Текст книги "Цусима — знамение конца русской истории. Скрываемые причины общеизвестных событий. Военно-историческое расследование. Том I"

Автор книги: Борис Галенин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 61 (всего у книги 73 страниц)

И маршал Ойяма не зря беспокоился. В «морально-политическом» смысле набег генерала Мищенко на Инкоу сыграл свою роль. О неудачных операциях песни не складывают и не поют!

А теперь нам пора на пограничную реку Ялу.

7. Восточный отряд7.1. Приготовление к бою

С твердостью и благоразумием

25 февраля в Телин прибыл Командующий Маньчжурской армией генерал Куропаткин. Надо полагать – японцев бить.

Мы знаем, что Куропаткин с самого начала проявил тенденцию не считаться с указаниями Алексеева. Расхождение во взглядах обоих штабов наметилось сразу.

Адмирал Алексеев требовал решительного образа действий для недопущения японцев в глубь материка и находил наши силы достаточными для того, чтобы сбросить в море не успевшую еще усилиться японскую армию: к марту у нас было 6 дивизий против 3 японских!

А вот генерал Куропаткин, наоборот, утверждал, что «чем дальше заберутся японцы, тем лучше!». Жизнь показала, что прав был, разумеется, Алексеев.

Действительно, опасаясь русского флота, когда во главе него стоял адмирал С.О. Макаров, японское командование промедлило с высадкой сухопутных сил в Корее. 1-я армия генерала Куроки завершила высадку своих последних частей на корейскую землю только 16 марта. Весенняя распутица сделала дороги трудно проходимыми: путь от Сеула до Пхеньяна в 240 верст передовая японская пехотная дивизия проделала за 24 дня. И только в десятых числах апреля передовые отряды японцев появились на левом берегу пограничной реки Ялу.

На правом берегу Ялу был сосредоточен 23-тысячный Восточный отряд генерала Кашталинского. С 9 апреля в командование им вступил генерал Засулич. В напутствие ему самолично генералом Куропаткиным были даны следующие ценные указания:

а) «дать противнику отпор с должной твердостью, но и с благоразумием»;

б) «всеми мерами избегать решительного боя с превосходным в силе противником и не допускать подвергнуть себя поражению до отхода на главные силы нашей армии».

Последнее указание следовало понимать, по-видимому, в том смысле, что подвергнуться поражению предлагалось в присутствии главных сил нашей армии, дабы обеспечить себе достойную, многочисленную и заинтересованную аудиторию. Да и сам Командующий, надо полагать, с удовольствием посмотрит-понаблюдает.

Генерал Засулич, получив такое ясное и вразумительное наставление, уяснил одно. При любом раскладе ругать будут. И в бой больше не рвался. С твердостью и благоразумием.

Сам «самостоятельный и ответственный» Командующий, разумеется, не соизволил посетить Восточный отряд. Ознакомиться там с обстановочкой, сказать что-нибудь бодрящее бойцам передовой линии, да и вообще. Видно, подумал: «Да нужны они мне больно! Вот подвергнут себя поражению при отходе на главные силы, тогда еще, может, погляжу на таких-сяких».

То, что центр тяжести войны лежал теперь на берегах Ялу, что именно здесь закладывался фундамент будущих побед или неудач, высокообразованному генералу то ли не приходило в голову, то ли приходило под каким-то специфическим ракурсом.

Ведь речь шла о первом заметном сражении той войны. Первое сражение! Велико значение его в дальнейшем течении боевых действий. Каждый военачальник, каждый офицер, каждый солдат понимает и сердцем и умом это значение. Вот, как характеризует это английский наблюдатель при армии Куроки генерал-лейтенант сэр Ян Гамильтон:

«Первое серьезное столкновение, за исключением, конечно, решающего исход кампании сражения, представляется чрезвычайно важным.

Как бы незначительны ни были силы обеих сторон и второстепенны результаты первого сражения, его исход всегда должен оказать существенное влияние на ход кампании. Результат этот отразится не только на духе сражающихся войск и на престиже представляемых ими стран, но и способен придать столь необходимую инициативу победоносному полководцу.

