Текст книги "Разведка - это не игра. Мемуары советского резидента Кента."

Автор книги: Анатолий Гуревич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 40 (всего у книги 83 страниц)

ГЛАВА XVII. Нюрнберг. Прага

Приближался Нюрнберг. Надо было собирать вещи. На столике в купе у меня лежала только французская книга, которую я вынул из чемодана вскоре после посадки в поезд еще в Брюсселе, так как я рассчитывал ее «читать», не зная еще, какие у меня будут словоохотливые, интересные попутчики. В действительности эту книгу я должен был «подарить» в Берлине. Она являлась составной частью для применения кода при шифровке радиограмм, направляемых в «Центр» одной из берлинских резидентур, возглавляемой Альтой. Обучить работать с этим шифром должен был именно я.

Побрился, сложил чемодан, позавтракал и ждал встречи с этим старинным германским городом. Мне уже пришлось много слышать о нем, подробно изучать путеводитель. Очень хотелось узнать, чем он живет, посетить исторические места.

Благодаря буржуазной печати Франции, Бельгии и ряда других стран Нюрнберг превратился в город с нарицательным именем. Именно здесь осенью 1935 года фашистский рейхстаг принял ряд законов, встревоживших мировую общественность.

Так называемые законы, или, как их чаще называли, декреты, были направлены на избавление «чистой расы» от всех неугодных, людей другой «расы», живущих в Германии. Борьба за так называемую расовую чистоту была не случайной. Уже тогда Гитлер задумал для достижения своих целей, направленных на превращение Германии в мировую империю, разделаться с теми немцами, которые, по его мнению, могли представлять опасность для нации.

Признаюсь, в те годы я многого не знал. Более детально я узнал от Отто Баха, которого я уже упоминал. Я вспомнил его рассказ, читая книгу Г.Л. Розанова «Германия под властью фашизма» (1939), изд. ИМО, 1961. с. 200. Именно Отто Бах подчеркнул, что первые шаги в направлении очищения немецкой расы от неугодных его политике лиц были предприняты гитлеровцами еще в июле 1933 года, то есть вскоре после прихода к власти самого Гитлера и его партии. Тогда в бюллетене рейха (Reichsgesetrllatt, 1935 г. Т. 1) был опубликован закон, в соответствии с которым гитлеровцы могли лишить немецкого гражданства лиц, получивших его в период 1918–1933 гг., и немцев эмигрантов-антифашистов.

Теперь же, после принятия Нюрнбергских законов, все население Германии делилось на две категории: имперских граждан и имперских подданных. В рамках закона это гласило: «Имперским гражданином является только подданный немецкой и немецко-родственной крови, который доказывает своим поведением, что он желает и способен верно служить немецкому народу и империи».

В Бельгии, говоря о судьбе немецких евреев еще задолго до ее оккупации фашистами, всегда указывали на то, что Нюрнбергский закон был направлен, прежде всего, против них.

В действительности же, как выяснилось позднее, права евреев в Германии законодательно урезались, а по сути, полностью исключались. Это в еще большей мере обусловливалось специальным разъяснением к закону от 15 сентября 1935 г., датированным 14 ноября 1935 г. В нем прямо говорилось, что «еврей не может быть имперским гражданином; он не имеет права голоса в политических делах и не может занимать общественных должностей».

В те годы никто за границей Германии не знал, что автором этих нюрнбергских законов был советник фашистского министерства внутренних дел Ганс Глобке. Тот самый Глобке, как я узнал значительно позже, который после войны и образования ФРГ долгое время занимал пост статс-секретаря ведомства федерального канцлера – личного политического штаба Аденауэра и был вынужден покинуть этот пост только в результате возросшего всеобщего возмущения.

Гитлер и Геббельс широко рекламировали свою ненависть к евреям, объявляя их национальным несчастьем Германии. Для облегчения «всенародной» травли евреев заставили носить желтые шестиконечные звезды с четко написанным на них на немецком языке словом «еврей».

После оккупации других стран, в том числе Бельгии и Франции, оккупационные власти стали применять законы и там. Для себя я сделал вывод, что и в Германии, видимо, не все немцы одобряют антисемитские законы.

