Текст книги "Цусима — знамение конца русской истории. Скрываемые причины общеизвестных событий. Военно-историческое расследование. Том I"
Автор книги: Борис Галенин
Жанр:
Военная история
сообщить о нарушении
Текущая страница: 39 (всего у книги 73 страниц)
«Количество сухопутных сил на Дальнем Востоке накануне войны, ни в какой степени не отвечало политической обстановке. В Маньчжурии, Приамурье и в Восточной Сибири – на тысячеверстных пространствах Дальнего Востока – насчитывалось до 120 батальонов пехоты, 95 сотен кавалерии, около 280 орудий полевой артиллерии и 8 пулеметов.
На предполагаемом же театре войны находилось 72 батальона, 42 сотни, до 200 орудий, а собственно в районе сосредоточения армии (Ляоян – Хайчен) всего 71/2 батальонов, 4 сотни и 22 орудия.
По плану войны главные силы войск – до 65 тысяч при 160 орудиях – предполагалось сосредоточить в Южной Маньчжурии в районе Ляоян – Хайчен. Треть этих сил должна была быть выдвинута к реке Ялу для прикрытия со стороны Кореи. Гарнизон Порт-Артура планировался из 12 батальонов пехоты, крепостной артиллерии и одной роты сапер. Для охраны Квантуна выделялся один полк, одна сотня и одна батарея из 6 орудий. Запасных войск подготовлено к формированию было очень мало.
Армия не имела горной артиллерии, полевых мортир нового типа, пулеметов, запасов проволоки, шанцевого инструмента и пр. Теоретическая подготовка командного состава была неудовлетворительна. Армия не имела достаточной тактической подготовки. Что касается территории Маньчжурии, то она вовсе не была подготовлена к ведению на ней военных действий».
Как генерал Куропаткин Государя информировал
А Военный Министр-то, небось, во все колокола бил. Вон полковник Апушкин говорил вроде, что очень Куропаткина в 1903 году положение Порт-Артура встревожило. Надо полагать, с солдатской прямотой Царю обо всем доложил. Счас узнаем:
«Совершенно иное докладывал Куропаткин царю в августе 1903 года после своей поездки в Японию и инспектирования войск на Дальнем Востоке. Он писал: “Мы можем быть вполне спокойны за участь Приамурского края, мы ныне можем быть спокойны за судьбу Порт-Артура”{259}.
Военный Министр осматривал укрепления крепости в течение четырех дней и не мог не видеть ее истинного состояния, но, верный своей точке зрения – приостановить расходы на оборону Дальнего Востока, он доложил царю неправду.
Одновременно с “Запиской” Военный Министр в докладе Царю писал следующее: “Укрепления Порт-Артура приходят к концу и сделают его при достаточном гарнизоне и запасах неприступным с моря и с суши. Гарнизон Квантуна усилился в значительной степени. Запасы доведены до годовой порции. Ныне можно не тревожиться, если даже большая часть, например, японской армии обрушится на Порт-Артур.
Мы имеем силы и средства отстоять Порт-Артур, даже борясь один против 5-10 врагов.
Ко всему этому надо прибавить, что успех работ для образования внутреннего порта полный[222]222
На самом деле ничего не было сделано.
[Закрыть], и часть флота может найти безопасное и надежное закрытие во внутреннем порте. Дальнейшие работы дадут возможность найти безопасное убежище всей нашей Тихоокеанской эскадре.
Уже и ныне эта эскадра может смело мерить свои силы со всем флотом Японии с надеждою на полный успех.
Таким образом, Порт-Артур, обеспеченный с моря и с суши, снабженный сильным гарнизоном и поддержанный могущественным флотом, представляет вполне самостоятельную силу. Запасов собрано столько, что наши войска успеют собраться в Маньчжурии, нанести решительное поражение противнику и освободить осажденный или блокированный Порт-Артур.
