Текст книги "Граф М.Т. Лорис-Меликов и его современники"

Автор книги: Борис Итенберг

Соавторы: Валентина Твардовская
сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 54 страниц)

С окончанием Русско-турецкой войны завершилась и славная боевая карьера генерала, сделавшая его знаменитым не только как военачальника, но и как умного, способного административного деятеля (см. документы № 13, 14). Это, вероятно, и привело современного историка к фантастическому выводу: «Признавая заслуги Лорис-Ме-ликова в войне на Кавказе, Александр II 12 апреля 1878 г. Высочайшим указом назначил его главнокомандующим Кавказской армией вместо своего брата Михаила Николаевича»^{115. Для убедительности есть отсылка к архивному фонду. Пришлось проверить. Вот что читаем о Аорис-Меликове: «1878 года апреля 12. Высочайшим приказом назначен состоять в распоряжении Его Императорского Высочества главнокомандующего Кавказской армией»116. Другими словами – находиться в распоряжении того же великого князя Михаила Николаевича. Так было в действительности. Но продолжалось это недолго...}

Сан-Стефанский мир, заключенный 19 февраля (3 марта) 1878 г., по которому России передавались в Азиатской Турции Ардаган, Карс, Баязет и Батум, со стороны Англии, Австро-Венгрии и Франции вызвал протест – нашли такое решение «неслыханным по своей чрезмерности». Особое недовольство вызывала судьба Батума. Назревал политический кризис. Петербургу нужно было определить: идти на уступки или нет. Великий князь Николай Николаевич решил проконсультироваться с Лорис-Меликовым, выяснить значение приобретения для России Батума. 27 апреля граф* высказал свое мнение в Записке, где дипломатично, опасаясь «новой коалиционной войны», дал понять, что Батум как военный порт не имеет первостепенного значения. Стоит ли из-за него обострять международные отношения? Другое дело первоклассная крепость Карс – «оплот Азиатской Турции; крепость эта, при некотором приспособлении и сокращении линии ее обороны может сделаться совершенно недоступной для неприятеля и послркит нам твердым опорным пунктом»^{117 118}.

Столь компромиссная позиция Лорис-Меликова, остерегавшегося новой войны, совпадала с мнением военного министра Д.А. Милютина, заявившего 22 марта на совещании у государя, что невыгодные условия европейских держав все же благоприятнее, чем «новая война, угрожающая нам самыми гибельными последствиями»^119.

Размышляя о результатах военной кампании 1877 г., Лорис-Мели-ков в докладе великому князю отмечал не столько ее успехи, а доводил до сведения августейшего начальника недостатки и просчеты командования. Прежде всего, готовясь к войне, в России не знали, что «неприятель явится перед нами со столь искусным способом обороны». Планируя разумную тактику борьбы с крепостями, командование в боевых действиях не всегда целесообразно их выполняло, иногда несло большие потери. «Бог, – чистосердечно признавался Михаил Тариелович, – благословил наши успехи под Ардаганом и Карсом... Взятие сих крепостей составляет блестящие эпизоды кампании. Но подобные результаты дело случайности»^{120. Трудно себе представить, что слова эти принадлежат всеми признанному победителю Карса!}

Глава вторая

НА ПОСТУ ГЕНЕРАЛ-ГУБЕРНАТОРА 1. «УСМИРИТЕЛЬ ЧУМЫ» НА ВОЛГЕ

После окончания войны М.Т. Лорис-Меликов, увенчанный наградами, увольняется в марте 1878 г. в долгосрочный отпуск для лечения за границей: здоровье его было серьезно подорвано. Михаил Тариелович к этому времени – глава большой семьи: у него пять человек детей (один ребенок умер в младенчестве). Старшим дочерям, находившимся «на выданье», Марии и Софье, было 20 и 16 лет, младшей – семь, сыновьям Тариелу и Захарию, воспитанникам Пажеского корпуса, – 15 и 12.