Если же принять во внимание, что предстоявшее столкновение должно было произойти впервые между этими двумя расами Европы и Азии, то исход сражения представляется особенно важным».

Генерал Куропаткин, вероятно, смотрел на это иначе. По словам барона Теттау, в штабе Командующего господствовало мнение, что «японцам следует дать спокойно высадиться и проникнуть в Маньчжурию, чем дальше, тем лучше».

С другой стороны, мы знаем, что представлял собой Штаб генерала Куропаткина. Это ж просто волосы дыбом. В таком Штабе вполне могло господствовать мнение, что оптимально было бы заманить японцев в Москву, а еще лучше – заодно и в Петербург, чтоб уж сожгли, как положено.

Ну а дальше, конечно, – дубина народной войны в привычных руках графа Толстого. Особенно если самураи сожгут заодно Ясную Поляну. Тогда ежели и не сам граф Лев, то уж хозяйственная графиня Софья дубину точно подхватит.

Естественная крепость

Следует сказать, что правый берег Ялу представляет потрясающие возможности для обороны. Как справедливо говорит полковник Апушкин, стратегическое значение Ялу как серьезной оборонительной линии и преграды и сама местность занятого нами правого берега ее обязывали и давали возможность оборонять их не ради только одной демонстрации.

Ширина Ялу от Сяопусихе до Голуцзы – от 300 до 500 метров, глубина – от 2,4 до 3,6 метров. От Голуцзы до устья река разбивается на рукава, разделяемые песчаными и частью болотистыми островами, и здесь ширина ее достигает от 1 до 5 км, а глубина – до 4 метров. Правый берег – наш – командует над левым, который спускается к реке пологими скатами.

Гамильтон, осматривавший Тюренченскую позицию после боя, называет ее «природного крепостью».

«Холмы, защищавшиеся русскими, – пишет он, – круто возвышаются над ровным песком, подобно настоящему брустверу, а речка Эйхо протекает перед фронтом позиции, как раз в таком расстоянии, где должен был бы находиться ров. Отсюда в южном направлении вплоть до Ялу простирается самый совершенный гласис, какой можно только вообразить, около 2000 ярдов длиною. Для войск, атакующих эту позицию, нет ни малейшего закрытия на всем протяжении этого естественного гласиса…»

Гамильтон, кстати, чины и выслуги не в штабах получал. Между прочим, гурками командовал – лучшим британским спецназом. Так что толк в войне понимал. И в природных крепостях тоже.

Как обеспечить переправу для Куроки?

Задержать переправу японцев здесь можно было не то что с 20 тысячами. Тем более, что времени на подготовку было навалом – больше двух месяцев. Так ведь даже артиллерийские позиции не попытались замаскировать и хоть как-то прикрыть. Любил генерал Куропаткин открытые позиции и молодцов-артиллеристов, которые с этих открытых позиций стрелять по врагу должны^{435}. И другим, видно, это чувство свое передал.

Не очень понятно также, почему мы уже на правом берегу Ялу оказались. Еще в феврале-марте до Пхеньяна конница доходила.

Главком Алексеев требовал, трижды справедливо, решительных действий. Но армейское командование в лице того же генерала Куропаткина, имеющее прямую связь с Петербургом, мужественно с Главнокомандующим боролось. Используя официальные и неофициальные методы борьбы. Было не до японцев.

Не говоря уже о том, что численность русской армии в районе Ляояна позволяла увеличить Восточный отряд, по крайней мере, вдвое. Хотя и наличных сил хватило бы. Но!

В отличие от требований Алексеева самостоятельным Командующим армией генералом Куропаткиным дан был Восточному отряду приказ шибко японцам не сопротивляться, воевать не так, чтобы вперед идти – Боже упаси! – а как в известной песне Высоцкого откапывали шахтера-ударника: «Копать не так, чтоб расстараться».

 
Но в песне это было понятно:
Ведь откопаем, он опять
начнет три нормы выполнять,
начнет стране угля давать.
И нам хана.
 

Кому наступила бы хана в случае успешного уничтожения армии Куроки на Ялу, не вполне ясно до сих пор. Быть может, нарождающейся 1-й «русской» революции. Дитя нервное, капризное. Пестовать надо было!

