Текст книги "Разведка - это не игра. Мемуары советского резидента Кента."

Автор книги: Анатолий Гуревич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 45 (всего у книги 83 страниц)

Как бы заканчивая эту часть беседы, Харро подчеркивал, что все сказанное заставляет его товарищей внимательно следить за всеми действиями гитлеровского правительства, самого фюрера по подготовке и степени готовности агрессивных планов, направленных против Советского Союза.

Я еще вернусь не только к более подробному сообщению об Арвиде Харнаке, самом Шульце-Бойзене и других, связанных с ними антинацистах. Я постараюсь обобщить все, что узнал о них после моего ареста гестапо, после того, как мне удалось переманить на сторону советской разведки начальника зондеркоманды гестапо «Красная капелла» X. Паннвица, а также в результате знакомства с рядом публикаций, и в первую очередь немецких и советских ученых.

Уже было поздно, но очень не хотелось расставаться с такими милыми и интересными людьми, как Либертас и Харро. Прощаясь с моими новыми друзьями, я крепко обнялся. Конечно, все мы желали новой встречи, но не могли надеяться, что это желание когда-либо сбудется. Расставаясь, обусловили возможность поддержания связи между Берлином и Брюсселем. Эта связь могла быть осуществлена с помощью почты или связиста. Сразу должен отметить, была ли налажена подобная связь, я никогда не узнал.

Несмотря на тяжелое расставание с Харро и Либертас, меня охватывало всепобеждающее чувство удовлетворения от своей поездки в Берлин и радости, что удалось выполнить в полном смысле задание «Центра».

Харро собрался проводить меня. Еще раз попрощавшись с Либертас, я в сопровождении Харро Шульце-Бойзена покинул гостеприимную квартиру. Дойдя до станции метро, мы еще немного постояли в стороне и, крепко пожав друг другу руки, по-дружески распрощались. Ни Харро, ни я не могли даже предположить, что судьбе будет угодно, чтобы мы еще раз встретились при весьма печальных обстоятельствах.

На пути следования и по возвращении в гостиницу меня буквально обуревали различные, подчас весьма сложные мысли. Я долго не мог заснуть. Не удавалось и после того, как я принял ароматную ванну и выкурил, сидя в кресле, не одну сигару.

У меня оставался только один день до отъезда из Германии. Предстояло вновь посетить «Дойче Банк». На этот раз я был принят самим директором в присутствии его заместителя, получил письменное согласие на сотрудничество с нашей фирмой – при необходимости осуществлять банковские операции, не исключая для нас возможности даже предоставления кредита. Было совершенно понятно, что до этого дело вряд ли дойдет. Для меня было важно, чтобы на бланке банка стояла дата, соответствующая дню моего отъезда из Берлина, то есть был бы документ, объясняющий целесообразность моего пребывания в столице Германии.

В тот же день я покинул Берлин. Конечно, я не смог сообщить в Брюссель точное время моего отъезда и, следовательно, рассчитывать на то, что меня будут встречать. Однако Блондинка и

Шоколадный директор запомнили оформленный мною в «Митропа» план поездки и знали, что я должен прибыть поездом из Германии в предусмотренный составленным расписанием день. Они решили меня встретить на вокзале и вместе направиться на нашу виллу.

Дома было все готово, накрыт стол, чтобы мы вместе могли утолить «голод». За столом я рассказывал о моих впечатлениях от поездки в Прагу и Берлин, об остановке в Нюрнберге, о деловых визитах и успехах. Конечно, о разведывательной цели моей поездки никто не знал, и я не собирался посвящать их в эти вопросы.

Шоколадный директор сообщил мне о полученных «Симекеко» новых заказах и о ходе выполнения принятых еще до моего отъезда.

Блондинка сказала, что Жильбер несколько задерживается со своим приездом в Брюссель и прибудет через пару дней.

