Текст книги "Разведка - это не игра. Мемуары советского резидента Кента."

Автор книги: Анатолий Гуревич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 83 страниц)

На вершине Юнгфрау всем экскурсантам выдали не только специальные очки, предохраняющие от солнца, но и потребовали, чтобы те смазали кожу лица и рук специальной мазью, предназначенной для исключения возможности получить солнечный ожог.

Экскурсия на Юнгфрау произвела огромное впечатление на всех ее участников. Очень приятно и весело было на вечном снегу. Красивый вид был и во вращающейся по кругу подзорной трубе. Всех экскурсантов очень удивило тогда только одно: зачем в гостинице выдали сухой паек, к которому мало кто из нас притронулся. На вершине Юнгфрау можно было хорошо поесть, выпить крепкого кофе и другие крепкие и прохладительные напитки. Только увидев цены в кафе, стало понятно, почему гостиница выдала нам то, за что было уплачено по туристической программе. Большинство иностранных туристов было снабжено программами различных бюро путешествий.

Уже за обедом у меня наладились отношения с новыми знакомыми, проживающими в гостинице. За столом у нас было восемь мест, все они были заняты. Знакомство продолжалось все дни моего пребывания на высотном курорте.

Из бесед я узнал много интересного. Мне как-то показали пожилого мужчину, все время прогуливающегося в спортивном костюме. Иногда его можно было видеть на лыжах. Он здесь проживал со своей семьей. Мой собеседник сообщил, что этот мужчина – немец из очень видной семьи. В Германии за проявленное им резко отрицательное отношение к Гитлеру, его окружению и проводимой им политике не только предпринимали все возможное, чтобы преследовать его, но и сейчас, после того как он эмигрировал в Швейцарию, немецкие фашисты делают все для того, чтобы вынудить его покинуть Швейцарию и насильственно заставить вернуться в Германию, где его ждет самое большое наказание.

В молодости я любил лыжный спорт. Одно время я пользовался возможностью участвовать в принятых в армии тренировочных занятиях. Тогда лыжники довольно быстро скользили на лыжах за бегущей впереди их лошадью, оснащенной довольно длинными своеобразными вожжами, за которые нужно было крепко держаться. И вот я решил немного покататься в Гстате. Конечно, я не хотел рисковать и спускаться на лыжах со специально оборудованных возвышенностей типа высоких трамплинов. Рисковать мне было нельзя, я не имел права забывать, кем я являюсь на самом деле.

Прогуливаясь на лыжах, я присоединился к небольшой компании молодых людей. Раскрасневшиеся лица очень симпатичных юношей и девушек привлекли мое внимание. Все держались мило и просто. С одним парнем и двумя девушками я познакомился поближе. Они тоже приехали в Гстат на несколько дней. Мои новые знакомые планировали принять участие в организуемых в Монтре пасхальных торжествах. Я сообщил им, что живу в Монтре в гостинице и уже дал согласие на участие в этих торжествах.

Вечер мы провели вместе. Наутро мои знакомые собирались принять участие в спуске с трамплинов. Я извинился, признавшись, что не смогу принять участия в этом виде спорта, объяснив, что у себя «на родине» никогда не имел возможности заниматься лыжным спортом. Правда, на самом деле я даже не знал, практикуется ли в «моей стране», Уругвае, лыжный спорт.

Перед обедом молодые люди встретились вновь, прежде чем сесть за наш стол. В холле у бара они выпили аперитив. Одна из девушек, смеясь, сказала, что Винсенте умница, что не пошел с ними спускаться с гор, так как очень многие падали, а кто-то даже повредил себе ногу и руку. Тут же мне пояснили, что в Гстате это не страшно. Здесь есть квалифицированные врачи. Тут же подчеркнули, что по непонятным причинам к врачам мало кто обращается в подобных случаях, а предпочитают обращаться к «костоправам», знахарям.

Эти дни промелькнули быстро, и надо было возвращаться в Монтре, а затем в Лозанну, где была назначена встреча с Дора. Уезжая из Гстата, я попрощался с моими новыми знакомыми, выразив надежду, что мы еще увидимся.

Вернувшись к себе в гостиницу, общаясь с дежурным администратором, беседуя с ним о моей поездке в Гстат, я убедился в том, что и она имела большое значение в подкреплении моей легализации.

