Текст книги "Разведка - это не игра. Мемуары советского резидента Кента."

Автор книги: Анатолий Гуревич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 83 страниц)

Несмотря на существовавшие запреты, Астрид и Леопольд III выехали инкогнито в Швейцарию, где решили отдохнуть и попутешествовать. Далее ходили некоторые противоречивые утверждения. Одни говорили, что Леопольд III купил в Швейцарии, а другие, что только взял напрокат американскую автомашину марки «крайслер». На этой машине молодая влюбленная пара, «освободившись от забот по государству своему», по дому и уходу за своими детьми, отправилась по широко рекламируемым горным дорогам Швейцарии путешествовать.

С переживаниями многие бельгийцы рассказывали о самой трагедии, постигшей королевскую чету. Якобы Леопольд III, управляя машиной, левую руку держал на руле, а правой обнимал любимую Астрид. Кроме того, сам он в это время курил. И вот в определенный момент, не подумав, король снял руку с руля, чтобы выбросить окурок. Машина марки «крайслер», как все утверждали, очень чувствительная, в этом и сам я мог убедиться несколько раз. Едва Леопольд III убрал руку с руля, машина мгновенно свернула в сторону с дороги и опрокинулась под откос. Вот так и погибла королева Астрид, весьма любимая бельгийцами. Вывалившись из машины, она, по существу, была сразу лишена жизни. Сам Леопольд III, как утверждали многие мои собеседники, сломал себе правую руку и даже несколько лет спустя еще плохо ею владел.

Королю Леопольду III бельгийцы не могли никогда простить гибель любимой ими королевы Астрид. На похоронах, на торжественном траурном шествии из королевского дворца в Лакене до места захоронения, где находилась воздвигнутая в честь Астрид часовня, король с перевязанной рукой шел пешком. При самом захоронении в часовне произнес клятву быть всю жизнь верным памяти любимой им Астрид и посвятить себя не только государственным делам, но и воспитанию сирот, лишившихся матери.

Мне хочется особо подчеркнуть, что если все эти рассказы я воспринимал с некоторым недоверием, то нарушение принесенной Леопольдом III клятвы в верности памяти Астрид мне довелось наблюдать самому.

В подтверждение этих моих слов я хочу коротко рассказать о том, что стало известно из достоверных источников во время моей деятельности в Бельгии. Губернатор Фландрии давно уже стремился к сближению с королем, королевским двором. У этого губернатора была довольно симпатичная дочь. После того как король Леопольд III предпочел для отдыха небольшой летний королевский дворец, губернатор обзавелся хорошей виллой напротив летней резиденции короля. Здесь недалеко размещался и клуб игроков в гольф. Естественно, членами этого клуба могли быть далеко не все бельгийцы. В числе его членов был и король Леопольд III. Состояла в нем и семья губернатора Фландрии.

По установленному в клубе распорядку король якобы играл в гольф поочередно со всеми. Время от времени очередь доходила и до дочери губернатора.

При клубе было нечто вроде кафе. Однажды двое из моих бельгийских «друзей», являвшихся членами клуба, пригласили меня в это кафе. Там я впервые увидел симпатичную молодую фламандку, а рядом с ней, видимо после совместной игры, сидевшего за чашкой кофе короля Леопольда III, уже несколько лет тому назад овдовевшего. Тогда я еще не знал значения сцены, свидетелем которой совершенно неожиданно для меня оказался.

Прошло несколько месяцев. Бельгия была уже оккупирована фашистскими войсками. Как мне стало известно, король отказался от любого сотрудничества с немцами. Он оставался в Бельгии на правах «интернированного» в своем дворце в Лакене. Часто приходилось слышать различные рассказы о короле, его политике и личной жизни. В числе прочих среди бельгийцев начал циркулировать все больше усиливающийся слух о том, что дочка губернатора часто бывает в королевском дворце, имея на это разрешение оккупантов. Многих удивляло, так как общеизвестным являлось то, что король изолирован от внешнего мира. Чем же занималась эта молодая фламандка? Многие утверждали, что она «развлекает интернированного короля», играя с ним в гольф, а чаще в теннис. Всему этому бельгийцы не придавали еще особого внимания, помня данную Леопольдом III клятву о верности, памяти погибшей по его вине королевы Астрид. Подчеркивали только, что факт допуска во дворец молодой фламандки доказывает хорошее отношение оккупантов с фламандцами.

