Текст книги "Разведка - это не игра. Мемуары советского резидента Кента."

Автор книги: Анатолий Гуревич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 83 страниц)

Я очень полюбил театр и даже одно время изменил своей мечте детства – стать учителем, а решил, что сцена сделает меня более счастливым. Однако и этой мечте не удалось сбыться...

Руководителем самодеятельного театрального кружка в школе и одновременно художественным руководителем организованного на Ленинградском радиоцентре «Часа пионера и школьника» был Туберовский. Мне предложили стать секретарем редакции этой передачи.

Признаюсь, предложение Туберовского в определенном смысле удивило меня, и особенно то, что оно было одобрено известным в Ленинграде редактором «Часа пионера и школьника» Афанасьевой.

Наша редакция находилась на улице Герцена. Там когда-то начинал работать Ленинградский радиоцентр. Центр был очень маленьким, и только спустя некоторое время он переместился в специально отведенное ему помещение, расположенное на набережной реки Мойки в доме 61. Это здание было прекрасным и но своим размерам, и по самой конструкции здания. Там были помещения, отведенные специально для студий радиопередач, различных репетиций, для работы отдельных редакций.

Значительно позднее, уже став взрослым человеком, я узнал, что Радиоцентр был вновь пере веден в другое помещение, а на набережной реки Мойки в этом большом доме разместился Институт электротехнической связи им. профессора М.А. Бонч-Бруевича. В этом институте я был только в шестидесятые годы, то есть после того, как вновь началась моя вольная жизнь и я включился в общественную деятельность в Ленинграде. В институте я побывал несколько раз и даже выступал на встрече студентов с советскими добровольцами – участниками национально-революционной войны в Испании. При каждом посещении института меня всегда потрясала мысль, что я здесь, в этом здании, когда-то работал, что вызывало множество приятных воспоминаний.

В Радиоцентре меня зачислили, как я уже говорил, секретарем редакции «Часа пионера и школьника». Я был предельно поражен тем, что для меня – школьника – был установлен гонорар. За каждую передачу, в подготовке которой я принимал участие, а они выходили один раз в неделю, я получал пять рублей (немногим меньше, чем потом, работая учеником разметчика по металлу на заводе).

Это была первая в моей жизни заработная плата, которая, однако, не была самоцелью моего участия в работе на радио. Получаемый гонорар, с разрешения родителей, я тратил на приобретение различных книг. Очень любил читать, в особенности классиков.

При «Часе пионера и школьника» было организовано делегатское собрание. Школьники, члены этого собрания, собирались регулярно в большом зале Радиоцентра и активно решали многие вопросы, касающиеся работы пионерских и школьных общественных организаций и, конечно, непосредственной работы радиопередачи. Мы были очень увлечены.

На одном из делегатских собраний я познакомился с Матвеем Львовичем Фроловым, которого все называли запросто – Мотя. Если не ошибаюсь, он был избран секретарем делегатского собрания. Впоследствии М.Л. Фролов стал общеизвестным специальным корреспондентом Ленинградского Центрального радиовещания.

В 60–70 с гг. я снова с ним встречался. В то время он был уже не только корреспондентом, но и секретарем Союза журналистов Ленинграда. Однажды нас даже показывали по телевидению. Тогда во Дворце труда состоялось торжественное чествование юбилея нашего общего друга журналиста, хорошо известного не только в Ленинграде, Аренина Эдуарда Мироновича. М.Л. Фролов от имени ленинградских журналистов вел это собрание, а я выступал.

Встречался я с Матвеем Львовичем и в другой обстановке, в частности при менее благоприятных обстоятельствах – на похоронах наших друзей и знакомых.

Несмотря на нашу былую дружбу, я старался избегать встреч с ним, как и со многими моими друзьями детства и юности. Тот, кто прочтет мои воспоминания, легко поймет, почему я принял такое решение. Обстоятельства сложились так, что я никому не мог объяснить многое из своей жизни, в том числе и то, почему я не являюсь участником Великой Отечественной войны 1941 – 1945 гг., где я находился во время войны и в послевоенные годы. Я мог только вспоминать с друзьями нашу молодость и рассказывать о моем участии в национально-революционной войне в Испании. Это скрыть я не мог, так как слишком много было друзей и боевых соратников по Испании.