По совершенно понятным причинам, убежденные в том, что Дора еще и тогда не должен был знать ни паспортной фамилии Кента, ни названия той гостиницы, в которой он остановился не в Лозанне, а в Монтре, мы встретились в обусловленном месте в Лозанне. Мы долго прогуливались по городу, пообедали в ресторане, я проводил Дора на вокзал к поезду, отправление которого в Женеву уточнил заранее по расписанию. Убедившись, что Дора сел в поезд и уехал, я решил немного еще походить по городу, чтобы на вокзале появиться незадолго до отхода поезда в направлении Монтре.

Эти часы были проведены не напрасно. Дора, предвидя, как он мне в этом признался, что прямую линию связи он установит по рации еще через некоторое время, просил меня передать в «Центр» все, что он мне расскажет. Действительно, он передал для «Центра» очень много интересной информации. Правда, не уточнял ни должностей, ни фамилий своих источников, по указывал на то, что у него имеются надежные связи в кругах работников Лиги Наций, имеются и другие, очень важные источники, в том числе среди весьма «значимых» немцев, которые поддерживают связь со своими друзьями, видными офицерами немецкой армии, вплоть до генерального штаба и военного министерства. Он указывал и на то, что его связи распространяются на некоторых англичан, французов, швейцарцев.

Возможно, только показалось, а быть может, это было вполне обоснованно, что Дора стал относиться ко мне с большим доверием.

Знакомясь по рассказам Шандора Радо с его резидентурой, я ощущал, что уже первая моя оценка была совершенно правильной. Я убеждался в несравнимости нашей резидентуры со швейцарской, а также в том, что уже накопившаяся у Дора информация и та, которая поступит к нему в дальнейшем, имеет большое значение для Москвы.

Тот факт, что Дора не называл мне фамилии и точные места работы его источников, меня не смущал. Я считал, что он и в этом отношении поступает абсолютно правильно. Этот пример я широко использовал в своей работе в дальнейшем. Признаюсь, даже Отто и Андре я старался не раскрывать точные данные о моих источниках. Я считал возможным сообщать их в зашифрованном виде только в «Центр». Не исключена возможность и того, что это вызывало у Отто плохое отношение ко мне, хотя он старался его скрывать.

Между прочим, Дора мне доверительно рассказал о своем пребывании в Советском Союзе и о том, как совершенно неожиданно он принял предложение начать помимо работы по основной специальности, которую очень любил, разведывательную работу. Конечно, он не сообщал мне, с какой целью побывал там, с кем встречался, кто и при каких обстоятельствах приобщил его к совершенно для него новой деятельности. Уже почти перед завершением нашей встречи Шандор Радо поинтересовался, когда я был последний раз в Москве, какова там обстановка, ждут ли возможности немецкой агрессии. Вдруг, совершенно неожиданно, он поинтересовался, знаком ли я лично с Урицким. Постоянно настороженный, я сделал вид, что даже впервые слышу эту фамилию.

В то же время с Семеном Петровичем Урицким я был знаком еще в то время, когда не знал, что он имеет отношение к Главному разведывательному управлению. Он производил на меня очень хорошее впечатление. Я уже через много лет после окончания войны, встретившись с его дочерью на квартире моего двоюродного брата в Москве, часто разговаривая об ее отце и вместе с ней переживая его ничем не оправданную смерть, всегда вспоминал те его качества, которые на меня особо подействовали при нашем знакомстве. Конечно, при встречах с Дора я не знал того, что сам С.П. Урицкий пал жертвой репрессий, а его жена и дочь тоже были репрессированы. Реабилитация пришла поздно, они вновь получили разрешение на проживание в Москве. Вскоре мать, то есть жена Семена Петровича, была помещена в дом престарелых ветеранов партии, где и скончалась. У дочери жизнь сложилась нелегко, и она умерла еще довольно молодой. Не знаю, сейчас жива ли единственная представительница рода Урицкого, его внучка.

