Текст книги "Цусима — знамение конца русской истории. Скрываемые причины общеизвестных событий. Военно-историческое расследование. Том I"
Автор книги: Борис Галенин
Жанр:
Военная история
сообщить о нарушении
Текущая страница: 58 (всего у книги 73 страниц)
Часть третья.
ГЛАВНАЯ ЦЕЛЬ ВОЙНЫ – ПОРТ-АРТУР!
1. Как же мы все-таки воевали?Как подставили Россию в войну и подготовили к ней, мы с вами узнали. Осталось узнать, как «Россию воевали».
А как на самом деле воевали – известно. Отступали да пятились. Порт-Артур, главную цель войны, в тылу без защиты оставили. Эскадру, единственное значение которой как любого флота – владение морем, к защите Порт-Артура прицепили и погубили.
Чудо еще, что полгода наши в Порт-Артуре от в 3-4 раза более сильного врага отбиваться сумели. Привычная православная стойкость у русского солдата и матроса пока оставалась. А что эта за штука такая: православная стойкость? И откуда она вообще бралась?
Стойкость русская, православная
Стойкость православная основана была на терпении.
Терпение – потребность принимать всю реальность, окружающую человека, как Богом данную для спасения души – всегда было свойственно русскому православному. Без терпения нет спасения. С терпением трудились, воевали, занимались ведением хозяйства, открывали новые земли.
Терпение не искажало жизнь и ее видение желаниями увидеть то, чего нет в окружающей действительности, а принимало действительность такой, какой она и была. Терпения, которое все принимало без осуждения, приукрашивания или оправдания, уже не стало, а язык пока еще помнит о нем и хранит его следы: принимать пищу, принимать бой, принимать гостей или даже смерть, болезнь и дары, лечение в болезни или наказание – эти выражения и есть следы ушедшего терпения.
Для русского человека терпеть означало крепиться, мужаться, держаться, стоять не изнемогая, не унывая{406}. Терпением этим и держался Порт-Артур вопреки всему. Положив у своих стен почти стотысячную армию генерала Ноги Маресукэ, потерявшего в штурмах своих сыновей.
Недаром Государь защитникам Порт-Артура месяц за год службы велел считать. Как в свое время за защиту Севастополя.
2. Возможность победы. Украденная
И все это оказалось ни к чему! Все возраставшая в числе русская армия пятилась потихоньку вглубь Маньчжурии пока, отдав Мукден, не остановилось в феврале 1905 года на так называемых Сыпингайских позициях, верстах в 150 к северу от Мукдена.
Сдвинуть дальше ее хоть на километр у японцев не было больше ни сил, ни средств. Слишком неподъемна была тяжесть.
Санитарный поезд в Маньчжурии
К маю 1905 года против японской дивизии стоял русский корпус. Со снабжением, артиллерией, даже с полевыми телефонами было все нормально. Потери армии убитыми за полтора года войны были в два раза меньше японских. И даже если добавить к ним умерших от ран и просто от болезней, составляли менее 45 тысяч человек, то есть были меньше, чем сейчас теряет РФ за неделю в якобы мирное время{407}.
Большая часть раненых возвращалась в строй. Смертность в русских госпиталях по сравнению с японскими была в два-три раза меньше{408}. Русская военно-полевая медицина была на порядок лучше японской. Как свидетельствует в своей монографии генерал-майор медицинской службы Александр Прокопьевич Горячевский – начальник Центрального Госпиталя ФПС РФ, даже переносные рентгеновские аппараты в Маньчжурской армии были{409}.
Так что начни Маньчжурская армия просто шагать вперед – японцев паровым катком по асфальту бы размазала.
Об этой потенциальной возможности русской армии одержать победу еще в преддверии Цусимы единодушно свидетельствуют и известный генерал Антон Деникин в своем «Пути русского офицера», говоря об однозначной победе при первом же наступлении, и лучший из эмигрантских историков русской армии Антон Керсновский.