Шли месяцы, и вдруг совершенно неожиданно бельгийское радио в декабре 1941 г. объявило, что некоторое время тому назад в уединенной обстановке кардиналом Бельгии было совершено бракосочетание короля Леопольда III с этой самой, «развлекавшей» его молодой симпатичной фламандкой. Радиосообщение было подтверждено бельгийскими газетами.

Новость восприняли по-разному. Большинство бельгийцев, несмотря на то, что брак был санкционирован Папой Римским Пием XII, встретили сообщение не только настороженно, но и с явной озлобленностью. Многие вспоминали данную королем клятву на могиле Астрид. Видимо, этим были вызваны и следующие королевские шаги. Молодой жене присвоено не королевское имя, а только «звание» принцессы. В свою очередь новая жена короля опубликовала заявление, в соответствии с которым отказывается сама и ее дети от права на трон, видимо стремясь успокоить бельгийский народ.

Вскоре бельгийцы нашли объяснение, почему до их сведения о состоявшемся ранее бракосочетании было доведено со значительным опозданием. Через несколько месяцев стало известно, что в новой королевской семье родился ребенок. По их убеждению, преждевременная беременность «принцессы», жены короля, предопределила необходимость срочного венчания.

Среди моих знакомых и, возможно, среди остальных бельгийцев господствовало мнение, что объявленная дата бракосочетания не соответствует действительности и была указана в сообщении кардинала именно с той целью, чтобы скрыть незаконную связь короля Леопольда III с фламандкой. Многие даже утверждали, что губернатор Фландрии умышленно, исключительно в своих интересах, все это подстроил, подтолкнув послушную дочь на интимную связь с королем, а тот, будучи молодым вдовцом, поддался на соблазн, а вернее, на провокацию со стороны умелой соблазнительницы. Именно, добившись намеченной цели, но стремясь избежать светского, вернее, всенародного скандала, возможно, в дополнение ко всему они потребовали от короля до рождения ребенка признания брака. Именно этому содействовала и католическая церковь.

Так ли все было в действительности, судить не мне. Во всяком случае, именно такие слухи курсировали в народе и аристократических кругах.

Я привел содержание всех бесед, которые велись в моем присутствии и могут служить доказательством, что мое вращение в деловых и аристократических кругах бельгийского общества могло и должно было служить содействию укрепления моей легализации.

Решение «Центра», в соответствии с которым я должен был остаться в Бельгии, а также существенные изменения в самой резидепгуре, ее перевоплощение из предназначенной исключительно для обеспечения связи между отдельными резидентурами в Западной Европе в случае начала войны с Германией с «Центром» в чисто разведывательную резидентуру заставили меня изменить свой образ жизни.

Совместно с Отто мною было принято решение, в соответствии с которым я должен был снять себе более представительную квартиру. Но, кроме того, она должна быть более изолированной, менее поддающейся наблюдениям извне.

Как всегда, определенную помощь оказали мне мои бельгийские друзья. Я снял квартиру в большом доме на авеню Беко.

В доме был лифт. У парадного входа была установлена, что в то время являлось для меня новинкой, сигнальная дощечка с кнопками звонков во все квартиры. В эту дощечку был встроен своеобразный микрофон, который служил для переговоров между звонившими и хозяином квартиры.

Признаюсь, мне этот порядок тоже очень понравился, так как я заранее мог знать, кто пришел ко мне.

Снятая квартира резко отличалась от той, которую я снимал у мадам де Toe. Я располагал теперь двумя спальными комнатами, очень удобной ванной комнатой, туалетом. Из большой перс дней был вход еще в одну прямоугольную комнату значительной площади. Она была разделена на две части аркой. В первой части размещалась столовая, а во второй гостиная. В гостиной у окна был помещен очень удобный письменный стол с весьма вместительным шкафом. Вся мебель в квартире была модной и удобной. На полу во всех комнатах были ковры. Меня несколько удивило то, что в каждой комнате были встроены двойные розетки. Одна из них могла быть использована для настольной лампы, а вторая для телефона. Съемщику квартиры было достаточно подать письменную или даже устную, по телефону, заявку в городскую телефонную фирму, как тут же устанавливались телефонные аппараты. Количество аппаратов определял сам съемщик. Их можно было устанавливать в каждой комнате. При этом аппараты могли подсоединяться к одному номеру, или, опять-таки по желанию съемщика квартиры, ему могло быть выделено, конечно, за дополнительную плату, несколько номеров телефонов.