Из разговоров с Шандором Радо я узнал, что в Швейцарии он живет и работает по своей специальности сравнительно недавно, а до этого долгое время жил в Париже, где у него было картографическое агентство «Инпресс». Он интересовался и тем, как идет сейчас жизнь в Бельгии. Меня этот вопрос несколько удивил, ибо я не знал, что ему известно, что я прибыл из Брюсселя к нему. Повторяю, ни до встречи с Дора, ни во время встречи с ним я ничего не знал о якобы существовавшей связи его с некоей Соней и о том, что через нее он узнал о моем приезде, и именно из Брюсселя. Признаюсь, эти факты меня невольно волновали, и мое состояние становилось более и более напряженным. Уже много лет спустя, когда я прочитал о наличии связи между Дора и Соней в книге Шандора Радо (с. 61–63) и о том, что именно через нее он был предупрежден о моем приезде к нему, у меня возникло много вопросов.

Во-первых, почему перед поездкой Кента в Швейцарию, «Центр» не счел нужным предупредить об этом? Неужели работники «Центра» не понимали, что без этого предупреждения у меня возникает тревога, вызванная предположением о возможном провале в резидентуре, с которой уже давно потеряна связь?

Во-вторых, почему в даваемом мне задании повторялись вопросы, которые уже были разрешены ранее и о которых по поручению Дора Соня докладывала в «Центр»? Я имею, в частности, в виду вопрос о возможности живой связи с «Центром» через Италию (с. 62).

Прошло уже слишком много лет, всей полученной информации от Дора я не запомнил, но мне хорошо помнится, что уже в марте-апреле 1940 г. он указывал на то, что имеет достоверные данные, что «странная война» весьма скоро придет к концу. Подчеркивая возможность начала боевых действий фашистской Германии против западных держав, он указывал, что война эта не является самоцелью Гитлера. Нет никаких сомнений, говорил он, что фашисты планируют агрессию против Советского Союза. Полученной по этому вопросу информацией от «немецкого источника» он как бы подчеркивал тот факт, что немецкие солдаты в достаточно крупных контингентах проходят тренировку в высокогорных районах. Возможно, они готовятся к захвату Кавказа не только для обеспечения Германии горючим, но и для дальнейшего обеспечения их прорыва в страны Азии. В принципе соглашаясь с ним, я подчеркнул и то, что мне уже стало известно, что французские генералы, находясь в Африке, тоже готовят армейские подразделения для захвата Кавказа. Однако, с их точки зрения, это должно было исключить возможность прорыва немцев в страны Азии, и в первую очередь в Турцию, Афганистан и Иран.

Рассматривая вопрос об «изгнании» Советского Союза из Лиги Наций, Дора высказал мнение, что это объясняется исключительно стремлением Великобритании и Франции всем доказывать свое желание сближения с Германией и понимания политики Гитлера, направленной на завоевание территории Советского Союза, то есть согласно интересам этих держав направить военные действия Гитлера только против СССР, прекратив полностью агрессивные действия на Западе.

Интересным было еще одно сообщение Дора, которое я услышал в первый раз. По его словам, бывший военный министр Германии Вернер Бломберг был истинным любимцем и Гитлера, и Геринга. Лучшим доказательством этого являлось то, что они выразили согласие быть свидетелями на его свадьбе с малоизвестной немкой, чуть ли не его бывшей секретаршей. Сам Вернер Бломберг происходил из немецкой знатной аристократической семьи, а влюбится в простую, но якобы очень красивую и, по словам Вернера Бломберга, весьма культурную женщину. Свадьба, хотя и не была очень пышной, прошла хорошо. И вот настал день, когда Адольф Гитлер в 1938–1939 гг. планировал начать войну. Военному министру надо было подписать соответствующий, разработанный штабистами по указанию фюрера план. Совершенно неожиданно для давнишнего своего «друга», Адольфа Гитлера, Вернер Бломберг якобы отказался, вопреки распоряжению фюрера, впервые не выполнив его, подписать этот документ.

Дора сказал, что ему стало известно, будто Вернер Бломберг резко возразил Гитлеру в беседе с ним, заявив, что будущую войну нельзя подготовить за пять-шесть лет, на это потребуется значительно больше времени. До этого Германия, по его мнению, не сможет одержать планируемую победу. Это тем более, что Германия должна учитывать вынужденность вести военные действия на двух фронтах, на Востоке и на Западе.

После этой беседы, возмутившей Гитлера, с помощью Геринга и Гиммлера, по данным, сообщенным Дора одним из его надежных источников, было инспирировано требование «генералов Третьего рейха» о немедленной отставке военного министра. Мотивом к подобному требованию должно было послужить решение Вернера Бломберга в нарушение всех принятых в аристократических кругах правил выбрать себе в жены женщину чуть ли не самого легкого поведения.

