Текст книги "Разведка - это не игра. Мемуары советского резидента Кента."

Автор книги: Анатолий Гуревич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 83 страниц)

Наш город мог неожиданно подвергнуться проверке высшим начальством из Москвы. Иногда они присутствовали на учениях. Мне запомнились двое таких проверяющих. Это были начальник Управления ПВО РККА Медведев, а с 1934 г. Сергей Сергеевич Каменев.

Они не только проверяли в/ч ПВО города и батальоны, крупные предприятия, штабы ПВО города и районов, но и останавливали свое внимание и на бомбоубежищах, обмывочных пунктах, больницах, мобилизационных пунктах и т.д. Так, например, несколько в стороне от улицы Стачек была выстроена большая баня. Во время войны она должна была быть обмывочным пунктом. И вот как-то при очередном посещении Ленинграда и нашего района, посетив уже ряд объектов, начальник ПВО страны Медведев остановил свое внимание и на ней. Казалось, что все было нормально, но, тем не менее, он остался проверкой недоволен.

Я задумался, чем оно могло быть вызвано? Спросить об этом у столь высокопоставленного начальника мне казалось непозволительным. Когда кончилась проверка и начался обеденный перерыв, я присоединился к части проверявших, прибывших вместе с Медведевым из Москвы. Я спросил их, в чем причина недовольства Медведева. Мне ответили, что важно обеспечить организованность в действиях на объекте, предусмотренных утвержденным планом. Для этого на бане надо было предусмотреть четкие указатели. Например, обмывочный пункт, вход, стрелкой указать раздевалку, место сдачи белья и одежды для дезинфекции, дальнейшее продвижение к обмывочному пункту, выход и проход к месту выдачи продезинфицированных белья и одежды, комната отдыха, туалеты и, наконец, выход на улицу.

Это я усвоил тут же и по каждому объекту районного подчинения, в том числе для школ, превращенных в мобилизационные пункты, бомбоубежищ и т.н. разработал четкий список необходимых указателей и обеспечил их изготовление в достаточном количестве. В этом мне помогли учащиеся старших классов школ на уроках графики, черчения.

Правильность данного мне совета полностью оправдалась. При очередном приезде в Ленинград и посещении нашего района Медведева очень обрадовали размещенные на нужных местах указатели.

Сейчас мне хочется несколько отступить от деловой части воспоминаний, остановиться на личных переживаниях юности, которые тоже оказали определенное влияние, вернее, определенную помощь в моей работе разведчика, в моей тяжелой жизни.

Может показаться смешным то, что испытывала моя мать в годы моей работы в штабе ПВО Нарвского, а после убийства С.М. Кирова – Кировского района. Она была предельно недовольна моей загруженностью на работе, потому что дети, сыновья наших друзей, мои сверстники и друзья, все имели девушек, с которыми ходили в театр, на танцы, веселились, пели, а я не следовал их примеру. Я не имел для этого никакой возможности. Рабочий день мой начинался, как правило, в 8 часов, заканчивался часов в 18 с таким расчетом, чтобы, немного отдохнув дома, даже, возможно, немного поспав, я должен был собираться, готовиться к ночной работе и несколько позднее выезжать на проверки объекта.

Возвращался иной раз в 4 и даже в 5 часов утра. Оставалось немного времени для сна и отдыха, и надо было отправляться на работу. Когда же было ухаживать за девушками, танцевать, плясать, петь? Некогда было. Часто приходилось работать и в выходные дни. Так складывалась моя юность.

Не могу не указать на то, что и в штате райсовета РКиКД, и даже в нашем штабе были очень симпатичные девушки, которые, скорее всего, не отказали бы мне в возможности ухаживать за ними. И вот в этом случае на мое воспитание повлиял Николай Федорович Нионов. Он мне сказал: «Учти на всю жизнь мой совет. Никогда не позволяй себе влюбляться, ухаживать за девушкой, находящейся в твоем подчинении, и даже той, которая работает с тобой в одном учреждении, на одном предприятии. Это может нехорошо отразиться на твоей работе!»

