Текст книги "Граф М.Т. Лорис-Меликов и его современники"
Автор книги: Борис Итенберг
Соавторы: Валентина Твардовская
Жанры:
Биографии и мемуары
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 54 страниц)
Особенно тревожило его – не только как министра внутренних дел, но и шефа жандармов – положение в столице, где продовольственный вопрос осенью 1880 г. встал очень остро в связи с ростом цен на хлеб. Чтобы переломить ситуацию, Лорис-Меликов прибегает к экстраординарным мерам. Вызвав к себе на Фонтанку крупных хлеботорговцев, он требует от них снижения цен, угрожая выслать из столицы в случае неповиновения. Он объясняет, что обязан сделать это под угрозой народных волнений. Ссылавшиеся поначалу на то, что цены определяются не законом, а рынком, хлеботорговцы под влиянием доводов шефа жандармов быстро согласились. В «Правительственном вестнике» 28 октября появилось сообщение, подписанное группой оптовиков, о понижении цен за куль ржи (9 пудов) до 16 рублей (установившаяся цена была 19 рублей)443.
Голод периодически поражал Российскую империю, хотя она по своим природным условиям и была житницей Европы. Обычно, как это было во время голода 1868 г. или голода в Поволжье 1873 г., правительство выделяло из казны ссуды в помощь голодающим и по-ощряло благотворительность. Лорис-Меликов в период голода 1880 г. придает главное значение роли государства как социального регулятора. По его представлению создается Особое совещание по продовольственной части, в составе министров внутренних дел, финансов, государственных имуществ и путей сообщения. Совещание обсуждает меры по предотвращению продовольственных кризисов, регулярно потрясавших страну, поставив на очередь дня создание статистики хлебных запасов, разработку средств борьбы с засухой и вредителями сельского хозяйства. Принимается решение о предоставлении крестьянам на льготных условиях аренды казенных земель444.
Понимая недостаточность этих мер для выхода из кризиса, Лорис-Меликов активно ищет способа ослабить напряженность момента экономическими мерами общезначимого характера. Первой из них была отмена соляного налога, особо ненавистного народу. Еще в период пребывания на посту генерал-губернатора в Поволжье Михаил Тари-елович дал обещание приложить все силы для отмены этого налога. Вопрос о его ликвидации ставился в печати (в частности, Н.Х. Бунге) еще в 1860-е гг., но власть не могла смириться с потерей соляного акциза, приносившего в казну колоссальный доход. Лорис-Меликов сразу же столкнулся с неприятием Александром II самой возможности такой потери. Сопротивление царя было, по-видимому, столь сильным, что среди выдвинутых в первом программном докладе диктатора неотложных задач отмены соляного налога не значилось. Однако здесь уже упоминалось о сетованиях на его тяжесть: Лорис-Меликов как бы предупреждал, что уйти от этой проблемы невозможно. И он настойчиво готовил отмену соляного налога, стремясь расположить к ней царя.
Еще в начале октября в Крыму Михаил Тариелович снова натолкнулся на сопротивление царя. Но, возвратясь в столицу, он предпринимает новые усилия, под прямым давлением голода в Поволжье, грозящего дестабилизировать обстановку в стране. В письме к Александру II 14 октября 1880 г. он ставит вопрос в ракурсе, для «всеподданнейших докладов» не подходящем, обращаясь прежде всего к нравственному чувству императора. Соглашаясь, что экономические результаты отмены соляного налога могут не оправдать надежд, он убежден, что в этом преобразовании независимо от денежных интересов «замешаны такие соображения высшего свойства, перед которыми должны умолкнуть все остальные». Министр доказывает царю, что отмена налога на соль «удовлетворит стольким ожиданиям и настолько будет соответствовать всенародному желанию, что одно нравственное впечатление, произведенное подобной мерой, с избытком вознаградит временную материальную потерю в государственном бюджете», а главное – «упрочит союз царя с народом»445. Это обращение возымело свое действие на Александра II, который был «на троне человеком», более чем кто-либо из царей. 23 ноября 1880 г. указ об отмене налога на соль был подписан царем.
