Текст книги "Иоанн Грозный (СИ)"

Автор книги: Александр Сорокин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 47 страниц)

         Магнитом Марфу тянуло к окну. Повернув голову, она углядела вдоль стены еще несколько девичьих головок в кокошниках, завистливо и ревниво выглядывавших из  окон слободской гостиницы, в числе их  похожую на куклу правильной незначительностью черт Анну Васильчикову. Келья ее напротив в изгибе гостиницы, залита светом, потому хорошо видно вдумчивое, будто безразличное,  в каждой клеточке пропитанное унятой страстью  лицо претендентки.

         Глядит из ближнего окна и скорбной красоты девица княжна Мария Долгорукая. Тяжелая пепельная коса свесилась вбок чудного овала, едва проявленной голубизны глаза ходят стесненно. По-глупости и малолетству не верит она царскому сватовству, удаче, что попала в две дюжины избранниц, потом и в одну. С такой рекомендацией и при  царевой отставке как замуж с выгодой не выйти? Не конкурентка Долгорукая Марфе, сведала та ее тайну. Охмурил ее молодой опричник Никита Григорьевич Меньшой из плодовитого рода Грязных, двоюродный племянник он красавцу Григорию Григорьевичу. Как-то ночью не спалось, расслышала Марфа в соседской келье возглас девичий, недвусмысленно возвещавший о потери чести. Марфа вскочила, прокралась к дверям, через щель увидала, что не ошиблась: миловалась Долгорукая с опричником. Подняв, разбудила и спавшую у нее Ирину Годунову в  свидетели. Пока Марфа молчит про узнанноеоила и спавшую у нее Ирину Годунову в  свидетели. лась: миловалась Долгорукая с опричником. , запретила болтать и Ирине, но выйди Долгорукая на первые места в скачке за царя, скажет. Ой, как скажет! Незнаемо, как скроет Долгорукая потерю девичества. Неужто тоже пойдет к лекарям? Марфа опять отвернулась, не успев убрать злой румянец. Смущенные ревнивые глаза ее схлестнулись  с напряженным злым взглядом подступившего впритык Григория.   Оба прочитали мысли взаимные. Вместе!  Григорий твердо предложил Марфе принять особого привораживающего снадобья. Необычность эликсира, что не возлюбленному подмешивать, а самой испить, глядя пристально на предмет желаний или мечтая о нем. С пунцовыми, горящими обидою и ревностью щеками и пухлой шеей,  Марфа сорванным. еле слышным голосом примирительно заговорила с Григорием. Повторно обещала стоять  перед Иоанном за снятие всех Григорьевых опал. Де выпросит ему место не менее постельничего. Марфа оставила последние страхи, оскорбленная любезничанием царственного суженого с новыми выдвиженками, воронами к чувствительному на женские и мужские ласки трону слетавшимися. Оскорбляла наглость Колтовской, воинственное недевичество Мелентьевой, помня, что сама Марфа за девство  свое вытерпела. Покров лицемерной стыдливости и тот срамные нахалки попрали.

         Григорий вышел в коридор взять у Матвея снадобье, хранимое   подмышкою. Сливая жидкости подряд в лаборатории Бомелия, Григорий твердо не знал, приворотное средство или яд. Устраивало и одно и другое. Григорий желал либо возвращенья Иоанновой привязанности, либо мести, чуя наточенный топор над головою. Матвей не отдал плошку просто. Стоя при дверях, о многом он передумал.

– Не дам отраву! – с угрюмой тупостью твердил Матвей.

         Григорий затыкал племяннику липкой ладонью рот, затравленно озирался, не прошел бы кто:

– Нишкни! Нишкни!

         Матвей достаточно пострадал за Марфу страхами воображения, каковы суть наистрашнейшие. Он не желал быть послушным орудием. Сам не страдая избытком родственной привязанности, не желал пасть от дядиного вероломства. Достаточно с него, что по пьяной лавочке изнасиловал цареву невесту и родственницу начальника Пыточного приказа и опричного параксилиарха Малюты-Скуратова. Бес попутал, так попутал! Григорий через силу смеялся, убеждал: Матвею дал хранить он не яд, но средство безобиднейшее. Ему было важно, чтобы Марфа приняла его из рук Матвея. В случае неудачи и раскрытия умысла тот стал бы первым виновником. Умертвил, готовящуюся обвинить в насилии.

