Текст книги "Разведка - это не игра. Мемуары советского резидента Кента."

Автор книги: Анатолий Гуревич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 35 (всего у книги 83 страниц)

Конечно, все гости знали, что фрейлейн Аман, штатная сотрудница немецкой интендантуры, родственница Маргарет Барча, мне просто помогает, вернее, помогает нам с Маргарет. Что же могли думать в отношении Маргарет? Трудно, конечно, точно сказать. Многие от фрейлейн Аман знали, что она вдова недавно скончавшегося венгра господина Эрнеста Барча, что у нее есть сын. Думали ли наши гости, что она моя любовница? Могу полагать, что нет. Все видели даже на приемах, что мои отношения с Маргарет были чисто светскими. Многие знали, что я являюсь продолжателем коммерческой деятельности ее отца и покойного мужа, что по просьбе отца я опекаю ее и ее сына, что отвечало действительности. Знали, однако, что она в ряде вопросов помогает мне и в моей коммерческой деятельности. Еще раз хочу повторить, что Маргарет дей ствительно была благонравной женщиной и, видимо, память о муже исключала связи с кем-либо. Именно это меня очень устраивало!

Даже в то время, когда мы часто встречались с Блондинкой, проживая в одном доме, но в разных квартирах, а тем более, после нашего переезда на виллу, по её приглашению и по своим делам в Брюссель приезжал из Праги племянник владельца фирмы Беранек, совладелец этой фирмы Урбан. Для него я всегда бронировал номер в гостинице. У меня, а вернее, у нас он бывал часто во время своих посещений Бельгии, являясь нашим близким другом. У нас наладились и все расширялись деловые отношения. Больше того, вскоре получил даже специальное приглашение посетить их фирму в Праге. Я не мог тогда предполагать, что наступит день, когда я смогу воспользоваться этим приглашением, и оно тоже мне поможет принять меры к выполнению задания «Центра».

Как-то Урбан мне сказал, что у меня очень красивая и во всех отношениях привлекательная и симпатичная жена. Я тут же, не задумываясь, ответил: «Видите ли, мне, молодому человеку, действительно было бы очень приятно иметь такую жену. Однако вы должны понять и то, что я был в дружеских отношениях с ее покойным мужем и для меня было бы просто позором, если бы я стал одной из причин того, что молодая вдова так быстро сумела забыть недавно ушедшего из жизни хорошего мужа. Я вам уже говорил, что по просьбе родителей Маргарет, я просто забочусь об их дочери и внуке».

Я не всегда мог понять Урбана, когда он вдавался в различные детали, касающиеся любви мужей к женам, их верности, а также и любви и верности жен мужьям. Это я смог осознать значительно позже, в дни моего пребывания в 1941 году в Праге. Если событиям тех дней я еще уделю в моих воспоминаниях достаточное внимание, то сейчас мне хочется внести ясность именно в этот удививший меня вопрос.

Во время моего пребывания в протекторате, «бывшей» Чехословакии, я был приглашен в дом, в котором жил Урбан со своими родителями. Встречали меня очень дружески. Угощали разными национальными блюдами. Порой угощение вызывало у меня некоторое удивление. Видимо стремясь ответить на оказанное их сыну у нас в Брюсселе гостеприимство, родители Урбана помимо нива собственного приготовления, кстати очень вкусного, на стол поставили пару бутылок красного вина. Это сладкое вино предлагалось к селедке хорошего посола и другим острым блюдам, что в мое понятие «президента» никак не укладывался принятый ритуал. Конечно, я не показал и виду, что подобное сочетание меня поразило.

Мы сидели еще недолго за столом, буквально успели только закусить селедкой первый выпитый бокал вина, вкусить редкую в те годы копченую, тоже очень вкусную колбасу. Совершенно неожиданно я заметил, что Урбан обменялся какими-то таинственными взглядами со своими родителями. Они меня почти не знали, если не считать, видимо, того, что им рассказывал обо мне и о Маргарет их сын, и того, что они могли освоить из той непродолжительной беседы, которая состоялась у нас при нашем знакомстве, перед тем как мы сели за стол.

