Текст книги "Граф М.Т. Лорис-Меликов и его современники"
Автор книги: Борис Итенберг
Соавторы: Валентина Твардовская
Жанры:
Биографии и мемуары
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 54 страниц)
Торжественной встречи генерал-губернатора местным населением, подобно той, что случилась в Царицыне и в Астрахани, в Харькове не произошло. На Волгу он явился спасителем от угрожавшей всем беды. В Харькове, куда он прибыл для искоренения крамолы чрезвычайными мерами, он сам воспринимался некоторыми как олицетворение опасности и угрозы привычному укладу жизни. Объятое тревогой и смятением харьковское общество не спешило приветствовать нового начальника. Враждебно-настороженно следили за первыми действиями генерал-губернатора и местные власти, ожидая неизбежных перестановок и смещений.
На вокзале генерал-губернатора встречали представители администрации и городского самоуправления, но военное начальство отсутствовало, что для Михаила Тариеловича, заслуженного воина, было, по свидетельству А.А. Скальковского, «всего чувствительней». Генерал-адъютант А.Ф. Минквиц, командующий войсками Харьковского военного округа, не только не приехал встречать М.Т. Лорис-Меликова, но и не спешил ему представиться. Назначенный на свой пост всего лишь в 1877 г., он нежданно должен был освободить его для генерал-губернатора. «Нельзя сказать, чтобы въезд в Харьков полномочного царского представителя имел торжественный характер», – счел нркным заметить А. Скальковский по поводу столь недружелюбной встречи. «Важно не как мы въедем, а как выедем», – отвечал своему секретарю опытный Михаил Тариелович181.
Первые распоряжения харьковского генерал-губернатора не отличались оригинальностью, будучи сходными с мерами, принимаемыми в Одессе и Киеве. Меры эти носили административно-полицейский характер, дублируя уже принятые в столице. На Особом совещании в марте 1879 г., последовавшем после убийства харьковского губернатора князя Д.Н. Кропоткина и покушения на шефа жандармов
А.Р. Дрентельна, было принято предложение бывшего шефа жандармов П.А. Шувалова о поголовной проверке живущих в Санкт-Петербурге. За нарушение закона о прописке полагался штраф от 50 до 500 рублей182. Лорис-Меликов действовал в том же направлении, что и одесский генерал-губернатор Э.И. Тотлебен и киевский – М.И. Чертков, стремясь взять на учет неблагонадежные элементы, выявить и изолировать особо активных из них.
Владельцы домов, содержатели гостиниц, меблированных комнат, постоялых дворов тоже должны были сообщать в полицию сведения о проживающих у них, предъявляя их виды на жительство. За нарушение устава о паспортах с виновных взыскивался штраф от 50 до 500 рублей. Харьковский генерал-губернатор все более совершенствовал практику «учета и контроля». Были введены специальные бланки для домохозяев, облегчавшие получение от них нужных сведений. Разъяснялось, что квартирантов, не имевших вида, надо не просто удалять, а осведомлять о них полицию. Только в этом случае с квартирохозяев снималась ответственность за беспаспортных жильцов. Если в первых постановлениях срок для сообщения сведений о приезжающих и отъезжающих лицах устанавливался трехдневный, то затем генерал-губернатор грозил подвергнуть взысканиям домовладельцев и хозяев квартир, не представивших видов на жительство своих постояльцев в течение 24 часов183.
Стоит отметить весьма существенное различие в требованиях к обывателям харьковского и одесского генерал-губернаторов. По постановлению последнего домовладельцы должны были «внимательно наблюдать за своими жильцами и лицами, их посещающими, так и за тем, чтобы у их жильцов не происходило никаких сходок, съездов, сборищ, объявляя о том полиции без малейшего замедления»184. Подобных полицейских обязанностей Лорис-Меликов на домовладельцев не возлагал, да и гостей харьковчане по-прежнему могли принимать без ведома полиции.
Обязательное постановление харьковского генерал-губернатора, «в видах ограждения общественного порядка», «строго подтверждало всем и каждому» воспрещение носить оружие, кроме случаев, когда это законом дозволено. Объявлялось, что виновные подлежат взятию под стражу и, при обнаружении преступных целей, предаются военному суду. В других случаях они наказывались административной высылкой или штрафом до 300 рублей185.