Уже было забыто, что на основе существовавших дружеских отношений именно Гитлер и Геринг по просьбе Вернера Бломберга были свидетелями его бракосочетания. В результате раздутой кампании военный министр Вернер Бломберг был уволен из рядов вооруженных сил Германии с нанесением ему всяческих оскорблений.

Во время встречи с Дора на мой вопрос, заданный от имени «Центра», каковы его финансовые дела, он пожаловался, что в данное время они стали резко осложняться, а для проводимой разведывательной работы нужны средства. Я обещал доложить об этом «Центру» и найти возможность переправить ему деньги. При этом я задал ему вопрос: «Не опасно ли будет для него, если деньги будут направлены из какой-либо не воюющей еще страны через один из банков переводом в адрес Шандора Радо?» Дора мне ответил, что он получает переводы за те работы, которые он выполняет для различных иностранных печатных организаций и даже от отдельных ученых. Никто не обратит, по его словам, в данное время никакого внимания на поступление перевода.

Вернувшись в Бельгию, я обо всем доложил через Большакова «Центру». Только получив согласие «Центра», выбрав совместно с Отто наиболее благоприятный для этого банк, я от имени Антонио Гонсалеса направил определенную сумму, но о самом переводе и о сумме переведенных Шандору Радо денег я докладывал «Центру». Сразу хочу оговориться, что фамилию отправителя денег Отто не знал.

Прошло много лет с тех пор, как я по-дружески расстался с Дора. Я уже знал из разных источников, что резидентура под его руководством просуществовала примерно до сентября 1944 г. Затем Дора с женой, даже не простившись со своими детьми и свекровью, бежал во Францию, чтобы там встретиться с представителем «Центра». Только 24 сентября 1944 г. Шандор Радо с женой с помощью французского движения Сопротивления добрался до Парижа, где, как мне удалось выяснить из печати, он встретился с Отто и вместе с ним должен был вернуться в Москву. Они вылетели на одном самолете. С чувством несдерживаемого волнения и возмущения я прочитал в книге Леопольда Треппера следующее, цитирую дословно: «На протяжении всего полета в Москву я все не мог отделаться от мыслей о побеге Радо. Я точно знал, что свою миссию он выполнил блестяще, выше всех ожиданий, знал, что ему решительно не в чем упрекнуть себя... Действуя в Швейцарии, он в большой степени способствовал приближению победы. Однако именно в силу глубокого знания фактов, реализма оценок, присущих ему как ученому, Радо предполагал, что, невзирая на победу, в царстве НКВД никаких перемен не произошло. Он отчетливо предвидел судьбу, ожидавшую его в Москве. Не испытывая никакого энтузиазма от перспективы закончить жизнь в одном из сталинских застенков, он исчез в Каире, предварительно позаботившись о безопасности своих детей и жены в Париже» (с. 290).

В примечании автора на той же странице указывается: «Свобода Шандора Радо была недолгой. Он спрятался в одном английском лагере, но Москва немедленно и энергично потребовала его выдачи... Через несколько месяцев после его "побега" за ним прибыли агенты НКВД, и вскоре рука дьявола раздавила его».

Эта цитата из примечаний автора, как я считаю, является подтверждением того, что я уже слышал раньше: ради спасения своей порочной личности Леопольд Треппер был готов на любое действие. Именно он, давая показания в НКВД, указал, что Шандор Радо бежал в Каир, боясь преследования в Москве.

Читая книги Леопольда Треппера и Шандора Радо, я впервые нашел подтверждение тому, что предполагал ранее, а именно: оба автора встречались в Париже после освобождения его союзниками от фашистских оккупантов. Встретившись и получив от советских представителей в Париже подтверждение своей принадлежности к советской разведке, они «откровенно» делились мнениями о своей разведывательной работе и о тех, с кем работали.

В это время, конечно, Леопольд Треппер – Отто, не мог себе даже представить, что произошло с Кентом. Жив ли он остался вообще? Или уже убит фашистами, гестаповцами, которые вывезли его из Парижа? Конечно, он не мог предположить, что вскоре после его бегства из гестапо Кенту удалось завербовать начальника зондеркоманды «Красная капелла» Паннвица, а тем более, что в результате этой вербовки и проделанной совместной работы на пользу Советского Союза они – Папнвиц и я, Кент, – готовили материалы для доставки в Москву, куда вместе намечали прибыть сразу после окончания войны. Он делал попытки еще в Париже нагрянуть в здание, где размещалась зондеркоманда, с тем чтобы похитить компрометирующие его, Отто, материалы, в первую очередь его следственное дело гестапо.