В 1929 г., 15 августа, едва закончив семь классов, я через существовавшую тогда Биржу труда был направлен учеником разметчика по металлу на завод «Знамя труда» № 2 (позднее этому заводу было присвоено имя В.М. Молотова, а затем он был переименован в завод «Знамя Октября»).

Так как при поступлении на завод мне еще не исполнилось 16 лет, пользуясь временным свидетельством о рождении, я указывал в анкетах год рождения – 1912-й. Только позднее, получив из Харькова подлинное свидетельство о рождении, я стал правильно указывать год рождения – 1913-й.

Явившись в отдел кадров завода с направлением Биржи труда, я узнал, что имевшееся место ученика разметчика по металлу было уже занято. Мне пришлось согласиться временно работать в одном из механических цехов.

В цехе первое время было очень тяжело. Я был, по существу, чернорабочим. Мне приходилось подвозить и подносить тяжелые детали. Часто болела спина, ноги и руки. Руки были почти всегда изрезаны еще не обработанными деталями, поступавшими непосредственно из литейных цехов. В образующиеся порезы попадали масло, графит и различные остатки земли из литейных форм. Даже мылом, смешанным с песком, всю грязь отмыть не мог.

Я не терял надежды на то, что мне удастся перейти на работу учеником разметчика по металлу. Несколько раз заходил в чугунолитейный цех, в то помещение, где размещались разметочные плиты. Там работал высококвалифицированный мастер Богданов, он сам выполнял сложнейшие разметочные работы и обучал учеников.

Однажды, увидев меня, он предложил мне попытаться разметить под его руководством отливку. Эти отливки выполнялись в литейном цехе по заказу Путиловского завода, изготавливающего в то время тракторы «Фордзон». Видимо, я ему приглянулся, и моя мечта сбылась, я был зачислен учеником разметчика по металлу.

Именно в этот период я научился скрывать от близких и окружающих меня друзей, да и просто от людей, свои чувства. Никогда и никто, даже мои домашние, не знал, насколько мне было физически и морально тяжело первое время работать на заводе. Однако я втянулся в эту жизнь, а став учеником разметчика по металлу, был просто счастлив.

Мастера я запомнил на всю жизнь. Он был очень требовательным, но справедливым и хороню относился к людям. Это был специалист высокой квалификации, и многие утверждали, что равного ему в Ленинграде не было.

Большое внимание уделялось дисциплине и честности. Все работающие должны были соблюдать строжайшую дисциплину. О прогулах почти не было и речи. К числу нарушений, главным образом, относились опоздания.

Заработную плату два раза в месяц рабочим разносили в конвертах непосредственно но цехам. В том случае, если было замечено какое то нарушение дисциплины со стороны рабочего, то на пустом конверте стоял штамп «Получать в "черной кассе"». «Черная касса» помещалась вблизи от проходной, и на каждого, получающего в этой кассе, смотрели укоризненно все входившие и выходившие с завода. Стыдно было каждому, получившему подобный конверт.

Очень большое внимание уделялось воспитанию у всех рабочих чувства порядочности и честности. Каждый на своем рабочем месте старался экономно относиться к материалам. Более того, если кто либо находил на территории завода то, что могло быть использовано в литейном производстве, он немедленно относил в соответствующий цех. Мне не известен ни один случай, чтобы в те годы кто-либо вынес с завода самую незначительную мелочь. Сейчас и это звучит парадоксально, у многих вошло в привычку таскать домой все, что может представить ту или иную ценность. Появилась новая специальность – «несуны».

Вставать приходилось очень рано, так как завод размещался за Нарвскими воротами, далеко от улицы Чайковского, где мы жили. Трамваи ходили плохо. То не было тока, то снежные заносы, то туманы нарушали график их движения. Поэтому трудно было заранее предвидеть, сколько времени понадобится, чтобы доехать до работы. В часы сильных туманов трамваи двигались очень медленно. Именно с тех пор над вагонами трамваев были предусмотрены фонарики с электролампами, оснащенные стеклами разного цвета, чтобы при приближении очередного трамвая пассажиры, не имея возможности прочесть номер маршрута, могли определить его по цвету зажженных фонариков.

Зимой часто выпадал очень сильный снег. Толщина снежного покрова на трамвайных путях была настолько велика, что без предварительной очистки путей трамваи практически не могли передвигаться. Местами образовывались пробки, и городской транспорт простаивал. Конечно, в те годы не было еще маршрутных автобусов, а тем более троллейбусов.