Переезжая в эту новую прекрасную квартиру, я не мог даже предположить, что она будет значить для меня в дальнейшем.

Хочу сразу подчеркнуть, что наличие в квартире двух спальных комнат позволило Отто часто проводить ночь у меня. Мы поздно работали, и Отто не надо было добираться до расположенной далеко, в совершенно противоположной части города квартиры. Это было очень удобно, а кроме того, как мы считали, более безопасно.

Приемы «друзей», бельгийцев, начались вскоре после моего переезда на новую квартиру. Первый прием был посвящен новоселью, я пригласил многих. Начали бывать у меня на квартире и уже давнишние друзья, в том числе и владелец «Селект скул» с женой. Были приглашены также мадам де Toe с «мужем».

Международная обстановка осложнялась, деятельность нашей резидентуры с каждым днем становилась более напряженной. Мне приходилось все чаще в этой весьма надежной квартире принимать Отто для обсуждения новых возникающих вопросов самой резидентуры, а также получаемых мною через «Метро» отдельных заданий «Центра». Иногда мы даже готовили материалы для направления в «Центр».

Не следовало забывать, что война уже началась. Позволю себе еще раз остановиться коротко на том, что предшествовало развязыванию этой войны, и на той политике, которую предпочитали Великобритания, Франция и США в целях предотвращения этой войны на Западе.

Уже 13 сентября 1938 г. судетские фашисты предприняли открытую попытку поднять мятеж в целях отторжения области от Чехословакии. Мятеж, как известно, не удался, что повлекло за собой прямую угрозу Гитлера открытой военной расправой со всей страной. Больше того, уже 26 сентября 1938 г. он заявил, что Германия полностью уничтожит Чехословакию, если она не удовлетворит всех его требований.

В один из воскресных дней студенты собрались поехать за город на природу. Было принято предложение одного из них поехать в сторону Женваля. Молодые люди отправились погулять, подышать чистым воздухом и повеселиться. К ним присоединился и я. Побродив и нагулявшись, немного потанцевав, все сели за подготовленный стол – начался веселый пикник. Танцы продолжались, но с некоторыми перерывами. Начались разговоры на разные темы, но политики в прямом понимании этого слова никто не касался, пока одна студентка с горечью не сказала, что ее молодого брата, у которого была невеста и вскоре должна была состояться свадьба, призвали в армию и их семья очень это переживает. В связи с этим много было высказано мыслей. Основной из них, заинтересовавшей и меня, было то, что бельгийцев меньше всего должны волновать развертывающиеся события. Высказывалось и убеждение в том, что те, кто на Западе болтает о будущей мировой войне, хотят на этих разговорах только получить для себя пользу, то есть как можно больше заработать.

Некоторые студенты, смеясь, прямо указывали, что никогда ни одна из фашистских стран не осмелится начать войну против сильных Франции и Великобритании, поддерживаемых США, а, следовательно, и Бельгии не следует опасаться агрессии со стороны фашистских держав. Эти студенты подчеркивали, что из всей политики Гитлера видно, что он намеревается осуществить для своей страны завоевания Советского Союза и других стран на Востоке. Слушая эти утверждения, я невольно вспомнил сказанное в другом обществе. Тогда утверждали, что Великобритания и Франция не выполняли принятые на себя перед Польшей обязательства об оказании ей помощи, в первую очередь потому, что Германия в военном отношении была гораздо более сильной державой. Поэтому вступление в войну на стороне Польши может привести к поражению их самих.

Вскоре до нас дошли слухи, что Гитлер, видимо убедившись в политике, проводимой Великобританией и Францией, несмотря на объявление войны, не предпринимающих никаких военных действий, принял решение отозвать значительную часть воинских подразделений с Запада и направить их против Польши.