Новоявленному графу, которому в октябре 1878 г. исполнилось 54 года, уже хотелось иной, более спокойной и размеренной, жизни, чем та, что была за плечами – напряженная и тревожная, наполненная нескончаемыми заботами и опасностями. Владелец вполне солидного состояния – родового и пожалованного имений, в отставку он уходить не думал: мечтал перебраться в столицу на достаточно престижную, но не слишком обременительную должность, жить в семье, своим домом в цивилизованных условиях. Он уже во время войны начал неспешные переговоры о новом месте слркбы: на Кавказе, под началом великого князя Михаила Николаевича, оставаться не хотелось, как не хотелось отправляться и в Туркестанский край, где война за Среднюю Азию еще не затухала. О содействии в поисках нового назначения Лорис-Меликов попросил своего товарища по службе на Кавказе, влиятельного военного министра Дмитрия Алексеевича Милютина, контакты с которым не прерывались и в 70-е гг.

Летние месяцы Михаил Тариелович, как и перед войной, проводит на водах в Эмсе. Целебные источники в сталактитовых пещерах Эмса использовались для лечения дыхательных путей, а также заболеваний печени. Лорис-Меликову надо было лечить и то и другое. Немецкий курорт охотно посещался русской интеллигенцией (в 1874– 1876 и в 1879 гг. в Эмсе лечился и работал Ф.М. Достоевский, здесь бывали публицист «Отечественных записок» Г.З. Елисеев, поэт

К.К. Случевский, писательница княжна Н.П. Шаликова – родственница М.Н. Каткова, Е.А. Штакеншнейдер – дочь известного архитектора и др.). Но после того как в мае в 1874-м и 1875 гг. здесь пользовались водами императоры Вильгельм и Александр II, Эмс стал модным мировым курортом, популярным среди аристократии и высшей бюрократии. В читальне Эмса имелись русские газеты – «Московские ведомости» и «Голос». Из их сообщений было видно, что на родине неспокойно. Еще на Кавказский фронт русско-турецкой войны донеслась весть о покушении Веры Засулич на петербургского градоначальника Ф.Ф. Трепова. Вслед загремели выстрелы в представителей власти и агентов полиции в Киеве, Харькове и Одессе. В августе 1878 г. пришло сообщение об убийстве революционерами шефа жандармов Н.В. Мезенцова. Дурные вести из Петербурга и заботы о дальнейшей службе сократили пребывание графа в Эмсе.

Лечение вряд ли было завершено, когда он осенью 1878 г. появился в Петербурге, рассчитывая вплотную заняться хлопотами о новой должности и жизнеустройством семьи. Михаил Тариелович с Ниной Ивановной поначалу остановились на Большой Конюшенной, в доме А.А. Абазы, знакомого еще по Кавказу, а в эту пору председателя Департамента государственной экономии Государственного совета и члена Комитета министров. Вскоре была снята квартира на Кирочной – здесь думали обосноваться на длительное время.

«Герой Карса», как величали Лорис-Меликова в печати, застал столицу переживающей торжества по случаю возвращения из Турции войск гвардии. Еще высились триумфальные арки, воздвигнутые в честь «победоносного русского воинства», с лавровыми венками, крестами Георгиевского ордена, названием мест, прославленных подвигами гвардейцев. Но атмосфера в столице – и Лорис-Меликов сразу же почувствовал это – была отнюдь не праздничная.

Стоившая народу огромных жертв, война усилила в обществе критическое отношение к власти, к существующим порядкам. Резкое вздорожание жизни способствовало общему недовольству. Все как будто ожидали перемен, на которые смутно надеялись еще в период войны. Казалось, что после победы страна-освободительница будет жить иной жизнью. Конституция, которую по воле Александра II обрела независимая Болгария, будоражила воображение российских либералов. Адреса ряда земств прямо или косвенно намекали на необходимость участия в управлении представителей от населения: ведь русский народ, освободивший Болгарию, не менее достоин политических прав. В деревне, страдавшей от малоземелья, распространялись слухи о «черном переделе» помещичьих земель и прирезке к наделу. Стачками дали знать о себе и рабочие Петербурга и Москвы, не желавшие мириться с ростом цен и отстающей от них зарплатой. Студенческие беспорядки в университетских городах усиливали впечатление всеобщего брожения. Революционное движение изменялось на глазах: по выражению Ф.М. Достоевского, «про-пагаторы» становились «револьверщиками».

