Текст книги "Разведка - это не игра. Мемуары советского резидента Кента."

Автор книги: Анатолий Гуревич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 44 (всего у книги 83 страниц)

Осматривая комнату, я приходил к заключению, что во всем чувствуется большой вкус хозяев. Несомненно, эта комната принадлежала работникам культуры и искусства. О Либертас я уже кое– что узнал из первой беседы с ней, а вот понять, кем является Харро – человек в офицерском мундире, – я еще не мог.

До начала деловых разговоров новые друзья сели за стол, красиво накрытый и уставленный вкусными блюдами приготовленного Либертас ужина, а Харро в дополнение к выставленным бутылкам вина поставил бутылку водки, настоящей советской водки. Увидев мое удивление, он рассмеявшись, сказал: «Не удивляйтесь, это действительно советская водка. Этот "трофей" привезли мне мои друзья с Восточного фронта. Думаю, что на этот раз она будет по прямому назначению – использована теми, кому по праву положено».

Уже за ужином Харро вкратце поведал мне о положении в руководимой им и Арвидом Харнаком антифашистской организации, о той работе, которую эти самоотверженные люди и настоящие патриоты Германии проводят на заводах, в учреждениях, среди населения и иностранных рабочих. Он подчеркивал значение проводимой разъяснительной и пропагандистской работы, в том числе и выпускаемых ими листовок.

Удивительно было слушать этот страстный рассказ. Трудно было поверить, что при усиленном терроре, не прекращающейся слежке, проверках и отборе в различные государственные и военные учреждения смогли, рискуя жизнью, проникнуть люди, стремящиеся вернуть Германии ее честь, завоевать право немецкого народа на похищенную у него свободу, пользоваться всеми благами, которые создавались культурой, трудом настоящих немцев, лучшими его представителями, такими как Гете, Шиллер, Гримм, Граббе, Гауптман, Гольц, Ницше, Т. Манн, Дюрер, Штраус, Фейхтвангер, Эйнштейн и многими другими. Конечно, в мыслях у меня были и Карл Маркс, и Фридрих Энгельс.

Вальдес, под этим именем я представился Либертас и Харро, сидел и слушал ставшего дорогим собеседника, переносился в другой мир, в мир близких людей. Мне больше не приходило в голову, что в этом же доме живут и другие, гордящиеся коричневым цветом, своей ставшей ненавистной всему миру свастикой. Я начинал понимать, что в Германии рядом живут фашисты, предпочитающие, чтобы их называли национал-социалистами, и настоящие антифашисты.

Мне становилось все более ясно, что ни пропаганда Геббельса, ни террор Гиммлера, ни даже «Майн кампф» Гитлера не сумели затуманить мозги всем немцам, не смогли запутать тех, кто привык бороться за справедливость, свободу и счастье народов, безусловно, в первую очередь своего собственного. Эти люди не признавали себя побежденными. Они черпали из горя, к которому их привели фашисты, новые силы. Они предпочитали рисковать своей жизнью, погибать, но не сдаваться, не жить «своими личными» интересами ради «блага», которое им сулили главари гитлеровской Германии.

Хочу напомнить, что наша встреча состоялась, как я уже писал, в октябре 1941 г., то есть после ряда неудачных операций, проведенных немецкими войсками против советских вооруженных сил. Это вызвало чувство тревоги даже в некоторых высоких кругах вермахта, не говоря уже о простом народе. Это было заметно в особенности в связи с явными неудачами блицкрига, имевшего основной целью захват Ленинграда и Москвы. Несмотря на усилившуюся пропаганду геббельсовского ведомства, направленную на повышение боеспособности немецкой армии, в результате возросшего числа убитых, раненых и попавших в плен в Советском Союзе среди народа, правда, не всегда проявляемые открыто, растут растерянность и тревога за своих близких, сражающихся на Востоке.

Услышав эти суждения, я спросил Либертас и Харро, слышали ли они очень забавный анекдотик, рассказ по поводу успехов немецкой пропаганды, проводимой на уже захваченной вермахтом территории Советского Союза? Не дожидаясь ответа, я рассказал, что сам слышал уже неоднократно:

Если бы русские хотели правильно оценить результаты немецкой пропаганды, направленной против Советской России, в первую очередь, широко распространяемую непосредственно на оккупированной немецкими войсками территории, они должны были бы удостоить высокой правительственной награды вдохновителя этой пропаганды доктора Геббельса. Именно «удачная» геббельсовская пропаганда успешно поднимает советский народ на защиту своей Родины, на борьбу с агрессором!

