Текст книги "Разведка - это не игра. Мемуары советского резидента Кента."

Автор книги: Анатолий Гуревич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 38 (всего у книги 83 страниц)

Стоит вспомнить и то, что происходило после того, как Германия развязала Вторую мировую войну, ставшую формально войной между двумя империалистическими коалициями. Советский Союз, его правительство отлично понимали, что существует реальная угроза перебазирования военных действий с Запада на Восток.

Речь идет, прежде всего, о «дружеской договоренности» между Германией и СССР в вопросе присоединения к Советскому Союзу части территории, «принадлежащей» Польше. Действительно, после того как 17 сентября 1939 г. Польша была фактически завоевана гитлеровцами и как государство прекратило свое существование, Советскому Союзу были возвращены захваченные еще 1920 году территории Западной Белоруссии и Западной Украины. Официально эти территории вошли в состав БССР и УССР, и тем самым Советский Союз достиг такого положения, при котором его границы были несколько отодвинуты на Запад.

Еще с «большим непониманием» на Западе отнеслись к присоединению к Советскому Союзу Эстонии, Латвии и Литвы. Это было очень важно для обеспечения обороноспособности нашей страны. Эти три государства давно, еще, как я слышал, изучая в институте историю, в период существования Тевтонского ордена, рассматривались как плацдарм для успешных военных действий против России. Эту точку зрения позднее поддерживали не только Германия, но и правящие круги Великобритании и Франции в их стремлении включить государства Прибалтики в «крестовый поход», к которому они готовились в те годы.

Меня крайне удивило то, что правительства Латвии, Литвы и Эстонии после присоединения этих государств к СССР, по словам многих моих собеседников, срочно направились в США, которые признали как бы незаконность указанного присоединения Прибалтики к Советскому Союзу, назвав их «правительствами в изгнании».

Геббельсовская антисоветская пропаганда не умолкала даже и после нарушения фашистами нейтралитета Бельгии и других стран и захвата таковых немецкими войсками. Я убедился вскоре, что в этих странах были люди, которые не только верили этой пропаганде, по и потворствовали ей. Мне стало известно, что даже в единственной, еще не покоренной, но уже осаждаемой фашистами Великобритании часто вторили употребляемым в немецкой антисоветской пропаганде доводам.

Я и мои «друзья» видели, что с начала 1941 года усилились стремления Великобритании и Франции, начавшиеся еще в самом начале «странной войны», а вернее, еще до ее возникновения, добиться положительных результатов в антисоветском сговоре с Германией. Именно поэтому на Западе публикации, распространяемые нацистами и их сторонниками, о «советской опасности», о «советской угрозе» всем «демократическим» странам набирали силу не только в Германии и ее сателлитах и даже в порабощенных фашистами странах, но и по всему «свободному» миру, естественно включая и США.

До нас уже дошли слухи, «непринужденно» распускаемые с помощью все той же геббелевской пропаганды, что в Советском Союзе недовольство, больше того, ненависть к существующему политическому строю, к «коммунистическому» правительству получили настолько широкое распространение, что достаточно влиятельные и многочисленные слои советского общества только и ждут, чтобы к ним пришла помощь со стороны для полного освобождения от «красных».

Очень важным было то, что мне, как президенту правления акционерного общества, коммерсанту, «тесно сотрудничавшему» с организацией ТОДТ в Бельгии и частично во Франции с немецкой фирмой Людвига Махера, строившей военные объекты, в том числе и военные аэродромы, с военной интендантурой, связанной с военным командованием оккупационной армии в Бельгии и на севере Франции, оказывали большое доверие. Даже иногда «приходилось помимо моего желания» принимать участие в различных переездах из Бельгии во Францию на военных немецких автомашинах в обществе офицеров вермахта и военных строителей, часто посещая обслуживаемые ими объекты. Эти поездки меня «мало интересовали», но из любезности к моим попутчикам, приглашавшим меня принять участие в них, я соглашался «потерять» некоторое время. Должен признаться, что иногда эти поездки меня даже тревожили, так как невозможно было избежать различных застолий, устраиваемых немецкими «друзьями» для своих друзей, на которых я «имел честь» присутствовать, а иногда приглашать к столу «немецких друзей» приходилось и мне.