Иной раз я прибывал на завод настолько рано, что приступать к работе еще не мог. Напомню, что помещения, в которых производили разметку отливок, помещались на территории чугунолитейного цеха. В одном из расположенных вблизи от нас помещении изготавливались шишки для литья. Там были теплые груды, напоминающие размолотую землю. Все рабочие, приходившие на завод слишком рано, часто направлялись в эти помещения, чтобы, предварительно надев спецовки и кепки, немного поспать или просто отдохнуть. Обычно в этом помещении работали шишильницы, молодые и пожилые женщины. Все они относились к нам с пониманием и не препятствовали отдыху.

Мне казалось, что я сделал правильно, поступив на завод, но надо было задуматься над тем, хватит ли мне на всю жизнь полученного в школе образования. Я все больше и больше убеждался в том, что нельзя ограничивать мою дальнейшую жизнь полученной на заводе специальностью рабочего.

Я шел к казавшемуся мне единственно правильному выводу, что надо продолжить образование. Надо стать в полном смысле этого слова грамотным человеком, с высшим образованием.

Для того чтобы получить возможность поступить в высшее учебное заведение, надо было, прежде всего, получить законченное среднее образование. Поэтому я начал подыскивать учебное заведение, в которое мне хотелось бы поступить. Принятие решения затягивалось.

Как я уже указывал, еще школьником, почти перед самым переходом на работу на завод, как активист добровольного общества «Осоавиахим» я учился в то время на мало афишируемых городских курсах ПВО.

Среди слушателей курсов, направленных для учебы предприятиями и учреждениями, я был единственным юношей. Все остальные были взрослыми разных лет. Были мужчины и женщины. Несмотря на разницу в возрасте курсантов, да будет позволительно так называть слушателей, со многими из них я сблизился. С одним из них, если я не ошибаюсь, по фамилии Кожевников, и его невестой я особенно подружился. В последний раз я видел его в 1939 г. в Москве. Тогда он был одним из руководителей спецслужбы Наркомата авиационной промышленности.

Я мало кому говорил о том, что учусь на этих курсах, а затем, что их окончил. Не только потому, что это было не принято, но и потому, что в моем возрасте это могло выглядеть как хвастовство.

Все, чему нас учили на курсах, меня очень интересовало. Это было оправдано еще и тем, что у нас в школе существовал специальный отряд связи городской организации ПВО. Вспоминаю, как однажды мы, если память не изменяет, школьники 6–8 классов, участвовали в проводимых учениях ПВО. Мы были связистами и не только протягивали провода от полевых, переносных телефонных аппаратов, но и дежурили на крышах. Мне пришлось дежурить на крыше дома 41/ 43 на Невском проспекте, где долгое время помещался Куйбышевский райком партии.

Вскоре после поступления на работу на завод я узнал о формировании отрядов ПВО из числа его рабочих и служащих. Решил явиться к начальнику штаба ПВО завода тов. Михайлову и предъявить ему удостоверение об окончании городских курсов ПВО. Узнав это, начальник штаба рекомендовал меня для назначения руководителем одного из отрядов. Занятия в этом отряде проводились по графику на общественных началах вне рабочего времени. Я был назначен на должность руководителя отряда. В связи с этим пришлось временно забыть о поступлении на рабфак. Не оставалось времени. Очень хотелось добросовестно, грамотно работать у разметочной плиты, а в свободное от работы время готовить хороших дружинников.

Кроме участия в работе штаба противовоздушной обороны завода я уделял много времени и другим видам общественной деятельности, как по линии комитета ВЛКСМ, так и по линии «Осоавиахима». Однажды на стадионе комбината «Красный треугольник» проводились показательные игры противовоздушной и противохимической защиты. В этих играх приняли участие активисты ряда предприятий района. Мне было поручено подать сигнал перед очередной «операцией» с помощью ракеты. Когда я дернул за шнурок, он оборвался, и ракета не сработала. Больше ракет у меня не было, а отсутствие своевременного сигнала могло отрицательно отразиться на дальнейшем ходе предусмотренных программой игр. Я не растерялся и, выхватив из кармана коробок спичек, сложил несколько спичек и зажег ракету. Игры с успехом продолжались. Никто из присутствующих на стадионе не заметил имевшей место незначительной задержки. Никто не заметил и того, что зажженными спичками и сработавшей ракетой мне сильно обожгло четыре пальца на правой руке. Ночью я не спал от мучившей меня боли. Утром, в положенное время, я был на заводе, надел спецовку. На правой руке была надета перчатка, покрывавшая наложенные на обожженные пальцы самодельные повязки.