Переглянувшись с отцом и матерью, Урбан вдруг вышел из-за стола и удалился, ничего не сказав. Через несколько минут вернулся с очень красивой молодой женщиной, вполне опрятно одетой. Несколько минут спустя все стало ясно.

В протекторате, вернее, в Чехословакии, оккупированной в то время немцами, как и в самой Германии, широко практиковалось гонение на евреев. Жена же Урбана, оказывается, была еврейкой. Ее очень любил не только муж, но и его родители. Поэтому с большим риском для себя они прятали молодую женщину в подвале дома, где специально для нее оборудовали приемлемое убежище. Естественно, никто, даже близкие соседи и знакомые, не должен был ничего об этом знать.

Признаюсь, было очень приятно, что мне оказали такое доверие и я не только познакомился с женой Урбана, но и узнал подробности о ней, скрываемые от других.

Тогда я мог только предполагать, что это доверие было вызвано не только теплым приемом, оказанным мною Урбану в Брюсселе, но и равной выгодой для обеих сторон наших деловых отношений и уже установившихся контактов. Я не мог исключать и возможности, что проявленному доверию способствовало и то, что глава фирмы Беранек, видимо, хорошо знал отца и мать Маргарет, знал, что они евреи, вынужденные покинуть Чехословакию. Это давало ему основание предполагать, что, после того как ее родители сочли необходимым покинуть Бельгию, а затем и Европу, я помогаю их дочери и внуку уклоняться от преследования со стороны оккупантов.

В месяцы, последовавшие за оккупацией Бельгии фашистскими войсками и предшествовавшие началу фашистской агрессии против Советского Союза, возможность которой нами ни на минуту не исключалась, все должно было быть направлено не только на развертывание коммерческих и деловых отношений с заказчиками и поставщиками, но и по возможности на использование таковых как можно шире в разведывательных целях.

Этому лично у меня должно было служить «сближение» с немцами, в первую очередь с офицерами интендантуры, и их доверие ко мне. Причем этому должны были служить не только выплачиваемые в разных размерах «гонорары» или вручаемые подарки, но и устраиваемые все чаще у меня на вилле приемы с обильной выпивкой.

Мне бы хотелось и в данном случае остановиться на некоторых, весьма, с моей точки зрения, курьезных, фактах.

Один из них сводится к вопросу приобретения мною собаки, которую у нас принято называть немецкой овчаркой. В Бельгии особенно ценились овчарки из бельгийского города Малина. Не знаю от кого, Блондинка узнала адрес одного из самых лучших в Бельгии собаководств. В этом собаководстве, как и в других, не только выращивали собак для продажи, но предварительно умело и тщательно дрессировали.

Мне казалось, что, живя на отдельно стоящей вилле, целесообразно приобрести хорошую собаку, своевременная дрессировка которой могла обеспечить не только охрану виллы, но и исключить приближение к ней посторонних людей. Ставя перед собой целью приобретение собаки, мы поехали с Маргарет по указанному адресу. Сославшись на одну из своих знакомых, давших ей адрес питомника, Блондинка сказала его хозяину, что мы хотим купить по его совету и выбору хорошую овчарку, гарантирующую охрану виллы, в которой мы живем. К этому времени кроме нас и горничной жил еще и шофер служебной автомашины, с женой в отведенном им мною жилом помещении рядом с гаражом.

Хозяин очень любезно провел нас по всему питомнику, показывая различных собак. Нас сопровождали служащие, в том числе и дрессировщик.

Демонстрируемые нам собаки бегали по своим клеткам, вернее, загонам, лаяли, но быстро успокаивались, когда хозяин или его помощник, сопровождавшие нас или встречаемые нами на всем пути нашей прогулки по питомнику, называли этих собак по именам.