Именно убежденность Леопольда Треппера в том, что меня уже нет в живых, или, во всяком случае, в том, что я никогда не вернусь в Москву, послужила для него оправданием той клеветы, которую он возводил против меня, в том числе и в беседах с Дора.

Приведу один неоспоримый факт. Шапдор Радо в своей книге прямо пишет, цитирую дословно: «Уже после войны мне стало известно из печати, что в конце 1911 года группа Кента в Брюсселе была обнаружена и схвачена немецкой контрразведкой, но Кенту удалось скрыться и бежать во Францию. В конце концов гестапо все-таки выследило его там и арестовало.

Арест Кента впоследствии отозвался тяжелым ударом по швейцарской группе: он многое знал и, смалодушничав, кое-что выдал гестапо» (с. 66).

Это высказывание Шандора Радо основано на вымыслах Отто. О полученном мною задании знали только Отто и я. На следствии в гестапо я пытался в самом начале опровергнуть мою разведывательную деятельность. Только после изобличения показаниями Боба, Хемница и самого Отто я был вынужден признаться, что я – это Кент.

О своей поездке в Швейцарию по заданию «Центра» я ничего не показывал, основываясь на том, что у гестапо нет для этого никаких оснований и оно не могло это узнать из каких-либо источников. И вот однажды уже в Париже, куда я был доставлен из Главного управления имперской безопасности из Берлина, мне был задан вопрос о том, к кому точно и с каким заданием в 1940 г. я ездил по заданию «Центра» в Швейцарию. Больше того, требовали, чтобы я назвал код, которому обучал нашего резидента в Швейцарии, и сообщил его точный адрес. На одном из допросов присутствовали двое – якобы муж и жена, которым гестапо поручало поехать в

Я понял, что в части моей поездки в Швейцарию показания в гестапо мог давать только Отто. Прошло более двух лет, и Отто, видимо, не мог вспомнить фамилию резидента и его адрес, которые в свое время он знал, так как мы вместе изучали задание «Центра». В то же время шифровальный код Отто не понимал, так как его изучал в самом начале, еще до моего отъезда в Швейцарию, только я. Однако Отто знал то, что мною была направлена в Швейцарию определенная сумма денег через рекомендованный им банк. Он и об этом дал показания в гестапо.

Гестапо не знало, мог ли я сохранить все в памяти. Этим я решил воспользоваться и дал соответствующие показания: адрес резидента и его фамилию я не помню, забыл я и шифровальный код, которому его обучил, забыл и фамилию, по которой я сделал перевод. Присутствующих при моем допросе Герингом мужа и жену, готовящихся к поездке в Швейцарию, после моих показаний интересовали вопросы самой поездки в Швейцарию для иностранцев, порядок найма номеров в гостинице, а в части самого резидента их интересовало, на каком языке мы с ним говорили. Я сказал, что говорили мы с ним на французском языке, я лично не могу определить, на каком из иностранных языков он еще говорит.

В этой части клеветы в мой адрес я не могу обвинять Дора, ибо он лично выдумать то, что я давал показания в гестапо о его резидентуре, не мог. Безусловно, эта версия была подсказана ему в беседе с Отто.

Лучшим доказательством того, что я не давал никаких существенных показаний о моей поездке по заданию «Центра», являлось то, что Шандор Радо проработал в Швейцарии до сентября 1944 г., а я ведь был арестован гестапо в начале ноября 1942 г. и следствие, по-существу, закончилось в первой половине 1943 г.

Да, явно нервничая, я прочитал попавшую мне в руки книгу Шандора Радо «Под псевдонимом Дора», не только по уже приведенному примеру, но и по ряду других вопросов, касающихся меня. Остановлюсь на них.