Мастер Богданов был возмущен тем, что я начал работать рукой в перчатке, полагая, что я надел ее, чтобы не пачкать руку. Не реагируя на его издевательства, я, преодолевая боль, проработал весь день. Вечером был у врача. Когда мне снимали повязки, приросшие к местам ожогов, я буквально упал в обморок. Мне выдали бюллетень, но я не счел возможным им воспользоваться, так как у нас к тому времени было очень много работы.

О случившемся со мной на стадионе дома и на заводе узнали только тогда, когда рука уже зажила полностью и были видны только незначительные рубцы. Дома я говорил, что ношу перчатку, так как ударил руку на работе. На заводе я говорил, что перчатку ношу, так как порезал руку дома. И так две недели я скрывал мучившую меня боль и совершенно незаметно для всех страдал. Я был рад тому, что мне удалось проверить себя. Позднее я часто вспоминал о случившемся и старался всегда сохранить родившиеся уже в те годы сдержанность и силу воли.

Работа на заводе вообще и в частности в системе противовоздушной обороны продолжалась недолго. Она оборвалась совершенно неожиданно для меня. Я был доволен работой разметчика по металлу. Мне очень нравилось то, что я успел сделать по линии штаба ПВО. Я не только проводил занятия с дружинниками, но и обеспечивал надлежащий надзор за имевшимся имуществом отряда. Я вновь подумывал о поступлении на учебу в рабфак. Все это составляло мои мечты на будущее.

Однажды на завод для проверки его готовности к противовоздушной обороне прибыли секретарь райкома ВКП(б) Иван Иванович Газа и председатель районного совета РКиКД И.Ф. Козлов, а также начальник штаба ПВО района.

Они проверяли все, очень внимательно наблюдали за тем, как были готовы к тревоге команды, дружины, санчасть и т.д. Им особенно понравилась дружина, руководителем которой был я. Они поинтересовались у директора, кто руководит и занимается подготовкой этой дружины. Меня позвали, немного поговорили, и на этом дело закончилось. Несколько удивило то, что проверка на этот раз проводилась днем, в первую смену работы. Обычно они проводились в ночное время. Может быть, мне просто повезло.

Был конец 1930 года. Совершенно неожиданно меня вызвали в Нарвский райсовет РКиКД. Принял меня начальник штаба ПВО района, и мы вместе прошли в райком партии. Прикрепленный к штабу района инструктор райкома ждал нас. Мы вместе прошли в кабинет Ивана Ивановича Газа. Кроме хозяина там находился еще и председатель райсовета Козлов. Как оказалось позднее, в этот день должны были явиться еще несколько человек. Формировался штаб ПВО района, куда я и был принят на работу.

ГЛАВА III. Новый решающий период моей юности

Вскоре, когда закончилось разделение Московско-Нарвского района на два самостоятельных: Московский и Нарвский, вместо Поддубного начальником штаба Нарвского района был назначен Николай Федорович Нионов. Это был исключительно порядочный человек. Сельский житель, он был призван для несения службы на Балтийский флот. Проявил себя положительно и был зачислен на учебу в военное училище. Был женат, имел, если не ошибаюсь, уже двоих детей и слыл очень хорошим семьянином. Это проявлялось во всем. Мы всегда удивлялись тому, что наш начальник в свободное от работы время отказывался с нами принимать участие в культурных мероприятиях, когда мы направлялись в ресторан отметить личный или государственный праздник, потанцевать. Только позднее узнали, чем все это объяснялось. Жена Николая Федоровича была тоже из числа сельских жительниц. Сам Николай Федорович был более развитым человеком и образованным, чем его жена. И все свое свободное время он посвящал ее образованию. Когда мы познакомились с женой нашего начальника, были поражены не только красотой, но и достижениями в ее развитии, которых вместе с ней сумел добиться ее муж.

Будущему разведчику 18 лет, 1932 г.

