Текст книги "Разведка - это не игра. Мемуары советского резидента Кента."

Автор книги: Анатолий Гуревич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 83 страниц)

Что же до меня, то меня пригласили... вернуться в Москву.

Мой ответ был ясен и четок: война между Германией и Советским Союзом неизбежна. Если "Центр" этого требует, то Аламо и Кент поедут в Москву. Но не следует рассчитывать на то, что я и Лео Гроссфогель разрушим созданное нами...»

Прочитав это место воспоминаний «крупного резидента» Леопольда Треппера, я счел возможным хотя бы мысленно задать себе следующие вопросы.

Во-первых, как могло случиться, что Отто получал «телеграммы "Центра"», минуя меня, ведь к этому времени с «Метро» поддерживал связь только я и получал все письменные указания для нашей резидентуры через «Метро» только я?

Во вторых, о каких телеграммах в конце 1939 г. могла идти речь? Никаких телеграмм мы в 1939 г. не получали, так как у нас еще не было прямой радиосвязи с «Центром», а если бы такая связь существовала, то расшифровкой телеграмм тоже мог заниматься только я.

В-третьих, в случае получения Отто телеграммы с требованием «Центра» «вернуть» меня в Москву, почему же мне было официально объявлено, что я остаюсь в этой стране для укрепления резидентуры в Бельгии, а первоначальное мое планируемое направление в Стокгольм отменяется?

В-четвертых, мог ли Отто, резидент советской разведки, подчиненный непосредственно «Центру», с такой наглостью сообщать, что «Центр» не может «рассчитывать на то, что я и Лео Гроссфогель разрушим созданное нами»? Что именно имел в виду Отто в своей якобы направленной телеграмме, говоря о разрушении созданного им и Лео Гроссфогелем?

Можно было бы задать еще множество вопросов, касающихся даже только приведенной цитаты. Однако остановлюсь на этом и продолжу свои воспоминания.

Через несколько часов после того, как мы расстались с Отто, я неожиданно увидел колонны весело поющих, восседающих и возлежащих на автомашинах и, если память мне не изменяет, на танках и бронемашинах французских, а вскоре и английских солдат и офицеров. Я понял, что Великобритания и Франция получили разрешение короля Леопольда III и его правительства на ввод своих воинских подразделений в Бельгию. Естественно, из-за «неожиданного» нападения Германии на его страну Леопольд III не имел другого выхода, а обязан был полагаться только на помощь этих западных держав. В то же время у многих возникал вопрос: чем можно было объяснить слишком поздно данное разрешение?

Что означала для нашей резидентуры, лично для Отто и Андре агрессия фашистской Германии против Бельгии и вступление в эту страну французских и английских войск? Более полный ответ на этот вопрос все мы получили значительно позднее, однако уже в этот момент у меня возникла тревога за сохранение нашей «крыши» и за возможность безопасного пребывания в Бельгии «француза» Андре и «канадца» Отто.

Первым, с кем я решил встретиться после первых переживаний, был де Буа. Я имел основания считать его не только крупным промышленником, но и человеком, имеющим доступ к весьма осведомленным правительственным кругам.

При первой же встрече с ним, предшествовавшей намечаемой с владельцем «Селект скул», я узнал, что моя вторая встреча не состоится, так как последний был арестован сразу же после начала агрессии фашистской Германии бельгийской полицией. Дс Буа поведал, что якобы наш друг, выдававший себя за англичанина, как было установлено, был немцем и его подозревали в шпионаже в пользу нацистов.

Вскоре это сообщение было подтверждено и другими нашими общими «друзьями». Они указа ли мне, что арестам подверглись все лица, заподозренные в принадлежности к немецкой разведке. О подобных подозрениях бельгийская полиция и даже контрразведка якобы ничего не знали, а сведения получили непосредственно из французских источников, сумевших заранее подготовить таковые для передачи Бельгии, Нидерландам и другим странам, которые могли подвергнуться фашистскому нападению.