После того как я вручил Шоколадному директору сувениры, привезенные мною из Нюрнберга, Праги и Берлина для жены, детей и его самого, мы расстались до моего появления на следующий день в конторе.

Уединившись, я принял ванну и сразу же стал готовить шифровки для передачи в «Центр» отчета о моей поездке и выполнения задания. Мне было особо важно передать всю полученную от Хоро разведывательную информацию.

Крепкий кофе и многочисленные выкуриваемые мною трубки с нидерландским, тоже крепким и ароматным, табаком помогали допоздна работать над шифровкой радиограмм. Конечно, в первый вечер, а вернее, в первую ночь всю намеченную работу я не сумел закончить, а продолжил в последующие ночи.

На следующий день я передал первую партию шифровок радисту Хемницу для немедленного их направления по нашей рации в «Центр».

Через несколько дней после возвращения в Брюссель все шифровки в «Центр» с отчетом о моей поездке в Чехословакию и Германию, о конкретном выполнении задания, а самое главное, с передаваемой по поручению Хоро информацией переданы были Хемницем.

Получение «Центром» шифровок было с необычной поспешностью подтверждено. Признаюсь, тогда полученная мною из «Центра» шифровка меня крайне взволновала. В ней прямо указывалось, что полученная от меня информация доведена до «Главного хозяина». Под понятием «Главный хозяин» нам был известен Главнокомандующий вооруженными силами, Председатель ГКО И.В. Сталин. От его имени мне объявлялась благодарность за выполнение задания и полученную информацию и сообщалось, что я представлен к правительственной награде.

Когда я получил из «Центра» указанную шифровку, подписанную Директором, то есть начальником Главразведупра, меня охватило какое-то необъяснимое чувство, я бы сказал – чувство растерянности. Я был совершенно уверен в том, что за столь важную переданную мною разведывательную информацию заслуживает благодарности Хоро, а не я, а за быструю и своевременную передачу шифровок благодарности заслуживают мои работники, в том числе и Хемниц, хотя я и не всегда положительно оценивал его поведение и работу.

Кроме того, я был совершенно убежден, что, если бы Шоколадный директор и другие сотрудники «Симекеко» не вложили значительный труд в создание и развитие нашей «крыши», в ее деловую жизнь, мне одному со всеми трудностями, стоявшими на пути, было бы не справиться. А если бы этой «крыши» не было, то и моя поездка в Чехословакию и Германию, скорее всего, не состоялась. А разве в общем деле нашей резидентуры не было значительных заслуг Блондинки, которая действительно внесла решающий вклад в установление моих не только деловых, но и «дружеских» отношений с работниками немецкой интендантуры в Брюсселе через свою родственницу фрейлейн Аман, а также с фирмами Беранека в Праге и Людвига Махера в Германии.

Исходя из этого, в ответной шифровке я выразил свою благодарность за полученную радиограмму Директора, но указал, что заслуга в том, что послужило основанием для нее, принадлежит далеко не только мне. Я считаю, что был, безусловно, прав, отвечая так на полученную благодарность.

Действительно, я не мог приписывать только себе все заслуги в работе нашей резидентуры. Меня очень радовало и то, что мы не допускали никакой дезинформации, обманов, умышленных ошибок, опрометчивых решений. Говоря так, я не могу, забегая вперед, не подчеркнуть особо, что в это время я не знал о допускаемых нарушениях правил конспирации, в частности со стороны Хемница. Мне казалось, что он принял во внимание те разговоры и замечания, о которых я уже говорил раньше. Подлинное его лицо я видел значительно позже.