Но обеспечить благополучную переправу японских частей через довольно широкую реку Ялу, да еще с не вполне ясным для простого человека «гласисом» – о котором так настойчиво поминал сэр генерал Ян Гамильтон, – на берегу защищаемом было сложной задачей для русского командования. Кстати, красивое слово «гласис»[319]319
  Гласис (фр. glacis – скат, откос) – пологая земляная насыпь перед наружным рвом крепости долговременного фортификационного сооружения или полевого укрепления, служащая для улучшения условий обстрела местности и маскировки.


[Закрыть]. Правда?

Так что обеспечить благополучную переправу было действительно непросто. Нервничал, должно быть, генерал Куропаткин, волновался. И основания для волнения у него были.

Еще живо было в душе русского народа солдатское присловье, над которым так много смеялись в советское время, пока страну не прохохотали: «Православный русский воин, не считая, бьет врагов».

Солдаты еще не испытали горечи и унижения поражений и рвались в бой. Все могло закончиться не начавшись. Утопили бы несчастного Куроки в Ялу, а там – на Сеул приказали бы идти. А куда денешься? Так бы, не дай Бог, и в самом деле Корею заняли.

Ведь во всех рассуждениях о японской войне, сравнивая силы сторон, будто нарочно упускают из вида одно обстоятельство. Мы на нем специально до сих пор не останавливались также. Но пришло время объясниться.

Что такое десант?

Пусть у Японии была хоть миллионная армия. Хотя на самом деле для первого броска она могла выставить 130-170-тысячную, и максимум 300 тысяч еще с натяжкой могли считаться кадровой армией. Да и вообще, когда говорят о миллионной японской армии, это сравнимо со словами Харперовской истории войн о том, что у России в 1904 году была армия в 4,5 млн. Мобилизовав всех обученных запасных можно было получить такое число и даже превзойти. Но под ружьем в России на тот год был конкретно 1 млн. 20 тыс. человек. В основном в Европейской России.

Далее. Даже эти 130-170 японских тысяч должны были быть переправлены на материк. Морем. Весьма непростая операция даже при бездействии русского флота. Недаром наши неверные союзнички по Второй мировой войне до сих пор хвастаются операцией открытия так называемого Второго фронта. При полном господстве на воде и воздухе. И при чисто декоративном характере Атлантического вала немцев.

И то историки Второй мировой сходятся в том, что послушай ученые немецкие генералы да фельдмаршалы своего «бесноватого фюрера» – «богемского ефрейтора» Адольфа Гитлера, с абсолютной точностью предсказавшего точку высадки, то открытие Второго фронта вполне могло окончиться массовым купанием десантной армии в ласковых июльских волнах нормандского побережья.

Русскому командованию просто невероятно облегчался именно начальный период войны. Сбросить десантные войска в воду. Делов!

А если перед этим еще и разбить Куроки, то отвертеться от объятий госпожи Победы уже никак нельзя было. Поэтому, повторяю, были приняты меры.

Разведка

Прежде всего запрещена была под предлогом сбережения конницы разведка фронтовая: за Ялу не ходить. За японцами не подглядывать. Культурно себя вести. Интеллигентно. Коней-то на время, может, и сберегли, но противника из виду потеряли. Это то, что касается локальной разведки.

В государственном масштабе она у нас в то время и вовсе не велась. Не такой человек был Военный Министр Генерал-Адъютант Куропаткин, чтобы допустить такое безрассудное расходование государственных средств. А в начале войны произошло следующее.

Слово генералу Батюшину

Вот что пишет крупнейший русский разведчик и контрразведчик последних лет Царской России генерал Николай Степанович Батюшин:

«У нас начало рациональной постановки тайной разведки относится к периоду создания по примеру Германии самостоятельной должности начальника Генерального штаба, то есть ко времени после Русско-японской войны 1904-1905 годов…

До этого времени разведывательное дело было каким-то пасынком в отчетных отделениях штабов военных округов, ведавших службой офицеров Генерального штаба. Ничтожность отпускавшихся на это дело средств указывала, что дело тайной разведки у нас было не в почете. На Варшавский, например, военный округ, на который приходилось по две трети границы с Германией и Австро-Венгрией, отпускалось 2-3 тысячи рублей в год.