Два года назад, даже год тому назад, мы могли тревожиться оторванностью Порт-Артура от России и Приамурья. Теперь можно и не тревожиться”»{260}.
Наш знакомый генерал А.И. Сорокин комментирует наглую дезинформацию так: «Военный министр явно переоценивал силы и возможности русских вооруженных сил на Дальнем Востоке и недооценивал противника.
Следовательно, представляя в розовых красках готовность армии и флота к войне с Японией, Куропаткин, сам не сторонник немедленной войны, хотя и не пользовался при дворе былым авторитетом, тем не менее, вводил правящую клику в заблуждение и объективно толкал царя на скорейшее развязывание военных действий, ускоряя этим приближение вооруженного конфликта».
Что-то генерал Сорокин генерала Куропаткина совсем, видно, за дурака считает, а «заблуждение» его – добросовестным. Ну да Бог с ним.
Акценты тоже расставлены неверно, что, впрочем, советскому генералу вполне простительно. На самом деле деятельность Куропаткина как Военного Министра сама по себе однозначно провоцировала немедленную войну. А вот Государь войны действительно не хотел.
С флотом и армией в Дальневосточном регионе слегка разобрались.
Вернемся вновь к Порт-Артуру. Подчеркнем еще раз. Чтобы сделать его неприступным с моря и с суши, за глаза хватило бы 20 млн. рублей. Но откуда же их взять, если вовремя построенный, с прекрасно оборудованными причалами Дальний – любимое детище талантливого русского финансиста, дипломата и вообще выдающегося государственного деятеля Витте – встал казне по наиболее достоверной оценке в 43 млн. рублей?
Один мол в Дальнем стоил 19 млн.!
А Порт-Артур получил реально к 1904 году 4,5 млн. рублей. В десять раз меньше.
Поразительно, как смог так долго продержаться.
О разведке и дипломатии
А теперь добавим еще несколько слов из уже упомянутой работы А.Н. Щеглова о разведке. В этом вопросе лейтенант Щеглов туго разбирался:
«Пока, в видах той же экономии и недостатка ассигнования на плавания в Тихом Океане, у нас постепенно вводился вооруженный резерв, Япония не только расходовала деньги на боевую силу, но и прилагала все усилия, чтобы досконально изучить силы и средства России; для чего, между прочим, ее тайные агенты путешествовали по России и жили в наших портах.
Содержание агентов ей обходилось 106 995 иен, а на одни секретные расходы, или, попросту, на шпионство она затрачивала сверх того в год 88 000 иен.
Но деньги эти не пропали даром, так как ближайшее изучение японцами наших сил и средств обнаружило им ненадежное внутреннее политическое положение России, посещения наших верфей уяснило им их плохую, медленную работоспособность, тайные поездки в Ревель выяснили, что наши комендоры не обучаются стрельбе на дальней дистанции, осмотр же наших судов показал, что боевые суда не имеют дальномеров Струда и много тому подобных данных, которые затем впоследствии японцы всецело и учли, введя их в свой план»{261}.
К вопросу разведки мы еще вернемся.
Ну и напоследок окинем взором, что делала, чтобы помочь Родине, наша доблестная дипломатия с 1898 по 1904 год.
9. Дипломатия перед войной
Опыт тысячелетий показывает, что, начав раз сдавать свои позиции, остановиться на этом пути практически невозможно. Людям, пережившим почти мгновенный развал второй сверхдержавы мира в 1991 году и столь же мгновенное падение России в разряд третьих стран, доказывать эту аксиому не приходится.
Убрав в 1898 году наших военных и иных советников из Кореи, МИД и Морское Ведомство одинаково бестолково и ненастойчиво делали вид, что пытаются получить хоть какую-нибудь базу в известном нам Мозампо. Ну, натурально, японцы и корейцы под японцами в два голоса и озвучили: мол, все сейчас бросим, а вам базу отдадим.
Документально протекало это так.