Занявшись перемещениями и новыми назначениями в администрации, генерал-губернатор особое внимание уделил полиции (городской и уездной) и жандармерии. Он мыслил и ту и другую «правильно устроенной, хорошо оплаченной и количественно достаточной».
Прежде всего граф озаботился «изысканием способов к увеличению личных и материальных средств» для этих органов. К вступлению Лорис-Меликова на пост харьковского генерал-губернатора штат Харьковского губернского жандармского управления состоял из 5 офицеров, 25 унтер-офицеров и 2 писарей. По ходатайству генерал-губернатора в Харьков были командированы (из Ковенского губернского жандармского управления) 1 офицер и 24 унтер-офицера186. Число агентов сыска в Харькове было, по-видимому, не более 7 человек187. Вознаграждение за наблюдение за подозреваемыми в городе составляло 300 рублей в год, в Харьковском уезде (где летом из-за дешевизны квартир собирались студенты) – 200 рублей. Генерал-губернатор счел состояние политической полиции неудовлетворительным, потребовав отозвать от должности начальника Харьковского губернского жандармского управления генерала Д.М. Ковалинского188.
В полицейской части также произошли увольнения «не соответствующих должности», пополнение рядов и повышение окладов. Увеличена была городская конная стража. Условия службы в ней стали более выгодными (420 рублей и обмундирование от казны), но и отбор кандидатов более строгий. В стражники принимали лиц преимущественно военного сословия, грамотных и с рекомендацией о поведении189. На «вызов в должность» незамедлительно поступило большое количество желающих. Укреплена была и уездная полиция – на 40 человек увеличилось число конных урядников в помощь становым приставам.
Приступив к обязанностям, Лорис-Меликов, по его признанию, убедился, что «полиция в г. Харькове утратила всякое нравственное значение». Чтобы поднять ее авторитет, генерал-губернатор «признавал необходимым, особенно на первых порах, с одинаковой строгостью относиться как к частным лицам, оказавшим неуважение представителям власти, так и к полицейским чинам, которые во многих случаях, своими незаконченными поступками и неумелыми приемами, подавали населению повод к справедливым нареканиям, неудовольствию и даже противодействию...»190. По свидетельству А.А. Скальковского, генерал-губернатор, «разобрав несколько дошедших до него случаев столкновения полиции с публикою, строго наказал виновных, не различая, были ли то частные лица или полицейские чины, после чего подобные столкновения более не возобновились»191.
В обосновании Лорис-Меликовым (в августе 1880 г.) необходимости преобразования полиции сказались, по-видимому, и его наблюдения периода харьковского генерал-губернаторства, когда он вплотную занимался этими проблемами. Полицейская служба, замечает он со знанием дела, «представляет массу соблазна для полицейских чинов к увлечениям, побркдающим их ради ожидаемого успеха упускать из вида требования закона. Устранение этого недостатка, возможного также и в губернских властях, достижимо только при постоянном внимании центрального управления к глубокому упрочению между всеми полицейскими органами чувства законности...»192.
Назначив нового смотрителя Харьковского тюремного замка, генерал-губернатор учредил должность смотрителя дополнительного тюремного помещения в Харькове – для пересыльных арестантов193. Харьковский централ (пересыльная тюрьма) до Лорис-Меликова славилась тяжелейшими условиями заключения. Судьбы «заживо погребенных» здесь послужили для революционеров одним из так называемых обоснований смертного приговора харьковскому губернатору князю Д.Н. Кропоткину. Условия заключения при временном генерал-губернаторе изменились – уменьшилась скученность, доступнее стали книги и журналы194.
Канцелярия генерал-губернатора находилась в центре города на Сумской улице, близ театра. День Лорис-Меликова, как всегда, был до предела насыщен, строго регламентирован. В понедельник от 12 до 2 часов дня генерал-губернатору и командующему войсками округа докладывали начальник артиллерии, заведующий инженерной частью и военно-медицинский инспектор. По вторникам и четвергам в это же время он заслушивал доклады начальника штаба Харьковского военного округа. В среду – прием интендантов, инспекторов госпиталей, делопроизводителей военно-окружного суда. В пятницу с 12 часов присутствовал на заседании Харьковского окружного суда. С 7 до 9 часов вечера ежедневно генерал-губернатору докладывал управляющий канцелярией. Каждый день, кроме воскресенья и праздников, Лорис-Меликов с 11 до 12 принимал просителей и представлявшихся ему чинов195.