Лорис-Меликову ставили в вину поспешность проведения этого закона в обход обычных формальностей: вопрос не обсуждался ни в Государственном совете, ни в Комитете министров, что вызвало недовольные толки в верхах446. С этой поспешностью связывали ряд промахов и изъянов при этом преобразовании, в частности потерю казной крупной суммы. Однако можно понять и Лорис-Меликова, хорошо знакомого с процедурой прохождения через упомянутые учреждения проектов преобразований, которые часто тонули в болоте прений, борьбе группировок, в лучшем случае проведение их затягивалось на неопределенное время. В сложившейся обстановке Лорис-Меликов не мог не спешить, боясь опоздать. Думается, он имел в виду особо поддержать Поволжье – край, с которым не терял связи после управления им. Рыбные промыслы могли несколько ослабить последствия голода в этом крае, где соль играла особо важную роль.
«Кричали об упразднении III отделения, будут кричать об отмене соляного налога», – саркастически заметил по поводу указа об отмене налога на соль недоброжелатель Михаила Тариеловича П.А. Валуев447. Но, думается, его язвительные насмешки над неловкими формулировками указа были следствием элементарной зависти. За несколько лет своего пребывания на посту министра внутренних дел (с 1861-го по 1864 г.) Валуев, зная отношение царя к соляному акцизу, и не пытался даже поставить на очередь дня его отмену, осуществленную Лорис-Меликовым спустя лишь несколько месяцев пребывания у власти.
Печать с редким единодушием приветствовала отмену соляного налога. В общем хоре одобрения непривычно звучал голос и «Московских ведомостей». Симптоматично, что в демократической журналистике эта мера воспринималась как обнадеживающий поворот в экономической политике, первый шаг к «податной справедливости». «Этот первый шаг нового министра финансов дает нам право надеяться, что и последующая его деятельность будет идти в том же направлении, то есть на первом плане будут стоять всегда народные нужды»448. Действительно, как будет видно из доклада Лорис-Мелико-ва царю в январе 1881 г., отмена соляного налога была лишь одним звеном в цепи задуманных преобразований для подъема крестьянского хозяйства. Аорис-Меликов, воодушевленный ее осуществлением, готовился к отмене подушной подати, уменьшению выкупных платежей и другим мерам, облегчающим тяжелое положение пореформенной деревни.
В таких заботах и хлопотах завершал диктатор трудный для него 1880 г., который мог бы быть зачтен ему за несколько лет жизни по насыщенности пережитым и всему свершенному. Он не мог предвидеть, что этот год пребывания его на вершине власти станет последним в его государственной и политической деятельности. В новогодней передовице М.Н. Катков помянет 1880 г. как год взрыва в Зимнем дворце, «год кризиса и перелома», который «не досказал своего слова и передает теперь своему преемнику неизвестное наследие»449.
* * *
28 января 1881 г. Лорис-Меликов представил императору всеподданнейший доклад. Это был не обычный, дежурный, рядовой доклад, что делался им раз в месяц или, случалось, и чаще, а программный, подводивший итоги и намечавший план дальнейших необходимых преобразований, в том числе и в сфере управления. Можно с уверенностью предположить, что к восприятию доклада Михаил Тариелович последовательно готовил Александра II и своими рядовыми докладами, и ежедневными устными отчетами, и неофициальными беседами. Используя самые разные формы общения с царем – устные и письменные, очные и заочные, официальные и формальные, – он ненавязчиво, без нажима, как бы между делом проводил мысль о неизбежности и необходимости реформ. Мысль эта преподносилась как исходящая от самого Александра И, ему принадлежащая и лишь подхваченная Лорис-Меликовым, готовым проводить ее в жизнь.