Внешнее спокойствие, с которым Япония отнеслась к занятию нами Порт-Артура, – писала примерно в 1910 году одна из Исторических Комиссий, – объяснялось, как уже сказано выше, между прочим, надеждой на то, что, получив в лице этого пункта выход к незамерзающему морю, Россия прекратит поиски подобного же выхода на берегах Кореи.
Если бы это зависело только от нашего МИДа, то надежды эти однозначно бы оправдались. Однако среди русских моряков Порт-Артур всегда находил очень мало сторонников. Мы хорошо знаем точку зрения адмирала Дубасова по этому вопросу – почти две части Книги I ей посвящены. И надо сказать, что взгляды Дубасова разделяло большинство наших тихоокеанцев.
Пресса Дальнего Востока
Причем, что характерно, разделяли эти взгляды не только моряки, но и журналисты. К примеру, почти те же мысли, что высказывал адмирал Дубасов в своих донесениях и переписке, были изложены в 1899 году в одной из газет Дальнего Востока.
За Порт-Артуром признавалось в этой статье только очень крупное местное значение, так как отсюда можно было наблюдать за Пекином и за Северным Китаем, следить за Кореей и за действиями там японцев и защищать Талиенван, то есть конечный пункт Сибирской железной дороги.
Быть же главным базисом для операций русского флота в случае войны на Дальнем Востоке Порт-Артур уже не мог, так как он лежал далеко от всех морских путей и от театра предполагаемых военных действий (от Кореи) и, кроме того, был отрезан от Владивостока. Сами размеры порт-артурской гавани были недостаточны, а оборонительная линия на сухом пути была слишком растянута{262}.
А что же Морское Ведомство?
На заседании 14 ноября 1897 года, когда шла речь о занятии Порт-Артура, Управляющий Морским Министерством заметил, что он сомневается в удобствах этой гавани и в ее удовлетворительности для нужд Морского Ведомства и что он вместе с остальными адмиралами советует пока Порт-Артура лучше не занимать. Правда, вскоре стал отчего-то фактически поддакивать МИД.
Адмиралы за Мозампо
Тем не менее большинство русских моряков однозначно склонялось к приобретению порта не в Маньчжурии, а на южном побережье Корейского полуострова. Но значение Кореи для России не исчерпывалось только приобретением базы. Вся Корея должна была стать зоной нашего влияния, что вполне совпадало с чаяниями самих корейцев. Наиболее четко, как мы знаем, мысль эту выразил адмирал Дубасов.
Мы должны «войти в Корею… и пройти через нее от начала и до конца, то есть до самого южного ее побережья», так как именно и только здесь мы «выходим на тот берег Великого океана, на котором Россия приобретет подобающее ей господство на Восточноазиатском континенте». И разумеется, «наша главная база должна быть выдвинута к самому южному побережью Кореи: она должна быть не иначе, как в Мозампо».
Понятие об этой бухте сливалось в одно целое с лежавшим у ее входа островом Каргодо. Это опять же понимала не только русская военно-морская элита, но и русская пресса, во всяком случае дальневосточная.
Понятие об этой бухте сливалось, напомним, в одно целое с лежавшим у ее входа островом Каргодо.
И снова пресса
«Оценивая в 1899 году состоявшееся занятие Порт-Артура и подсчитывая его недостатки, та же газета Дальнего Востока, о которой упомянуто выше, указывала на Мозампо как на лучший базис для русского флота.
В бухтах острова Каргодо и соседнего материка могли бы укрыться флоты всего мира. Географическое положение острова необыкновенно выгодное. С устройством «орлиного гнезда» на Каргодо внезапная высадка японцев в Фузане станет немыслимой.
Каргодо будет сторожить японские порты Такесиху и Сасебо, запирающие входы в Корейский пролив, и явится связующим звеном между главными портами Амура и Маньчжурии.
