Текст книги "Галлия и Франция. Письма из Санкт-Петербурга"

Автор книги: Александр Дюма

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 52 страниц)

В брак в России вступают рано, а это значит, что сорокалетний отец может стать дармоедом, то есть бездельником. То же самое происходит с женщинами. В подобных обстоятельствах они не могут наняться на работу.

Беременные женщины – в предположении, что речь идет о добром господине, чуть позже мы поговорим о плохих господах – освобождаются от тяжелых работ.

К числу наиболее тяжелых работ относится жатва на солнцепеке. С июня по август солнце в России палит с удвоенной силой, словно зная, как мало времени ему дано сиять на небе.

День делится следующим образом: летом, в четыре часа утра, то есть до рассвета, тот, кого помещик выбрал руководить крестьянами и наблюдать за работами и кто именуется старостой, сотским (глава сотни) или десятским (глава десятка), проходит по деревне, стучит в каждую дверь и кричит, что пора просыпаться и отправляться в поле.

Обычно ко времени этого призыва крестьяне уже готовы.

Одновременно старосты, сотские и десятские проводят внутренний осмотр дома, чтобы убедиться, что никто не притворяется больным, пытаясь уклониться от работы.

Затем все отправляются в поле или на гумно; это и называется барщиной.

Барщина бывает обычная, охватывающая половину работников: она называется брат на брата, и чрезвычайная, охватывающая всех работников: она называется поголовной.

Крестьяне работают с четырех утра до полудня; в полдень они обедают.

Дети, которых нельзя было оставить дома, поскольку там некому было бы за ними присматривать, находятся тут же, и с ними нянчатся старухи.

В два часа дня все вновь принимаются за работу и трудятся до захода солнца; в девять вечера работники возвращаются в избы.

Заметьте: мы продолжаем придерживаться допущения, что помещик страведлив и богобоязнен.

Какими же другими правами, помимо права на трехдневную барщину, которая была установлена императором Павлом и которую можно довести до шестидневной, объявив поголовную барщину, обладает помещик?

Он может женить крестьян по своему желанию, выбирать мужа жене и жену мужу; может воспрепятствовать заключению брака; у него есть право наказывать, и обычно наказание это – розги; в последнее время был издан закон, запрещающий помещикам давать своим крестьянам более двадцати пяти ударов розгами, но помещик, столь бережливый во всех прочих случаях, в этом отношении почти всегда проявляет расточительность, и крестьянин получает самое малое сто ударов розгами; правда, по такому поводу ему следует обращаться в суд, но это всего лишь простая формальность, ибо не было примера, чтобы суд отказал в этом, если только помещик заплатит за поселение крестьянина в Сибири и перевозку его туда девяносто рублей серебром.

В случае серьезного проступка приговор выносит мир. Не стоит переводить слов мир словом коммун а; у нас за словом «коммуна» стоит освобождение, свобода; мир же – это сход крестьян, обладающий лишь теми правами, какие помещик предоставляет ему на короткое время, а затем по собственной воле отбирает у него.

Помещик может кого угодно назначить в рекруты: стоит крестьянину прогневить помещика, и тот отдает его в солдаты. Порой сам помещик не занимается такими пустяками, которые, тем не менее, составляют жизнь и счастье человека: он оставляет эту заботу своему управляющему или миру, который в подобных случаях назначают в рекруты либо шалопаев, либо лодырей, либо бродяг.

Счастливы те крестьяне, чей помещик предоставляет миру право назначать в рекруты! И несчастны те, у кого это право предоставляется управляющему!

Вот один факт из тысячи.

На управляющего имением г-на Константина Н*** хозяин возложил обязанность назначать рекрутов; в одной из деревень этого помещика жил довольно богатый конеторговец, у которого было двое сыновей: двадцати лет и пяти. В течение трех лет подряд управляющий назначал старшего сына конеторговца в рекруты, и каждый раз отец выкупал его за сто рублей серебром (четыреста франков).

Грянула Крымская война.

Вместо семи-восьми мужиков на тысячу, которых все помещики должны предоставлять в мирное время, им вменялось теперь в обязанность предоставлять двадцать.