Либертас и Харро, услышав этот пересказ распускаемых на Западе слухов, помолчали немного, и Харро отметил, что в этом народном сказании есть, безусловно, вполне оправданный смысл. Аппарат Геббельса, стремясь поднять дух немецкого народа, часто придумывает весьма неудачные, ни на чем не обоснованные истории и историйки, а они как раз и могут вызвать обратную реакцию не только в стане противника, но и у собственного народа.

Сидя за столом, ведя общие разговоры, я внимательно наблюдаю, больше того, пытаюсь изучить своих собеседников. Напротив сидит Харро Шульце-Бойзен. К сожалению, я знаю о нем очень мало, но он к себе располагает. Да, о нем потом скажут очень много хорошего. Отметя, что он великолепный человек, может служить непревзойденным персонажем блестящего романа. Так характеризовали его многие из тех, кто его знал, многие его друзья. Действительно, у него было не только красивое, открытое, но и очень энергичное, принадлежащее человеку, словно сошедшему со страниц романа, лицо. Стройная фигура. Не знаю, но мне показалось или действительно у него были голубые глаза. Смелый человек. За его внешностью скрывался проницательный политик. Примерно так отозвался о нем его соратник, писатель Грюннер Вайзенборг, о чем я прочел много лет спустя.

Другой единомышленник Харро констатировал, что холодный огонь, горящий в его глазах, крупный худой подбородок могли принадлежать только натуре, которая не остановится ни перед чем!

Мы совершенно спокойно сидели за столом и пили вкусный, настоящий, а не эрзац-кофе и мирно разговаривали. Посторонний наблюдатель никогда не мог бы подумать, что рядом сидят резидент советской разведки в Бельгии, прибывший в Берлин по заданию «Центра» для восстановления связи между патриотической антифашистской организацией, и руководитель этой организации со своей женой.

Продолжая наш общий разговор, я смотрю на Либертас. Должен признаться, что дома она представляется мне еще более привлекательной, в красивом, хорошо сидящем на ней платье, подчеркивающем ее прекрасную фигуру. Она действительно красивая, у нее умное и ласковое лицо. Очень хотелось бы знать и о ней, и о Харро, побольше, по мое положение не позволяет задавать какие либо вопросы.

И эти люди, которых я впервые увидел в Берлине, сейчас разговаривают со мной на различные темы, но явно интересующие их именно для того, чтобы определить конкретно, что происходит в мире, что им самим надо сделать, чтобы спасти свою родину, свой народ, обеспечить мир на планете.

Неожиданно, обращаясь ко мне, Харро задает мне вопросы, на которые подчас мне нелегко дать ответ. К числу подобных относится и такой:

Объясните нам, мой друг, конечно, если вам самому это ясно, как все же получилось, что Советский Союз не верил, что Гитлер готовится в нарушение подписанного между Германией и СССР 23 августа еще 1939 года договора о ненападении коварно напасть на него. Мне известно, что сообщения о готовящейся агрессии направлялись в Москву по разным каналам. Об этом сообщали советские дипломаты и многие друзья Советского Союза, об этом за несколько месяцев до начала войны на Восточном фронте сообщали в Москву и мы. В чем же дело? Почему открытое нападение вермахта оказалось для Советского Союза неожиданностью?

Мне было трудно ответить на этот столь остро поставленный вопрос. Я сам себе неоднократно задавал его. Ведь я не мог забыть о том, что еще в 1940 г., после возвращения в Брюссель из Швейцарии, где у меня состоялась встреча с нашим резидентом Дора, Шандором Радо, по его поручению я лично сообщал в «Центр» о том, что в дипломатических кругах, близких к Лиге Наций, усиленно поговаривали об активности, развернутой Гитлером, к новому походу на Восток. Ведь уже тогда Дора просил меня сообщить, что в горах замечена подготовка лыжников, несомненно, для того, чтобы они успешно могли действовать в зимних условиях на территории Советского Союза. Все это я докладывал письменно через Большакова «Центру» еще до начала фашистской агрессии на Западе, в том числе и против Бельгии.