Я остановился на этом вопросе, может быть, несколько слишком подробно, но все это – привычка со времени моей юности, желание следовать советам моего, по существу, первого начальника – продолжалось и позднее в течение многих лет, да проще сказать, на протяжении всей моей жизни. Так было во время моей службы в штабе ПВО, в спецчасти РЖС, во время учебы в институте, а в особенности во время моего участия в национально-революционной войне в Испании, где я находился большую часть времени на подводной лодке, на флоте или на фронте, на полигоне пристрелки торпед. В особенности этот навык мне пригодился во время моей зарубежной разведывательной работы. Это нашло продолжение и уже в послевоенные годы.

Нет, я не собираюсь осуждать тех советских добровольцев в Испании, которые влюблялись в действительно очень привлекательных испанок, тем более что большинство из них очень дружелюбно относились к нам, прибывшим издалека для защиты их народа от мятежников и итало– германских интервентов. Но мне казалось, что во время военных действий надо думать о будущем, о судьбе той, которая оказалась в центре твоей любви. Это должно было сдерживать чувства в отношении испанок.

В особенности легкость проявления чувства влюбленности или любви должна была быть совершенно недопустимой в условиях многолетней нелегальной разведывательной деятельности за рубежом, во вражеском тылу. Нельзя было отдаваться чувству любви по отношению к женщинам легкого поведения, официанткам, горничным и прочим, которые могли находиться одновременно на службе в полиции, являясь, как у нас было принято говорить, «стукачами». Любовные связи с женщинами из хорошего общества были совершенно недопустимы, ибо не было уверенности, чем они могут закончиться для полюбившейся вам женщины, которая не могла и предполагать, что вы разведчик.

Обо всем этом я расскажу дальше.

В моей юности было столько замечательных дней, столько замечательных впечатлений, столько интересных встреч с людьми, которые мне помогли, даже не задумываясь сами, укрепить мое воспитание, что это осталось надолго, смело могу сказать, до моей старости.

К вопросам противовоздушной обороны в то время с большим вниманием относились все, в том числе, безусловно, видные руководящие работники. Я имею в виду Сергея Мироновича Кирова, Ивана Ивановича Газа, председателя Ленсовета РКиКД Кадацкого, Бориса Павловича Позер– на. Вспоминаются также Александр Иванович Угаров, Клюсек и видные военачальники, командующие Ленинградским военным округом, – Михаил Николаевич Тухачевский, Белов Иван Панфилович и многие другие. Я не могу забыть, как мне приходилось присутствовать во время учений, при посещении крупных объектов Климентом Ефремовичем Ворошиловым, Сергеем Сергеевичем Каменевым. Трудно сейчас перечислить всех, столько лет прошло...

Вспоминаются учения, проводившиеся в Ленинграде и его районах, на которых мне приходилось бывать. Я помню, как однажды, во время районного учения около больницы им. Свердлова (там, где она раньше находилась), я встретился с Борисом Павловичем Позерном. Этот высокопоставленный по тому времени человек обратился почему то именно ко мне с просьбой, чтобы я дал пояснения по всем пунктам проводившегося учения. Я был этому очень рад. Ведь Борис Павлович даже среди молодежи Ленинграда был высокочтимым человеком, коммунистом ранних лет. В возрасте 21 года, в 1903 г., он вступил в большевистскую партию. Мы особо уважали его за участие в Гражданской войне, он являлся одним из активных участников организации частей Красной армии в Петрограде, был комиссаром Петроградского военного округа, затем уже весной 1919 г. был назначен членом Реввоенсовета 7-й армии, оборонявшей Петроград от войск Юденича.

