Текст книги "Разведка - это не игра. Мемуары советского резидента Кента."

Автор книги: Анатолий Гуревич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 47 (всего у книги 83 страниц)

Все это было совершенно не случайно. Еще в 1936 г. писатель Адам Кукхоф ввел Йона Зига в круг антифашистов, группировавшихся вокруг Арвида Харнака. После начала Второй мировой войны руководство нелегальной берлинской организации КПГ поручило Иону Зигу наряду с Вильгельмом Гуддорфом тесно сотрудничать с оберлейтенантом (старшим лейтенантом) Харро Шульце-Бойзеном и доктором наук Арвидом Харнаком, чтобы объединить всех противников Гитлера независимо от их мировоззрения в Народный фронт с целью свержения нацистской диктатуры, прекращения войны и создания миролюбивой, демократической Германии (см. цитируемую книгу Карла Гейнца Бирната и Луизы Краусхаар. с. 58).

Йон Зиг продолжал свою многолетнюю антифашистскую борьбу до 11 октября 1942 г., дня его ареста гестапо. По день своего ареста Йон Зиг являлся служащим германской государственной железной дороги, на которую он поступил по совету и при помощи своих друзей еще в 1933 г. В самом начале он был простым рабочим в пакгаузе на Штеттинском вокзале в Берлине. Постепенно он продвигался по службе и стал начальником службы движения, что дало ему возможность вести, работая на разных должностях на железной дороге, важную политическую работу. Используя свои служебные поездки и право бесплатного проезда, Йон Зиг устанавливал связь с подпольными коммунистическими партийными организациями Франкфурта-на-Майне и Гамбурга. Во время Второй мировой войны Йон Зиг продолжал более активно вести систематическую антифашистскую борьбу на государственных железных дорогах. Ему удавалось направлять эшелоны с боеприпасами и войсками не по назначению или же заставлять простаивать их на загруженных линиях.

Находясь в тюрьме, расположенной в подвале здания, в котором размещалось управление гестапо на Принц Альбрехтштрассе, дом 8, в Берлине, Йон подвергся жестоким пыткам, продолжавшимся около пяти дней, и предпочел покончить жизнь самоубийством.

Во время моего нахождения в этой же тюрьме в ноябре 1942 г. я услышал, что именно из-за попыток некоторых арестованных покончить жизнь самоубийством, а в особенности из-за совершенного 15 октября 1942 г. самоубийства Йона Зига режим в тюрьме ужесточился, а за арестованными членами группы Шульце Бойзена – Харнака и связанными с ней арестованными было обеспечено персональное круглосуточное наблюдение дежурных гестаповцев.

Сейчас мне хотелось бы сказать несколько слов об Альте – Ильзе Штебе.

Как уже я указывал, в полученном мною задании «Центра» мне было поручено установить в Берлине связь (в целях восстановления прерванной связи) с параллельной с антифашистской организацией Шульце-Бойзена – Харнака группой, возглавляемой Ильзой Штебе. Я уже указывал и на то, что с Альтой мне не удалось во время моего пребывания в Берлине установить личную связь. Однако ее группа тоже заслуживает особого внимания, и на деятельности самой Альты и сотрудничавших с ней антифашистов следовало бы весьма подробно остановиться. Несмотря на то, что мне удалось изучить довольно много публикаций, посвященных Ильзе Штебе, сейчас я позволю себе очень коротко познакомить читателей с этой прекрасной немкой, патриоткой и ее деятельностью.

Ильза Штебе родилась в Берлине 17 мая 1911 г. в семье передовых рабочих в том самом пролетарском районе «Красный Вединг», который я уже упоминал. Получив образование в народной школе, Ильза поступила в торговое училище, став впоследствии секретарем-машинисткой. Свою трудовую деятельность начала в соответствии с полученной специальностью в берлинском издательском концерне Моссе. Через некоторое время стала секретарем видного демократа и публициста Теодора Вольфа. Именно в это время Ильза свою журналистскую деятельность начинает с опубликования своих первых журналистских работ и становится по профессии журналисткой.

