Текст книги "Красная - красная нить (СИ)"

Автор книги: unesennaya_sleshem

сообщить о нарушении

Текущая страница: 36 (всего у книги 54 страниц)

Вздохнув, – вариантов у меня было не так уж и много, – я взял кружки и отправился на второй этаж.

– Чего тебе, Майки? – раздраженно ответили мне из-за двери на стук коленом. – У тебя неожиданно проснулась совесть, и ты начал уважать моё личное пространство?

Я посчитал это аналогом «войдите» и, извернувшись, локтем нажал на ручку, толкая дверь.

«Вот это помойка…» – восхитился я. Джерард сидел за столом спиной ко мне и что-то усиленно рисовал на крупном листе. Кончик карандаша то и дело зависал в воздухе, а потом снова яростно опускался на бумагу. На всём когда-то свободном пространстве пола валялись бесчисленные скомканные листы. Не знаю, что с ними было не так, но они на самом деле находились везде. Ступить некуда, только если поверх этого скомканного белого моря. На кровати у окна кучей валялись все вещи, что он носил последние дни. Сверху сиротливым, сдёрнутым со штандарта знаменем покоилась клетчатая юбка. Наброски, которыми Джерард залепил всё свободное пространство стен, косились на меня с интересом, будто переговариваясь с коллекциями супергероев и монстров, любовно убранными за стекло.

– Чего ты там топчешься? – не поворачиваясь, спросил Уэй.

– Эм, это я, – решил я подать голос. – Чай принёс… – это я уже говорил в ошарашенное лицо повернувшегося Джерарда.

– Ты меня в могилу сведёшь когда-нибудь со своими тайными визитами, – выдохнул он, наконец, опустив напряжённые плечи.

– Да это Майки… Позвал чай пить и…

– Где этот мелкий засранец?

– Я так понял, что ушёл к Рэю с ночёвкой, – я чувствовал себя крайне идиотски на пороге его замусоренной комнаты, под взглядами рисунков и фигурок и с двумя полными чашками чая.

– Хм, – Джерард задумчиво почесал карандашом кончик носа. – Ставь сюда, – локтем он спихнул с края стола несколько смятых и валявшихся там неприкаянно листов.

– Ничего, что я тут? – неловко поинтересовался я, подходя ближе. Уэй весь был каким-то всклокоченным и выглядел не очень.

– Думаю, даже хорошо… Я почти не спал и не ел, и помыться тоже не помешает, – он картинно почесал сальные волосы.

– Чем занимаешься? – я с любопытством заглянул через его плечо, пока ставил кружку под бледные пальцы.

– Рисую себе пропуск на выпускной бал, – угрюмо пошутил он, прихлёбывая. – Как же я жрать хочу…

Я не совсем понял, о чём он говорил. Пропуск?

– Пропуск? – спросил я вслух.

– О, Фрэнки… – он поставил кружку на стол и самозабвенно, до хруста в позвоночнике, потянулся. – Ты знал, что наш мистер Блом – не просто заноза в заднице? Это такая огромная деревянная занозистая херь, которая втыкается в твою задницу и ни за что не отпускает, пока ты не намучаешься вдоволь.

– Ну, – я улыбнулся. – Настолько он меня ещё не допекал. Но в целом довольно точная характеристика, – я присмотрелся, с какого края кровати вещей поменьше и, подталкивая их задницей, пристроился рядом.

– Этот сукин сын поймал меня тогда… Помнишь, мы сидели вместе в кабинете, и меня он попросил задержаться?

– Помню, – я смотрел то в чайную гладь, то на Джерарда.

– Он сказал, что я слишком много пропускаю, и что он не имеет права аттестовать меня в конце года с подобной посещаемостью. То есть дело даже не успеваемости. И если теоретически представить, что я натяну большинство тестов на «С», он не имеет права выдать мне аттестат. Вот что он сказал мне. «Слишком много прогулов, мистер Уэй. Каким местом вы думали раньше?»

– Мудак, – тихо выдохнул я.

– Нет, он прав, конечно. Я виноват. Никто не подговаривал меня и не заставлял прогуливать. Просто я то работал, то рисовал, то не мог встать. В общем, это целиком и полностью мой косяк. Просто я не думал, что посещаемость – это такой важный фактор. Я бы подтянул оценки и, собственно, надеялся на это.

