующей армии граф де Курси обратился к великому князю: «Ваше Высочество, искренняя любовь моя и глубокое уважение к Вашим войскам... заставляет меня сказать, что знаю: я видел карские форты, и одно, что могу посоветовать, это – не штурмовать их. Войска так хороши, что они пойдут на эти неприступные скалы, но Вы положите их всех до единого и не возьмете ни одного форта!» (Гиппиус В.Указ. соч. С. 345, 409). В действительности это была не забота о русском солдате, а действие французского военного агента, каким и был граф де Курси (Материалы для описания русско-турецкой войны 1877—

1878 гг. Т. III. Тифлис, 1907. С. 130).

¹¹В этой связи симптоматична дневниковая запись Д.А. Милютина от 25 апреля 1881 г., где указывалось, что Лорис-Меликов сообщил об ожидаемых новых назначениях: «Предположения эти нельзя признать удачными; являются на сцену личности совершенно ничтожные. Как, например, кн. Фердинанд Витгенштейн – пустейший кутила, ни к какому делу не пригодный» (МилютинДА. Дневник. Т. 4. 1881 —1882. М., 1950. С. 59).

¹²Такая характеристика генерала Деваля подтверждается высказыванием автора фундаментальной монографии о штурме Карса В. Гиппиуса, дипломатично заметившего: «Что касается до начальника Алалцыхского отряда генерала Деваля, то он, обладая не меньшей энергией, чем генерал Гейман, имел мерку для ее расходования» {ГиппиусВ. Указ. соч. С. 70).

¹³Омер-паша (в христианстве Михаил Като) (1806—1871) – генерал-майор турецкой армии. В начале Крымской войны командовал турецкой армией на Дунае, потом – на Азиатском фронте. Потерпел поражение в Рионском крае. В этой связи Д.А. Милютин вспоминает, что Омер-паша вынужден был отойти к берегу моря и там «выждать благоприятного времени и судов, чтобы покинуть негостеприимную страну, не оправдавшую расчетов порты и ее союзников на важные результаты задуманной диверсии» {Милютин ДА. Воспоминания. 1843—1856. М., 2000. С. 397).

¹⁴ Ермолов Алексей Петрович (1777—1861) – генерал от инфантерии, участник войны с Францией в 1805—1814 гг. В 1817 г. назначен главноуправляющим в Грузию и командиром отдельного Кавказского корпуса. Начал военные операции в Чечне, Дагестане и Кубани, сопровождавшиеся постройкой крепостей (Грозная, Внезапная, Бурная); присоединил к России Абхазию, ханства Карабахское и Ширванское. В 1827 г. ушел в отставку, оставаясь членом Государственного совета {Ермолов А. А.П. Ермолов. 1777—1861. Биографический очерк. СПб., 1912).

¹⁵Пирогов Николай Иванович (1810—1881) – знаменитый хирург, педагог, общественный деятель, основоположник военно-полевой хирургии. Участник Севастопольской обороны (1854—1855 гг.) и Русско-турецкой (1877—1878 гг.) войны.

Раздел второй

НА ПОСТУ ГЕНЕРАЛ-ГУБЕРНАТОРА

1. «УСМИРИТЕЛЬ ЧУМЫ» НА ВОЛГЕ № 17

ВЫСОЧАЙШИЙ УКАЗ О НОВОМ НАЗНАЧЕНИИ

«Государь Император в видах безотлагательного принятия мер к прекращению обнаруживавшейся в Астраханской губернии заразы и предупреждения дальнейшего ее распространения на другие местности, Высочайше повелеть соизволили: командировать Генерала от кавалерии, Генерал-Адъютанта Графа Лорис-Меликова на следующих основаниях:

1. Генерал-Адъютанту Графу Лорис-Меликову присваиваются звание и права временного Генерал-Губернатора Астраханской и сопредельных с нею губерний.

2. Губернаторы Астраханской, Саратовской, Самарской и Ставропольской, а также начальники сопредельных с Астраханской губернией областей исполняют все предложения, которые генерал-адъютант, граф Лорис-Меликов признает нужным сделать для успешного исполнения возложенного на него Высочайшей властью поручения.

3. Генерал-адъютант граф Лорис-Меликов уполномочивается делать распоряжения именем Его Императорского Величества.

4. Генерал-адъютанту графу Лорис-Меликову представляется в случаях признанной им необходимости объявлять части Астраханской и сопредельных с нею губерний или целые губернии на военном положении.