Надо отметить, что с ранних лет Ильза Штебе симпатизирует проводимой борьбе и объявленным целям Коммунистической партии Германии. Не теряя своих юношеских убеждений, еще до прихода к власти Гитлера и установления в Германии фашистской диктатуры Ильза Штебе работала в качестве корреспондента немецких и швейцарских газет в Варшаве. Совершенно правильно в немецкой печати отмечается, что своими профессиональными навыками, знаниями, умом, человечностью и доброжелательностью она завоевала не только заслуженное уважение своих коллег– журналистов, но и авторитет в дипломатических кругах.

Все укреплявшиеся с самого начала юношеских лет идеологические и политические взгляды с каждым годом все больше и больше крепли, и она сумела превратиться в подлинную антифашистку и пролетарскую интернационалистку.

Внимательно следя за всем происходящим в Советском Союзе, крепко полюбив эту страну, Ильза Штебе с 1931 г. начала свою разведывательную деятельность в пользу СССР и стала известна в «Центре» под псевдонимом Альта.

Только исходя из того, что мне приходилось слышать от гестаповцев после моего ареста и из чтения различных произведений исторических исследований и публикаций в прессе, я могу утверждать, что Ильза Штебе действительно отдавала все свои силы, знания и способности этой высшей форме антифашистской борьбы, повседневно рискуя своей жизнью. Как подлинной разведчице, немецкой патриотке и антифашистке, ей, как и большинству вставших на этот путь людей, приходилось, все силы отдавая этой опасной работе, пренебрегать своими личными жизненными интересами и склонностями. Жизнерадостная молодая журналистка еще в Варшаве установила умело сохранившийся на многие годы контакт с немецким дипломатом, выходцем из аристократической семьи Рудольфом фон Шелиа и продолжала с ним сотрудничать на разведывательном поприще многие годы.

После гитлеровского нападения на Польшу Ильзе Штебе пришлось вернуться в Берлин. Пользуясь своим завоеванным авторитетом, ей удалось устроиться на службу в информационный отдел министерства иностранных дел Германии. Она и на этой работе проявила себя весьма надежной и осторожной подпольщицей. «Центр» поручил ей руководить группой советских разведчиков. Ей удавалось добывать чрезвычайно важную информацию, особенно о дипломатических маневрах гитлеровской Германии по осуществлению его преступных планов, информировала о намерении фашистской Германии порвать договор о ненападении, подписанный с Советским Союзом, и даже о планах фашистов совершить на него вероломное нападение.

Советский историк, профессор А.С. Бланк в уже цитированной мною книге, изданной в Москве в 1974 г., приводит среди многих успешных информаций, переданных ею в «Центр», несколько приводимых мною сейчас: «В конце февраля 1941 года Альта передала в "Центр": "Подготовка к войне против СССР зашла далеко. Руководящие круги, как и прежде, придерживаются точки зрения, что война с Россией будет еще в этом году. Формируются три армейские группы под командованием фельдмаршалов Бока, Рундштедта и фон Лееба... Сроком наступления необходимо считать 20 мая"» (с. 177).

Этому сообщению в «Центр» предшествовало не менее важное сообщение Альты, переданное еще в мае 1940 г.: «Из кругов МИД поступают сведения, что военные действия против России запланированы и готовятся, хотя военное министерство разослало директивное письмо всем своим военным атташе о необходимости опровержения слухов о том. что Германия якобы готовит военные действия против России... Ариец заявил мне, что он не верит содержанию этого письма, что оно не соответствует фактам, свидетельствующим о подготовке Германией войны с Россией, что эта война стоит уже у дверей. Ариец считает, что письмо написано... с целью маскировки истинных намерений...» (с. 166).