         Григорий втолкнул упиравшегося увальня в горницу. Матвей переминался, не смея взглянуть на Марфу, переживая вину, проклиная слабость характера. Марфа не помнила прежнего. Что было, то проехали. Сейчас надо утолить муки честолюбия, привлечь, накрепко привязать к себе государя, но и… не отравиться содержимым глиняного расписного сосуда. Марфа потребовала, чтобы Григорий первым отхлебнул снадобья. Тот рискнул, перекрестясь. Потом пил Матвей, пила Ирина Годунова. Оттого, что мутной водицы с едким запахом было немного, большую часть пришлось пригубить Марфе, иначе ничего ей не осталось. Марфа выпила снадобье до дна и, возвратившись к окну, стала смотреть в  на государя, не ушедшего, продолжавшего шутить с Колтовской и Мелентьевой, улыбавшихся ему и обоюдно съедаемых сдержанными враждебными взглядами.  Марфу до душевной судороги задевало, как она, уже женой нареченная, прежде венчания забыта. Слезы застилали  глаза. Через  поволоку Марфа видела царя и отодвигалась сердцем. Достойно ли любить венценосного обманщика? Мысленно обращалась она к Годунову. Тот с ничего не выражавшим лицом ждал окончания разговора, удерживая за руку куда-то рвавшегося Феодора. Ежели Годунов был бы царем, а я ему царица, стал бы он верен – сие преступное соображение навязчиво всплывало в смелой красивой голове. Борис серьезен, не перебирал бы  куриц впустую. Не у всех ли лоно одно? Плотью же и лицом она соперниц далеко превосходит. Царь не замечал ее взгляда, продолжал болтать и насмешничать. Борис же почувствовал, коротко  поднял глаза. Молнией взгляды сообщников встретились, слились полным пониманием.

         Ирина Годунова, свидетель случившегося, молила Бога дать ей время ускользнуть от Марфы сообщить брату. Ни она, ни Матвей не чувствовали вреда от принятого снадобья, что убеждало в его безвредности, если не бесполезности. Внушаемый же Григорий почувствовал легкую тошноту и комок в желудке. Следуя его логике, все присутствовавшие в горнице Марфы должны были влюбиться друг  друга. Не каждый ли стоял перед очами? Марфа глядит во двор на царя, верил Григорий, но он-то  ближе. Привлекая государя, сама не склонится ли к нему, рядом стоящему? Григорий нетерпеливо ожидал выгоды от  будущей царицы.

         После того Марфа принимала приносимое Григорием Грязным средство до свадьбы ежедневно. На Григория, Матвея и Ирину снадобье не подействовало по малости дозы. К Марфе  смерть подкрадывалась постепенно. Она морила себя, уверенная, что чарует Иоанна. Принимая желаемое за воплощенное, находила черты крепнувшей государевой влюбленности. От явившегося недомогания Марфа лечилась тем же ядом, падала жертвой  невежества, переплетенного  с коварством: яд был приготовлен не по правилам, а как черт послал.

         Борис, узнав от сестры о сомнительном лекарстве, принимаемом лидирующей царской невестой, не предпринимал ничего. Крепкий задним умом, он положился на авось. Все на Руси  в горсти Божьей. Что Господь не попустит, все к лучшему, когда не на испытание. Интуиция подсказывала: не будет ему пользы от воцарения Марфы. Своевольная девица не сдержит щедро розданных обещаний.

                                                         11

         Обе свадьбы, Бориса Годунова и Дмитрия Шуйского с сестрами Скуратовыми, сыграли до царских. Женихи и невесты, не колеблясь, сказали в храме «да». Им надели кольца, золотые – женихам, серебряные – невестам, надели венцы, связали полотенцами руки, трижды обвели вокруг аналоя.  Малюта, себе на уме, действовал согласно духу времени. Старшая дочь Анна еще прежде была отдана двоюродному брату царя по матери Ивану Михайловичу Глинскому. Ныне средняя дочь Мария – потомку Орды, человеку новому, младшая Екатерина – Рюриковичу, ветви брата Невского. Литвин, русский и татарин, выскочка и боярский отрок – все по безошибочному расчету.