Встречавшиеся в прессе публикации, различного рода плакаты и лозунги, с которыми мне удалось познакомиться, подтверждали услышанные мною от студентов высказывания о силе вооруженных сил Великобритании и Франции и, больше того, о слабости Германии по отношению к ним. Забегая вперед, могу сослаться и на послевоенную западную литературу, высказывания высших офицеров гитлеровской армии, которые подтверждали, что западные державы были более мощными.

Наши будущие союзники не предприняли никаких реальных шагов к своей обороне даже тогда, когда после захвата Польши гитлеровцы стали перебрасывать свои войска на Запад. Нельзя не отметить, что Германия продолжала получать необходимые стратегические военные материалы через дружественные ей страны – Италию, Испанию и Турцию. До меня доходили слухи, что даже Швейцария не препятствует провозу через свою территорию военных грузов в Германию.

Я указывал на то, что принимал участие в выезде студентов университета в воскресный день за город и получил интересную информацию. На этом мои дружеские отношения со студентами не закончились. Несмотря на все возникающие трудности, я еще несколько раз продолжал участвовать в подобных пикниках. Я говорю о каких-то якобы имевшихся трудностях. Я должен сказать, что мне трудно было проводить время в компании с молодыми студентами и студентками. Ведь среди этих студенток было очень много красивых девушек, а я был молод. Многие из них нравились всем, а они любили, чтобы за ними ухаживали. Среди этих студенток была одна очень красивая, но она привлекала к себе не только своей красотой, но и зрелостью, правильностью мышления. Я могу предположить, что и я ей нравился. Мне очень хотелось сблизиться с ней, но я, как разведчик, должен был избегать подобного сближения. В результате я принял решение прекратить участие в пикниках и держаться во время занятий тоже несколько отчужденно от девушек. Это мне не всегда удавалось. И вот однажды мы с несколькими студентами вышли из здания университета. В нашей компании была и очень нравившаяся мне студентка. Она, не стесняясь, приближалась ко мне. Совершенно неожиданно один из студентов задал ей вопрос: «Где ты была, почему пропустила несколько занятий?»

Ее ответ меня поразил и весьма заинтересовал. Она, не стесняясь и, видимо, не скрывая ничего, вдруг ответила, поразив всех, в том числе и меня, своей откровенностью. Она сказала, что ее отец принадлежит к той группе бельгийцев, которые враждебно относятся к фашистам и Леону Дегрелю. Его друзья, зная, что он с семьей долгое время жил во Франции и имеет там знакомых, а некоторые из них занимают еще и сейчас солидные должности в различных подразделениях государственного аппарата, попросили его съездить в Париж и постараться узнать, в чем заключается позиция Франции в уже развязанной гитлеровцами войне.

Вот с результатами этой поездки студентка и ознакомила нас. Ее отцу удалось выяснить, что во французском парламенте и в правительстве имеются депутаты и министры, придерживающиеся правого направления, стремящиеся к мирным переговорам с Гитлером. Якобы часть из этих лиц уже открыто дискредитирована в народных массах. В частности, она указала на то, что вскоре после начала войны и вступления в нее Франции министр иностранных дел был вынужден сменить свой пост, оставшись в правительстве, но возглавив министерство юстиции. Не решились его вывести из состава правительства, потому что у него были хорошие связи в правительственных кругах Германии и он мог в любой момент включиться в переговоры о заключении мирного договора с Германией и ее переориентации на Восток.

Я уже сейчас точно не помню, о чем еще эта студентка говорила, но мне показалось, что она могла бы быть для нас ценным источником информации. Однако на это я не решился, так как боялся в нее влюбиться в полном смысле этого слова, а мне казалось, что в моем положении это совершенно недопустимо.

Встречаясь с Отто, а иногда и с Андре, мы высказывали тревогу за будущее нашей резидентуры и намечали ряд мер, направленных на обеспечение претворения изменений в работу нашей деятельности, ставили новые задачи. Тогда я не мог себе представить те обстоятельства, которые вынуждают нас отказаться от успешного выполнения поставленных «Центром» целей, а именно создания на случай войны на Западе, развязанной Германией, в ряде стран, в первую очередь Скандинавии, филиалов нашей «крыши», которые должны были служить, как я уже говорил, для обеспечения связи с «Центром».