Считаю необходимым особо подчеркнуть, что псевдоним Ариец был установлен Альтой для уже упомянутого мною гитлеровского дипломата Рудольфа фон Шелия, работавшего ранее в Варшаве в посольстве Германии, а затем он был переведен с повышением в министерство иностранных дел Германии в Берлин и продолжал сотрудничать с Ильзой Штебе.

В начале марта 1941 г. Альта снова сообщает в «Центр», что наступление против России запланировано на ближайшее будущее. «Имеются, – передает она, – и другие факты, говорящие о том, что выступление против России состоится в ближайшем будущем. Называю сроки: 15 мая – 15 июня... Ариец указывает, что о предстоящем выступлении против СССР ему передали те же самые лица, которые в начале 1940 года говорили ему о готовящемся выступлении против Голландии и Бельгии...» (с. 177).

7 июня 1941 г. Альта сообщила в «Центр»: «На Восток, как и раньше, ежедневно идет 50 составов... Генералитет опасается трудностей в снабжении горючим, так как в войне с Россией потребуется ежедневно 24 состава с горючим, а у военных может быть только 16 составов...» (с. 178).

17 июня 1941 г., то есть за пять дней до нападения гитлеровцев на Советский Союз, Ильза Штебе передала в «Центр», что в кругах штаба верховного командования вооруженных сил Германии упорно циркулирует версия о выступлении против России в ближайшее время (с. 178).

Я привел эти несколько примеров, потому что они подтверждают во многом ранее передаваемые и передаваемые одновременно информации Доры, Хоро, мною и Отто. Ведь по поручению Доры я передал еще в апреле 1940 г. в «Центр» сообщение о готовящемся нападении гитлеровцев на Советский Союз.

Хочется еще подчеркнуть, что Альта долгое время в целях конспирации не имела прямой радиосвязи с «Центром». Было обусловлено, что она будет эту связь поддерживать только через курьеров или с помощью личных контактов с представителями Москвы. Для этого у нее были большие возможности. Надо иметь в виду, что до 1939 г. у нее, как у журналистки, были возможности путешествовать по разным странам и в Варшаве, соблюдая жесткие правила конспирации, встречаться с различными людьми. Эта возможность сохранилась и после нападения гитлеровцев на Советский Союз. Я уже указывал, что при моем посещении Берлина в октябре 1941 г. я не застал Альту в Берлине. Как потом выяснилось, в это время она была в Дрездене, где уже продолжительное время работала в качестве представителя, заведующего бюро рекламы химического концерна. Это тоже давало ей возможность легко путешествовать не только по самой Германии, но и выезжать за границу.

Итак, с тем, чтобы сохранить эту группу на долгое время, было решено, что Альта не будет выходить в эфир, у нее не будет своей прямой радиосвязи с «Центром». Однако события развертывались слишком быстро, и она практически лишилась всякой возможности передачи какой-либо информации в «Центр». Естественно, это ее очень мучило, накапливалось слишком много информации, а невозможность своевременной передачи ее обесценивала в значительной степени. Попытки, предпринимаемые «Центром» установить с ней прямую радиосвязь, передать ей для этого шифры и программу работы рации, не увенчались успехом. Вот поэтому-то и было мне дано задание установить с ней или её радистом Куртом Шульце связь.

О других участниках организации Шульце-Бойзена – Харнака и группы, возглавляемой Ильзой Штебе, в то время, когда я побывал в Берлине, я ничего не знал. Они не упоминались ни в полученном мною задании «Центра», ни в моих беседах с Харро и Либертас Шульце-Бойзен, с Куртом Шульце. О некоторых из них я узнал несколько позже, как и об оценке деятельности этих антифашистских организаций. К этим вопросам я еще вернусь.