«Особое совещание для изыскания мер к лучшей охране спокойствия и безопасности в империи», созданное под председательством П.А. Валуева весной 1878 г., и к осени не смогло таких мер изыскать. О его бесплодных заседаниях М.Т. Лорис-Меликов был осведомлен его участниками А.А. Абазой, Д.А. Милютиным и самим Валуевым: совещавшиеся обсуждали преимущественно способы усиления полицейских репрессий. Но ужесточение карательной политики революционеров не останавливало.

В такой обстановке в конце декабря 1878 г. в прессе появились первые сообщения об эпидемии в Поволжье. Симптомы ее дали знать о себе в Енотаевском уезде Астраханской губернии еще в начале октября. Непонятная болезнь, охватившая жителей станицы Ветлянка и окрестные селения, похожая на тиф, унесла уже в первый месяц сотни жизней станичников. Но, как это всегда было в империи, местные власти не спешили сообщать в центр неприятные известия, думая справиться с бедой своими силами, да и характер заболевания был неясен. Атаман казачьего войска К.Ю. Фосс долго скрывал болезнь, косившую жителей подведомственной ему области, от губернатора Н.Н. Биппена. Губернатор пытался противодействовать ей своими мерами, не привлекая внимания центра. Местные власти по-своему исходили из интересов края, стремясь не нанести ущерб его рыболовным промыслам и торговле.

Городской голова Царицына Н. Мельников, в середине декабря бывший в Петербурге и вызванный к министру внутренних дел Л.С. Макову, убедился, что в министерстве ничего неизвестно о положении дел в Астраханской губернии^{121. А там уже началась паника. «На войне было страшно, а в Ветлянке во время болезни куда как страшнее», – сравнивали возвратившиеся с театра военных действий и нельзя сказать, чтобы слабонервные казаки122. По одной из версий (существовали и другие), именно казачий полк, вернувшийся с Русско-турецкой войны, и занес заразу в родные станицы Волжского низовья.}

Между тем вести о смертоносной эпидемии уже распространялись: прошел слух о появлении чумы в Царицыне. Это заставило саратовского губернатора М.Н. Галкина-Врасского 17 декабря телеграфировать в Министерство внутренних дел сообщение об эпидемии в низовьях Волги и просить о помощи. Л.С. Маков предписывал саратовскому губернатору учредить карантин и направлял в Саратов партию врачей. В ответ губернатор сообщал, что эпидемия затухает^{123. Позднее будет установлено, что «ветлянская эпидемия почти всецело предоставлена была естественному ходу ее развития. Только 18 декабря, когда эпидемия вступила уже в период ослабления, приняты были ограничительные меры к ее прекращению: Ветлянка была окрркена кордоном»124.}

Лишь 22 декабря в «Правительственном вестнике» появилось сообщение о вспыхнувшей в станице Ветлянка Астраханской губернии эпидемии, которая с наступлением холодов пошла на убыль. Болезнь не определялась как чума, отождествляясь с тифом, дающим осложнения на легкие. Столь же успокоительными были и последующие известия в казенной печати. Они, впрочем, не остановили распространявшейся паники: слухи о появлении чумы в самых разных районах то и дело появлялись в неофициальной прессе. Редактор-издатель «Московских ведомостей» М.Н. Катков позднее будет обвинять либерально-демократическую печать в «раздувании опасности». Но в той обстановке газеты – центральные и местные – предпочитали дать непроверенные сведения и последующее их опровержение, чем пройти мимо сообщений, могущих оказаться действительными.