Во время этих встреч вслед за тостами в честь непобедимого рейха и его дальнейших боевых успехов обычно начинались доверительные беседы и даже обсуждались важные вопросы, связанные с той или иной поездкой. Тревогу у меня иногда вызывало то, что мой попутчик, сидящий за рулем, не боялся слишком часто прикладываться к рюмке с крепким напитком. Однажды это привело даже к незначительной аварии, при которой водитель получил легкое ранение, я же, выброшенный из машины, отделался легким ударом.

Во время поездок немецкие офицеры и строители встречались со своими близкими друзьями. Меня они не стеснялись вообще, и доверительные разговоры не прекращались.

Так, например, прибыв как-то на север Франции в город Лилль, мой попутчик из интендантуры имел, видимо, служебный разговор с одним из офицеров вермахта, на котором я присутствовать не мог. Ко мне был прикреплен очень любезный офицер, и мы с ним прогулялись по городу. По-видимому, уже заранее было оговорено место прогулки, так как вскоре прибежал лейтенант и пригласил к обеду, где нас уже ждали. И вот в это время состоялся между присутствующими доверительный разговор.

Один полковник, только что вернувшийся из Берлина, затронул уже известный мне вопрос, когда я, находясь в Берлине вместе Альфредом Корбеном, услышал по английскому радио информацию о «Миссии Гесса». Не буду повторяться, хочу только добавить то, что я, спокойно сидя в Лилле за столом и вместе с другими попивая различные довольно крепкие напитки, услышал от полковника: Гесс якобы из-за нехватки горючего, и только поэтому, был вынужден сброситься на парашюте близ поместья герцога Гамильтона.

Вспоминая о «Миссии Гесса», предпринятой 10 мая 1941 г., мне вдруг вспомнилось событие, которое подтверждало уже сложившееся среди бельгийского народа, да и не только, мнение, что спасти мир от фашизма может только Советский Союз.

Да, действительно, имел место один эпизод, который вызвал у меня удивление и даже смех. Речь идет о происшествии в Брюсселе буквально за несколько месяцев до начала фашистской агрессии против Советского Союза. Тогда по одной из улиц оккупированной немцами столицы Бельгии мчалась со всей только ей «дозволенной» скоростью легковая машина вермахта. И вдруг из-за поворота, соблюдая правила дорожного движения, не превышая установленной скорости, выехала легковая машина, принадлежавшая советскому посольству в Бельгии. Немецкая машина наскочила на советскую. Жертв не было, но незначительное повреждение машин имело место. Пассажиры столкнувшихся машин отделались испугом и незначительными ушибами. Вокруг скопилась довольно значительная толпа прохожих, которых было принято называть зеваками.

Об этой аварии мне стало известно от Блондинки, прибежавшей в возбужденном состоянии. Она оказалась случайной свидетельницей. Смеясь без умолку, часто путаясь в словах, рассказала мне самое главное, поразившее ее больше всего. Неудивительно, ее отношение к нацистам, к тому, что происходило во время войны, смерть мужа, вынужденное бегство отца и матери в США вызывали у нее чувство ненависти к оккупантам.

А из толпы, не боясь, громко смеясь, даже ликуя, достаточно смело выкрикивали:

– Вот, наконец, между двумя «друзьями» произошло первое столкновение!

Так оценивали бельгийцы это событие, а некоторые даже утверждали:

– Первое столкновение, но далеко не последнее!

Ни Блондинка, ни бельгийцы, смело высказывавшие свое впечатление от увиденного, безусловно, не могли предположить, насколько близки к истине.

Этот случай превратился вскоре в ходячий анекдот, часто повторяемый не только в Брюсселе, но и во всей Бельгии.

Вскоре после случившегося мы решили посетить находящуюся в центре города чайную. Некоторые утверждали, что она ранее принадлежала англичанам и, соответственно, называлась «Файв о'клок ти», то есть «Пятичасовой чай». Кому эта чайная принадлежала во время войны, никому не известно. Однако сохранились привычки, и в этом заведении продолжали в пять часов пополудни собираться далеко не рядовые люди. Продолжал бывать в этой чайной и я. Иногда приходил туда не один, а с Блондинкой. Она не скрывала своего восхищения не только самим заведением, но и тем, что сопровождавшего ее Винсенте Сьерра многие гости знали и даже приглашали к своим столикам.