Мы все, вся наша страна переживали тяжелый период в нашей истории, шла ожесточенная война, решался вопрос, быть или не быть Советскому Союзу. Советские люди всех национальностей, подчас рискуя жизнью, истекая кровью, вставали на защиту своей Родины. Росли ряды коммунистов. На фронтах и в тылу люди, осознавая тяжелое положение, в котором оказалась страна, искренне отвечая на призывы партии к новым боевым и трудовым подвигам, невзирая на возраст вступали добровольцами в армию, шли в партизанские отряды, становились к станкам, уходили в поле, чтобы в меру своих сил и возможностей, превозмогая болезни и страдания, голод, собрать по зернышку хлеб для армии, для народа. Люди, соответственно, всех возрастов вступали в пионерские боевые отряды, комсомольские и партийные, коммунистические организации. Обо всем этом я часто слышал от моих товарищей, которым удавалось слушать радиостанции Москвы.

К этому времени я еще был членом Ленинского комсомола, неоднократно избирался в руководящие органы различных комсомольских комитетов по месту работы или учебы. Несмотря на мой возраст, в Коммунистическую партию вступить еще не смог. После убийства С.М. Кирова долгое время прием в партию был прекращен. Затем этому препятствовали мое нахождение в Испании в числе советских добровольцев – участников национально-революционной войны, весьма короткое пребывание в Москве, где я даже не состоял на учете в комсомольской организации, а билет находился в ГРУ, а затем мое пребывание вдали от Родины на разведывательной работе.

Учитывая все это, считая, что верно выполняю долг коммуниста, я решил направить в «Центр» еще одну шифровку. В этой шифровке я просил о моем приеме в ряды Коммунистической партии. Вскоре я получил ответ. Мне сообщили, что вопрос о моем приеме в партию будет решен после возвращения на Родину. Признаюсь, меня это огорчило. Я ведь тоже, как многие мои соотечественники, повседневно рисковал своей жизнью, и мне искренне хотелось, если будет суждено умереть во имя моей Родины на не совсем обычном участке работы, уйти из жизни с сознанием того, что я умираю коммунистом.

Невзирая на все, работа нашей резидентуры продолжалась. Все больше и больше требовалось времени и затрачиваемых сил на успешное выполнение обязанностей президента акционерного общества, директора-распорядителя «Симекско», расширялась и моя работа резидента.

Высокая оценка полученной через меня разведывательной информации от Хоро придавала силы и воодушевляла на дальнейшее выполнение того, что было связано с оказанным мне доверием при назначении резидентом нашей разведки в Бельгии.

Я не могу на этом закончить рассказ о моей встрече с Либертас и Харро Шульце-Бойзеном, с Куртом Шульце. Я еще буду вынужден вернуться к берлинской резидентуре, но уже сейчас я хочу моим читателям дать возможность ознакомиться с собранными мною в течение многих лет материалами, касающимися биографии и характеристики некоторых членов антифашистского подполья, возглавляемого Харро Шульце-Бойзеном и Арвидом Харнаком, ставшего общеизвестным во всем мире гестапо с подачи наименованием «Красная капелла».

Хочу предупредить, однако, что полностью данные обо всех качествах немецких патриотов мне, конечно, собрать не удалось.

Харро Шульце-Бойзен родился 2 сентября 1909 г. в городе Киле. Отец Эрих Шульце – морской офицер. В ряде публикаций говорится, что он дослужился в военно-морском флоте гитлеровской Германии до звания капитана 1 ранга и в годы Второй мировой войны нес службу в штабе военно-морских сил Германии в Нидерландах. Мать Мария Луиза, урожденная Бойзен, племянница гросс-адмирала кайзеровского флота с 1911 г. Альфреда фон Тирпица, одного из основателей германского военно-морского флота.

Изучая биографию Харро, я невольно вынужден был соглашаться с некоторыми выводами, изложенными в различных публикациях. Ряд авторов подчеркивали, что Харро принадлежал к социальному слою, далекому от борьбы с нацизмом. Семья родителей была с твердыми понятиями о традициях германского офицерства, и в ней даже господствовали неонационалистические консервативные взгляды. Больше того, Мария Луиза, мать Харро, в свое время была увлечена «националистической романтикой», нацистской демагогией и вступила в гитлеровскую партию еще задолго до прихода фашистов, именующих себя национал-социалистами, к власти.