Вскоре я встретился с Маргарет Барча, которую было трудно узнать. Она была не только взволнована, но и просто потрясена всем тем, что произошло с ее близкими. Плача, она поведала мне, что ее отец и мать, заранее все подготовив, сразу же после начала военных действий в Бельгии выехали, а вернее, бежали во Францию, чтобы немедленно направиться в США. Волнения Маргарет были вызваны еще и тем, что бельгийская полиция арестовала ее брата, а его жена немедленно бежала во Францию. Она высказывала также тревогу, так как эмигрировала в Бельгию вместе со своим мужем, евреем.

Маргарет предупредила меня, что квартира брата переведена на ее имя. Она подчеркнула и то, что в соответствии с данным мне ее отцом обещанием у нее находятся документы, касающиеся тех деловых связей, которые он намеревался мне передать.

На основании создавшегося в Бельгии положения де Буа поведал мне о том, что ему стало известно. 9 мая 1940 г. после настойчивых требований правительств Великобритании и Франции на разрешение ввода их войск в Бельгию, мотивируемых тем, что якобы полученными их разведывательными службами данными подтверждается, что Германия готовится к немедленному осуществлению несколько измененного плана Шлиффсна, министр иностранных дел Бельгии Спаак обратился к немецкому послу с просьбой подтвердить заверения Германии о соблюдении нейтралитета его страны. Он просил, чтобы Германия без отлагательства подтвердила свою политику.

По словам де Буа, уже в начале ночи с 9 на 10 мая 1940 г. посол Германии посетил министерство иностранных дел Бельгии и заверил лично Спаака, что Германия намерена всегда соблюдать бельгийский нейтралитет, и даже гарантировал от имени правительства своей страны.

С возмущением де Буа подчеркнул, что через несколько часов после этого заверения посла Германия неожиданно, нарушив нейтралитет Бельгии, начала военные действия не только против нее, но и против Нидерландов и Люксембурга.

Вспоминая разговор с де Буа, содержание которого я сразу же доложил Отто, считаю необходимым подчеркнуть, что несколько позднее от появившихся у меня немецких «друзей» я узнал совершенно новую версию. Немецкие «друзья» уверяли меня, что им хорошо известны реальные факты. Из их высказываний можно было понять, что Германия, узнав о намерении Великобритании и Франции нарушить нейтралитет Бельгии и ввести на ее территорию свои войска, то есть, по существу, оккупировать ее, решила принять меры предосторожности. Аналогичное решение было принято и в отношении Нидерландов и Люксембурга.

В соответствии с высказываниями моих немецких собеседников, несмотря на то, что уже в апреле 1940 г. Гитлер не скрывал своих намерений обеспечить безопасность своего тыла на Западе в целях направления большей части своих вооруженных сил на Восток, против Советского Союза, он готовился к войне на Западе. Именно с целью укрепления стратегических позиций своей армии Германия произвела и захват Дании и Норвегии, то есть свой прорыв в Скандинавию, к северным границам СССР.

Что касается внезапности нападения Германии на Бельгию, Нидерланды и Люксембург, немцы утверждали, что за несколько дней до этого гитлеровская дипломатия подготовила меморандум. Этот меморандум был якобы вручен правительствам Бельгии, Нидерландов и Люксембурга за несколько часов до начала военных действий 10 мая. Чему же должен был служить этот, якобы врученный, меморандум? Оказывается, эти правительства были поставлены в известность о том, что германские войска немедленно вступят на территории их стран. Какова была в соответствии с высказываемой немцами версией цель? Оказывается, далеко не враждебная Германия стремилась вводом своих армий только обеспечить нейтралитет граничащих с ней стран.

На мой вопрос, почему же сами военные действия, предпринятые Германией, явились для правительств и народов, подвергшихся агрессии со стороны Германии, столь неожиданными, а именно это мнение господствует, как мне известно, в Бельгии, четкого ответа я не получил.

Мне объяснили, что Великобритания и Франция знали, что должен наступить день, когда «странная война» превратится в реальность. Именно поэтому, опираясь на получаемую достоверную информацию, были сосредоточены войска на границах Франции.

Вот на какие измышления были готовы для своей защиты гитлеровцы. Признаюсь, услышав от немцев вышеприведенные сведения, я был убежден в том, что в значительной степени они являлись ложными. Я им не верил. Мне казалось, что версия, высказанная де Буа, более справедлива.