Хозяин остановил нас у загона, в котором была очень красивая овчарка, и порекомендовал купить именно ее. Прислушавшись к его совету, несмотря на запрошенную значительную сумму, я решил остановить свой выбор именно на этой собаке.

Владелец питомника порекомендовал везти собаку с надетым намордником, придерживая её за поводок. Намордник, по его словам, можно будет снять только после того, как перед собакой будет поставлена в одной из комнат виллы миска с отваренной картошкой и пахнущим мясом.

Узнав примерное описание виллы, хозяин питомника рекомендовал отвести постоянное место для собаки у входной двери в виллу. Однако он не исключал возможности ее свободной прогулки по всей вилле. На мой вопрос, могу ли я, вернее, мы с «женой» доверить прогулку с собакой моему шоферу, он посоветовал, чтобы шофер присутствовал, по крайней мере первое время, при кормежке собаки, а потом, когда она привыкнет ко всем живущим на вилле и к нему, они могут уже и кормить её, и выгуливать каждый в отдельности.

Я строго придерживался советов хозяина питомника, и действительно скоро Джек, так звали собаку, вполне привык ко всем нам, включая шофера и его жену и даже приходящую уборщицу, которая в то же время являлась очень хорошей поварихой.

Что меня удивило в поведении собаки, на чем я хочу именно остановиться? Когда бы на вилле ни появлялась фрейлейн Аман, Джек, радостный, бросался к ней, визжал от удовольствия, когда она его поглаживала и прижималась к нему.

Джек почти не реагировал на наших друзей, но только не немцев. По совершенно непонятным причинам при входе к нам немецких офицеров или даже штатских немецких деловых людей Джек приходил в ярость и готов был прыгать, бросаться на них. При ожидаемом посещении виллы немцами приходилось заранее его запирать в одной из комнат самого верхнего этажа.

Еще что удивительно. Вскоре после нашего переезда на виллу и приобретения Джека я решил обеспечить затемнение всех окон, нельзя было забывать, что идет ожесточенная война с воздушными бомбардировками, которые могли с каждым днем дать о себе знать еще в большей степени, чем в период «странной войны». В этих целях я заказал на все окна и остекленные двери светомаскировочные занавески из черной плотной ткани. Драпировщик, предварительно замерив все окна и двери, изготовил их у себя в мастерской. После этого он пришел, чтобы их на специальных устройствах подвесить. Джек его повсюду сопровождал. Драпировщик приступил к работе. Время шло, и вдруг я услышал короткий лай собаки, а затем громкий крик драпировщика. Я побежал в ту комнату, откуда слышался крик. Передо мной стоял совершенно растерявшийся драпировщик, в руках он держат сложенные занавески, а Джек его крепко держал своими клыками за ногу. С моим приходом Джек немедленно отпустил свою «жертву», но продолжат еще рычать, хотя и негромко, устремив свой взгляд на драпировщика. Оказывается, собака была совершенно спокойной, когда шла работа, зато, когда драпировщик хотел вынести из одной комнаты свернутые занавески, по ошибке внесенные туда, и заменить их другими, Джек воспринял это как нарушение.

Этот факт мне придал уверенности, что нахождение в вечернее и ночное время Джека у входной двери рядом с моим кабинетом обеспечивает безопасность не только помещения, но и всего находящегося в кабинете.

Мы часто смеялись над полюбившейся не только нам, но и многим нашим «друзьям» собакой. Мы старались не хранить в тайне поведение, а, наоборот, широко рекламировать. Нам представлялось это очень полезным.

Интересно отметить, что Джек очень дружелюбно относился к Отто, когда тот бывал у нас.

Итак, уже не в первый раз я отвлекся от основной темы – моей коммерческой и разведывательной деятельности. Да, выпитые вина, хорошие закуски, веселые и непринужденные беседы, иногда даже танцы (были случаи, когда некоторые немцы приводили и своих «подруг») сближали меня, уругвайца Винсенте Сьерра, с теми, кто мог быть весьма полезным.