В разговорах с Отто и Андре, даже позднее в Марселе с Жюлем Жаспаром никто из них никогда не упоминал о якобы уже имеющихся филиалах в Швеции, Дании, Норвегии. Об этом я ничего не услышал и во время приемки нашей бельгийской резидентуры от Отто. После того как в книге «Большая игра» Леопольда Треппера (с. 95) я смог прочесть утверждение Отто не только о том, что в этих странах были организованы уже в 1939 г. филиалы «крыши», но и о том, что установлены связи к маю 1940 г. с Италией, Германией, Францией, Голландией и даже с Японией, я был поражен. Возникала уйма вопросов. Перечислю только некоторые из них.

Во-первых, как же можно объяснить тот факт, что если, по словам Л. Треппера, в Стокгольме, то есть в Швеции, уже имелся в 1939 г. филиал нашей фирмы, зачем же «Центру» направлять меня именно для создания этого филиала, а Отто готовить для этой работы?

Во-вторых, в чем заключается причина, что «все трое» скрывали от меня наличие этих филиалов? Что это было? Выражение недоверия ко мне? Ведь это не могло распространяться и на то время, когда я принимал резидентуру, когда развалилась «крыша» и я создал новую, более надежную. Почему же мне не передали эти филиалы, а просто забросили?

В-третьих, в книге утверждается, что во всех филиалах действовали «почтенные коммерсанты, бесконечно далекие от малейших подозрений относительно истинных целей головной фирмы в Брюсселе». Если это отвечает действительности, то почему Жюлю Жаспару, с которым у меня установились более близкие отношения, чем те, которые были у него не только с Отто, но и с Лео Гроссфогелем, нужно было скрывать от меня факт наличия филиалов? Ведь он доверительно мне рассказывал о всей коммерческой деятельности основной, правда в мае 1940 г. полностью развалившейся, фирмы – «крыши» в Бельгии.

Я считаю сейчас вправе утверждать, что более полное ознакомление с существующей в Бельгии резидентурой позволило мне уже тогда понять, что все заверения Отто, направляемые в «Центр» о готовности ее структуры с полной ответственностью выполнять поставленные перед ней задачи, были ничем не обоснованными, являлись сплошным вымыслом, короче говоря, прямым очковтирательством. Все они были направлены к единственной цели – приписать только себе «огромные заслуги» в проводимой работе.

У меня возникал тогда еще один вопрос: знал ли Лео Гроссфогсль, что его давнишний друг и в настоящее время резидент советской разведки Леопольд Треппер, он же Отто, занимается по отношению к «Центру» очковтирательством? Мне кажется, что даже от своего друга, делавшего для него очень много, от Лео Гроссфогеля, Леопольд Треппер скрывал все это тоже.

Итак, наша резиденгура начала считать своей основной деятельностью претворение в жизнь поставленной «Центром» задачи по проведению непосредственной разведывательной работы. При этом нас практически не интересовала разведывательная деятельность, направленная непосредственно против Бельгии. Мы должны были направлять наши основные усилия на определенные возможности возникновения и развития Второй мировой войны, зачинщиком которой является Германия. Нас, в первую очередь, интересовал сбор разведывательных материалов о планировании Гитлером агрессии против Советского Союза. При этом нельзя было игнорировать материалы, касающиеся политики Великобритании и Франции, поддерживающих антисоветскую политику фюрера.

В связи с изменением стоящих перед нами задач число направляемых через «Метро» в «Центр» сообщений и получаемых тем же путем, в свою очередь, нами от пего указаний значительно возросло. Отто принял решение о моем более активном привлечении к участию в работе резидентуры. По существу, я стал вторым лицом в ней.

Вскоре именно мне было поручено не только поддерживать прямую связь с нашими связистами из «Метро», но и заниматься фактической подготовкой всех направляемых в «Центр» материалов и расшифровкой получаемых от него в наш адрес указаний.

Когда после начала Второй мировой войны 1 сентября 1939 г. стала более реальной агрессия Германии против стран Запада и против Советского Союза, учитывая необходимость своевременного предупреждения «Центра», мы задумались над проблемой обеспечения прямой связи с «деревней». Мы понимали, что, как только начнется агрессия против нашей Родины, Советского Союза, все дипломатические и торговые представительства СССР на Западе, в том числе и в Бельгии, то есть во всех странах, подвергшихся агрессии и оккупации, будут ликвидированы.