Я коснулся посещения Блондинкой чайной не случайно. Мы, а я в особенности, были удивлены услышанным от пригласивших нас к своему столику бельгийцев. Многие касались описанной мною аварии двух автомашин, смеялись и повторяли то, что слышала Блондинка. Были, однако, и другие мнения. Так, например, один уже пожилой мужчина высказал мысль, что Гитлер и его сторонники, мечтающие о войне против Советского Союза, сильно ошибаются. Он добавил, что история отлично знает, чем заканчивались войны, направленные на завоевание России. Не случайно даже среди военных в Германии есть такие, которые предупреждают Гитлера, что они еще далеко не готовы к войне против Советского Союза. Он приводил ряд примеров, подтверждающих его мнение.

Мне, часто посещавшему вполне респектабельные аристократические дома и клубы, различного рода казино, кафе, конторы коммерческих фирм и даже правительственные учреждения, легче было быть в курсе жизни в Бельгии, Франции, Нидерландов, Швейцарии, в которой я побывал дважды, и Германии. Это мне, как разведчику, было весьма полезно и, больше того, необходимо.

Я позволю себе привести точку зрения Отто в той части, которую он сформулировал отнюдь не в пользу меня, Кента. Более точно я коснусь далее, при каких обстоятельствах эта оценка была дана.

Сейчас хочу только сказать, что в привезенном мною в Москву и перехваченном органами государственной безопасности следственном деле, заведенном гестапо на Леопольда Треппера, имеются его показания, с которыми меня знакомили Геринг и Паннвиц. На вопрос о Кенте Леопольд Треппер примерно ответил так: Кент обладает определенными свойствами, благодаря которым ему удалось очень быстро приобщиться к различным слоям общества, вызывая дружеское отношение к нему всех, с кем он знакомился, с кем у него устанавливался контакт. Он умел шутить, смешить собравшихся, держался непринужденно в беседах на разные темы и был желанным гостем в различных домах, обществах.

С моей точки зрения, эта оценка была слишком высокой, но действительно я всегда старался не чувствовать себя чужаком в том обществе, которое могло мне пригодиться не только с точки зрения моей легализации, но и в целях облегчения моей коммерческой и разведывательной деятельности. Не быть «чужаком» – под этим термином я понимал тогда и понимаю теперь стремление ничем не выделяться в данном обществе, в данной компании. Полагаю, что это мне в определенном смысле удавалось.

Моя «общественная жизнь» требовала значительных затрат времени, неимоверной выдержки и нервного напряжения. В то же время она была для меня, как и для любого разведчика, абсолютно необходимой.

В беседах с «друзьями» мне тоже приходилось часто рассказывать различные, даже политические анекдоты, якобы услышанные где-то от кого-то. Я никогда не выдумывал, а только повторял то, что в действительности мне приходилось слышать.

Так, например, сидя с французскими «друзьями» в первоклассном ночном кабаре «Таверна», в котором после объявленного комендантского часа могли находиться только немцы или лица, имеющие специальные пропуска, буквально через несколько дней после начала немецкой агрессии против Советского Союза я услышал довольно пикантный, придуманный на французский лад, с присущим французам юмором анекдот.

Как-то Париж посетил Адольф Гитлер. И вот, окруженный самыми высокопоставленными военачальниками, он решил навестить могилу Наполеона I в знаменитом здании Дворца инвалидов. Постояв вместе со всеми сопровождающими его некоторое время у гробницы императора, он, часто любивший во многом походить на Наполеона, совершенно неожиданно для всех вдруг потребовал, чтобы его оставили одного у усыпальницы. Оставшись один на один с Наполеоном, Гитлер внезапно заговорил, обращаясь к праху:

– Ты был великим полководцем, покорившим почти всю Европу. Почти вся Европа покорена мною. Ты был властелином Франции, она у моих ног теперь. Ты господствовал в Австрии, на землях, принадлежащих теперь Чехословакии и Польше. Теперь я господствую и там. Ты стоял у порога Англии; угрожая ей, я нахожусь теперь на пороге победы над ней.