         До того избегавший чувственных ласк Борис немедля кинулся в омут  семейных наслаждений. Брачное сближение принесло  молодым болезнь. Врачи сказали: такое случается. Воздержанной редкостью сношений надо переждать  страдания новины. Супруги  согласились обоюдно жить для деторождения. Бог выжидал послать им первенца. Оба были юны: Мария плотна, но Борис хлипок телесно. Но чем более послушания показывала  супруга Мария, тем сильнее сердце Бориса рвалось  к Марфе Собакиной, похожей на смирный пруд, всегда готовый взорваться бурей. Они научились понимать друг друга  полувзглядом. Оба знали, зачем им нужен государь. Царь готовился к собственной свадьбе и назначил Годунова дружкою невесты Марфы. Жена Бориса Мария стала свахою. Старший царевич в тот же день должен был жениться на Евдокии Сабуровой. Свадебную гонку выигрывали креатуры Годунова.

         В преддверии венчаний собрались черные тучи на родственников второй жены Иоанна, расчищались места для наград отцам и братьям Сабуровой и Собакиной. Князь Михайло Темгрюкович, за истекшее десятилетие неоднократно обогащаемый и лишаемый всего, назначен был с опричным полком идти тревожить пределы Девлет-Гирея, как вдруг его сместили, осудили, посадили на кол. В острастку и на поучение царевичу с  невестой Е казнили Иванова пестуна  воеводу Замятню Сабурова с братом Василием, а так же – племянников Соломонии, первой супруги отца царя. Не первым ли им следовало поддержать опричный заговор в пользу мнимого Георгия? У них не было явленного дела, да существовал мотив. Смерть Сабуровых прошла  мучительно. Их засекли до смерти. На приближение новых казней указывало и удушение боярина Льва Андреевича Салтыкова, насильственно постриженного в монахи Троицкой обители, оттуда в монашеском облачении привезенного.

         Марфа по-прежнему принимала приворотное средство и от него с каждым днем таяла. Ее недуг заметили. Кремлевскому консилиуму она созналась в приеме снадобья. Его пить запретили, но Марфа не поправлялась. Отрава отложилась в костях, печени, почках. Везде – оттуда испускала губительные выжимки. Царская невеста бледнела, худела, рассыпалась на глазах. У нее явились мучительные обмороки, изнуряющая рвота с кровью. Скоро узнал царь:  и третью  суженую его уморили. Но чем скорее кончалась Марфа, тем настойчивее желал он на ней жениться.

          Являлся он к больной в келью, страшными провалившимися глазами своими копался в ее голубых, угасавших. Взгляд Марфы не выдавал ни Григория, ни Матвея,  блеклые уста не называли имен губителей. Иоанну открылись  знаки неизбежной смерти. На примере гибели очередной он видел смерть общую. Ежели бы он мог спасти эти синеющие длани жесточайшими приношениями варварской тризны, он произвел бы то незамедлительно. Он омыл бы плечи Марфы кровью младенцев, окатил хладной испариной посаженных на кол корежащихся мертвецов. Из упрямства он желал жениться на полумертвой. Он хотел бы спасти ее женитьбой. Вы, эти многочисленные вы, отравляющие царский покой, ставившие препоны его правлению, убойтесь! Иоанн мечтал о физической близости с умирающей, дабы объятиями, излитым семенем возродить к жизни. Никогда ему не хотелось столь неистово обладать женщиной и именно Марфой. Он жалел, что упустил время и ранее не выделил ее среди последних  избранниц. Дурного слова о Марфе молвить не смели, боялись расправ наиужаснейших. Москва, Слобода, города русские молились о выздоровлении нареченной царицы. Возрожденная милостивая Анастасия Романова в конечный раз за царствование мерещилась смятенным дрожащим умам круга ближнего.