Мне хочется подтвердить это, сославшись на книгу Жиля Перро «Красная капелла». Сам автор признал в полученном мною от него письме, она не была предназначена для моего «восхваления». Тем не менее, встретившись с абверовцем Францем Фортнером, он услышал от него оценку, данную нашей фирме «Симекско». Перед тем как привести дословно цитату из этой книги, хочу сразу уточнить один весьма важный факт. Жиль Перро утверждает, что Франц Фортнер попросил называть его вымышленной фамилией в своих публикациях. В то же время Леопольд Треппер счел возможным в своей книге «Большая игра» привести фамилию этого абверовца, по которой он был нам известен во время его работы с «зондеркомандой» «Красная капелла». Так, описывая свой арест гестапо, Л. Треппер прямо и довольно подробно пишет о том, что его арестовывали Геринг, гестаповец, начальник «зондеркомапды» и абверовец капитан Пипе (с. 159–163).

Теперь приведу несколько выдержек из книги Жиля Перро, из его бесед с Францем Фортнером: «В Брюсселе, так же как и в других местах, этим фирмам были предоставлены всевозможные льготы. Они могли связываться по телеграфу со всей Европой; руководство получало необходимые для передвижения "аусвайсы". По сути дела, они работали так, будто военного положения не существует...» (с. 106).

Далее Фортнер переходит непосредственно к собираемой им информации о фирме «Симекско».

«..."Симекско", директором которой был латиноамериканский бизнесмен? "Симекско" являлась одной из крупнейших компаний Брюсселя: она заключала крупные торговые сделки с вермахтом, и ее руководство без конца разъезжало. Меня насторожило необычайное количество телеграмм, которыми фирма обменивалась с Берлином, Прагой, Парижем и т.д. Я рассказал об этом начальнику службы абвера, контролирующей телеграфно-телефонную связь. Он отреагировал абсолютно спокойно. "Симекско" – одна из солидных фирм, и нет никаких оснований лишать ее привилегий» (с. 106–107).

На этом, возможно, даже не желая того, Жиль Перро продолжает свой рассказ о деятельности абверовца, приводя слова Франца Фортнера: «Я решил повидать начальника интендантской службы Брюсселя, под наблюдением которого осуществлялись все торговые сделки с вермахтом. Когда я спросил его мнение о фирме "Симекско", он воскликнул: "О! Очень достойные деловые люди! Если бы все были такими... Они работают безупречно и к тому же очень хорошо к нам относятся. Из всех здешних дельцов только с ними у нас по-настоящему налажен личный контакт. Очень часто они приглашают нас на обеды и приемы и, должен сказать, принимают по-королевски..."»

Франц Фортнер, продолжая свой разговор с Жилем Перро, добавляет: «Меня же эти личные контакты скорее насторожили. Пировать со своими клиентами у сотрудников интендантской службы было не принято, такое не допускалось. Фирме "Симекско" определенно пришлось приложить немало усилий, чтобы приучить их к этим вольностям. Но с какой целью?» (с. 107).

Мне кажется, что приведенные утверждения Франца Фортнера вполне достаточны не только для подтверждения того, что я сам излагал в своих воспоминаниях, но и могут служить обоснованием моих подозрений в лживости Л. Треипера, во многих случаях его самовосхваления, в том числе и в указанной в книге схеме «Красного оркестра».

Жиль Перро, однако, остается верен утверждениям Л. Треппера и ставших на его защиту сионистских организаций. Оказывается, только Л. Треппер, крупнейший разведчик, обеспечивал всем работу нашей резидентуры. Достаточно вновь обратиться к книге Жиля Перро: «Большой шеф мог тратить деньги без счета, поскольку они вытягивались из немецких карманов благодаря деятельности "Симекс" и "Симекско". Третий рейх, по сути, содержит "Красную капеллу" подобно тому, как живой организм питает раковую опухоль, его же разъедающую. И он содержит ее на такую широкую ногу, что в какой-то момент "Центр" подумывает о том, не назначить ли Большого шефа банкиром всех советских разведывательных групп на Западе...» (с. 123).