– И что теперь? – я посмотрел на Джерарда. Он был вымотан, а под глазами мягко улеглись серовато-голубые тени. Словно он специально накрасился перед моим приходом.

– Месяц он держал меня в страхе, что я не закончу школу или пойду снова на второй год. Да пошёл бы он сам… – зло выплюнул Уэй. – А потом сделал «предложение, от которого я не смог отказаться».

Мои пальцы как-то нервно вцепились в горячие бока кружки, и ладони стремительно вспотели. Я не мог поднять глаз, выглядывая в чае какую-нибудь подсказку.

– Этот мудак обязал меня нарисовать полноценный комикс в честь учителей – от всего нашего выпуска. Этакий журнал, который они напечатают и который станет подарком для всех тех, кто возился с нами последние три года.

– Хм-м… – сказать, что я был удивлён – не сказать ничего. Блом поистине восхищал меня порой. Он так филигранно играл на самой границе мудака и добродетели, что я терялся от глубины его актёрского мастерства. Кукловод, и при этом нельзя было ненавидеть его за это. Я не ненавидел, но всё равно его приколы сильно меня напрягали порой. – Разве это не хороший вариант? Ты ведь любишь рисовать?

– Блять, Фрэнки, – Джерард устало вздохнул, проводя по лицу рукой, вымазанной в карандашном грифеле. – Ты можешь себе представить объём работ? От шестнадцати страниц помимо обложки, с продуманной мини-историей, нормально прорисованной. Ты можешь себе представить, насколько это дохера? Ты ведь даже не знаешь, как рисуется комикс… Ещё и по качеству у него серьёзные претензии, первые два варианта он уже запорол, а я на них по месяцу угробил! Я уже подумываю над тем, чтобы просто свалить куда-нибудь, сбежать, и пошла нахер эта школа, и Блом, и родители, и…

– Почему ты не рассказал мне? – как можно спокойнее произнёс я, тут же запивая горечь на языке чаем.

– А ещё буквально несколько дней назад он снова поймал меня в коридоре и сказал, что сроки подвинулись. Что ему нужно всё и как можно быстрее. Я чуть не съездил ему по лицу! Как же он меня выводит…

– Джи! – я немного повысил голос, потому что он никак не мог оторваться от жаления себя и услышать меня. А теперь он замолчал. – Почему ты ничего не сказал? Майклу, Рэю, мне? Почему?

Я искренне не понимал его. Я, блять, вообще его не понимал.

Он молчал ещё какое-то время. Смотрел на меня устало и безучастно. Он пытался ходить в школу, иногда работал в ночные смены. Согласился помочь нам в группе. И всё свободное время уже несколько месяцев как втайне ото всех ебался с этим комиксом по требованию Блома. Почему он такой… идиот?

– У вас что, своих проблем мало? – серо, непроглядно серо произнёс Джерард. – Я не люблю просить кого-то разгребать вместе со мной моё дерьмо. Вы тут не при чём.

– Я тебя сейчас ударю, – тихо и спокойно процедил я, разглядывая его. В моих руках до сих пор была не до конца опустошённая кружка, и это был весомый аргумент.

– Ох, Фрэнк, – его перекосило. – Только не говори, что ты пришёл ебать мне мозги? Мне и родителей хватает, мама даже по телефону умудряется достать до самых печёнок.

– Джи, знаешь что? – я осекся, а потом в несколько слитных глотков допил чай. – Ты тоже тот ещё мудак. Но почему-то у такого мудака есть вокруг люди, которым не всё равно. Которые любят тебя. Это… если ты вдруг забыл.

Я встал и, ступая прямо поверх измятых разбросанных листов, вышел из комнаты. Закрыл дверь. Спустился по лестнице. Первым моим желанием было уйти. Одеться, обуться и от всей души хлопнуть дверью. Пошёл он… Всё ленивое и тёплое настроение испарилось, было гадостно, хотя моей вины во всей этой истории не было.

Или была?..

Может, я не обращал внимания на какие-то знаки? Не заметил раньше, какой он – дёрганый, уставший, усыхающий? Может, он отчаянно посылал нам всем сигналы, а мы, так увлечённые собственными заботами, просто слали их нахер?