Сейчас, как мне это ни больно, я все же должен сказать, что провал берлинских организаций, стоивший жизни многих их членов, лишивший «Центр» источников ценнейшей информации, про изошел не в результате их некомпетентности, как некоторые неграмотные люди позволяют себе, допуская явную клевету, утверждать, и не в результате, как это позволяет себе утверждать Отто и последовавший за ним французский писатель Жиль Перро в своей книге «Красная капелла», совершенно неоправданной ошибки «Центра», передавшего задание на поездку в Берлин с указанием адресов некоторых членов этих организаций. Провал произошел исключительно в результате прямого предательства арестованного 13 декабря 1941 г. в Брюсселе радиста Хемница (советского разведчика Макарова), выдавшего гестапо шифр, которым было зашифровано задание «Центра», переданное через его передатчик, и которым был зашифрован доклад мой, Кента, о выполнении полученного задания. Об этом более подробно будет мною еще рассказано.

ГЛАВА XX. Возвращение в Бельгию после выполнения задания «Центра» в Праге и в Берлине.

Когда я вернулся в Брюссель, мне сразу же пришлось очень много работать и днем, и по ночам. Я не имел права уединиться, сосредоточить все мои усилия на выполнении работ, связанных только с моей разведывательной деятельностью. Я был обязан уделять достаточно много времени моей коммерческой деятельности, руководству «Симекско», проводить массу деловых встреч. Прежде всего, я должен был вновь посещать интендантуру.

Сразу же после моего возвращения в Брюссель, ненадолго задержавшись у себя в кабинете в «Симекско», коротко пообщавшись со всеми сотрудниками и оказавшимися в конторе посетителями, я выехал в интендантуру.

Там меня встретили очень дружелюбно, с радостью приняв незначительные по стоимости, но очень приятные сувениры из Берлина, меня долго расспрашивали о впечатлениях о жизни и настроении их земляков, немцев, о том, как меня принимали в протекторате и Германии. Отвечая на все вопросы, я не забыл упомянуть и о моих деловых встречах, в том числе и согласии «Дойче Банка» на сотрудничество с нашей фирмой и предоставлении при надобности кредита.

Мы рассмотрели полученные «Симекско» от интендантуры во время моего отсутствия заказы, договорились в принципе о сроках их выполнения, рассмотрели возможность выполнения дополнительных заказов.

Несмотря на то, что я спешил и мне не хотелось затрачивать много времени на посещение иитендантуры, пришлось несколько задержаться... Меня угостили крепким кофе. Разговор несколько затянулся, и меня спросили, как в немецких и чехословацких деловых кругах оценивают обстановку на Восточном фронте. Я признался, что меня этот вопрос «мало интересовал», а поэтому в наших разговорах мы его почти не затрагивали. Однако все же приходилось слышать и мнение о том, что война затянулась и уже принесла порядочно жертв. Конечно, мне простили мою «неосведомленность» в военных вопросах, а отметили большую компетентность в разрешении вопросов, связанных с моей фирмой.

Я вернулся в контору «Симекско», и там меня уже ждал Анри Раух. Он поздравил с успешным возвращением в Брюссель и тоже поинтересовался моими впечатлениями. Вместе мы покинули контору, и, расставшись с ним на улице, я направился в магазин к Тевенет, а затем в «Селект скул», где встретился и с де Буа.

Так прошел весь день. Вернувшись к себе на виллу, я убедился, что меня там ждали с нетерпением. Блондинка приготовила совместно с обслуживавшей нас горничной и приходящей домработницей вкусный и, как всегда, обильный обед. После этого, немного посидев у камина, покуривая и беседуя с Маргарет, я направился к себе в кабинет и с небольшим перерывом на чашечку кофе, выпитую в обществе Маргарет, работал, шифруя дальше свой доклад в «Центр».

На следующий день на работе я узнал по телефону, что из Парижа выезжает в Брюссель находящийся на связи с «Симекско» коммерсант Жан Жильбер. Как всегда, Отто остановился у меня на вилле.