От этого приема граф не отступил и в январском докладе 1881 г. Подводя итоги своей деятельности, он не преминул подчеркнуть, что именно царь указал ему на необходимость мер, направленных не только к преследованию крамольников, но «главным образом, и к возможному удовлетворению законных потребностей и нужд населения». Михаил Тариелович на протяжении доклада не раз упомянет, что действовал «в предуказанном» ему царем направлении, идя «по пути, предначертанному Высочайшей волей», неуклонным исполнителем которой себя выставлял. Он убеждает государя Александра Николаевича, что многие предпринятые меры (облегчение участи административных ссыльных, внимание к земским нуждам, выразившееся в удовлетворении некоторых их ходатайств, назначение сенаторских ревизий для изучения этих нужд, отмена соляного налога, предпринятый пересмотр законов о печати) оказали благотворное действие. Они, по словам доклада, успокоили общество и возбудили верноподданническую готовность служить государю «для завершения великого дела государственных реформ»450. О том, что для Михаила Тариеловича было формой защиты его убеждений, явно расходившимися с традиционными для самодержца установками, П.А. Валуев, прочитав его доклад, отзовется как о «грубом каждении Государю» «ближнего боярина»451.
Лорис-Меликов объясняет, что для завершения реформ, которые «представляются до сих пор отчасти не законченными, а отчасти не вполне согласованными между собой», накоплен большой материал, который еще пополнится исследованиями сенатских ревизий. Однако все эти данные при окончательной разработке окажутся недостаточными «без практических указаний людей, близко знакомых с местными условиями и потребностями». По заключению министра внутренних дел «призвание общества к участию в разработке необходимых для настоящего времени мероприятий есть именно то средство, какое и полезно и необходимо для дальнейшей борьбы с крамолой»452.
Высказав эту свою главную мысль, для обоснования которой и был написан весь январский доклад, Лорис-Меликов тут же пытается успокоить царя, отрицая политический смысл своего предложения, подчеркивая практическое значение его в хозяйственной жизни страны. Михаил Тариелович хорошо знал о болезненно враждебном неприятии царем представительного начала как антагонистического самодержавию. Он снова повторяет заявления, сделанные в апрельском докладе 1880 г., что является убежденным противником «народного представительства в формах, заимствованных с запада», признавая, что, чуждые русскому народу, они «могли бы поколебать его политические воззрения и внести в них полную смуту, последствия которой трудно предвидеть». Снова заверяет, что признает несвоевременными предложения о созыве земской думы или земского собора, считая их осуществление «опасным опытом возвращения к прошедшему»453. Ссылаясь на прецедент в истории Российской империи, Лорис-Меликов предлагает остановиться на учреждении временных подготовительных комиссий, подобных редакционным комиссиям в период подготовки крестьянской реформы.
Состав комиссий для разработки необходимых мероприятий должен был определяться царем из представителей центральных правительственных ведомств, а также из приглашенных им сведущих и благонадежных лиц, «известных своими специальными трудами в науке или опытностью в той или иной отрасли государственного управления или народной жизни». В состав этих подготовительных комиссий (административно-хозяйственной и финансовой) предлагалось включить и ревизующих сенаторов. Для рассмотрения разработанных законопроектов Лорис-Меликов предлагал создание общей комиссии. Помимо членов подготовительной комиссии в нее включались выборные от земств и городов (по два от каждой губернии и города). После одобрения и исправления общей комиссией законопроектов они поступали в Государственный совет, куда министр внутренних дел предлагал призвать с правом голоса выборных представителей от земского и городского самоуправления, «обнаруживших особенные познания, опытность и выдающиеся способности».
Труднопроходимость этого последнего предложения Лорис-Меликов сознавал. По-видимому, продвижению его должны были способствовать выступления в «Голосе» А.Д. Градовского о реорганизации высших государственных учреждений. Без санкции министра внутренних дел они были бы невозможны на эту запретную для российской печати тему. Стоит напомнить, что на встрече с редакторами столичных изданий 6 сентября 1880 г. граф потребовал не затрагивать вопросов, связанных с государственным устройством. Но за статьей Гра-довского на эту тему, опубликованной 4 сентября, последовали другие: 9 и 16 сентября454. Говоря о задаче найти «средства к мирному и законному развитию России», автор считал, что искать их следует «в лучших комбинациях существующего», а не в западных образцах. Градовский предлагал упразднить Комитет министров как учреждение, находящееся «вне системы государственных органов», уподобляя его уже упраздненному Третьему отделению. Комитет министров дает возможность проводить законы помимо Государственного совета и Сената. Между тем, по мнению автора, роль Государственного совета столь же важна, сколь мало ощутима. Поднять ее можно, расширив связи этого учреждения с провинцией. С этой целью предлагалось расширить состав Государственного совета введением временных членов, «призываемых Государем особо на известный срок». Профессор-правовед доказывал, что мера эта новшеством не будет, поскольку полностью соответствует российскому законодательству.