         Прошло скоротечное расследование. У Марфы чаще других видели Годунова с сестрой и Грязных. Первых обелили. Помимо Ирины, нашлись служки, заметившие как Григорий  приносил Марфе питие в емком  сосуде.  Слабодушного Матвея, часто подменяли Григорий Борисович Большой и Григорий Борисович Меньшой с сыном Никитой, двоюродные братья и двоюродный племянник Григория Григорьевича.  Потерявший в горе голос царь прошипел схватить пятерых Грязных. Дополнительно вменялось, что ездили они летом к хану, указывали  дорогу на Москву, как обойти стражи. то виноватыхидывались.

         Григория искали. Не придумав лучшего, он бежал в спальню отравленной Марфы. Она лежала в полуобмороке. В безумии  ужаса Григорий лез к ней за полог, в кровать. Лежал подле обреченный, бледнее царской невесты, трясся мелкой дрожью, сжимал неотвечающую девичью руку. Заклинал: «Спаси! Я не хотел зла». Верил себе, не удовлетворялся мщением, превозмогшим иные мотивы. Грязного схватили, притащили волоком к государю. Григорий рыдал. То кусал, то лизал руки мучителей. Показывал крест, божился что яд давал Матвей. Привели и Матвея в опричной ризе разодранной. Григорий указал на племянника и объявил, что тот еще прежде лишил девства царскую невесту. Плеву же ей сшил голландец Бомелий. В указании Григория на Бориса Годунова сомневались. В ожидании казни многие мешались разумом, стремились утащить в могилу супротивников. О соперничестве и стычках Григория с Борисом за Марию Скуратову было известно. Неудачливого интригана с племянниками отдали Малюте. Он взвил им руки на дыбе.

         Матвей сознался во всем: и как, поддаваясь дяде Григорию, нес в келью Марфы названное приворотным снадобье, украденное у Бомелия, и как прежде снасильничал над Марфой, девство которой вернул  чернокнижник. Хоть не спрашивали, не умолчал Матвей, что другая царская невеста, крымцами умыкнутая, была его нареченной и тайной женой. В свое оправдание Матвей ссылался на тяжесть ранения на Дону в разъезде, ожидание скорой смерти, подвигнувшие на поспешное венчание в Суздальской церкви.  Матвей рассказал, как попали они с  Яковом в зависимость к Годунову из-за  Магнусова письма. Но про то доносить было не в интересах Малюты,  Борисового тестя. Григорий Лукьянович высылал палачей. Сев  на полено, слушал Матвея из любопытства или расчетов на будущее.

         Григорий фонтанировал от страданий. Сыпал нежными именами, коими звал Иоанна. Выплакав глаза, молил о пощаде. Никто не любил его, завидуя красоте и близости к государю. Ему уродовали лицо, ломали пальцы, рвали ноздри и уши. Стягивали голени испанским сапогом, усаживали на бревно, усеянное гвоздями, поднимали, опускали, заставляя скакать. Разорвали промежность, некогда нежную. Добивались, чего хотел он от названной царицы. Григорий не умел выразить. Воцарение Марфы при нем в фаворе было для него всем: и судьбой, и счастьем, и мщением. Спутано, как снадобье, где доктора нашли ртуть, сурьму, мышьяк и действительные средства возбуждающие,  приманивающие. Адская смесь, смешанная, содержала  лекарство и яд. Последний победил.

         Василий Григорьевич ждал расправы со всей семьей, но  тронули лишь пятерых, ограничившись  в отношении остальных допросом с пристрастием, поверив или сделав вид, что поверили: они ничего о проделках Григория  не знали. Царь не желал омрачить приготовлений к свадьбе казнями. Осужденных не вели к плахе в преддверии светлого церковного праздника. К их удовлетворению в подземную келью, где они томились, втолкнули Бомелия. Елисей сел в угол. С Григорием и Матвеем  рта не раскрывал, сверкал глазами на неучей, опозоривших его искусство.