Эту же точку зрения высказывает в своих «Итогах войны» бывший главнокомандующий Алексей Куропаткин. Ставя себе в заслугу, что сберег армию, а проиграли-де войну без него, из-за революции. А откуда революция та клятая взялась, ему Куропаткину с маньчжурских сопок видно плохо. Даже с белого коня, на котором он любил наблюдать деяния рук своих под Ляояном, Шахэ, Сандепу и Мукденом.
То, что эта возможность победы не наше измышление сто лет спустя, подкрепленное свидетельствами битых «бездарных» царских генералов и тех, кто на просторах Маньчжурии генералом еще только готовился стать, свидетельствуют и «голоса» с той стороны.
Американский историк Тайлер Деннет писал в 1925 году о результатах переговоров в Портсмуте: «Мало кто считает теперь, что Япония была лишена плодов предстоявших побед. Преобладает обратное мнение. Многие полагают, что Япония была истощена уже к концу мая, и что только заключение мира спасло ее от крушения или полного поражения в столкновении с Россией»{410}.
Деннету Тайлеру вторят знаменитый английский военно-морской писатель и эксперт Джулиан Корбетт, а также современные английские и американские исследователи, такие как Эрик Гроув и Дж. Вествуд и другие{411}. Вот, например.
Крупнейший американский разведчик, контр-адмирал в отставке Эллис М. Захариас в своих мемуарах «Секретные миссии», вышедших в 1946 году в Нью-Йорке, а в 1959 году в Москве, описывает свою работу в военно-морской разведке и контрразведке США с 1920 года по 1945, протекавшую как в Японии, так и в Штатах. Как сказано в аннотации «Воениздата»: «Значительное место в книге уделяется психологической войне против Японии, в которой видную роль играл сам Захариас».
Вот пару моментов из этой войны сейчас и приведем.
Первый эпизод относится к 1935 году. Эллис Захариас был приглашен на неофициальный обед в доме Такэми Миуры, первого секретаря японского посольства. С японской стороны присутствовал также военный атташе полковник Мацумото. После обеда и кофе Миура обратился к Захариасу с просьбой обсудить сегодня японо-американские отношения:
«– Захариас-сан, мы хотели бы обсудить сегодня японо-американские отношения.
Я вспомнил приезд Екояма в Ньюпорт и подумал, что на этом обеде мне, вероятно, придется столкнуться с такой же путаной аргументацией, как и тогда.
– Я очень рад этому, господин Миура, – уронил я небрежно, – что вы имеете в виду?
В начале нашей беседы почти слово в слово повторялся мой разговор с Итиро Екояма, а потом мы перешли к истории и русско-японской войне, которая по-иному освещает наши отношения».
Наша атака при Шахэ. Рисунок французского художника времен русско-японской войны
Япония израсходовала бы свои ресурсы и погибла
«– Давайте обратимся к 1904 году, – сказал я, – я уверен, вам известно, что в это время США испытывали к Японии самые дружеские чувства.
– Да, – подтвердил Миура, – это верно.
– Интересно, знаете ли вы, что эти чувства однажды спасли Японию от очень серьезного затруднения, более того, от значительных материальных потерь?
– О, это удивительно! – воскликнул Миура. – Каким образом?
– Так вот, – ответил я, – когда русско-японская война приняла широкий размах, президент Теодор Рузвельт понял, что Япония недооценила связанный с ней риск, рассчитывая, что она продлится всего несколько месяцев. А так как Япония не подготовилась к затяжной кампании, то не могла продолжать боевые действия дальше, несмотря на блестящие успехи в войне.
Все присутствующие слушали с исключительным вниманием.
– Ваши военные советники сами поняли, что война для Японии достигла критической точки. Продолжайся она еще три – четыре месяца, Япония израсходовала бы свои ресурсы и погибла. Полковник Мацумото, – повернулся я к военному атташе, – вы, конечно, помните обстановку? Верно ли я ее обрисовал?