Н.Ф. Нионов очень добросовестно относился к работе и с большим вниманием и заботой – к своим подчиненным. Ему я лично, как и все его подчиненные, обязан очень многим. Нет, это заключается не только в том, что благодаря ему я в первую очередь продвигался по службе. Он научил меня многому, что очень пригодилось в моей далеко не легкой жизни.

Когда я уже продвинулся по должности, он заставил меня задуматься над вопросом, что является одним из основных элементов дисциплинированности подчиненных – обязанность строго соблюдать все указания своего руководителя, начальника. Однажды один из моих подчиненных не выполнил моего распоряжения. Мне очень захотелось его покрепче наказать, чтобы это служило примером и для других. Полнотой власти располагал начальник штаба. Я направил ему свой подробный рапорт с просьбой принять дисциплинарные меры по отношению к моему подчиненному. Мы были вольнонаемными, но старались руководствоваться и уставом, применяемым в армии.

Получив мой рапорт, Николай Федорович вызвал меня к себе. На службе мы привыкли обращаться, даже если у нас существовали близкие, дружеские отношения, все же на «Вы». Я подчеркнул это для того, чтобы вы, дорогие читатели, могли лучше меня понять. Когда я вошел в кабинет начальника штаба, он вдруг спросил: «Допустим, что мы находимся в кадрах армии, за что мог бы ТЫ наказать своего подчиненного?»

Признаюсь, подобное обращение и сам вопрос меня крайне удивили, но я попытался дать на них казавшийся мне единственно правомерным ответ:

–  Я думаю, что не только в армии, но и в наших условиях, поскольку мы придерживаемся военной дисциплины, отклонения от армейского устава, невыполнение подчиненным распоряжения своего непосредственного руководителя служат, безусловно, основанием для его наказания.

Выслушав меня, начальник штаба уточнил свой вопрос:

–   А как ТЫ думаешь, почему подчиненный может не выполнить приказ или распоряжение своего начальника?

Я задумался и не знал, чего ждет от меня Николай Федорович, и ответил:

– Подчиненный не выполняет распоряжение или приказ, поручение своего начальника только в результате своей недисциплинированности.

Николай Федорович заулыбался и даже немного посмеялся, прежде чем мне сказать:

–   Толя (именно так, совершенно неожиданно для меня, он обратился ко мне), учти, что в армии действительно есть случаи нарушения устава, и людей, нарушивших его, надо наказывать. Но этот случай, о котором ТЫ пишешь в работе, не является нарушением устава. Это невыполнение распоряжения начальника, руководителя его подчиненным. Подумай, почему это может случиться?.. Я заверяю ТЕБЯ, что это может произойти только в том случае, если руководитель, начальник не заслужил у своего подчиненного ни авторитета, ни уважения... Что из этого следует? Из этого можно сделать только один вывод: наказывая своего подчиненного за невыполнение ТВОЕГО указания, ТВОЕГО распоряжения, приказа, ТЫ, прежде всего, наносишь самому себе глубокую травму, ибо именно ТЫ не смог завоевать своим поведением, своим отношением к работе и к людям уважения, авторитета. Думаю, если ТЫ это поймешь, ТЕБЕ будет легче жить и работать, где бы то ни было.

Что я могу добавить к этому? Могу сказать только одно: я все делал для того, чтобы мне не приходилось наказывать своих подчиненных. Наоборот, я стремился, как мне советовал Николай Федорович, своим отношением к людям, к доверенной мне работе заслужить уважение и авторитет. Не боюсь утверждать, что мне это удалось во всех жизненных условиях.

От Николая Федоровича я научился многому, в том числе и честности, недопущению злоупотреблений, трудолюбию и стремлению помогать всем нуждающимся, а также исключительной любви к детям.

Еще один пример, чему меня научил Николай Федорович. Однажды он спросил меня, чем я буду заниматься в воскресенье. Выслушав мой ответ, предложил мне проехать с ним в одно место. Какое именно, он мне не указал. Я согласился, и мы поехали по одному частному адресу. Позвонили в квартиру, вошли. Это было около 12 часов дня. Нас встретит небритый и неопрятный мужчина и тоже весьма неопрятная его жена, дети были неухоженными, а квартира просто очень грязная. Николай Федорович и я поздоровались, и он почти сразу сказал:

–   Вас направляли к нам в штаб па работу, но, к сожалению, у нас нет свободного места. Поэтому прошу вас попросить новое назначение.