Большие заслуги Леопольду Трепперу, по мнению того же Жиля Перро, принадлежат и относительно финансовой деятельности «Симекско» и «Симекс». Не считая нужным указать, в чем заключаются усилия Отто в обеспечении финансовой деятельности этих фирм, а я имею полное основание утверждать, что он не имел никакого отношения к деятельности ни «Симекско», ни «Симекс». Жиль Перро ставит ему в заслугу и такой факт: «Что касается финансов – здесь дела идут превосходно. Чистая прибыль фирмы "Симекс" и "Симекско" достигла 1 миллиона 616 тысячи франков в 1941 году и 1 миллиона 641 тысячи франков в 1942 году, при этом все затраты, связанные с деятельностью бельгийской, голландской и французской сетей, были включены в пассив этих двух компаний. Треппер ведет строжайший учет расходов: как глава советской сети, он должен будет представить финансовый отчет в Москву» (с. 123).

Возникает, повторяю, вопрос, какое отношение к финансовой деятельности этих фирм имел «коммивояжер», которым являлся Леопольд Треппер, и то только в существовавшем в Париже филиале? Почему не приводится ни одного примера его существенной коммерческой деятельности, давшей определенный доход фирмам?

Нельзя, конечно, упустить и такой факт, что Отто, именно Отто благодаря акционерному обществу в Бельгии «Симекско» и его филиалу «Симекс» в Париже, и только благодаря их усилиям, получил «аусвайс» для проезда из Франции в Бельгию.

Абсолютным вздором являются и приводимые в книге Жиля Перро, видимо со слов Леопольда Треппера, данные о платежах, получаемых людьми, связанными с разведкой. Я не могу точно определить, сколько долларов, являвшихся якобы расчетной единицей «Центра» с его зарубежными работниками, получали в действительности разные люди, но приводимые данные, по моему глубокому убеждению, являются вымышленными. Если поверить им, то возникает опять-таки вопрос, почему Отто получал постоянную высокую оплату, а все остальные основные работники уравнивались в оплате, ведь они выполняли совершенно разные работы, – от резидента бельгийской резидентуры до радиста. Кто платил работникам резидентуры после начала Великой Отечественной войны 22 июня 1941 г.?

С помощью Жиля Перро, опубликовавшего в своей книге «Красная капелла» утверждения Леопольда Треппера, приводятся абсолютно ничем не обоснованные данные, а именно: «С 22 июня 1941 года все агенты независимо от ранга получали одинаковую зарплату в 100 долларов: идет война, и они считаются солдатами действующей армии. Разумеется, размеры служебных расходов не ограничены» (с. 123).

Не знаю, как Треппер оплачивал «агентов» во Франции и своих любовниц, но в Бельгии оплату вел я, и она была совершенно другой, ее размер определялся фактическим вкладом в работу того или иного человека, связанного с работой резидентуры. Что касается меня, то как «агент» я не получал ни франка, с того момента как стал президентом «Симекско», из имеющихся фондов на оплату агентов. Я получал вполне достаточный оклад как президент и тратил эти бельгийские франки не только на свою личную жизнь, но и на приемы и другие расходы человека, занимавшего подобную должность.

Сплошной выдумкой является и приводимое в книге утверждение о том, что я, Кент, получал «с января по 30 апреля 1942 года, находясь в Марселе, на свою группу 810 долларов. С мая по 30 сентября 1942 года расходы во франках составляли... 185 тысяч – на Марсель» (с. 123).

На какую разведывательную группу я тратил деньги? Была ли у меня вообще какая-либо группа, члены которой требовали особой оплаты? Зачем же Отто понадобилось на меня списывать такие большие суммы?