Имевший за собой не только военный опыт, он уже понимал, что в войне, которую ему предстояло развернуть против врагов существующих порядков, лобовые атаки и штурмы мало пригодны. Еще недавно возмущаясь бездействием властей по поводу покушения на шефа жандармов А.Р. Дрентельна, он писал П.А. Валуеву: «Что же это такое? Неужели и засим не примут решительных и твердых мер к тому, чтобы положить конец настоящему безобразному порядку дел?.. Неужели и теперь правительство не сознает необходимости выступить на арену со строго определенной программою, которая не подвергалась бы уже колебаниям по капризам и фантазиям наших доморощенных филантропов и дилетантов всякого закала? Время бежит, обстоятельства изменяются и возможное сегодня окажется, пожалуй, уже поздно назавтра». Вряд ли весной 1879 г. у самого генерал-губернатора была «строго определенная программа». Но его здравомыслие и жизненный опыт убеждали в том, что зло, поселившееся в стране и выразившееся в последнее время в усиливающемся терроре, имеет свои глубокие корни. В этой уверенности подкрепляли беседы с Д.А. Милютиным и А.А. Абазой. И не случайно ему поверял подобные же размышления П.А. Валуев, не сомневавшийся в том, что будет понят. «Не временные неурядицы и опасности, а коренная неурядица и органические недуги требуют радикального лечения, – писал ему министр государственных имуществ и член Государственного совета в Харьков. – Удастся ли? Бог весть. Но во всяком случае, в этом роковой для государства и государствующих вопрос»196.
Лорис-Меликов иначе как государственником себя не ощущал, подчиняя интересам государства всю свою деятельность, считая их высшими и главными в жизни общества. Но он все чаще задумывался, каким должно быть государство в современных условиях, складывавшихся в империи после реформ 1860-х гг. Самодержавный государственный механизм явно давал сбои, не справляясь с управлением обновляющейся и на глазах менявшейся страны.
Особое внимание вновь назначенного генерал-губернатора не могла не привлечь местная учащаяся молодежь. Студенчество, да и часть гимназистов являлись постоянным резервом пополнения рядов революционеров. Лорис-Меликов не мог не знать, что в высших правительственных сферах озабочены этим положением. В середине апреля император поручил Особому совещанию под председательством П.А. Валуева «исследовать и выяснить причины быстрого распространения в среде молодого поколения разрушительных учений и изыскать действительные практические меры, чтобы положить предел их растлевающему влиянию»197.
Университетский город, Харьков стал одним из главных центров движения молодежи. Видный народник Э. Пекарский, учившийся в Харьковском ветеринарном институте (впоследствии известный этнограф, академик), вспоминал, что в Харькове конца 1870-х гг. «были представители не только юга России. Сюда съезжались молодые люди с разных концов нашей обширной страны в поисках знания и приложения своих сил к какой-либо полезной деятельности вообще. Большинство студентов было настроено прогрессивно, чтобы не сказать революционно; таково было тогда общее настроение молодежи...»198.
В конце 1878 г. в Харьковском университете произошли студенческие волнения, вызванные избиением казацкими нагайками молодежи, собравшейся около университета. Последовали многочисленные аресты и высылки студентов. Объясняя причины убийства (казни, как они говорили) харьковского губернатора князя Д.Н. Кропоткина, революционеры в специальной прокламации напоминали и об этой будто бы расправе со студентами. Харьковские события осени 1878 г. эхом откликнулись по стране и были хорошо известны Аорис-Меликову.
0 том, что революционно-народнические настроения в среде учащейся молодежи оставались сильными, он знал и от харьковского губернатора В.В. фон Вааля, сообщавшего графу об участившихся сходках студентов и распространении в университете нелегальных изданий199. Письмо генерал-губернатора министру народного просвещения в начале мая уже показывает его достаточную осведомленность о положении дел в учебных заведениях Харькова. Лорис-Меликов подтверждает, что известная часть молодежи, «особенно в последние годы, поведением своим, связями с людьми заведомо неблагонадежными, наконец, косвенным и даже непосредственным участием в преступных проявлениях политического свойства, заслужила упадающее на нее обвинение». Отмечается и потворство заблуждениям молодежи и ее «незрелым порывам» в среде профессуры. Именно на наставников возлагал Лорис-Меликов основную ответственность за настроение и поведение студенчества200.