И все же правительство до поры не очень тревожил очаг заразной, неопознанной болезни, вспыхнувшей вдалеке от столицы. В Петербурге в разгаре был зимний сезон: балы, парадные обеды, приемы и рауты нескончаемой чередой шли в Зимнем и Аничковом дворцах, как и во дворцах всех великих князей Романовых. Однако позиция власти изменилась в связи с международной обстановкой: Австро-Венгрия, Германия и Румыния установили на границах с империей карантин. Сведения об этом появились в газетах 10—12 января 1879 г. Мощные кордоны преградили доступ в Европу русским товарам и путешественникам. Ограждения карантинным кордоном, установленные Румынией по Пруту и нижнему Дунаю, прерывали сообщения с русскими войсками, остававшимися еще за Дунаем. Эти акции не только осложняли завершающую стадию переговоров о мире с Турцией, нанося урон престижу империи, но и грозили огромным материальным ущербом. Они-то и заставили правительство по-иному взглянуть на бедствие в низовьях Волги, унесшее к этому времени 370 жизней. 12 января на свадьбе дочери великого князя Михаила Николаевича Анастасии и принца Мекленбургского об эпидемии на Волге рке говорили как о серьезной напасти.

16 января эти проблемы обсркдались в Комитете министров по представлению министра внутренних дел Л.С. Макова с участием медицинских экспертов. Доктор С.П. Боткин (член медицинского совета Министерства внутренних дел) и лейб-медик Н.Ф. Здекауер определяли эпидемическую болезнь в Астраханской губернии как чуму. Меры по локализации заразы, предотвращению ее распространения признали недостаточными, решено было предпринять действия по ее искоренению в очаге заболеваний: затихшая в связи с наступлением холодов эпидемия могла вспыхнуть весной. С этой целью постановили «послать на места доверенное лицо, с обширными полномочиями». В кулуарах называли трех кандидатов: градоначальника Санкт-Петербурга, генерал-адъютанта Ф.Ф. Трепова, а также героев Русско-турецкой войны генерал-адъютантов И.В. Гурко и графа М.Т. Лорис-Мели-кова. 17 января – накануне большого бала в Зимнем дворце – на совещании у Александра II обсуждался выбор командируемого в низовья Волги. Сам император высказался в пользу Трепова, но остальные участники совещания – военный министр Д.А. Милютин, шеф жандармов А.Р. Дрентельн и министр внутренних дел Л.С. Маков – единодушно «подали голос» за Лорис-Меликова, склонив на свою сторону и Александра II. В тот же день граф был вызван во дворец для объявления Высочайшего повеления^125.

Царским указом 25 января «в видах безотлагательного принятия мер к прекращению обнаружившейся в Астраханской губернии заразы и предупреждения дальнейшего ее распространения на другие местности» учреждалась должность временного астраханского генерал-губернатора и сопредельных с нею губерний. Губернаторы Астраханской, Саратовской, Самарской и Ставропольской губерний, а также начальники соседних областей подчинялись генерал-губернатору^{126. Этим же указом Александр II назначал генерала от кавалерии, генерал-адъютанта графа М.Т. Лорис-Меликова на пост астраханского генерал-губернатора.}

Полномочия генерал-губернатора были огромны – ему предоставлялось право «делать распоряжения именем Его Императорского Величества», непосредственно обращаться к императору, объявлять подвластную ему территорию или ее части на военном положении. Генерал-губернатору присваивались права командира корпуса в военное время и подчинялись войска, расквартированные в подведомственных губерниях. Все министерства и ведомства должны были оказывать ему содействие^{127. «Единство распоряжений лучше всего может обеспечить быстроту их исполнения»,– приветствовала влиятельная консервативная газета «Московские ведомости» решение о временном генерал-губернаторстве в низовьях Волги128. Либеральная пресса с не меньшим одобрением встретила назначение Лорис-Меликова генерал-губернатором в край, где гнездилась общая для всех опасность.}