Ответ может быть только один: чтобы при необходимости «представить отчет в Москву», объяснить свои чрезмерные расходы. Может быть, это потребовалось не только для того, чтобы покрыть собственные расходы, затрачиваемые на широкую жизнь, но еще и для того, чтобы создать для себя лично, на «черный день» клад? Тем более о каком-то кладе и в книге Жиля Перро говорится: «На квартире Каца в банке из-под варенья хранится сокровище в тысячу золотых долларов, на случай финансового краха. Клод Спаак все это время прячет у себя золотой слиток, доверенный ему Соколами. Даже если "Симекс" и "Симекско" будут раскрыты, в движущей силе борьбы не будет недостатка» (с. 123).

Не знаю, полностью ли перечислены все составные части клада или только частично, но возникает вопрос: что стало с этим и другими запасами после ареста Отто? К этому мы еще вернемся.

Коммерческая деятельность «Симекс» мне известна далеко не полностью, в основном со слов ее директора Альфреда Корбена. А вот о разведывательной деятельности вплоть до 31 декабря 1941 г. я знал все, ибо, повторяю, связь с «Центром» Отто поддерживал только через мою рацию (особенно после начала немецкой агрессии против СССР). И вот в этом случае у меня тоже возникают вопросы.

Во-первых, могут ли быть доказаны кем-либо преимущества в разведывательной работе французской резидентуры по отношению к бельгийской резидентуре?

Во-вторых, была ли численность резидентуры во Франции выше численности резидентуры в Бельгии и значительнее помощи, оказываемой резидентуре в Нидерландах?

Получив ответы на эти вопросы, я думаю, любой читатель сможет понять меня, узнавшего по книге Жиля Перро, что «с 1 июня по 31 декабря 1941 года Брюссель обходился в 5650 долларов, а Париж – в 9421. С января по 30 апреля 1942 года было затрачено 2414 долларов на французскую сеть, 2042 – на бельгийскую сеть...» «С 1 мая по 30 сентября 1942 года расходы исчисляются во франках: 593 тысячи приходится на Францию, 380 тысяч – на Бельгию» (с. 123).

Меня поймут, безусловно, все и в том отношении, что ни в книге Жиля Перро, ни в книге Треппера не приводится ни одного факта, действительно доказывающего достижения самого Леопольда Треппера ни в области создания фирм «Симекско» и «Симекс», ни в их коммерческой деятельности, ни в их участии в разведывательной деятельности наших резидентур. Зачем же понадобилось Жилю Перро писать о том, что дела именно Леопольда Треппера после слежки гестапо стали плохи, «и он это понимает. Вокруг его коммерческой "крыши" сжимаются тиски. В течение восемнадцати месяцев "Симекс" и "Симекско" открывали ему доступ в самые закрытые слои немецкого общества, позволяли получать "аусвайсы" и пересекать границы, охраняемые гестапо. Эти две фирмы сделали его, вероятно, самым богатым шпионом за всю историю разведки. Но пора закрывать лавочку. За свою безопасность он не волнуется, ничего не грозит и его старой гвардии. Треппер, Кац и Гроссфогель не показываются в "Симекс"» (с. 150–151).

Ведь приводя это свое утверждение, Жиль Перро, безусловно, базируется исключительно на утверждениях восхваляющего себя Треппера. Почему нигде не приводятся доводы Треппера с другой стороны? Вспомним приводимые оценки фирмы «Симекско» и ее руководителя-директора, латиноамериканского бизнесмена, и вновь обратимся к рассказу Франца Фортнера. Он вполне конкретно говорит о деятельности «Симекско»:

«Благодаря "Симекско" и сделкам, которые эта фирма заключала с вермахтом, они знали все о численности немецкой армии в Бельгии, ее оснащении, о сооружении Атлантического вала (фирма принимала активное участие в этих работах) и т.д. Кроме того, работникам интендантской службы по характеру своей деятельности приходилось много ездить, встречаться с людьми, они были в курсе очень многих дел. И поскольку напитки Кента, должно быть, развязывали языки...» (с. 108).