Один из моих источников сообщил мне, что все задержанные бельгийскими властями подозреваемые в принадлежности к немецкой разведке были вывезены во Францию и большинство из них заключены в специальные лагеря. Высказывалась даже мысль, что в этих целях частично были использованы лагеря, основанные во Франции в период национально-революционной войны в Испании, в которых находились республиканцы. Меня удивило подтверждение источника, ранее слышанное, что списки для арестов всех подозреваемых в принадлежности к немецкой разведке были переданы бельгийским властям французскими секретными службами.

События разворачивались с неимоверной скоростью. При очередной встрече с Большаковым, связистом «Метро», мне стало известно, что в первый же день начала агрессии фашистской армии здания советских посольств и торгпредств были оцеплены бельгийской полицией, а к ней присоединились и бельгийские жандармы. Пришлось принять ряд мер предосторожности и даже прибегнуть к уничтожению некоторых документов, не подлежащих оглашению. Сразу хочу отметить, что оцепление советских представительств продолжалось недолго и вскоре все успокоилось. Однако мы должны были принимать ряд мер по обеспечению конспирации в нашей резидентуре.

С Отто я продолжал встречаться. В первые дни после начала военных действий против Бельгии наши встречи были краткими, и я не мог понять, что происходит с резидентом. Мне казалось, что он озабочен не только вопросами, связанными с нашей деятельностью разведчиков, но и какими-то другими. Во всяком случае, он был явно в очень нервном состоянии. Ему самому пришлось перейти полностью на нелегальное положение в первый же день, то есть после ввода английских войск в Бельгию, так как это создавало для него определенную опасность, о которой я уже писал, – его принадлежность в соответствии с «сапогами» к канадцам. Кроме того, безусловно, его волновало и положение его семьи. Правда, тогда он мне не рассказывал об имевшейся угрозе Любови Евсеевне в первый же день начала войны в Бельгии. Об этом он пишет только в своей книге «Большая игра» (с. 106). Не говорила мне об этом и Люба, хотя мы с ней встречались, так как я обеспечивал для нее конспирацию, а затем ее переселение в «Метро» вместе с детьми. Утверждение Отто о том, что Любовь Евсеевна с детьми были помещены в «торговом представительстве» СССР по принятому им совместно с Андре решению и его, Отто, личной договоренности с «нашим связистом», где они находились «две недели, прежде чем их поселили на нелегальную квартиру» (с. 106–107), по моим сведениям, совершенно нелепо.

Я убежден в том, что не искажаю действительность, утверждая, что в «Метро» направил Любовь Евсеевну с детьми и Фрица именно я, а оттуда они непосредственно были направлены в Москву.

Не могу до сих пор понять отношение ко мне со стороны Отто. Он постоянно демонстрировал не только свое расположение, доверие ко мне, по и сам факт, что вводит меня полностью в курс деятельности нашей резидентуры. В то же время у меня есть основания утверждать, что многое он скрывал от меня. Нет, я имею в виду не то, что он выдумывает в своих воспоминаниях, а только нашу практическую работу. Так, например, вскоре после оккупации Бельгии мы договорились с Отто, что я вновь должен буду встретиться с Хемницем и Аламо. И вдруг узнаю, что якобы Отто дал указания Аламо из Остенде, где сгорел его магазин, выехать во Францию, а тот не сумел по каким-то причинам выполнить и это задание. Где правда и в этом вопросе? Дать ответ я не могу. Об Аламо мне придется более подробно еще рассказать.

Этот член нашей резидентуры требует особой оценки, как и отношение Отто к нему, а в особенности те домыслы, на которые пошел сам Отто, а с его легкой руки и Жиль Перро в публикациях.

Все больше и больше поступало к нам информации о ходе военных действий в Бельгии. Многие высказывали свое недоумение по вопросу, почему Великобритания и Франция совместно с Бельгией, имея явные преимущества перед фашистской армией, допустили ее прорыв через Нидерланды, Бельгию и Люксембург в обход имевшихся укреплений, в том числе и на так называемых линии Мажино во Франции и канале Леопольда в Бельгии, и не оказали должного сопротивления вторжению во Францию. У нас возникал вопрос, неужели франко-английское командование не учло возможность прорыва немцев через Арденны, неужели это не понимало и бельгийское командование? Почему они отдавали предпочтение возможности наступления немцев через центральную часть Бельгии?