После этого, выслушав сожаление встретившего нас мужчины, мы вышли, и, медленно прохаживаясь, я выслушал своего начальника, который сказал:

– Ты понял, почему я отказал ему в приеме на работу к нам? Ведь если он и вся семья в такое время дня еще такие неопрятные, а квартира просто грязная, есть основания убедиться в том, что так же небрежно он будет относиться и к работе!

Я подумал, что, возможно, мой начальник, а может быть, и воспитатель прав. Этот урок я усвоил тоже на всю жизнь. К чему это привело, я постараюсь рассказать. Только уже на старости лет я сам стал нарушать это правило, этот урок. Не хватало времени следить за всем, что накопи лось в моем небольшом кабинете.

Еще с 1 марта 1931 г. в соответствии с письмом начальника штаба района, на основании Постановления Совета Народных Комиссаров РСФСР от 30 ноября 1930 г. за № 256 и директивы Леноблисполкома от 11 февраля 1931 г. я был зачислен в списочный состав 14-го отделения Ленинградской городской милиции на должность участкового инспектора с прикомандированием к штабу ПВО Нарвского района. Я получил право носить форму. Признаюсь, мне было страшновато надевать длинную черную шинель, высокую папаху, а в особенности иметь на петлицах знаки различия. Я даже старался носить только гимнастерку с петлицами, галифе, сапоги, а когда погода позволяла, надевал штатский плащ или куртку. Мне было тогда еще неполных 18 лет. Мои опасения были не напрасными. Один раз рядовой милиционер, ехавший со мной на передней площадке трамвайного вагона, заподозрил меня в непозволительном присвоении себе формы участкового милиционера. Хорошо, что мы вышли почти около моего дома и прошли в отделение милиции на улице Петра Лаврова. В отделении проверили мои документы и, видимо, будучи в курсе правил оформления работников штабов ПВО, извинились передо мной.

Мне было неприятно носить форму еще и потому, что ко мне могли как к милиционеру обратиться прохожие, желая найти поддержку в борьбе с пьяницами. Это лишало меня возможности прогуливаться в форме с друзьями, в особенности если в пашей компании были девушки.

Числясь на этой должности в милиции, я был назначен в штабе ПВО района командиром отделения химической роты, а вскоре заведующим имуществом этой роты. В химической роте я задержался недолго. С 10 февраля 1932 г. меня перевели на должность заведующего имуществом и учетом штаба ПВО района и вскоре на должность начальника учетно-хозяйственной части штаба района. Уже 25 июня 1932 г., когда мне не было еще и 19-ти, перевели на должность инспектора ПВО района, а 11 ноября – на должность начальника сектора боевой подготовки и начальника химической службы штаба ПВО района. Работал я очень много, участвовал в проверке готовности предприятий района к противовоздушной и противохимической защите на время войны. Мне приходилось проверять готовность к переводу всех больниц во время возможной войны на положение госпиталей для приема не только гражданских лиц, но и военных, а также бани, так как они во время войны должны были стать обмывочными пунктами со стерилизацией одежды. Очень много времени у меня занимала проверка личных противогазов – сначала по их внешнему виду, а затем их владельцев, проходивших через специальные камеры, в которые подавался слезоточивый газ. Эта проверка вызвала у меня не только тревогу, но и возмущение. Были такие совершенно неожиданные явления, когда проверяющие противогазы бойцы химроты докладывали об обнаруженных дефектах. Почти сразу я установил, что владельцы противогазов пропускали через короб ку денатурат для его очистки. Чувствовалось, что противогазовая коробка сделалась тяжелее. Я вытащил вдыхательный клапан и заметил на поверхности его сетки синеву, а кроме того, сохранился запах спирта. Не было сомнения, для чего это делалось, поэтому мы регистрировали каждый случай и доводили до сведения по месту работы или месту жительства. Сам противогаз упаковывали, опечатывали и направляли одновременно с нашим сообщением. Были случаи, когда приходилось их просто списывать.

Да, трудно себе представить, что мне еще не было 20 лет, а 4 мая 1933 г. я стал заместителем начальника штаба, а иногда и исполнял обязанности начальника ПВО района. Это бывало, когда Николай Федорович Нионов находился на сборах или на отдыхе.