Говорить обо всем этом, о моих сомнениях другу, рискующему здесь, в центре Германии, своей жизнью, жизнью жены и многих других участников антифашистской борьбы, другу, смотрящему на Советский Союз как на силу, способную спасти человечество от всеобщей гибели, мне просто не хотелось, больше того, было нельзя. Пришлось кратко изложить те мысли, которые у меня самого возникали при обдумывании многих вопросов, связанных с военными действиями на Востоке. Вот коротко, что я счел возможным сказать: «Советский Союз никогда не нарушал своих договорных обязательств, и это тем более в таком ответственном деле, как в вопросе мира и войны. Не забудьте, что Владимир Ильич Ленин в одном из первых декретов, подготовленных им для молодого, первого государства рабочих и крестьян, провозгласил мирную политику, борьбу за мир. Я думаю, что имеющиеся у вас книги, в том числе сочинения В. И. Ленина, дал и вам возможность изучить детально этот вопрос.

Подумайте и над другим. Вы не будете отрицать того, что именно Гитлер осмелился вскоре после прихода к власти выступить конкретно против Версальского договора, решившись на ремилитаризацию Германии только потому, что он чувствовал, что империалистические государства стремятся сохранить Германию как санитарный кордон против коммунизма. Доказательством этого является то, что они принесли вопреки, возможно, своим собственным интересам в жертву Испанию, а затем Австрию, Чехословакию и Польшу. Все это было предпринято только для того, чтобы направить гитлеровские армии на Восток, против Советского Союза. Даже в период "сидячей войны", Гитлер не терял надежды заключить с Западом мир. Он знал, что своим походом на Восток заслужит себе прощение за небольшую "шутку", за желание припугнуть Великобританию и Францию. Разве не твердая вера в то, что нацистам удастся заключить мир с этими странами, оправдывает решение Гитлера подвергнуть риску своего ближайшего друга Рудольфа Гесса?

Дорогие друзья, подумайте над тем, что было бы с войной, если бы Гитлеру удалось доказать, что в СССР проводится мобилизация, на границах скапливаются армейские части, что именно Германия первой становится жертвой коммунистической агрессии. Трудно, конечно, утверждать, но можно предположить почти с полной уверенностью, что, возможно, вместо антигитлеровской коалиции возникла бы антисоветская коалиция. Не следует забывать, что сейчас в антигитлеровской коалиции на стороне Советского Союза выступают империалистические державы, то есть те державы, которые начиная с 1917 года натравливали на него Германию, а со времени прихода к власти Гитлера усилили свою политику возрождения мощной в военном отношении Германии и поощрения его планов агрессивных действий на Востоке. Не исключена, таким образом, возможность того, что при концентрации наших войск на границе Гитлеру удалось бы доказать агрессив ность Сталина, а следовательно, и необходимость создания объединенных сил стран Запада в намечаемой им агрессии».

Либертас внимательно смотрела на Харро, видимо, наблюдала его реакцию на мои слова. Харро же, дослушав, тут же сказал: «Вы правы, все могло быть совершенно в другом свете. Мы тоже, тщательно анализируя весь ход событий, приходили к заключению, что Гитлер не терял надежды, что к его высказываниям, в том числе и в книге "Майн кампф", и к проводимой пропаганде отнесутся на Западе с доверием. Это значит, что ему поверят, будто именно Сталин хочет завоевать всю Европу, а затем и весь мир, а он, Гитлер, принимает все меры к тому, чтобы не допустить претворения в жизнь этих коммунистических планов. Он рассчитывал на то, что на его сторону встанут многие государства Запада, а это должно было привести к созданию антисоветской коалиции. Однако сейчас все взоры обращены на Советский Союз, на его народ, решительно вставший на защиту своей Родины и свободы, народ, героически сопротивляющийся агрессивным силам фашизма, которые с такой легкостью завоевали почти всю Европу. Веру в могущество Советского Союза сейчас выражают многие народы. Что касается нас, немецких антифашистов, то мы считаем, что, начав агрессию против Советского Союза, Гитлер сам себе подписал смертный приговор».

«Мы – немецкие антифашисты», – сказал Харро. Всего несколько слов, а какой за ними скрывался подвиг. Из весьма скромного рассказа Харро мне стало многое известно, многое понятно. Я узнал, что группа, руководимая Харро и Арвидом Харнаком, насчитывает значительное количество людей, представляющих весьма различные слои общества. Можно было понять, что в этой организации объединились рабочие, коммунисты, беспартийные, офицеры гитлеровских вооруженных сил, работники различных министерств и правительственных учреждений, деятели культуры и искусства, науки.