Я уже писал о том, что Отто за прошедший год заметно изменился, и не только в лице, по и в характере. Вначале мне казалось это легко объяснимым – в силу сложившихся обстоятельств ему пришлось самому покинуть Бельгию, переехав во Францию, его жена с детьми была вынуждена уехать из Бельгии в Москву, а он остался один. В то время я еще не знал, что ему удалось из Брюсселя в Париж переправить не знакомую мне Джорджи де Винтер, которая, оказывается, была его любовницей, и у них был даже сын, время рождения которого, естественно, я не знал и не знаю.

Настало время, когда после выполнения задания в Праге и Берлине я вновь встретился с Отто. Признаюсь, возможно преувеличивая необходимость максимального соблюдения правил конспирации, я не счел возможным подробно доложить Отто все детали нашей встречи с Харро и Либертас Шульце-Бойзен и Куртом Шульце. Еще в большей степени я сохранил в тайне содержание уже направленных к этому времени в «Центр» шифровок со всей полученной от Харро информацией. Мне казалось, что распространение этой информации среди наших работников, разведчиков, не имело значения.

При встрече с Отто и на этот раз мне показалось, что он воспринимает результаты моей поездки, даже доложенные ему вкратце, с еще большим раздражением, чем до моей поездки в Германию.

Я продолжал прилагать все усилия к тому, чтобы наши отношения не портились.

При следующем появлении Отто в Брюсселе он узнал от Хемница, что нами получена была из «Центра» шифровка с благодарностью от «Главного хозяина».

Узнав об этом от Хемница, Михаила Макарова, Отто, увидев меня, сразу укорил в том, что я не поставил его об этом в известность. Тут я осмелился уже не просто предполагать, а был в полной мере убежден в том, что успехи моей поездки в Прагу и Берлин были для него совершенно нетерпимыми. Это тем более, что последовала благодарность. Он лично остался совершенно в стороне, а тщеславие, как я уже твердо мог убедиться, было присуще его характеру.

Потребовалось много времени, даже многие годы, чтобы я в полной мере мог осознать, к глубокому моему сожалению, правильность моих предположений, моих предчувствий. Сейчас у меня уже есть совершенно обоснованные твердые доказательства того, что Отто не только при представлявшихся ему возможностях прилагал все усилия, чтобы мстить за достигнутые мною в работе успехи. Ему это часто удавалось. Признаюсь, в то, ставшее уже весьма далеким, время мне все чаще, с новой и новой силой вспоминались ранее слышанные предупреждения. Были у меня друзья намного старше меня по возрасту, которые предупреждали, что в жизни при разных контактах с людьми надо, в первую очередь, опасаться людей с тонкими, загнутыми по углам губами и пальцами с как бы обрубленными короткими ногтями. Да, это предупреждение полностью оправдалось при моем непосредственном контакте с Отто, а в особенности подтвердилось его преступными действиями уже после того, как он стал считать меня умершим.

В Брюсселе я мысленно отметил 24-ю годовщину Великой Октябрьской социалистической революции и в тот же день 28-ю годовщину со дня моего рождения. И то и другое было только мысленно. Ибо о дне моего рождения, 7 ноября 1913 г., никто не знал и не должен был знать. По моему «сапогу» у меня был другой возраст и другой день рождения. В своей книге «Красная капелла» французский писатель Жиль Перро, основываясь на неизвестных мне источниках, указывает: «Как ни странно, капитана Гуревича, который великолепно справляется с работой, наоборот, никто не любит. Он прибыл в Брюссель 17 июля 1939 года из Монтевидео. Его паспорт за №4643 был выдан в Нью-Йорке 17 апреля 1936 года. По паспорту Гуревич – Винсенте Сьерра, родившийся 3 ноября 1911 года и проживающий в Монтевидео на улице Колумба, 9» (Жиль Перро. Красная капелла. М.: ДЭМ, 1990. с. 35).