Учитывая все, что я слышал о Б.П. Позерне, меня крайне удивило, что этот человек держался так просто и мило. Меня удивило и то, что он был одет в простое демисезонное пальто, карманы которого были переполнены газетами, был без головного убора и часто улыбался, здороваясь с людьми. Позднее я присутствовал и на его выступлениях.

Вскоре я убедился, что все, что меня удивляло в облике Б. П. Позерна, было присуще не только ему. Раньше, когда я очень часто встречался с Иваном Ивановичем Газа, его манере общаться с людьми, его скромности и вниманию, уделяемому всем, с кем его сводила судьба, я как– то не удивлялся. Видимо, потому, что мне он был очень близок. Приведу только один пример. До перехода на работу секретарем Ленинградского горкома ВКБ(б) Иван Иванович, как я уже указы вал раньше, был секретарем Нарвского райкома. Работая в штабе ПВО района, я заболел, у меня был экссудативный плеврит, меня положили в больницу, где пробыл немногим меньше месяца, а затем провел с родителями на отдыхе в Стругах Красных, в деревне, положенный мне отпуск. После выздоровления меня не допустили к работе, и Николай Федорович сообщил мне, что меня хотел видеть Иван Иванович. Признаюсь, это вызвало у меня некоторое чувство тревоги. Я поднялся этажом выше и прошел в кабинет И.И. Газа. Каково же было мое удивление, когда Иван Иванович стал меня расспрашивать о моем самочувствии и в заключение предложил мне посетить врача в «Свердловке». После этого посещения, безусловно, благодаря проявленной Иваном Ивановичем заботе, меня направили в военный санаторий в Ялту, и только после моего возвращения в Ленинград с согласия Ивана Ивановича, получившего заключение врача, осматривавшего меня до направления в санаторий, я был допущен к работе.

Как просто держался Иван Иванович, как просто он был одет – синяя гимнастерка, синие галифе и сапоги. Не знаю, правда ли, но тогда поговаривали, что его жена работала в кинотеатре на Старо-Петергофском проспекте, переименованном после смерти И.И. Газа в проспект Газа.

Эта простота Ивана Ивановича проявлялась буквально во всем. Мне приходилось часто бывать на совещаниях, которые проводил или просто на них присутствовал И.И. Газа. Тогда районные организации размещались в здании в Советском переулке, и вот одно из совещаний закончилось, мы выходим. У подъезда стоит машина, находившаяся в распоряжении райкома партии. Иван Иванович озирается, усаживает в машину наиболее пожилых людей. На их взволнованный вопрос: «А как же вы, Иван Иванович?» – следует спокойный ответ: «Я хочу подышать свежим воздухом, немного похожу и присяду в скверике, дождусь машину и поеду домой. Езжайте спокойно!»

Шофер уже знал, что дальше последует. Едва заметно Иван Иванович подмигивает ему, а это означает – отвезешь и будешь свободен, а я доберусь до дома трамваем.

Казалось бы, что особенного в этом примере. Я же запомнил его па всю жизнь, и мне было очень горько смотреть, как некоторые руководящие работники поступали иначе. Я вспоминал пример Ивана Ивановича часто, но особенно больно мне было в тот вечер, когда председатель Ленинградской секции СКВВ Герой Советского Союза генерал-полковник Константинов Михаил Петрович, недавно по возрасту освобожденный от должности заместителя командующего ЛВО, вместе с нами, организаторами вечера в Доме дружбы на Фонтанке, вышел на улицу. Мы все стали прощаться. К подъезду подъехала автомашина, в нее сел только один пассажир – секретарь обкома ВЛКСМ, за ним последовал в «своей» машине и секретарь горкома ВЛКСМ, подъезжали другие машины, и в них рассаживались по два-три человека работники обкома, горкома ВЛКСМ.

Старый, заслуженный человек, проводив всех «начальников», вместе с нами направился к городскому транспорту. В то время он жил на Кировском проспекте. Это был примерно 1970-й год, точно уже не помню, но, во всяком случае, около 40 лет спустя после первого приведенного примера с участием И.И. Газа. К сожалению, подобные поступки и в настоящее время не являются редкостью.