Должен отметить, что в те годы многие молодые люди получат и назначения на весьма ответственные руководящие должности. Поэтому я не являлся исключением. Меня особенно тронуло при столь быстром продвижении по службе то, что Н.Ф. Нионов в штабе ПВО города сказал, что я его никогда не подводил, а потому он хочет и в дальнейшем в своей нелегкой работе опираться именно на меня.

Работая в штабе ПВО района, я был допущен к совершенно секретным документам и составлению мобплана. По этому плану предусматривалось и то, что я отвечаю за своевременное приведение в действие «зеленого пакета», то есть плана оповещения по району на случай внезапной войны или при проведении неожиданных учений всех предусмотренных мобилизационным планом должностных лиц и объектов.

Город уже тогда был большим, и если объекты и учреждения находились непосредственно на территории самого района, то многие сотрудники, подлежащие вызову, проживали в самых разных концах города. Для грамотного составления плана мне приходилось объезжать все установленные адреса и только после этого отрабатывать четкие маршруты оповещения, а также передать в распоряжение района автомашины, которые должны прибыть к райсовету незамедлительно. Эти машины должны были направляться по самым удаленным адресам.

Помимо того, предусматривалось оповещение и по телефону. Для этого мною было получено задание от председателя райсовета РКиКД – создать в здании райсовета (к этому времени мы уже переехали в новое помещение на улице Стачек) специальный пункт оповещения. По моему указанию в зале заседания президиума райсовета были организованы точки связи. Для этого была создана возможность перевода ряда номеров телефонов из отделов в этот зал и установки в нем нескольких телефонных розеток для подключения аппаратов. Я составил список живущих вблизи сотрудниц, которых должны были вызвать дежурные милиционеры 31-го отделения ЛГМ, находившегося на первом этаже здания.

С тех пор как я стал инспектором района, я уже не числился в 14-м отделении милиции, а был в штате штаба ПВО района. Не являясь кадровым командиром, тем не менее был занесен в списочный состав в/ч 1173. Мне разрешили носить военную форму, что было очень приятно.

Так моя жизнь продолжалась довольно долго. Потом руководством было принято решение улучшить организацию противовоздушной обороны Нарвского района, в особенности в обучении населения и работающих в районе пользованию противогазами и другими средствами защиты, разделить территорию района на два участка, расположенных в границах имевшихся в районе отделений милиции.

На меня, как начальника участка, вместе с моими подчиненными было возложено не только проведение занятий с населением, но и осуществление постоянного контроля за содержанием в надлежащем состоянии бомбо– и газоубежищ, складов с неприкосновенным запасом средств противохимической защиты и другого снаряжения, размещавшихся на территории вверенного мне участка.

В штабе района мы запланировали нашу работу таким образом, чтобы почти каждый объект проверялся по графику, известному только начальнику штаба ПВО. Часто Н.Ф. Нионова сопровождали на эти проверки я и другие сотрудники штаба, а также инструктор райкома ВКП(б), прикрепленный к нашему штабу, Смолячков. Иногда на проверку крупных объектов, таких как «Красный путиловец», «Красный треугольник», Торговый порт, «Северная верфь» и некоторых других. Вместе с нами выезжали секретари райкома ВКП(б), председатели райсовета РКиКД.

Хочу отметить, что ряд предприятий, непосредственно входивших в систему оборонной промышленности, уже тогда вместо ранее применявшихся названий обозначались специально установленными номерами.

Мне и по сей день часто вспоминаются выезды на объекты в целях их проверки, в которых принимали непосредственное участие И.И. Газа и И.Ф. Козлов. Оба районных руководителя очень внимательно относились ко всем возникавшим при проверках вопросам, к тем или иным проводимым учебным операциям. Я, конечно, не хочу преуменьшить роль в этом товарищей Алексеева, Д.Ф.Кирьянова и других. С ними мне пришлось работать позднее, то есть когда я уже подрос и свыкся со своим положением на работе.

Кроме того, что мы проводили проверки всех объектов района, были всегда готовы и к проводимым проверкам работы нашего штаба и объектов, подчиненных нам, со стороны представителей Ленинградского военного округа, в том числе Космачева, руководителя службы ПВО района, а также представителями разных уровней горкома ВКП(б) и Ленсовета РКиКД.