Очень удивило то место в книге, где автор описывает мою внешность (с. 64) и после выдуманного утверждения о моей чрезмерной самовлюбленности дает оценку моим, обнаруженным им, отрицательным качествам, а именно моему «наставническому тону» и тому, что «мнил себя важной персоной». Шандор Радо прямо указывает, что ему «такие люди не по душе» (с. 65). Спрашивается, если это действительно так, то чем же можно объяснить наше дружеское прощание? Я и в данном случае обвиняю в этой клевете не Дора, а Отто, который, судя и по его книге, приписывает эти качества мне. Приводимое же автором описание внешности Кента, не отвечающее действительности, я первоначально относил к его нежеланию нарушить конспирацию, хотя прошло уже много времени и я, Кент, закончил свою разведывательную деятельность, подвергся у себя на родине незаслуженному преследованию, а ко времени издания в Москве этой книги жил под своей настоящей фамилией, никем не опознанный, в Ленинграде.

Однако кое-что из воспоминаний Дора меня не только удивило, но и предельно возмутило. Во-первых, он не подтверждает получение денег, направленных ему из Брюсселя мною по заданию «Центра». Во-вторых, он стал на путь прямой клеветы и выдумки, утверждая, что еще в Женеве после окончания его обучения шифру я попросил у него одолжить мне денег (с. 65), мотивируя это тем, что «из-за рискованной дороги не захватил с собой крупной суммы, а взял лишь необходимое, надеясь, что на обратный путь он займет деньги» у него, Дора. Это место является, как и ряд других, чистейшей клеветой. Сам автор книги подчеркивает сложность совершаемой мною поездки в Швейцарию с пересечением двух государственных границ. Какую выгоду я хотел получить для себя? Я получал в Брюсселе достаточную «зарплату» для того, чтобы нормально, даже хорошо жить. Правда, я тратил часть ее и на свою работу, оплачивая ряд встреч, транспортные расходы, квартирную плату и т.д. Но я никогда в своей жизни не думал о создании для себя каких-то капиталов. Что касается поездок в Швейцарию, как в первый раз туристом, а во второй по заданию «Центра», я, как неоднократно указывал, в бюро путешествий «Кука» составил подробную программу расписание своего пребывания в Швейцарии и оплатил заранее все виды транспорта – от Брюсселя до Женевы, из Женевы до Монтре и по другим городам страны, все номера, предоставляемые в гостиницах, питание и даже заплатил за ряд увеселительных мероприятий, в том числе за посещаемые театры и музеи. Кроме того, в доказательство, что и на этот раз моя поездка носит чисто увеселительный, туристический характер, я поменял значительную сумму бельгийских франков на долларовые чеки бюро путешествий, которые могли служить для оплаты всех моих расходов дополнительно к тем, которые входили в программу «Кука» или для размена на швейцарские франки. Эта чековая книжка должна была служить доказательством того, что «уругваец» достаточно богат. Кроме того, сейчас я уже не могу точно утверждать, это можно сделать только по моему отчету ГРУ, но мне кажется, что, услышав от Дора о его финансовых затруднениях, я передал ему некоторую сумму в долларах при моей последней встрече с ним. Допустим, что память мне изменяет, и я при встрече с Дора не передал ему никаких денег, но все же возникает вопрос: зачем понадобилась клевета на меня, того, кто обеспечил ему прямую связь с «Центром», что позволило, между прочим, как я установил в различных публикациях, резиденту в Швейцарии получать через представителей «Центра» деньги после того, как я переслал их ему из Брюсселя.

Я не смогу дать опровержение всему, что Шандор Радо с помощью «дружеских» рассказов Отто позволил себе клеветать на меня, но хочу еще остановиться на одном небольшом эпизоде.

Я не говорю о том, что Лора ошибочно утверждает, что я из Женевы уехал в Лозанну, где остановился в гостинице. Ему действительно было неизвестно, что я остановился не в Лозанне, а в Монтре, но с целью наибольшей конспирации встречу с ним я назначил именно в Лозанне. Возникает очередной вопрос: зачем понадобилось Дора в его книге писать, что «Кент потащил меня, ради знакомства, в ночное кабаре. Отказываться было неудобно: как-никак человек проделал трудный и небезопасный путь, чтобы помочь, научить; к тому же мы оба были, как говорят, товарищи по оружию» (с. 155)?