Среди местного населения ходили слухи о том, что бельгийцы не успели взорвать мост через канал Леопольда, что также ускорило прорыв немцев. Было всем совершенно ясно, что бельгийская армия не сможет одна справиться с фашистскими войсками, а франко-английское пополнение явно недостаточно. Все чаще курсировали слухи, что Леопольд III просит значительного подкреп ления авиации и танков.

Больше того, гот же де Буа и другой достоверный источник, как бы сговорившись между собой, указывали на то, что в форте Брепдапек, расположенном вблизи Брюсселя, состоялась встреча на высшем уровне представителей Бельгии, Франции и Великобритании. В результате этих встреч Бельгия якобы получила заверения двух держав, принимавших в них участие, что помощь в боевой авиации и танках будет незамедлительно оказана. Однако буквально через пару дней эти же источники сообщили мне, что якобы французский генерал Жорж доложил бельгийскому командованию, что в связи с осложнением обстановки никакой существенной помощи оно не получит.

Вскоре мы узнали, что Люксембург, являвшийся тоже одним из основных путей для нанесения удара на Западе, был полностью оккупирован фашистами почти сразу же после начавшегося наступления. И мая стало известно и то, что в этой стране уже установлена немецкая администра ция. В разговорах с бельгийцами мне пришлось слышать, что их нисколько не удивляла столь быстрая сдача страны. Они утверждали, что это зависело не только оттого, что армия, естественно, была маломощной, по и оттого, что среди населения были прогерманские настроения.

Более существенное сопротивление фашистские войска встретили в Бельгии. Нам стало известно, что в соответствии с заранее разработанным англо-французским военным планом французский генерал Гамелен, получив сообщение о начале немецкого наступления, 10 мая отдал приказ, согласно которому англо-французские войска вступили в Бельгию. Генерал Жиро, командовавший одной из французских армий, двинулся через Бельгию и Нидерланды. Позднее, встретившись с женой генерала Жиро в 1945 г., я услышал от нее, что ее муж очень переживал тот факт, что, по существу, он не мог ничем помочь Нидерландам в отражении немецкой агрессии. Никакой помощи этой стране не оказал и английский флот. Фашистским войскам понадобилось меньше недели, чтобы полностью оккупировать Нидерланды, заставив королеву Вильгельмину и ее правительство покинуть страну и выехать в Великобританию.

Я уже не могу сейчас точно определить, сколько дней в Бельгии оставались англо-французские войска, но, во всяком случае, их отступление было за несколько дней до того, как немцы заняли Брюссель, а это случилось 17 мая 1940 г.

Положение бельгийской армии было крайне осложнено тем, что на территории Бельгии, которая продолжала вести борьбу с агрессорами, с каждым часом росло количество беженцев. Многие из них сумели захватить с собой часть своего скарба. Скопление народа на все уменьшающейся территории действий бельгийской армии крайне затрудняло ее маневренность.

Обстановка в Бельгии осложнялась с каждым днем. На дальнейшем ходе событий отрицательно сказался еще один факт. Отто и я узнали, что бельгийское правительство, возглавляемое премьер-министром Пьерло, в полном составе эвакуировалось во Францию и временно находится в городе Лимож.

После бегства, а иначе нельзя назвать действия правительства, во главе бельгийской армии остался только король Леопольд III. Бельгийцы верили в то, что их король будет, повторяя героический подвиг своего отца, короля Альберта I, продолжать борьбу с фашистскими захватчиками. Надежды народа не оправдались. Можно было понять, что король, тщательно изучив обстановку в стране и на фронте, окончательно поняв, что ни на какую эффективную помощь со стороны мнимых союзников рассчитывать, несмотря на все их обещания, нельзя, буквально растерялся.

Видимо стремясь остаться при всех ожидаемых сложностях жизни со своим народом, король Леопольд III, узнав о намерении правительства покинуть страну, решил твердо не следовать за Пьерло и всеми министрами. Некоторые бельгийцы утверждали, что бегство правительства из Бельгии было инспирировано французским правительством. Не исключена возможность, что этого же мнения придерживался и король. Во всяком случае, можно было твердо утверждать, что король, не собираясь сотрудничать с гитлеровцами, решил остаться в своей стране, отказавшись от бегства во Францию, а затем и в Англию.