Все это меня не удивляло, так как, ознакомившись только с некоторыми данными о гросс-адмирале Тирпице, я смог осознать многое из того, что происходило в семье родителей Харро. Вот некоторые данные из биографии Тирпица. Родился в 1849 г. (умер в 1930 г.). Много лет был видным германским военным и политическим деятелем. Выходец из буржуазной среды, в возрасте 16 лет (с 1865 г.) служил в военно-морском флоте Пруссии, а с 1871 г. – Германской империи. С 1892 по 1895 гг. являлся начальником штаба главного командования германского флота, а в 1896 г. командовал германской крейсерской эскадрой в Восточной Азии, где создал военно-морскую базу на китайском острове Циндао. 1897–1916 гг. – статс-секретарь военно-морского ведомства, играл весьма значительную роль в определении политического курса кайзеровской Германии, выражал стремление крайних империалистических кругов, ставящих перед собой задачу передела мира в пользу Германии. Тирпиц предвидел войну Германии против Франции и России, стремился к созданию мощного военно-морского флота в целях исключения возможности вступления Великобритании в войну против Германии. Еще не закончилась Первая мировая война, как вынужденный 15 марта 1916 г. уйти в отставку Тирпиц уже осенью 1917 г. явился одним из основателей ультрареакционной аннексионистской Немецкой отечественной партии. Веймарская республика позволила занимающему реваншистские позиции Тирпицу в 1924–1928 гг. быть депутатом от Немецкой национальной партии рейхстага.

Трудно представить, какую позицию мог бы запять реваншист Тирпиц при Гитлере. Одно ясно, что морской офицер гитлеровской Германии Эрих Шульцс и член нацистской партии Мария Луиза, видимо, во многом придерживались его позиций и хотели бы в этом направлении воспитать и своего сына, Харро.

Рано, еще в 1923 г., четырнадцатилетний Харро, ученик реальной гимназии в Дуйсбурге, болезненно переживая оккупацию Рура французскими войсками, принял участие в подпольной борьбе буржуазной молодежной организации против оккупантов. Обнаружив его участие в этой борьбе, французы даже ненадолго арестовали. С этого времени у Харро укреплялось все с большей силой чувство патриотизма, любовь к своему, немецкому, народу.

Надо отметить, что до этих событий Харро, которому едва исполнилось 9 лет, был свидетелем восстания военных моряков, в том числе и находившихся в подчинении у его отца. При этом во время подавления восстания было арестовано 600 матросов. «Эти события часто и подробно обсуждались в семье. Националистические, консервативные взгляды близких не только не оказывали влияния на юного Харро, но, наоборот, вызывали в нем пока еще не осознанный протест и желание действовать и бороться» (А.С. Бланк. В сердце «Третьего рейха». М.: Мысль, 1974. с. 34 –35).

Возможно, именно эти два события побудили Харро после окончания учебы в гимназии примкнуть к правой националистической организации, известной под названием «Младогерманский орден». Ее возглавлял Артур Мараун. Эта организация объявляла о своей верности Веймарской республике. В ней Харро оставался недолго.

Во Фрайбурге Харро начал изучать право, но прервал свои занятия и выехал в Швецию и Англию, где интересовался социально-экономическими вопросами (Воспрянет род людской. М.: Иностранная литература, 1961. с. 530).

В его жизни не могли остаться незамеченными события, которые имели место в Берлине. Харро переехал в Берлин в 1930 г. Здесь его жизнь началась в пролетарском районе Веддинге, что позволило ему ближе познакомиться с жизнью рабочих. Он узнал, что именно в этом районе в марте 1929 г. представители 18 стран в количестве 314 делегатов выразили протест против разгула фашистской реакции и террора, проявившего себя в Болгарии, Венгрии, Италии и других странах. Это был Международный антифашистский конгресс.