Разумеется, от этого назначения – волею царя – Лорис-Мели-ков не мог отказаться, но при желании сумел бы уклониться. Врачи без всякой натяжки представили бы справки о том, что состояние здоровья графа препятствует выполнению возложенной на него задачи, и он нуждается в дальнейшем лечении. Михаил Тариелович пытался, правда, отговориться тем, что Поволжья вовсе не знает, но в ответ, как рассказывали, услышал: «Нет! Поезжай!»^{129 Человек чести и долга, Лорис-Меликов безропотно подчинился приказу «усмирить чуму», хотя новое назначение сокрушало его надежды на размеренную, спокойную жизнь, к которой он потянулся после войны. Наверное, при этом он не чужд был мысли о своей карьере, новой ступенью в которой могло быть успешное выполнение задания. Но поставленная перед ним задача уже увлекла его и своей трудностью, и благородной целью. Искоренить чуму, избавить население целого края от страшных последствий новой вспышки эпидемии, а страну от паники, которая могла бы дестабилизировать жизнь, – на это стоило потратить силы и здоровье. И он снова «в надежде славы и добра» устремляется в гущу событий, говоря современным языком, в их «горячую точку».}

Сообщая, что назначение Аорис-Меликова генерал-губернатором встречено всеобщим сочувствием, консервативные «Московские ведомости» привели отрывок из заметки в «Санкт-Петербургских ведомостях» некоего г. Львова, не раз встречавшегося с Лорис-Меликовым в Терской области. Вспоминая, как в ту пору всем «очевидно было, что в области есть хозяин, есть душа в деле», Львов не сомневался в успехе миссии Михаила Тариеловича и в Астраханской губернии. Перед отправлением графа к этому месту назначения г. Львов посетил его с целью сказать, что «вся Россия смотрит на него с доверием». «Сердцем чувствую это, – ответил Лорис-Меликов, – я глубоко тронут». – «А Ветлянку сожжете?» – перебил я его. «Сожгу, братец, все что нркно сжечь, ни одной хаты более, ни одной менее... А прежде всего, расстреляю двух-трех должностных за мерзости, которые там делаются...»^{130 Вот это-то намерение генерал-губернатора кое-кого «расстрелять» столь пришлось по душе редактору-издателю «Московских ведомостей» М.Н. Каткову, что его газета воспроизвела (в фельетоне Б. Маркевича) рассказ Львова со страниц петербургской газеты. Репрессии Катков считал самым надежным средством наведения порядка и в Лорис-Мели-кове усмотрел единомышленника.}

Но и либеральная интеллигенция в такой экстремальной ситуации была не против крайних мер, к тому же обнадеживало стремление генерал-губернатора взглянуть на положение дел шире, чем принято было в официальной печати. «Болезнь болезнью, – высказался Лорис-Меликов перед отъездом в Астрахань, – а меня озабочивают экономические вопросы, политические...»^{131 Это звучало многообещающе...}

Лорис-Меликов выехал из Петербурга 26 января экстренным поездом, а 27 января прибыл в Царицын. Саратовский губернатор М.И. Галкин-Врасский встречал генерал-губернатора в Козлове, сопроводив затем до конца пути. Лорис-Меликов ехал вместе с огромной свитой. С ним прибывала санитарно-совещательная комиссия, сформированная из медиков, военных и административных лиц (для совещаний на месте), адъютантов (для сообщения распоряжений), представителей Красного Креста. В ее состав входили генералы и флигель-адъютанты, камергеры, профессора академий и университетов. Генерал-губернатора сопровождали также полевой штаб и интендантство, чины полевой жандармерии и полевой суд. Вместе с Лорис-Ме-ликовым в край эпидемии ехали 70 врачей, а также корреспонденты влиятельных столичных газет. Одновременно к границе Астраханской губернии двигались несколько пехотных и казачьих полков, пограничная и карантинная стража для содержания карантинного кордона протяженностью 1500 верст.

Свою временную штаб-квартиру Лорис-Меликов учредил в Царицыне. Удивительна судьба этого юрода на Волге, основанного в XVI в. как сторожевая крепость для охраны юго-восточных окраин России.