Мне не хотелось бродить по чужому, гитлеровскому, городу в одиночестве. Поэтому еще в Брюсселе я предусмотрительно приобрел специальный талон, дающий право пользоваться экскурсоводом. Естественно, зная полицейский характер рейха, я мог предположить, что в качестве экскурсовода мне, иностранцу, могли приставить гестаповца, хотя в данном случае это было даже и выгодно. Приставленный ко мне шпик смог бы легко убедиться, что коммерсанта, как всякого честного иностранца, интересует история и достопримечательности города. Я, приехав в Нюрнберг, не искал никаких связей, не вел никаких крамольных разговоров. Сам же факт заказа индивидуального экскурсовода доказывал и то, что я располагал достаточными средствами.

В филиале агентства «Митропа», куда явился с купленным талоном, меня уже ждали. Копия выданного в Брюсселе талона находилась здесь же. Я был крайне удивлен, что мне сразу же представили молодую, со вкусом одетую немку, которая назвала себя Эрной. Она, мило улыбаясь, сказала:

– Мне поручено сопровождать вас и показать достопримечательности нашего города. Заранее могу сказать, что он очень нравится всем туристам, – скромно продолжая улыбаться, сказала Эрна и спросила, с чего бы я хотел начать.

Естественно, я в свою очередь попытался Эрне представиться с достоинством, соблюдая принятый порядок. Для этого я вручил ей свою визитную карточку, на которой на немецком и французском языках были отпечатаны имя и фамилия, название фирмы и должность, служебный адрес и номер телефона в Брюсселе.

Затем, тоже улыбаясь, я сказал Эрне:

– Хотелось бы начать знакомство с городом с завтрака в хорошем кафе или ресторане.

Завтракали вместе. Я использовал свои талоны от продовольственных карточек, так как, несколько смутившись, едва мы сели за стол, Эрна предупредила, что будет пить только кофе, она не носит с собой продовольственных карточек. В очень уютном кафе было мало народу, и, отвечая на просьбу Эрны, официант обслужил двух молодых веселых посетителей очень быстро.

Эрна очень хорошо знала французский язык, но была довольна, даже рада, узнав, что я владею немецким. Хорошо позавтракав, мы приступили, словами Эрны, к «работе».

После совместного завтрака и начавшейся прогулки по городу, посещения храма святого Лаврентия отношения между экскурсоводом и мною становились все более и более дружескими. Я узнал, что Эрна еще никогда не покидала Германию, а поэтому, укрепляя зародившуюся дружбу, я «решил пригласить ее» в Бельгию, чтобы мы смогли также вместе побывать во Франции и Нидерландах. Смеясь, я даже сказал, что в этих странах экскурсоводом буду только я. Подчеркнул, что ее приезд был бы более желательным после окончания войны, конец которой, несомненно, приближается с каждым днем, а неминуемая победа над Россией принесет и окончательную победу рейху.

Слушая, внимательно посмотрев мне в глаза, Эрна совершенно неожиданно удивленно спросила, неужели я верю в то, что говорю. Она сказала, что ее родной брат воюет на Восточном фронте. Если раньше, из Франции, где он тоже воевал, приходили вполне веселые письма, то сейчас – очень грустные. Показав мне на встречавшихся калек и еще не оправившихся раненых с повязками, она заметила, что фюрер, да и большинство немцев не думали даже и предположить, что русские с такой силой будут сопротивляться, защищать свою страну. В Германии многие были убеждены, что, покорив столько стран, имея такую передовую и могучую военную технику, германская армия сумеет полностью уничтожить вооруженные силы, состоящие из малограмотных «диких русских». Сейчас многие, кто в этом был убежден, уже начинают сомневаться, а мать Эрны, плача и причитая, теряет веру в то, что вновь увидит своего любимого сына живым и здоровым.

Признаюсь, что столь откровенное признание молодой немки почти незнакомому иностранцу просто поразило меня. Другое дело, когда об этом приходилось слышать из уст полупьяных офицеров или охмелевших деловых людей, с которыми я был связан в Бельгии по линии моей фирмы, но здесь, в Германии, где, как я был убежден, все находились на подозрении гестапо, где все постоянно боялись агентов или «слухачей» тайной полиции...

Думать, что Эрна сразу отнеслась ко мне как к другу, которому все можно было доверять, вряд ли я мог. В то же время подобные рассуждения заставляли меня, разведчика, задумываться над многими вопросами, в том числе над тем, многие ли немцы так думают, как она говорила? Не пыталась ли Эрна, возможно как тайный агент гестапо, меня подловить? Неужели она прониклась ко мне доверием? Мысленно отвечая на них, я успокаивал себя тем, что наши разговоры с экскурсоводом и сам факт спокойного ознакомления с городом могли быть использованы только мне на пользу!