         Малюта усердствовал. Председатель следователей, мимо Бориса, он хватал всех, кого называли осужденные. Круг от Марфы зацепил посетителей Гирея. На дыбе, под кнутом и обручем, в испанском сапоге выбивали раздумья да взвешивания, не перебежать ли к сильнейшему. Нашли мнимых и действительных проводников хана до Москвы. Все пошли и по делу отравления. Застенков и пустых монастырских келий не хватило. Арестованных заставляли рыть себе глубокие ямы во дворе. Там они и сидели. Мимо бегали бродячие псы, с рыком набрасывались на головы жертв, из ям высовывавшихся.

         28 октября царь женился на Марфе. В притворе Троицкого собора Слободы сестры Скуратовы разложили по плечам невесты расплетенные толстые косы, осыпали хмелем. Борис Годунов с женой подвели Марфу к аналою. Марфа шаталась, клонилась падать, оступилась   расстеленного сукна. Свечу держать не могла. Мария сжимала своей рукой ей руку. Обняв подругу, Ирина Годунова поддерживала ей спину. Опричники черными воронами вдавились в  белые стены. Насупившийся Иоанн глядел  исподлобья. Метал молнии. Тишина стояла такая, что залетевшая осенняя муха издавала рев сражения.

         Царь воевал со смертью. Сверхобыденным волевым усилием, изнурительным постом и отчаянной молитвой, раздиравшими его плоть, он звал Христа отодвинуть земное небытие нареченной. Держа в храме под локоть неизлечимую, на каждом шагу заваливающуюся Марфу, он внушал наполнить ее энергией бытия. От него – к ней. Он не даст ей умереть, как умерли другие его жены. Он вмешался вовремя. Он победит, как победил Спаситель. Но он был только человек. И отец его был смертным, не Вседержителем. Вопрос: «По что оставил Ты меня?» растворялся в дыму мирры и ладана, уходил вместе с тихими шагами священников, неосторожным бряцанием кадил, шорохом одеяний. Намного выше ростом невесты он своим знаменитым буравящим взглядом  пронзал кику с обвисшим покрывалом, видел курносый славянский нос, кусок  румян и над ними – он  затянутые сеткой преждевременных морщин  веки Марфы. Озера глаз были затуманены. Достигнув цели мечтаний, невеста едва понимала, что происходит. Она выбрана из двух с половиной тысяч, а потом из двадцати четырех. Непростая, но купеческая дочь превозмогла боярок с дворянками. Она – лучшая, она – красивейшая,  достойнейшая. Вот и отец с дядей рады. Успели пошить кафтаны окольничих да глядят остро на брата Каллиста, сменившего в кравчих  Григория Грязного. Недолго  торжество Собакиных. Шесть годин царь потерпит, питаемый мучительной сладкой памятью, а там сметет их вал родни иной царицы.

         Слеза брызнула на кургузую щеку Иоанна. Он плакал о себе. Замечая, как плоха Марфа, положил казнить Бомелия. Только казня, отменит ли приговор звезд, через четыре года назначавших ему самому кончину? Коли бы усилием возродил он Марфу, а смертью Бомелия отмел бы смерть свою! Пустое! Отойти от царства! Замкнуться в опричнине. Пускай без него как хотят! Дали бы пожить младой Марфе. Иоанн глядел круголядь. Видел сыновей, Малюту, Годунова, читал печать смерти на всех. Все умрут. Нет прощенья, нет смысла... Не хохочут ли, глумятся небеса? Есть ли на самом деле жизнь после смерти? Существует ли воздаянье за грех и праведность? Умри – проверь! Архимандрит Леонид задавал вопросы. Полумертвая невеста шевелила  губами с проступившей розовой пеной. Дружка Мария Скуратова говорила громко, переводя с русского на русский. Царь отвечал твердо. Их обвенчали, протащив невесту под руки вокруг аналоя. На две недели Марфа стала царицей. Ее положили на носилки и отнесли на  брачное ложе. Жених в светлых одеждах был введен товарищами в покой. Он потоптался в комнате, где запах разложенных желтых и синих осенних трав должен был отбить запах болезни. На столе лежал каравай хлеба, солонка, курица, которую им следовало разломить. Смеясь они должны были разорвать гузку, определяя, кто станет главным. Марфа убоялась мужа и самой жизни заранее. Иоанн поцеловал ее в матовый пахнущий белилами лоб. Щеки лежащей в беспамятстве невесты были напомажены, как у мертвой. Наедине со смертью, крадущейся от  стен, Иоанн был сломлен. Он завыл раненым волком. Страшные безумные рыдания сотрясали воздух, пока не ударили к заутрене. Иоанн вышел белым седым покойником. Малюта, Годунов и другие поклонились ему, желая здоровья и благоденствия. Зубовный скрип был ответом.