В 1933 г. смерть 39-летнего Ивана Ивановича с большим горем восприняли все ленинградцы, но, конечно, более тяжело потерю переносили рабочие «Красного путиловца». На «Путиловце» сначала работал слесарем отец Ивана Ивановича, затем и он сам. Иван Иванович являлся участником забастовки 1916 года, за что был отправлен в штрафные казармы. Вел революционную работу среди солдат и матросов Ораниенбаума и поднял их на борьбу в дни Февральской революции 1917 года. Принимал активное участие в формировании отрядов Красной гвардии на своем родном заводе и в разгроме корниловского мятежа. Мы особенно любили слушать рассказы Ивана Ивановича о том времени, когда он, начиная с 1918 года, был комиссаром Путиловского бронепоезда №6, о его участии в боевых действиях против войск Краснова, Корнилова, Юденича и белополяков. Одно время он являлся военкомом Красной армии. С 1925 года вновь вернулся на Путиловский завод и несколько лет избирался секретарем заводской партийной организации, а затем секретарем Нарвского райкома ВКП(б). Признаюсь, я гордился тем, что не только работал под его руководством, но и весьма часто общался, и вне служебных дел.

Да, были интересные встречи и приятные воспоминания, но, как я уже указывал, в ранней молодости были у меня и тяжелые переживания, и первым из них были похороны Ивана Ивановича Газа. Было многолюдно. До этого доводилось участвовать только в праздничных демонстрациях. На похоронах Ивана Ивановича я впервые вел подколонны в траурной обстановке, и видеть тяжелые переживания всех участников этого шествия, поверьте, мне было очень нелегко.

Вполне заслуженно Ивана Ивановича похоронили на Марсовом поле. Я до сих пор каждый раз, когда бываю в этом районе, захожу поклониться дорогому мне человеку.

Но переживания на этом не кончились. К числу наиболее тяжелых воспоминаний относится и 1934-й год.

Я был комсомольцем, но занимал уже солидное место в районе, и меня решили отметить по-особому. Мне выдали пригласительный билет на партийно-хозяйственный актив Нарвского района, который состоялся тогда в Доме культуры у Нарвских ворот. Совершенно неожиданно для многих, и, конечно, для меня, на вечернем заседании выступал Сергей Миронович Киров. Не буду останавливаться на вопросах, входивших в его выступление, – все они были весьма актуальными и интересными.

Никто из присутствовавших не мог предположить, что это было последнее столь массовое выступление дорогого Мироныча.

Прошло сравнительно немного времени, и я был очень доволен тем, что к 1 декабря 1934 г. полностью закончил составление доверенной мне части районного мобплана и ее увязку с другими частями. Я спокойно закурил, и вдруг раздался звонок в дверь спецчасти. Открываю дверь и вижу входящих председателя райсовета РКиКД Дмитрия Федотовича Кирьянова и секретаря райкома партии Ивана Ивановича Алексеева. Они поинтересовались, каковы мои успехи в отработке мобплана. После моего короткого ответа, что работу я закончил полностью, Дмитрий Федотович сказал:

– Ты живешь на улице Чайковского, а мы едем сейчас на партийный городской актив, который состоится в Таврическом дворце на улице Воинова. Ты ведь, наверное, едва стоишь на ногах и хотел бы поспать спокойно у себя дома. Столько дней работал, почти круглосуточно. Вот мы с секретарем райкома решили довезти тебя до дома. Поехали, быстро собирайся, нам уже некогда!

Все помнят, что в то время автомашин в городе было мало. У нас было две таких: одна у секретаря райкома, а вторая – у председателя райсовета. Я с чувством благодарности принял предложение, быстро собрался, и мы поехали. Наша четверка в машине была в хорошем настроении, мы смеялись и шутили.