После съеденного на скорую руку обеда с рейнским вином, еще до посещения плаца молодые люди, Эрна и я, уже перешли на «ты», и мне все больше казалось, что между нами сложились действительно дружеские отношения.

Задумчиво и грустно, как бы продолжая ранее начатое повествование, она тихо рассказала мне, как в те дни, когда в городе появлялся Гитлер, когда проводились съезды, парады и митинги, уже за несколько дней до этого Нюрнберг буквально наводняли гестаповцы, нацисты, состоящие на службе в СД и СС. Видимо, местных сил для поддержания порядка и обеспечения безопасности при появлении фюрера не хватало. В те дни многие местные жители, по ее словам, старались даже не выходить на улицу из дома. По городу мчались автомашины, полицейские на мотоциклетах, наполняя улицы воем и шумом. Наиболее «сознательные» нюрнбергцы надевали на себя все лучшее, прикрепляли значки и повязки со свастикой. Оказавшиеся в эти дни на улицах горожане демонстративно громко приветствовали друг друга, выбрасывая вперед и несколько вверх руки, крича: «Хайль Гитлер».

Вспоминая свое детство, Эрна рассказывала, что ее особенно пугали вечерние и ночные крики шумной толпы, заполнявшей улицы. Здесь гитлеровцы любили устраивать частые факельные шествия, к которым далеко не все немцы во всей Германии могли привыкнуть и которые даже вызывали какую-то тревогу. Многие не могли забыть то, что произошло 30 июня 1934 г. в «ночь длинных ножей», когда погибло много немцев, в том числе и сподвижников Гитлера, таких как Рем.

Я попытался задать Эрне вопрос: почему Гитлер еще до полного прихода к власти избрал Нюрнберг в качестве места своих самых различных оргий, называемых съездами, парадами, митингами? На этот вопрос Эрна не могла дать ответ. Я тоже не мог понять это много лет. Вразумительный ответ я нашел в книге А.И. Полторака (с. 17–18). Оказывается, «гитлеровцы признавали три германские империи. Первой они считали Священную Римскую империю, второй – ту, которую создал в 1871 году Бисмарк. Основателя третьей тысячелетней империи нацисты считали себя. И поэтому Нюрнберг стал партийной столицей нацистов».

Значит, Гитлер, стремясь к своему возвеличиванию и доказывая свою историческую роль благословленного Богом руководителя новой империи, как бы перебрасывая мост в историю, следовал «Золотой булле» Карла IV, предписывавшей императорам проводить торжественные первые сеймы, как я уже указывал, именно в Нюрнберге.

До отхода поезда уже оставалось очень мало времени. Надо было спешить на вокзал.

Эрна и я, ускоряя шаг, почти уже подошли к вокзалу. Вдруг она очень вежливо, улыбаясь, мило поздоровалась с пожилой женщиной, на груди которой была желтая шестиконечная звезда с надписью: «Еврей». Нет, не сама встреча с женщиной, отмеченной желтой звездой, удивила меня, таких можно было встретить повсюду. Видя приветствия, которыми обменялись женщина и Эрна, я невольно вспомнил, как утром в бюро по выдаче продовольственных карточек меня поразило, что девушки, выдававшие карточки, очень вежливо обращались с евреями. Сделав удивленное лицо, я спросит Эрну: разве среди ее знакомых есть и евреи? Мне казалось, что я думал, что в Германии евреев уже почти нет, а изгои подвергаются преследованию и их осталось очень мало.

Эрна грустно, именно грустно спросила меня: «Вы ведь католик, но я заметила, что вы относитесь к протестантам и их храмам с достаточным уважением. Эта старенькая еврейка была близкой подругой моей бабушки. Они с детства дружили, любили друг друга и никогда не задумывались о существующей между ними разнице в вероисповедании». Подумав, добавила: «Правда, сейчас обстоятельства сложились так, что домой мы ее больше не приглашаем».

Эрна не сказала больше ни слова, но мне показалось, что и мой экскурсовод не может понять сущности расовой теории нацистов.