Каргодо значит ключ к Корейскому проливу, в который японцы преградили России доступ, – писала газета, – Каргодо – будущий порт, выход из которого нельзя будет запереть и который, благодаря своей относительной близости к вероятному театру военных действий на Дальнем Востоке, будет чрезвычайно удобен как для операций русского флота, так и для передвижения русских крейсеров»{263}.
Адмирал Тыртов проявляет государственное мышление
В 1900 году, когда Англия втянулась в тяжелую и неудачную для нее войну с Трансваалем, Управляющий Морским Министерством еще раз поднял вопрос о Каргодо.
«Необходимость не дать Японии возможности приобрести в Тихом океане такое преобладающее значение, которое представляло бы ей агрессивные действия желательными и имеющими шансы на успех, и вызывает требование иметь опорную точку вблизи ее, то есть на юге Кореи», – писал графу Муравьеву вице-адмирал Тыртов.
Непонятно вот, о чем раньше думал.
«Помешать из далекого Порт-Артура подготовлением Японии к внезапному занятию Кореи нам будет значительно труднее, чем английской эскадре из Безикской бухты захвату Босфора. Для того чтобы… своевременно разрушить такой план захвата и чтобы Япония не решилась на это предприятие в сознании риска неудачи и неизбежных громадных потерь, необходимо иметь опорную точку на юге Кореи.
База эта… нужна, сверх того, как связующее звено Владивостока с Порт-Артуром. Станция в южной Корее являлась бы, кроме того, сильной угрозой… более многочисленному торговому флоту Японии».
«Приобретение такого порта, – добавлял вице-адмирал Тыртов, – должно составлять цель, к которой необходимо стремиться неуклонно»{264}.
Снова и снова
Через год Управляющий Морским Министерством повторил свои заявления о Каргодо: «Для обеспечения нашего спокойствия и развития на крайнем Востоке, – писал он, – нам нужны не дальнейшие приобретения в Китае… а достижение преобладания на море.
Но такое преобладание недостижимо одним уравнением наших сил в Тихом океане с японскими и даже некоторым излишком с нашей стороны, пока расстояния наших баз от объекта действий, то есть Кореи, будут так велики, как теперь по сравнению с Японией, для которой всегда будет служить большим соблазном возможность… перебросить в Корею целую армию раньше, чем это даже будет известно во Владивостоке или Порт-Артуре.
Поэтому нам необходимо стремиться приобрести… защищенную базу в юго-восточной части Кореи, предпочтительнее всего Мозампо, чтобы обеспечить себя от всяких неожиданностей со стороны Японии»{265}.
Нет, ну как поумнел!
Как раз почти в эти же дни находившийся с эскадрой у острова Каргодо вице-адмирал Скрыдлов восхвалял все достоинства тамошнего рейда.
«Стоянка на рейде Сильвия (у Мозампо) была предназначена мною для учений и стрельбы, для чего рейд этот был чрезвычайно удобен. Он представляет собой защищенный от всех ветров обширнейший бассейн с ровной глубиной и отличным грунтом. Эскадра какой угодно численности может располагаться в нем с такой свободой, что стрельба из стволов и минами возможна на якоре, не стесняясь соседством других судов…»{266}
По мнению вице-адмирала Алексеева, обладание портом Мозампо «представляло для нас столь существенное значение, что ради него мы могли бы поступиться всей остальной корейской территорией».
Кроме того, после занятия Порт-Артура Мозампо мог служить единственной и наиболее удобной связью между Приамурским краем и новым русским приобретением.
С занятием нами этого порта, одновременно «наблюдавшего» за двумя морями, и за Японским, и за Корейским, очевидно наступал тот момент, когда, по словам Элизе Реклю, Россия делалась «владычицей восточных морей».
А правительство-то что?
В марте месяце 1899 года корейское правительство объявило о своем намерении открыть для иностранной торговли в числе других портов и город Мозампо. Указанное открытие должно было состояться на тех же основаниях, на каких были открыты другие корейские гавани, т.е. с отводом специального «иностранного сеттльмента» и с признанием за всеми иностранцами права на пространстве 10 корейских ли (около 4,5 верст) вокруг сеттльмента свободно приобретать земельную собственность посредством частных сделок с местными жителями и без всякого непосредственного вмешательства корейского правительства.