Управляющий, уже трижды назначавший в рекруты сына конеторговца, назначил его в рекруты в четвертый раз, однако теперь он поднял размер его выкупа до четырехсот рублей (тысячи шестисот франков). Отец торговался, предлагал двести рублей, однако управляющий не хотел уступать, и отец заупрямился.

Сын ушел на войну и погиб.

После того как не стало старшего сына, помогавшему ему в торговле, отец запил и хозяйство его пошло прахом.

Так что, когда отец умер, младший сын остался ни с чем!

Солдат, вернувшийся после двадцати пяти лет службы в свою деревню, перестает быть крепостным, это правда, но для него это куда хуже, чем если бы он им был!

Он не получает от помещика никакого земельного надела, и никакой помещик не использует его даже в качестве работника. Мы поясним сейчас, что такое работник.

Если отставной солдат имеет семью, он возвращается в нее, помогает ей в работе, и в обмен на это семья его кормит; если же у него нет семьи, он умирает с голоду или просит милостыню; вот почему вы видите здесь столько попрошайничающих солдат с крестом на груди.

Если отставной солдат был кавалеристом, то случается, что помещик дает ему место на своем конном заводе. Тогда он получает средства к существованию и кормится в застольной.

Скажем, что это такое.

У каждого помещика, как это принято на Востоке, есть челядинцы, которых называют дворовыми; помещик обязан давать им месячину (от слова месяц): это мука, из которой они пекут хлеб.

Месячина наряду с застольной, то есть общей трапезой, – вот и все, что они получают для своего существования.

Однако великодушные помещики добавляют к этому двадцать копеек в месяц.

Мужчины работают в пользу своего господина столярами, поварами, стремянными и садовниками; женщины трудятся на молочне, работают в мастерских, чинят и гладят белье, моют посуду – и тоже в пользу господина.

Тяжелая и грязная работа, не требующая навыков и умения, называется черной.

Если дворовые хотят улучшить свое положение, они нанимают у мелких помещиков работникови создают какой-нибудь промысел, с чем хозяин мирится, поскольку он получает от такого промысла доход. Этим доходом обычно является четверть выручки.

Что же касается помещика, который предоставляет работников внаем, то он берет за их работу деньги.

Наряду с этим доходом помещика следует упомянуть еще и о б р о к.

Оброк – это денежная повинность, которую выплачивает крестьянин, отправляющийся на заработки далеко от своей деревни.

Оброк составляет довольно значительную сумму, в среднем двадцать рублей (восемьдесят франков) в год.

Почти все извозчики, то есть возницы дрожек, платят оброк.

Многие из богатейших купцов Санкт-Петербурга и Москвы являются крепостными и платят оброк.

Такие купцы, сделавшиеся миллионерами, предлагали в качестве выкупа за себя двадцать, тридцать, пятьдесят тысяч рублей.

Когда вышел указ об освобождении крестьян, один богатый московский купец предложил своему хозяину сто тысяч рублей (четыреста тысяч франков) в качестве выкупа, но тот отказался. Теперь он станет свободным за двести рублей, а то и меньше.

Сказанное выше было попыткой разъяснить, в каком положении находились крестьяне у добрых, богобоязненных, как говорят в России, помещиков; мы говорили о правах, а теперь поговорим о злоупотреблениях.

Напомним, что помещик может помешать крестьянам вступить в брак или женить их против их воли.

Если девушка отказывается распутничать со своим господином – хотя редко случается, чтобы у нее хватило на это смелости, – он отдает ее замуж за какого-нибудь бродягу, калеку или омерзительного урода и отрезает ей косы – позорное наказание, которому несчастная девушка подвергается за то, что она не хотела быть опозоренной!

Закон, правда, запрещает священнику венчать крестьянина или крестьянку, которые упорно твердят «нет» перед алтарем, но священник зависим от помещика и делается глухим, когда речь идет о его собственных интересах; он не слышит «нет» несчастной девушки или несчастного парня и все равно венчает их.

Если замужняя женщина не хочет становиться любовницей своего господина, тот может назначить ее мужа в рекруты.

Само собой разумеется, такое происходит повсеместно.

Помещик не имеет больше права разлучать семьи, но он продает их без земли, разлучая таким образом крестьянина с избой, где тот родился и где умер его отец.