         Краткую и печальную короткую судьбу свою Марфа пронесла с достоинством. Игрище интриг, алчных честолюбивых поползновений она сдержанным молчанием обещала поддержку всем. Смелый характер ее трепетал робким пламенем  внутри податливой застращанной природы. Марфа не раскрылась перед нами полностью. Умные, подчас дерзкие ответы ее государю вселяли надежды на самостоятельность милостивых решений. Не ясно, был бы удержан Марфой царь, как удерживался Анастасией, не остыл, не постриг ли ее наскоро в монахини за возможную предполагаемую надоедливость увещеваний, не сделалась бы она покорным безгласным кроватным приложением. Фантастическим кажутся предположения, что с Марфой в царицах встала бы Ливонская война по ласковому слову  ласковому за гибнущих воинов, об истощении казны, скудной к внутренним благодеяниям.  Совершился бы  поворот политики с запада на юг, как желали патриоты, не верившие в успех войны на два направления и как молили Бога поляки со шведами. За собой Марфа имела сильную дворцовую партию, но почти исключительно новых людей. Разгромленные опричные оппозиционеры, поддержавшие мнимого Георгия, натерпевшиеся бояре ненавидели ее, как ненавидели все, что любил Иоанн. Участь Марфы была предрешена загодя до государева выбора. Не в то время и не в том царстве выдвинулась она.

         Царевич Иван через шесть дней после странной женитьбы отца обвенчался с Евдокией Богдановной Сабуровой. Иоанн наследнику не давал худого, отрывал от себя. Посаженным отцом невесты опять стал Борис, посаженной матерью – будто назначенная Мария. Свадебные пиры Ивана прервались похоронами  сводной матери. 13 ноября Марфе Собакиной навеки закрыли глаза. Царственную могилу  ее вырыли подле двух предыдущих супруг Иоанна в Кремлевском Девичьем Вознесенском монастыре.

         Настал судный час. Как ни молил Григорий Грязной, его казнили на Москве-реке вместе с князем Гвоздевым-Ростовским и другими выгадывателями Девлетова набега. Помимо предательства приписывали им и отравление Марфы. Другая участь ожидала Матвея. Под пытками и без он сознался не только в покушении на честь царской невесты, но и в том, что тайно женился на Ефросинье Ананьиной, другой претендентке. В оправдание он говорил о кончине, нависшей над раненым, смертном страхе, сподвигшем не дождаться государева выбора. То, что, обвенчавшись, по выздоровлении Матвей не сошелся с женой плотски, сберег чистоту державной невесты для государя, высшее разбитое несчастиями мнение зачло.

         Ирина Годунова выгораживала Матвея, указывая, что принес он снадобье лишь в первый раз и по пристрастному наущению дяди Григория. Что в роковой плошке, Матвей не знал. Ирина слышала, как племянник заклинал дядю не давать Марфе сомнительного  приворотного средства. Матвей был один прощен к злобе назначенных на виселицу и плаху. Царь неожиданно поверил покаявшемуся: Матвей любил Ефросинью, потому не утерпел венчаться. С подламывающимися ногами Матвей беспрестанно кланялся государю, в золотом кресле восседающему, страстно уверял его и себя: так оно и было. Нежное внутренне чувство ослепило. Настроение царя желало  увидеть в его привязанности собственную любовь к Анастасии, которой так и не сыскал замены. Царь прав: хочется жить в девятнадцать! Трагическая потеря Ефросиньи, уведенной в рабство, дополняло  жалость. И даже Собакины не подали на Матвея, смущенные царской милостью. Прижав руки к груди, вздыхая, Матвей бежал из дворца, не дожидаясь, когда царь передумает.