– Совершенно верно, – категорически подтвердил полковник. Всем присутствующим стало ясно, что я оказался в выигрыше. Хотя такое мнение о ходе русско-японской войны было у нас общепринятым, здесь мне впервые удалось получить от японца, причем человека военного, подтверждение правильности моего мнения по этому вопросу. Только тот, кто близко знает японцев, может оценить, что означало такое признание в присутствии группы японцев»{412}.
Как видим, для Захариаса мнение, что Япония к моменту еще только просьбы о мире стояла на пороге гибели, является очевидным и даже общепринятым. Во всяком случае, в кругу людей, владеющих информацией.
«История Японии была моим путеводителем в эти трудные месяцы»
Второй случай относится к декабрю 1943 года. Анализируя выступление по радио Императора Японии Хирохито, в котором он признал, что «обстановка является самой критической за всю долгую историю Империи», Захариас говорит: «История Японии была моим путеводителем в эти трудные месяцы, и я узнал, что аналогичная обстановка существовала во время русско-японской войны 1904-1905 годов[308]308
Таким образом, Захариас считает обстановку, в которой находилась Япония в конце 1943 – начале 1944 года, когда Япония уже очевидно стояла на пороге военной катастрофы, вполне аналогичной той, в которой Япония была в ситуации русско-японской войны 1904-1905 годов! Выводы делайте сами.
[Закрыть].
В то время мы имели несколько высококвалифицированных военных наблюдателей в русской и японской армиях. Их объективные оценки дали нам возможность очистить факты русско-японской войны от массы пропагандистских наслоений, которыми обычно заполняются сообщения.
Среди наблюдателей был капитан 1 ранга Пейтон С. Марч (позднее – Начальник штаба армии США). Один из его докладов служил мне путеводителем в оценке положения Японии.
В докладе № 6 от 3 января 1905 года он давал описание так называемого сражения на реке Шахэ, в котором японцы впервые не имели успеха.
“Результат этого сражения, – писал он, – ясно сказался на всех японских генералах, с которыми я общался. Они, кажется, впервые поняли или, по меньшей мере, впервые открыто показали, что осознали размах того конфликта, который затеяли”.
Именно под влиянием такого неожиданного хода событий японцы попросили президента Теодора Рузвельта стать их посредником в поисках мира»{413}.
Президент посредником, естественно, стал, но своего отнюдь не упустил. Упирая на то, что посредничество, да еще с Россией, – дело тонкое, он немедленно заключил с японским премьером Кацурой секретное соглашение.
Соглашение это было, как нетрудно представить, все о тех же вновь приобретенных дядей Сэмом Филиппинах, на которые страна Ниппон в очередной раз мамой поклялась не нападать. Добрый дядя из Вашингтона милостиво согласился в ответ с фактом наличия японской оккупации Кореи{414}.
Возвращаясь же к делу при Шахэ, следует учесть, что оно традиционно считается нашей очередной неудачей. Как пишет в своих «Очерках русско-японской войны» Петр Николаевич Врангель, бывший тогда хорунжим, а с декабря 1904 года сотником 2-го Аргунского полка летучего отряда генерала Павла Карловича фон Ренненкампфа – генерала, любимого и уважаемого автором «Очерков»: «Дело под Шахэ было проиграно. Блестяще задуманная операция не удалась… Кого винить в постигшей нас неудаче? Кто виноват в том, что победа, столь близкая от нас, ускользнула из наших рук? На это даст правдивый ответ история…»{415}
К ответу на заданный Петром Николаевичем вопрос вернемся чуть позже, а пока отметим, что японские генералы считали свои дела швах еще до Сандепу и Мукдена. Несмотря на видимость побед. И даже небольшой успех 2-й армии генерала O.K. Гриппенберга, который намечался в начале операции под Сандепу, мог окончательно переломить положение в нашу пользу.
Состояние же высшего японского военного руководства к августу 1905 года нельзя характеризовать иначе, как паническое. Вот что пишет об этом современный японский историк профессор Окамото Сюмпей.