Если к этому добавить полное отсутствие каких-либо разработанных для этого трудного дела положений и сведущих лиц, то можно себе представить, в каком печальном положении оказались мы во время Русско-японской войны.

Ни о какой сети постоянно живущих в Японии и Маньчжурии, ставших театром военных действий, резидентов не приходилось и думать, надобно было все импровизировать, и притом в стране, языка и обычаев коей мы совсем не знали.

Служа в 1904-1905 гг. помощником начальника оперативного отделения во 2-й Маньчжурской армии, я видел, как начальник ее разведывательного отделения подполковник Розанов и особенно его помощник капитан Рябиков бились, как рыбы об лед, стараясь наверстать не по их вине потерянное.

Тяжесть положения усугублялась незнанием японского языка настолько, что в нашей, например, армии не было переводчика, умевшего читать японскую скоропись. Взамен него у нас был бурят-переводчик, знавший китайский язык и возивший с собой словари иероглифов, общие по китайскому, японскому и корейскому языкам. Переводчик, умевший читать японскую скоропись, имелся лишь в штабе Главнокомандующего. Можно себе представить, как задерживалось использование японских документов, которые бывали захвачены.

Этой нашей беспомощности собирался помочь богатый китайский купец русофил Тифонтай при посредстве своих многочисленных торговых контор, прося за это поистине благое дело миллион рублей.

К великому сожалению, генерал Куропаткин на это не согласился, находя подобную сумму чрезмерной. За эту не в меру скупость нам пришлось заплатить сотнями миллионов рублей и тысячами жизней, ибо всю Русско-японскую войну мы вели вслепую»^{436}.

О предложении Тифонтая и об отказе Куропаткина пишут и другие авторы.

Представим теперь себе наглядно масштаб проси мой Тифонтаем суммы в 1 млн. рублей. Для сравнения укажем, что 2 млн. рублей была сметная стоимость расходов по мобилизации, подъему, снабжению и перевозке из Европейской России в Маньчжурию отделов полевых управлений той самой 2-й Маньчжурской армии генерала O.K. Гриппенберга, помощником начальника оперативного отделения которой и служил будущий генерал Батюшин[320]320
  Рерберг Ф.П. Исторические тайны Великих Побед и Необъяснимых Поражений. С. 104. Генерального Штаба генерал-майор, а тогда полковник, Рерберг был в японскую войну начальником одного из таких Управлений – Полевой Канцелярии 2-й армии.


[Закрыть]. То есть переправа на театр боевых действий нескольких десятков штабных работников с соответствующим – кстати, весьма скромным – обеспечением.

^{Николай Степанович Батюшин}

Снабжение Штаба и Полевых Управлений Главнокомандующего Куропаткина стоило никак не меньше, и деньги там немалые проходили. Вернее – задерживались. Если через Штаб только 2-й армии, появившейся в Маньчжурии только в декабре 1904 года, прошло до конца кампании 63 млн. рублей, в том числе 3 млн. наличных!

Поэтому отказ Главнокомандующего потратить 1 млн. рублей на готовую разведсеть вызывает не просто недоумение.

7.2. Тюренчен

Подготовка позиции

Вернемся на реку Ялу к Восточному отряду.

К 21 марта передовые японские отряды подошли к реке Ялу и заняли город Ичжоу. Под напором их отряд генерала Мищенко, несмотря на сильный ледоход, благополучно переправился на правый берег и соединился с Восточным отрядом[321]321
  На смену отряда Мищенко в начале апреля в Корею вступил партизанский отряд Генерального штаба подполковника Мадритова (2 охотничьи команды и 2 сотни, всего 550 чел.) для действия на пути наступления японцев в тылу их. Постепенно занимая города Чхосан, Пектон, Хичхен, Мадритов 27 апреля атаковал в тылу японской армии гор. Аньчжю, занятый сильным японским гарнизоном. Будучи отбит им, отряд Мадритова двинулся к городу Хам-Хынгу для раз ведки восточного побережья в районе Пхеньян Гензан. Сжегши в Хам-Хынг боль шой мост через Сенчион-ган – «красоту и гордость всей Кореи», где мосты редки, сжегши затем большой торговый город Канге и 48 деревень в его окрестности, отряд 19 мая вернулся за Ялу, в первых числах июня занял город Хуайженсян и уже отсюда продолжал действовать в тылу японцев. Ведь умели и могли!