Политика в области высшего и среднего образования неизбежно становилась важной составляющей генерал-губернаторской программы по искоренению крамолы. Он намечает план первоочередных действий в этой области и по настойчивому приглашению П.А. Валуева, с которым находится в постоянной переписке, участвует в заседаниях Особого совещания 17 и 19 июля. Судя по отчетному докладу председателя Особого совещания, харьковский генерал-губернатор обращал внимание на «недостатки внутреннего строя учебных заведений, недостаток надзора, недостаток ответственности, недостаток всякой дисциплины и недостаток правильного исполнения обязанностей, лежащих на преподавателях». О тех же недостатках речь идет и во всеподданнейшем докладе генерал-губернатора царю (2 февраля 1880 г.).
Главной мерой для их устранения Лорис-Меликовым мыслилась ликвиащия в университетах выборного начала: назначение, а не выборы ректоров и инспекторов. Граф считал также нужным ввести обязательную форму для студентов. Военный человек, он был уверен, что эта мера не только облегчила бы наблюдение за студентами, но и дисциплинировала бы их. Касаясь состояния средних учебных заведений, Лорис-Меликов предлагал «обсудить вопрос, не способствуют ли гимназические приуготовительные классы привлечению к гимназиям неудобного контингента учеников, а затем переполнению ими сначала гимназий, а потом университетов»201. Предусматривал генерал-губер-
^
натор и усиление контроля за народными школами. Ряд мероприятий более частного характера из предложенных графом Лорис-Мели-ковым также сводился к усилению роли администрации в учебном процессе.
Анализируя предложения Лорис-Меликова в области народного образования, исследователи обращают внимание, что его программа во многом предвосхитила университетскую контрреформу 1884 г., резко ограничившую университетскую автономию202. Однако говорить о предвосхищении харьковским генерал-губернатором принципов устава 1884 г. можно лишь условно: идеи университетской контрреформы активно развивались с начала 1870-х гг. в консервативной печати. М.Н. Катков уже тогда предпринял ревизию устава 1863 г., на протяжении 1870-х гг. публикуя в «Московских ведомостях» свои передовые с его критикой. Обосновывая необходимость контрреформы высшей школы, он предлагал ликвидировать университетскую автономию с ее выборным началом и самоуправлением, превратив университеты в часть учебного ведомства во главе с министром, власть которого расширялась одновременно с ограничением прав университетского совета. Все это должно было усилить надзор не только за студенчеством, но и за благонадежностью профессуры. Под непосредственным руководством Каткова его ближайший соратник профессор Н.А. Любимов с начала 1870-х гг. занимался разработкой нового устава университетов203. Принципы его полностью разделялись министром народного просвещения Д.А. Толстым. Особое совещание не случайно одобрило предложения Лорис-Меликова: мысли харьковского генерал-губернатора «по предметам, относящимся до охранения порядка и спокойствия» в учебных заведениях, вполне соответствовали проекту нового устава, который в 1879 г. был уже готов в Министерстве просвещения.
В заявлениях Лорис-Меликова об ответственности профессоров за «неблагонадежное поведение» учащейся молодежи, в его уверенности, что «при более строгом отношении профессоров к своим обязанностям, не только научным, но и нравственным, многие из совершившихся прискорбных явлений вовсе не могли бы иметь места», отчетливо слышны отголоски высказываний инициаторов университетской контрреформы204. Объясняя позицию авторов проекта нового устава, Катков как раз доказывал нечто подобное. «Большая ошибка думать, что волнения возникают между студентами в их среде или заносятся в нее какими-то посторонними агитаторами... Эти явления происходят единственно из профессорской среды, откуда возбуждаются, и здесь надо искать их корни»205.