Лорис-Меликов в своем докладе усиленно подчеркивает ограниченность полномочий общественных представителей, законосовещательный характер и подготовительных и общей комиссий. Он обращает внимание царя, что «за верховной властью сохраняется всецело и исключительно право возбуждения законодательных вопросов». Предлагаемое им совещательное собрание выборных представителей от общества являлось «низшей формой общественного представительства, постановления которого не имеют обязательной силы, а служат власти лишь подсобным материалом, наравне с другими способами изучения вопроса». «Подобные собрания встречаются в истории, но не в виде постоянных учреждений, а как временные пособия правительству, особенно в трудных обстоятельствах. Они принадлежат к младенческим эпохам государственной жизни, когда власть имеет мало средств, а голос народа лишен возможности появиться другим путем», – писал Б.Н. Чичерин, специально изучавший проблему представительства455.
Но попытка ввести даже такое представительство не могла не возбуждать болезненных сомнений в правящей династии и приверженцах самодержавия. Исторический опыт не давал ответа на воп-
177
рос о совместимости самодержавия с представительным управлением и выборным началом. Те зачатки общественного самоуправления, которые вошли в русскую жизнь вместе с земской и судебной реформой, плохо уживались с самодержавным строем. Но Лорис-Ме-ликов, по-видимому, искренне верил, что представительное начало оздоровит и укрепит царскую монархию. И веру эту разделяли многие либерально настроенные современники. «Разве верховная власть может ослабнуть и выпустить из рук бразды правления от того только, что закон будет предложен, обсужден, составлен, дан монархом не через коронных чиновников, а через общественное представительство?» – вопрошал известный хирург и общественный деятель Н.И. Пирогов, убежденный, что «самый рациональный, самый надежный способ законодательства находится в представительной системе»456. Нечто подобное доказывал Лорис-Меликов царю, отстаивая законосовещательное собрание с выборными от земств и городов.
Лорис-меликовский проект призыва общества к управлению был несколько смелее, чем представленный в 1863 г. великим князем Константином Николаевичем и обсуждавшийся в 1879 г., но оказался умереннее уже упоминавшегося плана Валуева с его ежегодным съездом гласных и участием его представителей в Государственном совете с правом голоса (также, как уже говорилось, обсуждавшегося в 1879 г.). Однако январский проект преобразований Лорис-Меликова выглядел намного радикальнее, чем его же апрельская программа преобразований. Там он робко рекомендовал привлечь представителей с мест к разработке подготовляемых мероприятий, но не по выборам, а по назначению. Высказанное как бы вскользь, это предложение никак не развивалось, как будто сам докладчик боялся остановить на нем внимание царя.
Радикализация лорис-меликовской программы в нашей литературе объяснялась остротой политического кризиса и напряженностью классовой борьбы457. Действительно, напряженная обстановка в стране сохранялась, и первый министр страны должен был искать выход из кризиса. Но нельзя не признать, что программа отражала и взгляды Лорис-Меликова, сложившиеся к началу 1881 г., а не была вынужденной уступкой, им противоречащей, как для царя и его ближнего крута. Взгляды диктатора находились в становлении и развитии, что в определенной степени отразили и два его программных доклада, между которыми пролегло немногим более полугода, чрезвычайно обогативших его политический и государственный опыт. Позиция Лорис-Меликова менялась и под влиянием обстановки в стране, суть которой он все глубже постигал, и под влиянием окружавших его деятелей разных группировок в верхах. Нельзя не учитывать и того, что в своем апрельском докладе он был нарочито сдержан: первый шаг к реформам должен был не напугать царя, не оттолкнуть, а успокоить. Разницу в степени радикальности апрельского и январского проектов можно отчасти объяснить и этими тактическими соображениями.