Подойдя к вокзалу, Эрна внезапно попросила разрешения проводить меня к поезду. Уже давно закончилось время, отведенное ей для работы в качестве экскурсовода, а Эрна на это не обращала никакого внимания.

Меня опять-таки удивило ее отношение ко мне. Я ничего не ответил. Улыбнувшись и посмотрев ей в глаза, я прижал к себе плотнее ее руку. Я вел свою попутчицу уже давно под руку.

Получив свой багаж в камере хранения, найдя свой поезд, вошел вагон, занял свое место и быстро вернулся на перрон к ожидавшей меня Эрне. Пассажиров было мало. Особенно штатских. Больше было офицеров вермахта СС и СД. Встречались на перроне и рядовые немцы, но они ехали в других вагонах.

Я еще раз тепло поблагодарил Эрну не только за интересный рассказ о городе и его истории во время проведенной со знанием экскурсии, но и за приятно проведенное в ее обществе время. Я еще раз попросил ее в удобное, мирное время воспользоваться адресом, указанным на врученной ей при нашем знакомстве визитной карточке.

Немного смутившись, Эрна попросила меня записать и ее адрес, чтобы мы могли продолжить наше знакомство и я мог ей писать. Она добавила, что ей было очень приятно познакомиться с первым в ее жизни южноамериканцем. Жаль только, что мы могли уделить друг другу так мало времени.

В непринужденной беседе прошли последние минуты моего пребывания в Нюрнберге в ожидании отхода поезда. Надо было уже прощаться. Я крепко пожал протянутую мне руку и поцеловал ее. Что произошло затем, я не мог точно определить. Эрна и я крепко поцеловались. Удивление у меня вызвало только одно, что инициатором этого поцелуя был не я, а Эрна.

Еще несколько минут, продолжая стоять на перроне и немного проследовав за отходящим поездом, милая Эрна провожала меня весьма элегантным взмахом руки. Мы расстались. Вскоре в туалете я сжег записанный адрес Эрны. В моем положении он был ни к чему.

Поезд набирал скорость. В купе кроме меня было еще три пассажира. Один в штатском, а два других – офицеры вермахта, майор и подполковник.

Первым начал разговор подполковник. Посмеявшись, он очень мило сказал, что, видимо, его попутчику очень не хотелось расставаться с очаровательной девушкой. Поняв, что речь идет обо мне, я, тоже улыбаясь, выразительно развел руками, показав тем самым, что разлука не зависела от меня и была действительно не в радость.

Завязалась общая беседа, в которой я почти не принимал никакого участия, так как затрагиваемые в ней вопросы меня «абсолютно не интересовали», а кроме того, я в них мало разбирался. Немцы обменивались мнениями о последних событиях на Восточном фронте. Я понял, майору вскоре надо было вернуться в Россию. Признаюсь, я впервые услышал столь значимую оценку партизанского движения в Советском Союзе, которое оказывает всяческое сопротивление на завоеванных уже территориях России.

Не обращая никакого внимания на то, что среди них находится иностранец, попутчики высказывали свои мысли довольно откровенно.

Они высказывали мысль, что поход на Восток не похож на легко одержанные победы до того, как немецкая армия начала его. Они подчеркивали, что на Западе и даже в Чехословакии и Польше их успехи были достигнуты гораздо в более короткие сроки, чем они могли предполагать. Несмотря на то, что начало военных действий Германии на Востоке для русских было, видимо, полной неожиданностью, и они терпели поражение за поражением, все же воевали в большинстве своем отменно, а сейчас только начинают оправляться от неожиданных ударов. Свидетельством этому являются битвы под Москвой и Ленинградом.

Майор рассказывал, что, участвуя в военных действиях во Франции, он убедился, что немецкая армия обладает прекрасной организацией, боевым духом, хорошо вооружена и обеспечена значительными транспортными средствами, не говоря уже об авиации. Французы не оказывали немецкой армии существенного сопротивления, видимо чувствуя свою обреченность. Другое дело на Востоке. Здесь все говорило за то, что Россия будет побеждена в невиданно доселе короткий срок. Так думало не только верховное командование вермахта, но и большинство офицеров. Это мнение они смогли внушить и большинству рядовых солдат. На деле же все говорит за то, что Германия одержит победу в России не скоро, после длительных, тяжелых, упорных и кровопролитных боев с большими потерями.