В литературе высказывалось мнение, что именно предложения Лорис-Меликова легли в основу подготовленных осенью 1879 г. «Правил для студентов императорских российских университетов» и «Временной инструкции для инспекции за студентами университета» – документов, резко усиливавших надзор за студентами и вводивших ряд запретов на коллективные действия (сходки, подача адресов, жалоб, прошений, посылка депутаций и т. д.)206. Однако правильнее было бы сказать, что в основе этих документов – принципы уже разработанного проекта нового университетского устава, сторонником которых, но отнюдь не родоначальником являлся Лорис-Меликов. В предложениях по реорганизации учебного дела он исходил не из своего опыта, а усвоив ряд идей официальной литературы, казавшихся ему вполне логичными.
Однако практическая политика, в которой он привычно руководствовался собственными наблюдениями и здравым смыслом, ему свойственным, все сильнее побуждала генерал-губернатора к пересмотру первоначальных установок. Вскоре он поймет, что именно запреты, подобные им предусмотренным, вызывали протест даже у студентов, поначалу сторонившихся политики.
Уже первое обращение Лорис-Меликова к министру народного просвещения по практическим, кадровым вопросам по-своему противоречит его же предложениям, обсуждавшимся на Особом совещании. Доказывая министру необходимость сместить с должности попечителя Харьковского учебного округа П.К. Жерве, начальник губернии обращал особое внимание, что, не имея влияния в среде профессоров, попечитель «не сумел приобрести его и между студентами». «В результате, – по его словам, – является недоверие к нему со стороны тех и других..., а это, в свою очередь, влечет за собою отсутствие нравственной связи между профессорами и студентами»207. О необходимости нравственной связи между преподавателями и учащимися речь идет и в отчетном докладе генерал-губернатора Александру II. Но если признавать эту связь необходимым условием учебно-воспитательного процесса, то трудно согласиться с тем, что авторитет и влияние назначенных «сверху» университетских руководителей будет выше, чем выборных из среды, где их хорошо знают. В Харьковском университете и десятилетия спустя благодарно вспоминали последнего выборного ректора – профессора Г.М. Цехановецкого: многое поменялось к худшему, когда в 1884 г., с введением нового устава, он был сменен назначенным.
Медленно и многотрудно Лорис-Меликов шел к переоценке своих первоначальных планов. Объясняя Д.А. Толстому необходимость сместить попечителя Харьковского учебного округа, Михаил Тариелович ссылался на доходящие до него отзывы, свидетельствующие о непригодности П.К. Жерве к этой должности. Вернее было бы сказать, что не отзывы дошли до Михаила Тариеловича, а он сам устремился им навстречу. В первые же дни по вступлению на пост генерал-губернатора он пригласил к себе попечителя, ректора, профессоров университета и, вступив с ними в беседу, черпал нужную ему информацию. Граф интересовался числом исключенных и высланных за беспорядки студентов. Он предупредил собравшихся, что отвечать за события в университете будут не только бунтующие студенты, но и их наставники208.
Харьковская профессура была отнюдь не провинциального уровня: в ее состав входили ученые, которыми могли бы гордиться столичные университеты. Хорошо известны генерал-губернатору были профессора медицинского факультета В.П. Крылов и А.И. Якобий. Признанные авторитеты в своей области, они работали в Санитарно-совещательной комиссии, состоявшей при Лорис-Меликове, астраханском генерал-губернаторе, во время эпидемии чумы. Но и о многих других, лично ему не знакомых, Михаил Тариелович мог знать хотя бы понаслышке. Заслуги перед наукой таких харьковчан, как филолог-славист В.В. Потеб-ня, профессора химии Н.Н. Бекетов и Е.С. Гордеенко, политэкономии Г.М. Цехановецкий и ряда других ученых, были достаточно весомы, и их известность простиралась за пределы Харькова.
Уже во время первой встречи с профессурой граф не мог не почувствовать того неприятия казенной опеки, которую испытывали люди науки, стремившиеся к независимости мысли. Этим в значительной степени объяснялась и их неприязнь к попечителю, должность которого слишком рьяно, на их взгляд, исполнял П.К. Жерве.
Ставленник Д.А. Толстого, который перевел своего единомышленника в Харьков из Дерптского университета и весьма ценил, действовал в полной гармонии с официальной программой министерства. Можно утверждать, что Жерве горячо одобрил бы предложения Аорис-Меликова как вполне соответствующие духу и принципам политики Д.А. Толстого. А вот в живой жизни у него с генерал-губернатором определилась несовместимость. После серьезной борьбы с министром просвещения, который также в профессорской среде добрых чувств не вызывал, Жерве был удален из Харькова и заменен генералом М.С. Максимовским: Лорис-Меликову были ближе кадры из военной среды.