[Закрыть].

Ялу и ее приток Эйхо представляли серьезные препятствия для переправы. Бродов на Ялу не было, а река дробилась на несколько многоводных рукавов. Только на Эйхо имелись глубокие броды, доступные лишь для конницы. Высоты правого берега обеих рек господствовали над высотами левого берега, что обеспечивало выгоды русской артиллерии.

Однако позиция русских войск на Ялу по вине командования фактически не была подготовлена к обороне.

Можете себе представить, чтобы 20 тысяч русских солдат за 2 месяца окопаться путем не могли и позиции прикрыть? Вон Федя Раден во время «посольского сидения» со своими 74 матросиками с «Сисоя» и «Наварина» в несколько дней столько баррикад настроил из ничего, что два месяца от пол-Пекина отбивался. Без единой пушки и почти без патронов. И, что характерно, еще соседям хорошо вооруженным помогал. Только там был приказ: держаться! Любой ценой! Что так понятно русскому сердцу. Потому, может, и потерь у лейтенанта фон Радена почти не было. Чтобы выполнить приказ, надо было уцелеть.

А на правом берегу Ялу 20 тысяч наших ребят – вчерашних землепашцев! – за 2 месяца такие окопы и доты могли устроить, что по сей день бы Куроки через речку переходил. Даже с присылкой ему того самого миллиона японских войск впридачу.

Вместо этого командующий Восточным отрядом окапыванием своих бойцов не утруждал, а, напротив – растянул линии на 100 с лишним верст, чтобы, не дай Бог, где-нибудь не упустить приближения противника. Ну и, естественно, везде его проглядел и упустил. Понятно, что при первом же столкновении с неприятелем отряд потерял и ту видимость управляемости, которая теоретически в нем присутствовала до этого столкновения.

Результат

Сосредоточенная на открытых позициях русская артиллерия при первых залпах была обнаружена и подавлена. Общей суматохе способствовало то, что ведение боевых действий в передовом эшелоне генерал Засулич перепоручил престарелому генералу Кашталинскому, а сам держал нос по ветру на Ляоян, откуда шли ценные директивы Командующего армией.

В конечном итоге 18 апреля / 1 мая 1904 года сдерживать армию Куроки из всего 23-тысячного отряда пришлось 11-му и 12-му Восточно-Сибирским полкам, принявшим на себя весь удар многократно превосходящего противника.

Благодарная родина должна помнить подвиг этих полков, легших почти в полном составе за Бога, Родину и Государя. Особенно отличился 11-й полк. Прикрывая соседей и давая им возможность привести себя в порядок, он оказался в окружении. Находившиеся в полку батарея и пулеметная рота «легли костьми» в бою. Потеряв своего геройского командира полковника Н.А. Лайминга, сибирские стрелки в 4 часа дня пошли в штыковую атаку, которую японская пехота не приняла, и пробили себе дорогу в горное ущелье. Японцы превосходящими силами пыталась их преследовать, но, неожиданно напоровшись на засаду, боя в горах не приняли и отступили к Тюренчену.

11-й полк штыками пробился через кольцо окружения, идя в атаку под музыку полкового оркестра, предводимый полковым священником отцом Стефаном Щербаковским, шедшим впереди полка с крестом в руках.

Чтобы почувствовать атмосферу тех весенних дней на реке Ялу, приведем свидетельства очевидцев об этом первом сражении войны 1904-1905 годов, попавшие в рассказ о бое под Тюренченом будущего генерала, а в японскую войну есаула Петра Николаевича Краснова^{437}.

Восточный отряд на реке Ялу. Бой под Тюренченом

Победить и ни за что не пустить!