Присутствующий штатский добавил, что русские всегда были хорошими солдатами, но фюрер и его окружение, командование вермахта думали, что «большевики не сумеют в данных условиях поднять русских воевать за Советы. Вот именно этого можно было ожидать, а оказываемое в действительности сопротивление представляет собой весьма странное явление.

Я «безразлично» смотрел в окно и не только не участвовал лично в разговорах, но и «не проявлял к ним никакого интереса». Подполковник, заметив состояние своего попутчика, иностранца, решил вновь продемонстрировать свое к нему доброе отношение. Улыбаясь, он повторил то, что я уже слышал: «Вы не можете забыть вашего расставания с очаровательной девушкой?» Он призвал меня успокоиться и отвлечься от тяжелых мыслей.

Вскоре проводник предложил чай, но без сахара, и все собравшиеся в купе решили закусить. Я предложил отпробовать арденского окорока и открыл баночку марокканских сардин. Все оживились, в особенности после того, как я вынул из чемодана еще не допитый плоский флакон коньяка «Мартель».

За веселыми разговорами прибыли в Прагу, претерпев по пути очередную, правда на этот раз несколько более строгую, проверку документов между Германией и протекторатом. Уже готовясь к скорому выходу из вагона, я мимолетно высказал тревогу, вызванную тем, что в Прагу еду впервые, города не знаю и смогу ли найти такси. Подполковник откликнулся мгновенно и поинтересовался, знаю ли я, где могу получить пристанище, так как все гостиницы буквально переполнены.

Уже к этому времени мои попутчики знали, что я коммерсант, президент бельгийского акционерного общества и совершаю путешествие в интересах моей фирмы и поддерживающих с ней деловые отношения интендантуры вермахта и организации ТОДТ. Они, видя мой паспорт, который я предъявлял пограничникам, поняли, что я иностранец, а после моего уточнения узнали, что я уругваец.

Услышав заботливый вопрос подполковника, я ответил, что оказался настолько предусмотрительным, что еще в Бельгии в бюро путешествий «Митропа» забронировал для себя соответствующий номер в гостинице «Штраубек», а также билет в театр и на концерт, экскурсию по городу.

Подполковник знал хорошо эту гостиницу и одобрил сделанный мною выбор, так как гостиница, по его словам, очень удобно расположена, в самом центре Праги, и пользуется хорошей репутацией. Больше того, он предложил мне не волноваться и даже не пытаться заполучить такси, так как его должны встретить на автомашине и он с большим удовольствием по пути подвезет меня. Это действительно успокоило, и я с пылко высказанной благодарностью охотно принял его предложение.

Выйдя из вагона, подполковник и я, попрощавшись с нашими попутчиками, направились к месту, где должна была находиться автомашина. Мне повезло, она действительно ждала подполковника, и, усевшись, мы двинулись в путь. Шофер был предупрежден, что меня следует высадить у гостиницы «Штраубек». Не исключено, что по каким-то признакам я понравился подполковнику, и он набросал на кусочке бумаги свои служебный и домашний телефоны, предупредив, что при необходимости готов будет в чем-либо помочь, а если у меня будет время, то он не против и встретиться.

Так удачно началось мое пребывание в Праге. Однако меня не покидал вопрос: что будет дальше?

Мое прибытие в гостиницу не явилось неожиданностью. Действительно, бюро путешествий «Митропа» забронировало для меня «апартаменты» и, как подчеркнул портье, мне предоставляется хороший номер в стиле Людовика XV.

Как в былые добрые времена, мой небольшой багаж доставили в номер. Портье, открыв дверь, передавая мне ключи и включив свет в небольшой прихожей, гостиной, спальне и очень привлекательной ванной комнате, вежливо поинтересовался, не нужно ли мне чего. Я ответил с благодарностью, что уже успел с моими попутчиками хорошо поужинать в вагоне поезда, но не откажусь от бутылки хорошего пива, славившегося во всем мире. Портье улыбнулся, пообещал прислать, но... подчеркнул, что сейчас идет война, и она отразилась на качестве пива тоже. Портье был очень рад и благодарен мне за то, что я угостил его хорошей сигарой.

Вскоре мне принесли бутылку пива. Немного выпив и убедившись в правоте сказанного мне портье, уставший после дневной прогулки по Нюрнбергу и поездок, я решил побыстрее принять ванну и лечь спать.