ГРАФ ЛОРИС-МЕЛИКОВ И ЕГО СОВРЕМЕННИКИ ^–^

Его особая роль неоднократно проявлялась в важных, а порой и решающих событиях российской истории, как это случилось в Гражданскую войну и в войну Великую Отечественную, когда он носил уже другое имя и стал известен всему миру как Сталинград. На рубеже 1870—80-х гг. Царицын – уездный город Саратовской губернии с населением менее 50 тысяч жителей – был одним из главных торговых пунктов Поволжья.

Можно представить, с какими чувствами ожидали местные власти новоявленного генерал-губернатора, находившегося еще в ореоле славы «героя Карса» и облеченного самим царем столь обширными полномочиями! Никогда за всю свою историю скромный Царицын не собирал в себе разом столько титулованных особ и высоких чинов гражданского и военного ведомств, как в зиму 1879 г. К приезду Лорис-Меликова в Царицын съехались и подчиненные ему губернаторы самарский, астраханский и ставропольский, каждый со своей свитой.

Встречавшие Лорис-Меликова толпы народа, по сообщению столичных газет, несколько дней не отходили от подъезда скромного домика, где поместился генерал-губернатор. «Выезжал граф – толпа крестилась и желала ему доброго пути, веруя, что «покоритель Карса» едет... на поле сражения с врагами жизни», на свою местную Плевну^132.

Лорис-Меликов не теряя времени принялся за работу по своему плану и в определенном им самим темпе. На другой день по приезде генерал-губернатора состоялся его первый официальный прием. Он предстал на нем уже во всеоружии первых впечатлений от Царицына. Начав осмотр городских учреждений с тюрем, он был потрясен их теснотой и грязью, но свое возмущение адресовал не только коронным, но и выборным властям, присутствовавшим на приеме: уездному предводителю дворянства и царицынскому городскому голове. Их граф пообещал «немедленно выслать из Царицына», если в ближайшее время порядок не будет наведен, а тюремному начальству пригрозил смертной казнью^{133. Угрозы не показались пустыми: полномочия генерал-губернатора предусматривали подобные акции.}

Забегая вперед, следует сказать, что Лорис-Меликов не воспользовался доброй половиной своих полномочий: никого не выслал и никого, несмотря на обещания, не казнил, не объявлял в крае во-

енного положения. Предоставленные ему права он использовал прежде всего для того, чтобы заставить всех работать с полной отдачей. Учитывая опыт своей деятельности на Кавказе, генерал-губернатор стремился опереться на местное общество. Санитарной комиссии было предоставлено им широкое право «по приглашению всевозможных сведущих людей», хорошо знакомых с условиями и особенностями края^134.

Край этот, как и вся Русь, воспетая поэтом – приятелем молодого Лорис-Меликова^{135, был «и убогим и обильным»: плодороднейшие почвы пойменных лугов, огромные рыбные богатства и бедность трудовых низов, граничившая с нищетой. Только обжившись и оглядевшись на месте, Михаил Тариелович понял всю серьезность угрозы возобновления и распространения эпидемии чумы на Волге, несмотря на ее очевидное затухание с наступлением холодов. Обстановка в Поволжье и особенно в низовьях Волги была самая благоприятная для разного рода инфекционных заболеваний: жаркий климат при заболоченности местности. Здесь были привычны вспышки тифа, малярии, проказы. Неоднократно появлялась и чума: в последний раз ее эпидемия бушевала в 1807—1808 гг. В период пребывания Лорис-Мели-кова в Поволжье наблюдалось серьезное распространение здесь оспы и кори. Неблагоприятные климатические условия усугублялись антисанитарными, поистине чудовищными, мало чем отличавшимся от существовавших в прошлых веках. Особую опасность таило и основное для края рыбное производство в ватагах (артелях). Рыбные рассолы (тузлуки), из-за экономии соли сохранявшиеся в нечищеных ларях в течение 4—5 лет, застаивались, становясь подходящей средой для болезнетворных бактерий. Создавались условия и для скорейшего распространения заразы. В Астраханскую губернию на рыбные промыслы в горячую пору – с весны до осени – стекались массы пришлого населения, в межсезонье возвращавшихся на свои места. Десятки тысяч «промысловых рабов» – главный источник богатства края, по свидетельству столичного журналиста, – не смели иметь «не только дома, семьи, но даже лишнего кафтана», ведя «жизнь зверей»136. Здесь, среди многонационального населения (русские, малороссы, татары, грузины, армяне, персы), были сотни тысяч кочевников – калмыков и киргизов, также способных стать разносчиками заразы.}