Единственным выходом из этой ситуации было обеспечение прямой радиосвязи с «Центром», а для этого нам понадобился радиопередатчик. Вскоре на наш запрос «Центр» направил чемодан с передатчиком, приемником и всей необходимой аппаратурой. Этот чемодан из «Метро» получил я и по указанию Отто передал его на хранение Андре. Через некоторое время я узнал, что на одной из конспиративных квартир Андре вместе с Аламо проводили опыты по налаживанию связи с «Центром». Сам Андре, конечно, не имел подготовки в качестве радиста, а Аламо получил таковую еще в Москве. Вспоминаю, как Отто с раздражением сообщил мне о том, что практика показала, будто Аламо, то есть Макаров, не может быть использован в качестве радиста, у него нет минимальных навыков в этой сложной профессии.

После этого сообщения мы с Отто составили шифровку в «Центр» с просьбой оказать нам содействие в розыске грамотного радиста. Ответ последовал довольно быстро. Нам рекомендовали радиста из параллельной резидентуры Иоганна Венцеля, с которым я вскоре познакомился и попросил его оказать нам помощь в подготовке Аламо к этой работе. Моя просьба, адресованная от имени нашей резидентуры, была с успехом выполнена Венцелем, немцем по происхождению.

Чтобы не возвращаться к вопросу о получении мною чемодана от представителя «Метро» и установлении источника, от которого гестапо уже в 1941 г. об этом узнало, коротко скажу следующее. После моего ареста в 1942 г. стало известно из предъявленного мне в целях моего разоблачения протокола допроса Макарова, что именно он сообщил гестаповцам о том, что передатчик из «Метро» получил лично Кент, то есть я.

Не понимая резко изменившегося отношения ко мне, я все больше и больше начинал осмысливать причины, побудившие Отто к оказанию именно мне значительного доверия. Это доверие выражалось не только в том, что мне было поручено поддержание прямой связи с «Метро», но и в изучении шифровального кода, которым, видимо, сам Отто не мог овладеть. Больше того, мне даже поручалось составление докладов Отто для направления в «Центр». Очень хорошо запомнилось, что уже после начала военных действий фашистской Германии против Бельгии мною был составлен весьма объемистый доклад для «Центра» по сведениям, собранным Отто, уже находившимся в тревожном положении в связи с лопнувшей его легализацией, и лично мною. Частично в доклад были включены и собранные нами совместно информационные материалы. Помню, что Отто поручил мне в этом докладе особо подчеркнуть хорошую организацию службы обеспечения своевременной доставки в действующую немецкую армию боеприпасов и продуктов питания.

Только лучше узнав Отто, я смог понять, почему он «проникся ко мне особым доверием», поручая вести переписку с «Центром». Думаю, не ошибаюсь, утверждая, что это произошло только потому, что мой шеф не владел в достаточной степени письменным русским, французским или немецким языками. Бесспорно, он владел своими родными, еврейским и польским, а в какой степени – не мне судить. Именно поэтому ему, видимо, было трудно поддерживать прямую связь с «Центром».

Не успели мы еще освоиться со сложившейся после начала войны обстановкой и решить в полной мере все организационные вопросы, как к нам начали поступать слухи, а затем и подтвержденные фактами информационные сообщения.

Так, например, нам вскоре сообщили, что Гитлер осуществил против Польши очередную провокацию. В ночь на 1 сентября 1939 г. фашисты организовали на своей территории в маленьком городке близ польской границы нападение на немецкую радиостанцию. Это было сделано для того, чтобы во всем мире знали, что только после этой зверской акции, проведенной со стороны Польши, Гитлер счел необходимым дать достойный ответ и начать военные действия против этой «агрессивной страны».

Для нападения немцы использовали находящиеся у них в заключении «преступные элементы», знающие польский язык. Им были обещаны после участия в планируемой акции свобода и ряд благ. Фактически же все переодетые в польскую униформу заключенные были после разыгранной провокации расстреляны.