Примерно за год до того, как Харро приехал в Берлин, в начале мая 1929 г. улицы Веддинга, революционного района, увидели баррикады, воздвигнутые революционными рабочими. Кровопролитные бои сохранились в памяти народа. Кстати, именно в этом районе летом 1929 г. состоялся последний, XII легальный съезд Коммунистической партии Германии.

Еще во время своей учебы в Берлинском университете Харро проявлял все больший и больший интерес к политическим вопросам, к изучению истории и социальных проблем. Уже в 1930 г. ему пришлось принять участие в борьбе с гитлеровцами, так как нацистские студенты попытались организовать погром, в результате которого было ранено 3 студента-коммуниста и 4 социалиста.

На укрепление антифашистских взглядов Харро оказывало влияние многое. Из различных публикаций я мог понять, что он был воспитан на принципах гуманизма. С юношеских лет идеалы свободы, незыблемости демократических прав личности имели для него большую ценность. Прав да, в некоторых прочитанных мною материалах отмечается, что первоначально эти понятия у него были в весьма неопределенной и расплывчатой форме. Во всяком случае разгул нацистского бандитизма не мог не вызвать у Харро омерзения и открытого протеста.

Осенью 1931 г. начал выходить еженедельник «Факел», издаваемый группой социалистов, переименованный в начале 1932 г. в «Боевой сигнал». Журнал занял позицию, направленную против фашистской реакции в области культуры и идеологии, и, вполне естественно, вызвал у Харро большой интерес.

Внимание многих настроенных против нацизма немцев привлекала получившая массовое распространение уже в 1933 г., написанная Гитлером еще в 1924 г., как уже я указывал, книга «Майн кампф». Внимание Харро особенно привлекли те места, где уже вполне открыто говорилось о взглядах будущего фюрера на роль Германии в мире. Мог ли он оставить без внимания такие высказывания в книге: «Перед Германией, как перед Первой мировой войной, так и теперь, стоит альтернатива: либо расшириться, либо погибнуть». Уже ни для кого не было секретом и то, что Гитлер заявлял, что политика Германии, именно «территориальная политика» должна заключаться в присоединении к ней новых территорий, а это, как он видел, должно осуществляться в первую очередь, «за счет России».

Имея желание разобраться во всем, что происходило в годы, предшествовавшие захвату нацистами власти в Германии, Харро присматривался вскоре после опубликования Штрассером в конце 1929 г. манифеста «14 тезисов германской революции», являвшегося якобы выражением поли тики «левых» национал-социалистов, к этому движению. Убедившись в том, что манифест и проводимая «левыми» политика являются смесью демагогии и нелепости, он перестал интересоваться и этой организацией.

Гитлеровцы расширяли свою пропагандистскую деятельность. Появляется ряд газет и журналов. Уже в 1930 г. начал выходить журнал под редакцией Гитлера и Розенберга «Национал социалистический ежемесячник». В 1932 г. начинает выходить фашистский политико-сатирический журнал «Крапива», затем газета «Рабочее сословие», а Геббельс издает свой журнал «Ангриф».

Стремясь активизировать антифашистскую борьбу, группа молодых антинацистов, студентов Берлинского университета, собирает средства и приступает к изданию своего журнала – «Противник» («Gegner»). Под общим названием журнала были помещены слова: «Журнал за новое единство». Просуществовал он недолго. Уже 3 марта 1933 г. эсэсовцы совершили налет на редакцию, и Шульце Бойзен и его друзья, издатели журнала Генри Эрландер и Андриен Турель (швейцаре кий подданный), были схвачены.

Вполне естественно, нацисты видели в арестованных и брошенных в лагерь издателях своих врагов.

В прочитанной мною литературе часто указывается, что в октябре 1932 г. лейтмотивом политического обзора сдвоенного номера 5 и 6 журнала было «Фашизм стоит на пороге».