Эти слова абверовца подтверждают мои высказывания, оценку не только моей личной деятельности, но и деятельности «Симекско». Почему же Жилю Перро не удалось ни от одного абверовца или гестаповца услышать информацию, подтверждающую утверждения Леопольда Треппера о его руководящей роли в акционерных обществах «Симекско» в Бельгии и «Симекс» во Франции, о том, что «в течение восемнадцати месяцев "Симекс" и "Симекско" открывали ему доступ в самые закрытые слои немецкого общества»?

Я попрошу читателей вновь вернуться к опубликованной в книге Леопольда Треппера схеме «Красного оркестра» (конец 1941 г.). Среди ряда абсолютно ложных элементов этой схемы есть один еще в большей степени подтверждающий «правдивость» утверждений «порядочного», «самого богатого шпиона во всю историю разведки», «единственного руководящего резидента советской разведки в Европе». Леопольд Треппер в этой схеме безапелляционно утверждает, что «Берлин, Харро Шульце-Бойзен, Арвид Харнак и Адам Кукхоф» подчинены только ему, и он с ними, а они только с ним поддерживали связь. Оказывается, я, Кент, никакого отношения к Берлину не имел! Нет, Берлин, конечно, никогда не был мне подчинен, но только я по указанию «Центра» установил, и то только один раз, в октябре 1941 г., связь! Треппер же в подтверждение «правоты» своего утверждения о проникновении «в самые закрытые слои немецкого общества» и подчинения Берлина ему помещает в своей книге фотографии Харро Шульце-Бойзена и Арвида Харнака.

Леопольд Треппер в своей книге не мог привести ни одного примера выполнения им заказа организации ТОДТ. В то же время утверждения Франца Фортнера (капитана абвера Пипе), что именно мне удавалось использовать в разведывательных целях «хорошие отношения» с сотрудниками интендантуры в Бельгии, отвечают действительности.

Прежде всего, эта «близость» с офицерами немецкой интендантуры и организации ТОДТ позволяла получить нашей фирме именно через меня многие выгодные заказы. Они были весьма различными. Так, например, на простые металлические ложки и несколько меньший – на вилки. Мне удалось быстро и выгодно для фирмы разместить этот заказ. Правда, он несколько вызвал у меня удивление, так как и ложки, и вилки были слишком низкого качества, а у немцев, видимо, интерес к ним объяснялся не просто низкой ценой. Заказ на ложки еще раз повторился еще в большем количестве. Все это создавало такое положение, что трудно было представить себе, для какого «общества» эти ложки предназначались. Вскоре на одном из приемов у меня на вилле я узнал после «королевского ужина», что этот заказ был предназначен для предполагаемой широкой сети концлагерей и лагерей военнопленных. От меня даже это не скрывали, хотя должны были понимать, что даже малограмотный с точки зрения политики, а тем более в военных вопросах человек может легко предположить, что гитлеровцы собираются заменить «странную войну» на Западе более «мощной» войной на Востоке, то есть против Советского Союза.

Были и другие заказы – на разные виды щеток из щетины и кисти волосяные и погрубее. Возникал вопрос: зачем понадобились армии эти изделия? Ответ был прост: они необходимы не только на фронте, но и во вновь оккупированных местностях и городах для восстановления или строительства казарм и других объектов, необходимых для армии.

По рекомендации де Буа я связался с одним фабрикантом, который с большим удовольствием стал поставщиком своих изделий акционерному обществу «Симекско». Этот заказ был выгоден не только для фирмы, но и для «Симекско», он давал возможность получить значительные прибыли.