Остановившись, я упёрся лбом в косяк и несколько раз несильно приложился к нему. Не полегчало. Я был обижен и очень хотел уйти. Ещё год назад я бы так и сделал, наверное. Каждый должен сам уметь решать свои проблемы.

Но тогда вообще зачем нужны друзья? Что это такое – друзья? Может, некоторые люди просто никогда не смогут научиться хотя бы минимальному доверию в силу каких-то личных своих тараканов?

Я вздохнул и подошёл к телефону. Поднял трубку, набрал знакомый порядок цифр.

– Мам? Привет… Да, всё в порядке. А ты как? О, отличные планы. Нет, я у Уэев. С Майки. Я останусь у них ночевать? Тут по географии подогнали огромный проект, хорошо бы сделать до понедельника. Да, больше никого не будет. Спасибо, мам. Целую, до завтра.

Ложь плюс тысяча и ещё два. Кому какая разница? Не знаю, почему я не сказал правду. Не каждый родитель, даже такой невероятно лояльный, как моя мать, оценил бы «я останусь на ночь у брата друга и буду помогать ему рисовать комикс, потому что этот мудак полгода прогуливал школу». И хотя я чувствовал, что, несмотря на обиду, поступаю согласно своим представлениям о дружбе и чести… внутри всё равно было гадостно. И из-за Джерарда, и из-за очередной лжи.

Я сел на кухне и уставился в гарнитур. Кажется, на некоторое время я выпал из реальности, очнувшись, только когда на плечи легла знакомая тяжесть его рук, а в волосы сверху зарылся его нос с чёртовой родинкой.

– Я думал, ты ушёл.

Молчу. Думать много вредно.

– Я… – слова были глухими, словно путались в моих волосах. – Слушай, я и правда не хотел вас напрягать. Не потому, что не ценю, Фрэнк. Я просто на самом деле не привык к подобному. Прости…

Я немного подумал над этим и развернулся на стуле к нему лицом.

– Ты такой придурок иногда, – сказал я. Руки сами потянулись к его футболке, притягивая ближе, между разведённых в стороны коленей. Сейчас ему даже близко не было законных восемнадцати. И эти метаморфозы волновали. Но я злился и совершенно не хотел его сейчас. Укусить, возможно, даже ударить. Так, не сильно, но чтобы обидно было. Он нервно покусывал губы. У Джерарда отлично получалось притворяться, загоняя корни проблемы так глубоко в себя, что и найти потом невозможно. А затем, когда они всё-таки прорастали, он за секунду терял весь свой грозный и крутой вид, превращаясь в испуганного, потерянного подростка.

Глаза бегали, и он снова положил руки на мои плечи. Пальцы робко забрались выше, в волосы на затылке.

– Я знаю, – тихо ответил он. А потом наклонился и, прикрыв глаза, коснулся моих губ своими.

Я всё же укусил его. Потому что так было правильно. Но он даже не ругался – только вздрогнул всем телом. Мне показалось, что ему даже понравилось.

– Ты в душ собирался? От тебя воняет, – сказал я чуть позже.

– Угу, – насупился он, шаря по холодильнику голодным взглядом и жадными руками.

– Иди давай, – я отстранил его локтем, наклоняясь в ту же позу перед светящимся белым нутром. – Пока ты моешься, я что-нибудь придумаю поесть. А потом будем рисовать твой комикс…

– Ты ведь не умеешь рисовать? – он так вскинул бровь, что мне осталось только закатить глаза.

– Зато я могу обводить грифельные контуры тушью. Могу подписывать текст. Я вообще много чего могу, если ты не заметил, – сказал я, заводясь всё сильнее.

Он поднял руки, сдаваясь, и молча отправился наверх.

Не знаю, сколько прошло времени. Кажется это была вечность. Вечность линий, которые надо обвести, и вечность пустых облачков, незаполненных ещё текстом. Сначала я просто просмотрел его комикс. Идея была отличной, и воплощение не подкачало. Я вообще не думал, что Джерард способен на нечто подобное. Если честно, он не был первым увиденным мной человеком, не расстающимся на уроках со скетчбуком. В Бельвилле я знал нескольких ребят и думал про них – «не от мира сего». Но этот комикс – это было на самом деле нечто стоящее. О чём я и не помедлил Джерарду сказать. Он вяло отбрехался, но я почувствовал – его распирает. Гордость, удовлетворение. Комикс нравился ему не меньше.