Для меня этот эпизод из воспоминаний Дора является абсолютно необъяснимым. Неужели он должен был служить цели, избранной Отто в его книге «Большая игра», представить меня как гуляку, человека легкого поведения, любителя весело жить? Как мог честный человек, каким я считал и продолжаю считать Шандора Радо, пойти на подобные вымыслы? У любого читателя его книги может возникнуть вопрос: как же могли два разведчика, встретившись в Лозанне, направиться в ночное кабаре, когда надлежало одному добраться еще из Лозанны в Женеву, а второму – к себе в гостиницу в Монтре? Могли ли они согласиться с нарушением элементарных требований, предъявляемых к разведчикам, – соблюдать все меры предосторожности, чтобы не допустить случайного провала?

Временно прекращая анализ книги Шандора Радо, хочу все же сделать еще один вывод. Я до сих пор уверен в том, что Шандор Радо был прекрасным разведчиком, честным человеком, каким он мне казался с первой нашей встречи. Зачем же ему понадобились все эти измышления? Не является ли это результатом его плохой памяти, или же он попал под влияние Отто, стал ему доверять во всем, в том числе и в возводимых против Кента небылицах?

Убежден, что, прочитав до конца мои воспоминания, любой читатель многое поймет и даст правильные оценки сказанному мною и моими бывшими соратниками по разведывательной работе.

Мне предстояло вернуться в Брюссель, и не только приступить к исполнению обязанностей заместителя Отто, но и вновь вступить в общение с бельгийцами, с которыми меня уже связала жизнь. Мне было очень важно иметь возможность правдиво рассказывать моим будущим собеседникам о моей поездке в Швейцарию.

Если в первый свой приезд в Швейцарию молодой «уругваец» Винсенте Сьерра не сумел побывать в столице, в Берне, то на этот раз по настойчивому совету клерка из бюро путешествий в программу поездки было включено и посещение этого города и ряда других памятных мест этой прекрасной страны. Посетив Берн, я не жалел, что побывал в этом одном из наиболее старинных городов Швейцарии.

Выполнив задание «Центра», я должен был торопиться со своим возвращением в Бельгию, а точнее, в Брюссель. Мне казалось, что я имею право гордиться тем, что в сложных условиях я выполнил это задание с успехом. Очень хотелось доложить об этом «Центру».

Моя поспешность с возвращением в Брюссель приобрела действительно огромное значение. Вскоре после моего приезда фашистские войска начали боевые действия на Западе, и одной из первых стран, подвергшихся агрессии, как мы и ожидали, явилась Бельгия.

Когда я предъявил швейцарским пограничникам и таможенникам уругвайский паспорт, они очень внимательно посмотрели на меня, видимо проверяя, соответствует ли мое лицо имеющейся в паспорте фотографии. Очень мило улыбнувшись, вернули его и даже не стали проверять мой багаж.

Примерно то же самое произошло и на границе, когда в вагон вошли французские пограничники и таможенники. Правда, таможенники попросили меня открыть несессер, а затем, едва взглянув на пего, па нем и на чемодане мелом проставили пометку о произведенном досмотре, однако последний они даже не вскрывали. На границе Бельгии проверка прошла почти незаметно.

Вернувшись в Брюссель, на следующий день я доложил о проделанной работе, о моих наблюдениях Отто. После этого приступил к составлению подробного отчета «Центру», который, закончив, передал Большакову в «Метро» для направления в Москву.

Вечером, вернувшись, домой, я встретил в лифте жену Эрнеста Барча, венгра, с которым я определенное время уже контактировал. Она была в трауре, рядом с ней стоял спокойный и даже печальный мальчик, которого я знал как их сына. Спрашивать, чем вызван траур, счел неудобным, но молодая женщина сама сообщила, что во время моего отсутствия внезапно скончался её муж. После его смерти всеми коммерческими делами занимаются ее отец и брат. Она подчеркнула, что никто из них не знал о моем отъезде, и они были удивлены, что я не выразил им своего соболезнования и не присутствовал на похоронах. Только потом им стало известно, что меня не было в Бельгии. Она подчеркнула, что её отец и брат очень интересовались тем, когда я вернусь в Брюссель, но, конечно, никто не мог им ответить на этот вопрос.

У меня налаживалась нормальная жизнь. Никто не знал, что будет дальше. Я, кроме того, не мог предвидеть, какую огромную роль в моей легализации и, больше того, в моей разведывательной деятельности будут играть и отец, и сын Зингеры, и даже сама Маргарет Барча.