Все больше и больше мы убеждались, что в определенных кругах в Бельгии и Франции утверждалось мнение, что объявившие войну Германии Великобритания и Франция, помимо того что не оказывали никакой помощи Польше, усиленно препятствовали Советскому Союзу в оказании помощи с его стороны. Мы смогли убедиться и в том, что многие в народе и в армии Бельгии и Франции войну не одобряют. Даже в Германии были такие люди, которые предполагали, что, несмотря на всю активную пропаганду, армия должна и в этой стране служить только целям обороны государства.

Для большинства стало совершенно неожиданным, что Польша была захвачена агрессором в течение грех недель, а вся польская армия уничтожена. Многие, утверждая, что победа была достигнута исключительно благодаря явному превосходству немецкой армии в силе, пытались спекулировать, доказывая, что против Германии нельзя начинать активных боевых действий. Они не хотели признавать, что эта победа была одержана в значительной степени благодаря занятой Великобританией и Францией позиции.

При разговорах в различных слоях бельгийского общества мне невольно вспоминались слова из услышанной совершенно случайно по радио речи, служившей, скорее всего, обращением к французскому народу, произнесенной премьер-министром Франции Эдуардом Даладье. У нас с Отто состоялась очередная встреча, на этот раз в Остенде. Проводив своего руководителя на вокзал, я немного прогулялся и, убедившись, что не привлек внимания, вернулся в гостиницу. Будучи в номере, я решил почитать газеты и послушать радиопередачи. И вот тогда услышал бодрую речь Э. Даладье. Он давал понять, что не опасается только что начавшейся в этот день войны против Польши, которая могла перерасти мировую войну. Он не говорил прямо, но можно было догадаться, что верит в то, что война эта не коснется Франции, и именно в этом он хотел, видимо, убедить всех французов.

Легко можно было предположить, что именно наличием у премьер-министра уверенности в безопасности своей страны уже тогда, в начале войны, и в дальнейшем объяснялось нежелание правительства обращать внимание на обеспечение надлежащей обороны страны. Линия «Мажино», основа обороны границ Франции, при кажущейся гарантии ее неприкосновенности не была в центре внимания правительства, и оно не принимало достаточных мер для ее полного укрепления. То же самое, базируясь на полученной информации, можно сказать и в отношении боеспособной авиации, в первую очередь достаточно мощных бомбардировщиков.

В Бельгии тоже не принимались достаточные меры к подготовке страны к обороне. Мне часто приходилось слышать шуточные заявления:

– Нам нечего бояться за нашу судьбу, правительство с помощью народа принимает все необходимые меры для приведения страны и ее армии в боевую готовность. Примером этого могут служить сборы средств, которые позволяют направлять мобилизованным в армию зубные щетки и пасту для чистки зубов, игральные карты, конфеты и печенье!

Мне вспоминались слова, услышанные во время охоты от де Стартера, офицера запаса, призванного в армию по мобилизации, о том, что если немцы начнут военные действия против Бельгии, то эта страна не сможет себя защитить и в течение одной недели. В дальнейшем развитие событий подтвердило в значительной степени правильность суждения де Стартера.

Утром, встретившись на этот раз с Отто в Брюсселе, я коснулся услышанного по радио выступления Даладье. Оно мало интересовало Отто. На этот раз он не скрывал свою озабоченность, вызванную создавшейся обстановкой и возможным развитием событий в Европе. Впервые он затронул вопрос прочности нашей «крыши» и легализации членов нашей резидентуры. Вот тогда впервые я услышал, что фирма под названием «Король каучука», на базе которой в виде ее филиала была организована «крыша», принадлежит евреям, родственникам Лео Гроссфогеля. Исходя из этого и фирма, и наша организованная при ней контора могут в случае немецкой оккупации Бельгии оказаться недостаточно крепкими. Отто высказал еще одну мысль. Если король Леопольд III и его правительство согласятся с давнишними предложениями Великобритании и Франции по вопросу ввода на территорию Бельгии войск, то легализация Андре и самого Отто может оказаться в реальной опасности. Нельзя было, в частности, забывать, что Канада, входившая в состав Великобритании, официально признана участницей объявленной против Германии войны. Именно по этим причинам и могла возникнуть опасность для Лео Гроссфогеля и Адама Миклера. Француза Лео Гроссфогеля и канадца Адама Миклера при вводе на территорию Бельгии войск Великобритании и Франции могли арестовать как дезертиров, уклоняющихся от несения службы после объявления мобилизации в этих странах.