2.2. Как это видели они сами…
«Военные перспективы Японии были безотрадными»
«Сразу после отъезда [министра иностранных дел Японии] Комура [в Портсмут] глава [Имперского] штаба [маршал] Ямагата уехал в Маньчжурию. 21 июля 1905 года[309]309
В японском источнике даты указаны по новому стилю.
[Закрыть] он прибыл в Мукден, и Главнокомандующий [маршал] Ойяма доложил ему о военной ситуации. На следующий день он лично проверил положение дел на передовой и 25 июля устроил совещание, на котором присутствовали Ойяма, начальник штаба Кодама и командующие армиями Куроки, Оку, Ноги, Нодзу и Кавамура.
Очевидно, что военные перспективы Японии были безотрадными. На тот момент армия России была в три раза сильнее японской. В то время как в японской армии остались в основном офицеры запаса, так как большинство кадровых офицеров было убито или ранено, русская армия состояла в основном из первоклассных военных, недавно прибывших из Европы.
Боевой дух противоборствующих сторон также полностью изменился. Командующий Линевич честно и прямо телеграфировал Царю, чтобы договоренности о мире не достигали, пока военная ситуация в Маньчжурии остается очевидно выгодной для России. Куропаткин вспоминал: “Никогда за всю историю войн Россия не выставляла на поле сражения столько войск, сколько находилось в 1-й, 2-й и 3-й Маньчжурских армиях в августе 1905 года”.
Тем временем провоенная фракция вокруг Царя с каждым днем становилась все больше, требуя немедленного прекращения мирных переговоров»{416}.
Между тем, переговоры в Портсмуте зашли в тупик благодаря твердой позиции Государя Николая Александровича, однозначно сказавшего, что Россия не станет платить компенсацию и не пойдет на территориальные уступки. Верховный полномочный представитель Японии Комура 26 августа доложил своему правительству, что вынужден будет прервать переговоры на следующей сессии.
«Это донесение пришло в Токио в 8 часов утра 27 августа. Встревоженное серьезностью ситуации японское правительство распорядилось, чтобы Комура отложил следующую сессию на день, и созвало совместное совещание гэнро[310]310
Гэнро – старейшие государственные мужи. Составляли неформальный высший совет при императоре.
[Закрыть] – членов кабинета в доме гэнро Ито. Ито, Ямагата и Иноуэ, премьер-министр и исполняющий обязанности министра иностранных дел Кацура, военный министр Тэраути, военно-морской министр Ямамото и вице-министр иностранных дел Тинда совещались до полуночи и после нескольких часов перерыва собрались снова утром на следующий день.
Генерал Павел Карлович фон Ренненкампф
Японские руководители, которые пришли на это чрезвычайное собрание, чтобы сделать выбор между миром ценой уступок и войной, по сути дела, не имели выбора…
Со стороны Японии Главнокомандующий Маньчжурской армией, раздраженный медленным проведением переговоров, срочно телеграфировал своему правительству, чтобы оно скорее заключило мир.
Военно-морской министр Ямамото отчаянно подталкивал к уступкам во имя заключения мира[311]311
И это после Цусимы! Объяснить это можно только одним. Адмирал Ямамото отчаянно боялся, что в случае возобновления военных действий в Маньчжурии одним из требований победившей России будет уничтожение японского боевого флота. Недаром ведь адмирал И.Ф. Лихачев до конца считал, что мир можно заключать только после передачи в русские руки острова Цусима. Во избежание…
[Закрыть].
Поэтому на собрании было решено, что Япония должна заключить мир прежде, чем военная ситуация в Маньчжурии ухудшится окончательно».
Экономические перспективы были не лучше…
«28 августа в 2 часа пополудни состоялось совместное совещание гэнро, кабинета и высших военных чинов с присутствием императора.
На конференции сперва спросили мнение тех, кто обычно воздерживался от высказываний.
Военный министр Тэраути заявил, что из-за нехватки офицеров война не может больше продолжаться и что сражаться по ту сторону линии Чангчун нельзя, так как все сообщение с этой линией перерезано.