Уместно было бы задать вопрос: что послужило основой для объединения немецких антифашистов, существовавших еще задолго до начала Второй мировой войны и в особенности активизировавшихся на протяжении всех военных действий, предпринимавшихся Гитлером?

В итоге нашего уже несколько затянувшегося разговора можно было бы сделать следующие выводы, объясняющие создание этих объединений:

желание препятствовать Гитлеру и его сподвижникам в проведении их бесчеловечной захватнической политики, направленной на возврат к инквизиции, а ведь к этому толкали Германию коричневые банды;

стремление в Германии действовать совместно с антифашистами порабощенных и захваченных гитлеровцами Испании и Австрии, Чехословакии и Польши, Бельгии и Нидерландов, Люксембурга, Норвегии и Дании, Франции в их борьбе за мир и дружбу народов;

желанием у себя на родине помогать всем, на кого обрушились преследования гитлеровских ищеек, гестаповцев, эсэсовцев, их мало интересовало, кто является этими жертвами – арийцы или евреи, они не верили в расовые теории Гитлера и Гиммлера и Нюрнбергские законы; они помогали чем только могли французам, полякам, чехословакам, датчанам, советским военнопленным и угнанным в Германию на каторжные работы из Советского Союза, Франции, Бельгии и других стран; они помогали английским летчикам, сбитым над Германией;

стремление нести честную пропаганду в немецкий народ, опровергающую фашистскую клевету и пропаганду, а для этого они печатали свои листовки и делали надписи на стенах, сочиняли памфлеты и разъясняли преступную политику Гитлера;

желание своим самоотверженным трудом приумножить ряды антифашистского движения.

Харро рассказывал о деятельности своей организации, и в каждом слове чувствовалось, что

он, его жена Либертас, друзья находятся на передовой великой битвы, развернувшейся на всей территоррии Европы, антифашистской битвы за мир и счастье народов.

Нет, ни Харро Шульце-Бойзен, ни Арвид Харнак, ни все разделяющие их идеи, ведущие антифашистскую борьбу, не продавали свою родину, не изменяли ей, не теряли свою честь, но хотели, чтобы те секреты гитлеровского командования, которые могли принести неисчислимые человеческие жертвы, разрушить созданные веками всенародные ценности, с целью все это предотвратить попали в руки тех, против кого намечались смертоносные удары.

Видимо понимая, что время на нашу встречу весьма ограничено, после того как мы выпили кофе, Либертас под предлогом, что ей надо заняться хозяйством, оставила меня с Харро наедине.

Оставшись вдвоем, я уже вполне открыто сообщил ему, что имел задание установить контакт с двумя параллельными резидентурами в Берлине, чтобы восстановить их прерванную связь с Москвой. К сожалению, резидента одной из них в Берлине не оказалось. Я не успел еще продолжить свою мысль, как Харро меня перебил. Он сообщил, что ему уже известно, что я встретился с радистом, предназначавшимся для этой резидентуры, передал ему программу радиосвязи и основательно обучил работе с кодом для шифрования радиограмм. Меня эта осведомленность несколько удивила, но он тут же указал на то, что их группа некоторое время тому назад установила связь с Куртом Шульце. Касаясь резидентуры Шульце Бойзена – Харнака, я сказал, что в полученном мною задании приводились три адреса трех названных по фамилии членов таковой. Помимо его фамилии, указывались еще Адам Кукхоф и Арвид Харнак. Я подчеркнул, что с двумя последними я не счел нужным устанавливать связь, так как сразу же, при первой попытке связался по телефону с Либертас, через нее обусловил встречу с ним, Харро. Харро счел мое решение правильным и просил передать в Москву, что Адам Кукхоф и Арвид Харнак продолжают нормальную жизнь и активно работают в резидентуре. Это имеет особое значение, так как у обоих обширные связи и оба приносят большую пользу. Харнак продолжает работать в министерстве и занимает одну из ведущих должностей. Что же касается самого Харро, то он просил передать, что продолжает нести службу в аппарате Геринга, а поэтому имеет доступ к весьма важным секретным материалам.

Должен указать на то, что, получив задание «Центра», я никогда не сомневался, что и не следовало приводить в радиограмме каких-либо данных о каждом из перечисленных лиц. Конечно, я не пугался возможности расшифровки радиограмм – знал, что шифр не поддается расшифровке. Я всегда считал, что текст должен быть по возможности наиболее коротким.