Приехав домой, я нашел время посмотреть в зеркало и убедился, что мне необходимо пойти в парикмахерскую. Даже самому было очень неприятно видеть обросшего молодого человека. При работе над мобпланом у меня не было времени заниматься собой. Я пошел в находившуюся неподалеку парикмахерскую. Примерно через час-полтора вернулся домой. Дома были уже отец, мать и сестра. Я очень удивился: на листочке бумаги из блокнота было записано: «Звонил Кирьянов, немедленно явиться в райсовет». И это повторялось несколько раз. Не мог понять, в чем дело. Я был в полной растерянности и решил позвонить в райсовет. Звоню в кабинет Кирьянова, звоню управделами, секретарю райсовета... звоню, звоню... Все эти телефоны заняты, а другие попросту не отвечают, рабочий день закончился. Повторяю свои попытки дозвониться, и наконец получилось. Я узнаю голос управделами Полины Антоновой. Она встревоженным голосом спрашивает, кто звонит. Меня удивило не только то, что ее телефон был долго занят, но и то, что она находится в это время на работе, а главное – не узнает меня. Я называю себя и спрашиваю: «Меня вызывает Кирьянов в райсовет?» Слышу ответ: «Да, да, быстрей, быстрей приезжайте». Теперь и я уже не узнаю ее голос, она нервничает, я уже тоже нахожусь в нервозном состоянии, спрашиваю, что случилось, выслали ли за мной автомашину? Слышу в ответ: «Никакой машины, быстрей, быстрей добирайтесь любым путем!»

Управделами повесила трубку. Я ничего не мог понять, что случилось. Началась бы война, меня вызвали бы одним из первых через военного коменданта города. Было бы неожиданное учение в городе или в районе, меня тем более в числе первых оповестил бы тот же военный комендант. Нет, произошло нечто неожиданное и серьезное.

Волнуясь, я быстро оделся, надел кожаное пальто, опоясался, не забыл про полевую сумку и кобуру с пистолетом. Спустился бегом по лестнице, побежал но улице Чайковского мимо здания Дзержинского райсовета РКиКД. У этого дома стояло много автомашин. Я решил войти в райсовет, многие из сотрудников меня знали, и я надеялся, что мне окажут помощь, предоставив возможность на одной из служебных автомашин быстрее добраться до нашего райсовета. У входа стояли милиционеры, пришлось показать удостоверение личности и пропуск для круглосуточного прохода в здание Нарвского райсовета. Я вбегаю в здание, обращаюсь к работникам штаба ПВО, на месте оказались только двое – заместитель начальника штаба и дежурный. Они нервничают, а мне отказывают в помощи, так как машины находятся не в их распоряжении. Бегу в приемную, прошу дежурного оказать содействие быстрее добраться до улицы Стачек, предъявляю свое удостоверение... И в данном случае последовал возбужденный отказ. Не могу понять, что произошло. Стремительно покидаю это здание и бегу дальше в направлении Литейного проспекта. Еще боль шее недоумение вызывает то, что и у «Большого дома» тоже стоит уйма машин. Естественно, в этот дом я не заходил, да у меня и не было пропуска в здание Управления НКВД по Ленинграду.

Совершенно растерявшийся, с нетерпением жду рейсовый автобус. Добравшись до цели, выскакиваю из автобуса и устремляюсь к старенькому лимузину – автомашине, где дежурит диспетчер такси. Вбегаю в диспетчерскую, прошу у диспетчера предоставить мне автомашину. Она мне довольно резко отказала, громко сказав, что не может ничего понять, происходит нечто совсем невероятное. Я уже не первый, кто просит, вернее, резко требует предоставления автомашины, уже многие подходили с подобным требованием. Она поясняет, что одна из стоящих машин такси дежурная, а вторая – техпомощь. Предъявляю свое удостоверение и пропуск с красной полосой. Диспетчер, несколько растерявшись, вызвала шофера и велела следовать со мной по указанному адресу.