Сама история не была слишком уж навороченной. Их учителя, представленные этакой «Супер – девяткой», каждый в своём образе, костюме и при способностях, на протяжении шестнадцати страниц помогали непутёвым ученикам выпутываться из тех или иных переделок. Просто и старо, как мир. Но зато красочно, с юмором и даже мило порой. То, что нужно. В одном персонаже я как-то смутно узнал свои черты. Подумал, что мне показалось, и не сказал ни слова.

За окном уже стемнело. Джерард работал за столом под светом настольной лампы, я – сидя на ковре на полу за низким журнальным столиком, притащенным из комнаты Майки. Мы почти не говорили, да и не до этого было. Несложная работа, а выматывала безумно.

– Передохнём? – предложил я. Очень хотелось курить, и в глазах мелькали линии и буквы.

Он молча отложил карандаш и потянулся, разминая спину. Потом встал, скинул с кровати вещи прямо на пол и растянулся поверх покрывала.

– Моя спина сейчас сдохнет, – сказал он.

А я неожиданно увидел в самом дальнем углу комнаты гитару. Что-то толкнуло меня в плечо, и я пошёл туда, взял довольно запылённую акустику и, дунув на пыль, вернулся к кровати и Джерарду.

– Ты играешь? – я сел рядом, устраивая гитару на колене и подкручивая колки – инструмент оказался расстроенным.

– Обычно нет. Раньше как-то увлекался, но у меня не очень-то получается, – признался он, не открывая глаз.

Я, как мог, настроил лады и взял несколько аккордов. Звучало неплохо.

– Джи?

– М-м?

– Спой что-нибудь? Из «Питера Пена»?

– Нет.

– Ну перестань. Я уверен, ты отлично пел тогда. А всё остальное фигня. Наверняка, у тебя есть оттуда что-то любимое, что ты до сих пор помнишь? Спой для меня, – чтобы подкрепить свои слова, я мягко положил свою руку на его живот и провёл ею до груди. Он вздрогнул и задышал чаще.

– Фрэнки…

– Просто спой для меня, – я улыбался, потому что он приоткрыл глаза и теперь смотрел на меня из-под ресниц, будто я не замечу.

– Вот чёрт! – он выдохнул и сел на кровати. – Что не так с моей задницей? Почему вокруг неё сплошные занозы?

– Наоборот, с ней всё отлично, – подтвердил я, а он отобрал у меня гитару и попытался неуклюже вспомнить несколько аккордов. Его пальцы гнулись плохо, а волосы свисали на глаза, мешая. Он выглядел таким ранимым и милым сейчас.

Я чуть отсел, чтобы лучше видеть, и уперся спиной в край стола.

– Только это не Питера Пена. Это песня Венди, – тихо сказал он, не поднимая головы. А потом он… начал петь.

«I am not a child now.

I can take care of myself.

I mustn’t let them down now.

I mustn’t let them see me cry.

I’m fine, I’m fine.

I’m too tired to listen.

I’m too old to believe.

All these childish stories.

There is no such thing as faith & trust & pixie dust.

I try but its so hard to believe.

I try but I can’t see what you see.

I try, I try, I try.

My whole world is changing.

I don’t know where to turn.

I can’t leave you waiting.

But I can’t stay and watch the city burn.

Ohh watch’it burn.

Cause I try but it’s so hard to believe.

I try but I can’t see what you see.

I try, I try.

I try and try to understand the distance and between.

The love I feel the things I fear and every single dream.

I can finally see it.

Now I have to believe all those precious stories.

All the world is made of faith and trust and pixie dust.

So I’ll try cause I finally believe.

I’ll try cause I can see what you see.

I’ll try, I’ll try

I will try, I’ll try to fly.»*

Я не дышал, пока он пел, чтобы не спугнуть волшебство. И после первого же куплета забрал гитару – чтобы играть для него самому. У него на самом деле стрёмно получалось. А я знал эту песню. Любил эту песню.