Мы могли бы назвать имя помещика, который, проверяя, как идут работы в поле, и обнаружив, что какая-та женщина работает, на его взгляд, плохо, запряг ее в свои дрожки и заставил бежать наравне с лошадью!

Нередко помещики заставляют работать женщин даже если они беременны, и многие из них рожают прямо во время работы.

Нам рассказывали, что один помещик, наказывавший розгами беременных крестьянок, приказывал делать на земле углубление для живота: это была утонченная предупредительность, направленная на то, чтобы у женщины, которую секли розгами, не случился выкидыш.

Другой помещик, не предпринимавший подобной предосторожности, в один и тот же год довел до выкидыша двух женщин.

К счастью, такие случаи происходят достаточно редко.

По закону все подобные действия подлежат наказанию, но к кому, по-вашему, обращаться бедному крестьянину или несчастной крестьянке? К губернатору? Но губернатор дружен с помещиком, учиняющим эти низости. К предводителю дворянства? Но предводителя дворянства избирают помещики, и он не будет из-за какого-то ничтожного крестьянина или какой-то ничтожной крестьянки лишаться голоса, который может стать решающим для его избрания.

Желаете услышать нечто похуже всего этого?

До начала нынешнего века большинство крупных помещиков, бывших заядлыми охотниками, заставляли выкармливать своих собак кормящих женщин. Бытовало поверье, что собаки становились от этого лучше.

Один помещик лишается суки, которая исдохла, оставив двух щенков; и тогда он заставляет выкармливать осиротевших щенков двух женщин, отправив при этом их собственных детей на кухню. Муж одной из них возвращается домой и видит, как его жена кормит грудью щенка вместо своего ребенка; он хватает щенка и разбивает ему голову о стену. Помещик приказывает запороть его до смерти.

Закон не разрешает давать более двадцати ударов розгами, но кто в России тревожится из-за закона? Разве что те, кто недостаточно богат, чтобы заставить его молчать.

До Петра III, в те времена, когда дворяне, не получив еще вольности, подвергались телесным наказаниям, они отдавали наказывать вместо себя рабов, точно так же, как во Франции наказывали приставленного к дофину молодого дворянинаа, если дофин плохо готовил уроки.

Великое несчастье России состоит в том, что все эти злоупотребления известны, но не изобличены.

В России нет общественного мнения. А как раз общественное мнение служит наказанием для тех, кто находится вне досягаемости закона.

Точно так же, как помещик может наказать невиновного, ему нередко удается спасти виновного.

Мы уже говорили, что всякий серьезный проступок передается на суд мира, но правонарушения и преступления должны передаваться на суд закона.

Однако закон, который приговаривает крестьянина к каторжным работам в рудниках, наносит помещику ущерб, поскольку лишает его работника, бесплатно работающего на него три дня в неделю, сто шестьдесят два дня в году.

В таких случаях помещик договаривается с местной полицией: с общего согласия виновного наказывают, и работник остается у хозяина; тем самым правосудие лишается преступника.

Как известно, у правосудия на глазах лежит повязка.

Мне неизвестно, с какой целью ему кладут эту повязку во Франции. В России же это делают для того, чтобы оно не видело злоупотреблений.

Более того, зачастую помещики не только скрывают преступника от правосудия, но даже становятся его сообщниками или же закрывают глаза на его виновность, если им это выгодно.

Есть на свете промысел, который существует только в России: это конокрадство.

Почти всегда помещику известно, что тот или другой из его крестьян занимается воровством этого рода; однако он остерегается выдать вора правосудию, поскольку такой род воровства обогащает деревню, где его практикуют.

Вы спросите меня тогда, чем же занимается местная полиция в лице исправника.

Он получает свою долю.

Если же воровство оказывается чересчур явным и это вынуждает исправника проводить обыски, то обыски проводятся в хлевах у крестьян, где ничего не находят. Почему? Да потому, что нередко украденные лошади находятся в господских конюшнях, куда никто не осмеливается проникнуть.

У жителей деревень, соседствующих с воровской деревней, коней не крадут, и это вполне справедливо: они ведь укрывают краденое.

Но не подумайте, что это какие-то отдельные происшествия; нет, это хорошо организованный, продуманный и постоянный промысел. Конокрады составляют целое сообщество, они узнают друг друга по неким масонским знакам и помогают друг другу.