Посвятивший много усилий изучению исторической правды, касающейся деятельности антифашистской организации Шульце-Бойзена – Арвида Харнака, советский профессор, историк А.С. Бланк в своей книге «В сердце "Третьего рейха"» много внимания уделяет журналу «Противник» и роли, которая принадлежала лично Харро Шульце-Бойзену. В одном из номеров журнала Харро прямо пишет: «Будущее Европы – в союзе ее молодежи с пролетариатом всех стран и особенно Советского Союза». И для них не было вопроса, на чьей стороне они... «Призыв к защите Советского Союза, – писал Шульце-Бойзен, – будет пользоваться поддержкой всех революционных группировок, в том числе, и в первую очередь, немецкой прогрессивной молодежи» (с. 48-49).

Я лично мог убедиться во время моей встречи с Харро, даже знакомясь с собранными в его библиотеке книгами, насколько он интересовался жизнью в Советском Союзе, искусством и литературой его народа. Я с большим удовольствием прочитал в книге А.С. Бланка мысль, целиком и полностью подтверждающую мое мнение, сложившееся не только во время посещения Берлина и Лейпцига, но даже в результате некоторых бесед с немцами. А.С. Бланк прямо пишет: «В дружбе и сотрудничестве немецкого и советского народов видели авторы "Противника" залог надежного будущего своей страны... С Востоком, писал "Противник", имея в виду Советский Союз, немецких трудящихся сближает "родство душ"» (с. 48).

Из литературы послевоенных лет, в том числе и из исследований А.С. Бланка, я многое узнал о Харро Шульце-Бойзене – то, что не мог даже предположить при нашей встрече.

Я мог понять, что еще в 1933 г. именно сотрудничество в молодежном журнале «Противник», арест и пережитое в лагере привели его к прямому столкновению с фашизмом. Этому способствовало многое, в том числе нахождение его друзей в камере пыток. Он испытал на себе более ста ударов резиновой дубинкой по голому телу. Только благодаря тому, что Харро был с детства хорошо тренированным спортсменом, занимался парусным спортом и греблей, гимнастикой, был физически сильным человеком, он выжил. В то же время его друг и сотрудник по журналу «Противник» Генри Эрландер был подвергнут пыткам и избиению до смерти. К нему относились по-особому еще и потому, что он наполовину еврей, а это обусловило особо зверское избиение и суровые пытки.

Этот второй за его жизнь арест явился для него и школой по подготовке сильного борца против нацизма. В камере Харро находился с уже достаточно испытанными антифашистами. Его положение в тюрьме он описывал в письме, адресованном 4 марта родителям:

«Дорогие родители, только что провел день и ночь в тюрьме. Без всяких причин вместе с другими 55 арестованными я был загнан в темную, невыносимо натопленную камеру. В эти часы я познакомился с прекраснейшими людьми...»

И вновь я обращаюсь к книге А.С. Бланка «В сердце "Третьего рейха"». Привожу дословную цитату из этой книги: «Узнав об аресте Харро, в Берлин немедленно приехала его мать, пустила в ход все свои связи, заручилась поддержкой нескольких влиятельных лиц из числа родственников и друзей мужа и, надев партийный значок, отправилась к эсэсовскому офицеру штандартенфюреру Хенце, в распоряжении которого был концлагерь, где находился Харро.

После долгих уговоров Хенце согласился освободить Шульце Бойзена: фрау Шульце Бойзен была "партийным ветераном", племянницей гросс-адмирала Тирпица, ее поддерживали влиятельные друзья. Да и кроме того, "партайгеноссин" Шульце твердо обещала, что ее сын отныне не будет заниматься "враждебной государству" деятельностью и уедет из Берлина.

Когда Харро привели, вид его был ужасен. "Бледный, как смерть, – вспоминала мать, – с черными кругами под глазами, волосы острижены садовыми ножницами, ни единой пуговицы на одежде. Он рассказал, как эсэсовцы зверски забили до смерти его друга Эрландера". Даже спустя более чем полгода на лице Харро еще оставались следы истязаний – красноватые, едва зарубцевавшиеся раны. Кожа была изрезана и рассечена, половина уха оторвана» (с. 52–53).