Эти сделки могли происходить, однако, не раньше формального объявления об открытии порта.
Справедливо считая, что решение вопроса о покупке участка в Мозампо могло замедлиться в петербургских канцеляриях и не поспеть к первоначальному сроку открытия гавани, то есть к 20 апреля 1899 года, русский представитель в Сеуле камергер Павлов заранее предупредил корейское правительство о нашем намерении и просил содействия.
Корейское правительство оказалось в высшей степени любезным. Оно не только отложило формальное открытие порта на целый месяц, но даже вновь подтвердило особой нотой к иностранным представителям, что никакие сделки с местными жителями, совершенные до открытия порта, не будут признаваться законными.
Отправляясь в апреле месяце в отпуск в Европейскую Россию, Павлов по дороге заехал в Мозампо, где по предварительному уговору встретился с Начальником Тихоокеанской эскадры вице-адмиралом Дубасовым[223]223
Тут же находился и наш военный агент в Корее полковник Стрельбицкий.
[Закрыть].
Предположенный для покупки участок был намечен, согласие владельцев было получено, запродажа сделана, границы участка обозначены, а местный «камни» (начальник уезда) был тогда же предупрежден об этой покупке. Вместе с тем обо всем изложенном было сейчас же сообщено корейскому министру иностранных дел{267}.
Опять прохлопали!
21 мая состоялось открытие для иностранной торговли трех вновь намеченных корейских портов, в том числе и Мозампо. Оставшийся за Павлова г. Дмитревский немедленно телеграфировал вице-адмиралу Дубасову о высылке туда судна для покупки намеченного участка, предложив в помощь командиру судна драгомана миссии Штейна.
И вот тут уже история из серии: и на старуху бывает проруха. Высылка канонерской лодки (а следовательно, и прибытие Штейна) в Мозампо почему-то замедлилось, и когда Штейн прибыл на место покупки, то оказалось, что вся береговая полоса и даже часть выбранного нами участка уже куплены японцем Хасама.
Вначале Хасама утверждал, что купил этот участок с единственной целью перепродать его нам с громадным барышом, но вскоре резко изменил свои заявления и уже говорил, что не продаст нашего участка ни за какую цену и ни на каких условиях{268}. В дело вмешалась японская миссия в Сеуле, а затем и японский адмирал Хидака. Прибыв с двумя японскими крейсерами в Мозампо вслед за нашей канонерской лодкой, он объявил, что Япония не допустит нас приобрести участок, намеченный вице-адмиралом Дубасовым{269}.
В этой связи стоит вспомнить, что писал адмирал Дубасов в конце 1897 года о соотношении русских и японских ВМС на Дальнем Востоке на текущий момент и к концу 1898 года. Как предвидимое адмиралом преимущество стало на японской стороне, сторона сразу обнаглела.
Вот тут бы и заявить, что Россия не пожалеет сил на укрепление флота и его баз. И делом подкрепить заявление. Вспомнив Особое Совещание 1895 года.
Еще одна попытка
Во время переговоров на обращенные к нему упреки, что подобная покупка незаконна, так как состоялась, несомненно, до открытия порта, Хасама отвечал, что земля была куплена его доверенным корейцем, который после открытия Мозампо немедленно передал ему весь участок{270}.
В то же время нашему драгоману Штейну приходилось покупать в Мозампо землю еще для одной цели, а именно для потребностей русского консульства.
Штейну удалось найти свободный участок как раз рядом с тем, который был намечен вице-адмиралом Дубасовым. Самая покупка, производимая через подставных корейцев, казалось, была окружена полной тайной и шла успешно. За сравнительно короткий срок и небольшую цену был найден весьма значительный участок.