«В южной своей части Маньчжурия отделяется от соседнего с ней государства Кореи рекой Ялу. Недалеко от ее устья, на правом маньчжурском берегу, стоит богатый торговый город Шахедзы, против которого у корейцев выстроен небольшой городок Ичжоу. От Шахедзы к Ляояну через большой китайский город Фынхуанчен идет по горным долинам проложенная китайцами дорога». Примерно в 13 верстах выше по течению на берегу правого притока Ялу реки Эйхо расположена деревня Тюренчен, и на таком же расстоянии вверх деревня Чингоу. Между Тюренченом и Чингоу находятся населенный пункт под типичным китайским названием Потетынзы и еще ряд деревень.

«Еще до начала войны в Фынхуанчене стоял небольшой отряд из 4-х сотен Забайкальского казачьего войска, с батареей и саперной ротой. В Шахедзы квартировала конно-охотничья команда 15-го Восточно-Сибирского стрелкового полка. Части эти стояли для охраны торговых путей от китайских разбойников, называемых хунхузами…

К 15-му марта мы уже знали, что действительно в Корее у Чемульпо и частью у Цинампо высадились гвардейская, 2-я и 12-я японские дивизии, затем высаживаются 4-я или 6-я дивизия, два полка конницы и два полка артиллерии. Как видно, первый удар на нас готовился японцами из Кореи, через реку Ялу, и нам нужно было к нему подготовиться». Для противодействия врагу и был сформирован Восточный отряд.

Дойдя до широкой, покрытой синеватым льдом реки, солдаты «увидали по ту ее сторону бесконечные гряды синеющих гор и услыхали, что там, за этими горами, собирается неприятель – японцы.

Что это за враг – большинство солдат никогда не слыхало. Лишь старые сибирские стрелки видали японцев во время войны в 1900 году, когда вместе с ними ходили освобождать посольства, осажденные в Пекине китайцами. Разное говорили про японцев. Маленький, щупленький, – говорили про них, – некрасивый, а дерется хорошо, смело идет вперед, отлично слушается офицера, горячо любит свое отечество.

И рассказывали на ночлегах и в походе старые солдаты и офицеры, что японцы поклялись или умереть, или победить русских, что, отправляясь на войну, они навеки прощались с родными, вписывали имена свои в поминовение, как вписывают уже умерших…

Слушали стрелки эти рассказы, удивлялись и хотели поскорее увидеть японцев, померяться с ними силами, хотели победить их и ни за что не пустить за реку.

Вскроется река, станет широкая, полноводная – легко ли перейти через нее под метким огнем? И пытливо смотрели солдаты на синие хребты далеких гор, сверкавших под солнечными лучами на корейском берегу…»

Нелицемерная любовь. Японцев к Куропаткину

Высокое начальство никак не использовало ни почти двухмесячное пребывание наших войск на правом берегу Ялу для организации должной обороны, ни их горячее желание победы. Японцы сильно удивлялись потом, что после лихого набега Мищенко, так встревожившего их, дальнейшего сопротивления их выдвижению к Ялу не было.

Не с этих ли пор стала возникать окрепшая потом нелицемерная любовь японского командования к генералу Куропаткину?

Пехотным ротам не хватало заранее вырытых окопов (их оказалось только на 9 рот). Отсутствовали укрытия для людей от вражеской шрапнели. Маскировка окопов не велась. Артиллерийские батареи располагались на необорудованных позициях, на открытых скатах сопок. Это давало противнику возможность «засекать» их еще до начала открытия стрельбы. Артиллерийская разведка не велась. Как и всякая другая.

С тактической точки зрения, русская оборона на реке Ялу, не имевшая глубины, заранее обрекалась на пассивность.

Но командование в лице генерала М.И. Засулича на такое обстоятельство внимание даже не обращало. У командования были проблемы серьезнее: с твердостью и благоразумием избегать решительного боя с противником путем отхода на главные силы нашей армии.

Успеть! Пока армию эту Командующий за Урал не отвел.

Куроки Тамесада принимает решение

Генерал Куроки Тамесада, оценив обстановку, решил переправиться одновременно всеми тремя дивизиями своей армии (гвардейской, 2-й и 12-й) на своем правом фланге, на его тюренченском участке. Японские наблюдатели и агентурная разведка установили, что выше устья реки Эйхо, впадавшей в Ялу, русские осуществляли «оборону» лишь конными разъездами. И то, небось, нерегулярными. Переправа в этом месте в самых благоприятных условиях позволяла атакующим японцам охватить с фланга Тюренченскую позицию русских.