Его голос… успокаивал и убаюкивал. И я не мог понять, за что злился несколько часов назад. Он что-то делал со мной, и я мог только завороженно наблюдать за его прикрытыми глазами и губами, с которых срывались эти обычные и при этом волшебные строчки. Он покачивался, подобрав ноги по-восточному. Похлопывал ладонью по колену в такт. И он получал удовольствие – в этом меня было сложно обмануть.

А я получал удовольствие ещё большее, просто наблюдая и слушая.

– Это было круто, Джи, – только и смог сказать я, когда музыка закончилась, а натянутая тишина повисла между нами. – Это правда было…

– Давай лучше покурим? – он улыбнулся и встал с кровати, открывая окно и выключая основной свет в комнате.

На улице было темно, совсем темно. Горели фонари вдоль тротуара. Через дорогу сумраком сгущался массив парка. Где-то за ним робко мелькали огоньки таунхауза, в котором я жил. Воздух, хоть и прохладный к вечеру, отчётливо и сумасбродно пах весной. Я стоял коленями на его кровати бок о бок с Джерардом и затягивался снова и снова, чувствуя его плечо своим. Так хорошо и так… чертовски правильно.

Одной сигареты было мало. Мы и правда сильно устали.

– Знаешь, я ведь как эта Венди, – тихо и как-то неуверенно начал Джерард, прикуривая от обшарпанной зажигалки вторую. – Я не хочу взрослеть – чего мне в этом? Я не знаю, что мне делать в своём «светлом» будущем. Не знаю, чем заниматься. Где это пресловутое «дело жизни»? Кто и в каких университетах учит понимать, что твоё, а что – нет? Я и… хочу верить, и при этом не верю в чудеса. Какие чудеса, Фрэнк? Где они?

– В задницу взросление, – поддержал я его, затягиваясь до дна лёгких, задерживая в себе дым, смешанный с терпким весенним воздухом, и только потом медленно, словно жадничая, выдыхая. Кажется, за последние полгода я очень продвинулся в этом деле.

– Я через пару месяцев закончу школу. И что потом? У меня нет в планах поступления, потому что я просто не знаю, чем хочу заниматься. Буду так же проводить дни дома, рисуя монстров. Слушать музыку. Иногда работать в ночную смену, может, устроюсь ещё в книжный магазин… И что дальше? В этом весь смысл? – он говорил очень эмоционально, забыв о сигарете. Та тлела, и серый столбик, став слишком длинным, в итоге осыпался вниз. Спохватившись, он затянулся, и яркий огонёк подсветил хищно заострившиеся углы лица. Он курил красиво. Даже тогда он курил красиво. – Я не знаю, чем мне заниматься. Не знаю, что интересно именно мне.

Я докурил, глядя в темноту парка. Такой странный день… Мне снова было хорошо, и я чувствовал тепло Джерарда предплечьем и бедром. Так тесно и близко.

– А мне кажется, что ответ у тебя под носом, – улыбнулся я. – В буквальном смысле, Джи, – я не удержался и поцеловал его в бледный висок, заставив покачнуться. Солёный. – Поработаем ещё часок? Мне осталось обвести пару страниц. А остальное уже завтра.

Я много чего имел ввиду, когда сказал последние слова. Джерард был талантливым. Запутавшимся в себе, но талантливым. Да и, положа руку на сердце, кто из нас не запутавшийся? Это нормальное состояние, наверное.

Некоторым просто не хватает какого-то толчка, чтобы принять решение.

Некоторым этих толчков не хватает всю жизнь, и одним дело не обходится.

Я не заметил, как заснул прямо лицом в руках, упав на журнальный столик.

«Фрэнки? Фрэнки, малыш…»

Продрав глаза от первых лучей солнца сквозь незашторенное окно, я понял, что сижу в той же неудобной позе за журнальным столиком на полу. На моих плечах громоздились несколько тёплых пледов. Тело ломило от спанья сидя, но я не замёрз.

Лампа до сих пор горела. Джерард спал лицом на локте в той же жуткой позе, в которой работал, за столом. Только вот его укрыть было некому…

Переложив все нагретые мной пледы на его плечи и выключив лампу, я едва погладил его по волосам и, потянувшись, поковылял в ванную и вниз – варить кофе.

Слова из очень красивой песни: Питер Пэн-2 – Jonatha Brooke – I’ll Try

Очень сильно советую послушать. Она прекрасно дополнит последнюю часть главы. На раз находится в поиске вк.