Удаление П.К. Жерве и наметившееся на этой почве расхождение с министром просвещения, о котором быстро узнали в университете, уже снискали графу определенный кредит доверия. К концу 1879 г. авторитет Лорис-Меликова весьма возрос, став стабилизирующим фактором не только в университетской среде. Не случайно после введения в ноябре 1879 г. «Временной инструкции для университетской инспекции» и «Правил для студентов» в Харьковском университете не было беспорядков, которые сопровождали введение этих документов в Петербургском, Киевском, Одесском и Новороссийском университетах. Не оказалось здесь и серьезной оппозиции профессуры, хотя недовольных было много209. По свидетельству А. Скальковского, в университетской среде уважение к генерал-губернатору выразилось «в полном соблюдении порядка во все время, пока он был генерал-губернатором»210.
Но мог ли Михаил Тариелович с чистым сердцем признать, что настроения в студенческой среде изменились и ее удалось привлечь на сторону власти? В революционном движении, против которого генерал-губернатор развернул решительную борьбу, студенческой молодежи по-прежнему принадлежала видная роль.
* * *
Города Харьков, Одесса, Киев, куда были назначены временные генерал-губернаторы, стали в конце 1870-х гг. не менее важными центрами революционного движения, чем Петербург. Здесь действовала организация, называвшая себя Исполнительным комитетом (ИК) социально-революционной партии. Приступив к террору против «шпионов» и представителей местных властей, И К выпускал прокламации с изображением печати в виде скрещенных топора, кинжала и револьвера. Именно ИК во главе с В.А. Осинским и Д.А. Лизогубом с помощью харьковских революционеров подготовил убийство губернатора князя Д.Н. Кропоткина 9 февраля 1879 г., осуществленное Г.Д. Гольденбергом. Тогда же, в феврале, в Харькове возник кружок Е.Н. Ковальской – Д.Т. Буцинского землевольческого направления. В него входили студенты университета, ветеринарного института, ученики реального училища, представители местной интеллигенции. Харьковчане были связаны с петербургским центром, откуда получали деньги и землевольческие издания. Периодически в Харьков посылались землевольцы из центра (С.Л. Перовская, М.Ф. Фроленко, Н.П. Мощенко и др.), действовавшие в контакте с кружком Е.Н. Ковальской211. В кружке поначалу весьма настороженно относились к террору, считая главным делом пропаганду среди крестьян.
С приездом в Харьков генерал-губернатора резко активизировались действия укрепленных им полиции и жандармерии. В апреле—мае прошли обыски и аресты212, сходки революционеров прервались: те из них, кто не был арестован, затаились или разъехались. Успели уехать из города Ковальская и Буцинский. Один из активных членов кружка, А. Сыцянко, увез запрещенную литературу и шрифт для печатного станка на хутор под Харьковом, принадлежавший его отцу. Кружок Ковальской – Буцинского прекратил существование, а вместе с ним, казалось, были искоренены последние революционные элементы в городе.
А в Харькове весной и летом 1879 г. жизнь шла своим чередом: шумели базары, в июле прошла традиционная Харьковско-Троицкая ярмарка (шерсть, кожи, овчина, мануфактура, хлеб, сахар). Возникали одни предприятия, разорялись другие. Открывались все новые частные банки и лопались старые. «Харьковские губернские ведомости» пестрели объявлениями о продаже помещичьих имений за долги с торгов. Покупатели их, как правило, являлись из буржуазии и купечества. Кипел разгул в публичных садах «Шато де Флер» и «Тиволи». Генерал-губернатор в особом циркуляре отметил, что здесь «не всегда соблюдаются правила благопристойности и приличия», грозил привлекать виновных к ответственности213. В мае открылась выставка передвижников: в Харьков привезли полотна А. Куинджи, И. Репина, К. Маковского, Н. Ярошенко, К. Савицкого и др. Газеты объявляли, что на зимний сезон приглашена оперная и драматическая труппы артистов из Петербурга. Казалось, ничто не нарушит это мирное течение городской жизни.