После этого Командующий 1-й императорской армией намеревался выйти в тыл русскому Восточному отряду, отрезать его от главных сил Маньчжурской армии и уничтожить. И надо сказать, многое из задуманного генералу Куроки удалось. Переправился и отрезал.

А вот разгромить и уничтожить русский Восточный отряд в сражении на реке Ялу было ему слабо.

Мосты золотые. Куропаткинско-сахарные

И это несмотря на благожелательное содействие Командующего нашей Маньчжурской армией, как раз в эти дни доведшего до сведения своего протеже и брата Начштаба Маньчжурской армии Военного Министра генерала В.В. Сахарова: «Японцы зашевелились на Ялу; с удовольствием буду приветствовать их вторжение в Маньчжурию. Для этой цели им можно бы построить даже золотые мосты»^{438}.

Из врожденной скромности «самостоятельный и ответственный» умолчал, что слова «можно бы» в приведенной цитате совершенно не уместны. Постройка золотых мостов для врага велась им полным ходом, не жалея ресурсов.

Благодаря преступному двухмесячному бездействию русского армейского командования для наступления у Тюренчена японцы смогли создать пятикратное превосходство в живой силе и трехкратное превосходство в артиллерии.

Само сражение на реке Ялу проходило с 13/26 по 18 апреля/1 мая 1904 года. Ночью японские войска перешли в наступление и под прикрытием артиллерийского огня захватили на Ялу острова и укрепились на них. На острове Самалинду были развернуты гаубичные и полевые батареи. На батареях имелись карты с нанесенными на них русскими позициями на противоположном берегу реки.

А отчего не нанести, ежели все на виду?

Первое наступление японской пехоты прошло при молчании русских, которые не сделали ни одного пушечного выстрела. Один из японцев-офицеров выразился об этом эпизоде войны так: «Если огонь противника очень силен, то это неприятно; если же он совершенно не стреляет, это ужасно».

Серьезно озабоченный развитием ситуации на реке Ялу начальник штаба 1-й императорской армии был более озадачен: «Никто не знал, служило ли молчание русских средством заставить нас подойти ближе, или они уже начали отходить, но большинство держалось первого мнения».

После этого японцы начали наведение понтонного моста через Ялу. Пытаясь помешать этому, русская артиллерия открыла огонь по вражеским шлюпкам, но ответным огнем неприятельских батарей оказалась быстро подавленной. Русские батареи, стоявшие на открытых позициях, на горных вершинах и скатах высот, оказались прекрасными мишенями для врага.

Рано утром 18 апреля вся японская артиллерия (20 тяжелых гаубиц и 72 полевых орудия) открыли сильный огонь по Тюренченской позиции. Многие батареи вели по противоположному речному берегу прицельный огонь. Спустя полтора часа после начала огневого налета все три дивизии 1-й императорской армии густыми цепями пехоты начали атаку.

На фронте в десять километров против них оборонялось всего 5 батальонов пехоты и две охотничьи команды при 15 полевых орудиях и 8 пулеметах^{439}.

Продолжает есаул Краснов.

Не верьте слухам!

«Наступление японцев в больших силах, их быстрая переправа встревожили начальника 6-й Восточно-Сибирской бригады генерал-майора Трусова, занимавшего наш крайний левый фланг, и он просил 13 апреля подкреплений, полагая, что японцы поведут переправу против его участка.

Начальник Восточного отряда приказал 13 апреля всем войскам занимать окопы, а на помощь генералу Трусову в Тюренчен послал 2-й батальон 11-го Восточно-Сибирского полка и 8-ю роту 22-го полка. Генералу Трусову было приказано держаться у Тюренчена крепко и отходить только с боем.

…Отовсюду шли тревожные вести…. И вот, поддаваясь этим слухам об обходе японцев, генерал Трусов в час ночи на 14 апреля отодвинул 22-й Восточно-Сибирский полк с 3-й батареей 6-й Восточно-Сибирской бригады от Тюренчена к селению Чингоу.