Но, если вопрос о преобразовании в управлении ставился в январе 1881 г. более последовательно и решительно, чем в апрельском докладе, программа экономических мероприятий, выдвинутая в нем, осталась в основном прежней. В решении крестьянского вопроса Ло-рис-Меликов особо не продвинулся, не внеся новых сравнительно с теми же частными предложениями, что выдвигал и в апреле 1880 г. (перевод крестьян на обязательный выкуп, а также понижение выкупных платежей там, где они особенно тяжелы). Возможно, по тактическим соображениям, стремясь сосредоточиться на проведении столь важной меры, как привлечение представителей общества к управлению, он оставил в стороне поставленную в докладе Н.Х. Бунге в сентябре 1880 г. проблему малоземелья и недостаточности крестьянского надела, как главную для пореформенной деревни. Главную, по словам Г.И. Успенского, «не только для брюха, но и для духа» в жизни русского мужика». Современник Лорис-Мели-кова, внимательный исследователь крестьянства, Успенский предвидел «много осложнений» от разобщения крестьянина с землей, в быстром темпе, происходившем после реформы. «Народ, который держит на своих плечах всех и вся... до тех пор сохраняет свой могучий и кроткий тип, покуда над ним царит власть земли», – предупреждал он, обращаясь к обществу и власти458. Ф.М. Достоевский в это же «потрясенное экономически время» с горечью писал, что «недоделанная крестьянская реформа» поставила землевладение «опричником от народа» (т. е. отстраненным, отчужденным от него), что доведет, по предвидению писателя, «до отчаяния, до бунта»459. В мерах, подобных выдвинутым Лорис-Меликовым (податная реформа, переселения и т. д.), писатель видел «нечто внешнее и не с самого корня начатое». А начинать, по убеждению Достоевского, надо было бы с «оздоровления корней»460. В крестьянской стране именно вопрос о земле должен был быть признан коренным, вопросом «первостепенной важности». Власть же, казалось, не считала это актуальным даже в лице реформатора Лорис-Меликова.
В целом предложенные Лорис-Меликовым преобразования можно было счесть весьма умеренными. Их значимость в том, что в государственную жизнь вводился новый для самодержавной империи принцип выборности представителей от общества, привлекавшихся к управлению. Предложение о созыве выборных от земств и городов было неотъемлемой частью широко задуманного Лорис-Меликовым плана реформ. Оно оказывалось неразрывно связанным с намеченными преобразованиями в области губернского, земского и городского управления, в крестьянском и финансовом вопросах – неизбежным следствием и, одновременно, необходимым условием их осуществления.
Между тем в нашей литературе этот пункт программы, как правило, рассматривался вырванным из общей цепи готовившихся реформ, изолированно от них. Определяя положение о выборных представителях общества, привлеченных к управлению, как «конституцию Лорис-Меликова», доказывали, что ничего конституционного в его проекте не было. Но министр внутренних дел и проводил свой проект как антиконституционный. Для него это был лишь новый, практически необходимый шаг в осуществлении запланированных преобразований по выходу страны из кризиса. Он думал о необходимости привлечь местных деятелей к перестройке губернского, а также земского и городского управления, к решению продовольственного и крестьянского вопросов, не предрешая будущих политических и государственных форм. В этом смысле общественно-политические и государственные взгляды Лорис-Меликова еще окончательно не сформировались, находясь в становлении и развитии. Сторонник самодержавия, он не посягал на его ограничения, полагая, что союзом с обществом как раз укрепит власть. Представительное правление в его развитых формах мыслилось им в самом далеком будущем, и формы эти он не предрешал. Страна должна была подготовиться к ним, развивая земское и городское самоуправление. Участие в государственной жизни выборных от земств и городов явилось бы начальной стадией такой подготовки.
Вряд ли можно причислить графа к твердым сторонникам западной ориентации, хотя опыт европейских стран он, безусловно, учитывал, но о приобщении к западноевропейским формам государственной жизни как о конкретной цели он еще не думал461. Неправомерно усматривать и преимущественное влияние на него славянофильской программы А.И. Кошелева с его Земским собором462. Живой интерес Лорис-Меликова к той или иной позиции еще не означал, что он ее разделяет.