Мне трудно определить источник, на который опирается Жиль Перро в своих высказываниях. Очень жаль, что писатель, претендующий на роль исследователя всех вопросов, связанных с разведкой, определенной гитлеровцами под именем «Красная капелла», не ссылается конкретно на источник приводимой информации. Я могу только предположить, почему два пункта этой цитаты по каким-то причинам не являются точными: во-первых, как мог я, капитан Гуревич, великолепно справляться с работой в то время, как меня никто не любил? Во-вторых, почему указана дата моего прибытия в Брюссель – 17 июля 1939 г.?

Если утверждение, касающееся первого вопроса, основывается, безусловно, только на утверждении самого Леопольда Треппера, так как ни с одним подчиненным мне работником или связанным со мною человеком Жиль Перро не имел возможности встретиться, то он должен был бы поверить Леопольду Трепперу и в том, что в Брюссель я прибыл во второй половине апреля 1939 г.! Я понимаю, что «исследователю» Жилю Перро, видимо, удалось ознакомиться с регистрационными данными бельгийской полиции или отдела регистрации иностранцев, с тем чтобы установить мои паспортные данные, но все остальное должно быть тоже официальными источниками!

Как можно утверждать, что «Гуревич (Сьерра) легко внедряется в брюссельское общество... завязывает многочисленные связи...», «но он никому не нравится, за исключением Маргарет, которая, конечно, по нему сходит с ума...». «Его считают гордецом, хвастуном, очковтирателем...» (с. 36). Сопоставляя даже только эти высказывания, уместно задать вопрос: как же, учитывая все это, его принимали в брюссельском обществе, с ним завязывали многочисленные знакомства?

Итак, как я уже указывал, праздник 24-летия Октября я тоже отмечал только мысленно, но все же поздравил Хемница, Боба, Профессора и еще кое-кого, то есть тех, кто действительно знал, на кого работает.

Налаживалась нормальная, ставшая уже привычной напряженная жизнь. Потребовалось организовать еще один прием. Нас решил навестить Брегшнейдер. Вскоре он оставил свою работу в интендантуре и уехал из Бельгии, не собираясь больше возвращаться. Фрейлейн Аман нам сообщила, что, пользуясь своими солидными связями, ему удалось впоследствии покинуть военную службу, перебраться поближе или даже, быть может, проникнуть в оккупированную немецкими войсками территорию Советского Союза с целью крепко там обосноваться после окончания войны, развивая свою табачную промышленность.

Иногда, говоря о Бретшнейдере, некоторые немцы, посмеиваясь, рассказывали, что он был одним из первых в Германии, кто с «огромным успехом» начал выпускать на своих предприятиях сигары «повышенного качества». Я не мог вначале понять, не является ли это простой шуткой. Вскоре мне, однако, ее разъяснили.

В Брюсселе через Тевенет я еще доставал на «черном рынке» настоящие сигары. И вот, как-то сидя в моей гостиной перед камином, беседуя в ожидании приглашения Блондинки к ужину, мы с двумя руководящими работниками интендантуры с наслаждением курили эти сигары. Совершенно неожиданно один из моих гостей задал вопрос: знаю ли я, как изготавливаются сейчас в Германии сигары? Я улыбнулся и сказал, что, конечно, в точности не знаю, так как мне никогда не приходилось наблюдать за процессом их изготовления, но предполагаю, что на специальных установках табачные листы плотно прессуются, а затем оборачиваются опять-таки табачными листами. В ответ услышал, что я почти угадал. Продолжая свой разговор, оба гостя, смеясь, сказали, что в Германии многие стремятся как можно больше заработать. Поэтому Бретшнейдер изобрел другой метод изготовления сигар. Судя по их рассказу, в связи с тем, что табак в листах, да и вообще хороший табак в Германии стал крайне дефицитным, а многие еще любили курить сигары, был придуман новый метод технологии изготовления. В соответствии с ним количество табака для изготовления резко сократилось. Достаточно было иметь единственный настоящий табачный лист, необходимый для поверхностного слоя сигары. Внутри табака почти не было. Используя буквально отходы, их размачивали в теплой воде, а затем процеженным раствором, довольно крепким, пропитывали пористую толстую бумагу, несколько напоминающую картон. Затем эта бумага листами и даже частично нарезанная закручивалась в табачный лист. Все это, в том числе и тщательная обертка табачным листом, служило для «обмана» курильщиков и для собственного обогащения.