Когда газетная цензура стала менее строгой, множество статей, обличающих это зло, было послано в газеты. Ни одна из них еще не напечатана. Я знаю одного журналиста, у которого в папках их десяток, с подтверждающими уликами, и он ждет лишь момента, чтобы все это напечатать. В царствование Александра II такой момент рано или поздно наступит; возможно, он уже наступил бы, если бы император знал то, что вокруг него известно всем.

Указанные злоупотребления особо караются законом. Однако есть одно обстоятельство, о котором следует без конца говорить, без конца напоминать, без конца кричать во всеуслышание: в России закон находится в руках чиновников, которые живут не только законным жалованьем, но и продажей закона.

И это понятно: исправник, то есть глава полиции в уезде, получает двести рублей (восемьсот франков) в год; однако на одни только скачки ему приходится тратить более двух тысяч франков в год; возьмите также в расчет, что исправник почти всегда избирается помещиками.

Величайшее бедствие России заключается в том, что нельзя привлечь к судебной ответственности государственного чиновника.

Жаловаться, правда, можно, но заранее известно, что жалобу выслушивать не будут, и потому никто не жалуется.

Именно для того, чтобы положить конец большинству злоупотреблений, о которых мы только что рассказали, Александр II издал следующий указ:

«Статья 1. Помещикам сохраняется право собственности на всю землю, но крестьянам оставляется их усадебная оседлость, которую они в течение определенного времени приобретают в свою собственность посредством выкупа; сверх того, предоставляется в пользование крестьян надлежащее по местным удобствам, для обеспечения их быта и для выполнения обязанностей пред правительством и помещиком, количество земли, за которое они или платят оброк, или отбывают работу помещику.

Статья 2. Крестьяне должны быть распределены на сельские общества, помещикам же предоставляется вотчинная полиция.

Статья 3. Развитие сих оснований и применение их к местным обстоятельствам каждой из губерний предоставляется губернским комитетам. Министр внутренних дел сообщит свои соображения, могущие служить пособием комитетам при их занятиях».

В следующем письме мы поговорим о том, какие возражения выдвигают против этого указа реакционеры и какую пользу для России ожидают от него приверженцы прогресса.

XI

По тому вопросу, какой в настоящее время обсуждается в России, там существуют три партии и два оттенка мнений.

Первая партия – это реакционеры, выступающие против освобождения крестьян; партия эта немногочисленная, но она имеет сильную поддержку в Санкт-Петербурге.

Вторая партия, партия золотой середины, – это помещики, которые соглашаются на освобождение крестьян, но освобождение постепенное, и не хотят предоставлять крестьянам земельные наделы, поскольку уверены, что те им за них никогда не заплатят.

Третья партия – это приверженцы прогресса, журналисты, литераторы, служащие и, наконец, представители интеллектуальной богемы, которые выступают за освобождение крестьян любой ценой, считая это возвращением к нравственному сознанию, искуплением за три века несправедливости и угнетения.

Первый оттенок мнений состоит в том, что можно согласиться на освобождение крестьян и даже желать этого, но проводить его надо совместно с руководителями общины, то есть вместе с собранием всех деревенских стариков и под опекой мира; при этом крестьянам нельзя будет отлучаться в течение двенадцати лет, пока они не рассчитаются со своим помещиком либо деньгами, либо посредством трехдневной барщины; мир будет нести солидарную ответственность перед помещиком и находить замену заболевшему или сбежавшему крестьянину.

Второй оттенок мнений заключается в том, что общину следует сделать основой новых взаимоотношений между помещиком и крестьянином, возложив на нее ответственность за все.

Представители этого второго оттенка мнений, самого передового и либерального, настаивают на том, что земельный надел должен перейти в собственность крестьянина безвозмездно; что крестьянин вправе будет покинуть деревню и заняться тем ремеслом, какое ему по душе; они требуют, чтобы крестьянин был свободен с момента оглашения манифеста, и заявляют, что община будет напрямую вести переговоры с помещиком, получать от него наделы и другие земли внаем и брать на себя обязательство выполнять те работы, какие он возложит на нее, но выполнять их в качестве арендной платы, а не в качестве выкупа за земельный надел, поскольку, считают эти люди, надел должен быть отдан крестьянину в качестве возмещения, хотя и весьма недостаточного, за вековое незаконное присвоение земли, жертвой которого он является. Община будет ответственна за все.