Еще долгое время, находясь в абсолютной тишине, Гитлер сопоставлял былые ратные успехи Наполеона и его войск со своими, еще более грандиозными подвигами, с его точки зрения. Видимо радуясь этой беседе, сложив по-наполеоновски руки на груди под небрежно наброшенной на плечи накидкой, фюрер продолжал:

– Ты направил свои войска, прошедшие всю Европу, на Восток и хотел покорить необъятные просторы России, завоевав ее богатства для своей короны, но потерпел позорное, совершенно неожиданное поражение. Я направил свои героические войска на Восток, они победоносно продвигаются по уже завоеванной территории в направлении Москвы и Петербурга. Недалек тот час, когда этот мой поход закончится полной блестящей победой!

Не успел еще Гитлер закончить свою очередную тираду, как в зале, в котором он находился, раздался грохот, звон металла, абсолютно для него непонятный шум. Фюрер, несмотря на «присущую ему храбрость», резко вздрогнул, нервно зашевелился и громко закричал:

– Кто здесь, кто поднял шум?! Что за шум?!

Внезапно он услышал приглушенный, но абсолютно спокойный голос:

– Это, Адольф, я, Наполеон. Я готовлю тебе место рядом со мной!

Этот услышанный мною ночью от подвыпившей компании, состоящей почти полностью из коллаборационистов, шумно смеявшихся французов, анекдот, вскоре приобрел довольно широкую известность.

Меня крайне удивило, что он появился во Франции после того, как немцы, едва начав агрессию против Советского Союза, уже громогласно трубили о своем победоносном марше.

Кстати, позже из состоявшейся у меня беседы с Отто Бахом, о которой я буду еще подробно рассказывать, услышал, что Гитлер действительно очень любил Наполеона I и именно поэтому в его личной библиотеке были собраны многие труды, посвященные императору Франции.

Должен сказать, что «успехи» нацистов в начатой войне против СССР, эти «победные» марши и истерические восторженные выступления самого Гитлера, ряда его сподвижников и самых различных средств информации, рождаемой геббелевской пропагандой, возвещавшие немецкому пароду, народам всего мира о достигнутых «победах», не на всех людей действовали одинаково. Были и такие (а их число все время росло по мере того, как становилось известно о всевозрастающем сопротивлении, встречаемом фашистскими армиями со стороны советского народа и его вооруженных сил), которые не без иронии, но делая серьезные выводы, попросту издевались над фашистской пропагандой.

Мне приходилось встречать и таких собеседников, которые говорили о том, что утверждения Гитлера были «абсолютно обоснованными», когда он указывал на то, что в целях «защиты Германии и Европы в целом он вынужден» был начать военные действия против Советского Союза, ибо Сталин с минуты на минуту готов был напасть на Германию, а затем, завоевав ее, продвигаться дальше, покоряя все страны Западной Европы. В подтверждение этому нацистская пропаганда любила утверждать, что «войска фюрера действительно сразу же после начала военных действий наткнулись на многочисленную советскую армию, блестяще вооруженную самым современным оружием, готовую незамедлительно применить его в целях своей внезапной агрессии против свободного мира». Это уже не анекдот, но он вызывал у многих слушателей, даже среди немецких офицеров, смех. Всем было ясно, что Советский Союз не собирался ни на кого нападать и верил в то, что избежит участия в войне, во всяком случае, в ближайшие годы.

В Германии тоже рождались различные политические анекдоты. Их сочиняли и распространяли с опаской, втихую, с большими предосторожностями. И все же, некоторые из них доходили и до меня, и до связанных с нашей резидентурой людей.

Вот один из них, якобы родившийся тоже после начала фашистской агрессии против Советского Союза. Его попытаюсь по памяти передать дословно, рассказал мне один австриец, связанный с нашей фирмой.