Министр финансов Соне доложил, что продолжать войну невозможно, потому что Япония не может найти дополнительных источников для ее финансирования. Его мнение поддержали Мацу ката и Иноуэ. [Глава Имперского штаба маршал] Ямагата также согласился, что единственный выход – это заключение мира.
Заседающие доложили императору, что с учетом военного и финансового положения Японии у них нет иного выхода, кроме заключения мира»{417}.
Мир любой ценой!
В тот же день, 28 августа, в 20 часов 35 минут токийского времени Комуре была отбита телеграмма № 69, чтобы думать забыл о компенсациях и территориальных уступках со стороны России.
Не нужен нам этот Сахалин. Порт-Артур бы не потерять. При этом «для сохранения лица» предлагалось обратиться к душевному другу президенту Рузвельту с тем, чтобы предложение об отказе от территориальных уступок шло от него, а японская делегация просто соглашалась бы с ним «во имя человечества и мира». Дальше в телеграмме шли вообще замечательные фразы:
«Если президент откажется вмешаться, вам поручается самим отказаться от территориальных требований, что будет последним шагом и последней уступкой верховного правительства.
Короче говоря, наше верховное правительство должно любыми способами заключить мир во время текущих переговоров.
Вам поручается приложить максимальные усилия для достижения целей нашего правительства в свете интересов нашей империи»{418}.
А вам не кажется, господа, что крик души – «любыми способами!» – мало подходит победившей стороне. Дальше него может следовать только безоговорочная капитуляция.
Нам повезет, если к нашему возвращению крики «банзай!» сменятся криками «дураки!»
Сбылись худшие предчувствия Комуры. Тот же Окамото Сюмпей говорит, что из всех, кто присутствовал на красочной и торжественной церемонии отъезда японской делегации на мирные переговоры в Портсмут, состоявшейся в портовом городе Иокогама, меньше всех радовался сам полномочный представитель.
«Сидэнара Кидзуро, бывший тогда главой отдела телеграмм в министерстве иностранных дел, докладывал, что во время своего отъезда Комура прошептал ему с улыбкой: “Когда я вернусь, эти люди превратятся в бунтующую толпу и встретят меня комьями грязи или стрельбой. Так что лучше сейчас насладиться их криками банзай!”».
«Ямаза Эндзиро, член делегации (весьма, кстати, провоенно настроенный. – Б.Г.), добавил: “Нам повезет, если к нашему возвращению крики «банзай!» сменятся криками «бакаяро!» («дураки!»)”. [Премьер-министр] Кацура молчал.
Прекрасно понимая, что результаты мирных переговоров разочаруют народ, политики, скрывшие от народа правду о войне и мирных переговорах, осознавали, что после Портсмутской конференции им придется расплачиваться за это. Их мысли хорошо выражают слова самого Кацуры:
“Как гласит старая поговорка, «легко начать, тяжело закончить». «Сто битв и сто побед» поистине сделали людей чванливыми…”»{419}
А стоит ли возвращаться? Карикатура тех дней
Ясное дело! Правдивое изображение войны в патриотической японской прессе вполне убедило широкие массы, что «наши непобедимые войска без труда дойдут и до Москвы, не то, что до Байкала». А тут – ни тебе территорий, ни тебе контрибуций. За что воевали, граждане самураи?
Для высшего японского руководства в воздухе повеяло малопобедным словом «харакири». Крики «бакаяро!» стали казаться невообразимым счастьем.
Пол-Сахалина па память от Витте
Понятно теперь изумление Комуры, когда русский представитель Витте буквально навязал ему на память о приятной встрече в Портсмуте пол-Сахалина. Да еще денег посулил. Под предлогом оплаты за содержание наших пленных{420}.
Собственно говоря, Витте по дороге в Портсмут обещал своему – как говорят злые языки – истинному повелителю, «немецкому» банкиру Эрнесту Мендельсону, отдать гораздо больше русской земли. А брату-товарищу Куропаткину Витте и вовсе писал 23 июня 1905 года в ответ на – ну очень патриотическое – генеральское письмо от 26 мая: «Нужно пожертвовать всеми нашими успехами, достигнутыми за последние десятилетия… Мы не будем играть мировой роли – ну, с этим нужно помириться»{421}.