В третий раз в своей жизни он был арестован 30 апреля 1933 г. В данном случае причиной послужила написанная матерью Харро жалоба по его просьбе на б-й полк СС. Благодаря ее вмешательству он был вскоре освобожден.

Все это не уменьшило, а, наоборот, укрепило ненависть Харро к нацизму. Однако, получив очень хорошее гуманитарное образование, успев уже пройти школу борьбы с фашизмом, он решил действовать более осмотрительно. В этом отношении ему помогло его происхождение из семьи потомственных военных: благодаря тому, что отец был офицером военно-морского флота, Харро поступил в летную школу в Варнемюнде. Как он потом вспоминал, учеба была омрачена тем, что в школе среди учащихся были в основном нацистски настроенные немцы, а его они принимали весьма недружелюбно. Плохо к нему относились и руководители школы, в результате чего он не смог сдать экзамен по высшему пилотажу. Это означало, что он никогда не сможет стать летчиком. Однако Харро стал унтер офицером и попытался стать переводчиком в какой либо летной части. К этому времени он уже изучил в достаточной степени французский, английский, шведский, датский языки, язык, распространенный в Нидерландах, и изучал русский язык.

Почти через год после окончания училища Харро назначается переводчиком в одну из летных частей, которая размещалась в Шлезвиге.

Постепенно он убеждался, что Гитлер делает все для того, чтобы подготовить Германию к развязыванию Второй мировой войны.

Он жил уединенно, оторванный от друзей, на заброшенном островке, где был расположен гарнизон, в котором нес службу. И вот летом 1935 г. Харро принимает участие в соревнованиях по парусному спорту. На этих соревнованиях он знакомится с Либертас Хаас-Хейе. Она родилась в Париже 20 ноября 1913 г. По материнской линии – внучка графа Ойленбург унд Хертефельда, кайзеровского вельможи. Мать – графиня Тора. Либертас провела беззаботное детство в имении отца Либенберг. Отец Либертас, профессор Вильгельм Хаас-Хейе, заведовал школой прикладного искусства в Берлине на Принц-Альбрехтштрассе, 8, где потом размещалось Главное управление имперской безопасности и, в том числе, одно из управлений – гестапо.

Мать Либертас развелась с мужем, но значительную часть времени проживала в имении Либенберг. Рядом с этим имением находилось роскошное поместье Карин-Халло, принадлежащее Герингу.

Либертас получила отличное образование в Германии и Швейцарии, в Берлине сдала экзамен на аттестат зрелости. Некоторое время после этого жила в Англии. С 1933 по 1939 гг. работала ассистентом в берлинском филиале американской кинокомпании «Метро-Голдвин-Майер».

Описывая мою встречу с ней в Берлине в 1941 г., я подчеркивал, что она произвела на меня очень положительное впечатление. В литературе иногда указывают на то, что Либертас была привлекательной блондинкой. Она была действительно красивой, а после того, как я увидел ее у них дома, убедился еще и в том, что она обладала очень хорошей фигурой, безусловно, выглядела спортивной.

Есть ссылки при описании Либертас и на то, что матери Харро она казалась излишне роман гичной и незрелой. С моей точки зрения, это могло быть оправдано тем, что Либертас с молодости чувствовала себя актрисой.

Несмотря на особое мнение своей матери и даже на ее возражения, Харро увлекся и очень полюбил Либертас. Это привело к тому, что 26 июня 1936 г. Либертас и Харро поженились.

В жизни Харро его супружество с Либертас помимо чисто человеческих чувств, счастья семейной жизни принесло взаимопонимание в вопросах политических взглядов, что привело в дальнейшем к их совместному участию в борьбе против гитлеровской диктатуры и сыграло в его дальнейшей жизни непредсказуемую роль.