– Как то Гитлер, Борман, Геринг, Геббелс, Гиммлер и другие на самолетах направлялись в сторону Чехословакии. Казалось, что война на Западе приближается к концу, осталось завоевать только небольшой, по сравнению с покоренной уже Европой, «островок» – Англию. Тогда еще никто не замышлял начать новую войну, войну против «большевиков», «полудиких» народов бывшей России, угрожающих сейчас всему миру. Вдруг самолет, на котором находились фюрер и его сподвижники, был вынужден произвести непредвиденную посадку в открытом поле где-то на территории рейха. Вслед за ним произвели посадку и сопровождающие его самолеты. Не успели еще приземлиться, как Гитлер увидел недалеко от места произведенной посадки большое незнакомое здание, спрятавшееся за высоким забором. Не получив от окружающих его лиц никаких пояснений, Гитлер приказал вывезти из самолетов автомашины и, усевшись в одну из них, сопровождаемый автомашинами с остальными нацистами, двинулся по направлению к этому забору. К изумлению всех, в здании была расположена больница для особо привилегированных сумасшедших. Это поразило всех, потому что было известно: по личному распоряжению фюрера к этому времени подобные больные, находившиеся в больницах на территории Германии, были умерщвлены, а сами здания использовались под казармы, госпитали и для других, связанных с войной целей. Гитлер решил посетить обнаруженную им больницу и даже лично увидеть больных. Врачи сопровождали высоких гостей, давали необходимые пояснения при входе в палаты, двери которых специально раскрывались, так как обычно они были заперты на замок. Врачи явно проявляли повышенную нервозность и всячески пытались побыстрее увести посетителей, чтобы ознакомление с больницей и больными было закончено. Обход палат был уже почти закончен. Внезапно все остановились у двери, закрытой на прочный замок.

Австриец, рассказывающий мне эту историю, которая якобы действительно имела место, вдруг сказал, что на этом месте можно было бы поставить точку, но он хочет добавить, что сам слышал в продолжение этого «события».

После того как Гитлер увидел тщательно закрытую дверь, он потребовал, чтобы ему показали, кто находится в этой палате. Врачи больницы пытались увильнуть от ответа. Грозный Гиммлер, заподозрив нечто недоброжелательное, угрожающее рейху, потребовал немедленных объяснений от врачей. Нехотя, в явном замешательстве, главврач медленно, буквально выдавил из себя ответ: «В этой палате находится один особо опасный больной, который... (последовала пауза) который имеет наглость выдавать себя за нашего дорогого фюрера. Он и одет так же, и носит те же прическу и усы, очень похож...» Главврач не успел еще закончить фразу, как Гитлер потребовал, чтобы его впустили в палату и оставили с больным один на один до того времени, пока сам не постучит в дверь. Приказ есть приказ, и Гитлер уже в палате. Пробыл он там довольно долго, постучал в дверь, вышел из палаты и вместе с сопровождавшими его лицами покинул больницу. Казалось, что ничего особого не произошло, но врачи... не смогли больше нормально жить. Их мучила неуверенность: настоящего ли фюрера они выпустили из палаты или того, кто в ней находился раньше, выдавая себя за такового... Это сомнение возрастало не только у врачей, но и у многих немцев, после того как Гитлер (или тот больной, выдававший себя за него), стремясь к мировому господству, начал войну против «большевистской» России...

Анекдоты есть анекдоты, даже если в них есть вымысел, в какой-то степени подтверждаются имеющимися фактами и событиями. Безусловно, для разведчика они не могут служить достоверным, заслуживающим внимания материалом, но в то же время они часто способны пролить свет на настроение народа, определенные круги, общественное мнение по отдельным вопросам, в том числе и по поводу серьезных политических и исторических переживаемых или пережитых фактов, событий.

Именно поэтому я внимательно прислушивался к подобным анекдотам и пытался определить, какое они имеют распространение в народе. Приведенные анекдоты, как и следующий, заслуживали внимания с моей стороны.

Последний анекдот, который, как мне кажется, может заинтересовать читателей, был мною услышан во время поездки на военной немецкой машине через Лилль в Париж. Гитлер решил совершить вместе с Герингом полет на самолете, чтобы понаблюдать с воздуха имеющиеся во Франции укрепления немецкой армии. Увлекшись разговором, он внезапно посмотрел с высоты полета вниз. Ему показалось, что они летят не над Германией или Францией, а над Англией... Он был в восторге, увидев «достижения немецких пилотов, нанесших огромные разрушения острову». Свое восхищение он выразил в обращении к Герингу. Геринг не мог понять, шутит ли Гитлер, ведь они не собирались лететь над Англией, а фактически еще пролетали над Германией и видели разрушения, являвшиеся результатом бомбардировок английской авиации.

После установления контакта с Шандором Радо в Швейцарии, еще в марте-апреле 1940 г., я получил от него сообщение о неизбежности фашистской агрессии против Советского Союза. Тогда я еще не мог точно определить, чем закончится «странная война» на Западе, и, конечно, предположить, когда начнется оккупация Бельгии.