Послушаем теперь, что говорят в поддержку своих взглядов сторонники каждой из этих партий и каждого из этих оттенков мнений.

Партия реакционеров, выступающих против освобождения крестьян и во всеуслышание обвиняющих г-на Кавелина, тайного советчика его величества, в том, что это под его диктовку был составлен взрывоопасный указ, утверждает, что этот указ не только означает расхищение собственности в том, что касается земельных наделов, но и открывает путь к незаконному присвоению всего и вся, начиная с родины.

Сторонники этой партии говорят, что слово выкуп в применении к этим обстоятельствам непригодно, поскольку выкупить можно лишь то, чем ты владел прежде, что ты продал или что было у тебя отнято.

Они говорят, что крестьянин, никогда не владевший землей, никоим образом не мог ее продать и никоим образом не был лишен своих наделов.

Следовательно, слово выкуп непригодно, поскольку оно не объясняет создавшееся положение, и в то же время опасно, поскольку, когда настанет момент разъяснить крестьянину значение этого слова, он задаст себе вопрос, почему, если вполне очевидно, что земля некогда принадлежала ему, как это признано в указе, ему позволено выкупить столь малую ес часть; ведь если вся она была в его владении, у него есть право забрать ее всю.

Затем, обсудив и разрешив этот грамматический, исторический и земельный вопрос, сторонники данной партии переходят к претворению указа в жизнь, которое они считают невозможным.

Помещик должен уступить надел, то есть около полу– арпана земли, прилегающей к избе, то есть к хижине, которая и составляет тягло. Эта хижина могла быть построена настолько близко от господского дома, что надел, который предстоит уступить, частично захватит территорию парка, сада, имения; почем знать, он может дойти даже до окон усадьбы.

А если вокруг парка и господского дома стоят десять изб, то, стало быть, помещик будет видеть свой парк изрезанный десятью наделами? И, стало быть, иметь вокруг себя посторонних владельцев?

Ну а теперь, продолжают сторонники партии реакционеров, предположите, что крестьянин питает неприязнь к своему помещику и что он окажется в состоянии заплатить за надел наличными – а такое вполне возможно, то ли потому, что необходимые средства были накоплены им благодаря его собственному промыслу, то ли потому, что их ссудил ему какой-нибудь родственник или друг, разбогатевший на торговле, а то и враг помещика, – так вот, предположите, что этот крестьянин, изба которого стоит в ста метрах от господской усадьбы, построит на своем наделе салотопню, или кузницу, или какое-нибудь иное производство, сопряженное со зловонными испарениями или шумными работами, и тогда помещик будет изгнан из своего дома либо смрадом, либо шумом.

Но и это еще не все.

Наделы могут выходить на реку; право рыбной ловли на этой реке может приносить помещику две тысячи, четыре тысячи, десять тысяч франков; если надел становится собственностью крестьянина, то, естественно, к нему переходит и право рыбной ловли. Сможет ли крестьянин, если он тележник или столяр, заплатить за местоположение своей избы столько, сколько оно стоит?

Или, скажем, вот деревня, целиком стоящая на тракте между двумя торговыми городами, например, между Рыбинском и Ярославлем; эта деревня приносит огромный доход помещику, поскольку он построил там трактиры для проезжающих мимо крестьян и почтовые дворы для путешественников.

Стоит крестьянам освободиться, как они станут трактирщиками и почтовыми смотрителями, и у помещика не будет впредь иного права и иной возможности получать прибыль, кроме как соперничая с ними.

Как оценить эти наделы и кто будет тот беспристрастный оценщик, который скажет крестьянину: «Ты должен заплатить столько-то», а помещику: «Ты не должен получить больше, чем столько-то»?

Вернемся однако к рядовым обстоятельствам, оставив в стороне случаи особого местоположения наделов.

Даже среди земель, не обладающих преимуществами в местоположении, которые мы только что перечислили, существует огромная разница в цене: многие земли, оцененные по их действительной стоимости, никогда не смогут быть оплачены крестьянами: поларпана какой-то одной земли стоит четыре тысячи франков, тогда как поларпана другой не стоит и пяти рублей.