         В острастку будущим недоброжелателям около неразбиравшегося за все царствование помосте с плахой на Поганом болоте поставили столбы, разложили хворост. К столбам привязали Григория Грязного, двоюродного брата и племянника его, и других –   в крымскую ставку ездивших. Сжигали виновных, воздавали за пожар столицы.

         Бомелий и другие иностранцы, лекари, техники, послы, купцы-гости, принужденно обязательно на площадь приехавшие, наблюдали воплощение наущения к показательным казням.  Голова Бомелия была неловко  опущена. Он видел блиставшие в солнце металлические пряжки на  туфлях иноземцев и злобно думал о царе и стране, где сколачивал капитал. Чего взять с варваров? Как до стыда больно зарабатывать у них! Но лишь в Московии щедрость тирана открывала ни с чем не сравнимые возможности к экспериментированию.  Царь более всего увлекался гороскопами, его интересовали колебания жизненных сил и час смерти, гадал он и на невест. Отдельно стояло предсказание заговоров и вторжений внешних врагов. Важнейшая задача: Бомелий  искал превращения окислов металлов в серебро, в котором Русь испытывала недостаток, и золото, которого вовсе не было. На отечественную монету московиты резали ввозимые английские и имперские ефимки, назначая цену выше стоимости веса. В Новгородской земле и на востоке, у Большого Камня, разведали серебро, так туда царь опасливо не допускал ни своих, ни  чужих. В потугах за золото, подобно многим алхимикам, Бомелий открыл ряд веществ, позже получивших имена катализаторов и ингибиторов, то есть ускорителей и замедлителей химических процессов.

         Следствие по отравлению Марфы задевало Бомелия. Не хранил  ли он яды без  строгости. Выкрадены они. А то  вольно дал? Опасаясь ареста, голландец принес показать сумрачному Борису пергамент с прочерченными стрелами. Одна устремлена вверх, другая – строго вбок. На полях – комментарии на латыни: слова, цифры, расчеты. Молил  принять сие на сохранность, убеждая, что то открытие сугубое. Бомелий дал и копии для передачи иностранным  послам. Прозревая занесенный над головой меч, не рассчитывал сделать то лично.  Годунов  взял свиток, скрыто недоумевая. Не спятил ли ученый со страха придворной жизни? Что, окромя Божественного, способно выступить изобретением значительным?.. Опричники заглядывали в кельи Чудова монастыря, запираться строго было не велено, напоминали идти глядеть казнь. Годунов бояться привык, Бомелий же колебался: кем станет зрителем или соучастником на Болоте.

         Торговцы, зеваки, люди военные, их бабы и детишки охотно несли хворост к кострам с преступниками. Иноземцы слышали  неспешную московскую матерную брань, привычно почитая жителей  необразованной чернью, на которую сердиться невозможно. Подобные съедят Кука – мог ли сие предугадать провидец, знакомивший Иоанна с предсказаниями Нострадамуса,  назвавшего день разграбления Новгорода? Букашки, жалкие козявки, а над вами таракан, возомнивший себя правителем просвещенным,  плоть и кровь от вас. Русские, почему часть речи вы – имя прилагательное?  Не выходит ли, что название, утвердившееся после Нашествия, разделило татар на татар чистокровных и со славянами смешавшихся,  татар русских? Так оно и есть, уверялся Бомелий. Не европейцы, но полуевропейцы, азиаты-полтинники! Ждать милости от вас ниже чести. Вечный хвост цивилизованных народов, дожевывавший чужие достижения, донашивающий обноски. Что в Европе, то через десять лет у вас. Орел ваш жадно слышит звуки Амстердама и Лондона, уловляет  запахи посторонние. Смешные подражатели, какой язык станете изучать завтра, сторонясь отечественного?