Позднее, уже после начала Великой Отечественной войны и на всем её протяжении, можно было наблюдать переброску находившихся на территории Франции, Бельгии и других оккупированных стран боевых, кадровых, закаленных в боях подразделений немецкой армии, направляемых на Восток, слабыми подразделениями. В их числе были не только соединения, формируемые в Германии из лиц, уже давно не подлежащих призыву по их возрасту, но и значительно потрепанные уже в боях против Красной армии.

Все это, несмотря на не покидающую нас нервозность, заставляло усиленно работать как в «Симекско», так и в направлении активизации разведывательной работы. Усталость давала о себе знать. Иной раз приходилось спать не более двух-трех часов в сутки, а иногда и того меньше. Вопреки моему желанию, жизнь заставляла все больше курить и в то же время обращаться к рекомендованному мне врачу за практической помощью.

Напряжение нарастало. Все мои мысли были на Родине, со сражающимся за ее независимость советским народом. Не мог я не думать и о моих родных, близких, друзьях. В особенности тревожными были дни, когда до нас дошли слухи о том, что фашисты стремятся не только блокировать дорогой мне город, по и полностью уничтожить Ленинград. Помню о том, что я счел необходимым обратиться в «Центр» с просьбой оказать содействие отцу и матери в их эвакуации. «Центр» положительно откликнулся на мою просьбу, и они были вскоре эвакуированы.

В эти тревожные дни нам всем надо было максимально мобилизоваться, приложить все усилия для того, чтобы из отдельных наших источников, из бесед с «бельгийскими и немецкими друзьями» буквально по ниточке собирать все то, что могло представлять интерес для «Центра».

Вскоре мы убедились, что рексисты в Бельгии буквально ликовали, узнав, что идет война против Советского Союза. Ими была начата вербовка добровольцев для вступления в формируемое подразделение, предназначенное для включения в вооруженные силы немецких агрессоров. Леон Дегрель в открытую выступал за вооруженную борьбу против «коммунизма». Больше того, как уже указывалось, мы у знати о том, что именно он возглавил сформированное подразделение, ставшее впоследствии бригадой, и в бельгийской печати можно было прочесть о подвигах на фронте бельгийцев, о быстром продвижении самого Леона Дегреля и его награждении гитлеровскими боевыми орденами.

Слухи о роли рексистов, доходившие до нас, заставляли усилить нашу бдительность и конспирацию. Слишком много настроенных таким образом бельгийцев внезапно оказалось в стране.

Особое внимание также уделялось усилению деятельности нашей «крыши». Мы обнаруживали, что с каждым днем все яснее становится не только ее надежность, но и значительная польза резиденту ре. Нельзя забывать, что с началом Великой Отечественной войны полностью исключается возможность поддержания связи с «Центром», а следовательно, мы могли рассчитывать на финансирование нашей разведывательной деятельности только через «крышу».

Я был вполне доволен положением нашего акционерного общества.

Уже немало приведено примеров, как наша «крыша» приносила реальную пользу резидентуре в целом и мне, ее резиденту, в частности в легализации и создании возможности извлекать значительные средства. Считаю, что сейчас настало время коснуться одного весьма важного факта.

После своего вынужденного отъезда из Бельгии в Париж и создания там филиала нашей фирмы Отто посещал Бельгию. Он обосновывал свои приезды тем, что у него нет радиосвязи с «Центром» и он вынужден передавать всю информацию только через меня.

Во время одного из приездов в Брюссель Отто, как всегда, остановился у меня на квартире, вернее, уже на вилле. Его приезд объяснялся в основном тем, что, наконец, ему удалось создать во Франции свою резидентуру. Если я не ошибаюсь, на этот раз он приехал в июле или в августе 1941 г. Был весьма бодр, и чувствовалось, что он доволен достигнутым в своей и Гроссфогеля деятельности.

Широко улыбаясь, продиктовал мне для передачи в «Центр» «весьма важное», с его точки зрения, сообщение.

Действительно, когда я услышал от Отто содержание радиограммы, которую мне надлежало направить в «Центр», мне показалось, что ему удалось достигнуть во Франции немалых успехов. Важным являлось, безусловно, то, что он смог завербовать русского эмигранта из знатной семьи барона Василия Максимовича и его сестру Анну Максимович.