Примерный перевод:

Я уже не дитя,

Я давно повзрослела.

Это значит – теперь слезы лить я не должна...

Вот так... Вот так...

Вовсе нет, знаю я, нет пыльцы колдовской,

Веры нет никакой...

Это сказки для детей.

Их нет... конечно нет.

Но я хочу верить в ночную страну,

Хочу! Только не вижу её..

Хочу! Хочу.. Хочу...

Нужно только хотеть,-

И ты сможешь взлететь,

И уже мне ясно, что из Веры создан мир,

Любви и Надежды.

И назло чужим трезвым голосам –

Любой должен пройти все это сам!

Хотеть, хотеть взлететь!

Комментарий к Глава 33. глава огромна.

пока не бечено.

люблю вас.

бечено (Эйка)

====== Глава 34. ======

Комментарий к Глава 34. Рэйки, муррр.

Надо немного выдохнуть перед грядущими событиями, правда?

Майки далеко не всегда много говорил, но, определённо, достаточно много думал. На самом деле, мысли – это то самое «его достояние», в котором он находил утешение и нескончаемый потенциал, чтобы потрепать себе нервы. Для того, чтобы снова утешиться чуть позже. А спустя ещё какое-то время – снова довести себя до состояния полу-психоза.

Если человек кажется внешне спокойным – не верьте ему. Если это Майки Уэй – не верьте ему так же. Не во всём, конечно. Он считал себя довольно надёжным и ответственным. А еще знал поимённо всех скелетов в таинственных шкафах на чердаке своего разума. Он знал их и предполагал, что привело к их появлению. В то время как об этом мог не догадываться совершенно никто.

Даже Джерард.

Хотя, если остановиться и задуматься непредвзято, отвлечённо даже… То чему удивляться?

Майки даже остановился ненадолго, поражаясь простоте своей же догадки. Впрочем, он быстро взял себя в руки и очень скоро вернул ногам прежний темп. Обшарпанные кеды чуть шаркали пятками высохший асфальт от его дома до дома Рэя. И этот звук был надеждой на спасение и паранойей одновременно.

Если задуматься, то каждый человек логичен. Ничего в нём не возникает «из ниоткуда», ничего не наполняет его «просто так». У всего есть корни, и они чем-то питаются.

Вот он, Майки. Разве он несчастлив? Одинок? Впрочем, об этом никто и не говорил. Никогда.

Нет, он не несчастлив и не одинок. Он вполне доволен жизнью, в общем-то. И это никак не уменьшает болезненности тех моментов, когда хочется закусить махровое полотенце и завыть от бессилия и беспомощности, потому что в твоей руке член, и по кулаку растекается липкое и тёплое, а в голове – снова он, он, и Майки бы согласился на лоботомию, пожалуй, если бы они дали гарантию там, в белом доме, пропахшем лекарствами. Но гарантий нет, и рассказать некому. Он и не хочет рассказывать, о нет… Это никого не касается. Это только его «личная» проблема. И когда он, оглядываясь на запертую дверь страшной комнаты кукол и узкую полоску света из-под двери комнаты брата, идёт мыть руку… Именно тогда, пожалуй, он чувствует себя чрезвычайно, чертовски и до безумия одиноким и несчастным.

Но это ведь не странно?

И тот же Джерард. Последнее время он опять себя ведёт как грёбанный разведчик на два фронта. Что-то скрывает, просит стучать в комнату, опять красуется с мешками под глазами… Он ведь такой хрупкий, на самом деле. Увлекающийся и хрупкий, пожалуй, так. И ему всегда, что бы этот придурок ни говорил, нужно чьё-то крепкое плечо рядом. И даже несмотря на их немного ослабшую сейчас связь, они чертовски сильно любят друг друга. Это та степень чувства, которое просто есть. Его не нужно рассусоливать в словах или особых поступках. Они любят друг друга, но получается так, что… Очень часто именно Джерарду нужен Майки. Нужен, он бы тут один совсем скопытился. А Майки… Майки просто не хочет напрягать брата – такого хрупкого и увлекающегося – своими бредовыми мыслями и проблемами.