Шофер, тоже волнуясь, спрашивает, что случилось. Я сам не могу понять, что происходит. Я попросил шофера как можно быстрее доставить меня к дому Нарвского райсовета РКиКД на улице Стачек. При этом вынул из полевой сумки мой служебный блокнот, на листках которого было отпечатано в типографии (как было принято в то время) место моей работы и занимаемая должность, адрес и номера служебных телефонов. Надписываю на листке свою фамилию и предупреждаю, что если милиция предъявит к нему претензии за превышение скорости при езде, чтобы оп немедленно позвонил мне, а я смогу своим вмешательством обеспечить разрешение возникшего вопроса в его пользу. Шофер – молодец, действительно быстро довез меня.

У входа в здание райсовета стояли два милиционера. Хочу еще раз подчеркнуть, что в это время на первом этаже, слева от входа, помещалось 31-е отделение ЛГМ. Безусловно, эти два милиционера меня знали, я бывал часто у них в отделении, и тем не менее, несколько смутившись, они потребовали у меня пропуск. В то время у меня был пропуск на право прохода в здание в любое время суток. Меня сразу же пропустили.

Когда я поднялся на второй этаж и вошел в приемную председателя райсовета, наша всеми уважаемая управделами Полина Антонова, к моему удивлению, хотя она сама мне подтвердила вызов Д.Ф. Кирьянова, в его кабинет не пустила. Она как-то совершенно непривычно сказала:

–  Пройдите в зал заседания президиума и ждите там. В зале уже находятся все вызванные.

Я пошел в зал заседаний президиума и там тоже ничего не смог понять. Также в растерянном состоянии сидели многие руководители отделов, ответственные работники ряда подразделений района. Среди присутствующих я увидел и Цветкова, ветерана партии, а в райсовете он в то время заведовал районным финансовым отделом. С ним, несмотря на значительную разницу в возрасте, у нас уже давно сложились дружеские, хорошие отношения. Я подсел к нему и спросил:

–  Что случилось, почему нас всех собрали? Никто не объясняет, что случилось? Что, назначенный городской партхозактив отменили?

Он пожимает плечами, тоже заметно неспокоен, но ничего не может мне разъяснить. Меня удивило и то, что в зале не было ни Николая Федоровича Нионова, ни других работников штаба, командира батальона ПВО, прикомандированного к району. Только значительно позднее я смог найти этому объяснение. Меня вызвали одним из первых, потому что я отвечал за введение в действие «зеленого пакета», плана оповещения в экстренных случаях и, конечно, в случае непредвиденного начала войны или учения противовоздушной обороны.

Буквально через несколько минут нас, Цветкова и меня, Полина вызывает в кабинет председателя райсовета. Когда мы вошли в кабинет, не могли понять, чем вызвано то, что всеми уважаемый, ставший нам даже близким человек стал буквально неузнаваем. Он коротко сказал: «Садитесь». Мы сели, а он продолжал еще несколько минут молчать. Неожиданно заговорил:

– То, что я вам скажу сейчас, должно остаться между нами, больше никому об этом не говорите... Сегодня убили Сергея Мироновича Кирова. Об этом будет объявлено ближе к полуночи непосредственно по радио из Москвы. До сообщения об этом не следует разговаривать ни с кем...

После этого краткого взволнованного сообщения, потрясшего Цветкова и меня, опять наступило непродолжительное молчание. Кирьянов как бы исподлобья посмотрел на нас... Затем он обратился ко мне, к моему удивлению на «Вы», что было совершенно необычно для меня, и тихо сказал:

– Вы должны немедленно ввести в действие «зеленый пакет». Для этого переведите всех собравшихся в зале заседания президиума в другое помещение, а в зале организуйте предусмотренную планом телефонную связь.