По словам Отто, кстати, это было включено в передаваемую в «Центр» радиограмму, Василий Максимович успешно завоевал за год с лишним оккупации Франции немецкими войсками огромный авторитет у оккупантов. В радиограмме был упомянут и его псевдоним – Профессор. Его сестра, являясь крупным медиком, имела частное лечебное заведение, расположенное в провинции в изолированном от окружающего населения поместье. Если не ошибаюсь, Отто называл это поместье замком. Лечебное заведение могло быть, по его убеждению, легко использовано в качестве конспиративной явки для связанных с резидентурой источников или даже для безопасной работы радиопередатчиков его резидентуры. Именно поэтому он, Отто, очень заинтересован в том, чтобы я и Аламо, соответственно, ускорили окончание подготовки для французской резидентуры шифровальщика Софи Познанскую и радиста Альбера Десме.

Главной частью сообщения являлась возможность деятельности Василия Максимовича в интересах советской разведки. Отто сообщал, что в силу завоеванного Профессором авторитета у немецких оккупантов он имеет возможность в любое время посетить Германию, а будучи вполне проверенным и надежным человеком, сможет выполнить там любое задание «Центра».

Я не сомневался в том, что проведенная Отто вербовка столь ценного работника должна была заинтересовать «Центр». Шифруя эту радиограмму, я невольно не единожды повторял зародившуюся у меня мысль, что «Центр» с учетом создавшейся к тому времени обстановки, несомненно, немедленно заинтересуется возможностью использования особо доверенного человека, барона Василия Максимовича.

Вскоре Отто уехал в Париж, а я обещал ему незамедлительно сообщить о полученном из «Центра» ответе. Мы полагали, что он поступит до очередного приезда Отто ко мне в Брюссель.

Зашифрованную радиограмму мы срочно передали в «Центр». Жизнь продолжалась, продолжалась и даже расширялась моя коммерческая и разведывательная деятельность. Наша «крыша» и резидентура в Бельгии крепли.

Мои отношения с Блондинкой тоже окрепли. Мы соблюдали все правила хорошего тона, и она продолжала оставаться верной памяти своего умершего мужа. Мне казалось, что я могу ей вполне доверять, конечно, не в полном объеме, не раскрываясь перед ней как советский разведчик. Из разговоров со мной она постепенно начинала понимать, что хотя я и «сотрудничаю» с оккупантами, не исключая в том числе оказываемую мне ею и фрейлейн Аман помощь в этом отношении, однако я не разделяю нацистскую политику.

Иногда я даже использовал Блондинку как «почтовый ящик» или «связистку». Передавал через нее материалы, которые даже при тщательном их осмотре не могли вызвать никаких подозрений. Всегда это были исключительно деловые бумаги или частные дружеские письма. Она не могла даже предположить, что на этих бумагах тайнописью мне передаются важные, не подлежащие оглашению сообщения.

Блондинка с успехом продолжала исполнять свою роль «хозяйки» моего дома. По-прежнему в этом отношении ей помогали фрейлейн Аман и, конечно, «наша повариха». Число гостей не уменьшалось. Нас стали посещать и приезжие представители различных немецких организаций, с которыми связь поддерживала наша фирма «Симекско». Среди гостей были также и мои бельгийские «друзья», в первую очередь владелец «Селект скул», Тевенет де Буа.

Работы все время добавлялось. Часто приходилось для обработки шифровок, обобщения полученной информации затрачивать много ночных часов. В этом отношении мне очень помогали крепкий кофе, по 4–5 чашек которого я иногда выпивал за ночь, и трубка, которую я позволял себе беспрерывно курить только дома, оставшись наедине с самим собой. Дело в том, что меня предупредили, что трубку курят или студенты, или молодые парни, или старики. Людям в моем возрасте и с учетом моего светского положения разрешалось курить только сигареты, сигары. Я же очень полюбил трубочный табак, изготавливаемый табачными фабриками в Нидерландах, несколько в меньшей мере – английский.

И вот, наконец настал день, когда из «Центра» поступило очень важное задание, выполнение которого возлагалось на Профессора – Василия Максимовича в соответствии с радиограммой, подписанной Отто, получившего высокую оценку и достаточно уверенную рекомендацию. Ведь именно Отто, как я уже говорил, докладывал «Центру» о том, что Максимович может в любое время выполнить любой сложности задание на территории Германии.