Что делать крестьянину с полуарпаном песка, где не растет даже крапива и чертополох?

Кто будет устанавливать цены в соответствии с действительной стоимостью земель?

Комитеты?

Но комитеты состоят из помещиков.

Уполномоченные правительства?

Но помещики будут иметь все возможности подкупить их, а крестьянин – ни одной.

Если выплаты, которые предстоит делать крестьянам, окажутся значительны и из-за высокого размера суммы крестьянин не сможет выплатить ее ни наличными, ни поденной работой, то какими принудительными средствами будет располагать помещик в стране, где даже само правительство не в силах обеспечить собираемость налогов?

Предположите теперь (нужно предполагать все, когда переходишь от теории к практике), что крестьянин, который должен три дня в неделю отработать на барщине, приходит на работу все эти три дня, но не желает работать; каким образом заставить его это делать?

Бить его уже нельзя. Можно посадить его в тюрьму, но в тюрьме он будет работать еще меньше.

Можно отправить его в Сибирь, но это означает увеличить население Сибири за счет обезлюдения России.

А что будут делать крестьяне, которым достанутся скудные земли и которые не смогут собрать на них урожай, достаточный для собственного пропитания? Прежде одни лишь помещики могли им помочь; но теперь, как только крестьяне станут свободными, они будут вынуждены помогать себе сами.

Костромская губерния, к примеру, покрыта бескрайними девственными лесами, и деревни стоят посреди этих лесов; случалось, что крестьяне были вынуждены подпирать свои двери бревнами, чтобы в дом не забрались медведи.

Что будут сажать эти люди, чтобы прокормиться? Рожь, пшеницу, овес? Но медведи не оставят им ни колоска.

В уездах, где развиты ремесла, крестьяне платят значительный оброк, существенно превыщающий сумму, в которую может быть оценена их трехдневная барщина, и помещик пользуется местными преимуществами.

После освобождения крестьянин будет обязан выплачивать помещику лишь трехдневную барщину. Отказавшись делать это лично, он наймет кого-нибудь, кто отработает барщину вместо него, и крестьянин, оброк с которого мог приносить помещику пятьдесят, а то и сто рублей, отделается тем, что отдаст пятьдесят или шестьдесят франков.

И наконец, окончательный итог всего этого состоит в том, что на землях помещика, владеющего, например, пятью тысячами крестьян, появятся пять тысяч земельных собственников; другими словами, после такого раздела земель во всей России, насчитывающей тринадцать или четырнадцать миллионов государственных крепостных и одиннадцать миллионов помещичьих, будет создано пять миллионов тягловых наделов.

Что будут делать дети на этом полуарпане земли, если их в семье пятеро? Делить его? Да! И в этом случае каждому из них достанется одна десятая арпана, то есть ровно столько, сколько нужно для могилы.

Таким образом, противники освобождения крестьян не только считают указ безнравственным и грабительским, но и полагают, что претворить его в жизнь невозможно.

Сторонники второй партии, то есть партии помещиков, согласных с отменой крепостного права, но отменой поэтапной, и не желающих предоставлять крестьянам наделов, так как, по их убеждению, за эти наделы никогда не будет заплачено, в поддержку поэтапной отмены говорят следующее: если в такой стране, как Франция, то есть в стране, считающейся самой просвещенной в Европе, существуют департаменты, которые в своем фундаментальном статистическом исследовании господин барон Дюпен закрасил бистром, сепией и даже тушью, то с тем большим основанием в России, где шестьдесят миллионов человек из шестидесяти четырех пребывают в полнейшем невежестве и не знают не только историю других стран, но и своей собственной истории и где, вероятно, пятьдесят миллионов не умеют читать, свобода, это самое опасное оружие, какое только можно вложить в руки людей образованных, сделается оружием смертельным, оружием отравленным в руках людей невежественных.

Они говорят, что необходимо обследовать наиболее просвещенные уезды, составить нечто вроде их описания по годам, и предоставлять свободу крестьянам в зависимости от их способностей и образованности.

Таким образом, по их мнению, и будет достигнут желаемый результат – с отдельными волнениями, вероятно, но без общего потрясения.