На брачной церемонии в качестве свидетеля со стороны Либертас присутствовал имперский министр авиации, а с 1935 г. главнокомандующий военно-воздушными силами Герман Геринг. Хочу сразу добавить, что он сотрудничал с Гитлером уже много лет. В Национал-социалистической (а по существу в фашистской партии) он состоял с 1922 г. Его участие в брачной церемонии не было случайным. Я уже указывал на то, что мать Либертас проживала в отцовском имении Либенберг, находящемся по соседству с богатейшим имением Геринга Карин-Халлом. Несмотря на свое значение в государстве, Геринг очень любил слушать пение своей соседки графини Тора и часто бывал ее гостем. Он очень хорошо относился и к дочери графини, молодой Либертас.

Либертас, став женой Харро, продолжала свою журналистскую деятельность и писала для эссенской газеты «Националь цайтунг». Я из бесед с Либертас знал, что она работает в ведомстве Геббельса и проводит и там полезную для антинацистов линию. Впоследствии я уточнил уже из различных источников, что она была референтом по вопросам искусства, краеведения и этнографии в Германском центре научно-популярных фильмов. Действительно, этот центр был подчинен имперскому министерству пропаганды. Если Либертас мне в разговоре намекала, что ей удается кое-что полезное для их организации сделать по месту своей работы, то сейчас я могу уточнить, что действительно, «ссылаясь на якобы "постановочные трудности", она тормозила выпуск так называемых "национал-социалистических учебно-просветительных фильмов"» (А.С. Бланк. В сердце «Третьего рейха». с. 138).

В молодой семье возникал вопрос: как быть со службой Харро в гарнизоне в Шлезвиге?

Пришлось вмешаться графине Тора. Она решилась прибегнуть к помощи своего соседа, обладающего непревзойденной властью в стране, Германа Геринга, и она не ошиблась. Харро Шульце-Бойзен оказался под покровительством этого высокопоставленного государственного деятеля гитлеровской Германии. Харро знал о предпринятых своей тещей шагах и надеялся, что с помощью Геринга перед ним откроется широкая дорога для продвижения по жизненному пути. Свой жизненный путь Харро уже давно наметил, конечной целью являлась безусловная борьба против фашизма, против агрессивной гитлеровской политики. Так, в письме своим родителям 15 сентября 1933 г. он прямо указывал: «У меня несколько неопределенное, но уверенное ощущение, что мы движемся навстречу европейской катастрофе гигантских масштабов».

Чувство тревоги за будущее не только Германии, но и за судьбу многих народов мира, в первую очередь Европы, укреплялось у Харро беспрестанно. Нужно отметить, что, к его счастью, жена Либертас тоже уже давно стала антифашисткой, полностью разделяла взгляды своего мужа и была готова поддержать любой шаг «неистового» Харро.

Безусловно, Харро не мог даже предположить в полном объеме, куда может привести ожидаемая помощь со стороны Геринга. Он не мог забывать, что уже дважды арестовывался гитлеровцами. У него не было сомнений, что после арестов 1933 г. на него, как на неблагонадежного человека, заведена специальная карточка в гестапо. Это предположение нашло подтверждение несколько лет спустя. Действительно, Харро Шульце-Бойзен был известен тайной гитлеровской полиции именно с 1933 г. Уже с тех пор близких ему друзей считали членами настроенной «явно радикально-коммунистически» организации. На них было заведено полицейское досье.

Вопреки рождавшимся у Харро сомнениям в 1936 г., то есть вскоре после церемонии бракосочетания, Геринг проявил к молодой чете большое внимание. Он отдал приказ, подлежащий безоговорочному и немедленному исполнению и в то же время являвшийся исключительно положительной рекомендацией, о приеме на работу Харро Шульце-Бойзена в министерство гражданской авиации (РАМ) в качестве сотрудника группы заграничной прессы. Этому назначению способствовали полученное Харро отличное гуманитарное образование и знание иностранных языков.