Харро был очень доволен тем, что я ему передал программу прямой радиосвязи с Москвой. Из разговора с ним я мог понять, что шифровальный код у них имеется и они умеют им пользоваться. Во всяком случае, этого вопроса он не коснулся, а «Центр», давая мне задание на поездку в Берлин, тоже поручал передать шифровальный код только Альте.

Из моих встреч с Куртом Шульце и Харро Шульце-Бойзеном я мог понять, что они ждали приезда представителя из Москвы, но что прибудет представитель из Бельгии и когда именно – не знали. Я был убежден, что у них никакой связи с Москвой после начала агрессии Германии против Советского Союза не было. Кстати, это можно прочитать и в нашей прессе. В то же время в некоторых публикациях за рубежом прямо указывается, что Берлин был предупрежден о моем прибытии. Так, например, даже Грета Кукхоф, жена писателя Адама Кукхофа, в своей публикации «Опасность ходила за каждым» прямо указывает, что ждут приезда в Берлин представителя из Брюсселя, которому сообщены три адреса (в сокращении публикуется в сборнике «Наши жертвы были не напрасны». М.: Политиздат, 1988. Т. 2. С. 142; полная публикация под заглавием «Воспоминания участницы движения Сопротивления» помещена в журнале «Новая и новейшая история». 1977. № 3. с. 89).

Оставшись вдвоем, мы еще обменялись рядом вопросов, и каждый из нас пытался дать на них необходимые ответы. Однако основным, самым главным в нашей беседе явилось то, что мне была сообщена для передачи «Центру» информация, содержащая весьма важные разведывательные данные.

Перед тем как записать, понимая важность наиболее точного доклада по всем затронутым вопросам «Центру», я принял решение сделать это с помощью симпатических чернил, рецепт которых был рекомендован «Центром». И вот я вместе с Хоро очень быстро приготовил эти чернила. Запись, сделанная ими, становится четкой, хорошо видимой только после тщательного нагревания, иногда даже е помощью утюга, или смачивания тоже заранее приготовленным химическим составом. Я носил с собой в обычной коробочке из-под капсул с порошком от головной боли одну или две особые капсулы, в которые насыпал порошок для изготовления указанных чернил и затем запаивал в капсулу. Я всегда имел с собой специально купленную «вечную» ручку со стеклянным пером. Она была очень удобна для пользования симпатическими чернилами и промывки после использования.

Итак, я был готов внимательно слушать все, что Хоро считал нужным передать в «Центр», делая соответствующие записи в моем блокноте. Должен немного отвлечься и указать на довольно неприятную деталь. Записывая все услышанное, из предосторожности я несколько условно зашифровывал текст. И вот, вернувшись в Брюссель, собираясь подготовить радиограмму в «Центр», взяв в руки блокнот, к моему ужасу, обнаружил, что записи, сделанные этими бесцветными чернилами, видимо под влиянием тепла в вагоне, а быть может, и в гостинице, проявились. Я невольно подумал о том, что могло бы случиться, если бы на границе таможенники или пограничники, проявив большую бдительность, обратили внимание на этот блокнот и перелистали его страницы. К счастью, этого не произошло. Правда, это обязало меня задуматься над дальнейшим использованием симпатических чернил и возможностью приобретения более качественных.

Часть из данных, несмотря на столь давний срок, попытаюсь восстановить и привести ниже.

Приводились точные данные о потерях немецкой авиации в первые месяцы после начала гитлеровской агрессии против Советского Союза, о затруднениях немецкого командования в связи с заменой сбитых самолетов новыми. Имелись данные и о количестве боевых самолетов германской авиации к началу войны против Советского Союза и о их месячном производстве.

О раскрытии захваченного немцами Петсамо, дипломатического кода, применяемого посольствами и консульствами Советского Союза, находящимися за рубежом. При этом подчеркивалось, что умение пользоваться существующими кодами всеми признано непревзойденным, а они никем практически к этому времени не подвергались расшифровке.

Агентам Канариса в Лиссабоне удалось завербовать руководителя разведки (БСРА) комитета, возглавляемого в Лондоне Шарлем де Голлем, Пасси.

Германия испытывает значительные трудности в обеспечении горючим боевой авиации, мотомехчастей, танков и автотранспорта.