         Мальчишки, грязно ругаясь, поминая недобрым словом мать свою, подошли к чернокнижнику, щипали его за ноги, тыкали палками. Он гнал их: не осужден! Миновала гроза, устоял в царской неустойчивой милости. Ветер гнал дым от костров в лицо голландца. Запахло обожженной кожей. Григорий Грязной на столбе плакал о низвергнутой судьбине, рвал сыромятные ремни  Князь же Гвоздев-Ростовский, посаженный задом на  кол, умирая в мучениях, благословлял Иоанна, замечаемого с сыновьями  на Кремлевской стене, мелко видимого: «Боже! Помилуй государя!..» Молил о пощаде в последнюю минуту.

         Хозяйственные мужички, пьяные, соображающие, гнали в дома к недопускаемым на казни супругам своих отпрысков – в разбойничестве соперников стягивать сапоги у полумертвых. Скидывали опорки, примеряли новинки, дармовщинкой обмениваясь. «Ублюдки достойных наций, вечные обезьяны, что с вас взять?», – думал кипевший злобой астролог.

         Опричники отовсюду зажигали хворост, дабы горело спорее. Малюта и Василий Григорьевич пинком подкидывали  ветви. Удавил  старший Грязной сочувствие к родне. Виновны – отвечай! Счастлив, что не всех взяли. Вон и Матвей там, в толпе за плечи спрятался. Гореть бы и ему,   надоумил Василий Григорьевич лобызать сапоги Иоанну Васильевичу.  Прощен Матвей без удаленья со службы,  с сугубейшим выговором.  Вместе с другими несет вязанки  ветвей. Обкладывает тщательно ноги ругающемуся дяде. Спешит с факелом зажечь  подставившего его человека. У самого была вина  по пьяной лавочке, не по трезвянке  честолюбия. Хоронит Матвей глаза. Тупятся в землю и остальные Грязные. Повязаны в роде. Пятеро грешили, как всем не знать? Отворачивается Василий Григорьевич от двоюродных  братьев Григориев Борисовичей и сына Меньшого – Никиты,  к столбам привязанным. Те проклинают. Три Григория свербят глазами брата Василия, Никита – возлюбленный княжны Марии Долгорукой лапает глазами купола  Вознесенского монастыря, не свершится ль чудо, не взлетит промеж крестов соколица попрощаться с опричным орлом. Плюнул, не попав, на усердствующего с хворостом вывернувшегося  Матвея. Известно: Годунов вытащил. О поры Борис нужных  не бросает. Не искалечены ноги Матвея испанским сапогом,  не вгонял ему крюки под ребра, не жарили в железной бочке, не закручивали на персях нагрудники с шипами, не сжимали до треска костей на темени обручем. В таких мучениях признаешься, что и покойная мать на метле летает!

         Молчановы и Ошанины хмуро тащат дрова к сродникам, подкладывают поленья потолще на дольшую муку. Слава Богу,  карающая царская десница их тоже миновала, а ведь всегда есть за что. Такова жизнь  служивая. Ввечеру поставят они в храме толстые свечи за упокой родни пред Господом, за собственное  благополучие – перед Богоматерью и Николой Угодником.

          Матвей поджег ближнюю сторону. Пламя легко и пронырливо покатилось по хворосту: скроется и вдруг выскочит голубым задорным огоньком. Толпа восторженно растеклась криком, излила из глоток церковные гимны, умилилась страданиями недоброхотов. Исподтишка пинала уцелевших старательных Грязных. Заехали смачной зуботычиной Матвею. Оглянулся волком: не нашел ударившего. Все озорно глядят. За вину отца безбоязненно толкала чернь потешника Васютку, сына Григория Большого. На то он и шут, чтобы за Грязновский выводок без сдачи отдуваться! Бомелию открыто, как унижены, смятенны Грязные. Стискивал зубы: дойдет, когда до меня, не согнете, московиты-хрюкалки! Спесивцы, жуки навозные! Обдумал Елисей с того дня положить яд за зуб и ходить с ним, чтобы умереть прежде физических страданий. До опалы дойдет, как не подмазывайся. Никогда не угодишь тирану! Своя у него кривая изощренная логика. Бомелий обернулся на Кремль. Букашками меж стен торчали фигурки. Нет у тебя друзей, мнимый просветитель! Обширная библиотека  не отринет от варварства. На три четверти потомок поработителей не способен ты к широте ума.