Положение короля осложнялось еще и тем, что все важные решения, все королевские указы в соответствии с законодательством должны были визироваться по крайней мере одним из министров, чья подпись должна была стоять на принятом документе. Клерикал Ю. Пьерло как раз поэтому принял решение бежать со всем правительством во Францию, а затем переехать в Великобританию, в Лондон. Безусловно, дабы лишить короля возможности принимать какие-либо решения, в том числе и о капитуляции перед фашистскими войсками, Пьерло в состав эвакуированного им правительства включил и военного министра.

Некоторые мои собеседники, бельгийцы, высказывали мысль, что Ю. Пьерло принял свое решение о бегстве правительства в полном его составе только после того, как узнал о намерении Леопольда III подписать акт о капитуляции. Эти бельгийцы утверждали, что Пьерло действовал в интересах правительств Великобритании и Франции, забывая о том, какие жертвы может принести Бельгии и её народу продолжение военных действий. Они даже высказывали предположение, что Пьерло и все правительство покинули Бельгию 28 мая 1940 г., то есть в день подписания королем акта о капитуляции. Подписывая этот акт, Леопольд III добровольно объявил себя военнопленным, предупредив о том, что будет себя считать таковым до того момента, пока последний бельгийский военнопленный не будет возвращен к себе на родину. Правда, некоторые, не скромничая, утверждали, что король стремился с помощью гитлеровских захватчиков сохранить за собой трон. При этом можно было слышать даже и утверждения, что король во всех своих действиях опирался на правое крыло католиков и на фламандских националистов. Как я уже указывал, после капитуляции и возвращения в Брюссель официально сохранивший свой королевский титул Леопольд III вновь разместился во дворце в Лакене, где, по распространяемым слухам, он имел право находиться с семьей, а также со своей «военной свитой» и своими слугами.

В отношении королевской семьи тоже ходили противоречивые слухи. Одни утверждали, что дети короля попали под опеку его сестры, вышедшей уже до этого замуж за наследного принца Италии, и переехали в Рим. Некоторые поговаривали, что воспитанием детей занимается бельгийская герцогиня, сестра Альберта I. Более точные сведения были в части местонахождения брата короля, принца Шарля. Действительно, к этому времени он уже успел переехать в Лондон.

Что же произошло с воинами капитулировавшей бельгийской армии, число которых определялось в пределах до полумиллиона? Мнения по этому вопросу были весьма противоречивыми.

Некоторые утверждали, что все воины попали в немецкий плен, по другим сведениям – довольно многим удалось избежать плена и продолжить борьбу с немецкими оккупантами в возникшем в стране движении Сопротивления.

Решение короля Леопольда III о капитуляции было громогласно провозглашено правительством Пьерло как преступление, идущее вразрез с законодательством, а поэтому являющееся незаконным. Эту позицию поддерживали и правительства Великобритании и Франции. Повторяю, значительная часть бельгийского народа решительно хотела продолжать борьбу против гитлеровцев.

Не могу не упомянуть и о том, что нам вскоре стало известно о положении англо французских войск, находившихся на территории Бельгии. Численность этих армий тоже определялась по-разному. Большинство сходилось на том, что их число перевалило за 400 тысяч, при этом больше половины были в англо канадской армии. По полученной нами информации, эти армейские соединения оказались прижатыми к морю фашистской армией, и уже до подписания Леопольдом III акта о капитуляции началась их эвакуация из Дюнкерка в Англию. Якобы большая часть эвакуированных принадлежала английским войскам. По этому вопросу французское правительство выразило правительству Великобритании протест. Действительно, по полученным нами сведениям, французские войска остались в основном заброшенными. Больше того, все чаще и чаще приходилось слышать, что англичане не предоставляют не только достаточной, но и практически никакой помощи Франции.

Считаю необходимым особо подчеркнуть, что уже 10 мая премьер министром Великобритании стал Уинстон Черчилль, а во Франции к этому времени премьер-министром был Поль Рейно.

Узнав о назначении Уинстона Черчилля премьер-министром Великобритании, я невольно вспомнил мое пребывание в Лозанне в период моей первой поездки в Швейцарию, моей встречи там с англичанами.