Особо важным, с моей точки зрения, было сообщение о том, что Гитлер и его командование решили изменить ранее принятый план весенних военных действий на 1942 г. против Советского Союза. По новому плану основной удар немецких армий должен быть сосредоточен не на Москве, как это планировалось ранее, а в направлении Кавказа с целью захвата Майкопа. Были предусмотрены и военные действия близ Кавказа и ведущих к нему районов. Ставилась цель уничтоже ния Советской армии западнее Дона, чтобы захватить нефтеносные районы Кавказа и перейти через Кавказский хребет.

Сообщение о местонахождении ставки верховного главнокомандующего вермахта.

Только документально, по архивным материалам Главразведупра Генерального штаба Советской армии можно точно установить все вопросы, входившие в переданную через меня в «Центр» информацию, собранную Харро Шульце-Бойзеном и его товарищами. Сейчас я хочу подчеркнуть, что все эти сведения я передал в «Центр» сразу же после моего возвращения в Брюссель, но не позднее первой декады ноября 1941 г.

Степень важности всех этих сообщений должна быть доказана документально. Во всяком случае важность сообщения о планируемом наступлении весной 1942 г. на Кавказ доказуема хотя бы тем, что, как мне стало известно из печати, директива Гитлера главному командованию сухопутных сил о подготовке операции против Кавказа была подписана и издана 11 ноября 1941 г., то есть после того, как Хоро сообщил об этом мне, а я доложил «Центру».

Считаю особо важным подчеркнуть, что на основе многих публикаций в печати я узнал, что о директиве Гитлера впервые было сообщено начальником Генерального штаба сухопутных сил начальникам штабов соединений Южного фронта только 13 ноября 1941 г., подробные указания были даны только 5 апреля 1942 г. в директиве № 41 Главнокомандующего вооруженными силами о летнем наступлении группы армий Юг.

Жизнь показала, что эта информация была правильной и весьма значимой. Именно ей за рубежом продолжают уделять значительное внимание.

Я позволю себе сослаться даже на весьма спорную по своей правдивости книгу французского писателя Жиля Перро. Он пишет, что «12 ноября 1941 года, время поможет тому, чему не помогло расстояние, и радиограмма из Брюсселя не затеряется в корзине какого-нибудь полевого штаба, а войдет в историю» (Жиль Перро. Красная капелла. М.: ДЭМ, 1990. С. 59). Приводится текст моей радиограммы от имени Хоро, извещающей о готовящемся наступлении на Кавказ. Подлинность содержания у меня несколько вызывает сомнение. Мне неизвестно, откуда Жиль Перро получил приводимую телеграмму. Важно то, что он подтверждает, что она была направлена в начале ноября 1941 г.

Меня крайне удивило, что в «Истории Второй мировой войны 1939–1945 гг.» (М.: Воениздат МО СССР, 1975. С. 112) указывается: «23 марта 1942 г. органы госбезопасности сообщили в Государственный комитет обороны: "Главный удар будет нанесен на южном участке с задачей прорваться через Ростов к Сталинграду и на Северный Кавказ, а оттуда по направлению к Каспийскому морю. Этим путем немцы надеются достигнуть источников кавказской нефти..."»

Эта версия повторялась неоднократно и в прессе. Читатель легко сможет понять мое состояние после прочтения того, что о готовящемся наступлении на Кавказ «чекистам удалось узнать только в марте 1942 года». В чьих интересах роль сообщения Хоро умалчивалась?

Предупреждение Хоро о том, что Канарису удалось завербовать Пасси, имело значение не только для советской разведки, но и для Комитета свободной Франции, для французского движения Сопротивления. Могло появиться сомнение, заключающееся в том, что разведданные, получаемые от французских разведчиков и бойцов движения Сопротивления в Лондоне, могут стать достоянием немецких спецслужб. Это я учитывал тоже в своей разведывательной деятельности вплоть до возвращения 7 июня 1945 г. в Москву.

Мне пришлось услышать от Хоро много не только интересных, но и весьма ценных данных. В том числе представилось значимым и то, что он совершенно невзначай подтвердил, что Германия в военных целях широко использует военную промышленность не только всех своих сателлитов, но и оккупированных ею стран.

В процессе беседы с Хоро мне становилось все более понятным, почему «Центр» придавал такое большое значение группе антифашистов, возглавляемой Харро Шульце-Бойзеном и Арвидом Харнаком.