Но в революционном подполье города работа не прервалась. В Харькове все лето – до августа – оставалась С.Л. Перовская с ее незаурядными организаторскими способностями. А. Сыцянко доставлял со своего склада запретную литературу оставшимся в Харькове товарищам – они продолжали вести пропаганду. В августе в город стали съезжаться студенты и учащаяся молодежь, тогда же прибыл и П.А. Теллалов – член И К возникшей после раскола «Земли и воли» организации «Народная воля». Он начал агитацию за ее программу, выдвинувшую первоочередной задачей завоевание демократических свобод. Из канцелярии временного генерал-губернатора в Третье отделение сообщалось, что во второй половине сентября среди учащейся молодежи, служащих на Курско-Харьковско-Азовс-кой железной дороге, и «некоторых личностей, проживающих в Харькове», проявляется заметное оживление, «усилились их сношения с неблагонадежными людьми, проживающими в Киеве, Одессе и других городах»214. Теллалов вместе с И. Глушковым, А. Сыцянко,
В. Даниловым и другими местными революционерами основали новый кружок. Они распространяли среди студентов университета газету «Народная воля», доставляемую из центра: на железной дороге был знакомый кондуктор, через которого революционные издания переправлялись в южные города. Легально-радикальной библиотекой кружка пользовались рабочие и студенты. Кассу пополняли местные либерально настроенные помещики и предприниматели. Так, ежемесячно, при посредничестве Теллалова, от жены председателя Харьковской судебной палаты поступало 34 рубля серебром. Было налажено изготовление паспортов и разного рода документов для революционеров, переходивших на нелегальное положение. Харьковчане установили связи с полтавскими и киевскими революционерами215.
В сентябре 1879 г. в связи с планами покушений на пути следования императора из Крыма в Петербург в Харьков прибывает группа народовольцев: члены ИК Н.Н. Колодкевич, А.В. Якимова, А.И. Баранников и агент ИК А.К. Пресняков. Среди них выделялся некто Борисов – могучий, высокого роста, русоволосый, с окладистой бородой. В нем сразу же признали вожака. Это был А.И. Желябов – один из основателей и руководителей «Народной воли», о поимке которого вскоре Лорис-Меликов будет мечтать. Желябов увлек харьковских революционеров, егце остававшихся в большинстве на землевольческих позициях, идеей борьбы за «гражданские права» как необходимом условии для работы в народе. Казалось бы, открыв войну против революционеров, Лорис-Меликов, с его огромным военным опытом, предусмотрел все до мелочей. Силы полиции и жандармерии были, как никогда, укреплены и дисциплинированны. Поголовная регистрация населения города (вплоть до переписи ночлежных приютов), полная регистрация наемных экипажей и извозчиков, которым были присвоены номерные знаки, – все это призвано было гарантировать невозможность существования в Харькове сколько-нибудь значительной группы нелегалов. Но и при всесильном генерал-губернаторе с его чрезвычайными полномочиями идет интенсивная подпольная работа, проходит съезд иногородних революционеров. (Заметим, что съезд землевольцев прошел в июне 1879 г. в Воронеже, центре губернии, также подчиненной Лорис-Меликову.) Но в ноябре все это закончилось.
Харьковскому кружку отводилась значительная роль в террористической деятельности «Народной воли». Это привело к его оформлению в октябре 1879 г. в местную народовольческую группу, подчиненную ИК и через П.А. Теллалова осуществляющую связь с центром216 217. В октябре—ноябре 1879 г. Харьков стал важным пунктом, где по заданию центра шла своя подготовка к покушению на Александра II. Здесь изготовляются технические приспособления для взрыва царского поезда на отрезке железной дороги между Харьковом и Симферополем – под Александровском (покушение планировалось на пути возвращения царя из Крыма)2. После неудачного покушения на Московско-Курской железной дороге в середине ноября в Харькове появился его участник Л.Н. Гартман, скрывавшийся от полиции. Прокламации по поводу взрыва под Москвой харьковчане распространяли и в другие южные города. Вряд ли она не попалась на глаза Лорис-Меликову. Революционеры требовали передачи власти Учредительному собранию: «А до тех пор – борьба, борьба непримиримая»218.