Майки совершенно точно знает – их отдаление временно. Проходят дни, недели и события. И родственная тяга, она как морские приливы. То накатывает, то ослабляет хватку. И это не проблема, нет, это нормально. Главное – быть поблизости, рядом. И тогда он точно не пропустит момент, когда их снова столкнёт до искр из глаз, и они станут друг другу так нужны, что остальной мир вокруг просто «пойдёт нахер», как порой выражается Фрэнк.

И Майки на самом деле рядом. И он молчит, когда видит брата и Айеро. Отчасти потому, что ему всё равно. Он знает их обоих как нормальных парней. Он доверяет им, а остальное – уже их проблемы. Если бы кто-то без его на то просьбы полез в его голову насчёт Рэя… Он бы его покалечил. Он сам не может разобраться ни с чем, а кто-то со стороны посчитает себя умнее? Нет уж… Это только говорится, что «со стороны виднее». На самом деле, со стороны – никак. Ты можешь высказаться, но жить с принятым решением другому человеку. Не тебе мучиться. Не тебе радоваться. Поэтому со стороны проще и легче. И даже виднее, возможно. Но в любом случае бессмысленно лезть в чужие проблемы, тем более, когда не просят.

Да и есть ли проблемы? Судя по глазам… А они, что у Джерарда, что у Фрэнка, пьяные без алкоголя и подёрнутые пеленой тумана… Судя по ним, проблем нет. А раз так, кто он такой, чтобы вообще забивать этим голову?

Странно? – О да… Джерард никогда не обращал на парней внимания. Но кто из них всех не странный? Каждый из них – тот ещё придурок, если копнуть поглубже. И в этом их совершенная нормальность, наверное.

И вот он, Майки. Выросший в обществе замкнутого и нуждающегося в тепле и любви брата, рисующего супергероев и монстров… Попадавший не раз в стрёмные ситуации вплоть до физического насилия и драк… Который видел, как его брату угрожали настоящей заряженной пушкой, который умудряется уже столько лет выживать практически без родителей.

Он, Майки Уэй, который идёт по запылённому высохшей грязью асфальту к дому друга и думает о нём же, когда… Ох…

Он вёл эти мысли к тому, что ничего не может быть нормального у человека, корни которого погрязли в ненормальностях.

Плохо ли это?

Он не знал. Слишком много критериев и у «плохо», и у «хорошо». Противоречивых критериев. И вообще, это тупо – делить мир на чёрное и белое. Никогда он не был таким и не будет. Майки не хотел быть хорошим или правильным. Счастливым? Возможно. Какой придурок откажется от того, чтобы быть счастливым?

Только бы понять, что оно для него – счастье?

Было время, когда он по-настоящему задумывался над тем, что будет, если он расскажет Торо о своих нездоровых мыслях насчёт него, а тот «о господи, вот это чудо, но в фантазиях ведь возможно всё?» возьмёт и примет его, и согласится, и… И что дальше? Это «дальше» пугало его до несварения, до позывов бежать в туалет и блевать.

Нет, нет, ни за что… Рэй, который станет вдруг сюсюкать его или ухаживать, точно за девушкой? Торо, берущий его за руку или убирающий прядь волос за ухо? Ревнующий его к каждому столбу Торо? Да Майки убьёт его раньше, чем тот проговорит слово «слад-кий» по слогам, если что-то из этого случится. Это всё уже не будет Рэем. Это не он, и Майки ощущает ком омерзения от этих «после»-фантазий. Ему совершенно не хочется, чтобы тот смотрел влюблённым взглядом или что-то подобное…

Просто Рэй, какой он есть – немного дерзкий, немного увалень, с его пухлыми губами и смущённой иногда улыбкой, уверенный и надёжный, с этими лапами-руками, которыми он так умело пережимает лады и пробегает по струнам, с его крепким рукопожатием и тёплыми, успокаивающими объятиями… Просто самый обычный и настоящий Рэй заставлял его нервничать и сжимать между зубами край махрового полотенца, чтобы не быть слишком громким. Да, да… это только его проблема. Заблуждение. Ошибка? Майки не знает.

Но сейчас, когда из-за поворота уже показывается дом Рэя, он чувствует это знакомое ощущение в желудке: мандраж. Эта сладкая дрожь и предвкушение, словно он торопится на свидание. И Майки знает, как быстро он успокоится в тепле компании Торо. И как ему будет хорошо просто делать что-то вместе с ним. Рядом. Наверное, в этом и есть смысл. А всё остальное идёт в задницу.