Но вскоре наши покупки перестали быть тайной и вызвали со стороны японцев, по словам Штейна, такую бурю негодования и такие происки, что приобрести участок в полном намеченном нами объеме оказалось немыслимым. Хасама и его помощники с лихорадочной поспешностью занялись скупкой всего, что оставалось еще свободным. Они приобретали узкие и совершенно негодные береговые полосы только для того, чтобы отрезать купленные Штейном участки от сообщения с морем и вообще насколько возможно обесценить нашу покупку.
В результате они приобрели даже часть пространства, осушаемого только во время морского отлива, но зато примыкающего к лучшей части нашей береговой линии; таким образом, русский участок был лишен сообщения с морем, море было отделено от материка, а морское дно, везде составляющее нераздельное и естественное продолжение твердой земли, было передано в руки другого владельца{271}.
Реакция Японии
В самый разгар изложенных событий из Сеула дошли до Японии сведения, будто бы Россия намерена силой занять перекупленный Хасамой участок в Мозампо. Тогда в Японии началось волнение. Вся печать открыла деятельный поход против приписанных нам замыслов. Воинствующая партия в Японии указывала, что содержащийся в полной готовности флот позволит Японии даже при защите интересов частных лиц не остановиться перед риском вооруженного столкновения{272}.
От себя добавлю: нормальная, достойная реакция! Нам бы такую! Особенно сейчас. Глядишь, снова уважать начнут. Одним словом, молодцы японцы!
Японская эскадра была тогда же увеличена с 7 до 11 вымпелов.
Так как из донесений русских агентов следовало, что покупка нашего участка в Мозампо Хасамой состоялась с ведома японского правительства{273}и что за спиной Хасамы стояла японская миссия в Сеуле, то русское правительство решило прежде всего обратиться в Токио.
24 июля барону Розену было приказано обратить серьезное внимание токийского правительства на образ действий японского посланника в Сеуле, допустившего через подставного корейца незаконную покупку японцами нашего земельного участка{274}.
1 августа тому же барону Розену приказано выступить в Токио с серьезными представлениями по поводу японского адмирала Хидака.
Словесные представления русского посланника успехом не увенчались. Предложенное им полюбовное разрешение возникших затруднений было отвергнуто{275}. Токийский кабинет упорно отрицал свою причастность к эпизоду в Мозампо и отказал нам в содействии.
Барона Розена, а заодно с ним и его министра, дипломатично послали. На четыре буквы: в Сеул.
«С этой минуты мы имеем дело лишь с корейским правительством», – телеграфировал граф Муравьев барону Розену, демонстрируя потомкам факт переписки двух благонамеренных придурков.
Из серии нарочно не придумаешь.
А может, действительно нарочно? Под видом бурной деятельности во благо…
В Сеуле
Но и Корея оказалась такой же несговорчивой, как и Япония. А что же вы хотите? Ясное дело. Военных советников убрали, финансового тоже. Королю в убежище отказали[224]224
Книга I. Часть пятая. Глава 7, раздел: Тайны корейского двора.
[Закрыть]. И еще чего-то просить нахальничаете?
Вот будь в русских руках охранные батальоны да финансы, по-другому бы говорили.
7 августа заместителю Павлова Дмитревскому было приказано заявить корейскому правительству, что «сделка с японцем в Мозампо является незаконной», что Россия не может допустить утверждения корейскими властями купчей на участок, право первенства на который неоспоримо принадлежит русским, что если корейское правительство безотлагательно не решит этот вопрос в желаемом нами смысле, то мы будем вынуждены вступить в фактическое владение указанным участком, произведя уплату за него сообразно его стоимости.
Ответ корейского правительства был уклончивый. Оно заявляло, что «местные власти не вправе отказывать кому бы то ни было в утверждении купчей на тот или другой участок на том лишь основании, что какое-нибудь другое лицо обставило его пограничными знаками, не заключив даже с владельцами никакого условия».