Сейчас память не позволяет восстановить все, что Хоро сообщал мне, в том числе и о месте нахождения ставок Гитлера и Геринга, о подготовке нового артиллерийского оружия, новых боевых самолетов, о подготовке химической войны против Советского Союза и многое-многое другое.

Ранее я встречался с различными разведчиками, с людьми, передававшими мне информационные и разведывательные данные, со своими агентами с помощью моих связистов. Это тоже были люди, которые хотели действительно помочь союзникам, иногда и даже непосредственно Советскому Союзу. Некоторые из них даже не спрашивали, кому передают сведения, догадываясь, что все это попадает в руки какой-то разведки, они делали это потому, что хотели освобождения Бельгии и Нидерландов, Франции. Причиной, толкавшей их к этим действиям, являлось и то, что одно время лондонский Комитет свободной Франции и руководители различных групп движения Сопротивления видели перед собой основную задачу – передачу разведывательных данных в Лондон. Думаю, что собранные мною в свое время сведения позволяют даже предположить, что правительство Великобритании и Комитет свободной Франции призывали временно воздерживаться от активных вооруженных, террористических действий против оккупантов, ограничивая свою задачу только сбором разведывательных данных.

В Берлине я увидел совершенно других людей. Многие из них занимали солидное положение, были материально вполне обеспеченными. У них было, безусловно, все впереди, а они рисковали всем, своей жизнью, и никто из них никогда не просил о какой-либо помощи со стороны советских разведывательных служб и ни о чем другом.

Уже было довольно поздно. Мы старались говорить коротко, но четко. Неожиданно Харро, немного повернувшись в сторону двери, попросил Либертас вернуться и присоединиться к нам, так как их гость скоро должен был их покинуть. Либертас незамедлительно, как всегда улыбаясь, вошла в комнату и обратилась к нам с вопросом: «Успели посекретничать, пока я мыла посуду?» Она села за стол и предложила кофе, который успела уже приготовить.

На этом можно было и закончить, но появился еще весьма важный факт в нашем разговоре. Не называя имени, Харро упомянул, что им повезло и в том, что один их друг побывал в Советском Союзе, и не один раз. Это помогло многим из движения, возглавляемого Харро Шульце-Бойзеном и Арвидом Харнаком, лучше понять значение заключенного между Германией и СССР договора о ненападении, то есть то, кому он должен был в первую очередь служить.

Харро указал, что один из членов группы, получив еще в 1931 г. экономическое образование (я позволю себе привести правильную фамилию этого человека, которую я узнал значительно позже: это был Арвид Харнак), став сторонником так называемой гиссенской школы (позже я узнал, что это было направление, представленное профессором Фридрихом Ленцем, которое заключалось в «принципе всеобщего планирования в хозяйстве без эксплуатации», то есть представленное в виде советских пятилетних планов), был участником создания «Общества по изучению советского планового хозяйства» («Арплан»). Вот именно 23 члена этого общества (экономисты и инженеры), в том числе и Арвид Харнак, в августе 1932 г. совершили поездку по индустриальным центрам Советского Союза. Возможно, именно после этой поездки, как иногда встречается в прессе, Советская Россия явилась для Арвида Харнака путеводной звездой. Он становится убежденным сторонником мнения, что преодолеть экономический кризис в Германии можно только изученным их группой путем советского планового хозяйства.

В ноябре 1939 г. Арвид Харнак вновь посетил Советский Союз в составе правительственной делегации (уже гитлеровской Германии). В Москве эта делегация вела переговоры по вопросам, связанным с развертыванием внешней торговли между этими странами.

Вернувшись, Арвид Харнак утверждал, что в Москве гитлеровцам не верят. Именно поэтому, стремясь выиграть время, необходимое на подготовку к обороне страны, Советы добивались зак лючения с Германией договора о ненападении.

Видимо, именно на эту поездку Арвида Харнака в Советский Союз ссылался Харро в беседе со мной, утверждая, что договор о ненападении между Советским Союзом и Германией вызвал у многих антифашистов чувство облегчения. Они осознавали необходимость для Советской России выиграть время для дальнейшего мирного развития и укрепления своей обороноспособности. Говоря об этом, Харро, однако, подчеркнул, что его друзья отлично понимают, что договор не вечен и гарантирует мир между обоими государствами на ограниченное время. По его мнению, трудно было заранее предвидеть, как долго нацисты будут соблюдать договор.