Михаил Тариелович руководствовался не столько политическими постулатами, сколько здравым смыслом. Богатейший жизненный опыт, в том числе и военный, подсказывал ему, что одолеть революционеров власть сможет только при поддержке общества. А чтобы обрести эту поддержку, надо было удовлетворить назревшие общественные запросы и нужды. Он сумел их чутко уловить, понять и признать законными, явив себя в этом смысле подлинным государственным деятелем. Он много сделал для того, чтобы и царь согласился учесть общественные потребности, а это было совсем не легко и не просто. И здесь он показал себя не только искусным политиком и дипломатом: нужно было немало мужества, чтобы сказать в лицо самодержцу о стремлении общества к участию в управлении, как неизбежном и правомерном.
В конце февраля 1881 г. Лорис-Меликов, как никогда, был близок к цели – к согласию Александра II на созыв выборных представителей от общества и приобщение их к государственной (пока еще только законосовещательной) деятельности. Законодательное принятие этой меры могло изменить дальнейший ход российской истории. (К сожалению, только «революционеры» этого никогда не понимали и не ценили. – Примеч. ред.)
Проект Лорис-Меликова обсуждался 5 февраля 1881 г. в присутствии наследника престола, великого князя Константина Николаевича, министра императорского двора графа А. В. Адлерберга, главноуправляющего Третьим отделением собственной Его Императорского Величества канцелярии, статс-секретаря князя С.Н. Урусова, министра финансов А.А. Абазы, министра юстиции Д.Н. Набокова, председателя Комитета министров графа П.А. Валуева и самого министра внутренних дел. Предложения Лорис-Меликова были всеми одобрены. Замечания касались деталей проекта, который подлежал рассмотрению на Особом совещании под председательством Валуева. Михаил Тариелович просил дополнить его состав государственным контролером М.Д. Сольским, на что Валуев дал согласие.
Заседания Особого совещания проходили 9 и 14 февраля в Анич-ковом дворце, под председательством наследника. Оно одобрило проект Лорис-Меликова с некоторыми изменениями. Было отклонено предложение ввести в Государственный совет с правом голоса выборных представителей от общества. Это положение насторожило еще первого читателя доклада – императора, поставившего рядом с ним на полях доклада вопросительный знак.
Разумеется, предварительное одобрение доклада императором стало решающим фактором при его обсуждении. Одобрил проект министра внутренних дел и П.А. Валуев. Обвинявший Аорис-Меликова в неискренности, он в дневнике охарактеризовал его записку как «монумент посредственности умственной и нравственной», однако открыто не критиковал. Не менее искренен, чем Валуев, был, по-видимому, и цесаревич, скрепивший своею подписью одобрительное заключение совещавшихся под его председательством. 17 февраля журнал Особого совещания был утвержден Александром II, начертавшим свою резолюцию: «Исполнить». В конце февраля под контролем Аорис-Меликова был готов и проект правительственного сообщения, в основе которого лежал его доклад 28 января и решения Особого совещания. Правда, Михаил Тариелович, если верить П.А. Валуеву, «полагал приурочить эффект к 19 февраля»463. Случись так, исторический эффект принятия его проекта мог не ограничиться совпадением с отменой крепостного права, но положить начало новой политической жизни страны.
1 марта 1881 г. царь передал текст проекта сообщения председателю Комитета министров П.А. Валуеву и просил созвать для его обсуждения Совет министров 4 марта. Но в тот же день – воскресенье, 1 марта
...грянул взрыв С Екатеринина канала,
Россию облаком покрыв.
Все издалека предвещало,
Что час свершится роковой,
Что выпадет такая карта...
И этот века час дневной —
Последний – назван первым марта.
(А.А. Блок)
Смертельно раненный народовольческой бомбой, Александр II скончался в 3-м часу пополудни. Весенний солнечный день, начавшийся так спокойно и безоблачно, к своему исходу тревожил многих подданных империи безответными пока вопросами.
Сумрак полночи мартовской серый.
Что за ним – за рассветной чертой —
Просто день или целая эра Заступает уже на постой?
Слишком многое в империи зависело от самой личности царя...