Возможно, он когда-нибудь и докопается до ответов. А пока что… Как бы смешно это ни было, у Майки не было даже чётко сформулированных вопросов. Он хотел быть с Рэем почаще. И был с ним. И это было хорошо. Да, очень хорошо…

Майки позвонил на совершенном автомате, ещё не выплывая из мыслей. И когда ему буквально в ту же секунду открыл одетый Торо, слегка опешил.

– Майки? – Рэй тоже выглядел удивлённым. Его рука тут же заблудилась в недлинных кудрях, словно он задумался.

– Только не говори, что забыл, – Уэй прищурил глаза за очками, складывая руки крестом на груди. Оборонительная позиция. Домой он точно не собирался, там Айеро и брат, и они… Что бы они там не делали, он не собирается возвращаться.

– Чёрт, нет, чувак, точнее, я забыл, потому что совсем замотался. Ещё мама со своим поручением. Но это не важно. В любом случае, все наши планы в силе, ладно? – Торо примирительно сцапал младшего за рукав куртки и затянул в дом, прикрывая дверь. Он явно собирался куда-то уходить.

– Далеко ты собрался? – криво улыбнулся Майки. – И как это может «не помешать» нашим планам? Или я должен сам учить себя играть на гитаре?

– Ну, если ты сам начал об этом, – сел на любимую лошадку Рэй, – то ты, конечно, должен уделять больше внимания самостоятельным повторениям партии, более того, я настаиваю на не менее двух часах…

– Рэй, куда ты собирался? – Уэй знал, что если Торо не заткнуть вовремя, это может затянуться надолго.

– Да так… – парень немного смутился. И Майки с заледенением внутри подумал: «Девушка?» И руки его непроизвольно сжались в кулаки подмышками. – Мама попросила. Обычно по выходным она ездит, но сегодня ей поставили дежурство…

«Ночую у Торо», – тут же очухался мозг Майки, спеша взять реванш. До этой секунды он не был уверен, что на самом деле останется на ночь в этом доме. Но «дежурство» в его голове давно стало синонимом «ночёвки». Он только выразительно приподнял тёмные брови, из-за чего они появились над краем очков, призывая продолжать.

– Короче, мне надо заехать к деду.

– К деду? – сказать, что Майкл удивился – явно преуменьшить. Столько лет дружбы, и только сейчас он узнаёт, что у Рэя есть дедушка (друг говорил об этом несколько раз за все года их знакомства, но очень вскользь, словно стараясь не касаться этой темы, и её послушно не касались), более того, Рэй с ним общается и не так уж редко.

– Дома ты меня не подождёшь, я правильно понял? – Рэй поглядел на упрямо выпяченный подбородок Майки и прочитал на его краю ответ на свой глупый вопрос. – О, чёрт, – вздохнул парень, – тогда оставляй свои манатки, гитару и пойдём, нам нужно успеть до обеда. Иначе потом два часа ждать, у них там то ли процедуры, то ли прогулка, то ли ещё хрен пойми что…

Майки тактик. Он мало говорит и много думает, и это во многих случаях спасает. Может, он и не слишком эмоционален внешне, но близкие люди знают, как это окупается богатой «внутренней жизнью». И сейчас лучшая тактика – заткнуться, оставить вещи и позволить себя вести. Пусть грубовато, за рукав куртки, но перед ним взлохмаченный Рэй, и его вьющиеся волосы прыгают в такт быстрым уверенным шагам в сторону автобусной остановки, весна ударяет в голову выдержанным алкоголем и вообще всё вокруг – просто ох-ре-ни-тель-но!

– Знаешь, это на самом деле не то, чем стоит хвастаться, – начинает Рэй, не оборачиваясь, и только пальцы на рукаве сжимаются чуть сильнее. И Майки думает, что, наверное, не так уж и плохо было бы взять его за руку. – Но я ничего не мог изменить. Мал был, «нос не дорос», как любит говорить мама. А ещё у нас была одна спальня на троих парней со здоровым либидо и ветром в голове, спальня родителей, и никаких лишних комнат… Да что я рассказываю, ты сам видел мой дом.