Крестьянское население в губерниях Поволжья бедствовало от периодических неурожаев. Недоимки (особенно по Самарской губернии) достигали громадных размеров. У всех в краю еще в памяти был самарский голод 1873 г., когда вымирали целыми селами после засухи и неурожая. Засуха в Астраханской губернии вызвала неурожаи подряд в течение 1877—1879 гг., что привело к истощению продовольственных запасов^{137. Не случайно Поволжье стало одним из главных районов действий революционеров-народников, о чем Лорис-Меликов конечно же не мог не знать.}

Волга притягивала революционеров не только памятью о Разине и Пугачеве, но и бедствиями трудового населения. В пору генерал-губернаторства Лорис-Меликова в Самарской и Саратовской губерниях функционировали землевольческие поселения народников. Сестры Фигнер, выжитые местными властями из Самарской губернии, весной 1878 г. поселились в Петровском уезде Саратовской: Вера как фельдшерица, Евгения как учительница. В Вольском уезде в кузнице работал А.К. Соловьев. Рядом действовали А.Д. Михайлов, А.И. Иванчин-Писарев, тогда же здесь побывали В.Г. Плеханов и Н.А. Морозов. Работа в деревне, по признанию В.Н. Фигнер, стала для нее «тяжелым испытанием по тем ужасным впечатлениям», которые она вынесла «из знакомства с материальной стороной народного быта». Больные, грязные, истощенные, приходили с застарелыми болезнями – «неисправимые катары желудка и кишок, грудные хрипы, слышные на много шагов, сифилис, не щадящий никакого возраста, струпья, язвы без конца, и все это при невообразимой грязи жилища и одежды, при пище, столь нездоровой и скудной, что останавливаешься в отупении над вопросом: есть ли это жизнь животного или человека?»^{138 139} При существующих порядках деятельность в деревне все более представлялась народникам бессмысленной.

Знакомясь с краем, Лорис-Меликов по-своему постигал связь антисанитарных условий жизни его населения с социально-экономическими и политическими. Приходили на память ухоженные чистенькие улочки провинциальных городов Европы. Все яснее становилось, что для оздоровления края недостаточно той его «ассенизации», по выражению современных газет, которую предпринял генерал-губернатор. Но начал он именно с нее как с задачи безотлагательной. В Царицыне Михаил Тариелович пробыл около двух недель, но успел сделать многое. «Граф обнарркивал деятельность изумительную, – рассказывает его секретарь-делопроизводитель А.А. Скальковский, – с раннего утра и до поздней ночи, не отдыхая ни минуты, он то встречал и провожал приходившие войска, то принимал командированных в его распоряжение лиц, то выслушивал доклады по разнообразным предметам, то присутствовал в учрежденном при нем санитарном комитете, то объезжал различные городские учреждения и заведения и проч., и проч.»^140.

Со 2 февраля стала функционировать Высочайше утвержденная совещательно-санитарная комиссия при генерал-губернаторе, сформированная еще в Петербурге. (Скальковский называет ее санитарным комитетом.) Лорис-Меликов привлек в нее и местных деятелей (городского голову Царицына, уездного предводителя дворянства, председателя уездной земской управы, начальника дистанции Грязе-Царицынской железной дороги, а также местных врачей и провизоров). Председательство он возложил на саратовского губернатора М.Н. Галкина-Врасского, поскольку сам не предполагал осесть в Царицыне.