Оно настаивало на праве этих владельцев свободно распоряжаться своими землями и говорило, что покупка участка не касается ни центрального правительства Кореи, ни местных властей. В заключение корейское правительство выражало уверенность, что для защиты наших интересов мы не прибегнем к насилию.
Ну что вы! Боже сохрани! Вот поговорить – поговорим.
Русское правительство отвечало, что корейский министр иностранных дел не может отговариваться неведением, так как Павлов официально заявил в Сеуле о намерении русского подданного Распопова приобрести намеченный участок. Если же покупка в ту минуту не осуществилась, то лишь потому, что корейским правительством еще не было дано корейцам разрешения на продажу их собственности.
«Повторите самые настоятельные представления об удовлетворении требований миссии», – предписывал Штейну граф Муравьев, проявляя истинно русский патриотизм. Выполняя предписания министра, Штейн закончил свои переговоры с корейцами заявлением, что «мы никогда и ни в каком случае не откажемся от пользования правом всеми мерами ограждать наши законные интересы».
Новый ответ корейского правительства походил на прежний. Повторяя старые доводы, оно добавляло, что «первенство должно принадлежать тому, кто первый заплатил деньги».
МИД наш, несмотря на уже сделанные Корее угрозы, пошел по испытанному пути, то есть на попятную.
Русское правительство решило отложить вопрос о Мозампо до возвращения в Сеул Павлова; он должен был прибыть сюда в декабре месяце, а по пути в Корею заехать в Японию. Чего спешить-то? А в Токио Павлову, глядишь, умное скажут. Так и произошло.
Из беседы в Токио Павлов пришел к убеждению, что ответственность за все случившееся в Мозампо должна лечь всецело на корейское правительство, с которого нам и надлежит получить соответствующее удовлетворение.
На свидании же Павлова с Командующим морскими силами на Дальнем Востоке и Начальником Тихоокеанской эскадры адмиралами Алексеевым и Гильтебрандтом было решено, что мы потребуем от Кореи уступки нам в том же Мозампо или в его окрестностях другого подходящего нам участка, но значительно большего по размерам и притом на концессионном основании, то есть чтобы земля была выкуплена у населения самим корейским правительством и передана нам в назначенный срок по заранее условленной цене.
По мнению адмиралов, наиболее подходящим решением было бы приобретение острова Каргодо. Адмиралы были 100% правы. Из-за остального не стоило и огород городить.
Дальше из документов неясно, сами ли моряки решили проявить вдруг умеренность, или правительство их накрутило, но было решено, что так как подобное требование может вновь вызвать возбуждение в Японии и угрожать нам столкновением, мы можем ограничиться сравнительно небольшой концессией на материке, если только корейское правительство примет на себя обязательство ни под каким видом не отчуждать и не предоставлять в пользование иностранцам или какой-либо иной державе никакой части острова Каргодо.
Прямо как с островами Миао-Дао[225]225
Книга I. Комментарии излишни (вместо заключения). Глава 2.2: Острова Миао-Дао – порт-артурская Цусима.
[Закрыть].
При объяснениях Павлова с японским министром иностранных дел в Токио последний заявил, что Япония, безусловно, признает за нами право получить от Кореи должное удовлетворение за эпизод в Мозампо и что если таковое будет заключаться в обеспечении за нами небольшой концессии, то японское правительство не только не будет препятствовать, но готово оказать нам в Сеуле моральную поддержку даже в том случае, если бы мы были вынуждены поддержать свои требования вооруженной силой. При этом Павлов считал, что нам необходимо возможно скорее потребовать и получить от Кореи полное удовлетворение по делу Мозампо.
Обратите внимание. То, что в конце 1897 года мы могли получить от Кореи легко и охотно, превратилось через полтора года в практически неразрешимую проблему. Как и предупреждали адмирал Дубасов и посланник Шпейер.
Идеи Павлова встретили в Петербурге полнейшее одобрение. Там только не считали нужным искать содействия японского правительства, в особенности в таких делах, которые касались исключительно взаимных отношений между Россией и Кореей. Мы гордые.