Просто перестроечник какой-то! Сразу в межрегиональную группу брать можно. Или в Политбюро вводить. Вместо Яковлева А.Н.[312]312
Генерал КГБ B.C. Широнин говорит, что Яковлева «в КГБ тогда считали резидентом ЦРУ, но уж больно высокие посты занимал он на Старой площади». – Широнин B.C. КГБ-ЦРУ. Секретные пружины перестройки. М., 1997. В этой же
[Закрыть]
Так что будь его, Витте, воля, он бы Комуре и Владивосток с Камчаткой отдал. Не жалко. Но не вышло. Государь не позволил. Но хоть что-то «талантливый русский дипломат» от родной страны все же смог урвать.
И немедленно, конечно, доложил об успехах по команде. Секретарь Витте, знакомый нам Иван Яковлевич Коростовец, свидетельствует, что шифротелеграмму Мендельсону в Берлин об окончании переговоров будущий граф Полусахалинский отправил еще до телеграммы Государю[313]313
Коростовец И.Я. Страницы из истории Русской Дипломатии. Русско-японские переговоры в Портсмуте в 1905 году. С. 98. Цит. по: Иванов В.Ф. Тайная дипломатия. Харбин, 1937. С. 275. К словам Коростовца Василий Федорович добавляет: «В результате неудачной для нас войны и успехов Витте Полусаха линского в Портсмуте, разыгралось пресловутое “освободительное движение”. Но в тот раз «“Черносотенцы” постояли за себя и не отдали на поругание Царский Трон и Отчизну».
[Закрыть].
Как неожиданный успех!
Японское правительство, говорит Окамото Сюмпей, «со своей стороны восприняло Портсмутскую конференцию как неожиданный успех»{422}.
Правительство можно понять. Мечтающий о Москве народ, получив все же пол-Сахалина, только пол-Токио сжег, пару статуй порушил и Комуре с Кацурой в русское подданство перейти рекомендовал. Так что все, в общем, целы остались. Хотя сомнения на этот счет были.
А теперь представьте себе, что бы со «всеми» произошло, если бы на месте Витте был бы, скажем, адмирал Дубасов!
Вскоре вышел императорский указ, в котором сам Микадо утверждал, что очень доволен всеми условиями мира. Завершался указ словами о том, что скромнее, ребята, быть надо: «Мы усиленно предостерегаем наших подданных от выражений необоснованной гордости и приказываем им заняться своими делами…»{423}
Хватит, мол. Повоевали.
А 29 ноября правительство и вовсе смогло отменить военное положение, введенное сразу после неоцененных японским народом успехов своей делегации на мирной конференции.
Так что слова Куропаткина, что наша армия к лету 1905 года была сильна как никогда, снабжена всем необходимым и была готова к победному наступлению, совершенно справедливы. И без ее наступления Япония чуть не капитулировала, глядя, сколько войск в Маньчжурию свезли.
Рузвельт с Витте еле вмешаться успели[314]314
Книга II. Часть четвертая. Глава 5.1, раздел: Цепочка выстраивается.
[Закрыть].
Некоторые историки ставят Куропаткину чуть ли не в заслугу это сохранение армии{424}. Другие говорят о его слабоволии, об ошибочном стратегичес-
книге приводится много интересных и увлекательных фактов о предательской деятельности Горбачева, Шеварнадзе и разных межрегионалов и иже с ними. Типа Сахарова, Собчака, Бакатина, Бурбулиса, Козырева, Новодворской. Впрочем, сами знаете: имя им – легион. Как всегда. ком планировании, о тяжелом наследии милютинской школы, осложненной драгомировской нелюбовью к пулеметам и телефонам.
И почти все относятся к Куропаткину сочувственно. В крайнем случае – презрительно-сочувственно{425}. Мол, влип, бедняга, как кур в ощип.