В это время Германия уже проявляла свою захватническую политику, правда, пока она была направлена только в сторону Востока. И вот как-то англичанин заговорил более подробно и на эту тему. Совершенно неожиданно для меня я услышал его мнение по поводу политики Великобритании, проводимой премьер-министром ее правительства Невилем Чемберленом во время национально-революционной войны в Испании 1936–1939 гг., начатой в результате мятежа, поднятого фашистским агентом Франко, и в виде гражданской вскоре после итало-германской интервенции переросшей именно в национально революционную. Конечно, англичанин не называл эту войну так, как ее было принято называть в прогрессивных кругах. Однако он охарактеризовал ее как результат стремления Германии не только получить для себя богатую испанскую сырьевую базу, столь необходимую, в первую очередь, для военной промышленности. Именно это служило тому стремлению, которое открыто демонстрировали гитлеровцы, – посадить на «престол» главы государства диктатора, своего человека – Франко. Они хотели, безусловно, завоевать ключевые позиции в Средиземном море, а также обеспечить себе важные стратегические позиции на границе Франции, возможность осуществления подчинения себе всех коммуникаций, всех морских путей, в том числе связывающих Францию и Великобританию с их колониальными владениями.

Мой собеседник, англичанин, указывал и на то, что в промышленных кругах далеко не все одобряли проводимую правительством Чемберлена политику в части Третьего рейха. В то же время он высказал и некоторые оправдывающие эту политику аргументы. К числу таковых, по его мнению, относится и то, что в руководящих правительственных, а также в промышленных, торговых и финансовых кругах опасаются «большевистской» Советской России. Именно поэтому, идя на ряд уступок Гитлеру, эти круги стремятся направить его политику в основном на ограждение Европы от «красных».

Выслушивая все высказывания моего собеседника, я позволил себе несколько возразить. При этом я сослался на публикации статей Уинстона Черчилля в бельгийской газете «Ле Суар». Не находясь еще в правительстве Великобритании, автор этих публикаций в достаточно осторожной форме высказывал свои сомнения в части проводимой правительством его страны политики. Ряд моих бельгийских «друзей», прочитав статьи У. Черчилля в газете, выразили свое мнение, давая им положительную оценку и подчеркивая, что, видимо, у себя на родине этот в прошлом крупный политический деятель Великобритании не имел достаточной возможности позволить себе подобные публикации!

Особый интерес у меня вызвала оценка, данная моим собеседником Черчиллю. Он назвал его «человеком войны», подтвердив данную им оценку, хорошо известную всем англичанам, да, пожалуй, и в других странах, в том числе в период Первой мировой войны. Именно поэтому, сказал пожилой англичанин, тоже промышленник, «если бы Великобритании угрожала реальная война, то только Черчилль являлся бы человеком, способным возглавить правительство на время военных действий». Признаюсь, я, узнав о том, что Уинстон Черчилль действительно возглавил правительство Великобритании, был поражен точностью прогноза. В то же время назначение на этот пост Уинстона Черчилля вызывало у меня ряд сомнений. Это касалось, в первую очередь, вопроса, какую позицию он займет по отношению к Советскому Союзу. Общеизвестным было его антикоммунистическое, а быть может, и антисоветское настроение.

После капитуляции Леопольда III немецкие войска оккупировали всю Бельгию. Напряжение возрастало, и мы буквально не могли уследить за развитием событий. Нервозность Отто и Андре становилась все более и более заметной.

Вскоре после захвата севера Франции, по непонятным мне причинам, было образовано одно, объединенное командование оккупационными войсками Бельгии и севера Франции, во главе которого был поставлен довольно известный фельдмаршал Фолькенгаузен. О нем, кстати, тоже ходили различные слухи. Одни утверждали, что, будучи генералом, Фолькенгаузен пользовался у Гитлера достаточным авторитетом. Авторитетом он пользовался и у Кейтеля. Однако это продолжалось до поры до времени и внезапно прекратилось. Некоторые утверждали, что Фолькенгаузен был якобы одно время советником у Чан Кай Ши в Китае и встречался там с военными советниками из СССР, военными Советской армии довольно высокого ранга. Высказывались даже мысли о том, что он имел некоторые возможности ознакомиться с вооруженными силами Советского Союза. И вот, узнав о том, что Гитлер намерен, завершив военные операции на Западе и тем самым стремясь исключить возможность нанесения удара в тыл, начать военные действия против Советского Союза, он, Фолькенгаузен, как утверждали некоторые, осмелился на каком-то совещании, проводившемся на высшем уровне, заявить, что немецкое командование недооценивает мощь советских вооруженных сил и именно поэтому намеревается предпринять крайне опасный шаг – начать захватническую войну против Советского Союза. Как указывали многие, именно это заявление Фолькенгаузена очень обидело фюрера и тот в отместку принял решение отстранить Фолькенгаузена от непосредственного участия в боях, оставив в тылу на Западе и возложив на него, боевого офицера, обидную малозначимую миссию.