Знакомство с фабрикантом, довольно богатым человеком, меня в ряде случаев очень удивляло. Я бывал у него на двух фабриках. Мне показалось, что там очень мало работников. Вскоре я узнал, что сам владелец является одновременно директором и главным инженером. Больше того, он сам, по его словам, вел бухгалтерию и производил все расчеты с банком, начислял заработную плату. В этом отношении ему помогала жена. Старший сын, хотя и учился в каком-то институте, тоже помогал отцу следить за соблюдением установленного технологического процесса и качеством выпускаемой продукции, затрачивая на это свое свободное время. В соблюдении технологического процесса и обеспечении высокого качества выпускаемой продукции были заинтересованы и сами рабочие, ибо за плохую работу они могли быть незамедлительно уволены с фабрики.

Однажды владелец фабрик приехал на своей автомашине хорошей марки в правление «Симекско». В это время Шоколадный директор выехал на нашей машине по служебным делам, а я хотел проехать в банк. Заметив, что я несколько встревожен, что «директор фирмы» еще не вернулся, а уже приближается время закрытия банка, фабрикант предложил меня подвезти, сказав при этом, что он и сам зайдет туда, чтобы узнать о поступлении денег на его текущий счет. После банка он обещал привезти меня обратно в «Симекско».

Мое удивление вызвало не то, что владелец фабрик сам был водителем машины, это часто встречалось у деловых людей, да и у нас в «Симекско», а то, в каком состоянии была сама машина внутри. Чистая и хорошего вида снаружи, внутри была испачкана остатками щетины, волос и шерсти. Поняв мое удивление, фабрикат пояснил, что сейчас фирма испытывает большие трудности с горючим, поэтому ему приходится часто ездить самому в разные места за сырьем и даже развозить небольшие партии товара, выпускаемого фабриками. Он был весьма не только доволен, но и поражен тем, что я, вынув из бумажника талоны на 20 литров бензина, вручил ему в знак благодарности за оказанную услугу.

Невольно, встречаясь с этим фабрикантом, как и со многими другими промышленниками и деловыми людьми, я думал о том, как я, да и не только я, а и мои друзья на Родине плохо представляли себе, кем в действительности являются фабриканты и другие владельцы предприятий. В своем большинстве они не только создавали капитал, но, как я мог часто видеть, и сами основательно трудились.

Среди заказов интендантуры было много и других товаров. Я уже говорил о том, что по некоторым заказам можно было с уверенностью судить о том, что они предназначены для оснащения армейских подразделений, направляемых в жаркие страны, где помимо нестерпимого зноя было и засилье мошкары. Однажды я получил заказ на так называемые москитные сетки, а также различные мази, опрыскиватели и т.п.

Вскоре появились заказы, явно для армейских частей, действующих в противоположном западным странам направлении, возможно на Востоке. Однако это было до поры до времени только предположением.

Винсенте Сьерра, президент и директор-распорядитель акционерного общества «Симекско», часто «вынужден» был посещать различные кабинеты ответственных работников интендантуры. Стоило появиться в приемной того или иного начальника «господину Винсенте Сьерра», как секретарша, мило улыбаясь, спешила доложить своему шефу о новом посетителе, а тот без промедления просил гостя пройти в свой кабинет.

Почему секретарша «мило улыбалась» Винсенте Сьерра и так поспешно стремилась допустить его до встречи со своим шефом? Нет, отнюдь не только потому, что она знала, что ее шеф находится в хороших отношениях с президентом известной ей фирмы. Она была любезна еще и потому, что в Брюсселе в это время было очень трудно достать хорошие французские духи, вкусные конфеты, шоколад. Молодой, всегда веселый и улыбающийся коммерсант, часто едва успев зайти в приемную, буквально тут же приближался к письменному столу секретарши, без спроса, «невежливо» выдвигал верхний боковой ящик стола и со словами: «Я опять побывал в Париже» – забрасывал в пего либо сверточек с флаконом хороших парижских духов, с набором губной помады, пудры, лака для ногтей, либо хорошие марочные конфеты, плитки шоколада. Для некоторых секретарш ассортимент расширялся и включал в себя хорошие марочные сигареты различных известных фабрик или специальные дамские, тонкие и удлиненные, сигареты, изготавливаемые для узкого круга постоянных заказчиков моего друга Тевенс.