Да, действительно предусматривалась необходимость перевода из различных отделов телефонов и около них разместить связисток. Для этого мне было необходимо, прежде всего, через дежурного 31-го отделения милиции направить но указанным адресам милиционеров, для того чтобы срочно вызвать работающих в райсовете и проживающих поблизости от него молодых девушек, что предусматривалось составленными мною списками, хранившимися у дежурного. Это являлось одним из разделов мобплана. Каждая из явившихся девушек получала по пакету из хранившихся у нас в сейфе и приступала к введению плана оповещения в действие.

Я перевел все необходимые телефоны, дал указание дежурному милиционеру о выполнении предусмотренного для него задания. Вскоре обрадовался тому, что девушки прибыли очень быстро. Приступили к выполнению операции, предусмотренной «зеленым пакетом». Затем я направился в кабинет Д.Ф. Кирьянова, с тем чтобы доложить ему, что план оповещения введен в действие. Выслушав меня, он тут же поручил новое задание, сказав:

– Возьмите автомашину и поезжайте немедленно в Ленжилсоюз. Вы знаете Левина, председателя этой организации. Вот вы и обратитесь к нему. Он нам должен выдать наряд на получение черного и красного материала, с этим нарядом я утром пошлю людей на склад Ленжилсоюза.

Если мне память не изменяет, я должен был получить наряд на выдачу району по 600 метров того и другого материала. Я вскочил в стоящую у подъезда машину, на которой обычно ездил шофер по фамилии Сенькин, и помчался в Ленжилсоюз, размещавшийся на площади Ломоносова (ранее эта площадь называлась Чернышевой площадью). На улице было темно, казалось, что уже наступила ночь, не было заметно какого-либо возбуждения, нарушения обычного жизненного ритма города. Почти еще на ходу, едва подъехав к подъезду, я выскочил из машины, взбежал по лестнице и вошел в кабинет Левина. В приемной меня никто не остановил, там никого не было. Левин в то время, кроме того что занимал свою должность, был еще и членом бюро горкома партии. В кабинете, неподалеку от письменного стола Левина, сидел его заместитель, тоже ветеран партии, Филиппов. Я буквально не узнал ни того, ни другого, Филиппова было особенно трудно узнать. Он сидел склонившись и громко рыдал.

Мы поздоровались, и Левин, не дожидаясь вопроса, обратившись ко мне, сказал:

– Вы можете себе представить, что случилось? Это в наше-то время могло произойти в Смольном! Убили Кирова!

Мы недолго разговаривали, и я, получив необходимые документы, помчался обратно в райсовет. Как мне стало известно позднее, утром в Ленжилсоюзе на траурном митинге, на который собрались все встревоженные и взволнованные сотрудники, выступал глубоко опечаленный, хорошо знавший С.М. Кирова Левин. Мне говорили, что слушавшие его были буквально потрясены этим выступлением, несмотря на то что случившееся уже не являлось ни для кого секретом, так как многие слышали сообщение Центрального радио непосредственно или в пересказе.

Когда гроб с Сергеем Мироновичем был установлен для прощания в Таврическом дворце, в почетном карауле наряду с другими руководящими советскими и партийными работниками также стоял Левин. К не успевшему еще прийти в себя, едва отошедшему от гроба Левину подошли двое одетых в штатское и спросили: «Имеете ли вы оружие?» Левин очень удивился и растерялся, оглядываясь по сторонам, ответил отрицательно. Последовали следующие слова незнакомцев: «Вы арестованы, гражданин Левин!»

Тогда утверждалось, что Левин вдруг оказался членом так называемого «Центра», или «Пятерки», как тогда утверждали, организовавшей убийство Мироныча.