Представленную местными врачами и одобренную городским управлением инструкцию по санитарному оздоровлению Царицына генерал-губернатор забраковал. Меры, ею предусматриваемые, были частью неэффективны, частью неисполнимы. Так, рекомендовалось ежедневное проветривание помещений через форточки и частое хождение в баню. Но дома в Царицыне (даже лучшие, как тот, в котором остановился граф) не имели форточек, а единственная городская баня была разрушена по решению того же городского управления^141.

2 февраля генерал-губернатор подписал циркуляр, направленный в подчиненные ему губернии и требовавший исполнения ряда общих неотложных мер по санации края. Предписывалось очищение городов и селений от нечистот, вывоз которых должен был производиться в указанные полицией места. Обязательным становилось приведение в опрятность помойных ям при частных и общественных зданиях. Согласно циркуляру, надлежало ежедневно очищать бойни и рыбные лавки, рынки и базары. Средства дезинфекции на местах должны были находиться в достатке. Особый надзор устанавливался за чистотой воды и съестных припасов. Генерал-губернатор объявлял, что «лица, назначенные Высочайшим повелением» в его распоряжение, «будут постоянно командированы для проверки на местах указанных мер»^{142. Проверка исполнения распоряжений генерал-губернатора была неотъемлемой частью деятельности по наведению порядка в крае. Виновные наказывались не только серьезными штрафами, но и морально: списки домовладельцев и предпринимателей, нарушивших установленные правила, печатались в неофициальной газете «Саратовский дневник».}

По наблюдению корреспондента «Нового времени» – в ту пору либеральной газеты, – санитарная комиссия дел в крае не решала: они творились в кабинете Лорис-Меликова. 6 февраля генерал-губернатор встретился с купцами и рыбопромышленниками из Астрахани. Разговор за чайным столом оказался настолько доверительным, что гости графа «откровенно сознали вину своего промысла и не скрыли тех коммерческих мотивов, которые заставили забывать гигиену». Сам же Лорис-Меликов старался больше узнать о местных нуждах, с пониманием вникая в них. По словам корреспондента петербургской газеты, купцы, «совсем было опустившие руки и головы, вышли от графа значительно ободренные», благодарные за прием, «непохожий нисколько на сухую, малополезную официальную беседу»^143.

Одной из первоочередных проблем, которые пришлось решать Лорис-Меликову, была транспортировка рыбных грузов из Царицына. Прибывавшая сюда с низовья Волги рыба отправлялась по железной дороге во все края империи. При первых же слухах об эпидемии грузы из Царицына перестали принимать в пунктах их назначения, что наносило громадный ущерб рыбным промыслам и торговле Поволжья. Лорис-Меликов обратился за содействием в Министерство внутренних дел. Под его ответственность рыбные грузы стали снабжаться удостоверением о санитарном осмотре, что снимало препятствие к их движению по стране.

Отдав необходимые распоряжения и наладив проверку их исполнения, 16 февраля Лорис-Меликов покидает Царицын, направляясь в Астрахань. Корреспондент «Голоса» сообщал, что за несколько дней до отъезда граф захворал и выехал из Царицына в состоянии нездоровья. Газета связывала недомогание генерал-губернатора с местным климатом «чумного края»^{144. Почтовый тракт в Астраханскую губернию пролегал через зараженную местность, находившуюся в карантине. Генерал-губернатор поехал обходным путем, которым стали пользоваться местные ямщики в период эпидемии, – через калмыцкую степь. В зараженную губернию Лорис-Меликов ехал без свиты, частью оставленной в Царицыне, частью уже разъезжавшейся. Были снаряжены лишь два тарантаса: в одном генерал-губернатор и делопроизводитель его канцелярии А.А. Скальковский, в другом – доктор и ординарец. Поездка оказалась тяжелой: трое суток брели по голой пустыне, без теплой пищи, по холоду, без какого-либо пристанища для отдыха. «Граф, – по свидетельству Скальковского, —■ перенес все невзгоды с величайшим терпением, ни единым словом не выразил неудовольствия: напротив, он был весел, всю дорогу шутил...»145}