В Тюренчене на своих позициях остались только 3 батальона 12-го Восточно-Сибирского стрелкового полка со 2-й батареей 6-й Восточно-Сибирской бригады, да у деревни Тученза находились 2-й батальон 11-го Восточно-Сибирского стрелкового полка и 8-я рота 24-го полка. И на эти-то слабые силы, всего в 3¹/₂ тысячи человек, готовился удар чуть не всей армии Куроки…

15-го апреля… начальник отряда генерал-лейтенант Засулич отозвал генерала Трусова в Тензы, а командовать участком между Шахедзы и Тюренченом поручил генерал-майору Кашталинскому…»

Хотелось драться, а не ждать. Разведка боем

«Так, в томительном ожидании нападения, которое вот-вот должно было совершиться, проводили стрелки на Ялу эти весенние дни.

И ожидание это было тяжелее боя. В тысячу раз охотнее бросились бы стрелки на лодки, напали бы на японцев, занимавших острова Киури и Самалинду, помешали бы им строить мосты, погнали бы их назад в Корею.

Но приказ – отступать, лишь задержавшись на Ялу, – висел над ними и заставлял молча ждать нападения.

И в этом приказе – отступать! – чувствовали все – и генералы, и офицеры, и солдаты – свое бессилие, невозможность противостоять японской армии… И казалась она нам грозной, более грозной, нежели была на деле…

И от этого волновались начальники, неспокойны были солдаты.

Хотелось драться, но не ждать. Хотелось мешать противнику переправляться, ударить самим на него, а не подставлять себя под удары…»

Обрати внимание, читатель, на эти бесхитростные свидетельства.

Как гениально, иначе не скажешь, Командующий Маньчжурской армией разрушал боевой дух собственных войск еще до начала боевых действий.

Чтобы в скором времени начать жаловаться Государю на «слабое боевое воодушевление» армии^{440}.

Поистине, на курсах военной психологии в академиях генеральных штабов спецкурс «по Куропаткину» вести надо. Возможно, где надо, и ведут.

«И эти дни казались бесконечными. Кое-где работали, подправляли и углубляли окопы, но и работы шли вяло: не тем были заняты головы.

А дни сменялись ночами, и проходили ночи, тихие, теплые, ласкающие. Зеленели кусты и деревья, на полях пробивался молодой гаолян, холмы стали зелеными, и только Хусанские горы грозно чернели своими скалами за тихо бегущей прозрачной рекой Эйхо».

16 апреля была проведена успешная разведка боем за Эйхо, за Хусанские горы силами 2-го батальона 22-го полка и 2 охотничьих команд при 2 орудиях. Захватив пленных, оружие и снаряжение, стрелки вернулись с пусть небольшой, но победой в Тюренчен, практически точно установив, что именно здесь следует ожидать переправы основных сил Куроки.

Хорош. С точки зрения врага

Но генерал Засулич не рискнул стянуть силы к Тюренчену, оставив заслон в Шахезды. Он решил оставаться везде – в Тюренчене, Тензы, Шахезды. Встретить японцев всюду. Как – это другое дело. Генерал Куропаткин нашел себе прекрасного исполнителя своих предначертаний. В этой связи уместно привести замечание нашего знакомца в армии генерала Куроки славного шотландца Яна Гамильтона:

«Всякие планы должны быть основаны на принципе поражения противника. Мудрое правительство может простить неудачу генералу, потерпевшему поражение вследствие широты своих планов.

^{Артиллерия на позиции}

Но генерал, ожидающий событий, старающийся обеспечить себя на всяком пункте, предпочитающий лучше упустить благоприятный случай, чем взять на себя ответственность, которой можно избежать, такой генерал хорош только с точки зрения врага»^{441}.[322]322
  Далее полковник Апушкин пишет, что это замечание сэра Гамильтона приходит на память при чтении объяснений генерала Куропаткина, почему он решил отвести армию к Мукдену.


[Закрыть]

В первую очередь это замечание относится к творцу невиданных в военной практике приказов, как воевать, не вступая в контакт с противником. С твердостью и благоразумием. Но генерал Засулич также честно заработал на это замечание право.

17 апреля замаскированная на острове Самалинда японская артиллерия обрушила ураганный огонь на русские позиции на правом берегу Ялу. Вскоре им стали вторить пушки с острова Киури.