«Вот так и наш друг Бретшнейдер делает себе деньги, и значительные!» – сказали мне мои собеседники и продолжили свои взгляды дальше, выразив свое убеждение в том, что я сумел сам убедиться в том, что этот человек любым путем хочет заработать на жизнь себе и своей семье. После этих разговоров я долго не мог прийти в себя.

Мои собеседники переключились на другую тему и, продолжая курить хорошие сигары, вдруг высказались в «защиту» Бретшнейдера. Постараюсь воспроизвести последующую часть беседы, в данном случае служащую «защите обвиняемого».

Два офицера вермахта пояснили мне, что сейчас их семьям в Германии довольно тяжело, надо иметь много денег для минимального обеспечения своего существования. Офицерам, находящимся в оккупированных странах, тоже требуются средства, в том числе и для того, чтобы иметь возможность кое-что приобретать для своих жен и детей. Получаемые по службе деньги нельзя считать достаточными, вот и надо придумывать, как заработать дополнительно.

Услышав это, я понял, чему должен служить затеянный разговор, и для дальнейших успехов «Симекско» разными путями некоторым сотрудникам интендантуры я находил возможность помогать... помогать деньгами, так как в дальнейшем, до провала фирмы в 1942 г., фирма имела значительную прибыль.

Между прочим, довольно много времени общаясь с немцами самых различных слоев общества, убедился в том, что они весьма сложные люди. У многих из них было развито чувство собственного достоинства, но больше желание создать себе прочное положение, обеспеченную жизнь, поэтому они были способны на всякие «жертвы». Я имею в виду умение пресмыкаться, стоять навытяжку перед человеком, которого они и вовсе не уважали. Наблюдая со стороны, трудно было даже точно предположить, что думает тот или иной немец, во что или в кого он верит, храбр он или в действительности труслив и готов на все, лишь бы сохранить себя и иметь достаточно прочное положение для себя и своей семьи. Правда, война есть война, и тот или иной воин, не зная, будет ли он жить еще завтра, сегодня хочет пожить получше и повеселей, часто даже забывая о своей семье. Именно эти свойства, как мне показалось, присущи немцам, возможно, только тем, с которыми мне приходилось общаться. Хочу особо подчеркнуть, что все это относится, по моим наблюдениям, к гестаповцам, эсэсовцам и касается даже ряда офицеров вермахта.

Безусловно, я не имею в виду рядовых немцев, часто оторванных от своих семей, познавших фронтовую, да и «мирную» жизнь в оккупированных странах, в которых существовало партизанское движение, как это было у нас в Советском Союзе и в других странах, где действовали силы движения Сопротивления.

Конечно, бывая в самой Германии, я мог убедиться и в том, что многим немцам, и не только рядовым, жилось нелегко. Однако из страха быть наказанными им приходилось терпеть и молчать.

Я считаю необходимым остановиться еще на некоторых вопросах, касающихся общественной и личной жизни отдельных народов. Так, например, меня в свое время крайне удивила узаконенная, больше того, взятая под покровительство и контроль со стороны государственных служб открытая организованная проституция.

Во время Второй мировой войны после оккупации Бельгии, Нидерландов и Франции я мог наблюдать и отношение немецких властей к затронутому выше вопросу.