Ошметки Мозампо флоту не годятся
Между тем оба адмирала признали приобретение небольшой концессии в пределах открытого порта Мозампо решением неудовлетворительным и начали настаивать на том, чтобы у Кореи была потребована уступка выбранной адмиралом Гильтебрандтом бухты Аткинсона, то есть бухты, лежавшей вне границ открытого для иностранцев порта. По их мнению, участок в Мозампо не будет отвечать условиям даже для угольной станции и совершенно не удовлетворит потребностям эскадры.
Бухта Аткинсона находилась в 10 верстах к югу от границы открытого порта Мозампо, против северной оконечности острова Каргодо. Размер вновь намеченной площади был в 20 раз больше участка, избранного вице-адмиралом Дубасовым.
Наш МИД в очередной раз напугала ожидаемая подозрительность иностранных держав к тем новым преимуществам, которые мы намерены получить на юге Кореи; вероятные попытки Японии завладеть на тех же основаниях или островом Каргодо, или каким-либо другим еще неоткрытым портом Кореи; вероятная необходимость для нас прибегнуть к вооруженной силе, дабы получить концессию в бухте Аткинсона.
И Павлов, и Муравьев указывали на целый ряд осложнений, неизбежных при занятии бухты Аткинсона, говорили о необходимости удовольствоваться концессией в пределах открытого порта Мозампо. В конце концов, уговорили и адмирала Алексеева, указавшего даже и место для новой концессии. В то же время присутствие в Чемульпо внушительного отряда прибывших сюда русских военных судов сломило последние колебания корейского правительства.
Соглашения подписаны
В результате 17 марта 1900 года Павлов подписал с корейским правительством два соглашения: одно об уступке нам концессии в Мозампо для «мирных» надобностей нашей эскадры (угольного склада, лазарета и прочих приспособлений), а другое – о неотчуждаемости острова Каргодо вместе с лежащими близ него островами и соседними берегами материка[226]226
До границы порта Мозампо.
[Закрыть].{276}
Оба этих соглашения сильно нам потом помогли. Вдобавок русское правительство обещалось в только что указанных пределах никогда не требовать ни для своих надобностей, ни для надобностей своих подданных или торговых и промышленных компаний никаких концессий или земельных участков.
30 марта состоялся формальный отвод нам этой концессии. При этом оказалось, что японцы уже успели заблаговременно приобрести и здесь небольшие участки, которые и были указаны нам корейскими властями при обходе границ и составлении протокола. На сделанный японскому посланнику запрос, последний отвечал, что владельцы этих участков желают сохранить их за собой, но обязуются со своей стороны подчиняться всем правилам, которые будут установлены нами для частных обывателей на нашей концессии. 9 апреля столбы, обозначавшие японские участки, появились, однако, и в других местах концессии, не указанных корейскими властями.
Слава Богу, военные здесь проявили твердость: столбы были сняты, на концессию пришлось свезти небольшой десант и учредить здесь временную полицию под непосредственным ведением нашего вице-консула.
Тотчас по заключении договора с корейским правительством в Мозампо была отправлена канонерская лодка «Манджур». Предполагалось теперь же устроить в Мозампо и угольный склад для нашей эскадры.
Международная реакция
Но даже эта сверхскромная русская концессия в Мозампо вызвала некоторое возбуждение в английской, а затем и в японской печати. Из Лондона сообщали, что Мозампо будет служить главной стоянкой для русского флота во время зимы{277}, там же упрекали нас в том, что новой концессией мы нарушили обязательства, принятые нами при переговорах с Англией об очищении о. Гамильтона.
На эти волнения и возбуждение можно было в тот момент спокойно наплевать и забыть о них, да они и не выходили за пределы газетных статей. России следовало, используя благоприятную ситуацию, идти максимально далеко – занимая и бухту Аткинсона и вместе с ней и архипелаг Каргодо.