Что же касается возражений против выделения наделов размером в поларпана, добавляют они, то эти возражения связаны с уверенностью, что за эти наделы никогда не будет заплачено; в поддержку своего мнения они ссылаются на некоторые доводы, выдвинутые противниками освобождения крестьян: на различную стоимость земель, на невозможность судебного преследования человека, который должен будет оплатить эту стоимость, и, наконец, просто на невозможность раздела земель в некоторых местностях. В качестве примера они приводят расположенную в двенадцати верстах от Москвы небольшую деревню Ясенево, которая принадлежит князю Гагарину и жители которой занимаются плодоводством.

В этой местности у князя Гагарина триста тягловых дворов и только восемьсот гектаров земли.

Согласно постановлению, каждый глава семьи должен иметь, помимо надела, пять гектаров пашенных земель; чтобы удовлетворить требования этих трехсот тягловых дворов, понадобилось бы – не учитывая наделов, хотя только они одни составили бы семьдесят пять гектаров – полторы тысячи гектаров.

А их всего восемьсот.

Таким образом, не только перед всеми комитетами России, но и перед всеми математиками Европы встает трудноразрешимая задача.

Разумеется, положение, в каком находится деревня Ясенево, вовсе не редкость, и, возможно, тысячи помещиков скоро окажутся в том же положении, что и князь Гагарин.

Сторонники третьей партия, то есть партии, в которую входят приверженцы прогресса, журналисты, литераторы, служащие и, наконец, представители интеллектуальной богемы, одобряют освобождение крестьян как акт справедливости и приветствуют его как шаг вперед, однако добавляют, что реформу следовало начинать не снизу, а сверху. Поскольку народ призвали пользоваться своими правами, следовало ограничить привилегии власти и сделать то, что сделал граф Ростопчин, когда он сжигал Москву: вначале следовало сжечь собственный дом. То есть прежде всего следовало реформировать российское законодательство.

Первая причина отсутствия порядка в нашем законодательстве, говорят они, приведена на первой странице свода законов, где прямо сказано, что воля государя выше закона.

Таким образом, неопровержимое судебное решение, одобренное судами всех инстанций, через которые оно должно было пройти, может оказаться отмененным по прихоти государя, по наущению фаворитки, под влиянием придворного.

Примеров тому множество.

Сенат, который, несомненно в насмешку, называют правительствующим, состоит из людей, дослужившихся до генеральского чина, неспособных продолжать военную службу и ни разу не подумавших о том, чтобы хоть как-то заняться изучением законов.

Этот сенат стал своего рода канцелярией Министерства юстиции, которое так или иначе навязывает ему свои личные мнения, какими бы ошибочными они ни были, действуя через посредство обер-прокуроров, которых министр юстиции назначает по собственному желанию в каждый департамент, и секретарей, будущность которых полностью от него зависит.

Добавьте к этим бедам, оказывающим воздействие на все классы общества, самоуправство, царящее в использовании государственных доходов. Несомненно, государственный контроль, призванный проверять траты, которые производятся во всех ветвях управления, существует; но, как только в начале статьи, включенной в финансовый отчет, ставятся магические слова «ПО ВЫСОЧАЙШЕМУ ПОВЕЛЕНИЮ», контролер уже более ничего там не видит и лишается способности судить о целесообразности или нецелесообразности произведенных трат.

Так вот, считая министров, государственных секретарей, сенаторов, генерал-адъютантов и всех прочих, кто по закону уполномочен сообщать о воле императора, в России есть примерно пятьсот человек, имеющих право начинать свои послания с формулы «ПО ВЫСОЧАЙШЕМУ ПОВЕЛЕНИЮ», которая не допускает ни обсуждения, ни возражений.

Приверженцы прогресса говорят также, что, и не принуждая императорский двор к бережливости, которой нет ни в привычках, ни в нравах самой большой державы на свете и которая имела бы губительные последствия, уменьшив престиж династии, избранной народом царствовать над ним, можно было бы снизить траты; что цивильного листа, установленного с наибольшей щедростью, какая принята во Франции или в Англии, а то и в обеих этих странах вместе взятых, и предоставленного главе государства, было бы ему вполне достаточно, даже если на нем лежала бы обязанность выплачивать жалованье своим придворным, содержать свои дворцы и загородные дома, конюшни, псарни, да и весь свой штат.