* * *
Лорис-Меликов на протяжении всего пребывания у власти не исключал того, что «час свершится роковой, что выпадет такая карта», но верил, что по мере того, как набирают силу реформы, шансы террористов, с которыми он вел неослабную борьбу, убывают. Успехи этой борьбы Михаил Тариелович не переоценивал. Докладывая царю об успокоении общества, он не забывал добавить (как это сделал и в сентябре 1880 г.), что «отсутствие каких-либо выдающихся явлений не может, однако, свидетельствовать о полном успокоении крамольников и не представляет ручательства в невозможности повторения каких-либо новых со стороны их преступных проявлений»464. В январском докладе 1881 г. свой план призвания общества к участию в разработке назревших мероприятий он снова и снова обосновывает целями «дальнейшей борьбы с крамолой». Ориентируясь на общественную поддержку в борьбе с революцией и терроризмом, диктатор стремился к более эффективной репрессивной политике, немало сил и организаторских способностей приложив к реорганизации полиции и сосредоточению ее руководства в одном центре. Он доказывал, что только с объединением разных видов полиции «представится основание рассчитывать на возможность дружного действия всех полицейских чинов в данной местности, а следовательно, и основания рассчитывать на достижение тех результатов, которые так необходимы для предупреждения и раскрытия преступных действий»465.
Этот план, изложенный в самом общем виде в августе 1880 г., Лорис-Меликов развил в представленном царю 10 ноября докладе «О полном слиянии высшего заведования полицией в одно учреждение – Министерство внутренних дел». В докладе предусматривалось объединение Департамента государственной полиции (бывшего
Третьего отделения) и Департамента полиции исполнительной. Граф предлагал, чтобы в ведении нового учреждения «остались исключительно дела, имеющие непосредственное отношение к ограждению общественного спокойствия, к утверждению благочиния и пресечению преступлений». Дела не полицейского характера он считал нужным передать в другие департаменты Министерства внутренних дел. Только при таких условиях, доказывал он, новое учреждение будет работать эффективно, всецело сосредоточившись на своей прямой задаче.
Реорганизация полиции позволила существенно сократить ее штаты466. Директором Департамента государственной полиции был назначен барон И.О. Велио, вице-директором – В.М. Юзефович, к жандармерии отношения не имевшие.
Но если в первых своих докладах царю Лорис-Меликов настаивал на том, что в борьбе с крамолой власть не может ограничиться полицейскими мерами, то с осени 1880 г. он подчеркивает, что эти меры не должны быть главными. Для сокрушения крамолы решающее значение будет иметь не только «строгое преследование вредных проявлений социального учения», но, по его словам, главным образом, возможное удовлетворение законных нужд и потребностей населения467. Это отношение к карательной политике, традиционно воспринимавшейся имперским сознанием как основной фактор борьбы с враждебными явлениями, будет поставлено диктатору в особую вину. Один из его противников, правильно поняв, что граф «придавал полицейской предупредительной и охранной деятельности, даже непосредственно в самой столице, только второстепенное значение», а все его действия были «устремлены на осуществление гуманных либеральных мер», обвинит Лорис-Меликова, что он не исполнил свой первый долг, и поэтому дал возможность свершиться цареубийству468.
Обвинение это (во многом справедливое) на другой день после 1 марта уже звучало в высших правительственных сферах.
Между тем репрессивная политика Лорис-Меликова, при отсутствии в ней чрезвычайных мер и некотором смягчении полицейских преследований сравнительно с предшествующим периодом, оставалась достаточно последовательной и твердой в искоренении противников режима. По подсчетам исследователя революционного движения, за 14 месяцев диктатуры прошло 32 судебных процесса (как правило, закрытых) и было вынесено 18 смертных приговоров469. Несомненно, эти две стороны деятельности диктатора – карательная и созидательная – вступали между собой в определенное противоречие, вызывая сбивчивость позиции диктатора. Ориентация на общественную поддержку побуждала к смягчению репрессий, ставка на царя как главную опору задуманных реформ требовала как раз их ужесточения. Как затруднительно оказывалось согласовать эти разные тенденции, видно на примере отношения Аорис-Меликова к процессу 16 народовольцев.