Значительная часть немцев, главным образом, офицеры вермахта, эсэсовских частей и служб, а также и высокопоставленные чиновники оккупационных служб предпочитали иметь близкое знакомство с «дамами общества», артистками, горничными, женщинами из обслуживающего персонала ночных увеселительных заведений. Среди подобных «дам», близких с этой клиентурой, я видел и некоторых дочерей русских эмигрантов, молодых, родившихся за рубежом. Эту категорию «дам» прельщала возможность хорошо пожить, повеселиться, получить подарки и просто деньги.

На этих фактах можно было бы не останавливаться, но и это иногда приобретало особое значение. Нередкими были случаи, когда офицеры абвера, гестапо, других секретных служб рей ха, сближаясь с некоторыми женщинами, превращали их в своих информаторов, доносчиков, опять-таки заинтересованных, выполняя отдельные задания, увеличить свои доходы. Некоторые из них по заданию немцев делали даже попытки внедриться в качестве двойников в местные движения Сопротивления. Об этом мне стало известно из достоверных источников, а следовательно, я должен был предупредить всех, связанных с нашей резидентурой мужчин о необходимости быть весьма бдительными. Сам же я должен был как следует проверять женщин, выдающих себя за антифашисток.

Рассказывая об этом, хочется остановиться еще на одном вопросе: а были ли способны немецкие женщины после вступления на территорию Германии армий союзников к подобным действиям, стремясь «сблизиться» с офицерами и солдатами этих войсковых соединений? Могло ли быть иногда это стремление немок к «сближению» с мужчинами вступивших армий продиктовано ука заниями различных органов гитлеровской Германии?

На эти вопросы мне трудно ответить. Вспоминается одно из обвинений, высказанное в книге «Майн кампф» Гитлером по отношению к французской армии, в особенности в части воинов ее колониальных подразделений в период Первой мировой войны. Гитлер утверждал, что немцы никогда не забудут, как французские, в первую очередь африканские, солдаты буквально насиловали немецких женщин. Не могу оспаривать этих домыслов. В то время я не мог еще быть свидетелем подобных явлений. А вот в 1945 г. я лично видел, как немки буквально вешались на шеи солдатам вступившей в Германию американской армии, отдавали предпочтение неграм. А как вели себя эти солдаты? Не могу обобщать их поведение, но я лично видел, как многие негры, с тем, чтобы прекратить подобные приставания, бросали в этих женщин скомканные денежные купюры разного достоинства.

Когда на территорию Германии начали вступать советские войска, геббелевская пропаганда стремительно стала распространять слухи, что солдаты и офицеры этих подразделений допускают массовое изнасилование немецких женщин. Мало кто из немцев верил этой озлобленной и ни на чем не основанной пропаганде. Мне лично довелось услышать распространяемый среди немцев смехотворный анекдотик на эту тему. Две совсем старенькие немки, встретившись, «с тревогой» обсуждали это геббелевское утверждение и с огорчением, чуть не со слезами высказались:

– Неужели нельзя надеяться на то, что советские солдаты именно так поведут себя по отношению к нам, немецким женщинам, неужели и это является обманом, присущим геббелевской пропаганде?!

Я отвлекся от серьезной части своих воспоминаний и сейчас хочу вернуться именно к ним.

Работа продолжалась не только в нашей фирме, но и в направлении работы нашей резидентуры, то есть основной задачи, стоящей передо мной и моими товарищами.

Поездки в Париж перестали быть частыми, слишком много дел было в Бельгии. Наоборот, Отто не прекращал навещать Брюссель. Я не мог определить, с какой целью он это делает. Единственным объяснением могло служить, как мне это казалось, его стремление использовать меня, а теперь и непосредственно Познанскую для шифровки его сообщений, направляемых по моей рации в «Центр». Подобное было нежелательным, так как загружало мою линию связи и радистам приходилось иной раз слишком подолгу находиться в эфире. Свое мнение я даже высказал Отто, указав на то, что пора ему завести свою рацию, а Познанская уже достаточно подготовлена мною для выполнения шифровальной и дешифровальной работы. На это замечание он никак не отреагировал, абсолютно спокойно выслушав меня.