После выполнения порученного мне задания на необходимые району ткани я прибыл в райсовет и вручил их Д.Ф. Кирьянову. Выполняя его следующее задание, я поехал на Путиловский завод. Там я встретил Карла Марковича Отса, директора этого прекрасного завода. Сергей Миронович часто там бывал, его хорошо знали, а с К.М. Отсом они были искренними друзьями. На заводе мы немного поговорили о том, что он, видимо, уже знал по линии райкома партии. Невольно вспомнили о наших встречах с С.М. Кировым. Естественно, я видел Сергея Мироновича лишь несколько раз, а мой собеседник намного больше. Тяжело переживая случившееся, К.М. Отс рассказал мне о многом, но особо подчеркнул простоту, с которой видный партийный деятель, более восьми лет работавший в Ленинграде во главе партийной организации, общался с людьми, с каким вниманием он относился к каждому человеку. Хочу привести один эпизод.

– Был такой незабываемый случай, – рассказывал К.М. Отс, – Сергей Миронович, как всегда без особой охраны, направлялся к нам па завод. Проезжая по одной из небольших улиц в направлении нашего завода, он увидел домик в очень плохом состоянии. Во дворе стояла старушка. Сергей Миронович остановил машину, вышел и подошел к ней. Они поздоровались. С.М. Киров обратился с вопросом: «Кто здесь живет, в этом доме?» Между ними состоялся небольшой разговор:

– Я живу с мужем и детьми, – ответила старушка.

– А где работает муж?

– На Путиловце!

– А дети большие уже, работают или учатся?

– Нет, уже работают на Путиловце. Двое сыновей в цехах, а дочка в лаборатории.

– Дом-то ваш давно уже не ремонтировался?

– Да я уж и не припомню, когда это было, а сейчас все рушится.

После этого Сергей Миронович попрощался и вскоре был уже на заводе. Войдя в кабинет директора, он поинтересовался, чем занимается К.М. Отс, не согласится ли он вместе проехаться. Они отправились в путь на автомашине Сергея Мироновича. Вскоре подъехали к дому, у которого состоялся разговор, и С.М. Киров поинтересовался, знает ли директор завода, кто в этом доме живет, и тут же пояснил, что в нем живет семья потомственных путиловцев, а сейчас из семьи в пять человек четверо работают на этом заводе. Рассказав об этом, он спросил, не стыдно ли директору, что его рабочие живут в таких условиях, и спросил, не сможет ли завод в течение двух недель отремонтировать полностью этот дом. Директору ничего не оставалось делать, как пообещать выполнить это указание. Дом был приведен в отличное состояние.

Естественно, я не мог привести такого количества примеров. И я поведал Карлу Марковичу пару историй о случайных встречах с Кировым.

Несколько раз я видел его на учениях, но тогда не было возможности поближе понаблюдать за ним. А вот два случая из моей жизни запомнились.

Руководство района совершенно случайно узнало, что к новому зданию райсовета на улице Стачек направляется С.М. Киров. Мы готовились к окончательной подготовке дома и прилегающей территории. К его заселению велась посадка деревьев. И вот мы увидели, что С.М. Киров вышел из машины, подошел к одному молодому работяге и, посмотрев, как он собирается сажать дерево, спросил, знает ли он, как это надо делать. Услышав отрицательный ответ, Сергей Миронович попросил у пего лопату и показал. Простота обращения с любым ленинградцем дает возможность попять, почему почти все ленинградцы с уважением и любовью называли его всегда Миронычем.

Второй случай был в доме райсовета. Мы готовили все к переезду. Мы были в пустом еще доме. Полотеры натирали паркет. Сергей Миронович спросил, не стыдно ли будет всем ходить по полу, натертому потом людей. В районе много опытных инженеров и изобретателей, неужели никто не мог придумать машины для натирания полов? На вопрос С.М. Кирова откликнулись. В кратчайший срок машина была изготовлена. Правда, должен признаться, ее я никогда не видел в работе.

На заводе я задержался немного больше, чем полагал. В одном из цехов мы услышали передачу из Центрального радиовещательного центра об убийстве Сергея Мироновича. Я видел, без преувеличения, рыдающих молодых и пожилых рабочих, совсем уже стариков. Мне было понятно, потому что буквально каждый работающий на Путиловце знал и очень любил своего Мироныча.