В 1945 году, встретившись в фашистском лагере с находящейся в нем бельгийской графиней Руспули, вдовой итальянского принца, погибшего во время войны, я узнал, что она была арестована, видимо в результате ее довольно близких отношений с Фолькенгаузеном. Он приглашал ее к себе на устраиваемые им приемы, часто разговаривал с ней на разные темы. Она высказала предположение, что Фолькенгаузен находился под наблюдением немецких секретных служб, а их хорошие отношения могли вызвать у них некоторое подозрение, так как графиня имела доступ к высшим бельгийским аристократическим кругам и даже к отдельным лицам, приближенным к королевскому окружению. Именно это, по ее мнению, и послужило причиной ее ареста.

Учитывая все начавшиеся 10 мая 1940 г. крупные события, что же происходило непосредственно в самой нашей резидентуре?

Прежде чем ответить, я должен признаться, что сейчас мне очень трудно в моральном отношении и, больше того, не хочется касаться деталей. В то же время еще в мае 1940 г. я подробно обсуждал эту тему при приеме от Отто резидентуры в присутствии представителя «Центра» Большакова. Все вопросы освещались мною в написанном еще в Париже перед возвращением на Родину докладе на имя начальника «Центра», доставленном с другими материалами в Москву.

Почти незамедлительно после ввода французских и английских войск «француз» Андре и «канадец» в соответствии с «сапогом», имевшимся у него, Отто, были вынуждены в срочном порядке перейти на полное нелегальное положение. Практически прекратилась всякая активная деятельность в резидентуре.

Вынужден, как бы ни было неприятно, отметить, что об активной их деятельности с помощью «друга», работника болгарского консульства в Брюсселе, в сфере разведывательной, исключительно ценной разведывательной деятельности, описанной Леопольдом Треппером в его книге «Большая игра» (с. 108–110), мне ничего не было известно. У меня есть основания сомневаться в правдивости этих описаний. Никогда раньше, ни потом, даже при составлении доклада «Центру», над которым мы работали совместно, ни о каком «Петрове», работнике болгарского консульства, Отто не упоминал.

Владельцы фирмы «Король каучука», по национальности евреи, родственники Лео Гроссфогеля, были вынуждены вначале бежать во Францию, оставив доверенность на ведение дел их фирмы на имя работавшего у них довольно продолжительное время управляющего. Впоследствии мне удалось выяснить, что этот управляющий, после того как фирма была взята немецкими оккупантами под секвестр, сотрудничал весьма успешно, в первую очередь, в своих интересах с фашистскими властями. Короче говоря, он стал в полном смысле этого слова коллаборационистом.

Созданный при этой фирме филиал «Отличный заграничный плащ», служивший «крышей» для резидентуры после перевода «Короля каучука» под немецкий секвестр, после перехода Андре на нелегальное положение незамедлительно рухнул. К великому сожалению, мои сомнения в надежности «крыши» резидентуры полностью подтвердились.

С крушением «крыши» у меня возникал и вопрос в отношении того, пропали ли средства, выделенные «Центром», и в какой сумме они были вложены. Несмотря на мои попытки уточнить этот вопрос в беседе с Отто, я никогда не получал от него какого-либо вразумительного ответа.

Наибольшее мое возмущение вызвало послесловие к книге воспоминаний Леопольда Треппера «Большая игра», написанное кандидатом военных наук капитаном 1 ранга А.И. Галаганом. Сплошная неправда всего изложенного автором послесловия потребует от меня более подробного анализа в дальнейшем. Сейчас хочу остановиться на некоторых вопросах.